Цветение алой лилии

То ли ему очень повезло, то ли сказалась магия глаза, но твари Бездны не посетили его во снах. Он вообще не видел никакого сна, а когда открыл глаза на следующее утро, то сжался в комок, переживая неожиданно сильную и ноющую боль в сердце. В ушах звучал довольный, сытый рокот: «Встретимся во снах, Тарталья». Наверное, адепт… Моракс был расстроен, когда не нашёл его среди сновидений. Чайлд не был уверен в том, как именно это работает. Он просто видел сны и никогда не искал в них Моракса. Однако хуже было от того, что он не мог сейчас просто прийти в каменный лес и объясниться. Сказать, что узнал и что, оказывается, ему надо вонзить в грудь своего возлюбленного клинок. Что, оказывается, всё это время он должен был держать себя в руках, не поддаваться, оставаться хладнокровным, чтобы не испытывать всего этого… нового. Приятного, удивительного и мучительного. Того, что взрастил в нём не кто-то, а сам Гео Архонт, Властелин Камня. Может, это жестокий план по спасению своего Сердца Бога? Ведь он слышал, как Тарталья жалуется, что не может найти его. Знал, что он — цель Тартальи. Но почему бы тогда просто не дать бой? Не прихлопнуть Тарталью своей огромной ручищей и забыть? Или ему самому захотелось поиграться. Чайлд горько хмыкнул, когда эта давняя мысль теперь отчётливо уколола сердце. Из оружия он стал пародией на человека. Мягкотелой, слабой, не способной собраться и взять клинок в руку, чтобы убить того, за кем его и послали. — Я бесполезен, Ваше Величество, — тихо прошептал Чайлд, утопая головой в подушке и глядя на янтарную стенку пустой шкатулки. Заставив себя подняться, прошёл в кабинет и на мгновение застыл, а потом расслабился. Воображение успело нарисовать новую шкатулку на письменном столе. Отмахнувшись от фантазий, Чайлд выдвинул ящики, поддел фальшивое дно и достал из-под него стопку документов. Пролистнув, попытался вспомнить, что говорили ему родители о ценах в столице Снежной. По примерным подсчётам выходило, что сбережений хватит ещё так на года три беспечной жизни. Передать все права отцу, самому же… уйти в отставку, пока Царица не прознала, что он чуть не отдался Гео Архонту. Если явится прямо перед ней, то она заглянет ему в сердце и убьёт на месте за предательство. А так — выйдет оправдаться. Послать извещение, сообщить о невозможности выполнения миссии… Вопрос в том, примет ли она его отставку и не решится ли убить за наглость и бесполезность. Тень могла пасть и на семью, а они расплачиваться за его грех не должны. Он сжал пальцами волосы, пытаясь думать. Как назло, ничего не шло в голову. Или решения проблемы попросту не существовало. Если он передаст всё своё имущество отцу, а потом бесследно исчезнет, то это будет подозрительно. Они смогут себя прокормить и без его помощи, чай отец с матерью не дураки. Пусть считают, что их третий сын был не настолько плох и сгинул на миссии по воле Их Величества, исполняя свой долг. А не из-за того, что просто облажался и отдал своё сердце другому Архонту по собственному незнанию. Странно, что не злился на Моракса. А ведь должен. Это ведь он начал, прекрасно зная, кто такой Чайлд. Прекрасно зная, что за предательство в такой организации как Фатуи нельзя ограничиться одним лишь увольнением. В таких не лучших, отвратительных мыслях и безрезультатных попытках найти выход, он просидел до самого вечера. Вышел только после заката, быстро поесть, а потом обратно, продолжая думать, думать, думать… Смяв лист бумаги, на котором уже раз в десятый пытался систематизировать свои мысли, отбросил его в угол комнаты и посмотрел в окно. Сияние украшений к празднику не вдохновляло и, наоборот, повергало в ещё большее уныние. Что он должен сказать Гео Архонту при встрече? «Извини, но меня казнят, если я не убью тебя»? «Извини, меня казнят, поэтому я уплываю Царице на повинную»? «Извини, я не могу, потому что убьют не только меня, но и всю мою семью»? «Да почему ты просто не сказал, кто ты такой!»? Злости всё равно не находилось. Чайлд положил голову на стол, заваленный бумагами, и взглянул на янтарь с алой лилией. Встряхнувшись, поднялся и ушел в ванную в надежде, что вода прочистит ему мозги и принесёт какое-нибудь решение. Какое угодно, где он и его семья выживут, но при котором у него будет хоть малейший шанс сохранить эту связь с… Мораксом. Он предал Царицу. Осознание навалилось на него целой горой и чуть не заставило осесть на холодное дно ванной. Упёршись лбом во влажную стену, стоя под струями воды, прикрыл глаза в мучении. Отказаться от собственных чувств — звучало так просто. Но так невозможно. Забыть о снах, о голосе, о подарках, о войне, о веселье, о танцах, о поцелуях, о развернувшем в сердце крылья чувстве. Если он приедет в Снежную, преклонит колени перед ледяным троном и взмолится о помиловании, то его простят? Да, титул отберут, и он перестанет быть Чайлдом Тартальей, но ведь… Хлопнув рукой по стенке, он яростно вздохнул сам на себя. Трус, трус, трус! Такое встречать надо лицом к лицу, бороться, обнажать клинки и драться за собственное выживание. Царица покорила его в первую встречу, он преклонил перед ней колено, поклялся в верности, и будет до конца своих дней страдать из-за того, что нарушил собственную клятву, но он не даст убить себя так просто. Не позволит казнить как вшивого пса. Выходя из ванной, тихо злился на самого себя за слабость. Кутаясь в халат, упал на кровать и закрыл глаза. И то ли его так измотали собственные мысли, то ли ему захотелось сбежать в небытие, но он почти сразу провалился во тьму. Густую, знакомо вязкую, неприятную, ту, что сопровождала его целыми годами. Но она отступила. Слишком резко, отхлынув волной, и Чайлд открыл глаза, сонно моргая. Вдоль хребта пробежался холодок, и рефлекс подкинул его на кровати, разворачивая и вопя в голове об опасности. Почему-то в спальне стояла такая кромешная темнота, что даже свет луны из небольшого окошка не проникал внутрь. И потому Чайлд не увидел движение. Боль разлилась по затылку, когда его резко схватили за горло и вжали в стенку. Засучив ногами по одеялу, он оскалился и взмахнул рукой. Запоздало понимая, что оставил свой Глаз Бога в ванной, вместе с одеждой. Паника разлилась в животе ледяным озером, и Чайлд дёрнулся, пытаясь вырваться, и зажмурился от жара чужого тела. За ним уже пришли? Кто-то узнал о его похождениях и донёс Царице? Екатерина догадалась? — Ты играешься мной, Тарталья? — откровенно злое шипение опалило макушку. Чайлд застыл, прекратив вырываться, и открыл глаза. Тяжело сглотнув, поднял голову. И исчез в золотом пламени чужих глаз, полыхающих чистым гневом. На мгновение Чайлд ощутил себя не больше, чем мышью перед драконом. Моракс склонился к нему, обдавая горячим дыханием, продолжая держать, продолжая нависать. Чайлд моргнул, но никак не мог разглядеть что-то кроме глаз с прекрасными ромбовидными зрачками. Лицо скрывалось в темноте, и большее, что он увидел, так это чёрные ресницы. Облизав пересохшие губы, он прошептал: — Нет. — Тогда почему ты не пускаешь меня? Избегаешь, не приходишь, отказался от моего подарка после того, как подпустил настолько близко? — прорычал Моракс, щуря глаза, но в его голосе проскользнула отчётливая горечь. Чайлд вцепился ему в запястье, тут же понимая сразу две вещи: на коже чужой руки проступала чешуя, и он мог дышать. Да, его схватили за горло, но не сдавливали и не пытались придушить. Скорее попросту удерживали от побега. И страх отступил без следа. Вдохнув, Чайлд погладил выступающие косточки на запястье Моракса, продолжая смотреть в золотые глаза, в которых уже не было того гнева. Он всё ещё горел, но слабее, потушенный чем-то, что Чайлд расценил как обиду. Будь ситуация более располагающая, то он бы даже посчитал это милым. Возможно. — Вы настолько нетерпеливы? — спросил он тихо, мысленно прощупывая себя. Судя по всему, Моракс поставил одно своё колено между его ног. Эта мысль слишком невовремя отозвалась горячей вспышкой внизу живота. Золотые глаза сощурились лишь сильнее и приблизились. Чайлд приоткрыл рот, хватая губами чужое дыхание. Гнев утихал всё быстрее. — Я испугал тебя? — спросил Моракс серьёзно. Чайлд фыркнул и коротко мотнул головой, вдруг задумавшись, что его-то очень хорошо видят, несмотря на кромешную тьму. — Нет, — честно ответил Чайлд, старательно отмахиваясь от мыслей об их случившемся «поцелуе». Можно ли тот назвать «драконьим»? — Тогда почему? — хватка на его горле ослабла. Каменные пальцы разжались, но Чайлд отказался отпускать его запястье и прислонил большую ладонь к своей груди, прямо на неспокойное сердце. Губы дрогнули в признании: должен ли он был знать, кто за ним ухаживает? Должен ли был догадаться, или узнал больше нужного, за что поплатится теперь? Одно хорошо — его убьёт Моракс, а не Царица. — Я… знаю, кто Вы, — выдохнул Чайлд, прикрывая глаза на долю секунды, собираясь с мыслями. А когда вновь посмотрел наверх, то увидел, как в золоте блеснуло нечто, похожее на напряжение и ожидание. Чайлд слабо улыбнулся, почти усмехаясь. — Вы ведь Моракс, да? На что надеялся, спрашивая? Что ему скажут, что он ошибся? Что он неправильно понял, и на самом деле его предательство не такое уж и серьёзное? Всего-то влюбился в одного из адептов. И ведь закрывал глаза на это, игнорировал, делал вид, что всё в порядке, что он справится. Ведь он же Чайлд Тарталья, оружие, вложенное в руку Царицы, её верный цепной пёс, её авангард, которого… послали на верную смерть, потому что она хотела, чтобы он сразился против вот этого. Против того, кто без труда мог проникнуть к нему в спальню и схватить за горло. Да пожелай Моракс его убить, то смог бы сделать это в секунду, просто чуть сильнее сжав пальцы. — И поэтому ты хочешь отвергнуть меня? — прошептал Моракс, и его голос резко надломился, обнажая уже его уязвимость. Чайлд судорожно вдохнул, впитывая это мгновение всем своим существом. Запоминая, как звучит голос того, кто хотел его всего, полностью и без остатка. — Нет, я хочу Вас, я хочу… выбрать Вас, — ответил Чайлд, сильнее цепляясь за его руку и продолжая прижимать её к своей груди. Сглотнув, зашептал лихорадочно. — Но я не знаю, как это сделать, я не могу, мне нельзя было с Вами сближаться, и я просто… — Тарталья, — рычание, с каким было произнесено его имя, отрезвило и прервало сбивчивое бормотание. Чайлд моргнул, ощущая, что чужое дыхание опасно опаляет его губы, маня потянуться и вжаться в поцелуе, но он удержал себя. Смотря в золотые глаза, прошептал: — Мне нужно Ваше Сердце Бога, Властелин Камня. Как он и ожидал, в золоте не промелькнуло даже намёка на удивление. Моракс прикрыл глаза, и свет его радужки пробежался по его ресницам. Чайлд вздрогнул, когда в его грудь впились когтями через ткань халата. Неопасно, без угрозы — сила, что исходила от тела над ним, не подавляла, а просто существовала как нечто само собой разумеющееся. Шумно выдохнув, Чайлд замер, когда его руки коснулись в ответ и прижали к мощной, широкой груди. В ладонь гулко ударилось огромное сердце, и внутри всё сжалось то ли от предвкушения, то ли от страха. — Я отдам его тебе, — пророкотал Моракс, и Чайлд сжал губы, всё же начиная подрагивать. — И не только. Но у него есть цена, Тарталья. Бог контрактов, конечно. Чайлд кивнул, понимая, принимая. Как невовремя вспомнились слова Чжун Ли о том, что его съедят, если он позволит. Что ж, возможно, он не против закончить в клыкастой пасти дракона, если уж на то пошло. — И цена моего Сердца Бога — это ты, — рычание показалось оглушительным. Распахнув глаза, Чайлд смотрел в бесконечное золото чужих глаз, видя там и свою жизнь, и свою смерть. Моракс сощурился, довольно, видя в его ответном взгляде нечто, что его удовлетворило, и каждое последующее слово будто бы вонзалось Чайлду в грудь каменным копьём. — Твои душа, сердце и тело — всё это я заберу себе. Ты будешь принадлежать мне по праву, и этот контракт Царица оспорить не посмеет. Чайлд чуть не задохнулся — настолько ему сдавило грудь, и настолько сильно в кожу впились звериные когти. Схватив губами горячий, пропитанный запахом шелковицы и моры, воздух, он вцепился пальцами в одежды Моракса, как пытаясь притянуть его ближе. Дрожь пробрала колени, и Чайлд резко сжал их, утыкаясь в нечто плотное — скорее бёдра, чем бока Моракса. — Я ведь тоже жадный, — прошептал он, и ему показалось, что Моракс улыбнулся. Он не видел его рта, но в глазах проскользнуло веселье. — Разумеется, — ответили ему. — Свою любовь я подарю тебе безвозмездно. Чайлд закрыл глаза, кивая едва ли заметно, и взметнул руки. Под пальцами снова скользнула чешуя, когда он коснулся щёк Моракса. Очертив острую линию его челюсти, Чайлд потянулся, но не успел — его опередили. Моракс вжался в его губы поцелуем резко, быстро, тут же скользя по ним языком будто бы в молчаливом приказе пустить. И Чайлд подчинился, расслабляясь и готовясь, но всё замедлилось. Их третий поцелуй был тёплым. Не горячим, но тёплым, от чего внутри всё приятно плавилось. Чайлд ответил, вздрагивая, когда язык Моракса оплёлся о его, потянув вперёд. Снова горечь чая, только без привкуса крови. Жаль, ему нравилось. Чайлд приоткрыл глаза, чтобы посмотреть в потемневшее золото, и снова погрузился во мрак. Его обняли, прижимая уже не к стене, а к большому телу. Чайлд выдохнул в поцелуй, подрагивая пальцами и ощущая себя странно — будто фарфоровая кукла, которую сломать проще простого. Только вот страх не бежал по его коже мурашками, не холодил грудь и живот, не вопил в голове об опасности. Мысль