Часть вторая «Принцип Талиона»
Арка «Вальс-превращение»
Стоит ли человеческая жизнь книги? Способна ли автобиография досконально поведать нам о жизни того или иного человека? Если человеческая жизнь, в прямом смысле будет помещена в книгу, сколько несчастных страниц она испишет? Сколько погибнет деревьев, для того, чтобы поместить целую людскую жизнь на страницы? Сколько времени будут убивать люди, чтобы прочесть это? Даже, если страницы и чернила возникнут магическим образом, а сами книги будут иметь сверхъестественный подтекст, упрощая и отвечая на все выше поставленные вопросы, цена за них — жизнь. Самая настоящая, человеческая жизнь и самая настоящая мучительная смерть. Стоит ли человеческая жизнь книги? Беспроглядная тьма за черной дверью оказалась глубокой ямой. От неожиданности Лизель сначала закричала, падая, но спустя секунд десять прекратила, осознавая, что дна не видно, а сама женщина находится в абсолютно пустом пространстве. Ни стен, ни пола, ни потолка, лишь темнота. Черный имеет несколько оттенков, но этот черный — был темнее всех. Зусак не понимала, падает ли она до сих пор или зависает в воздухе, просто не двигаясь. Она «аукнула». Громкое и далекое эхо отбилось от несуществующих стен. Упала. Приземлилась внезапно и резко, но никакой боли в районе копчика не почувствовала, словно пол был сделан из ваты или Зусак перестала чувствовать боль. Не от первого, не от второго она бы не отказалась. Вставая, находясь всё в той же темноте, Лизель оглянулась. Цыкнула себе под нос — в нескольких метрах от неё расположилась ещё одна чертова дверь. Радовало, что хотя бы она была одна и выбирать не пришлось. Невесомые шаги. Так странно чувствовать под своими ногами «ничего». Непривычно и неудобно шагать. В этом заключается один из людских страхов: не чувствовать под собой опору. Ноги сразу же начинают дрожать, в попытках стать поустойчивей, мозг начинает бить тревогу от того, что ничего не чувствует, а глаза болеть, ибо ничего не видно. Женщина схватилась за дверную ручку и дрожь в коленках утихла. Повернула, с надеждой на то, что в её разуме не может быть для неё ничего опасного. Да, если не считать свою собственную Способность, толкнувшую в это кроличью нору. Лизель хмыкнула, открывая дверь: «Где же тогда моя сказочная жидкость, что сделает меня маленькой и я смогу пройти сквозь такую же маленькую дверь?». Застыла, глядя на один из самых страшных кошмаров в её жизни на данный момент. Длинный коридор, освещенный приглушенным холодным светом, вдоль которого располагались сотни или тысячи дверей. Так и фобию себе можно заработать, и стараться даже не нужно. Как говорится: «Мозг все сделает за тебя». Лизель медленно шагнула внутрь, дверь позади захлопнул откуда не пойми взявшийся сквозняк. Оглянулась ещё раз, ведь теперь было, что разглядывать. — На что похоже? — слышится уже знакомый женский голос справа. — На коридор, — нехотя отвечает Зусак, поворачиваясь к «Книжному вору». — Толкать людей — дурной тон. — Не ожидать подлянки от самой себя — глупо, — хмыкает Леди, оглядываясь. — Не хочешь прогуляться? — По чему? — Лизель снисходительно кривится. — По этому лабиринту? — Ох, это не лабиринт, — улыбается та, вновь поворачиваясь к Лизель. — Это твои воспоминания. Каждая дверь — событие. Нас всех преследуют воспоминания. О тех, кого мы любили, и тех, кого потеряли. Решения, которые мы приняли или которые нам не даются. Жизнь — это сборник рассказов о привидениях. Порой остаётся лишь перевернуть страницу и читать дальше. Именно это Лизель и должна сделать. — М-м-м, понятно, — незаинтересованно промычала Лизель, поджав губы. — А выйти отсюда как? — А что, больше не хочешь получить ответы на свои вопросы? — удивилась Леди. — Хочу, — кивнула та. — В черную дверь я зашла, так что выкладывай. — Прогуляемся по воспоминаниям? — Способность слегка наклонила голову на бок. — Не интересует, — отвечает Зусак, со вздохом скрещивая руки на груди. Способность хмыкает себе под нос и в этом жесте Лизель наконец-то видит частичку себя. Леди смотрит на Лизель так, как она раньше смотрела на своих жертв, перед тем, как убить или выдать секретную информацию прямо в лицо. Леди доминирует над Лизель, одним взглядом показывая, кто тут главный. Так же, как раньше делала Воровка книг. И только под тяжестью этого взгляда прямиком из прошлого, Зусак понимает, как изменилась за этот относительно короткий промежуток времени. — Может хватит от них убегать? — спрашивает Леди, которая знает всё, ухмыляясь. — Я не убегаю от своих воспоминаний, — резко отвечает Лизель, фыркнув. — А сейчас ты что делаешь? Она намного сильнее Лизель. Намного умнее, хитрее и быстрее. Воровке книг даже не верится, что эта женщина перед ней — никогда не была реальной, а лишь кусок её разума. Не верится, что это и есть она. — Я не вижу в этом смысла, — произносит Зусак, отворачиваясь. — С памятью у меня всё отлично, так зачем тогда что-то вспоминать? Я с места не сдвинусь, пока ты мне не ответишь. — Этот спор может длиться вечность, — Леди замотала головой в разные стороны, вздыхая. — Просто пойдем. Если ты до сих пор достаточно сообразительная, то сама поймешь. — Да как меня заебали эти ваши загадки! — рыкнула женщина, активно жестикулируя руками. — Там догадайся сама, там пойми, там сообрази, тому помоги, с тем разберись! Я могу, сука, хоть час в спокойствии провести?! Даже находясь на той полянке мозг не отключался от всего того кошмара, что происходил за пределами моего сознания! Леди молчала, приулыбнувшись. Когда Лизель закончила свой яростный монолог в никуда, Способность лишь спокойно кивнула, подходя к одной из дверей. На удивление, от остальных черных, та была еле серой. Нажав на дверную ручку, Леди очень медленно начала открывать дверь. — Значит, начнем с этого воспоминания. — Ты меня вообще слушае… Тихая мелодия заставила женщину прекратить возмущаться. Песня из музыкальной шкатулки тихо просачивалась из-за полуприкрытой дверцы. Маленькими шагами Лизель приблизилась ближе, прислушиваясь. Знакомые… До боли знакомые голоса, знакомый подвальный запах и мелодия… Грустная. Вальсирующая._______________
18 лет назад.
Вифлеем. Химмель-штрассе.
