***
Он приоткрыл глаза, и по щеке пробежалась огненная дорожка. В сонном тумане стёр её ладонью и снова моргнул — на коже осталась влага. Повторив движение, он приподнялся, всё ещё плавая в образах, вспыхивающих светлыми пятнами в голове. Ещё одна горячая дорожка побежала по коже, но уже на второй щеке. Стерев и её, Чайлд зажмурился, пытаясь собраться с мыслями. Мир всё ещё чудился искажённым и мягким — местом, где нет никаких граней; местом, где всё сотворено из шёлка и ласкового света. На мгновение ему почудилось, что он пьян, потому что тяжесть тела сковывала движения. Спрятав лицо в ладонях, он закрыл глаза, всё также ощущая, как веки обжигает слезами. Однако стоило ему это сделать, как перед внутренним взором взмахнула крылом янтарная птица, засверкала вода кристального пруда под нежными лучами солнца, и затанцевала золотая река из листьев в воздухе. Послышался чей-то голос, сплетающийся с тихим звоном колокольчика, и нечто непривычное, но приятное вспыхнуло в сердце Чайлда пульсирующим огоньком, чьё тепло по всему телу разгоняла кровь. Чайлд прижал руку к груди, погружаясь в силу своего сердцебиения, продолжая вспоминать. И медленно открыл глаза, когда вспомнил главное: «Я покажу тебе больше». Картины сна до сих пор оставались нечёткими, будто Чайлд глядел через мутное стекло, но тепло оставалось. Он не мог вспомнить ни тембр голоса, ни его звучание, ни даже лица того, кто ему это сказал. Но он помнил — ему это понравилось. Понравилось то, с какой интонацией это было обещано — уверенно, нежно, успокаивающе; так, словно лишь парой слов смогли создать твёрдую землю под ногами Чайлда, спасая из вечно подвешенного состояния. Всё это вспыхнуло в его груди за долю мгновения, распаляя и заставляя слёзы остановиться. Чайлд открыл глаза, ещё раз проходясь ладонями по своим щекам и судорожно вдыхая тёплый воздух. А потом повернул голову в сторону янтарной шкатулки, где лежал глаз бессмертной. Из-под крышки просачивалось лёгкое светлое свечение. Наклонившись, Чайлд поддел крышку пальцами и заглянул внутрь. Жемчужина глаза сияла слабым, мягким белым светом. Постепенно свет начал затухать, а затем и вовсе пропал. Закрыв шкатулку, Чайлд взъерошил волосы, сгибая ноги и утыкаясь в колени носом. Замерев так на несколько секунд, затем поднялся и потопал в душ. Это было очевидно. Надпись про сны, прикосновение во время кошмара, некая богиня, — или просто адепт? — связанная со сновидениями. Мокрыми руками зачесав чёлку назад, он посмотрел на себя в зеркало. И поджал губы, затем проводя по уменьшившейся под глазом тени. Затем слегка оттягивая нижнее веко и невольно задерживаясь взглядом на своей пустой и бездушной синей радужке. Этот дар, этот «артефакт», если его можно так назвать, наколдовал ему прекрасный сон. В котором он встретил ухаживающего за ним бессмертного. Ведь это же был он? Следовало выбросить этот глаз и больше о нём не вспоминать. Как ответственный фатуи, Предвестник, знающий слишком много, он был обязан так и сделать. Потому что оголять сознание перед кем-то, кто способен незамеченным проникнуть в его комнату посреди ночи — безрассудно. Глупо, по-идиотски, недопустимо. Только вот этот адепт уже следил за ним. Уже знает. Знает даже слишком много, на самом деле, потому что услышал о слабости Чайлда, увидел его грех от Бездны, и, возможно, заглянул в его кошмары. Оттого и подарил глаз, насылающий такие сновидения, что Чайлд не мог им противостоять. И чего таить — хотелось увидеть снова. Понять, что же такого ему способен показать этот адепт. Бессмертный. Один из богов Ли Юэ? Он надеялся, что это прояснится, когда Екатерина принесёт ему всю информацию о Самигине. Но это долго. А ещё он не выдержит второй день подряд сидеть в стенах банка и разбираться с документацией, которую всю перебрал за вчера. Потому он переоделся, закрепил Глаз Бога на поясе и направился туда, где провёл достаточно времени, дабы привлечь взгляд адепта. По Гавани шёл переулками, держась подальше от главной улицы. Каменный лес встретил его плотной пеленой облаков над головой и свистом ветра между скал, напоминающих пение, если вслушаться. Порой ему казалось, что горы здесь и правда поют, только сколько бы ни слушал, а уловить точную мелодию никак не удавалось. Скользя взглядом по отвесным скалам, Чайлд шёл по тропинке. На самом деле, тут уже не так много осталось тех, кто мог бы с ним сразиться. Похитители сокровищ сбежали спустя всего три дня после того, как он активно взялся за поиски Гео Архонта; адепты из Заоблачного Предела, кроме, очевидно, одного, к нему не спускались, а охотники и стражи руин попадались всё реже. Никаких же следов Властелина Камня за все прошедшие недели он не обнаружил. Так что искать стоило в каком-то другом месте, но он вернулся сюда. Потому что где жить адептам, как не над облаками в горах. Задрав голову, он посмотрел на эту жемчужную пелену и вздохнул про себя — так и не нашёл дороги наверх. Возможно, её от него намеренно скрывали. Или она не видна простым смертным без желания на то высших сил. Или ещё что-нибудь в этом духе. От размышлений его отвлекли уже знакомые мурашки. Оглянувшись по наитию, он, конечно же, никого не увидел среди кустов или скал. Но всё равно остановился и потянулся, подняв руки к небу. Ветер игриво скользнул через распахнутый низ пиджака, и Чайлд хмыкнул про себя, вдруг задумавшись о том, что интерес адепта мог быть и чисто плотским. Или все бессмертные любят возвышенно и с чистым сердцем? В это верилось с трудом. — Я к Вам пришёл, — громко сказал Чайлд, ещё раз очерчивая взглядом округу, но не замечая даже тени. Тяжело вздохнув, он сказал. — Я знаю, что Вы здесь. Ответом ему было лишь продолжительное пение ветра. Чайлд положил ладони на свои бока и снова покрутился из стороны в сторону, ожидая увидеть хоть кого-то. И застыл, когда в воздухе под солнечными лучами что-то полыхнуло золотом. Мгновение — блеск янтарных крыльев стал отчётливее. Чайлд удивлённо моргнул и уже готовился броситься в новую погоню за птицей, как та не оправдала его ожиданий. Её тяжесть на плече показалась ничтожной. Чайлд на долю секунды напрягся, но острые коготки не впились сквозь одежду. Чуть повернув голову, краем глаза взглянул на птицу, а потом поднёс к ней руку и чуть не отдёрнул её, когда на его палец вскочили. Взяв птицу в ладони, он непонимающе моргнул. На него уставились неживыми глазами — судя по глубокому сине-фиолетовому отблеску, это был полуночный нефрит. «Ты ищешь личной встречи со мной, Тарталья?» От неожиданности он стиснул птицу в ладонях, и её перья больно надавили сквозь перчатки. Лихорадочно облизав губы, Чайлд гордо вскинул голову и снова огляделся. Никто к нему не вышел, и он сощурился. — Именно, — ответил он, слегка ослабляя хватку, однако птица из его рук не выпорхнула. Продолжила сидеть и вертеть головой. Чайлд вздохнул несколько раздражённо. — Выходите уже. «Извини, Тарталья, — голос будто бы проникал ему прямо в мозг, минуя слух. Чайлд прислушался, пытаясь понять, насколько рядом с ним должны говорить, но не услышал ничего, кроме всё того же ветра. Прозвучал вздох, словно бы разочарованный. — Я не могу выйти к тебе сейчас». — Отчего же? — нахмурился Чайлд, делая небольшой шаг дальше по тропинке. «Не имею права нарушить обязательство, которым связан. Мы встретимся, но не сейчас» Тарталья поморщился. Это что ещё значит? Ему ещё и ждать надо? Он коротко задумался о том, что рано или поздно узнает — либо к нему