о собственном унизительном бессилии неожиданно вспыхнула в сердце фейерверком, заражая огнём кровь. Он переместил ладони дальше, продолжая следовать за движениями Моракса и оплетая его за пояс ногами. Одежда того скользнула шёлком по голой внутренней стороне бедра, и Чайлд резко отстранился — под халатом же ничего нет. Однако он не успел обдумать это как следует — его губы вновь захватили, а хватка на теле стала крепче, сильнее, но оставалась всё такой же безболезненной. В лёгкой нерешительности Чайлд попытался отстраниться, чтобы… сказать. Предупредить, но подавился стоном, когда его намеренно подтолкнули обхватить чужие бёдра окончательно. Вжавшись пахом, Чайлд зажмурился, дрогнув всем телом. И неожиданно нащупал пальцами что-то с левой стороны. Что-то мягкое, похожее на шелковую кисточку. Пробежавшись по ней пальцами, стараясь отвлечься, он наткнулся сверху на нечто твёрдое, острое в гранях. Выше, по ещё одной составляющей, тоже твёрдой, и так до застёжки на мочке уха. Серёжка. Всё же разорвав поцелуй, Чайлд отклонился и спрятал лицо в, судя по всему, плече Моракса. Сердце гулко стучало в груди, а кровь грохотала в ушах, и он чуть не прослушал то, что ему прошептали в макушку: — Тарталья, если ты позволишь мне к себе прикоснуться, то наш контракт я сочту заключённым. Если ты отдашься мне, — рык прорезался в его голосе слишком отчётливо, раскрываясь нетерпением и желанием, — то я сделаю тебя своим, помечу и не отпущу. Но если тебе надо подумать, то я уйду и дождусь твоего ответа на празднике Морских Фонарей. В этом уже не было нужды. Чайлд фыркнул ему в плечо, затем потираясь о него щекой и поднимая голову. Встретившись с ожиданием в золотых глазах, подумал, что он такой дурак. Потянувшись, наощупь нашёл губы Моракса и прошептал в них: — Съешьте меня, пожалуйста. Его тело упало на кровать. Изогнувшись, прижался своей грудью к груди Моракса, впитывая его быстрое сердцебиение и жар, чувствуя, как она вздымается при вдохе и как дрожит от клокочущего внутри рычания. Чайлд охнул от неожиданности, когда по его шее тягуче прошёлся горячий язык, надавливая на бьющуюся жилку. Раздался странный шорох, кровать скрипнула, и Чайлд мысленно взмолился Царице — или уже стоило возносить молитвы Мораксу? — дабы ничего в процессе не сломалось. Если они провалятся на первый этаж, то охрана увидит самого Гео Архонта меж раздвинутых ног одного из Предвестников. Фантазия обожгла сознание, Чайлд запрокинул голову, позволяя вылизывать свою шею, и вцепился пальцами в плечи Моракса. Дрожь пробила его, когда по его кадыку прошлась ласка, закончившаяся поцелуем и утробным урчанием: — Для того, с кем я заново прошёл войну в наших снах, ты до очарования отходчив, Тарталья, — он мягко поцеловал Чайлда в губы, затем продолжая. — Неужели ты не злишься на меня за наглость? За то, что из-за меня ты засомневался в своей преданности Царице? Объясни мне, я желаю понять, почему ты хочешь принять меня. — Вы, — Чайлд подавился вздохом, чувствуя, как на бока ложатся широкие ладони. Если Моракс пожелает, то ведь он может свернуть его в жгут всего за какое-то мгновение. Внутреннее пламя разгорелось лишь сильнее, когда одна из ладоней скользнула ему на живот, к последней защите в виде узла пояса. Закусив губу, Чайлд закрыл глаза и прошептал, утопая головой в подушке и принимая щеками лёгкие, почти что целомудренные поцелуи. — Испортили меня. У меня не получается злиться на Вас, я не могу. Всё же… я сам повёлся на Ваши подарки. — Полагаешь, что это только твоя ответственность? — над ним усмехнулись, и он приоткрыл глаза, встречаясь со всё тем же горящим в темноте золотом. Узел на животе ослаб, под распахнувшиеся полы проникла ладонь, щекоча кожу когтями и заставляя судорожно втянуть живот. — Нет, — мотнул головой Чайлд, зарываясь пальцами в густые волосы и вдруг натыкаясь среди них на что-то твёрдое. Пробежавшись прикосновениями, тихо фыркнул — рога, судя по всему. И не одна пара, а целых две, только одна чуть поменьше, и обе гладкие, немного искривлённые. Ведя пальцами и щупая раздвоенные завитки на их кончиках, он прошептал. — Но, раз я такой отходчивый, то я прощу Вам эгоизм и наглость. — Спасибо, что позволил совратить себя, — прошипели ему в лицо, обдавая горячим дыханием и снова целуя. В этот раз глубже, горячее, заставляя чуть запрокинуть голову и впустить в себя длинный язык. Закрыв глаза, Чайлд постарался не дрожать под ставшими откровеннее ласками. Под ладонями и когтями, скользившими по его коже, пробирающимися под ткань халата, касающиеся его бёдер, сильнее раздвигая их в стороны. Задушенный вздох вырвался из его горла, когда его резко протащили по кровати. Разорвав поцелуй, Чайлд слепо посмотрел вниз, но не смог увидеть ничего, кроме непроглядного моря тьмы. Ни очертаний, ни хоть каких-либо теней. Но смотреть ему не было смысла — он ощущал слишком отчётливо. И слышал, как возбуждённое дыхание касается его уха. Облизав лихорадочно губы, Чайлд повёл бедрами и сжался от настолько твёрдого и большого проявления чужого желания. Стоило догадаться, что если Моракс огромен, то огромен везде без исключений. Он правда позволит этому случиться? Он собирается отдаться сейчас Гео Архонту, после чего не сможет от него сбежать? Сглотнув, он тихо вдохнул, пытаясь справиться с расшалившимся сердцем. Интересно, насколько Царица примет на веру слова, что он пожертвовал собой ради выполнения миссии? Если всё это ловушка, и он просто станет игрушкой в лапах дракона, то почти ведь и не солжёт. Проблема заключалась в том, что он не верил в такое коварство Моракса. Не после того, что случилось, что между ними произошло. Не после того, как он увидел за жестокой оболочкой воинственного бога способность к чувственности и спокойствию. Возможно, он обманывает себя. Возможно, всё это лишь слепая уверенность в собственном заблуждении. Возможно, он лжёт сам себе, пытаясь защитить ставшее слишком нежным из-за проснувшихся человеческих чувств сердце. Но всё это выяснится позже, после того как он совершит последний шаг в новую Бездну. — Ты дрожишь, — прошептали ему на ухо. Чайлд кивнул, не видя смысла врать — его и правда чуть потряхивало и от мыслей в голове, и от того, как в темноте когти не больно впивались в плоть его бёдер, удерживая и не давая сдвинуть их. — Мне не страшно, — ответил Чайлд, покрываясь мурашками от лёгкого поглаживания. — Просто… волнуюсь. Немного. Посмотрев вверх, встретил внимательный золотой взгляд. В котором вдруг скользнуло некое понимание, удивление и… мрачное удовлетворение, от которого в животе забили крыльями бабочки. Чайлда повторно крупно тряхнуло, и он постарался собраться с мыслями, чтобы не выставить себя совсем уж дураком ещё раз. И так уже успел это сделать. — Я подготовлю тебя и постараюсь быть осторожен, — даже в урчании проскользнуло это мрачное чувство. Чайлд прикрыл глаза, ощутив прикосновение губ ко лбу, и стиснул пальцами густые пряди волос, молча прося не отстраняться. — Осторожен? — он сощурился, глядя в мрачное от возбуждения золото. Золото, в котором не было желания быть терпеливым и тем более осторожным. Если Моракс и хотел скрыть от него собственные порывы, то делал это не очень умело. А может быть, это лишь проверка самого Чайлда, желание убедиться, точно ли его выбрали не зря. Ответа тот не знал. Да и не нуждался в нём, шепча. — Вы же хотите любить меня жестоко, как делали всё это время. Или я ошибаюсь? Жадный, суровый Моракс, предложивший ему сделку на его душу. Эгоистичный, но смягчённый тысячелетиями, жизнью среди людей и поддающийся порывам своего прошлого, собственнического характера лишь временами, превращаясь в настоящего дракона. Только Чайлд не его добыча, вечно нуждающаяся в защите. Глаза напротив вспыхнули голодным пламенем. — Я услышал твоё желание, — рычание пробежалось волной по всему телу. Чайлд не успел моргнуть, как его неожиданно перевернули на постели. Без какого-либо труда и лишнего движения. Секунда — и он уже утыкается лицом в подушку. Сзади раздался шорох, и его головы вдруг коснулась ткань, закрывая ему глаза. — Что? Зачем, я и так ничего не вижу, — слегка возмутился Чайлд, приподнимаясь на локтях и замирая, когда уткнулся задом прямо в чужое возбуждение. Пламя румянца на секунду опалило щёки, и его заминка позволила Мораксу завязать узел на его затылке. — Скажу так, — прошептали ему в макушку, туда же целуя, — боюсь не сдержаться. У меня могут светиться не только глаза. Мне не хочется, чтобы ты увидел меня сейчас — я дал обещание, что встретимся мы лишь на празднике. Чайлд определённо должен был больше думать о последних его словах, а не о том, какими частями он там ещё умеет светить. Учитывая, что в него упиралось, он подумал о совершенно другом и фыркнул от смеха, пряча лицо в подушке. Веселья слегка поубавилось, когда за ткань халата потянули, пытаясь снять, и, выпутываясь из рукавов, он прохрипел: — А что у Вас ещё светится? — игривость скрыть не удалось, и он расплылся в шкодливой улыбке. Над ним тоже усмехнулись, а потом произнесли предельно серьёзно: — Руки, Тарталья. У меня светятся руки. — Жа-аль, а я успел подумать о кое-чём интересном, — протянул Чайлд и мелко задрожал, когда по его позвоночнику прошлись когтем. Прогнувшись, только сильнее упёрся в Моракса и выдохнул, успокаиваясь. Немного помолчав и чувствуя, как его тело аккуратно исследуют ладонями, начиная с плеч и заканчивая ягодицами, он прошептал. — Я подожду праздника. На нём же и отдайте мне Сердце Бога. Хочу видеть Вас. — Ты доверяешь мне настолько? — в голосе Моракса проскользнуло удивление. Чайлд кивнул, расслабляясь под сухими, мягкими поцелуями в лопатки. Большие ладони чуть сильнее стиснули его ягодицы, разводя в стороны, и Чайлд зажмурился от смущения и резкой волны стыда. — Да, потому, — он протяжно выдохнул и едва ли не всхлипнул, пока по его позвоночнику бежали призрачными поцелуями к самому низу, — не разбивайте мне сердце. Умоляю. — Ни за что, — тихо пообещал Моракс, возвращаясь губами к его лопаткам и прижимая к себе теснее и давая спиной ощутить биение сердца — гулкое, мощное, уверенное и дающее надежду, что его слова — правда. И потому Чайлд поверил. Зубы вонзились в его холку резко, так, что он не сдержал вскрика. Дёрнувшись, стиснул руками подушку, чувствуя, как по щеке из-под повязки от внезапности побежала слеза. Тело вспыхнуло жаром, подначивая его скинуть с себя Моракса. Только тот был слишком огромным и мощным, и потому Чайлд попросту безрезультатно забился под ним, придавленный чужим весом. Сбоку раздался треск, будто порвали ткань. Чайлд заскулил, когда зубы сжались лишь крепче, и место загорелось пламенем сильнее. Мучительно, почти что невыносимо, и за секунду до того, как Чайлд был готов сорваться на новый вскрик, его отпустили. Он обмяк, жадно вдыхая так, словно до этого не мог дышать. По ране прошёлся обжигающий язык, слизывая и кровь, и… боль. Чайлд сглотнул, не шевелясь, позволяя вылизать себя и вслушиваясь в довольное рычание над собой. Почти что убаюкивающее. Моракс вжался губами в укус и спросил: — Всё ещё болит? — Нет, — мотнул головой Чайлд и чуть приподнялся на локтях, шевеля шеей. Ни неприятного натяжения, ни боли, ни хоть какого-то намёка. Ничего. Поражённо вздохнув, он попытался встать на колени. Но ему не позволило прижавшееся тело. Моракс снова лизнул его в раненную холку, затем горячо выдыхая: — Метка. Со мной тебе не будет так больно, как могло бы быть. Она временная, но, — его ладони сомкнулись на поясе Чайлда и приподняли, заставляя его следовать за движениями. Чайлд прогнулся, прикрывая глаза и впитывая шёпот, раздавшийся на ухо. — Я с радостью буду обновлять её. — Я запомню, — хмыкнул Чайлд, ведя плечами и всё же упираясь коленями в кровать. Моракс что-то довольно проурчал, снова скользя ласками по его спине. А потом когти предупреждающе впились в ягодицы. Вздрогнув, Чайлд закусил щёку изнутри, пытаясь мысленно приготовиться к… чему-то. Не то чтобы он очень хорошо понимал, что будет происходить дальше. Моракса ведь за человека считать нельзя, получается? Или можно? У адептов это происходит как-то по-другому или всё как у обычных смертных? — Эм… — он неуверенно обернулся, хотя в этом не было смысла, и спросил. — А как… всё будет? — Что тебя интересует конкретно? — отозвался Моракс, чуть сдавливая одну из его ягодиц и оттягивая в сторону. Чайлд вздрогнул и перестал дышать, когда чужое дыхание опалило его прямо там. В голове воцарилась пустота, и он с трудом смог продолжить, стараясь не акцентировать внимания на том, что его собираются коснуться там, где он сам никогда не трогал. — Вы же… не совсем человек. То есть… — он запнулся и задохнулся, всё же сдаваясь и не сумев проигнорировать. — Не трогайте там! Новая волна горячего дыхания прошлась по его чувствительным местам, поднимая в нём неведомый ранее стыд. До того, как к нему приблизились с той стороны, всё казалось нормальным. Он не был против лежать голым под Мораксом, но сейчас ведь… всё как-то иначе. Не могла же его чувствительность возрасти из-за повязки на глазах, он ведь и так почти ничего не видел! — Мне необходимо тебя подготовить, — ответил Моракс спокойно, но в его голосе отчётливо проскользнули искры смеха. Чайлд с трудом сдержал звук, едва не соскочивший с его губ, когда в ягодицу слабо впились зубами. Не прокусывая, а дразня и, вероятно, просто оставляя еле заметный след на коже. Ещё один вздох обжег, и Моракс проурчал. — Верно, я не совсем человек, но в этом плане почти ничем не отличаюсь. Почти, но