Макс держал на руках миниатюрную музыкальную шкатулку с балериной внутри. Двенадцатилетняя девочка с двумя длинными косичками завороженно смотрела на крутящуюся фигурку, не отрывая серых глаз. На улице сверху раздавались чьи-то голоса. Не папы и мамы. Они, наоборот, отвели девчонку в подвал к гостю, а сами молча скрылись в своей комнате, приказав вести себя так же тихо. — Нравится мелодия? — мягко улыбаясь, спрашивает Макс Вандербург. — Это вальс. — Что такое «вальс»? — хлопая глазами спрашивает Лизель. — От немецкого «walzer», кружиться, — объясняет паренек, небрежно поправляя выпавшие прядки каштановых волос. — Это танец. — А как танец относится к этой музыке? — не понимая, продолжает спрашивать Лизель. — Слышишь ритм? — хмыкает Макс, ритмично начав водить пальцем по воздуху. — Раз, два, три, раз, два, три. Это специально, чтобы люди танцевали в такт именно такой музыке. — Значит, вся особенность в ритме? — удивленно восхищается Зусак, покачиваясь из стороны в сторону. — Именно, — он кивает, лукаво щурясь карими глазами. — Хочешь, потанцуем? — Но я не умею, — книжная воришка отрицательно машет головой, отвлекаясь на громкий звук со стороны улицы, но Макс тут же перехватывает её внимание на себя, аккуратно беря маленькую девочку за руки. — А я научу. Мелодия уже который раз идет по кругу. Смотря на свое собственное воспоминание со стороны, Воровка книг стоит ниже травы, тише воды. Она прекрасно помнит этот день. Но тогда та только спустя время и шепотки детей с соседнего двора узнала, что происходило в этот день на улицах её любимой Химмель-штрассе. Семнадцатилетний мальчик спокойно учит вальсировать двенадцатилетнюю девочку. Вот, как изначально должно было выглядеть это воспоминание. «Книжный вор» подошла сзади, тихо зашептав: — Коридор, в который мы попали, усеян одними лишь черными дверьми. Это плохие воспоминания. — Я не делю воспоминания на черные и белые, — отрезала Лизель, презренно глянув в сторону своей способности. — Разум делит, как бы ты не была против, — поясняет та. — Знаешь, почему эта светлая дверь оказалась среди них? Зусак не ответила, продолжив тихо наблюдать. Конечно, Воровка книг знала, что тут не так. Сам момент был пропитан дружеской нежностью и беззаботным, детским смехом, но то, что творилось за пределами подвала… Лизель вздохнула. — Смотри, как правильно, — показывает Макс, указывая на ноги. — Я делаю этой ногой шаг вперед, ты, вот этой, назад. Другой я делаю шаг в сторону и ты так же. Девочка покорно повторяет все движения, увлеченно переставляя ноги. — А теперь, ты этой ногой делаешь шаг вперед, а я назад, — Вандербург улыбается, двигаясь неспеша. — А теперь тоже в сторону, но в другую. Вот так. — И что получилось? — спрашивает Зусак, останавливаясь после проделанных движений. — Это вальс? — Одно из движений, называется «закрытый квадрат», — тихо смеется парень, вновь беря девочку под руки. — А теперь попробуем в ритм, под музыку. Девочка неуверенно кивнула, выпрямляясь, как соломинка. Глянула с опаской на пол — хоть и движения не были для неё сложными, но из-за большой разницы в росте было неудобно. Макс не спеша начал, сделав небольшой шаг вперед, в то время как для Лизель этот шаг был чуть ли не огромным. Он тихо шептал, да и сама девочка считала про себя: «Раз, два, три, раз, два, три, раз, два…». С улицы послышался громкий выстрел. Маленькая Лизель дернулась от страха, сбиваясь. Та оглянулась на небольшое подвальное окошко, но патлатый шатен тут же подхватил её, быстро поворачивая к себе. — Не слушай эту ненужную ерунду, Лизель, — с улыбкой произнес он, закружив ту в воздухе, как малое дитя. — Слушай музыку и ритм. У нас урок танцев, а это важнее скучных вещей, происходящих снаружи. Они вальсировали и на каждый выстрел девочка содрогалась всё меньше и меньше. Вандербург знал, как её отвлечь и делал все для этого возможное. Воровка книг с «Книжным вором» тихо наблюдали в стороне. Лизель тихо вздохнула: — В тот день в городе расстреливали одаренных, — казалось, её голос на секунду дрогнул, но ни одна мышца на лице не сжалась. — Поэтому, это воспоминание находится здесь. — Макс уже знал, что ты такая же, как он? — обратилась к ней Леди. — Догадывался, это точно, — негромко ответила женщина, развернувшись обратно к еле серой двери. — Но тогда он просто не хотел, чтобы я увидела на улице лужи крови. — Уже собралась обратно? — удивилась Леди. — Я не хочу на это смотреть, — отчеканила Лизель. — Понимаю и чувствую, но прежде, чем мы пойдем дальше, это воспоминание должно было на кое-что тебя натолкнуть, — беззаботно сказала Способность, заставляя Лизель ещё раз грозно обернутся. — На что? — Когда ты видела Макса в последний раз? — та приулыбнулась. — Живым или мертвым? — Самый последний раз. Первым, что вспомнила Лизель, было не само тело давнего друга, а пальцы, что копошились в нем. Глянула на Макса из прошлого, всё ещё кружившего девочку в танце. Аж передернуло. — В морге, в нем спрятали неработающую бомбу, — нехотя ответила Зусак, скривившись от одного воспоминания того дня. — Ну? — ещё шире ухмыльнулась Леди, покачиваясь в ритм неугасающей мелодии из шкатулки. — Что «ну»? — раздраженно переспросила Лизель. — Никаких мыслей в голову не приходит? — та хмыкнула, словно насмехаясь. — Ну, например… Это же подстроили Ищейки? Зусак скривилась, мало что понимая в такой обстановке. И, внезапно, над головой загорелась лампочка, предшествуя скорой мысли. Даже не успев озвучить, Леди кивнула.Откуда они вообще взяли его тело?
Тут же, сразу же вторая, не менее тревожная:Ищейки могли так поступить?
— Вопрос верный, но ответ на него тут не получишь, — понимающе сказала Леди, уже самостоятельно повернувшись к двери. — Спросишь ответ у своего коллеги, когда очнешься. — Оруэлл, подонок, — прошипела себе под нос Воровка книг. — Какого черта? — Не сколько он, как другой, — прошептала в ответ Леди, открыв дверь в коридор. — О чем ты? — взволнованно спросила Лизель, недоверчиво прищурившись. — Пойдем, — не ответила ей та. Воровка книг стояла на месте, раздосадовано глядя в след своему второму «я». Почему-то, та не была удивлена тому факту, что в своем же сознании получает всё больше и больше вопросов, не находя на них ответов даже в самых темных уголках. Лизель медленно обернулась, тонкие женские брови опечаленно искривились. Раз, два, три, раз, два, три. Она скучала по тем беззаботным денькам, хоть и знала, что беззаботными они были только для неё. Скучала по Максу, не хотевшему её пристрелить. По этой мелодии из мультфильма 1997 года. Как там пелось в оригинальной песне? «Как узор на окне. Снова прошлое рядом»? Отвернулась. Лизель никогда не любила ностальгировать, ибо даже не понимала, каково это. Какие эмоции люди испытывают, когда вспоминают минувшие деньки? Сейчас все внутри сжимается от печали. «Это» испытывают люди? Тоску и печаль? Так почему же многие так любят ностальгировать? Не понимала. Оказавшись в коридоре из сотен черных дверей, предварительно закрыв одну единственную еле серую, Зусак почему-то захотелось сбежать в реальность как можно скорее, хотя, если говорить честно, у женщины всегда было только одно желание — сбежать от неё. Лизель отступила от порога, оборачиваясь. Прямо на её глазах ныне серая дверь окрашивалась в черный, становясь подобной остальным. — Тут черный и белый не значат «хорошо или плохо» — приглушенный голос Леди бьет по ушам. — Скорее то, как это отразилось на тебе. — Почему ты говоришь «на тебе», если на нас? — обернувшись к способности лицом, серьезно вопросила Лизель. — Всё очень просто, настолько просто, что этот ответ даже может быть ответом на твой главный вопрос, — Леди улыбнулась, сверкнув единственным глазом. — Ты — Воровка книг, а я — «Книжный вор». И мы, попросту, с тобой не едины. — Как это понимать? — Зусак недовольно хмыкнула, скрестив руки на груди. «Книжный вор» по-хозяйски складывает руки за спиной, направляясь прямо по коридору. Она проходит мимо невзрачных дверей, словно выискивая какую-то особенную. Лизель тихо поплелась за ней, в надежде услышать хоть какой-то ответ. — Ты ведь хорошо знаешь, как работают способности, — шепчет Леди, идя всё дальше и дальше. — Важно поддерживать её в тонусе, тренироваться, принять, в конце-то концов. Для одаренных это очень важно. Когда-то настанет момент, когда способность сможет полностью отделиться от носителя… Если уже не настал. — У нас разве с этим проблемы? — недоверчиво косится Зусак. — С принятием? Нет, дело в другом, — Леди остановилась в пару шагах от одной из дверей, задержав на ней взгляд. — Помнишь, что происходило перед тем, как ты попала сюда? Такое забудешь. Оруэлл без дозволения вытолкнул Лизель из её сознания, взяв полный контроль. Она оказалась в похожем на ту яму, темном пространстве. Чувствовала, как мысли постепенно угасают, слышала лишь свой собственный голос. И пыталась выбраться из этого кошмара. Потом удар. Внезапный и болезненный. Треск позвоночника и ребер. Пасмурное небо, дрожащая рука и Шут, что громко смеялся в стороне. Рука инстинктивно дернулась вперед, так же, как после той вонючей тряпки на лице в каком-то из подвалов Портовой мафии. Страница рассекла щеку смеющегося Шута. — Тот, кто тебя подавил, не смог использовать меня, — тихо продолжила Леди, вновь зашагав по коридору. — Потому что наше сознание всё ещё едино. — В чем же тогда проблема? — спросила Лизель, быстрыми шагами догнав существо. — Паразит, — односложно ответила Леди. — Знаешь, для чего на самом деле Джордж хотел заполучить твой разум? — Сингулярность, разве нет? — хмыкает Зусак. — Не верь в эти байки, сплошной обман, — сказала Леди и внутренности Лизель неприятно скукожились. В груди заболело, жар быстро распространился по легким. Гнев. Долбанный предатель. — В части его злодеяний нет его вины, так что можно простить, — пожала плечами Леди, обернувшись к своей носительнице. — Иногда, как я поняла, он вообще не ведает, что творит. — Так и для чего он это сделал? — спрашивает Зусак, замирая в шаге от своей способности. — Искал тело себе на замену, — ответила «Книжный вор», грустно улыбнувшись. — Поселил частичку себя в тебе, чтобы в случае преждевременной смерти его способность Большого брата смогла развиться в твоем разуме. Лизель опешила, не найдя, что сказать. Представьте себе мир, в котором слова — это неуловимые бабочки, порхающие за пределами досягаемости. Они танцуют на языке, дразня и насмехаясь, но уклоняются от поимки. Голос дремлет, как скрипка, спрятавшаяся в футляре. На языке Лизель тоже порхают бабочки, но ядовитые. Вся