выйдут сами, либо ему расскажет Екатерина. Хорошо, он сделает вид, что принял правила этой игры. Только бы агент не облажался и не попался на глаза адепту. — Но это не помешало Вам начать… ухаживать за мной? — Чайлд собирался добавить игривости в голос, но не так много. Он неловко замолчал, смутившись самого себя. А в голове прозвучал чужой лёгкий смешок, показавшийся излишне глубоким. К собственному сожалению, Чайлд неожиданно понял, что не может до конца понять звучание этого таинственного голоса. Но что точно — он был мужским и утробным. Во рту пересохло непонятно почему, а мурашки приятно пощекотали спину. «Не сумел удержаться. Однако не полагал, что ты придёшь ко мне так скоро, думал, понадобится больше времени» — Это что за намёки? — Чайлд улыбнулся, продолжая идти по извилистой тропе. В ладонях шевельнулась птица, но не как собираясь улететь, а будто бы устраивалась удобнее. Грелась, что ли. Чайлд посмотрел в её немигающие ненастоящие глаза и сказал. — К сожалению, я не недотрога. «Неужели? — в голосе прозвучала нотка веселья, и Чайлд усмехнулся, заражаясь ею. — У меня создалось впечатление, что ты можешь быть далёк от проявления такого рода чувств. Потому готовился к тому, что завоевать твоё внимание будет сложно» — Мне просто ещё никто не дарил кровавых цветов в кор-ляписе, — ответил Чайлд и тут же прикусил язык. Поморщившись на собственную откровенность, опустил плечи и неуклюже погладил птицу по янтарной голове. Хотя она вряд ли что-то почувствовала. Продолжение своих слов обдумать не успел. «Ты достоин гораздо лучших подарков», — с неожиданной искренностью произнёс адепт, и Чайлд со стыдом и лёгкой паникой ощутил, как лицо начинает гореть от этих слов. Мотнув головой в попытке успокоиться, ответил: — Поэтому Вы решили подарить мне вырванный у кого-то глаз? — только вот вспомнив об этом, ощутил, как лукавство обожгло язык. Ему подарили не просто вырванный у кого-то, пусть и бессмертного, глаз. Ему подарили первый с приезда в Ли Юэ хороший сон. Пусть и такой, куда, видимо, смогли проникнуть без его ведома. Но он ведь и правда спал спокойно этой ночью. И всё равно. Он остановил шаг и глянул через плечо. Никого там не было, хотя у него создалось впечатление, что за ним идут если не шаг в шаг, то достаточно близко. Возможно, сосредоточься он на ощущениях, то смог бы уловить невесомое дыхание, касающееся его шеи, но у него опять разыгрывалась фантазия. Снова проведя большим пальцем по голове птицы, аж до её клюва, который, вероятно, не открывался, он добавил: — Ещё и в спальню ко мне проникли. Хотите, чтобы после такого я был к Вам расположен? Откуда я знаю, что у Вас в голове, — и проигнорировал желание поёжиться. Между ним и его невидимым собеседником повисло непродолжительное молчание. «Моя вина. В ту ночь я не планировал заходить настолько далеко в своих действиях, — заговорил адепт, и Чайлд повёл плечом, снова украдкой глядя себе за спину. Ему показалось, что там промелькнул нечёткий силуэт, но он не мог утверждать точно. Адепт умолк на короткое мгновение, после говоря: — Можешь ты простить мне это?» Чайлд выгнул бровь, после отводя взгляд. И закусил губу изнутри. Собственная голова и чувства предали его — адепт говорил слишком хорошо. «У меня проблемы» — чёткая мысль разрушила его попытки выстроить стену и поступить как Предвестник, как агент своей Царицы. Конечно у него проблемы. Он успел влюбиться в обычного человека, а теперь убеждается в том, что каким-то чудом сумел проникнуть в сердце бессмертного существа из Ли Юэ. Может, не так глубоко, но если они продолжат сближаться… Лучшим решением было не принимать даже самый первый подарок. Выбросить из окна и забыть. Ну или хотя бы сделать вид, что ничего не случилось. Чжун Ли говорил, что адепты жадные. Но словно Чайлд им в этом уступает. Вон как легко повёлся на такие интересные знаки внимания. И, как обычно, сам завлёк себя в битву. Либо проиграет и окажется в руках неизвестного ему существа, либо выиграет и сможет противостоять своим чувствам, выведав о Гео Архонте. Он хмыкнул себе под нос — мерзость какая. Предать, поиграться с чувствами, разбить сердце уже другому, тому, кто видел его, кто знает больше того, что Чайлд хотел кому бы то ни было рассказывать. И при этом речь о том, кто всё это — и увидев, и узнав, — решился за ним ухаживать по древнему обычаю Ли Юэ. Как будто лишь подчёркивая то, что его не воротит от Чайлда и его желаний. Будто его и правда не тошнит от всего этого, будто он способен смотреть на Чайлда без затаённого напряжения во взгляде, ожидая подвоха. Птица подняла голову и посмотрела на Чайлда своими непроницаемыми глазами-драгоценностями. — Вы просите прощения у Предвестника Фатуи, знаете? — обронил Чайлд, хотя, конечно же, адепт знает. Не может не знать. Тут слепым надо быть, чтобы не увидеть, в комнату какого здания проникаешь ночью, чтобы оставить на столе янтарную шкатулку с волшебным глазом внутри. «Фатуи не прощают?» — ещё и спросил так озадаченно, словно действительно так подумал. Чайлд фыркнул, и переместил птицу в одну из ладоней, чтобы второй прикрыть рот и повторно в неё усмехнуться. Справившись с неожиданной волной смеха, снова оглянулся себе за спину. — Предателей — нет, а Вас… — облизал губы и принял поражение в этой битве, говоря. — Вас я прощаю. За проникновение в банк Северного королевства, но не в мою спальню. Для этого Вам придётся постараться, если Ваши намерения настолько серьёзны. Новый табун мурашек пробежался по спине, охватывая ещё и руки, когда в его голове раздался смех. Такой, словно его пытались сдержать, но всё такой же глубокий и утробный. Чарующий в каком-то смысле. И отчего-то знакомый, но Чайлд не успел схватиться за эту мысль. Только подозрение закралось — неужели они уже встречались? «Отлично, я сделаю для этого всё» — Ещё раз напоминаю, что Вы говорите с фатуи, а «всё» в нашем понимании это буквально всё, — улыбнулся Чайлд, снова чувствуя расползающийся по щекам жар. Это оказалось приятно — флиртовать напрямую. И эта мысль чуть не выбила землю из-под его ног, потому что он действительно делал это. Он флиртовал с адептом, чьего лица не знает, но от кого в подарок получил древний цветок, серьгу, янтарное перо и чей-то глаз. «У меня серьёзные проблемы» — повторно мелькнула мысль в голове, но исчезла в ещё одном раскате глубокого смеха. — И всё же объясните, — Чайлд попытался заставить себя перестать улыбаться, но вышло плохо — губы так и кривило от желания. Опустив взгляд на свою ладонь, он в лёгком удивлении вскинул брови. Птица поджала под себя лапки и положила голову ему на палец. Будто в имитации сна. Чайлд моргнул и закончил. — Зачем ко мне в спальню зашли? «Должен извиниться за то, что мои действия могли вызвать… нехорошие мысли обо мне» — медленно проговорил адепт, и теперь его голос наполнился лёгкой скованностью. Чайлд фыркнул — нет, если бы с него начали снимать одежду и заниматься какими-то непотребствами, то тут он бы определённо проснулся. — Я не думал о таком, — отмахнулся он и постарался не показать собственного добродушия на этот счёт более, чем словами. «Ты слишком высокого мнения обо мне, — подозрительно заметил адепт. — Неужели я кажусь настолько хорошим?» — Хорошие люди… или адепты, — быстро исправился он, и мимолётной реакцией на его оговорку был лёгкий смешок, — не присылают в подарок своим… возлюбленным глаза убитых. Он резко остановился. Птица в ладони не шелохнулась, а он снова оглянулся, только