у тебя будет время узнать всё досконально. Кровать опять скрипнула под чужим весом, раздался шорох. Чайлд прислушался и втянул живот, когда на тот легла рука. К его спине снова склонились, обдавая лопатки теплом. Моракс прошептал: — Если ты задаёшься вопросом, что я собираюсь сделать, то я отвечу, — его губы вновь коснулись укуса на холке Чайлда, и от последующих слов того пробрало до самых костей. — Я собираюсь спариться с тобой в достаточно грязной и первобытной манере, Тарталья. Потому что мне нравится то, что ты собираешься стать моей парой. — Я… — Чайлд зажмурился, утыкаясь лбом в подушку и выдыхая. Теряясь в море из мыслей, теряясь в ощущениях, утопая в чувствах и вертясь в их водовороте. Изогнувшись под Мораксом, выпрямил руки и задрал голову, упираясь затылком ему в плечо. Сглотнув, прошептал. — Тогда и Вы — моя пара. Или как? — Всё верно, — рычание донеслось ему в шею, по которой затем пробежался длинный язык. — Раз мы всё прояснили… То, как его вжали обратно в постель, выбило из груди весь воздух. Чайлд судорожно вдохнул, чувствуя, как хватка оплетает его бёдра, как чужое дыхание вновь скользит в причинном месте, и как… он зажал рукой рот, глуша унизительный звук, больше похожий на писк, чем на крик. Влажное прикосновение языка пробежалось по его члену, по яйцам и скользнуло выше, по ложбинке между ягодиц, прямо к сжавшемуся входу. Все мысли в голове смешались, совершенно не помогая понять, что происходит. И пока он метался в непонимании, удивлении и вспыхнувшем заново возбуждении, в него проникли. Самым кончиком, на секунду, затем выскальзывая и тут же проникая обратно, но уже глубже. Перед глазами вспыхнуло алым от стыда, и Чайлд дёрнулся, пытаясь уйти, но его остановили. Руки Моракса будто закаменели, удерживая его на месте и не позволяя двинуться. Моракс высунул язык наружу, и всё тело от этого пробило лёгким разрядом. Чайлд содрогнулся, зарываясь в подушку и прячась, сжимаясь от ощущений. И это совершенно не помогло. В третий раз толкаясь, Моракс проник в него глубже в разы, разнося тёплые, приятные волны внутри, двигаясь, извиваясь. Чайлд сглотнул, резко вспомнив, как этот язык скользил по его горлу всего пару дней назад, и всё же не сдержал стона. Огонь возбуждения расплавил всю его выдержку. Снова опаляющее кожу дыхание, снова движение, снова стоны, тонущие в ладони, снова… Чайлд до боли стиснул пальцы на наволочке подушки, когда его пробило удовольствием. И услышал нечто, похожее на смешок позади. Чувство повторилось, в низ живота будто бросили горсть раскалённых углей. Застонав, Чайлд снова бессмысленно дёрнулся. Ягодицу слегка оцарапало болью, предупреждающе, и он заставил себя замереть. Постепенно превращаясь из человека в животное. С очередным движением извивающегося, мягкого языка внутри, с каждой новой волной пробирающего чувства удовольствия его рассудок мутнел. Туман охватывал сознание, не пропуская ничего, кроме мокрых касаний сзади и ускоряющихся движений. На мгновение ему почудилось, что язык Моракса может быть настолько длинным, что способен проникнуть в живот. Это отдалось крупной тряской в коленях. Чайлд вцепился зубами в подушку, глуша стоны, жмуря глаза и стараясь сконцентрироваться на чём угодно, но не на языке внутри себя, давящего на какие-то точки. Вышло паршиво — краем сознания он зацепился за ощущение того, как по внутренней стороне его бёдер текут капли чужой слюны. А потом Моракс зарычал. Зарычал утробно, громко, чудом, если не на весь банк. Будто желал, чтобы каждый услышал, что именно происходит в комнате Предвестника, кому именно тот позволяет ласкать себя таким постыдным, грязным способом. Кто сейчас оскверняет его при помощи собственного рта. Не чувствуя силы в ногах, Чайлд рухнул на кровать стоило хватке ослабнуть. И тихо всхлипнул, когда из него со слишком громким звуком выскользнули. Постарался сжаться, как вдруг его перевернули на спину и подхватили под колени, заставляя приподнять поясницу. — Подожди, — бездумно прошептал Чайлд и выгнулся, срываясь на стон. В него повторно вторглись языком, но в этот раз не постепенно, а разом. Глубоко, стремительно, сразу послав невыносимую волну по всему телу. Руки сами взметнулись вверх и нащупали рога среди волос. Вцепившись в них, Чайлд задышал, суша дыханием свои губы, изгибаясь в спине и переживая волну за волной, бьющих его словно плетьми. Без остановки, без пощады, без шанса на осознание происходящего. Его повергало в Бездну и возносило на саму Селестию за доли секунды, пока он переживал нарастающее удовольствие, порождающее в нём неведомое безумие. Кожа пылала. Казалось, он сгорает заживо. Но сгорать заживо больно до крика. Сейчас же кричать ему хотелось только от того, как мягко, глубоко и быстро в нём скользил язык самого Архонта. Судорога прошила бёдра, и он сжал ими голову Моракса, выгибаясь и сотрясаясь в волне удовольствия, затопившей его сознание. По животу растеклось что-то вязкое и горячее, только он не мог сосредоточиться. Он продолжал гореть из-за всё скользящего внутри языка. Который, спустя пару новых судорог, всё же покинул его тело. Чайлд шумно выдохнул, чувствуя себя если не уничтоженным, то немного поломанным. Ноги всё тряслись, пока их опускали на постель. Из его горла вырвался новый вскрик, смешанный со стоном, когда внутрь что-то проникло — в этот раз твёрже и шире. Едва не улетевшее сознание подсказало — пальцы. Страх морозом пробежался по животу, когда он вспомнил и про когти, но тут же о них забыл, когда движение повторилось — всё такое же резкое, стремительное, выбившее из него новое признание в своей слабости. — Ты такой чувствительный, — проурчали ему на ухо, замедлив движения совсем немного. Чайлд отпустил рога, в которые цеплялся мёртвой хваткой, и перебрался ладонями на плечи Моракса. Внезапно обнаруживая вместо ткани голую кожу, местами проступающую чешуёй. До конца осмыслить ему не дали, надавливая пальцами внутри и заставляя его выгнуться дугой чуть ли не до боли. — Спасибо, что позволяешь мне это видеть, Тарталья. Тебе понравится, обещаю. Ему уже нравилось. И, наверное, стоило начинать бояться того, что с ним могли сделать дальше. Правда, сейчас он мог думать лишь о том, как его всё шире раскрывают, продолжая толкаться пальцами, терзая его нутро удовольствием. Очевидно, подготавливая для… как Моракс выразился? «Спаривания»? Что ж, это звучало так, что Чайлд судорожно сжался на его пальцах и двинул бёдрами, пытаясь заново догнать совсем недавно пережитое чувство. Чувство, уничтожающее его, но открывающее сами небеса. В бессмысленной попытке хоть как-то заглушить себя, снова прижал руку ко рту, тут же громко, унизительно всхлипывая, когда внутри остановились, снова надавливая. — Тш-ш-ш, любовь моя, — слишком нежно для мучителя прошептал Моракс, а произнесённое согрело сердце. Его поцелуи коснулись груди, когти щекоткой пробежались по соскам, и Чайлд зажмурился, смаргивая слёзы и ощущая, как они впитываются в повязку. Над ним снова раздалось довольное рокотание. — Не бойся собственного голоса, нас никто не услышит. — Мы же… — попытался прошептать Чайлд без срыва на стон и закрыл рот как раз в момент, когда в нём снова двинулись. Растяжение стало сильнее, и он поморщился, не в силах определить, сколько пальцев в нём скользит. А скользило хорошо — его бёдра оставались всё такими же мокрыми и влажными. Отмахнувшись от лишних мыслей и уловив момент, выдохнул. — В банке! — Верно, но неужели ты думал, что я позволю другим слышать твои откровенные стоны? — ответил Моракс, целуя его в шею и продолжая щекотать когтями второй руки его сосок. Мурашки приятно разбегались от того места, заставляя краснеть. На ухо раздалось тихое. — Не стесняйся. Сейчас тебя могу слышать только я. — Если завтра я поймаю странный взгляд от Екатерины, то я убью тебя, — прошипел Чайлд, обеими руками цепляясь в волосы Моракса и выгибаясь навстречу его новым поцелуям. Движения внизу возобновились, продолжая непривычную пытку, а в грудь донесся утробный, плохо скрытый смех. — У тебя будет много возможностей попытаться это сделать, но не сегодня, — и хоть в его голосе продолжало искриться веселье, но его было в разы меньше, чем возбуждения. Чайлд запрокинул голову, перебирая пальцами густые пряди, неловко гладя шею, проходясь иногда по плечам и упираясь ладонями в грудь Моракса, ощущая его сердцебиение и как пытаясь отстранить от себя, на деле того не желая. Его продолжали равномерно истязать, разрывая привычные его телу чувства, показывая новые и мгновенно превращая их в привычку. Будто напитывали наркотиком, с которого у Чайлда никогда не будет возможности слезть. Он болен Мораксом, и болезнь эта на всю его жизнь, равно как и Бездна. Отпечаток Бога в его душе был столь же глубок и страшен, сколько отпечаток самой тьмы. Только приносил он не страдания, а удовольствие. Дарил не кошмары, а приятные сны. Открывал новый мир, а не прятал старый. Возможно, Чайлд сможет даже нормально пообщаться с родителями, и они поймут, что не такой уж он и сумасшедший. Хотя… то, как стремительно он сумел полюбить божество и отдаться ему, поверив на слово — не это ли истинное сумасшествие? Или же это благословление самой Селестии. Что его полюбил тот, кто способен его обуздать, кто способен победить, кто видит его мрак и не отвергает его, обожая наблюдать за тем, как он охватывает всё живое и самого Чайлда. А впрочем, не так уж это и важно — сумасшествие или благословление. Какая разница, если так сошлись звёзды, и отказываться от подобного никто не собирался? Шумный вздох сорвался с его губ, когда движения остановились, а потом из него вышли пальцами. Чайлд обмяк, опустив напряжённую поясницу и стараясь не так очевидно дрожать ногами. По коже пробежался обжигающий вниманием взгляд Моракса, и он просто расслабился — да какой смысл. Стыдиться после того, как его вылизали изнутри, а потом поимели пальцами для того, чтобы… спариться. Чайлд отвернулся, всё же загораясь лицом и чувствуя вернувшийся в живот жар. Его коленей коснулись, раздвигая. — Можно… — это вырвалось раньше, чем он успел себя заткнуть, но всё же поймал губами все последующие слова. Движения остановились, и он покрылся мурашками, бёдрами чувствуя чешуйчатые бока Моракса. — Что такое? — с мягким рокотом спросили его, поглаживая по колену, щекотно водя когтями. Мысленно выругавшись на свою трусость и на развязный язык, Чайлд сделал пару быстрых вдохов и выдавил: — Позовите меня ещё раз… так, как Вы позвали. — Как? — судя по голосу, непонимание в нём было непритворным. Чайлд отчаянно выдохнул, мечась между желанием замять тему и просто уже насадиться на член Моракса и желанием всё же озвучить. Но тогда это прозвучало так хорошо, так… нужно, необходимо, что разлилось не страстью, а теплом. Приятным, незнакомым, но тем, которое он хотел ощутить ещё раз. Даже если это было сказано Мораксом в порыве возбуждения. — Вы назвали меня, — он гулко сглотнул, пытаясь заставить себя произнести, и слова скользнули с его языка шёпотом, — любовью Вашей. М-можно… ещё раз? Повисло молчание. Такое, что спустя секунду Чайлд резко передумал и решил, что только что сморозил несусветную чушь, попросил слишком много, слишком… Он задохнулся под весом чужого тела, резко прижавшегося к нему, и запрокинул голову по чистому наитию, подставляя шею под мягкие губы. — Любовь моя, сколько угодно, — прозвучало ему в ключицу, и он прогнулся под мозолистой рукой, скользнувшей ему на спину и заставившую прогнуться. Моракс зашептал, безудержно, продолжая осыпать покрытую испариной кожу Чайлда поцелуями. — Возлюбленный мой, море моё, сколько угодно, и просить не надо… И Чайлд таял, срываясь, окончательно сгорая в желаниях собственного сердца. Наощупь обхватив лицо Моракса, подтянул к себе и побежал поцелуями по его коже, не уверенный, куда попадает, но точно пару раз промахнувшись мимо его губ и попав по векам. Но всё это было не важно, абсолютно не важно, потому что вся та затяжная боль, все те терзающие его сомнения, ушедшие в глубину души с появлением Моракса, исчезли, испарились. Он в руках дракона. За Сердце Бога надо заплатить высокую цену. Цена — это он сам. Он выполнил свою миссию, исполнил долг, и впредь будет рядом с Мораксом, заставившим его сердце расцвести. Обняв его за шею и прижавшись, он шире раздвинул колени и прошептал: — Сделайте это. Я… хочу. По его груди тягуче прошёлся язык, задерживаясь на сосках. Отвлекая, затуманивая, только вот когтистая хватка на бёдрах казалась слишком отчётливой. Воздуха не хватало, лёгкие обжигало, и чудилось, будто темнота не безгранична. Будто Чайлд заперт в маленькой коробке, и рядом с ним лишь одно существо, сильно желающее его. Возбуждение скрутилось внизу живота и разлилось по всему телу горячим морем, погребая под себя, когда он ощутил толчок. Короткий, быстрый, но заставивший выгнуться. Рычание заклокотало в чужой груди, и Чайлд прижался к ней ладонями, впитывая, жмуря глаза под повязкой, продолжая принимать движение. В этот раз медленное, почти что мучительное, не разрывающее. Горячее настолько, что внутри всё запылало лишь сильнее. В ладонь билось мощное сердце. Отстранённо Чайлд подумал о том, что в самом деле мог заманить Моракса к себе в постель и вероломно вырвать из его груди Сердце Бога примерно вот в такой момент. Только что-то ему подсказывало, что его план провалился бы в ту секунду, как его бы заново поцеловали. Из горла вырвался долгий стон, чувство наполненности показалось одновременно и невыносимым, и самым желанным