грязь, что может быть в ней сейчас вырвется наружу. Весь её обширный словарный запас польется, как лава из вулкана. — Он думает, что у него получилось, — теперь уже Леди ухмыльнулась более победно, но та резко увела взгляд в сторону. — Но, получилось у кое-кого другого. — Другого? — женщина вскинула бровь. — Думая, что Большой брат внедряется в тебя, он забыл про своего собственного паразита, кое-кого пострашнее, — ответила Леди, перечисляя на пальцах. — Помутнение разума, галлюцинации, черная субстанция, которая заполняет организм. Одной такой ты уже проблевалась. — Но это было намного раньше моей отключки, — возразила Лизель. — Каким образом, этот, так названный тобой, паразит, действовал во мне тогда? — А ты таблеток побольше пей и узнаешь, — Леди хмыкнула. От злости Зусак прикусила язык. Тишина, окутанная обманчивым спокойствием, становится завесой надвигающейся бури эмоций. Сама Лизель у себя даже таких не замечала. В этой зловещей тишине таится её гнев, дремлющий зверь, крадущийся в тенях. Его тлеющая интенсивность осязаема, бурлящий огонь, который угрожает поглотить все на своем пути. Он извивается и извивается, питаясь тишиной, которая его окутывает, набираясь силы и свирепости. Каждое уходящее мгновение несет в себе шепотом предупреждение, напоминание о взрывной силе, которая дремлет, ожидая, когда ее высвободят. Лизель делает глубокий вдох. Десяток вдохов. — Я пью эти таблетки уже несколько лет, — тихо вымолвила та, зажмурившись. — Думаешь, будет эффект от одной? Она догадывалась, что с таблетками что-то не так, но думала что дело в психотропных веществах, а оказалось совсем наоборот. Она не представляла, как в формулу можно было поместить что-то от себя и как Оруэллу удалось это сделать, но этот горький и гадкий вкус мгновенно отразился на языке. Вот же, великий химик! — Что это за паразит такой? — процедила сквозь стиснутые зубы Воровка книг. — Неужели так сложно догадаться? — хмыкает «Книжный вор». — Кто может быть еще, кроме Большого Брата? Лизель поежилась. Да. Именно тот, с кем на самом деле Зусак заключила контракт той ночью в Дублине. И тот, кто потом рассказал ей, что это за контракт такой. Поэтому, Лизель иногда измывалась по этому поводу над Джорджем: «Замуж за тебя хочу» и «Умереть будет лучше». Все сказанное в контракте всегда переворачивалось с ног на голову. Лизель знала, что он испытывает к ней более теплые чувства, чем она сама. Это и стало поводом для таких «безобидных» издевательств. Нечего было обманывать с самого начала. — Но Оруэлл и есть Черный Чело… Леди резко зажала её рот, не давая договорить: — Не называй этого имени, — обеспокоенно зашептала та, быстро отдернув руку, словно её ошпарило. — Рано. Время растягивается, удлиняя каждую мучительную секунду. Лизель от неожиданности задержала дыхание. Воздух потрескивает от невысказанного напряжения, словно сама ткань существования дрожит под тяжестью подавляемой ярости. От прикосновения Леди кожу слегка пощипывает. — Пойдем-ка мы дальше, — Леди отпрянула, улыбнувшись с некой ноткой испуга в глазах. — Где же нужная дверь? — Ты поэтому так выглядишь? — тихо, но настойчиво спросила Воровка книг. — Это он так сделал? «Книжный вор» не ответила, отвернувшись. Она зашагала вдоль по коридору, игнорируя возмущения своей хозяйки за спиной. Впрочем, подстать ей. Зусак недовольно зашагала следом, отвлекаясь на одну из слегка приоткрытых дверей. Это голос Дазая? Почему воспоминание находиться…тут? — Я не живое существо, а всего-то часть разума, — спустя время заговорила та. — Я выгляжу так, потому что такой ты видишь меня. Это необычно, но ничему не мешает. Этот ответ значил тоже самое, если бы она ответила: «Нет, это ты со мной сделала». Лизель фыркнула. Даже в её собственном сознании не всё хорошо. Все те приступы галлюцинаций, все рвотные позывы после длительного использования способности. Лизель не могла принять сейчас то, что она в этом плане, здорова. Не могло быть так. А те слова Оруэлла, про то, что она особенная? Зусак ведь понимала, что все они, каждое слово, сказано не от чистого сердца. Но в тот момент женщина была так потрясена… Оруэлл точно знал, что нужно говорить, таким, как она. То, что они хотели услышать всю свою жизнь. В чем-то, он был относительно прав — обстоятельства сделали её таковой. Но все остальные слова о том, что та особенная, а все вокруг враги, и то, что он пытается лишь защитить. Лапша, вода, называйте, как хотите. Возможно, он что-то знал? Пытался намекнуть? Или за него тогда говорил иной человек? Лизель не знала, что чувствовать к Джорджу. Сначала спаситель, потом обманщик, потом промыватель мозгов и самый опасный человек в мире, а потом… верный коллега, друг, любовник и теперь это. Предатель. Как был обманщиком, у которого не все в порядке с головой, так и остался. Не знала, что чувствовать. Этими словами так легко описать всю натуру Воровки книг. От предательства и обмана всё жжет, но с другой стороны… Оруэлл, как и она, жертва обстоятельств. Мир тоже сделал его таким. Черный Человек поглощал и его разум тоже, сейчас, возможно, достигнув своего пика. Рассуждая об этом, Лизель внезапно для себя заметила, что всех, кто её ранил и предавал, она прощала. Ведь, нельзя же только свои поступки оправдывать обстоятельствами. Для невидимого равновесия — остальных тоже нужно оправдывать. Всех можно простить, понять и полюбить. Но с каждой такой мыслью жесткая гладь реальности вмиг начинает расходиться по швам. Лизель снова невольно прислушалась к голосам из-за приоткрытой двери. Что же это за воспоминание такое, окрашенное в черный цвет, связанное с Дазаем? Шагнула ближе: — Остынь, — перебивает разглагольствования Зусак Дазай. — Ещё один приступ хочешь словить? — Не затыкай меня, херов суицидальный маньяк, — Лизель одаривает его убийственным взглядом, но мысленно соглашается с ним. Когда она на взводе, всё выходит из-под контроля. — Что поделать, если ты, долбанная психичка, очень важна и тебя можно использовать, как средство информации, — отвечает ей Осаму и атмосфера контроля Лизель резко рушиться. — Я не хочу, чтобы ты откинулась раньше времени, так что, послушай-ка сюда. — он наклоняется, смотря ей прямо в глаза. — Ещё блядь, одна такая выходка, и тебя твои друзья будут собирать по кускам, потому что я вскрою тебе живот, как тому трупу в морге, засуну в тебя бомбу и взорву. Тебя разнесет на сотни кусочков, ты знаешь, как это выглядит. Только посмей сделать ещё что-то, ещё один шаг, одно неверное действие, и я лично убью тебя, мразь. Лизель тихо отошла от двери, перед этим закрыв её. Сколько месяцев назад это было? Три? По ощущениям, так и больше года. Настолько ей столь непривычно слышать эти слова вновь. Интересно, скажет ли ей Дазай ещё что-то в таком духе? Заслуженно? В сердце словно впилась острая и тонкая игла. — В целях самообороны, он вполне может тебя убить, — зашептала Леди прямо над ухом. — Мы с тобой прекрасно знаем, к чему приводят твои чувства. В мгновение в руках «Книжного вора» появилась книга, в обложке грязно-розового цвета. «Лав Куинн», конечно же, именно она. — Лав тоже ангелочком не была, — шепчет в свое оправдание Лизель. — Так Дазай тоже не святой, — хмыкает Леди, растворяя книгу в воздухе. — У тебя, видимо, фетиш на неординарных личностей. — С Дазаем не происходит так, как с Лав, — шикнула Лизель, нахмурив брови. — Они совершенно разные. Леди громко захохотала, что аж смех отталкивался от стен, а двери затрещали. Истерически. Лизель прекрасно помнит этот смех и у себя. Способность спустя время, с показательным выдохом, успокаивается и оборачивается на свою носительницу, ухмыляясь: — Только мне не лги. Мы с тобой знаем, что произошло тогда, в библиотеке, на самом деле. — То, что он мне сразу приглянулся, не значит, что я влюбилась с первого взгляда, как в Лав, — отрезала Зусак, поморщившись. — Да? — наигранно удивилась Способность. — Хорошо, может и так, это граничит с правдой, но не забывай, что используя Смерть, ты в свое время узнала о этом загадочном шатене практически всё, что могла. — Закрой пасть. — Нет уж, тут ты не сбежишь от истины, Лизель, — залепетала та. — Ты узнала его имя, род деятельности, его прошлое, где он живет и как же ты была воодушевлена, когда поняла, что он как раз детектив из того агентства, что тебе нужно! Мания началась с самого начала, а то, что ты её отрицала и подавляла, не значит, что случай отличается от Лав. — Я не люблю его так же, как Лав, — огрызнулась Воровка книг. — Но любишь ведь. От осознания сказанных слов, у Лизель внутри сузилось всё, что могло. Она действительно сказала это «так»? Сравнивая с Лав? Она только что сказала, что любит Дазая не так же, как любила Лав? В глубине её души, среди запутанных коридоров её сердца родилось откровение. Оно струилось по её венам, как бурная река, захлестывая каждую клеточку её существа. Лизель, всегда украшенная тонким фасадом хладнокровия, оказалась в безжалостной хватке собственных рук. Любовь для неё — настолько глубокая и всепоглощающая, что угрожала разрушить мир. И Лизель знала — ей попросту нельзя. Замешательство окутало мысли. Разум, если таковой ещё оставался, боролся с противоречием между её чувствами и реальностью, которую она так кропотливо для себя создала. — Не правда, — ответила Лизель, заглянув Леди в глаза. — Не люблю. — Хватит лгать самой себе, — вздохнув, мягко ответила та. — Здесь не реальный мир. Тут можно говорить правду. Печаль прильнула к её сердцу. Зусак глубоко вздохнула. — Дазай знает, что я за человек и какие мысли меня преследуют время от времени, — зашептала та, глянув в пол. — Он никогда не позволит этим мыслям развиться и у себя. — Но он не боится тебя, — напомнила Леди, хмыкнув. — Это большая редкость. — И мне должно быть от этого весело? — рявкнула Лизель. — Я под землю готова провалиться при одном взгляде на него. С Лав такого не было. — Я знаю, — она кивнула. — Может, потому, что Дазай не думает, что ты обычная продавщица в книжной лавке, без прошлого? — Лав знала. — И тебе было уютно после? — Леди вновь хмыкнула. — Я знаю, что нет. Появилось ещё больше страхов и мыслей быть брошенной. Но не нужно отрицать, что на нем у тебя нет бзиков. Как и прошлое, как и способность, ты должна принять чувства. — Я не… — «отрицаю их» хотела договорить Лизель, но поняла, как абсурдно это звучит сейчас. — Я не могу по другому. Лучше оставить всё, как есть. — Пойдем дальше, — Леди нехотя пожала плечами. — Сейчас правда не до этого, но времени у тебя предостаточно. Подумай о нём.Хоть когда-то позволь себе это сделать.