сейчас замечая, что ушёл вглубь каменного леса — скалы тут стояли ближе друг к другу, тропинки стали уже. И он видел крупные куски янтаря и кор-ляписа, переливающиеся на солнце. Слово «возлюбленным» внезапно опалило губы. Облизав их, Чайлд тряхнул головой и поспешно добавил: — Нет, не считаю. Вы не подходите на роль «хорошего». «Это правда, — протяжно вздохнул адепт, и Чайлд немного потёр шею из-за того, насколько это показалось ему откровенным. Слишком отчётливым, будто кто-то и правда опалил его кожу дыханием. Помолчав, адепт зазвучал иначе, перейдя на шёпот, и Чайлд едва не зажал уши обеими руками, но не мог, потому просто прикрыл глаза, стараясь справиться с ощущениями. — Верно, Тарталья, я влюблён в тебя. Безответно влюблён, и надеюсь, что скоро это изменится» — Что, надеетесь разлюбить меня? — попытался обратить всё в шутку Чайлд, но ему не дали даже шанса. Адепт бескомпромиссно опроверг, при этом звуча мягко всё тем же шёпотом: «Нет, я надеюсь, что ты сможешь полюбить меня в ответ, Тарталья» Сердце опалило пожаром. Это всё было так странно. Так неведомо. Чайлд не мог заставить себя продолжить шаг, стоя между скал и думая о том, что сейчас они должны упасть на него и похоронить под собой его останки. Что его обязано покарать за чувства, что к нему испытывает этот адепт. Да и с чего испытывает? Неужели влюбился в то, как Чайлд дырявил гидро-клинками грудные клетки Похитителям сокровищ да хиличурлам? В чужих глазах он прекрасен, когда его одежда испачкана кровью врага? На него не могли так смотреть. Он знает. Однако он в каменном лесу, разговаривает с тем, кто утверждал, что влюблён в него. — Что если, — голос дрогнул, и Чайлд попытался взять себя в руки, чтобы закончить, — я… уже люблю другого? И стиснул свободной рукой свой шарф. Чувство унижения расползлось по щекам, опуская плечи и вспыхивая горячими пятнами по всему телу. Сердце заныло как от занозы, и почему-то Чайлд был уверен, что в какой-то момент из этой ранки начнёт течь гной. Какое же оно у него, в самом деле, слабое. Абсурд. Он должен быть выплавлен из нерушимой стали, закалиться в сотнях битв и выигрывать каждую, а не сдаваться в начале самой первой против этого адепта. И из-за чего — из-за собственных чувств, из-за сердца, что отдал человеку, которому не способен подарить счастье. Оно и за мору-то искреннее не покупается. Ужас в родительских глазах он запомнил надолго, когда уже Предвестником, в отпуске, вернулся из леса с десятком трупов медведей и весь в их крови. А ведь так старался до того дня. Подарки посылал, писал письма. Будто это могло что-то поменять. Когда же Чжун Ли увидит его истинную натуру, то ужас будет и в его золотых глазах, что помрачнеют. Из них пропадёт пелена заблуждений, и Чайлд снова останется один. «Мои намерения неизменны, — вырвал его из размышлений голос адепта. Вздохнув, Чайлд повёл плечами и поджал губы, услышав. — Я сказал, что буду завоёвывать твоё сердце, Тарталья» — Я так Вам нужен? — фыркнул Чайлд, снова думая о том, что это ему ловушку готовят. А он, дурак, идёт на поводу и почти не возражает. Как на убой. «Необходим». Едва удержался от того, чтобы зажмуриться. Повторно закусив губу, слабо кивнул. — Я Вам поверю, — выдохнул он едва слышно, но не сомневаясь, что каждое его слово было услышано. В его руке шевельнулась янтарная птица, расправляя крылья. Её перья сверкнули в лучах солнца, и она взмыла в воздух. Чайлд посмотрел на неё, чувствуя себя странно — и опустошённо, и так, словно что-то обрёл. Ощущение казалось… приятным, и он слабо улыбнулся птице. «Мне надо идти, Тарталья. Разговор с тобой принёс мне удовольствие, спасибо. Я всегда буду рад твоей компании, приходи, как пожелаешь. Буду ждать» — Вы же всё равно приснитесь мне этой ночью, — фыркнул Чайлд насмешливо. Пару секунд не было ответа, он даже успел решить, что адепт ушёл, как в голове раздалось откровенное урчание: «Если ты позволишь мне»***
Вино лилось из квадратного каменного кубка, нечёткие силуэты в развевающихся одеждах плясали в наступающих сумерках; его слуха касалась музыка — сплетение звуков лиры и флейты. Его обхватили за руку и потянули в гущу танцующих, и прикосновение казалось слишком знакомым, тёплым, приятным. Таким, что Чайлд не нашёл в себе желания сопротивляться и позволил дотронуться до своего бока, в ответ обхватывая чужое тело и закружившись с ним по золотой траве. Флейта с лирой запели быстрее, унося их всё дальше от толпы, и Чайлд вдруг поймал себя на мысли, что улыбается. Улыбается широко, довольно, позволяя увести себя дальше, отдаваясь в крепкую хватку рук и видя перед собой нечёткую вспышку золота. Открыв глаза, тут же посмотрел в сторону шкатулки. Из-под её крышки снова струился мягкий свет. Протяжно вздохнув, Чайлд сел на кровати, вытирая лицо и фыркая, когда его щёки вновь оказались мокрыми. Закрыв глаза, нырнул обратно в воспоминания о сне. И поднялся, чтобы одеться. — Вы любите танцевать? — спросил он, снова держа в руках янтарную птицу и шагая вдоль берега тонкой, мелкой речушки. Та даже шума никакого не издавала, просто бежала по своим делам, и Чайлду отчасти было интересно узнать, откуда она вообще берёт своё начало. Но всё это отговорки — не для этого же он пришёл в каменный лес второй день подряд. Гордость подсказывала, что ему стоило повременить, подождать пару дней, а не бежать вот так сразу, буквально на следующее же утро после их первого разговора. «Не всегда, — таинственно ответил адепт. — Предпочитаю наблюдать, однако порой удержаться очень сложно. Особенно когда есть с кем разделить этот танец» Чайлд улыбнулся, опуская голову и чувствуя, что и правда начинает сдаваться таким словам. Сосредоточился и слегка поёжился — не ошибся, кажется, за ним и правда невидимо шли. Посмотрев в сторону воды, он закусил губу изнутри, а потом произнёс: — Вчера Вы не ответили на один из моих вопросов. Отлично, это звучит так, будто именно это прояснить он сюда и пришёл. А не потому, что захотелось снова поговорить и немного обсудить увиденное, абсолютно точно нет. Про себя он мог лишь горько вздохнуть на такие ребяческие отговорки, потому что… да какой уже смысл. Он сдаётся ухаживающему за ним адепту, у него нет ни единого шанса. Потому что он очень хочет в реальности ощутить его руки на своих боках и сравнить ощущения. Понять, правда ли его ладони такие большие и тёплые, или же это лишь игра его изголодавшегося по чужому вниманию и прикосновениям воображения. Предвестник, не сумевший справиться с собственными эмоциями — понятно, почему его номер самый последний. Потому что он невероятно жалок. Но здесь, в каменном лесу, пока он нёс птицу, что больше походила на украшение, чем на живое существо, всё это не имело никакого значения. Ведь адепт в нём заинтересован, и хуже было лишь то, что Чайлду хотелось его интерес разжечь сильнее, распалить так, чтобы от него не смогли отвернуться. И ему же было страшно осознать, как много этот адепт знает и понимает. Как далеко он смог заглянуть в сознание. Отчасти Чайлд надеялся, что ему не придётся объяснять про Бездну, про монстров и про своё падение. Потому что если адепт уже знает и при этом всё ещё здесь, говорит с ним, оказывает внимание, даёт смотреть эти приятные, удивительные сны, то… — Зачем Вы тогда пришли в мою спальню? Заблудились? — с напускным весельем фыркнул Тарталья, но вышло совершенно неубедительно, и он перестал пытаться. «Я… услышал, — прозвучавший в голове голос адепта показался