в этом мире. Чайлд запрокинул голову, ногтями впиваясь в чешуйчатую грудь, затем судорожно перебираясь пальцами на широкие плечи и царапая уже их. В темноте перед глазами поплыли круги от переизбытка ощущений, от переизбытка… вообще всего, что он чувствовал в этих руках. И сгорая дотла, и возрождаясь из этого же пламени. Погружаясь на самое дно собственного сердца и возносясь на вершину под сотней поцелуев, сыпавшихся на его плечи и грудь. Видя лишь тьму, но ощущая в избытке, дыша загнанно в сжавших его когтях дракона. Вот каково это — быть съеденным Богом. Его насадили резко, так, что крик опять прокатился по изодранному стонами горлу. Сбоку снова раздался треск рвущегося постельного белья, рычание становилось объёмнее. Не злее, а глубже, проникновеннее, наполняющееся довольством и чем-то животным. Попытки зацепиться за хоть какую-то рациональную, человеческую мысль оказались тщетны — Чайлд буквально чувствовал, как его голова пустеет, и как в ней прорастает одно конкретное желание. Которое исполнили прежде, чем он успел его осмыслить. Дыхание хрипом рвалось из него, когда его подхватили, сильнее насаживая. Внутри всё заныло от того, что нет движения, нет той абсолютной заполненности, хотя где-то там, на краю сознания, его человеческая часть вопила о том, что в него не просто вошли, а вошли чем-то огромным и твёрдым, которое обязано уничтожить его в процессе. Только он этого не чувствовал за всепоглощающим безумием. Укус на холке согревал шею, и волны тепла проносились по всему телу, распаляя, делая чувствительнее в разы. Думать невозможно, мыслей нет, только первобытное желание, нечто на уровне звериных инстинктов пронизывало его нутро насквозь, заставляя сильнее сжаться и отдаться без конца. В нём двигались, не отпуская, держа над пропитанной их потом постелью. Чайлд в исступлении заскрёб ногтями по чужим плечам, стискивая колени на крепких боках и стараясь дышать. Дышать, чтобы не упасть в темноту и не упустить ни единой секунды происходящего. Каждый вздох, полный рычания, должен касаться его слуха. Каждая вибрация горячей груди обязана проникать ему под кожу. И каждое, даже маленькое, движение будет отпечатываться в его памяти. — Моё, — он с трудом понял, что спрятанный в рокоте звук — это слово. Ответить, впрочем, он не успел, да и не смог бы — запрокинул голову, в немом крике распахивая рот от начавшихся толчков. Пока ещё медленных, словно пробивающих его насквозь, посылающих волны раздирающего сознание удовольствия. Уничтожающих его человечность на корню, опускающих до существа, помешанного на собственном страстном желании. Чайлд впился зубами в плечо Моракса, удерживая себя и глухо стоная от набирающего скорость темпа. Темнота стала лишь теснее, когда он вновь ощутил себя погребённым под чужим весом. Его протащили по кровати, края разорванной простыни пощекотали кожу. Чайлда перевернуло на бок, и протестующее шипение вырвалось из его рта, когда его покинули. Всего на какое-то мгновение. Он крупно содрогнулся не от толчка — почти удара, с каким в него за раз вонзились. Чайлд хрипло закричал, изгибаясь и лишь сильнее насаживаясь, закатывая глаза в исступлении. На его горле сжались пальцы, сковывая, сбивая и так неровное дыхание. Его держали так, словно подозревали, что он способен убежать. Что захочет вырваться из этих рук, из-под этого тела. Что не захочет принять дракона во всём его великолепии. А Чайлд не собирался сбегать, приподнимая ногу и сразу же чувствуя, как на ней смыкаются когти второй руки. Как кожу царапает болью, оставляя жгучие следы на лодыжке, как в него с силой, неудержимостью вбиваются заново. Как пытаясь переделать его нутро лично под себя, только для себя. Что ж, Чайлд будто против. Цепляясь пальцами за подушку, спрятал в ней лицо. Его снова перевернули так, словно он не весит ничего, и это отдалось сладкой судорогой прямо в пах. Над ним замерли, глубоко в него погрузившись, и по спине расходилось веером опаляющее дыхание. Шевельнувшись, Чайлд расставил колени в стороны и лёг грудью на кровать, открываясь, беззвучно умоляя. И его молитву услышали. Он закричал от грубого, глубокого толчка, пронзившего его, и от зубов, снова вонзившихся в его шею. Всё ещё знак принадлежности, всё ещё желание удержать под собой. Присвоить, сделать своим, обладать. Съесть. Тьма перед глазами загустела, и Чайлд рухнул в неё, утопая всего на пару секунд. А когда пришёл в себя, то дрожал всем телом, чувствуя, как внутри разливается что-то горячее и вязкое. Ему шумно дышали в шею, разжав зубы и медленно, почти что лениво зализывая обновлённый укус. Не в силах более держать себя, Чайлд рухнул на постель. С неприличным влажным звуком его покинули. Внутри резко стало неприятно пусто, возникло странное желание заново насадиться на Моракса и остаться таким на целую вечность, но тело не послушалось. Потому Чайлд остался лежать, слепо моргая под пропитанной его слезами повязкой и слушая вновь ставшее убаюкивающим урчание. По бокам пробежались ладони в ласке, по спине, плечам, спустились обратно вниз. Чайлд ощущал себя настолько размягчённым, что не мог двинуться, когда его сгребли в объятия и легли рядом. На и так тесной кровати стало ещё теснее. — Что… — Чайлд непонимающе нахмурился, когда его ногу оплело чем-то чешуйчатым, с щекочущей кожу шерстью и длинным. — Мой хвост, — в голосе Моракса послышалась усталость, смешанная с довольством. Чайлд слабо кивнул и уткнулся носом ему, судя по стуку сердца, в грудь. Глубоко вдохнув запах, хмыкнул и тихо спросил: — Вы уйдёте? — В этот раз — да, — Моракс взъерошил своим дыханием его влажные от пота волосы и мягко поцеловал в макушку. — Первый и последний раз, я обещаю. Все следующие рассветы ты будешь встречать со мной. Поспи, любовь моя, тебе нужно отдохнуть. Чайлд хотел сказать много. Действительно много. Спросить о том, правда ли над ним не смеются, не издеваются сейчас, правда ли это не какое-то изощрённое наказание. Правда ли для него наступит завтра и правда ли он увидит Моракса на празднике Морских фонарей. Только вот если бы он задал хоть один из этих вопросов, то поверил без раздумий всему, что ему бы сказали. Даже откровенной, ужасной лжи, которую только можно было выдумать. Потому он прикрыл глаза и плавал в полудрёме под тихое урчание и стук сердца, пока не провалился в глубокий, спокойный сон.

***

Он и правда сделал это. Не то чтобы он был настолько ранимым и впечатлительным, чтобы сокрушаться касательно самого факта произошедшей с Мораксом связи. Скорее он полагал, что это результат его разгулявшейся фантазии. Сон, который на него намеренно наслали, однако широкие полосы от когтей на разорванных простынях развеивали все сомнения. Да и не только полосы — чтобы нормально сесть на кровати и не зашипеть от боли, Чайлду потребовалось некоторое усилие. Теперь же он, закутавшись в одеяло — или же его остатки, потому что и на нём остались очевидные следы случившейся страсти, — сидел на раскуроченной постели. С налившимися цветом синяками на бёдрах, с поджившими царапинами, с тупой болью внизу и с небольшой бутылочкой в руках, к которой прилагалась пахшая шелковицей записка: «Доброе утро, Тарталья. Боюсь, я мог перестараться, поэтому, прошу, выпей лекарство. Тебе полегчает, раны заживут быстрее. Я с нетерпением жду нашей встречи завтра вечером на празднике, любовь моя» И в уголке: «Моракс» Это было не смешно, на самом деле, но Чайлд улыбнулся. Выпивая из бутылочки, он повторно скользнул взглядом по строчкам на записке и подумал о том, что сегодня останется у себя в кабинете. Вряд ли сегодня он сможет нормально спуститься по лестнице без унизительных цепляний за перила. Бутылочка опустела. Положив её рядом, он поднял руку и осторожно коснулся места под линией волос на шее. Шрам от зубов показательно бугрился на коже ещё одним напоминанием о том, что всё это правда. Что он сделал выбор. Выдохнув, задрал голову к потолку и прикрыл глаза, вслушиваясь в наступившую в мыслях тишину. Никакой суматохи, пустых метаний, размышлений о несбывшемся будущем. Наверное, он мог надеяться на то, что Моракс позволит ему видеться с семьёй? Или ему надо верить в такую благосклонность не от него, а исключительно от Царицы? Это он спросит уже на празднике. Подняться с кровати пришлось — ради ванной. Не очень бодро вертясь около зеркала, пытался разглядеть все оставленные на нём метки, включая и ту, что на шее, но удалось лишь отчасти. Вздохнув, посмотрел вниз, пощупал внутреннюю сторону бедра, хмыкнул от количества продолговатых синяков и маленьких царапин на них. А потом аккуратно нагнулся, опираясь о раковину и не желая больше избегать очевидного. Шипение прорвалось сквозь стиснутые зубы, когда он потрогал свой вход. Опухший, очевидно растянутый и чуть болезненный, но… ему почему-то казалось, что всё должно быть хуже. Ночью его восприятие оказалось затуманено, и пока он не совсем понимал — причина в том, что это Моракс так хорош, или же в метке на его шее, что точно не была какой-то там обычной, раз имела такую для Моракса важность. В любом случае, всё было не так ужасно. Или всё так и должно быть? Чайлду сравнивать не с чем, тем более что его партнёром был буквально Бог-дракон, чьи размеры вряд ли встречаются хотя бы у меньшинства, что и говорить о большинстве. Чайлд дёрнул головой, отметая сумасбродные мысли, и выпрямился. Воспоминание о том, как в его тело изливались, погрузившись будто бы до самого предела, неожиданно обожгло сознание. Поспешно похлопав себя по загоревшимся щекам, он заполз в ванную и включил воду, стараясь на время отвлечься. И всё же снова себя потрогал, проверяя и закусывая губу изнутри. То-то ему показалось, что слишком уж он чистый после всего случившегося. Халат, из которого его вывернули ночью, нашёлся под кроватью. Лежал в пыли на удивление целый, нигде не порванный. Отряхнув его, Чайлд придирчиво осмотрел со всех сторон и бросил в шкаф. Переодеваясь в чистое, замер, вдруг услышав за дверью из спальни шаги. По спине пробежал холодок. Однако ничего не произошло. Дверь не открылась, а шаги исчезли так же внезапно, как и появились. Помявшись на месте, Чайлд всё же застегнул штаны и открыл дверь. Чтобы увидеть на своём письменном столе глубокую тарелку, над которой поднимался пар. Было возникшее напряжение схлынуло без следа. Подойдя, Чайлд вдохнул запах блюда, но его внимание привлекли не обжаренная крабовая икра с кусочками тофу, а записка: «Приятного аппетита, Тарталья». Под ней распустил свои лепестки бутон глазурной лилии, будто бы обнимая ими послание. Качнув головой, Чайлд усмехнулся, краем глаза примечая ещё и ложку, аккуратно лежащую сбоку. Сердце, наливающееся теплом с самого пробуждения, вспыхнуло безобидным, но сильным пламенем. Ближе к полудню тянущая боль отступила, перестав мешать нормально сидеть. Тем не менее, Чайлд всё же предпочёл продолжить перебирать остатки документов в постели, вертясь хотя бы раз в пять минут с бока на бок. В голове бродили разрозненные мысли о том, что надо закончить это всё до того, как он уйдёт. И мысленно закатил глаза: словно умирать собрался, честное слово. От срыва в пропасть дум о собственной кончине его отвлёк стук в дверь. Мелькнула ребяческая мысль притвориться, будто его здесь нет. Как, правда, он мог проскользнуть мимо Екатерины незамеченным, если не через окно, только это всё лирика. Чайлд выдохнул, упав лицом в подушку, и всё же поднялся. У самой двери его вдруг настигло кое-какое подозрение, заставившее с лёгкой нервозностью коснуться ручки. Однако, когда он открыл, то подозрение растворилось в небольшом разочаровании. Он взглянул на Екатерину. — Господин Предвестник, Вы, — она замялась и оглядела его не совсем рабочий вид, затем быстро вернув всё внимание к его лицу, — никуда сегодня не собираетесь? — Нет, — ответил Чайлд, чуть сжимая пальцами косяк двери и мысленно послав Мораксу проклятие за его огромный член. Не то чтобы он его прямо-таки ненавидел… Точно не после того, что ощутил ночью, но тем не менее. Вздохнув от этих мыслей, спросил. — Что-то случилось? — Вам письмо, — ответила Екатерина, заставив его встрепенуться. Однако этот день продолжал быть разочаровывающим — конверт, который она ему протянула, был голубым, со знаком Фатуи и скреплённый печатью с бабочкой. Только этого ему не хватало. Удержавшись от ещё одного вздоха, Чайлд принял конверт и уже собирался отослать Екатерину, как вдруг вспомнил. — Помнишь, что я тебе дал два дня назад? — спросил он медленно. Екатерина коротко кивнула, и он продолжил. — Принеси мне это. Получив ещё один кивок, закрыл дверь. Опустившись за стол, без особого энтузиазма вскрыл конверт, разломав печать. Вытащив сложенный вдвое лист, пробежался взглядом по буквам с обилием завитков там, где надо и нет. И отбросил письмо на край стола, протирая руками лицо и протяжно выдыхая. Если окажется, что и с Мораксом надо участвовать в каких-то интригах, просто потому что кому-то на месте не сидится и хочется выслужиться, то он будет разочарован. Ему же не надо будет конкурировать с кем-то другим за внимание Моракса? Он нахмурился и сделал мысленную пометку на этот счёт. Вторым местом — а тем более одиннадцатым, — он быть более не планировал. Глянув в сторону письма Синьоры, слегка позлорадствовал: что-то поздно она спохватилась насчёт Сердца Бога. Он тут, значит, полгода бегал по всей Гавани и всему Ли Юэ, а она пишет ему, что он не справляется, поэтому пусть либо наконец находит Гео Архонта и отбирает у него Сердце Бога, либо приедет она и… что