«Книжный вор» зашагала дальше, оглядывая каждую минувшую дверь заинтересованным взглядом. Вышло так, что Лизель осталась в полной тишине. От бессилия захотелось зарыться руками в волосы, закричать, упав на пол. Как можно думать о Дазае? В каком ключе о нём думать? Зусак понимала — это ведь путь, с которого уже нельзя будет свернуть. Как только она на секундочку больше позволит себе о нем думать, то назад дороги не будет. Он займет собой все её мысли. Раньше она считала его прикосновения грязными, отдирала их от кожи ногтями и мылом. Злилась, когда в начале их знакомства он вел себя так, словно Лизель — неживой сосуд. Всеми своими действиями он выводил её из себя. Когда его взгляд изменился? Если бы Лизель только могла бы прогуляться по этим воспоминаниям ещё раз, чтобы вспомнить всё в мельчайших подробностях. Когда же его мутный взгляд прояснился? Когда Лизель пошла на уступки и выдала местоположение Достоевского? Или раньше, когда Зусак завалилась к нему в палату, грубо заявив, что с ним, безопаснее всего? Нет, тогда его взгляд и прикосновения всё ещё были неприятными, но настолько неоднообразными, что всё продолжали интересовать женщину. Может, после поцелуя на палубе корабля? Несмотря на рану на затылке, он улыбался и смотрел с восхищением. Может, после того как он дочитал моменты с Лав? Это же было именно в это время, и Зусак даже не уверена, что к тому моменту он не закончил. Может, всё началось с её слабости? С её слез? С утешений? Что ж, было бы это так, Воровка книг провалилась бы сквозь землю. Это ведь стыд и позор! Стать привлекательной в момент минутной слабости и сжаться клубочком у него в ногах! Ужасно и отвратительно! А с чего вдруг Лизель вообще решила, что он смотрит на неё по другому? Зусак теряется в собственных мыслях сейчас, точно путник в чужих трущобах. Одинокая стрелка на компасе врёт безбожно. Сжатый воздух, глотками, толкается в стенки нёба — Лизель вдыхает с аккуратностью, осторожно. Пропускает сквозь тело разряды, оседая на дно, бесполезным для жизни, грузом. На Дазая — в её сердце — нет рамок-границ-лимитов, оно позже сломается, с громким до жути, хрустом. — О, — восклицает Леди, оборачиваясь на Лизель. — Я нашла подходящую. Чего расселась? Осточертело всё. Зусак поднимается с пола с тяжелым вздохом, медленно шагая в сторону Способности. Ей уже даже не интересно, где она окажется во второй раз, итак понятно, что воспоминание будет не из приятных. Женщина невесомо прошагала к двери, остановившись, спросила у Леди, которая знает всё: — Для чего мы вообще ходим по этим дверям? — А сама как думаешь? — спрашивает в ответ Леди. — Я уже ни о чем не хочу думать, — мрачно отвечает Лизель. «Книжный вор» хмыкает, токая дверь от себя, открывая её настежь. Вначале, Лизель не совсем понимает, почему часть её разума выбрала именно это воспоминание, даже не может понять, где это и что. Шагает внутрь.______________
15 лет назад.
Хайфа. Пригород.
На пустынных просторах военного лагеря, когда-то полного духа товарищества и решимости, теперь лежали остатки побежденной армии. В воздухе повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь случайным шепотом недо-поражения, сорвавшимся с губ сломленных солдат. Солнце, когда-то символ тепла и надежды, заходило за горизонт, покидая их, отбрасывало длинные тени, которые, казалось, уходили в вечность. Рваные флаги, когда-то символизировавшие небо и море, чистоту и невинность, теперь висели на мачтах, как раненые птицы, их яркие цвета бледнели под тяжестью поражений. Лагерь, когда-то бастион порядка и целеустремленности, теперь напоминал призрачное кладбище, его палатки и постройки стояли как пустые напоминания о яркой жизни, которая когда-то процветала внутри. Глядя на всё это, к Лизель резко пришло осознание. Она прошептала: — Только не это. Солдаты теперь двигались с усталостью, которая, казалось, проникала в их кости. Их усталые глаза теперь смотрели пустым взглядом, преследуемым ужасами проигранных сражений и павших товарищей. Тяжесть их неудач тяжело ложилась на их плечи, сгибая их и лишая прежней силы. Костры, когда-то служившие убежищем для историй и смеха, теперь горели слабым пламенем, боровшимся с надвигающейся тьмой. Потрескивающие угли, казалось, нашептывали рассказы о несбывшихся мечтах и нарушенных обещаниях, их дым поднимался вверх, как скорбный плач о будущем, которого никогда не будет. Пятнадцатилетняя девочка, успевшая получить звание бригадного генерала, сидела у стены, уставившись в пустоту. Маленькие руки были окровавлены, а раньше длинные косички обрезаны по челюсть. — О, помню тот день и эту ночь, — приятно зашептала Леди. — Кажется, именно в этот день наши глаза перестали светиться на солнце, как прежде. — Начало «Книжной войны», — отстраненно проговорила Зусак, уставившись на маленькую себя. — Знаешь же, почему её так назвали? — Из-за меня, конечно же, — довольно ухмыльнулась Леди. — Боеприпасов в этот день очень сильно не хватало и ты начала нападать на противников со страницами. — Вот только мне было пятнадцать лет, — Лизель не отводила взгляда с самой себя, перестав моргать. — И не смотря на полгода нахождения на фронте, на моих руках не было столько жизней вражеских солдат, которые я перевоплотила в книги. Воровка книг замолчала. Каждый её последующий шаг отдавался тяжестью отчаяния, когда-то ритмичная интонация объединенной силы теперь превратилась в бессвязную симфонию разбитых надежд. Тишину нарушал только звук приглушенных рыданий, сдавленных в попытке сохранить последние остатки гордости. Ветер завывал по лагерю, как заунывный реквием, его заунывные вопли сливались с тоскливыми криками солдат. Лизель присела прямо перед пятнадцатилетней собой, взглянув на застывшую в ужасе гримасу. Ей до сих пор кажется, что она застряла в том дне. До сих пор такое чувство, что с её пятнадцатого дня рождения она ни на день не повзрослела. — После пуль закончились и страницы, — зашептала Лизель сдавленным голосом, сидя перед маленькой версией себя. — Я не трогала лишь три книги. Я не могла себе этого позволить. Я соврала генералу, что книг больше нет. — Но ты разгромила вражеский отряд в пух и прах, — ненавязчиво напомнила Леди. — Генерал подвел меня к смертельно раненым, но ещё живым товарищам, — голос Зусак застрял где-то между связок. — И приказал убить их. — Ты убила всего-то двадцать восемь, — пожала плечами Способность, поджав губы. — Всего-то… — тихо повторила за ней Лизель и её сердце в тот же миг разбилось ещё двадцать восемь раз. И все же, среди этого моря опустошения остался проблеск надежды, хрупкий, но стойкий. Это был упрямый огонек, который отказывался погаснуть, питаемый неукротимым человеческим духом, который отказывался полностью сдаться. И это совсем была не Лизель. Несколько солдат с выражением решимости на лицах начали сплачивать своих товарищей, ища утешения в присутствии друг друга. Несмотря на побои, сломленные, они нашли в себе силы подняться. — Помнишь, как ещё хотели позже обозвать «Книжную войну»? — спросила Леди, медленно подойдя. Когда солнце скрылось за горизонтом, бросая свои последние лучи на поле битвы, солдаты собрались вокруг слабых костров, их приглушенные голоса несли вновь обретенную решимость. «Мы им ещё покажем!». «Конченные монстры они, а не одаренные!». Хотя они, возможно, и потеряли много товарищей, их дух оставался несломленным, подпитываемым непоколебимой верой в то, что надежду можно выковать даже в самые мрачные моменты. Один из солдат спокойно подошел к девочке, присев рядом. Его звали Эли Визель. Не нужно было говорить, что в отряде его и Зусак часто подкалывали по этому поводу: «Лизель-Визель». Эли был в армии не первый год, но всегда предпочитал оставаться в стороне, давая дорогу новеньким и молодым. Возможно, он делал так со знанием того, что выживут из них всего процентов тридцать. В руках Визель держал притрушенный землей футляр из-под скрипки. — Помню, — тихо ответила на вышесказанный вопрос Лизель, выпрямившись. — Скрипичной. Перед тем, как заговорить с девочкой, Эли аккуратно провел рукой перед её лицом. Она не отреагировала, даже не моргнув. Тогда мужчина спокойно обхватил её запястье, проверяя пульс. Жива, просто душу истребили. А какая польза от человека, что обретет весь мир, если он теряет собственную душу? — В Америке, в Скалистых горах, я видел единственный разумный метод критики, — его грубый голос раздался прямо над девичьим лицом. — В баре над пианино висела табличка: «Не стреляйте в пианиста — он делает все, что может». — он протянул девочке скрипку и взгляд её серых, хрустальных глаз наконец скользнул с мертвой точки на футляр. — Сыграйте нам, Воровка книг. Лизель, не проронив ни слова, медленно поднялась. Да и после этой ночи она ни с кем не разговаривала ещё месяц. Совсем ни с кем. Открывала рот только когда жевала сухпай и пила воду. Книжная воришка спокойно забрала у Визеля футляр, зашагав в сторону