тихим, будто бы полный вины. Чайлд замедлил шаг, пытаясь разобрать и понять — опять он слышит то, что хочет слышать, или это действительно так. Следующие слова развеяли все его сомнения — адепт и правда чувствовал вину. — Мне жаль, что я увидел это без твоего согласия. Но я не мог проигнорировать твои страдания» Чайлд сжал губы до боли, смыкая ладони вокруг птицы и протяжно выдыхая. Оружию в руке Царицы не пристало страдать, испытывать душевные терзания, и если бы он только мог отказаться от всего этого, не проходить через сжигающие его изнутри чувства. Не поддаваться им, не думать о них, а просто выполнять работу, быть бездушной машиной, какой и должен был стать. Но тогда всё исчезнет. Чувства к семье, чувства к Чжун Ли, чувства к Царице. И новые, прорезающееся цветком в его сердце к обладателю голоса и спутнику во снах. Отказаться от этого звучало и заманчиво, и страшно. Потому что всё это будто бы напоминало ему, что он не сгинул в том ужасе, в своём личном кошмаре окончательно. Адепты жадные, но он не лучше. — Много увидели и услышали? — спросил Чайлд тихо, чувствуя, как янтарные перья птицы снова болезненно утыкаются ему в ладони. Словно это могло его отрезвить. Проблема была лишь в том, что он уже давно летел на самое дно пропасти без шанса зацепиться за хоть что-нибудь. Молчание давило на него так, словно он оказался в самой узкой расщелине, откуда выбраться можно лишь стесав с себя большую часть мяса. Содрогнувшись, он сжался, пытаясь сконцентрироваться и убедиться, что адепт всё ещё рядом, всё ещё смотрит на него, всё ещё… «Много, — прозвучало тихое. Чайлд шумно выдохнул, и его плечи резко опустились. Напряжение схлынуло с него, и он выпрямился, встряхиваясь. Адепт медленно заговорил. — И я знаю, почему ты видишь эту тьму по ночам» — Почему же продолжаете оставаться рядом со мной, если знаете? — спросил Чайлд, чуть поворачивая голову, но не оглядываясь. Краем глаза замечая мелькание тени и усмехаясь. «Потому что желаю тебя от этого лишь сильнее, — рокот в этих словах прозвучал отчётливее. Чайлд дёрнулся, его лицо стремительно вспыхнуло, и он сжал одной рукой птицу, чтобы приложить вторую к щеке в тщетной попытке остудить. Но ему не позволили, и в голове опять зарокотало. — Я видел твою тьму, Тарталья. И я хотел бы показать свою тебе, чтобы ты понял: я достоин твоего внимания сильнее, чем ты хочешь думать» — Моё внимание… — Чайлд судорожно вдохнул, пытаясь справиться с лихорадочным сердцебиением, пытаясь сопоставить в голове все мысли. Однако единственное, что вырвалось из него, так это тихое. — Уже Ваше. Я без конца думаю о Вас вторую неделю. Вы хотите большего? «Да, — его урчание пробрало Чайлда до самых костей, и он зажмурился. Открыв глаза, разжал пальцы, и птица вспорхнула с его ладони, улетая прочь. В голове снова зазвучало тихое. — Пусти меня в свои сны сегодня, Тарталья. Я покажу тебе то, что видел сам очень-очень давно» Чайлд ничего не ответил, попросту застыв на месте и смотря вперёд на небольшой водопад, бегущий сверху из-за пелены облаков. Сглотнув, обернулся и двинулся прочь, стараясь не так очевидно цепляться за край пиджака. Внизу живота всё горело, и по щекам гулял разоблачающий румянец. Ему потребовалось несколько минут, чтобы собраться и открыто побежать в долину Гуйли. Несколько лагерей хиличурлов остудили его пыл и помогли собраться с мыслями. В Гавань он вернулся под вечер вымотанный, голодный и предвкушающий. И той ночью ему приснилась Война Архонтов. Она вспыхнула побоищем перед его взором. Он видел, как в небесах сражаются бессмертные, как летят каменные копья, как дрожит земля от ударов по ней. В нос хлынул запах крови, пьянящий не хуже вина. Крики резали слух, но вся та бойня, что он видел сейчас, была тем, о чём он и не осмеливался мечтать. Это мерзкое, неправильное, что поселилось в его душе сорняком после Бездны, сейчас вырастало в его душе, тянуло в самое пекло, молило о том, чтобы он кинулся сражаться, биться против самих богов. Туда, где его новое место; туда, где он должен быть на самом деле. Его плеч коснулись знакомые тёплые ладони. И хоть он не мог посмотреть на них, не мог оглянуться, но сразу понял, кто его касается. Ухо слишком отчётливо опалило чужим дыханием, и знакомый рокот пробежался по всему его телу дрожью: «Проведи эту битву со мной, Тарталья» Прикосновения исчезли, отпуская, и Чайлд бросился вперёд, отдаваясь желаниям своего истерзанного монстрами Бездны сердца. Погружаясь в пучину только сильнее, вонзая водяные клинки в божественную плоть врагов, чувствуя капли их жгучей крови на своём лице и падая, падая, падая во тьму, забирая с собой всех, до кого мог дотянуться. Боль пронзала его тело, кожу распарывало новыми ранами, но губы тянуло в безумном оскале. Тепло преследовало его в окончательном падении; подхватывало, когда оступался, перенаправляло клинки в уязвимые места бессмертных, прятало ему глаза от ослепительных вспышек, с какими взрывались умирающие боги, и несло всё дальше и дальше по полю боя. Чтобы привести его к разрухе. Чайлд остановился, когда неожиданно осознал, что всё кончилось. Когда от врагов остались лишь трупы, а в лёгкие проник неприятный, тяжёлый воздух, пропитанный запахом крови. Чайлд смотрел на осквернённую битвой траву на вершине горы, на которой прошлой ночью танцевал с адептом. Его сердце неожиданно пронзило, как стрелой, гневом, яростью, азартом, мрачным удовлетворением, горечью и болью. Нечёткий мир сновидений закружился водоворотом, затягивая Чайлда, а перед глазами заплясали иные картины. Небытие накрыло его чёрной волной, и он проснулся у себя в кровати. Открыв глаза, он молча уставился в потолок, полуслепо моргая. Коснулся своего лба, потом щёк, затем посмотрел на пальцы — нет, они не были испачканы в божественной крови тех, кого он убил. Каждое мгновение сна будто бы выжглось в его памяти навечно, и только лица и образы убитых и тех, кто сражался с ним, остались блеклыми, размытыми пятнами. Рука сама потянулась к груди и легла на сердце. Чайлд поджал губы, чувствуя, насколько оно быстро и стремительно стучит в его груди. То, что он ощутил… адепт поделился с ним этим? Он зажмурился, отворачиваясь и утыкаясь в подушку лицом, дабы тихо заскулить от отчаяния и безысходности. Это провал. Он пустил его так далеко всего за такое короткое время, что хочет снова встретиться с ним. Поговорить. Услышать от него про Войну, узнать его лучше, послушать его истории, размышления. И увидеть во снах его жизнь, повторить ту освобождающую его монстров бойню, поучаствовать в ней… Приподнявшись на трясущихся руках, Чайлд глубоко вдохнул и кивнул сам себе. Поражение. И его он обязан принять достойно. Он проиграл окончательно. Адепт победил его и теперь сможет дать ему всё, что нужно. Сглотнув, Чайлд сжал руки у груди и тихо, едва слышно поблагодарил Царицу за то, что она послала его в Ли Юэ. Встав, он поправил на себе халат и вышел в свой кабинет. Чтобы увидеть, как посреди письменного стола стоит ещё одна янтарная шкатулка. Во рту резко пересохло. Чайлд мелко задрожал, ощущая, как мрак предвкушения окутывает его сердце, подталкивая вперёд. Подойдя, он, как и пару дней назад, дотронулся до крышки шкатулки, проводя пальцами по высеченным на ней буквам. «В глубине самого чистого озера всегда рождается то, что нагоняет ужас на всё живое в округе. И редко оно становится защитником слабых, ведь защищает оно лишь свою мнимую чистоту, принимая различные формы. Мои чувства