сделает? Он всегда слабо представлял, что творится в её голове, но в этот раз казалось, что она пытается спровоцировать его на какую-то не очень разумную авантюру. В дверь снова постучали. Екатерина молча протянула ему всё такой же замотанный в платок глаз, когда он открыл. Забрав его, он молча кивнул, благодаря, и уже собирался закрыть дверь, как Екатерина выпалила: — Что-то ведь происходит, да, господин Предвестник? На несколько мгновений он застопорился, удивившись. А потом взглянул на Екатерину внимательнее и холодно улыбнулся: — Тебе нравится Синьора? — спросил он, на самом деле не вкладывая в этот вопрос никакого интереса. Только, видимо, этого не заметила Екатерина, потому что она тут же учащенно заморгала, и её лицо побледнело. — Я очень уважаю госпожу Синьору! — выпалила она. Чайлд с трудом удержался от закатывания глаз, вместо этого говоря: — Хорошо, значит, проблем не будет, — и на всякий случай качнул головой в сторону лестницы на первый этаж. — Иди. — Да, извините за беспокойство! — после этих слов Екатерину как ветром сдуло, только её быстрые шаги по лестнице эхом отдавались по коридору. Коротко глянув ей вслед, Чайлд закрыл дверь и упёрся в неё лбом, тяжело вздыхая. Пригласи его Синьора на бой, то он бы с радостью согласился. Зачем все эти закулисные игры, когда они, по идее, должны работать сообща? Ну, ладно, «сообща» — сложно и для Чайлда, которому осточертеет каждый раз говорить им всем о том, кому он собирается бить лицо и пускать кровь. Так что если не сообща, то хоть без вот этого всего с провокациями. Вероятно, не будь все его мысли заняты Мораксом, то он бы повёлся и тут же бросился заниматься какой-то самодеятельностью. До церемонии Сошествия всего несколько недель, можно было бы и придумать что-то касательно убийства Гео Архонта прямо на ней. Да, ворвался бы в самый центр площади, полной миллелитов и гражданских, с водяными клинками на перевес. Вот это было бы шоу. Развернув платок, взглянул на глаз, казавшийся жемчужиной. Отстранённо подумал о том, что если Екатерина что-то и слышала ночью, то виду совершенно не подала. Или Моракс сказал правду о том, что его слышал только он. Улыбаясь этому, Чайлд вернулся в спальню и спрятал глаз обратно в янтарную шкатулку на тумбочке, затем заваливаясь на кровать и принимаясь за оставшиеся бумажки. Читал он о всякой агентской деятельности, потому что, очевидно, Фатуи было жизненно необходимо знать о любых передвижениях Цисин, их сделках, их вложениях, а особенно о том, кто, когда и зачем отправляется в сторону Разлома или на Бисерный паром. В любом случае, эта информация должна была быть хоть сколько-то ему полезной. К сожалению, пока что он не планировал как-то саботировать деятельность Цисин. За таким унылым разбором отчётов был проведён остаток дня — внимание стало рассеянным, что неудивительно, после такого-то количества механически поставленных подписей. Водя взглядом по строчкам очередного документа, он перекатился на другой бок и прислонился плечом к стенке. Спину пощекотали разорванные края простыни, заставив его на короткую секунду зависнуть в фантазиях. А потом он взглянул поверх документа на стену, к которой его прижали этой ночью, схватив за горло. Сузив глаза и сильнее нужного сжав бумагу, он медленно отложил её в стопку и расслабился, глубоко вдыхая. Пальцы сами собой потянулись к рваному краю наволочки и стиснули его. Ради приличия он помедлил ещё немного, а потом всё же закрыл глаза, позволяя себе, наконец, вспомнить. О чужом дыхании, смешивающимся на вдохе с рычанием. О горячих ладонях, скользящих по его спине и груди. О шорохе снимаемой в темноте одежды, об опаляющем шёпоте на ухо, об остроте клыков, о щекочущих когтях. О горящих в темноте золотых глазах. Моракс и вправду испортил его. Заразил собой, уничтожил и собрал заново. Возможно для того, чтобы поиздеваться, поиграть. Из жажды мести или низменного эгоизма. Ведь Боги, оказывается, могут быть такими мелочными и нетерпеливыми, что стоит игнорировать их лишь сутки, как они ворвутся под покровом ночи в чужую спальню и схватят за горло. Возможно, Чайлд и задумался бы над тем, что его моральное падение продолжается и превращается в нечто ужасное и отвратительное. Задумался бы, не совершив он это падение прошлой ночью с Мораксом на своей же постели. Потому сейчас он расстегнул штаны и запустил под ткань руку, после сжимая и запрокидывая голову. Едва слышный вздох показался громким в тишине спальни. Ранее ему в этом не было нужды. Естественно, он пережил свой дикий подростковый период, но тот был быстр и почти незаметен для него. Не до самоудовлетворения, когда тебя учат выживать в нечеловеческих условиях. Кадетство в Фатуи решало проблему играющих гормонов при помощи адреналина и постоянной борьбы за первенство в списках. Окончание кадетства, потом — несколько повышений за год, пробег по карьерной лестнице, помощь Пульчинеллы, и вот Чайлд Тарталья родился на этот свет. Чтобы сгинуть в своей первой же серьёзной миссии в пасти Властелина Камня. Какая потеря. Закрыв глаза, он провёл пальцами по всей длине, вытаскивая и протяжно выдыхая. Шевелясь, устроился удобнее, стараясь не задеть плечом низкую, неровную стопку документов. Повторил движение рукой, чуть поддаваясь бёдрами, и сжал пальцы чуть сильнее. Знакомый жар побежал пятнами по коже, вспыхивая особенно сильно на внутренней стороне бёдер, на боках, на груди. На шее. Будто сейчас ладони Моракса касались его мимолётно, лаская, гладя, возбуждая мнимой невинностью собственных прикосновений. Чертили линию талии, сосков, сжимали бёдра, раздвигая их в стороны. А Чайлд подчинялся, разводя колени и снова толкаясь в свой кулак, накрывая закрытые глаза второй ладонью и с трудом удерживая на губах стон. Моракс бы его сцеловал. Забрал себе, проводя горячим языком по его дрожащим губам, упрашивая впустить. И Чайлд бы впустил: открыл рот, подался навстречу, стараясь перехватить инициативу в простой игре, но его бы быстро подмяли под себя, не позволяя, запрещая. Запирая в темноте рядом с собой, чтобы никто не мешал Богу наслаждаться его трапезой. Рот приоткрылся от нахлынувшего наваждения, отпуская стон. Разочарование от нехватки чужого языка в своём горле лишь распалило возбуждение, заставляя ускорить движение. Чайлд убрал руку со своих глаз, следуя за потоком фантазии, и коснулся шеи, слегка царапая её ногтями и выгибаясь на кровати. Чувствуя, как ткань рубашки липнет к спине, как внизу всё скручивается и пылает. Как хочется крепких пальцев с когтями, удерживающих его под мощным телом. Так, чтобы он не мог вырваться, даже если бы захотел. Чтобы всё, что ему было дозволено, так это принимать в себя естество Архонта, его Бога. До слёз, до боли, до исступления и полыхающего огнём тела. До обнажённого сердца, в которое впиваются зубами и пожирают прямо из его груди, поглощая все те чувства, что успели в нём взрастить словами, лаской, вниманием. Подпитывали его эгоизм только ради того, чтобы он шагнул в чужие ладони и был пронзён гигантскими когтями, а затем опущен в рот дракона. Где его бы обволок мягкий язык, где его кости хрустели бы звонко на смертоносных клыках. Где он бы пропал в темноте чужой глотки. Его выгнуло над кроватью, сотрясая в наступившем оргазме. Крупно дрожа, Чайлд вжался головой в подушку, приоткрыв глаза, но не видя ничего. Только ощущая: как по спине бежит пот, как всё внутри сжимается от желания быть заполненным, как сердце грохочет в груди, и его удары бегут волнами по всему телу, нагревая кожу и разгоняя кровь. Пережив несколько разрывающих мгновений, Чайлд опустился на кровать, почти что падая. Ладонью чувствуя влагу. Жар спадал медленно, оставляя после себя негу. Пробежавшись языком по пересохшим губам, Чайлд закрыл глаза, приходя в себя. В голове всё ещё стучала кровь, когда он привёл себя в порядок настолько, насколько это можно было сделать одной рукой. Вторую решил о бельё и документы не вытирать — часть документов ему ещё Екатерине отдавать, а постель и так жалко после того, что с ней сделал Моракс. На слегка пошатывающихся ногах добрёл до ванны. Зеркало показало ему, что ни в какой порядок он себя не привёл, потому что всё ещё красное лицо и разметавшиеся волосы, а также внезапно прорезавшийся блеск в глазах, выдавали его не хуже испачканной в сперме ладони. Вода кое-как смыла его расхристанный вид. Зачесав с её помощью чёлку назад, он мотнул головой, напоминая себе о работе. Выйдя в разделяющий кабинет и спальню коридор, поднял взгляд и примёрз к полу. Во рту пересохло от внезапности, а стыд обжёг уши. Тяжело сглотнув, он медленно коснулся глубоких царапин от когтей, бегущих по поверхности его двери в спальню. Их точно не было, когда он заходил туда несколько часов назад, и он бы определённо услышал. Если только не был занят… сам собой. Дрожь пробежалась по его спине, но не от чужого взгляда, а от осознания. Коснувшись своих губ, Чайлд несколько раз моргнул, затем оборачиваясь и делая пару шатких шагов в кабинет. И смешок всё же вырвался из его рта, когда он увидел, что пустая тарелка из-под крабового тофу пропала, а на её месте появилась новая, с тремя нефритовыми мешочками, возвышающимися маленькими башенками в бульоне. Подойдя, Чайлд глянул в сторону открытого окна. И улыбнулся — на подоконнике сидела янтарная птица. Сверкнув глазами-нефритами, сорвалась с места и исчезла среди домов Гавани. А Чайлд, удовлетворённый более, чем полностью, опустился на стул и начал есть.

***

А ночью его телу и правда дарили ласку когтистые ладони. В воздухе повис удушающий запах крови, кожи касались распускающиеся лепестки алых лилий, и золотые глаза сияли в мутном мире сна. Чайлд задыхался в поцелуе, снова утопающий в чужих объятиях и горячем дыхании. Пальцами гладил обнажённые, испачканные кровью чешуйчатые плечи, затем хватаясь за них и приподнимаясь. Чтобы затем опуститься и выбить из себя громкий, бесстыдный стон. Довольное звериное рычание прошлось приятной вибрацией по его шее, острые зубы слегка прикусили кожу прямо над пульсирующей веной. Якобы в желании прокусить. Запрокинув голову, Чайлд уставился в алое, затянутое густой пеленой кровавых облаков, небо. Треснувшее от той ужасной битвы, в которой закончили свой путь сотни бессмертных. Только сейчас всё это было совершенно не важно, когда он снова чувствовал эту распирающую его заполненность. Когда его снова крепко держали, легко царапая бёдра и ягодицы когтями. Когда его заставляли двигаться, принимая в себя всю длину. По горлу пробежались горячим языком, скользя медленно, тягуче, урча всё громче с каждой секундой. — Я думал о Вас сегодня, — прошептал Чайлд, задыхаясь и медленно качая бёдрами. Ощущения были смазанными, неполными, а он помнил их слишком хорошо. И сейчас этого слабого огня, полыхающего в животе, не хватало. Будто провокация. — Я слышал, — отозвались ему в макушку, толкаясь глубже, но не так сильно, как Чайлду бы хотелось. Он сжался, находя губами шею Моракса и шумно вдыхая осевший на его коже запах смерти и крови. Сознание плыло неспешно, позволяя запомнить ещё несколько медленных касаний, слишком уж человечных для того, кто всаживал в грудь своих врагов каменные копья совсем недавно. Вероятно, трупы даже остыть не успели, как Чайлда повалили на ещё мокрую от чужой крови землю. И теперь брали в окружении из расцветающих древних цветов. Что он там думал? Что Моракс лишь «немного» романтичен? — Решили, что я мечтал о ком-то, кроме Вас? — усмехнулся Чайлд, глядя в золото глаз. Черты чужого лица продолжали ускользать от его внимания, без шанса задержаться в его памяти хотя бы на секунду. Единственное, что было неизменно, так это ромбовидные зрачки, сейчас широкие и всепоглощающие. — Нет, — выдохнули ему в губы с хрипом, в этот раз вбиваясь сильнее, так, что почти больно. Почти. Чайлд обхватил ногами чужую талию, выгибаясь под когтями, вспарывающими его одежду на спине, и открыл рот навстречу длинному языку, услышав утробное рычание. — О ком ещё ты можешь думать, как не обо мне. Чайлд мог бы притвориться, что ублажал себя под фантазии о другом, но в этом не было никакого смысла. Потому что Моракс прав — о ком же ещё он мог думать, как не о нём? Краски сна меркли, тяжёлый запах крови испарялся, и вскоре Чайлд увидел не любимое золото глаз, а стены своей спальни. Вздохнув о потере, зарылся носом в подушку, пытаясь среди своего запаха отыскать хотя бы нотку привычной шелковицы. В голове мысли двигались медленно, и не сразу он заметил новый флакон с лекарством на тумбочке. Выпив его, облегчённо выдохнул. Боль отступила окончательно, будто её и вовсе не было. Чайлд коснулся укуса на холке, щупая никуда не исчезнувшую метку, и улыбнулся — жжения больше нет, но это не значит, что он забыл о том, кому принадлежит. Это в разы отличалось от того чувства принадлежности, которое он испытывал под рукой Царицы. Теперь оно казалось всеобъемлющим, покоряющим все уголки его души, пронзающим насквозь и отравившим каждую клеточку его тела. И оттого чрезмерно опасным. Об этом он вспомнил, когда, завтракая снова принесённой ему Мораксом едой, глядел в окно на радостно-суматошную Гавань. Главное празднество — ближе к вечеру. Понаблюдав за всем этим, Чайлд закрыл окно и попытался прожевать застрявший в горле кусок. Моракс чтит контракты, а обещания — тот же договор, просто односторонний. Потому Чайлд смел надеяться, что сегодня не будет разрушен и не окажется обманут. Отступать в любом случае уже поздно, и если уж он попался в ловушку, то взамен получил