костров. Она даже не вдохнула побольше воздуха в легкие перед тем, как начала играть мелодию, что крутилась у неё в голове всё это время. Леди злорадно захихикала: — Паганини, вроде? Как иронично. — Не вижу в этом ничего ироничного, — отрезала Воровка книг, скрестив руки на груди. — Играть окровавленными руками произведение того, кто по слухам заключил сделку с Дьяволом, — вновь хмыкнула Леди. — Это очень иронично. Учитывая то, что всех присутствующих здесь солдат погубила ты. Зусак закрыла глаза, сжав челюсть до боли в зубах. Глаза предательски защипало. Женщина резко развернулась, зашагав отсюда прочь, прямиком к двери. — Я же пошутила, — крикнула ей в след «Книжный вор», но Лизель даже не развернулась. — Эй, мы тут ещё не закончили! Перед лицом поражения человеческий дух мог найти утешение в мельчайших победах, и солдаты, хотя и израненные и избитые, поклялись вновь восстать из пепла своих разбитых мечтаний, движимые неустанной надеждой, которая бросит вызов даже самым жестоким судьбам. В тот день пятнадцатилетняя девочка уже больше ничего не решала, несмотря на свою должность. Она не говорила, иногда даже голодала, смотрела на израненных солдат, зная, что генерал прикажет убить и их в случае поражения. Жертвовать товарищами, чтобы в будущем пожертвовать ещё большим количеством. Маленькая девочка во-второй раз возненавидела себя. Первый был, когда небо на Химмель-штрассе окрасилось в алый. Второй — в тот день. Двадцать третье июня.День Рождение Воровки книг.
Лизель с грохотом захлопнула черную дверь, вновь оказавшись в этом порочном коридоре. На секунду опомнившись, что та находится в собственном сознании, она закрыла руками лицо. Истошно завыла, падая коленями в пол. В глубине её отчаяния чувства исказились, восприятие реальности расползлось. Двери словно сомкнулись вокруг, их удушающие объятия усилили все страхи и тревоги. Она схватилась за собственные плечи, словно пытаясь ухватиться за что-то осязаемое среди неосязаемого хаоса, поглотившего ее. Если «Книжный вор» хотела ей напомнить самый худший день в её жизни и стереть в порошок — то у неё прекрасно получилось. Она издала гортанный крик, эхом разнесшийся по комнате, словно высвобождая боль, ставшую гноящейся раной в душе. Время, казалось, потеряло свою власть, пока она лежала, запутавшись в паутине собственных мучительных мыслей и коконе из собственных рук. Каждая секунда тянулась в вечность, каждый удар сердца отдавался в ее ушах какофонией. Она вцепилась в свои волосы, ее пальцы переплелись с прядями, словно пытаясь вырвать укоренившееся безумие. — Не думала, что какая-то часть нас ещё воспринимает это событие так близко к сердцу, — хмыкнула откуда не пойми взявшаяся Леди. — Ты не я, ты не я, ты не я, ты не я… — зашептала себе под нос Воровка книг. — Я бы с собой так никогда не поступила. Утешение оставалось неуловимым, словно далекий мираж мерцал на горизонте. Лизель резко подняла голову, рыкнув той в лицо: — Кто ты?! — Твоя способность, — ответила та. — Если хочешь сказать, что я не могу быть настолько жестокой, то вспомни, как я действую на прямую с касанием, — «Книжный вор» опустилась перед ней на одно колено, дополнив: — Я ломаю людям кости, принося адскую боль. — Тогда объясни мне, зачем?! — крикнула Лизель, забыв про подступившие слезы. — Зачем ты всё это мне показываешь?! — Я лишь помогаю, — вздохнула Леди. — Подготавливаю тебя к встрече с тем, кто живет в твоем сознании, так, как будто это его личные владения. Я лишь делаю тебя сильнее. Лизель вновь свернулась калачиком. Она прекрасно понимала значение каждого слова, но упорно отрицала их смысл. Осточертело. Достало. Навалилось. Почему она? Почему Лизель не перестает страдать всю свою жизнь, даже находясь наедине сама с собой? Зусак даже не знала, с чем себя сравнить, чтобы хоть на секундочку стало легче. Хотелось продолжать утыкаться лицом в пол, кричать со всей силы, давая волю всему, что в ней сидело всё это время. Но, Воровка книг сама выбрала для себя образ отстраненной, холодной и язвительной. Настолько давно, что сама стала этим образом и теперь, возвращаясь к своему подлинному я, ей становиться ещё больнее. Ещё непривычнее и страшнее. Ведь, Зусак больше не различает свои маски и настоящее лицо. Наверное, потому что, их у неё больше нет. Она — безликое существо, способное только орать от боли и продолжать страдать, просто оставаясь неподвижно лежать на полу в окружении собственных воспоминаний. У неё нет настоящего лица, так же, как и нет будущего. Только орущее тело и прошлое. Настоящее она с каждой секундой теряет всё быстрее. — Делаешь меня сильнее? — попробовала она сказать спокойным голосом, но тот упрямо продолжал дрожать, словно внутри женщины разразилось целое землетрясение. — Но…Разве я сделала недостаточно? Разве я не имею права быть счастливой? Или, хотя бы, чуточку побыть в спокойствии?! Мозг Лизель знал, но её сердце не хотело в это верить. Леди, которая знает всё, молчала. Её прозвище ей в тот же момент показалось слишком тупым — ответы на эти вопросы она не знала. Как и на большинство тех, что задавала ей Лизель. Она лишь чувствовала, как её хозяйка с каждым криком всё дальше и дальше начинает отдаляться. Инстинкт ли это самосохранения — та тоже не знала. Ей просто показалось, что раз она всего лишь частичка той, что кричит в моральных муках перед ней, и она в них виновата, то ей следует исправить свою вину. — Прости меня, — зашептала Леди. — Осталось последнее воспоминание. — Я никуда не пойду, — отказалась Лизель, вдохнув побольше воздуха в легкие. — Я либо выхожу на волю, либо остаюсь здесь навсегда. — Это будет не очень плохое воспоминание, — Способность приулыбнулась. — Но, довольно долгое. Оно тут, рядом. — Отстань от меня, — зашипела Зусак. — Мы в коридоре, наполненным одними черными дверьми. Ты врешь. — Врать самой себе — твоя суперсила, не моя, — хмыкнула та. — Надо. Пойдем. — Тащи, если хочешь, но я никуда не пойду, с меня хватит, — сказала Лизель, всё ещё лежа на полу, скрестив руки на груди. «Книжный вор» фыркнула себе под нос, уже приготовившись схватить Воровку книг за ногу или локоть, потащив к двери. Но её рука остановилась в паре сантиметров от женщины, когда крошечное сознание, словно гром, озарило воспоминание: — Если ты коснешься её слишком рано — я уничтожу тебя. Перевернувшись на другой бок, Воровка книг зажмурилась, прикрыв уши руками, чтобы больше не слышать уговоры Леди. Та вздохнула ещё разрывающейся от боли грудью. Может, в этом и дело? Жизнь не ощущается, потому что она боится её ощущать? Боится принять что-то и возможно потерять в конечном итоге. Забыть о новом приобретенном и потерять и его в конце концов. Пропустить жизнь просто так. Но, Лизель нельзя полностью отдаваться своим ощущениям. Это как игра на краю пропасти. В неё можно поиграть, если умеешь летать или, если у тебя есть способность резко брать всё в свои руки. А если нет? Лизель не может просто взять и выключить, она будет думать и сгорать до тех пор, пока ей это не надоест и она не перегорит. А когда та перегорит и разочаруется — вот именно тогда и исчезнут все её паршивые воспоминания, делавшее больно. Леди мнется, думая, как её уговорить. Последняя, третья дверь была слишком важна, чтобы её пропустить. Она не могла оставить всё так. Он сказал ей добить свою хозяйку окончательно, перед встречей с ним. А она, маленькая и загнанная в угол способность, ничто по сравнению с этим существом. «Книжный вор» сравнивала Его со Смертью больше, чем с каким-то другим неосязаемым явлением. Только Смерть — несет смерть, как существо, а Черный Человек несет ужас и страх, первобытную истину человеческой души. Увы, но Лизель никак не могла догадаться раньше, что эдакий Черный Человек совсем не Оруэлл, а то, что им управляет. Воровка книг была права, когда сказала, что Лизель бы с сама с собой так не поступила. Но, если бы она узнала, что это так, ей стоило бы задуматься о том, что даже она может предать саму себя. Вздохнув, Леди цыкнула себе под нос, мысленно взмолив о помощи. И тут — её услышали. Под обессиленно лежавшей на полу Воровкой книг потихоньку начала материализоваться дверь. Прямо на полу. «Книжный вор» хмыкнув, вновь присела рядом с собственной хозяйкой, понимающе закивав головой: — Ну, хорошо, мы не пойдем. — Ты выпустишь меня отсюда? — хмурясь, процедила Лизель. — А как же! — Леди улыбнулась, беря за ручку, толкая дверь внутрь. — Приятного полета! Выкрикивая все оскорбления и ругательства вслед «Книжному вору», Зусак стремительно начала падать в очередное воспоминание. Вновь пространство было похоже на долбанную кроличью нору и женщина вновь рассуждала над тем, что с каждой дверью, такое чувство, что она проваливается всё глубже и глубже в свое сознание. Что же, Чеширский кот в виде Вандербурга был. Мудрая Гусеница — Эли Визель, был. Настало время встретиться со Шляпником?_____________________
14 лет назад.