сильны к тебе настолько же, насколько вечны воды духов океана» Прикрыв глаза, Чайлд улыбнулся, чувствуя в груди странное, непривычное чувство. Замочек шкатулки щёлкнул — крышка оказалась плотнее и тяжелее, чем в прошлый раз, но свободно поддалась. По стенам кабинета заплясал голубой свет, смешиваясь с лучами утреннего солнца. Чайлд моргнул, привыкая, и его улыбка стала лишь шире. Внутри лежало нечто голубое, созданное из воды, как огромная капля, заключённая в небольшую серебристую тиару с маленькими камнями лазурита, напоминающими синие ягоды, растущие на ветках куста. Внутри капли кружилась в маленьких водоворотах вода, а сама она мелко подрагивала, будто бы в такт чему-то. Присмотревшись, Чайлд понял — не подрагивала. Пульсировала. Будто бы большое водяное сердце. «Ты достоин гораздо лучших подарков» — прозвучало в его ушах воспоминанием. Жажда обожгла тёмным пламенем сердце и горло. Чайлд протяжно выдохнул, мягко касаясь водяного сердца пальцами. То мягко и податливо прогнулось внутрь. А в голове возникло желание, которому он решил не противиться. Потому что теперь он не может уступить адепту в жадности.***
Это перерастало в привычку. Вероятно, пагубную, потому что Чайлд предпочитал проводить время в каменном лесу в компании адепта, а не за столом в банке, перебирая снова начавшую копиться документацию. Тяжесть янтарной птицы в руках становилась чем-то, что Чайлд хотел ощущать. Потому что это означало, что адепт рядом с ним. Идёт по его следам, слушает, отвечает, рассказывает… А по ночам водит по закоулкам своей памяти, по самым мрачным и самым светлым. Только вот во снах, полных божеств, проливающих свою кровь, не было того леденящего душу мрака. Не было рычания, не было монстров Бездны, не было страха, не было ужаса. Но был азарт, была жажда битвы, было чувство освобождения. И были прикосновения. Поначалу лёгкие, всё такие же направляющие, поддерживающие, но неизменно перерастающие в нечто более интимное, присваивающее и крепкое. Чайлд мог бы, вероятно, попросить не делать так — не обнимать бережно за пояс, не задерживать ладоней на плечах и боках, не обдавать почти призрачным дыханием волосы на макушке, как пытаясь скрыть это за случайностью. Мог бы. Но каждый раз, когда он говорил с ним, то не упоминал этого. Как если бы попросту забыл, как забывал все лица и голоса из снов. Только что-то ему подсказывало — вероятно, предчувствие, — что адепт понимает: не забыл он ничего, лишь притворяется и делает вид. До поры до времени он собирался это продолжать. Не уверенный в том, что должен в принципе на этот счёт сказать. Был ли он против прикосновений? Нет. Должен ли быть? Наверное, учитывая, что всё превращалось в роман посреди его миссии. — Лето в Снежной дождливое, — фыркнул Чайлд, качая в ладонях якобы уснувшую янтарную птицу и гладя её по голове. Деревья здесь росли странные, склонившиеся слишком низко к земле, так, что напоминали собой природное кресло. Усевшись на ствол одного такого дерева, Чайлд слабо болтал ногами, слушая, как в кроне гуляет ветер, играя с листьями. — Туч много, солнце показывается редко. Но когда небо видно, то можно увидеть северное сияние. «Знаю, мне удавалось видеть это однажды, — ответил адепт, и Чайлд приподнял голову так, словно это могло помочь ему получше расслышать эту неожиданную мечтательность, возникшую в голосе. — Завораживающее зрелище» — Хотели бы посмотреть его вместе со мной? — улыбнулся Чайлд, давя в себе этот холодок неуверенности. Ведь не может быть всё так легко. Нельзя же привезти на землю Царицы адепта из недружественной страны просто посмотреть на северное сияние. Но неожиданно ему очень захотелось, чтобы всё было проще. Чтобы он и правда мог не бороться с этими мыслями о том, что очень скоро всё может рухнуть быстрее, чем карточный домик под сильным порывом ветра. «Очень бы хотел» — и в эту игру не замечать очевидных проблем играли они оба. Чайлд хмыкнул себе под нос, неожиданно ощущая, как горят губы, и поспешно провёл по ним тыльной стороной ладони, пытаясь стереть фантомное чувство. Закусив губу, сомкнул пальцы на птице. Если он вскользь спросит, то ведь не разрушит эту иллюзию, этот выдуманный, хрупкий мир? Один вопрос — не убийство Гео Архонта, божества, которому все адепты Ли Юэ присягнули на верность — про это Чайлд знает прекрасно, специально вычитал в книгах, которые были необходимы для изучения перед отправкой в Ли Юэ. Потому он всё же спросил, стараясь звучать не тихо и не шёпотом, однако вышло совершенно наоборот: — А мы сможем? И замер, глядя на то, как меж пальцев сияют искусственные глаза янтарной птицы. Её взгляд должен был быть пустым и мёртвым, но Чайлду показалось, что она смотрит ему прямо в душу. Внимательно, пристально, видя всё его ненужное и бесполезное притворство. «Сможем» — прозвучало такое же тихое, как и его вопрос. Чайлд хмыкнул, только с языка не смогло сорваться ничего, кроме: — Это хорошо. Но ждать придётся долго, как минимум до лета. Кстати, — и поспешил перевести тему, ощущая, как по спине бегают ледяные мурашки. А силы в собственном теле не чувствовалось ни грамма, и если сейчас на него нападут, то он вряд ли сумеет быстро сориентироваться. Он поднял голову, откидываясь на ствол дерева и вздыхая. — Праздник морских фонарей. Адепты его отмечают? «Конечно, — ему великодушно простили такое быстрое перескакивание, и Чайлд не смог сдержать благодарной улыбки. Адепт продолжил. — В Заоблачном Пределе мы тоже запускаем фонари в память о наших погибших товарищах. Хотя последние годы я предпочитаю проводить его в Гавани» — Вы там часто бываете? — от лёгкого волнения во рту пересохло. Чайлд поспешно сглотнул, надеясь, что это было не настолько заметно. Молчание затянулось. «Довольно часто, Тарталья, — в голосе скользнула улыбка, тёплая, как солнце над головой. Зима, а в Ли Юэ ни снежинки, только холодные ветра по ночам, и то не всегда. Чайлд едва слышно вздохнул, снова закусывая губу изнутри, но в этот раз сильнее, до боли, когда адепт произнёс. — Поэтому мне хотелось бы провести этот день вместе с тобой» — Он в конце этой недели, — прошептал севшим голосом Чайлд, внезапно ощущая нечто, похожее на страх. Въедливое, холодное, просочившееся в желудок и потёкшее по венам. Так скоро? Безумно. «Верно» — коротко отозвался адепт, после замолкая. Сглотнув, Чайлд покачал ногой и заставил себя разжать зубы, потому что ещё немного, и из губы начала бы течь кровь. Соскребая весь свой самоконтроль, он спросил: — И опять будете прятаться? «Нет, не буду» Чайлд усмехнулся, борясь с желанием сжаться в комок и спрятаться от всего мира, где ему надо было принимать решения, разрушающие этот момент. Где ему надо каким-то чудом и выполнить миссию, и сохранить любовь этого адепта. Какой же он дурак. Забравшись на искривлённый ствол с ногами, он прижал птицу к груди и шумно вдохнул. Но ещё немного. Ещё чуть-чуть. Праздник фонарей — не страшно, ждать не долго, а потом… а вдруг и завтра не настанет, правда? Раскрыв ладони, посмотрел на птицу. И осторожно коснулся губами нагретой его теплом янтарной головы. Отстранившись, снова сжал ладони, не зная, на что надеется: что это было не замечено или же слишком очевидно. Это же птица адепта. Созданная его руками — он помнил, как во снах он хватал верхушки скал, превращая их затем в остропёрых и смертоносных птиц. Одна такая в его руках уже целое чудо. «Тарталья, — прозвучало шёпотом, от которого Чайлд на мгновение трусливо сжался. Встряхнувшись, он