пару дней любви и ласки. Фальшивых, возможно. Ведь и у Архонтов есть гордыня, попирание которой — грех, карающийся не смертью, а чем-то в разы хуже. А Чайлд тот ещё грешник. Вечер наступил непростительно быстро. Город утопал в радостных и возбуждённых голосах, цветах, фонарях и музыке. Всё было таким громким, что наполняло банк Северного королевства, и веселье оседало на всех без разбора. Спускаясь по лестнице, Чайлд невольно приметил Екатерину. А конкретнее — её непривычную улыбку. И улыбалось слишком много людей, отчего чувства, бурлящие в груди, смешивались меж собой. Чайлд глубоко вдохнул, пытаясь избавиться от неприятной тяжести на сердце. Помогло плохо. Тяжесть никуда не пропала и будто бы стала давить лишь сильнее. В нос хлынул запах специй и моря. Ими Гавань и так пропиталась насквозь вместе с людьми, но сегодня казалось, что смесь ароматов стала гуще. Настолько, что мешала сделать нормальный вдох. Чайлд поморщился, шагая по цветастым улицам и скользя взглядом по толпе. Он остановился, когда увидел знакомый плащ с чешуйчатым узором на подоле. Среди обычной толпы он стоял у прилавка с фонариками и разглядывал с таким видом, будто это имело какое-то невероятно важное значение. А на мочке его левого уха чуть качалась серёжка, когда он в задумчивости наклонял голову. Чайлд попытался прогнать сухость во рту — и это тоже не получилось, — и сделал несколько шагов. — Господин Чжун Ли, — к своей гордости он сумел улыбнуться так, как улыбался всем, если хотел произвести хорошее впечатление. На него обернулись, и взглядом он прилип к янтарным кончикам собранных в хвост волос. А потом посмотрел в чужие глаза. — Тарталья, — Чжун Ли улыбнулся ему, чуть склоняя голову. Чайлд кивнул, чувствуя, как по коже бегут мурашки, и глянул на прилавок с фонариками, не выдерживая контакта. Сердце бухало в груди слишком сильно, слишком болезненно. На язык никак не желали лезть нужные слова, и в затянувшемся молчании он опоздал. Чжун Ли спросил. — Тоже хочешь загадать желание? — Ага, — выдавил Чайлд, окончательно отворачиваясь к прилавку и злясь на себя. Злясь на слабость, на неспособность взять себя в руки, справиться с чувствами и наконец поговорить нормально. А в голове расползался ядом шёпоток: «Подожди ещё немного, запусти фонарик с ним, пара минут не так важна». И он поддался этому, растягивая губы во всё той же фальшивой улыбке и смотря на Чжун Ли прямо, хмыкая. — Снова забыли кошелёк? — Должен признать, так и есть, — Чжун Ли виновато отвёл взгляд, и невольно Чайлд засмотрелся на его профиль, на черноту ресниц, на лёгкую, едва заметную неровность носа, на узкий, почти что хищный разрез глаз, на золотистость кожи в свете бумажных фонарей… — Я куплю Вам сегодня всё, что попросите. В честь праздника, — Чайлд повёл плечом, сглатывая горечь. Отвернулся, доставая кошелёк и расплачиваясь за два оранжевых фонарика. Небольшие, умещающиеся в ладонях. В карман спрятал маленький бутылёк с экстрактом из пылающего цветка. И протянул один из фонариков Чжун Ли. Тот с благодарной улыбкой принял его и спросил, мягко и всё так же спокойно: — Запустишь их со мной, Тарталья? Над ним издеваются и смеются, да? Чайлд хмыкнул, до боли закусывая губу изнутри. И кивнул, не находя в себе хоть каких-то сил на сопротивление. Чужой взгляд обжёг шею, и укус вспыхнул воспоминанием о прошедшей ночи. Чайлд сглотнул, делая первый шаг в сторону от прилавка. А потом его повели прочь от шумной улицы и толпы. Чайлд пялился на свой небольшой фонарик, напоминающий маленький шатёр, и заставил себя открыть рот и произнести: — Вы не писали мне все эти дни. Повисло молчание, но не затянулось. Чжун Ли тихо вздохнул сбоку, и его плечо едва не задело плечо Чайлда. Они медленно приближались к небольшому мостику неподалёку от входа в Гавань, и в голове Чайлда возникла малодушная мысль о побеге. Хотя ему почему-то казалось, что стоит попробовать, как его тут же стиснут когтями и уволокут во тьму. Только это будет лучше той пытки ожиданием, что он сейчас переживал. — Тот разговор после выступления Юнь Цзинь, — заговорил Чжун Ли медленно, тихо, с оттенком печали, которому Чайлд хотел поверить, — показал мне, что ты не хочешь сближения со мной. Я решил, что лучше дать тебе время самому решить, хочешь ли ты продолжить нашу дружбу или же нет. — Дружбу, ага, — выдавил Чайлд, вслед за ним ступая на мостик. Чжун Ли ещё раз вздохнул, говоря: — Да. К моему сожалению, это была именно дружба, — он остановился в центре мостика. Чайлд встал рядом и зачем-то достал из кармана бутылёк, ставя фонарик на перила. Чжун Ли придержал тот рукой, не давая упасть в тихо текущие воды реки. В тишине, нарушаемой лишь ставшим таким далёким весельем из города, Чайлд капнул экстракта на плотный квадратик ткани. Спустя пару секунд тот вспыхнул, заставив фонарики окраситься в тёплый оранжевый цвет заката. Взяв свой в руки, Чайлд уставился на него, слушая чужое дыхание. — По традиции свои желания пишут на фонариках перед тем, как запустить, — прервал молчание Чжун Ли шёпотом. Не выдержав, Чайлд посмотрел на него и встретил ответный взгляд — внимательный, пробирающий. Голодный. Сердце зашлось в истерике, грудь сдавило, не пуская воздух, и за грохотом крови в ушах он с трудом расслышал. — Однако это лишь традиция. Желание, что идёт от чистого сердца, будет услышано всегда. Он не мог вдохнуть. Он не мог вдохнуть и задыхался, не в силах двинуться с места. Чувствуя, как лёгкие разрывает от боли, как сердце разбивает его рёбра, и те вонзаются в плоть осколками. Слыша, как в голове воет раненным зверем его бесполезная влюблённость. Желание, идущее от чистого сердца? Да его сердце какое угодно, но не чистое. Слабое, никчёмное, позволившее ему сдаться в лапы жестокому дракону. И при всём этом Чайлд не мог найти в нём ни злости, ни обиды, ни сожаления за всё, что успел испытать. Ведь это была лучшая сделка в его жизни, и получил он за свою ненужную никому жизнь то, чего никогда не был способен испытать. И сейчас весь страх плавился под золотым взглядом. Подняв руки, мягко подтолкнул в вечернюю прохладу фонарик. Тот взмыл медленно, уплывая прочь, подхваченный ветром, сияя ярче всех звёзд. Чайлд дрогнул, когда к его фонарику подлетел второй. В горле встал колючий, тяжёлый ком, когда он нашёл в себе смелость снова взглянуть на Чжун Ли. Тот смотрел на него, и, наконец, в его взгляде не было того чересчур человеческого спокойствия. — Ты знал, — произнёс Чжун Ли без шанса на отступление. Чайлд застыл, цепляясь пальцами за собственные локти, и моргнул, прогоняя щиплющее глаза унизительное чувство. — Знал, — вырвалось с едва слышным вздохом. Лицо Чжун Ли украсила лёгкая полуулыбка. Будто бы одобряющая, не удивлённая. Её простота лишь сильнее разожгла самоубийственное порочное желание остаться. Отдаться повторно, броситься в тёплые объятия и сгинуть в них без следа. Сгореть во лжи и эгоизме, не оставив после себя и горки пепла. В ночь Морских фонарей для Гавани не существовало тьмы. Небо горело от обилия фонарей и света, как впитав радость всех его жителей. И всё равно тот золотистый свет, что возник на ладони Чжун Ли, перебил всё прочее сияние. Чайлд опустил взгляд, глядя на маленькую, похожую на шахматную, янтарную фигурку. — Возьми. Оно твоё, — проговорил Чжун Ли тихо, протягивая раскрытую ладонь. Весь страх отступил. Вместо него в груди расползлось вязкое, серое ощущение собственной никчёмности, и Чайлд ощутил себя не более, чем пустой оболочкой, когда коснулся пальцами Сердца Бога. Сжав его в трепещущих ладонях, закрыл глаза, погружаясь обратно во тьму. Тьму, где слабо блестела надежда на то, что это всё лишь сон. Что он ошибся в своих предположениях. Что сейчас он не услышит суровой насмешки: «Ты думал, я правда полюбил? И кого — тебя?». Что не услышит отдаляющихся шагов, что не останется на мосту один, с ненужным ему Сердцем Бога в руках. Что не окажется вновь выброшенным. Он же поверит всему, что ему скажут. Поверит лживой нежности, поверит фальшивому влюблённому взгляду, поверит и позволит поиграться со своим сердцем ещё немного. Только пусть он не будет знать, что его презирают. Что на него смотрят свысока, что видят в нём лишь утеху, забаву. Всего лишь цель мести за его отказ, за его наглость, за оскорбления, за его проклятое самой Селестией существование. Ведь это так мерзко — держать на своих землях запятнанное Бездной чудовище. Оставляющее следы на благословлённой земле, воняющее чужой кровью и смертью, несущее лишь гибель и не способное проявить хоть капельку стойкости. Которое так легко обмануть, всего-навсего одарив вниманием. «Всерьёз считаешь, что на тебя хоть кто-то посмотрит с любовью, а не отвращением?» «Ты помнишь взгляд Её Величества, когда преклонял перед ней колено? Она смотрела на тебя, как на червя. А тебя это восхитило, идиот» «Тебя обманули, с тобой игрались, открой глаза, трус» Его ладоней коснулись. Тепло, осторожно, медленно заползая пальцами дальше, на его запястья и сжимая уже их. Чайлд перестал дышать, не в силах остановить продолжившееся прикосновение, не в силах противостоять — или хотя бы поднять веки. Касания добрались до его локтей и замерли на пару секунд, чтобы затем переместиться ему на бока. Тепло чужого тела разом проникло под одежду, согревая, и Чайлд стиснул зубы, не давая себе сорваться. — Почему ты дрожишь? Голос Чжун Ли прозвучал настолько озадаченно и непонимающе, что Чайлд всё же судорожно вздохнул и подался вперёд, ступая в пропасть. Его тут же обхватили руками и сжали в объятиях, успокаивающе погладив по спине. Чайлд потянулся за фантазией, нарисовавшей ему беспокойство в этих движениях, и он только сильнее зарылся носом в чужое плечо, вдыхая полюбившийся запах. — Тарталья? — тихо позвал Чжун Ли, согревая его замёрзшее ухо своим дыханием. — Я… — выдавил Чайлд свистяще и в самом деле дрожа. Сглотнув показавшуюся ядом слюну, прошептал. — Хочу уйти. Давайте уйдём отсюда. Пожалуйста, я сделаю всё, что скажете, только давайте уйдём. Объятия ослабли, и он лишь сильнее вцепился в Чжун Ли, не желая отпускать. Но его медленно отстранили от себя, мягко положив ладони ему на бока. Тёплое дыхание, пахнущее чаем, согрело его губы. Чжун Ли коснулся его лба своим, тихо говоря: — Тарталья, взгляни на меня. Прошу. Веки против воли дрогнули. Сотрясаясь от вернувшегося страха, Чайлд посмотрел. Несколько мгновений он не видел ничего, кроме сияния, а затем Чжун Ли отстранился. Совсем немного, давая заглянуть себе в глаза. И Чайлд исчез. Исчез в собственном ужасе, жадности, желании. В надежде, что это не игра. Что это не ложь, не обман, не притворство. Потому что он видел беспокойство, горящее в золоте. Беспокойство, непонимание, озадаченность, и все они были такими настоящими, такими реальными, что Чайлд сдался. В который уже раз. Проиграл собственному сердцу, признавая поражение. Ему не хватит лжи, какой бы хорошей она ни была. Ему не хватит фальшивых поцелуев и нежности, прикосновений, не хватит заблуждения. Он хотел получить не Сердце Бога, гранями впивающееся ему в ладонь. Он хотел настоящее сердце Гео Архонта, Властелина Камня, Моракса. Чжун Ли. — Вам хоть… понравилось со мной? — прошептал Чайлд, стискивая пальцами его руку. Человеческую, без когтей, и не такую большую, какую он запомнил. Чжун Ли в озадаченности моргнул. «Конечно нет, не неси чепухи» — Я скучал по тебе каждый раз, когда нам приходилось расставаться, — ответил Чжун Ли, и настолько явная нежность в его голосе пронзила и без того разорванное сердце Чайлда не хуже каменного копья. — Каждый миг, проведённый с тобой, был восхитителен, Тарталья. Почему ты… — Я люблю Вас, — всхлипнул Чайлд побежденно, склоняя голову и сотрясаясь всем телом. С дрожащих губ сорвалось повторное, в разы тише. — Я люблю Вас. Ему не позволили опустить голову ещё ниже. Обняв его лицо ладонями, Чжун Ли заставил вновь посмотреть на себя. Чайлд поджал губы, видя на его лице откровенное замешательство и едва ли не испуг. Такие, что не поверить им было невозможно. Большие пальцы, обтянутые тканью перчаток, прошлись по его щекам в немой попытке успокоить, унять бурю в его сердце. — Тарталья… — потерянно прошептал Чжун Ли, но не продолжил. Вместо этого он вдруг отступил на шаг, и Чайлд чуть не рухнул перед ним на колени. Его подхватили, снова прижали к себе и повели с моста прочь. Хотя «повели» не то слово. Скорее потащили. Чайлд едва переставлял ноги, сознанием цепляясь лишь за крепкое тело Чжун Ли рядом. На пару минут гул голосов стал ближе, только свет фонарей не касался их, когда они брели по улицам. А затем всё погрузилось во тьму окончательно. В нос хлынул запах благовоний, названий которых Чайлд не знал, позади будто бы хлопнули дверью. Ещё несколько шагов — и Чайлда опустили на что-то твёрдое. Стул, понял он, когда моргнул и пришёл в себя. Он в чьём-то доме. Через приоткрытое окно совсем чуть-чуть проникало веселье праздника. Глухое, мутное, далёкое. Поскольку сейчас существовали только горящие тревогой золотые глаза Моракса. Моракса, что стискивал ладони Чайлда и Сердце Бога в них, опустившись на колени перед ним. Сильнее сжав хватку, он прошептал: — Что случилось, Тарталья? Я не могу понять тебя. Чайлд приоткрыл пересохшие губы и попытался отыскать слова. Хоть что-нибудь, что поможет ему объяснить всё его безумное метание, все его страхи, всё то, к чему он готовился всё это время. Всё то, с чем решил отдаться, желая верить в искренность Бога к нему. В честность его слов и внимания, в безвозмездность подарков и ласк. Вместо