Йокогама. Япония.
В стране древних традиций и безграничной красоты, где солнце раскрашивает небо золотыми оттенками, а океан шепчет свои секреты, в ласковых объятиях океана расположился неизвестный, полуразрушенный японский город. Эта прибрежная гавань, когда-то омраченная разрушительными последствиями войны, выстояла, на удивление. Когда они прибыли на берег этого причудливого городка, первые лучи зари осветили горизонт, отбрасывая золотое сияние на улицы, еще мокрые от росы. Соленый привкус моря смешивался с ароматом только что распустившейся вишни, наполняя воздух пьянящим ароматом, говорящим о возрождении и новых начинаниях. Ганс Зусак, поставив дорожную сумку на асфальт, вдохнул побольше свежего воздуха, улыбнувшись солнцу. На плече висел слегка непригодного вида аккордеон, а в зубах мужчина держал самокрутку. — Ну как тебе, Лизель? — спросил тот, обернувшись на девочку. Шестнадцатилетняя пожала плечами, незаинтересованно оглядев окрестности. В руках та держала футляр от скрипки, а на угловатых плечах висел рюкзак. Потрескавшиеся стены и обветренные крыши стояли как безмолвные свидетели сражений и побед, а из трещин пробивались проблески жизни. Улицы, когда-то разоренные и пустынные, теперь гудели с вновь обретенной энергией, а ритмичный стук стройки эхом разносился по узким улочкам. Ганс тихонечко хмыкнул себе под нос и оперевшись на трость, достал телефон, набирая чей-то номер. Спустя пару гудков, тот заговорил на неизвестном Лизель языке, посмеиваясь. Ну, это четырнадцать лет назад Воровка книг ничего не могла разобрать, но сейчас, лежавшая от безысходности женщина прислушалась, прекрасно понимая, о чем разговаривал отец на своем ломанном японском: — Сколько лет, сколько зим, Серебряный волк! — Ганс поприветствовал абонента на том конце провода. — Как жизнь? Ты в Йокогаме сейчас? Из телефона доносились тихие, совершенно противоположные по нраву, ответы на нескончаемое количество вопросов. Спустя пару минут беседы не о чем, Ганс чуть поутих, прикрыв раскладушку от ветра. — Работаешь телохранителем? Да это отлично, друг мой! — воскликнул Зусак, показывая девочке большой палец вверх. — Мне как раз нужна помощь такого типа. Не знаешь, где в твоем городе можно залечь на дно? Отец и дочь бродили по запутанным лабиринтам улиц, их шаги смешивались со звуками смеха и ароматом шипящей уличной еды. Ганс предлагал перекусить по дороге добрые пару раз, но девочка постоянно отказывалась, уткнувшись глазами в пол, изредка разглядывая окрестности. Ей казалось, что надолго она тут не задержится, а значит и разглядывать нечего. Старые деревянные дома, тщательно перестроенные, украшали улицы своей элегантной простотой. Женщина вздохнула, понимая, что значило: «Оно будет долгим». Если это пространство заставит её вспоминать целый год в Йокогаме, то мозг Воровки книг точно взорвется. Лизель оглянулась в поиске подсказки как отсюда выбраться. Но, не Леди, не двери обратно, даже на небе, откуда та и свалилась, она не обнаружила. Только полуразрушенная улица, Папа, улыбающийся всем прохожим, как дурачок и Лизель поменьше. Разбитая, растерзанная и опустевшая. Когда шестнадцатилетняя девочка закрывала глаза — видела перед собой гору трупов, горящие дома и слышала истошные крики. Она знала, что отец, чудом выживший на фронте, привез её сюда, прежде всего, чтобы избежать прилюдной казни своей дочери. Но Лизель Зусак не была против неё. Ей казалось, что она полностью её заслуживает. И вот сейчас, медленно плетясь за отцом, смотря только себе под ноги, девочка столкнулась плечами с бежавшем по улице мальчиком, чуть ли не сбивая его с ног. Оглянулась, слегка испугавшись того, что мальчик начнет её бранить на неизвестном языке. Тот был совсем ребенком, по сравнению с ней. Лет восьми, где-то. Его темные, карие глаза так же испуганно впились в неё, не разрывая зрительного контакта. Отец медленно подошел сзади, шепнув на ухо: — На японском извините будет «сумимасэн». — Сумимасэн, — тихо прошептала Лизель, кивнув мальчику. Тот медленно кивнул в ответ, тут же убежав. — О, как ты быстро учишься, — довольно усмехнулся Ганс, беря девочку под руку. — Но больше не сбивай людей, хорошо? — Постараюсь. Женщина хмыкнула. Вот так она и выучила свое первое слово на японском. «Извините». Была бы тут Леди, она бы, конечно, упивалась иронией, находя скрытые смыслы там, где их нет. Но, этот восьмилетний мальчик кого-то отдаленно ей напомнил, но Воровка книг так и не поняла, кого. Взгляд внезапно зацепился за появившуюся в конце переулка дверь, которая всё это время оставалась незамеченной. Зусак тут же, без промедлений, отправилась к ней. В голове лихорадочно крутилась лишь одна фраза: «Выход». Но, подступившая надежда тут же испарилась, когда Лизель со всей силы дернула за ручку. За дверью не было порочного коридора с дверьми и кафельным полом, напоминающим шахматную доску. Там была небольшая квартирка, явно в стиле прошлого века, она, Отец и неизвестный ей на тот момент высокий, седовласый мужчина, в просторной юкате, смотрящий испепеляющим взглядом. Ну-у-у, тогда ей казалось, что взгляд его был недобр и свиреп, но сейчас, Воровка книг, видя этот взгляд ещё раз, понимает, что это был один из добрейших взглядов, обращенных к ней в то время. Лизель ничего больше не оставалось, как войти внутрь, продолжая наблюдать до появления следующей надежды на освобождение из собственных чертогов разума. — Она пока-что не знает японского, ты уж прости за такие трудности, — хихикнул Ганс, подбадривающе похлопал девочку по плечу, перейдя на родной иврит. — Лизель, это мой друг, Серебряный волк, Фукудзава Юкичи. Девочка медленно кивнула, боясь разорвать зрительный контакт с мужчиной, выше её на три с половиной головы. Фукудзава спокойно кивнул в ответ, указывая на соседнюю дверь. — Можете пока расположиться там, — обратился он к Гансу, спрятав кисти рук в рукавах юкаты. — Лизель, заходи, разбери вещи, какие есть, — «перевел» отец дочери, не переставая подталкивать к действиям. — Я обсужу некоторые моменты и приду к тебе, сходим, например, прогуляемся по городу или, в библиотеку, да? Лизель вновь медленно кивнула, направляясь к двери на ватных ногах. Её тошнило от книг. От самого их существования в её жизни. Было бы это в её силах — она спалила бы каждую. Книги разрушили её жизнь, так почему ей не подвластно испепелить их дотла?Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например — не читать их.