посмотрел в сторону, не уверенный в том, где находится адепт, но кожей ощущая, что он везде разом. Смотрит на него со всех сторон, и от его взора не убежала его уязвимость. Следующим словам Чайлд улыбнулся. — Ты проверяешь меня?» — Пытаюсь ли спровоцировать? — фыркнул он, расслабляясь от того, что не слышит в его голосе чего-то подозрительного и неприятного. Облизав снова загоревшиеся губы, сказал. — Вы первый со мной это сделали. Во сне. Он постарался вдохнуть, но воздух показался неожиданно горячим, опаляющим горло. В памяти вспыхнуло мгновение, где в кромешной тьме сна, под звуки флейты и лиры, когда в воздухе всё ещё витал запах крови после очередной жестокой битвы, его губ коснулись чужие, со вкусом старого, божественного вина на языке, — осторожно, мягко, словно в приветствии. Только от простого приветствия внутри всё не должно трепетать, не должно охватывать теплом сердце. «Не смог устоять» — и снова в его голосе проскользнул рокот. Чайлд прикрыл глаза, а в ладонях завозилась птица, стараясь не оцарапать его крыльями. — Я прощу Вас, если… — Чайлд сжал губы, затем смотря перед собой и только сильнее стискивая птицу в руках, не желая отпускать и расставаться с адептом на сегодня так. Набрав в грудь воздуха, выдохнул. — Если поцелуете меня сейчас. Пение гуляющего меж скал ветра пробрало до самых костей. Чайлд замер, не зная, куда смотреть, поэтому пристал взглядом к невзрачному жёлтому цветку у корней дерева. Сердце гулко стучало, наполняя мерным шумом уши, и Чайлд старался не дрожать в ожидании ответа. Он перешёл черту? Нарушил их негласный договор? Могла ли его просьба показаться излишне наглой адепту, который и так не обращал внимания на приличия? Ведь никакой приличный человек не будет тайком проникать в комнаты к своим возлюбленным и в их сны без получения на то согласия. Так что кто из них тут ещё самый наглый и жадный. Чайлд напряжённо сверлил цветок взглядом и оттого чуть не упал с дерева, когда в голове раздалось рокочущее: «Ты доверишься мне, Тарталья?» Рычания в этих словах было в разы больше, словно бы угрожающе, но почему-то… почему-то Чайлд подумал, что сегодня есть шанс не вернуться обратно в банк. Не из-за того, что его убьют за наглость. А потому что похитят. Утащат в своё логово, в Заоблачный Предел, куда не смогут добраться фатуи, и сделают с ним всё, что пожелают. Ведь в каждом прикосновении, что адепт позволял себе во снах, чересчур отчётливо сквозило одно — вожделение. Горячее, бурное, заставляющее каждый раз сердце сбиваться с ритма, а кровь — гореть пламенем. Наполняя сны чем-то доселе Чайлду неизведанным. Чем-то, что утоляло его жажду и заставляло чувствовать себя лучше. Если его похитят и спрячут, то это решит некоторые проблемы, верно? Ему не придётся думать о том, как выполнить миссию, если все решат, что он попросту исчез. Трусливо и безответственно, но такое… искушение побороть невероятно сложно. Тяжелее, чем тогда было сказать «нет» Чжун Ли. — Доверюсь, — ответил Чайлд, стараясь дышать, стараясь оставаться тем, кем был, и всё же не сбежать. Если его попробуют украсть, то надо будет оказать сопротивление. Ему придётся вернуться в банк, заняться работой и снова играть в притворство, но уже иное — притворяться, будто у него нет никаких чувств к одному из бессмертных этой страны. «Завяжи свои глаза. Прошу. Я очень хочу получить твоё прощение» В горле встал ком. Проглотив его, Чайлд разжал ладони, не давая себе даже секунды подумать. Птица вспорхнула вверх, а затем уселась на ветку неподалёку, сияя оперением среди редких листьев. Пальцы предательски дрогнули на застёжке шарфа. Справившись с этим, Чайлд посмотрел на алую ткань и стянул её с шеи. Дрожь бегала разрядами по всему телу, и ему чудилось, будто он полон электроэнергии. Прикоснись — взорвётся. Только вот не от страха или тревоги это было. В груди сердце сходило с ума, стуча по рёбрам лихорадочно, жадно, как умоляя побыстрее справиться с этим и ощутить тепло наяву, а не лишь во сне. Чтобы его коснулись напрямую, чтобы жар от чужих ладоней был ощутимее, чтобы он в полной мере осознал, насколько у адепта горячая кожа, есть ли на ней шрамы, опаляет ли его дыхание, чем он пахнет и всё так же на его языке будет присутствовать вкус вина. Потому Чайлд закрыл глаза и медленно завязал красный шарф, погружая себя в добровольную тьму. Звук ветра стал будто бы громче. Шелест кроны над головой объял его со всех сторон, и он вцепился пальцами в кору дерева. Мелькнула смешная мысль, что он занимается какой-то глупостью. За смешной мыслью проскочила ещё одна — привиделось ему всё на самом деле, нет никакого адепта, и он действительно сошёл с ума. Потому что проклят Бездной. Однако его сомнения развеял звук шагов. Тихий, едва слышный, но при этом заметный. Чайлд напрягся на долю секунды, чтобы затем расправить плечи и повернуть голову на звук. Мурашки волной захлестнули его спину, до самой макушки, и нервозность отдалась мелкой дрожью в коленках. Воображение слишком ярко нарисовало то, как под чужой поступью сминается трава, когда он услышал шорох. Жар пробежался по его щекам, разоблачая, вот только отворачиваться не было никакого смысла. Чайлд чуть приоткрыл глаза, вдруг испугавшись, что сможет увидеть через ткань шарфа, но увидел лишь алое, мрачное марево. И закрыл глаза обратно. Изо рта вырвался резкий вздох, который он не успел поймать губами, когда его щеки коснулись пальцы. Грубоватые в подушечках, но тёплые, сухие. Слуха коснулось успокаивающее шипение, и Чайлд чуть приподнял голову, следуя за ним. Желание чесоткой пробежало по ладони, и он поднял её, чтобы прижать теснее к своей щеке чужую руку. Его второй щеки тоже коснулись, и он повторил, прижимая уже не просто тёплые, а горячие ладони адепта к себе. Прикосновениями нагло огладил длинные пальцы, щеками чувствуя грубость мозолей. Смущение опалило лицо сильнее, и Чайлд тяжело сглотнул, подозревая, что это видно. Что это слишком очевидно, заметно невооружённым глазом, а речь о том, чьё дыхание бежит по губам Чайлда. — Ты правда позволишь мне сделать это с тобой? Это оказалось в разы лучше того, что он себе воображал. Дрогнув, Чайлд приоткрыл рот, пытаясь справиться с той бурей, что всколыхнулась в его груди, стоило ему услышать этот голос. Полный всё того же таинственного рокота, знакомый, глубокий, отчего-то сейчас хриплый. Пробирающий до самых костей своей вибрацией, заставляющий сердце сбиться с ритма. — Да, — выдохнул Чайлд, не уверенный, что вообще издал звук. Только сильнее сжал пальцы на чужих ладонях, почему-то испугавшись, что они пропадут и перестанут его греть. А потом он не боялся уже ничего. Губы обожгло приблизившимся дыханием, и все страхи растворились в этом огне. Чайлд протяжно выдохнул, потянувшись вперёд и слыша, как ветер подхватывает края его шарфа, и как железные украшения на его концах стучат друг о друга. Пока он погружался в мягкость чужих губ. Его объял жар, стекая вниз по шее на спину, по груди на живот и ещё ниже, заставляя его свести колени теснее. Потянувшись вверх, вжался в поцелуе, двигаясь сумбурно и стискивая пальцы сильнее. Хватка на нём вдруг стала крепче, его голову задрали, и Чайлд распахнул глаза от неожиданности. И увидел, как в мрачном море крови светятся два золотых глаза. Точнее, он видел только их свет — ни зрачков, ни чёткой радужки, ничего, кроме их просвечивающего сквозь ткань сияния. Возбуждение затанцевало змеёй внизу живота. Змеёй ядовитой — кровь в