слов он высвободил свои ладони. Чжун Ли отпустил его, на мгновение зацепившись за ткань полуперчаток. Разжав ладонь, Чайлд посмотрел на фигурку и выдохнул, смотря в полные растерянности глаза Чжун Ли: — Мне это не нужно. Мне нужны Вы, — увидев, как ромбовидные зрачки расширились, прошептал. — Пожалуйста. — Тарталья… — Мне жаль, что я так поступил с Вами, — забормотал Чайлд, прерывая и роняя Сердце Бога. То с глухим стуком упало на пол. Чжун Ли даже не взглянул, смотря на Чайлда широко распахнутыми глазами. А тот дотронулся до его лица трясущимися пальцами, слезая со стула и больно ударяясь коленями об пол, срываясь на судорожное. — Я заслужил это. Но, прошу, не играйте со мной дальше. Я не выдержу. Вы уже получили меня всего, так что… пожалуйста, поймите. И сжальтесь надо мной. Если Вам хоть немного было хорошо со мной, то не уничтожайте меня. Умоляю. Последнее вышло хрипом, мольбой о пощаде. Только вот Чайлд помнил. Помнил, как безжалостно Моракс карал врагов и предателей. Как гнев на них пробирал сознание Чайлда. Как он убивал на поле боя, ни разу не дрогнув рукой, и как ступал по чужой крови. И всё же Чайлд надеялся, что любящий танцы, вино и музыку Моракс ему не причудился. Что это не было очередным его заблуждением. Что касающиеся его в тех снах руки действительно делали это нежно, с обожанием. Что к нему правда чувствуют не одно лишь презрение. Что он может получить ещё немного тепла… — Я не собирался этого делать, — рокот, возникший в голосе Чжун Ли, заставил его вздрогнуть и уставиться в золото. То полыхало от гнева, и вновь он ощутил себя мышью в чужих когтях. Пальцы на его боках сжались, сминая одежду и впиваясь в кожу. Чжун Ли протяжно выдохнул, как пытаясь взять себя в руки, и прошипел. — Я никогда не хотел причинить тебе такой боли, Тарталья. Это я… Он закрыл глаза на несколько долгих, мучительных секунд, в которые Чайлд мог лишь порывисто вдыхать его запах. Когда же Чжун Ли поднял веки, то от гнева не осталось и следа. Лишь прожигающие насквозь горечь и вина, заставившие сердце забиться с новой силой. Чжун Ли провёл пальцами по щеке Чайлда, гладя, и прошептал: — Это я должен молить тебя о прощении за то, что не смог сдержаться. За то, что скрыл от тебя, — он сглотнул, прижимаясь к Чайлду ближе и выдыхая, когда тот дотронулся до его плеч. — Я не играл с тобой. Всё, сказанное мной, это правда, Тарталья. Я так сильно желал тебя, что не сумел обуздать порыв сделать тебя своим. Мне так хотелось получить твоё согласие как можно быстрее, что я поспешил. Это моя ошибка, моя вина, что я запутал тебя и заставил всё это ощущать. Прости меня. Мгновение назад охватившее Чайлда чувство ничтожности испарилось. Более он не был ни мышью, ни каким-либо другим зверем, что по сравнению с драконом всё равно мелочь. Чайлд смотрел в глубину чужих глаз, видя боль, сожаление, вину, страдание… слишком много для лжи. Или он просто не хотел сомневаться. Да и зачем Мораксу молить у него прощения, если он уже успел получить его? Если уже пометил, присвоил себе. Зачем ему прощение Чайлда? — Если я поверю Вам, — прошептал он, дрожа голосом и сминая пальцами ткань его плаща, как желая впиться в его кожу пальцами, — то Вы меня не бросите? «Конечно бросит, ты ему не нужен. Он тебе лгал и солжёт ещё раз» — Никогда, Тарталья, — выдохнул Чжун Ли надломлено, не отрывая взгляда. — Ты — моя пара. Я не желаю бросать тебя и не имею на это права. — И Вы не посмеётесь надо мной, когда я скажу, что люблю Вас и хочу быть с Вами? — спросил Чайлд, чувствуя, как внутри всё судорожно сжимается в попытке удержать его от глупости, но не справляясь. Чайлд коснулся лица Чжун Ли, гладя его кожу и чувствуя её тепло даже через тонкую ткань перчаток. Золотые глаза прикрылись в выражении и мучения, и удовольствия всего на долю секунды. «Ты слаб, Аякс, и ничтожен. Неужели правда считаешь, что именно такие нужны Гео Архонту? Слышать противно» — Я буду счастлив услышать это от тебя, — прошептали ему и поймали его ладонь, чтобы оставить на ней поцелуй. Так, что всё внутри Чайлда повторно сломалось и восстановилось, помогая ему вдохнуть больше воздуха в лёгкие и подталкивая вперёд. Обхватив руками голову Чжун Ли, он наклонил её и впился в его губы. Остервенело, так, словно пытался выпить всё его дыхание и попробовать на вкус его чувства. Будто способен различить на его языке правдивость сказанных им слов. Будто может определить его искренность и его вожделение. И чужие руки обхватили его тело, крепко, сильно. Но в этой хватке не было ничего от желания сломать и причинить боль, наоборот — Чайлд ощутил себя в чужих руках таким нужным и защищённым, что не сумел сдержаться. Слёзы тихо покатились по его щекам, обжигая, и он протяжно выдохнул в продолжающийся поцелуй. Весь неприятный, навеянный сомнениями, неуверенностью и страхом шепоток сгинул из его головы, перестав мешать и потрошить его мысли. Всё, о чём он сейчас мог думать, так это о нежности чужих губ на своих, о теплоте ладоней, гладящих его бока и спину, и о быстром биении чужого сердца себе в грудь. Взглянув из-под ресниц, он посмотрел в глаза напротив, и внутри всё сжалось от одолевающего его чувства. Чжун Ли смотрел на него так, словно ничто более не имело смысла в этом мире, и подобное казалось таким мощным и огромным, что в раз поглотило Чайлда с головы до ног, заставляя его дыхание сбиться. — Я так люблю тебя, Тарталья, — прошептал Чжун Ли ему в самые губы, оторвавшись от них всего на какое-то мгновение. Судорожно сглотнув, Чайлд зажмурился, ощущая, как ресницы слипаются от слёз, и позволил себе поверить этим словам. Впустить их в своё сердце, позволить ему затрепетать от них, позволить ему раскрыться и вспыхнуть любовью. Разрешить ему расцвести. Он не совсем понимал, как долго они сидят на полу. Кожа теплела под мягкими поцелуями, сыпавшимися ему на щёки, скулы, губы, подбородок и лоб. Приятная дрожь бежала по спине от лёгких прикосновений. На мгновение туман в голове расступился, и сквозь него просочилась мысль: он не против, если его и правда обманывают, если его съедят в процессе и сделают больно. А затем его поцеловали в шею — аккуратно и бережно, — и подозрение растворилось без следа. Кожу обдало чужим дыханием, а потом послышался тихий, умиротворённый голос Чжун Ли: — Любовь моя… — Вы съедите меня? — вдруг вырвалось у Чайлда, и ответом ему был тихий, рокочущий смех. Не злой, не презрительный, а мягкий и довольный. Чжун Ли отстранился, чтобы посмотреть в глаза Чайлду и сказать: — Я уже это сделал. Ты позволил мне это сделать той ночью, — он погладил его по щеке и тихо вздохнул, после шепча. — Нам надо поговорить. Я должен объяснить тебе, что будет дальше. Я отвечу на все твои вопросы, обещаю. Сглотнув вставший в горле ком и поборов желание остаться в объятиях Чжун Ли, Чайлд кивнул, а потом сам потёр ладонями свои щёки. Горячие, влажные из-за слёз и начавшие полыхать ещё и от стыда. Позволил увидеть это, показал слабость, которую нельзя никому и никогда демонстрировать, потому что… Его кожи вновь коснулись чужие губы. — Я вижу твои переживания, — прошептал Чжун Ли, касаясь своим дыханием его уха. — Не стоит, Тарталья, ты можешь быть честен со мной. Всё хорошо, я уже выбрал тебя. И буду выбирать в будущем. — Я… — Чайлд зажмурился на пару секунд, справляясь с душевной бурей, а затем протяжно выдохнул. И вместе с воздухом его покинула вся эта невероятная тяжесть, что копилась в нём днями из-за мрачного ожидания. Он медленно кивнул, открывая глаза. — Спасибо. — Не за что, любовь моя, — его опять поцеловали в щёку. — Я заварю нам чай, и мы спокойно обо всём поговорим. И, если тебе надо… ванна за второй дверью дальше по коридору. Чайлд возмущённо глянул на него — он что, так плохо выглядит с заплаканным лицом? — но тут же осёкся в собственных мыслях. На него продолжали смотреть с невыразимым теплом и чем-то, что он смел толковать как «любовь». Что-то лишь отдалённо похожее на чувство, какое он видел в глазах родителей очень давно. В глазах Чжун Ли оно было сильным, всеобъемлющим. — Хорошо, — ответил Чайлд, поджимая губы, а потом отметая всё то, что по какой-то причине продолжало останавливать его. И ещё раз поцеловал Чжун Ли в губы, неглубоко, просто наслаждаясь прикосновением и чужой улыбкой. Закончив, поспешно убрал руки, чувствуя, как румянец расцветает на щеках заново. Кое-как поднявшись с пола и потирая лицо, поспешил прочь. Спину обожгло чужим вниманием, и теперь в этом ощущении не было ничего общего с теми ледяными мурашками, которые он чувствовал раньше. Похлопав себя по щекам, отсчитал двери и заглянул за вторую из них. Ванная и правда оказалась здесь. Холодная вода немного остудила разгорячённую голову. Чайлд посмотрел на себя в зеркало и фыркнул, затем умываясь ещё несколько раз, старательно пытаясь избавиться от покрасневшей кожи и жалкого вида. Вышло с трудом. Взяв полотенце, начал вытираться, но тут же замер и сделал неприлично глубокий вдох. Сердце сжалось от знакомого запаха, проникшего в лёгкие. Это и правда Чжун Ли. Чжун Ли это Моракс, а Моракс это Чжун Ли. Ему не почудилось, ему не показалось. На кухню он возвращался с ясной головой. Не чувствуя себя униженным или сомневающимся. Он слышал аромат заваривающегося чая, слышал шаги Чжун Ли, слышал, как что-то скрипит, как затем по воздуху плывёт нечёткая, тихая и далёкая мелодия праздника. Когда он зашёл на кухню, то на мгновение замер. На столе — поднос с двумя чашками и чайником. Из открытого окна льётся мягкий оранжевый свет от целого моря фонариков, облаком поднимающегося над Ли Юэ. Тепло праздника окутывает фигуру Чжун Ли, смотрящего на Ли Юэ перед собой. Он стоит спиной, и его волосы неподвижны, а в слабом полумраке всё равно янтарём светятся кончики собранных в хвост волос. — Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Чжун Ли. Подошедший к нему Чайлд повёл плечами и тоже посмотрел на сияющий радостью город. На мерцание огней, на людей на улицах. И как они очутились в доме, который достаточно далеко от главной улицы? Тоже божественное вмешательство? — Хорошо, я… успокоился, — он неловко отвёл взгляд в сторону, морщась от того, что пришлось сказать. Но Чжун Ли можно знать. Прятаться смысла ведь нет, так? И так уже успел оголить собственное сердце до такой степени, что его буквально сжали в когтистой ладони, запечатав, будто в клеть. — Извини, — неожиданно сказал Чжун Ли, и Чайлд удивлённо воззрился на него. Ему слабо улыбнулись. — Я не предполагал, что я могу так сильно запутать тебя и заставить испытать… такие ужасные чувства. Это было безответственно с моей стороны, поэтому, надеюсь, ты дашь мне шанс заслужить твоё прощение. Он замолчал, нахмурившись, уже не с таким довольством смотря на Гавань. Проследив за его взглядом, Чайлд закусил губу, неожиданно вспоминая сон. Сон, где он вместе с Чжун Ли — Мораксом, — сражался против других богов, как всё пахло кровью, как затем они брели по опустевшему и полному искорёженных и изуродованных смертью тел, как говорили… Он не помнил, о чём конкретно, но помнил, что тогда ему снова позволили подсмотреть чужие чувства, прикоснуться к обнажённому нутру Гео Архонта и ощутить эту болезненную смесь из азарта и горечи. — Я прощу Вас, если… — Чайлд улыбнулся, опираясь руками о раму окна и теперь смотря на Чжун Ли. На него посмотрели в ответ, и он хмыкнул. — …если поцелуете меня. Сейчас. Золотые глаза в удивлении расширились, а потом в них мелькнула тень, выдающая божество в оболочке человека. Чайлд сглотнул и прикрыл глаза, когда его щеки коснулись. Тёплые пальцы в перчатке перебрались ему на шею и резко дёрнули вперёд, заставляя его сделать маленький шаг. Он посмотрел в глаза Чжун Ли. Там разверзалась новая, его личная Бездна. В него впились поцелуем, сминая его губы и проходясь по ним клыками. Чайлд зажмурился, горячо выдыхая и возвращая укус, после скользя языком в чужой рот. По губам пробежалась вибрация от рычания, которое внезапно вырвалось из глотки Чжун Ли. Оно было тихим, но отчётливым, пробирающим и проникающим глубоко под кожу, до самых костей. Пальцы подрагивали, когда он дотронулся ими сначала до линии челюсти Чжун Ли, после до его щёк, а потом Чайлд и вовсе обхватил его за шею руками, прижимаясь ближе. Ответом ему были ладони, тяжело опустившиеся на его бока и стиснувшие их на грани боли. — Тарталья, — ему выдохнули прямо в рот и прижали так, словно желали вплавить в себя. Задушено вздохнув, Чайлд чуть отклонил голову, прекращая поцелуй, но всё равно ловя своими губами ещё одно лёгкое прикосновение. Небольшая ранка, оставленная клыком, слегка пульсировала, и по ней Чжун Ли намеренно скользнул языком. Боль пропала, и Чайлд удивлённо вздохнул, слушая тихое. — Я отдал тебе Сердце Бога не ради того, чтобы откупиться от тебя. Он сглотнул, кивая. Ладони на его боках поползли дальше, ему на спину, и Чжун Ли поцеловал его в запылавшее от смущения ухо, затем рокоча: — Оно нужно, чтобы откупиться от Царицы. Получив его от тебя, она не сможет тебе и слова сказать, так как получил ты его за честный контракт со мной, Тарталья. Как я и говорил, я не собираюсь тебя отпускать от себя. — Я знаю, — протяжно выдохнул Чайлд, крепче обнимая Чжун Ли и чувствуя, как в груди того колотится мощное сердце. Чуть успокоившись и прогнав жар, Чайлд отстранился и спросил. — Но… это значит, что мне придётся навсегда остаться с Вами здесь, да? Если Царица не тронет его, то не тронет и его семью. Но, вероятно, больше он их никогда не увидит, так? Потому что должен оставаться рядом