От знакомого голоса по женской спине пробежали мурашки. Она и забыла, что даже тогда Смерть невесомо присутствовал в её жизни, стараясь подбадривать. Но маленькая Зусак только тихо фыркнула, аккуратно закрывая за собой дверь. Лизель резко захотелось материализоваться физически, подойти к этой маленькой шестнадцатилетней девочке, всем сердцем и душой ненавидящей книги, прижать к себе, шепча о том, кто в будущем эти книги только и будут, что постоянно спасать её. От скуки, от печали, от боли и от смерти. Они научат её защищаться, ценить людскую жизнь, подарят ей работу в книжном магазине и сведут с такими удивительными людьми, каких она бы не могла представить. Конечно, в основном, с подонками, но ведь где-то должны быть свои минусы. Она бы рассказала ей, что в будущем она начнет гордиться своим прозвищем, а не избегать его, клеймя саму себя. А её способность будет предоставлять такую ценность… У женщины потеплело в груди. Что же, эти слова самой себе, оказалось, были важны и сейчас. Лизель знала, что за этой дверкой она сидит, уткнувшись взглядом в пол, не двигаясь. Подслушивает то, чего не понимает, надеясь, что сейчас отец и его друг внезапно начнут говорить громче и понятнее. В этом — Лизель благодарна самой себе. Спустя четырнадцать лет она наконец узнает, о чем беседовал её дорогой Папа. — Ещё раз спасибо, что приютил, Фукудзава, — вздохнул отец, опираясь плечом о стену. — Чтобы я, дурак, без тебя делал. — Юкичи, — поправил Серебряный волк. — Мы договорились без формальностей. — Ну как же я могу так фамильярно? — засмеялся Зусак. — Ты наш спаситель. — Это «та самая» девочка? — слегка тише спросил Фукудзава, переведя взгляд на дверь. — Думал, она выглядит по другому. — А оказалось ещё лучше, да? — хмыкнул Ганс. — Да… Думаешь, тут нас быстро найдут? — Йокогама — город одаренных, особенно сейчас, в послевоенное время, — мужчина пожал плечами, но взгляд его оставался строг. — Вас не будут искать, если не будете привлекать внимания и будете хорошо защищены. Со вторым помогу я, а с первым, вы, пожалуйста, уже сами. — Я твой должник на век, Юкичи, — Ганс легко поклонился в традиционном поклоне. — У тебя есть заказы ещё? Покажешь город? — Есть работа на пару часов, нужно приглянуть за одним подпольным доктором, — ответил тот, слабо, совсем слабо улыбнувшись старому другу. — Вечером прогуляемся. Думаю, тебе есть над чем поломать голову эти несколько часов. — Да? — удивился Зусак. — Не обижайся, Ганс, но твоя дочь выглядит как ходячий труп, — пояснил Фукудзава. — Не думаю, что она слишком рада находиться тут. — Она привыкнет, — махнул тот рукой, улыбнувшись. Ганс Зусак осознавал всю глобальность проблемы, но старался не замечать её в упор. Если бы сейчас Леди спросила у Лизель, у кого она научилась скрывать свои чувства, то глядя на всю эту картину, она бы незамедлительно ответила, что у отца. Он прекрасно понимал все риски, да и у самого сердце разрывалось от всех потерь, что тот пережил. Война забрала у него целую улицу, где он прожил большую половину жизни. Забрал его любимую жену. Но оставил маленькую девочку. И как же Зусак себя винил за то, что узнал, что та находиться в армии слишком поздно, когда она была слишком далеко. Поэтому, он знал, что чувствует детское сердце и какие ужасы Лизель успела повидать. У неё остался лишь он, а у него — она и друг в Японии, с которым он подружился, когда мог позволить себе путешествовать. Он благодарил все Высшие силы за то, что у него осталось хотя бы это. О большем он и не мечтал. Как только мужской разговор ушел в другое русло, Лизель заметила в этот раз две новые двери. Но, прежде, чем пройти к ним, покинув и этот клочок воспоминания, она остановилась перед шутящим и улыбающимся отцом, грустно улыбнувшись. Она знала, что тот ни за что не сможет её услышать, но прошептала, не переставая улыбаться: — Раньше я думала, что твой японский прекрасен, — та даже позволила себе хихикнуть. — Но он просто ужасен, пап. Он бы засмеялся, услышав это, точно в конце добавив, с нежностью в голосе: «У мамы научилась, да? Да ты стала её копией. Ты должна была противостоять злу, а не примкнуть к нему!». Не переставая улыбаться, Лизель прошагала к дверям, по очереди посмотрев на одну и вторую. Они никак не отличались, за обеими было тихо и холодно. Зусак, не слишком долго раздумывая, открыла ту, которая была левее, но пока не спешила заходить. Голос там был один, отцовский. Темная комната, да, между тем, где она всё ещё находилась и тем, что происходило за дверью, разница в минут тридцать, не больше. Воровка книг прислушалась: — Лизель, слушай, — Ганс тихо обратился к дочери, складывая вещи в стопочку. — Слушаешь? — Да, пап, — ответила. — Слушаю. — Я знаю, тебе сейчас не просто и ты считаешь саму себя всем врагом, но, — он отложил вещи в сторону, взглянув на дочь. — Может, это не так уж и плохо? Если две стороны одинаковы, то стань хорошим человеком. Это сделает тебя чуточку луч… Воровка книг резким движением захлопнула перед собой дверь. Это были те самые слова отца, что до сих пор отдавали в груди нестерпимой болью. Лизель устала реветь навзрыд, чуть-чуть пострадала и хватит, пора продолжать искать выход. Она не хотела сталкиваться с тем, что ранило её сильнее обычного. А раз у неё есть выбор, то она будет пользоваться им, столько, сколько будет возможно. Незамедлительно, Зусак открыла вторую дверь. Приятный, летний день, терраса какой-то забегаловки и вновь шестнадцатилетняя Лизель. Женщина хмыкнула, тут же проходя внутрь. Она вспомнила, что это было за место и день. С её прибытия с отцом в Йокогаму прошло ровно полгода. Пока теплый летний ветерок нежно шелестел листьями деревьев, Лизель сидела на террасе причудливого кафе в центре города. Прошло шесть месяцев с тех пор, как она переехала в эту страну. Лизель искала утешения растянув перед собой учебники и конспекты. Теплые лучи солнца купали ее в нежном сиянии, а легкий ветерок доносил тонкий аромат цветущей сакуры. Несмотря на идиллическое окружение, ее брови нахмурились от разочарования, когда она боролась со сложностями японского языка. Она сгорбилась над своими учебниками, тихонько бормоча незнакомые слова и выражения себе под нос. С карандашом в руке Лизель обводила штрихи, кончики ее пальцев скользили по страницам. Каждая незамысловатая палочка, казалось, имела огромное значение. Но для Лизель этот прекрасный сценарий оставался лабиринтом с его непостижимой грамматикой и бесчисленным количеством слов, которые, казалось, извивались и извивались, ускользая от ее понимания. Когда она бросила взгляд за границы своих учебников, Зусак увидела, как город разворачивается перед ней. Улицы гудели симфонией жизни — смесью разговоров, мелодичным звоном чайных чашек и ритмом шагов, эхом разносившихся по оживленным улицам. Йокогама, казалось, обладала собственной энергией, вибрирующим пульсом, который затягивал ее глубже в свои пленительные объятия. Никогда бы не подумала, что ей тут понравится. Это место кишит культурой, слишком непривычной и далекой для неё. Да и восток её никогда не интересовал. Но взгляд серых глаз вновь метнулся к страницам. — Ебанное кандзи, — прошептала она себе под нос, хмурясь. — А я всё слышал! — засмеялся Ганс, возвращаясь на свое место с чашками и чайничком. — Извини, но этот язык сводит меня с ума, — прохныкала девочка, откинувшись на спинку стула. — Ты ведь много знаешь, да? — Допустим, — кивнул Ганс, приулыбнувшись. — Объясни мне, почему мы называем Японию Японией, если она Нихон? — взревела Лизель, закрывая лицо руками. — Или, нет! Что за алфавит? «А, и, у, э и о» я ещё понимаю, но «ка, ки, ку, кэ, ко» или «та, ти, ту, тэ, то» — нет! Что это за считалочка? Зачем всё так усложнять? — Ну, конечно, — тот ехидно засмеялся, уводя взгляд в сторону. — Алеф, бэт, гимель и далет намно-о-о-го легче. — Пап! — возмутилась Лизель. — Не сравнивай с ивритом, я тебя прошу… — «Страна восходящего солнца» — тихо ответил Зусак, удовлетворенно вздыхая. — Это значит Нихон. — Каким образом тогда возникло название Япония? — не унималась Воровка книг. — Подучи язык и спроси у Фукудзавы, — ответил отец, отпивая чай. — Уж он точно знает. — Мне точно это нужно? — обессилено выдавила из себя Лизель самым тоскливым голосом, что у неё был. — Не знаю, — Ганс пожал плечами. — Для школы — да, для дальнейшего обучения в университете — тоже, но если ты не хочешь учиться, тогда… даже для комфортного проживания он тебе пригодиться. — А если я не планирую тут жить? — жалобно протянула она, уткнувшись лицом в учебник. — Поверь мне, он точно когда-нибудь тебе пригодиться, — хмыкнул Ганс, шутливо погладив её по голове. Женщина удивленно хмыкнула себе под нос, смотря на всё это со стороны. — Ты как знал, — прошептала та, кивнув самой себе. Не знал Ганс только то, что в тот момент у Лизель уже зарождались мысли о побеге. Как бы ей тут не было спокойно и хорошо, она всем сердцем желала