жилах будто вскипела, когда губу обожгло болью, и он приоткрыл рот. Чужой язык скользнул внутрь, и Чайлд задохнулся — то ли от ужаса, то ли от удивления. Или же от возбуждения. Спину прогнуло по наитию, из горла вырвался глухой стон. Чайлд зажмурился, чувствуя, как его натурально исследуют, как скользят по его языку внутри, как заходят дальше, и где-то там, на задворках пылающего сознания, мелькнула мысль — язык адепта невероятно длинный. Его голову задрали сильнее, по скулам пробежалась точечная боль, будто в кожу впилось нечто острое, а воздух… прекратил проникать в лёгкие. Чайлд попытался дёрнуться, но его словно сковало, придавило к стволу дерева, и всё, что он мог, так это ощущать, как его поглощали. Как его целовали, проникая глубоко, не давая вдохнуть, лишая трезвых мыслей. Глухое, довольное рычание перешло по длинному языку, скользящему у него будто бы в самой глотке, перешло дрожью ему в горло и ушло дальше, глубже, оставляя невидимый, но вечный след внутри. На мгновение его опрокинуло во тьму. Он будто бы исчез, провалился обратно в Бездну. А когда сознание к нему вернулось, то он ощутил, как длинный язык выскальзывает из его рта, скользя в прощании по его языку и губам. Воздух обжёг всё внутри. Изо рта вырвался судорожный, громкий выдох, и Чайлд заморгал под шарфом, пытаясь прийти в себя и вдруг понимая, что глазам отчего-то мокро. Ошарашенно моргая, он никак не мог закрыть рот, лихорадочно дыша и чувствуя себя неожиданно испорченным. Опороченным, будто его только что лишили чего-то очень важного, сломали все его стены и пробрались в самую душу. Подобие рациональности возникло в его голове, когда неприятная, несильная, но жгущаяся боль прошила его скулу сильнее, а рокот коснулся уха: — Ты очень великодушен, — почти что мурчание, только сравнивать того, кто с ним это только что сделал, с котом было самой идиотской мыслью. Чайлд всё же закрыл рот, шевеля языком и отстранённо замечая привкус крови и чего-то ещё. Чего-то слегка горького, будто бы… чай. Крепкий чай. Это совершенно не помогало ему установить связь между мозгом и ртом, поэтому он продолжал молча слушать этот рокот. — Благодарю за разрешение. Получил ли я твоё прощение, Тарталья? Ослеплённый ощущениями, Чайлд опустил руку ниже и вцепился пальцами в локоть адепта, сминая рукав его одежд и приоткрывая рот. В мозгу всё продолжало вспыхивать фейерверками, и в память неожиданно врезался запах. Шелковица и мора. От адепта пахло шелковицей и морой. Чайлд сглотнул, пробегаясь языком по губам и находя небольшую ранку. Мазнув по ней языком, расплылся в улыбке и прохрипел: — Нет, — расслабился в чужой хватке, пальцами второй руки щупая одну из ладоней, держащих его лицо, и натыкаясь на когти. Острые, немного изогнутые, звериные. Чжун Ли не преувеличил. Его съедят. — О? — усмехнулись ему на ухо, и усмешку в ответ сдержать было невозможно. Чайлд вдохнул аромат глубже, а мысли кружились в танце. — Да, думаю, мне нужно… распробовать ещё раз, — с хрипом вырвалось у него. Отстранённо мелькнуло понимание — адепт выше него. Причём настолько, что возвышается даже сейчас, когда Чайлд сидит на кривом стволе дерева. И ладони у него огромные. С когтями. И сам он, судя по всему, огромен. От этого внутри всё сладко сжалось лишь сильнее. Чайлд задрал голову, ловя чужое дыхание губами и пытаясь дотянуться. Когтистая ладонь медленно переползла с его щеки на затылок и сжала вихры волос чуть выше узла шарфа. Несильно, больше предупреждающе. — Для твоего прощения постараюсь, — прошипели ему в губы, чтобы затем тут же поцеловать вновь. Чайлд закрыл глаза, отдаваясь, ответно впиваясь в его губы, чересчур мягкие для того, кто чуть не лишил его сознания из-за нехватки воздуха. Рокочущее, напоминающее лавину, рычание пробежалось крупной дрожью по горлу. Чайлд намеренно простонал в поцелуй, в этот раз резво проникая в жаркий рот адепта своим языком, отбирая инициативу, изучая. И чуть не порезался о ряд острых, нечеловеческих зубов, опасно уколовших его. Такими ему глотку в два счёта раздерут, и почему-то… Почему-то Чайлд тихо заскулил, сжимая ноги теснее, пытаясь удержать всё то возбуждение, что успело скопиться внизу. А адепт был беспощаден — он без проблем и каких-либо лишних усилий вырвал у Чайлда всю инициативу, перехватывая, просовывая всё такой же длинный язык ему обратно в рот, и скользя там, собирая все, даже самые унизительные звуки, что рвались прямо из сердца Чайлда. И тот не мог сделать ничего: ни двинуться, ни отстраниться, ни просто голову повернуть. Его держали крепко и, судя по всему, желали если не сожрать прямо тут, то хотя бы высосать из него всю душу. Чайлд содрогнулся, выгибаясь и жмуря вновь заслезившиеся глаза. Жар бежал по всему его телу, сердце грохотало в ушах, а чужое, довольное, сытое рокотание вибрировало у него в глотке, затем импульсом расходясь по всему телу. По щеке побежала жгучая боль, чертя линию от края повязки у левого глаза до едва ли не середины щеки. Чайлд поморщился, но не сжал зубы, а только сильнее запрокинул голову и расслабил горло, умом уже совсем не понимая, что пытается сделать. Лёгкие судорожно сжались снова, когда воздух прекратил течь по его дрожащему горлу. И опять это пробирающее ощущение чего-то крупного, скользкого и извивающегося. В этот раз темнота не успела настигнуть его, как воздух снова хлынул ему в лёгкие. Судорожно схватив его губами, Чайлд моргнул, пытаясь прийти в себя, как в него снова проникли. Не так глубоко, как до этого, но достаточно, чтобы его пробрало дрожью, и его хватка на ладони и локте адепта стала абсолютно каменной, настолько, что он мог бы порвать ему одежду, будь она, вероятно, обычной, а не какой-то божественной. Судорога прошила его насквозь, и застонал он в разы громче, затем буквально чувствуя, как этот унизительный, откровенный звук был проглочен нависшим над ним… существом. Зверем. Кем-то, кто не человек. Огромным, с когтями, длинным языком и золотыми глазами. И острыми клыками, о которые он не поцарапался лишь чудом. В ушах стоял такой грохот, что он не был уверен, что способен расслышать хоть что-то, кроме своего сердцебиения. Его рот покинули, напоследок пройдясь тягучим движением сначала по укушенной губе, а затем, неожиданно, и по щеке. Обжигающее движение завершилось у края повязки. — Ты идеален для меня, Тарталья, — проурчал адепт неожиданно мягко, прижимаясь в лёгком поцелуе к его скуле. Так несколько невинно. Будто это не он только что поглотил способность Чайлда мыслить рационально. Тот закрыл рот и сглотнул, вдруг чувствуя влагу на своём подбородке. Как подтверждая было вспыхнувшую мысль, адепт прошептал ему на ухо. — Видел бы ты себя сейчас. Зрелище настолько завораживающее, что северное сияние блекнет в сравнении. Сил покраснеть от его слов не нашлось. Чайлд тяжело дышал и всё никак не мог надышаться, продолжая пропитывать лёгкие чужим ароматом. В голове плыло, а тело, казалось, готово рухнуть от той слабости, что неожиданно накатила на него. А по его щеке продолжили скользить губами, кожу щекотало волосами. — Я прощён? — с отчётливым лукавством спросил адепт, продолжая держать его за волосы на затылке. Чайлд запоздало ощутил тяжесть его второй руки на своём плече. Приоткрыв рот, прохрипел: — Да. — Немного жаль, — ответили ему, отстраняясь. Чайлд хмыкнул, но едва слышно, слишком уничтоженный и всё ещё плавающий в ощущениях. Его медленно опустили, и он лихорадочно вцепился в ствол дерева, ловя