с Гео Архонтом, потому что теперь он… его пара. Это до сих пор даже в его голове звучало не по-человечески. Слишком необычно и, вероятно, не совсем ему понятно. Чжун Ли молчал недолго. Погладив Чайлда по щеке и заставив его поднять взгляд, он произнёс: — Нет, я знаю, что тебе здесь… не очень нравится. Ты скучаешь в Ли Юэ, и я буду ужасным партнёром, если запру тебя вместе с собой, — он прикрыл глаза в раскаянии. Чайлд часто заморгал, пытаясь осознать услышанное. Чжун Ли продолжил. — Я хочу познакомиться с твоей семьёй. Хочу, чтобы ты меня им представил. Хочу, чтобы они знали, что ты выбрал меня. Но я не могу требовать от тебя этого. Сердце бухало в груди с такой силой, что почти становилось больно. Задрожав, Чайлд потянулся и оставил на губах Чжун Ли быстрый, неловкий поцелуй, затем судорожно вздыхая и пытаясь поймать в хаосе мыслей хоть одну рациональную. — Я… я смогу отправиться, куда захочу? — прошептал он. Чжун Ли медленно кивнул, и Чайлд продолжил. — Вместе с Вами? Я могу… взять Вас в Снежную? Я могу познакомить Вас с моими родителями? — и опять кивок, медленный, а в глазах мелькает божественная тень. Чайлд задохнулся, не в силах сдержать порыв, и снова поцеловал Чжун Ли, в этот раз дольше, глубже, молча благодаря за это. Благодаря за всё. За то, что и правда оказался тем, кто не собирался причинять ему боли. Не собирался крошить его тело в труху, не собирался ломать ему кости своими зубами и не собирался проглатывать без остатка. Закончив поцелуй, он поджал губы, пытаясь сдержать слова, и всё же сдался, выпаливая: — У Вас же нет никакого гарема, да? — Что? — Чжун Ли аж отшатнулся от него, удивлённо округляя глаза и в раз прекращая быть похожим на Бога. Тихий смех сорвался с губ, и Чайлд снова потянулся к Чжун Ли, игриво шепча: — В какой-то момент я думал, что для Вас проявлять такое внимание к смертным — нормально. Что Вы всегда выбираете себе кого-то и делаете своей парой до тех пор, пока вам не станет скучно. — Нет, у меня нет ничего такого… Ты правда был такого ужасного мнения обо мне? — нахмурился Чжун Ли, но оскорблённым не выглядел. Чайлд вздохнул, снова обнимая его за шею и отвечая: — Я же говорил, что не считаю Вас «хорошим», так? — слабо улыбнувшись, он помолчал и тихо спросил. — Почему Вы начали всё это? Если не хотели играть со мной, то зачем было прятаться? Чжун Ли помрачнел лицом, потом качая головой и отворачиваясь к окну. Его задумчивый взгляд скользнул по домам, по фонарикам… В наступившем молчании текущая из Гавани музыка стала будто бы громче. На мгновение Чайлд позволил себе отвлечься и ни о чём не думать. Как Чжун Ли заговорил — медленно, вдумчиво, несколько недовольно и мрачно. — У нас с Царицей был договор. Она хотела получить моё Сердце Бога, а я не хотел отдавать его просто так. И тогда она предложила, что отправит ко мне своих предвестников, — его брови сошлись, и он протяжно вздохнул, потом смотря на замершего от этого признания Чайлда. — Я не мог тебе рассказать, кто я. Ты должен был… понять это сам. И… вот это была игра, Тарталья. — Но ты сказал… — Чайлд не смог закончить, потому что язык вдруг онемел от тех слов, что он собирался произнести. Сердце дёрнулось в груди болезненно, и в одно мгновение ладони Чжун Ли на его боках перестали казаться такими тёплыми и приятными. Горечь растеклась во рту, когда он встретил золотой взгляд. — И я не лгал тебе. Царица не хочет ссориться со мной, и предложила мне проверить её предвестников. Вы должны были найти меня, догадаться, кто я. И заключить со мной контракт. Я подумал, что ничего не потеряю и согласился. А она отправила тебя. И всё пошло не по плану. Он замолчал, отведя взгляд в сторону. А Чайлд несколько раз моргнул, осмысливая. И закрыл глаза, пытаясь сопоставить его слова с тем, что происходило последние несколько недель и месяцев. В нос хлынул запах шелковицы, он вспомнил золото глаз, он… — Ты хотел, чтобы я понял, что ты — это Моракс, — прошептал он, чувствуя себя идиотом. Поборов желание высвободиться из чужих объятий, перебарывая обиду, он поджал губы, смотря на Чжун Ли. И вся только было всколыхнувшаяся злость присмирела, когда он увидел в его глазах вину и раскаяние. — Я хотел, чтобы ты заключил со мной контракт. Ты догадался, что за тобой ухаживал Моракс и начал избегать меня. Это… напугало, я подумал, что ты возненавидел меня и пришёл к тебе узнать. Я злился на твоё молчание, — он горько вздохнул, касаясь ладони Чайлда. Тот мог бы вырвать её из нежной хватки, но не сделал этого, наблюдая, как её подносят к губам и целуют. Чжун Ли прикрыл глаза, и по его ресницам пробежался золотой свет. Слабо улыбнувшись, он прошептал. — Я слышал, как ты говоришь, что сразу же покинешь Ли Юэ, стоит тебе получить Сердце Бога. И я не мог этого допустить. Я поспешил, Тарталья. Мне очень жаль. — Не жалейте о том, что испортили меня. Почему Вы не сблизились со мной, как Чжун Ли? — прошипел Чайлд, внутренне тая от прикосновений. На него взглянули несколько озадаченно. — Мне казалось, что эта моя сторона тебя не так уж сильно привлекает, — ответил он крайне честно, хмурясь. Чайлд не смог держать более серьёзный вид и прыснул. Покачав головой — «не так уж сильно привлекает», надо же, — он фыркнул: — Да я мечтал о Вас месяцами. Но не мог приблизиться, ведь я должен был убить Вашего Бога, понимаете? И… — он осёкся и поджал губы. Осторожное прикосновение к щеке отрезвило, и он продолжил. — Я ведь Предвестник. Убийца, который не может ничего с собой поделать. Обожаю драться, хожу в ранах. Пахну чужой кровью… знаете, я так себе вариант. Особенно для многоуважаемого консультанта похоронного бюро господина Чжун Ли. — А сейчас? Голос Чжун Ли внезапно изменился, став глубже. Вздрогнув, Чайлд посмотрел на него и увидел голод. Ожидание, нетерпение, желание узнать. И улыбнулся этому, качая головой. — А сейчас… я уже Ваш. Вы говорили, что я Вам необходим. Сдержите слово. — Обязательно, — прошептал Чжун Ли, касаясь его губ, и Чайлд впервые смог улыбнуться облегчённо. Без страха, без напряжения, просто расслабляясь и мимолётно думая о том, как отправится в Снежную, как отдаст Сердце Царице, как Моракс предъявит перед ней права на него, как познакомит его с семьёй… — Всё же будет хорошо? — вдруг остановился он. Чжун Ли медленно кивнул, но это не убедило Чайлда, и тот сощурился. — А Вы откуда это знаете? На него внимательно посмотрели, а потом Чжун Ли взглянул на Гавань. Точнее, не на сам город, а на небо над ним. Там всё ещё парили уносимые ветром оранжевые фонарики. И меж них горели звёзды. Чайлд тоже посмотрел туда, не понимая, а спустя секунду несколько звёзд вспыхнули, складываясь в уже знакомый ему небесный рисунок. Но в этот раз ярких звёзд было шесть. Огромная рыба с длинным рогом вспыхнула ярко и словно поплыла по волнам из тысячи фонарей. Мгновение — и звёзды потухли, скрывая рыбу в темноте небосвода. Чайлд удивлённо моргнул, переводя взгляд на Чжун Ли. — Архонтам дозволено знать будущее, Тарталья. А при должном усилии, — он улыбнулся, — и менять его. Всё будет хорошо. Я договорюсь с Царицей. Правда… — он снова посмотрел на Гавань и качнул головой. — Мне надо будет придумать, как отречься от титула Гео Архонта. Но подумаю об этом я попозже. — Я могу помочь, — предложил Чайлд, усмехаясь. Он не совсем понимал, зачем Чжун Ли отрекаться от своего титула, но это было не так важно. По крайней мере, сейчас. Потому что сейчас он желал одного — чтобы эта ночь не заканчивалась, и он продолжал греться в руках Чжун Ли. В руках Моракса. Его желаниям не было суждено сбыться. Стоило ему только снова потянуться к Чжун Ли, как сбоку раздался оглушительный грохот. Вздрогнув, он отшатнулся и уставился в окно. Было мелькнувшая мысль, что начали стрелять фатуи, уличившие его в предательстве — хотя, откуда? — исчезла в то же мгновение, как и появилась. Над городом, закрывая собой звёзды, вспыхивали разноцветные пятна фейерверков. За грохотом Чайлд расслышал слабый смешок. — Ты испугался? — золото глаз искрило настоящим весельем. Чайлд насупился и отвернулся, недовольно глядя на салют. Только вот ему было так хорошо, так приятно, что вся возникшая несерьёзная обида пропала в этом счастливом сиянии. Чжун Ли провёл рукой по его спине и сказал. — Налью нам чая, хорошо? Чайлд просто кивнул, изгибаясь под его ладонью и бросая хитрый взгляд через плечо. На это Чжун Ли только качнул головой, уходя к столу. Прислушиваясь к тому, как тихо зазвенела за спиной посуда, Чайлд посмотрел на продолжающие вспыхивать в ночном небе салюты. И вдруг вспомнил кое о чём. — А снимите перчатки! — он резко обернулся, горя глазами. Чжун Ли, наливающий чай, так и застыл с чайником в руках, а потом удивлённо посмотрел на него. И будто бы смутился, отводя взгляд в сторону, лишь сильнее раззадоривая интерес Чайлда. — Пожалуйста, я хочу посмотреть. — Так и знал, что ты запомнишь это, — с деланным разочарованием отозвался Чжун Ли, возвращая чайник на поднос и, впрочем, безропотно цепляясь пальцами за край одной из перчаток. Потянул, оголяя кожу на запястье, и Чайлд застыл от удивления. Полумрак кухни, разбавляемый светом от продолжающих взрываться фейерверков, осветил мягкий, ласковый золотой свет. Чжун Ли медленно стянул перчатку и убрал её на стол, шевеля в темноте светящимися пальцами. Кожа золотилась по всей ладони, до запястья, где начинала немного темнеть. В мгновение ока Чайлд оказался рядом и схватился за руку. Она оказалась мягкой, мозолистой, как он и помнил. Поднеся её поближе к глазам, изучая с каким-то неожиданно детским интересом, он заметил небольшую деталь — прямые, светлее золотой кожи, линии оплетали тонкие пальцы Моракса, складываясь в ромбовидный рисунок на внутренней и тыльной сторонах ладони. — Нравится? — тихо спросил Чжун Ли, и Чайлд закивал, проводя пальцами вдоль узоров и восхищённо вздыхая. А потом сам схватился за вторую перчатку и стянул её, оголяя точно такую же золотую руку и теперь прикасаясь к ним обеим. — Очень, — прошептал он вслух, продолжая гладить чужие руки, обводя лаской сгибы пальцев, задерживаясь на круглой косточке на запястьях, на вечных мозолях на ладони… и видел, как пульсирует в узорах свет, будто кровоток. Чжун Ли мягко высвободил свои ладони из его хватки и коснулся ими его щёк, заставляя посмотреть на себя. Его улыбка была такой довольной, что сердце в груди забилось быстрее. — У тебя будет полно времени их изучить, Тарталья, — на мгновение невинность пропала с его лица за тенью желания. — И я дам их тебе потрогать, но сначала чай. — Этот чай часть какого-то ритуала, что ли? — буркнул ничуть не расстроенный Чайлд. Всё потому, что внизу живота полыхнуло жаром от резкого воспоминания о совместной ночи. Мягко кивнув, Чжун Ли вернулся к своему чайнику, заканчивая разливать чай по чашечкам. Чайлд осторожно принял одну из них и посмотрел в неё. По поверхности танцевали блики из окна. — Можно сказать и так. Я хочу выпить с тобой чая и провести эту ночь. Вместе. Если позволишь, — Чжун Ли улыбнулся. Хмыкнув, Чайлд кивнул и послушно отпил из чашечки. Чай отдал уже знакомой горечью, какую он пробовал с языка Моракса. Чжун Ли вдруг спросил. — Тарталья… мои подарки… они тебе понравились? — Что? — он удивлённо поднял голову и неожиданно встретил серьёзный взгляд. — Да, конечно. Мне всё понравилось. А если Вы про глаз Самигины… — он вздохнул, чуть морщась и сам неожиданно испытывая недовольство от того, что позволил посторонним прикоснуться к этому дару. — То я его отдал Екатерине. Мне надо было подумать, и я не хотел встретить Вас в своём сне. Но потом я его тут же забрал! — поспешно добавил он, усмехаясь. На пару секунд Чжун Ли расслабился, кивая. И снова почему-то нахмурился. — А сердце духа океана? — спросил он осторожно. Чайлд непонимающе посмотрел на него, снова отпивая из чашечки, задумался, отводя взгляд. И удивлённо выпрямился. То, что пятый подарок был сердцем, он понял. Но как-то не додумался, что сердцем духа океана. Почему-то эта мысль повторно опалила низ живота жаром. Облизав губы, Чайлд спросил: — А что с ним? — Когда я пришёл к тебе… — взгляд Чжун Ли стал озадаченным, непонимающим. — …то не ощутил его в твоей комнате. И я подумал, что он мог тебе не понравиться. — Нет, нет, что Вы, — усмехнулся Чайлд, качая головой. — Мне очень понравилось. Та тиара, в которой оно лежало, очень красива. Я такие, конечно, не ношу, но могу оценить. А сердце… Усмешка стала шире, и он поспешно спрятал её в чашечке с чаем. Буквально чувствуя, как в него впились внимательным, заинтересованным взглядом, от которого горела кожа. Но он медлил, намеренно, дразня, делая маленькие глотки из чашечки до тех пор, пока не осушил её. Закончив, поставил её на стол, взглянул на Чжун Ли. Тот смотрел на него. Пристально, с бродящей на дне ромбовидных зрачков божественной тенью Моракса. С усиливающимся желанием. Возможно, через несколько секунд, когда Чайлд откроет рот и скажет, что случилось с пятым подарком, в него страстно вопьются когтями и утащат в спальню. Где в оранжевом отсвете фонариков его будут любить всю ночь напролёт под грохот фейерверков, под тихие звуки музыки из центра Гавани… Он не будет против, потому что это именно то, чего он так желал. И чем дольше он смотрел в глаза Чжун Ли, тем ощутимее становилось повисшее напряжение, тем быстрее темнело золото от возбуждения, тем сильнее пылала кожа под хищным взглядом, покрываясь мурашками. Чайлд улыбнулся, проходясь большим пальцем по губам, стирая с них каплю чая, и произнёс, утопая в золоте: — Я его съел.