убежать ещё дальше, но уже без отца, обременяя его собой. Смотря на то, как он постепенно обретает счастье в этой стране, она не могла оставаться тут, заставляя его страдать. Ганс нашел хорошую работу, всё свободное время проводил либо с ней, либо с Серебряным волком. Ей даже начало казаться, что темы для их разговоров не закончатся никогда. Книжная воришка была сама по себе, за эти полгода, единственным человеком в Японии, с которым она общалась был тот восьмилетний мальчик, если не брать в счет продавцов и официантов. Зусак просто неистово хотела сбежать. Лизель вздохнула, уже потихоньку понимая, к чему ведут её воспоминания. Развернулась, застыв. — Это уже какое-то издевательство… Дверей было три. Лизель уже начала скучать по Леди и её неуместным шуткам, смотря на это безобразие. Деваться было некуда, Зусак медленно подошла к первой двери, приоткрыв: Книжная воришка подслушивала разговор отца и Фукудзавы, пока те общались одним дождливым вечером. Она старалась разобрать и написать себе каждое слово, чтобы потом перевести и понять, о чем они говорят. — Не хочется ставить крест на этой стране, Юкичи, — вздохнул Ганс, отпив немного сакэ. — Но я вижу, что ей тут неуютно. Лизель закрыла дверь. Неинтересно. Перешла сразу же ко второй, приоткрыв и её. Там Лизель встретила того восьмилетнего мальчика во второй раз. Случайно, буквально опять столкнувшись с ним плечами, только вот бежала теперь девочка, а не он. Мальчишка её узнал, опять ожидая невнятного извинения с неправильной интонацией в голосе. И как же у него расширился взгляд, когда книжная воришка поклонилась, идеально проговорив целую кучу извинений на японском, как на родном. Она ждала этого долгие месяцы обучения. Даже задумалась, чтобы выучить ещё парочку языков. Женщина вновь закрыла дверь, задумавшись. И почему её разум так настырно продвигает ей воспоминания с ним? Неужели, он и взаправду кто-то из знакомых? Но…кто? Так много японцев с карими глазами и темными волосами, что та даже не представляет, на кого подумать. Не выныривая из своих мыслей, уже понимая, что той придется идти в третью дверь, Лизель не глядя вошла внутрь, тут же встретившись лицом к лицу с ночной темнотой и маленьким огоньком от переносной лампы. Из-за угла послышался знакомый, женский голос: — Я тебя заждалась, — хмыкнула Леди, смотря на Зусак так, словно это она виновата, что задержалась. — Я даже соскучилась по тебе, — хмыкнула в ответ Лизель, встав рядом. — Что, было скучно? — удивленно охнула Леди. — Не верю. — Весело, — саркастично улыбнулась Зусак. — Готова к последнему? — «Книжный вор» склонила голову на бок, прищурившись. — Я никогда ни к чему не готова, — отрезала Воровка книг. — Перестала лгать самой себе? — та засмеялась. — Это явный прогресс. — Завидуй молча. В глубине ночи вырисовывался темный коридор, тишина которого нарушалась только слабыми звуками беспокойного ветра снаружи. Лунный свет отбрасывал на стены жуткие тени, словно сговариваясь с тьмой, чтобы скрыть секреты, хранившиеся в этой квартирке. В конце этого пустынного прохода стояла семнадцатилетняя Воровка книг, сердце тяжелело от решения, которое тяготило её. Она провела в этой стране год, но решение, что она приняла пару месяцев назад. было окончательным. Одетая в поношенный жакет, с маленькой сумкой в руке и скрипичным футляром в другой, она стояла, глаза тревожно метались между дверью спальни отца и предчувствующим входом, который вел на свободу. Её желание сбежать, освободить свою взволнованную душу от заточения росло с каждой минутой. Она очень любила своего отца, но тяжесть её проблем казалась ему невыносимой. Ганс Зусак только притворялся, что всё держал под контролем. Или, так только думал травмированный, детский разум. Разум был вихрем, когда она обдумывала свое будущее. Мысль о том, чтобы оставить позади все, что Лизель знала, и отправиться в неизвестность, наполняла её смесью трепета и решимости. Она не знала, куда пойдет и как будет ориентироваться в мире, окруженном бескрайними просторами океана. Как ей вообще бежать из Японии? Собрав все свое мужество, что валялось крошечными остатками где-то глубоко внутри, она сделала неуверенный шаг вперед, шаги были едва слышны по изношенному ковру. Но как только она достигла порога, перед ней материализовалась фигура, разбивая планы, как хрупкое стекло. Это был друг отца, как он ещё его называл: «Серебряный волк». Мужчина с седыми волосами и зоркими глазами. Последний год он был неясным присутствием в её жизни, кем-то, чьи мотивы она никогда не могла до конца расшифровать. В тусклом свете выражение его лица было непроницаемым, смесью беспокойства и интриги. Их взгляды встретились, и сердце Зусак забилось быстрее. Она знала, что её тайные намерения раскрылись перед этим неожиданным препятствием. Юкичи смотрел на семнадцатилетнюю девочку, Лизель смотрела на около тридцатилетнего мужчину. Напряжение снял его голос, низкий и хриплый, но с невысказанным пониманием: — Куда ты идешь? — спросил он, в его тоне было странное сочетание предостережения и искреннего беспокойства, да и говорил он по слогам, чтобы девочка точно поняла, что тот имеет ввиду. — Мне нужно уйти, — тихо ответила Зусак, стиснув ремешок от сумки ещё сильнее. — Я не хочу обременять отца своими проблемами. Так будет лучше для нас обоих. На мгновение воздух повис от тяжести невысказанных слов. Лизель могла бы назвать сто и одну причину, почему она поступает именно так, лишь бы он не разбудил отца. Взгляд Фукудзавы смягчился, на его обветренном лице отразилось сочувствие. Мгновенно, Лизель поняла, что он не будет его звать и перечислять бесконечные причины ему не нужно. Бывший мечник устало прикрыл глаза, тихо ответив: — Как и подобает бывшему воину — смело, — приоткрыв глаза, он вновь уставился на неё нечитаемым взглядом. — Но иногда бегство не решает проблем, которые преследуют нас. Важно не бремя, а связь. — Знаю и без Вас, — отрезала Лизель, выровнявшись по стойке смирно, словно отчитываясь перед главнокомандующим. — Мне нужно уйти. — Я не держу тебя, — Юкичи пожал плечами, спрятав кисти рук в рукава. — Вы ведь разбудите сейчас отца, — недовольно шикнула она, стараясь не повышать голос на взрослого человека. — Не собирался, — холодно ответил тот, оглядывая девочку ещё раз. Он призадумался о чем-то своем и спустя минуту затянувшегося молчания выдал: — Я знал человека, что как и ты, выжил после войны. Его разум захватило чувство мести. Если ты хочешь сбежать, только чтобы отомстить кому-то… — Во мне есть только сожаление и скорбь, — перебила его Лизель, упрямо не отводя глаз. — Мне некому мстить. — Похвально, — Юкичи устало кивнул. — Тогда иди. Я объясню твоему отцу, что произошло, попозже. Она не поверила своим глазам и ушам, застыв на одном месте. Решительность тут же вернулась, а ненадежность плана заиграла на задворках разума. Книжная воришка набрала побольше воздуха в легкие, благодарно поклонившись. — Я Ваша должница. — Нет, — Фукудзава закачал головой. — Я скорее должник твоего отца. Он спас меня от одиночества. — Тогда… — девочка выпрямилась, закинув сумку на плечо, направившись на выход. — Отдайте ему долг, как-нибудь. Он злопамятный. Постепенно, пространство начало искажаться. Стены поплыли, пол и потолком пропадали в небытие, а силуэты размывались. Женщина обернулась на «Книжного вора», смерив непонимающим взглядом. Леди лишь хмыкнула в ответ, наблюдая за тем, как воспоминание распадается по крупицам. И вот, в конце осталось ничего. Пустота, обременяющая себя кристально чистым, белым цветом. Была ли это белая комната или всё вокруг было бескрайним, светлым пространством — Зусак могла лишь догадываться. Там стояла лишь она и Леди, которая знает всё. Не считая, конечно, одинокую, черную дверь в паре метров от них. — Это выход? — спросила Лизель, недоверчиво покосившись на способность. — Да, — улыбнулась та. — Но… — Никаких «но», — прервала её Зусак. — Я пошла. — Подожди, — крикнула ей в след Способность, машинально схватив за руку. Обеих тут же ударило током. Воровка книг отдернула руку, развернувшись. Женщина шокировано осмотрела место удара, но не ожога, ни боли не почувствовала. Та всё продолжала недоверчиво оглядывать Леди, как будто именно она была причиной, по которой Лизель не могла очнуться. — Что? — едко произнесла Зусак, прищурившись. — Там… не совсем выход, — приглушенно ответила та. — Что? — повторила Лизель, более возмущенно и громко. — Я ведь говорила тебе, что в нашем разуме есть кое-кто лишний, — Леди приулыбнулась, поправив повязку на глазу. — И? — Он тебя ждет. Лизель оторопела, а прильнувшую злость как рукой сняло. Лизель поняла всё сразу же, даже для самой себя, быстро. Не поняла бы, наверное, если бы перед ней не стояла ей же частичка. Всё это время Леди вела Зусак красной нитью, через самые ужасные воспоминания, прямо к нему в пасть. Обмануть саму себя, она не обманула. Но предать саму себя — предала.