равновесие. Колени судорожно дрожали, слишком явно, слишком показательно. С ещё одним запозданием, проводя трясущейся рукой по подбородку, он понял, что мокро не только тут, но ещё и внизу, в штанах. С истерзанных губ чуть не слетело ругательство, но он вовремя его поймал. — Мне позаботиться о тебе? — спросил адепт всё так же невинно. Чайлд замотал головой и чуть не слетел со ствола дерева. Восстановив равновесие, попытался сказать, но вышел хрип: — Я сам. Сам. Всё нормально, — а от стыда уже пекло уши так сильно, что почти больно. Снова раздался лёгкий смешок, пробежавшийся волной по шее. Чайлд зажмурился, пытаясь сосредоточиться и не унизиться только сильнее. Хотя какое унижение? Его сердце стучало так быстро, а кровь кипела в жилах, что он бы не отказался и от третьего, и от четвёртого… чем бы то ни было, что с ним сделали, потому что назвать это «поцелуем» язык не поворачивался. Всё, что угодно, но не поцелуй. — Я смутил тебя сильнее, чем планировал, — пророкотало сверху, и Чайлд приподнял голову на звук. Его не касались, но отчего-то он вдруг подумал, что к нему стоят очень и очень близко. Настолько, что, не напрягаясь, могли снова просунуть язык ему в горло и придушить. Только было переставшие трястись колени задрожали вновь. Адепт продолжил. — Могу оставить тебя, если ты того желаешь, Тарталья. Он не желал. Точнее, он понимал, что ему лучше прийти в себя и вернуться в Гавань, где следующие три часа он проведёт под холодными струями воды, пытаясь справиться с собственной фантазией. Но как же было велико желание сигануть в объятия адепта и позволить ему сделать с собой всё, что только вздумается. Даже если это значит, что его убьют в процессе. — Лучше… — он глубоко вдохнул, слыша собственный дрожащий голос. Облизав пылающие губы, всё же выдохнул, выбрав, — да. Оставьте меня. — Как скажешь, — ему почудилось сожаление в голосе. Он крупно вздрогнул, когда его ладонь обхватили и чуть приподняли. Когти безболезненно скользнули по его коже, а тыльную сторону опалило дыханием, а затем — поцелуем. Мягким, сухим, каким-то будто бы ритуальным. Чайлд гулко сглотнул и прижал к груди ладонь, когда слабая хватка разжалась. Прозвучало рокочущее. — Увидимся во снах, Тарталья. Я буду ждать. Раздался шорох травы и одежд. А затем наступила тишина. Чайлд громко выдохнул и попытался развязать дрожащими пальцами узел на затылке. Вышло с попытки четвёртой, и когда алое море перед глазами исчезло, то он увидел всё те же скалы, сверкание тонкого ручейка и золото травы. По языку продолжала напоминанием растекаться чайная горечь, смешанная с привкусом крови. Чайлд упёрся спиной в ствол дерева и уставился перед собой. По телу, под кожей, расползался горячий зуд — желание, потребность получить больше. Больше, интенсивнее, сильнее. Чтобы утолило его проснувшийся голод, чтобы он мог думать только о том, как будет удовлетворять и себя, и адепта, который подарил ему всё это. Который оказался сильнее его, который провёл его по древним битвам, показал смерти божеств, показал… себя. Прикрыв глаза, Чайлд попытался сосредоточиться не на воспоминаниях о только что произошедшем, а о делах важных. Ему надо придумать нечто такое, что позволит ему сохранить и веру Царице, и чувства к адепту. Возможно ли будет это сделать? Он поморщился и от мыслей, и от внезапно ставшего заметнее неприятного ощущения в штанах. Глянул вверх, на ветки, — янтарная птица пропала. Подавив желание вздохнуть, он слез с дерева и направился в сторону ручья. Ему потребовалось минут десять на то, чтобы привести себя в более-менее благоприятный вид. И не важно, что всё это время у него пылали щёки из-за вернувшегося смущения. Кончать от чужого нечеловеческого языка в собственном горле — это не то, что должно происходить, так? Но, видимо, это как раз происходит, ещё и конкретно с ним. Он похлопал себя по щекам мокрыми ладонями, поправил пиджак и двинулся прочь от злополучного места. Вряд ли он сможет снова держать себя в руках в каменном лесу, где его едва… не обесчестили. А ведь он почти согласился. Учитывая предполагаемые размеры адепта, то ему бы не составило никакого труда прижать Чайлда и попросту взять то, что он хотел. Чайлд глубоко вдохнул, стараясь не поддаваться фантазиям. Он бы, конечно, сопротивлялся, если бы с ним так поступили. И огонь, распалившийся в животе от одной такой фантазии, ничего не значит. Это всего лишь… воображение разыгралось. Ближе к Гавани он сумел вернуться размышлениями к возникшей проблеме. Без убийства достать Сердце Бога? Звучало невозможно. Договориться? А если Гео Архонту ничего не нужно от фатуи? Да и как его найти? Чайлд бездумно скользнул взглядом по лентам, тянущимся между фонарями, по красным мостам, по стенам домов. До праздника оставалось совсем ничего. Встретить его вместе с адептом… уговорить его предать Гео Архонта? Чайлд бы посмеялся, но хорошее настроение как-то испарилось. На краю сознания мелькнуло напоминание, что он без утайки шатается прямо в центре города, где легко наткнуться на Чжун Ли, и он поспешил к лестницам. Охрана на входе в банк вытянулась при его появлении, но ему не хотелось уделять им никакого внимания. В голове продолжали виться бесплодные мысли, не желающие превращаться в полноценный, логичный, не унизительный и не провальный план. Уговорить адепта украсть Сердце Бога? Всё же самому найти Гео Архонта? Написать Царице, что он не справился с миссией? Но тогда ему придётся вернуться в Снежную и остаться одному. Или же ему придётся выбирать между службой Царице и вспыхнувшими чувствами. Оружию не престало любить, и он совершил ошибку, за которую и поплатится. А может… сбежать? Цыкнув себе под нос от столь идиотской идеи, он открыл двери банка и направился к лестнице на второй этаж. И остановился, когда его окликнула из-за стойки Екатерина: — Господин Предвестник! — она подбежала к нему со знакомой папкой в руках, и Чайлд нахмурился — вчера ведь уже получил ещё один отчёт о действиях охраны. Впрочем, ничего нового там не оказалось, да и заметить более было нечего — после водяного сердца в янтарной шкатулке подарков не следовало. Подобное, однако же, с лихвой компенсировалось разговорами, снами и… Чайлд прогнал вспыхнувшую картинку и постарался поспешно проглотить смущающее ощущение в собственном горле. Екатерина подошла в момент, когда он уже справился с собой. — То, о чём Вы просили, — сказала она как можно обыденнее, только глазами через маску многозначительно сверкнула. Чайлд пару раз моргнул, принимая папку и пытаясь вспомнить, чего же это он такого приказал, но кивнул, притворяясь, что всё понял. Екатерина поклонилась и резво вернулась за стойку, к которой как раз подходил клиент. Нахмурившись, Чайлд продолжил путь по лестнице, на ходу открывая папку. Увидев имя на первой странице, вспомнил тут же — обладательница того глаза. Богиня сновидений. Захлопнув за собой дверь в кабинет, он перевернул страницу, пробегаясь взглядом по сбору всех легенд из книг. На четвёртой странице шли слова разбирающихся в истории Ли Юэ, и Чайлд внутренне напрягся, однако имени Чжун Ли не увидел. Его на самом деле мало интересовало то, кто эта Самигина такая. Что делала, за что её восхваляли, кем являлась. Вопрос был не в силе адепта. Вопрос был в том, кто он такой. Чайлд скользил взглядом по строчкам и замер. Ему почудилось, будто в груди встало сердце, а потом обледенело и шаром упало ему в желудок. Он коснулся похолодевшими пальцами строчек: «Самигина боролась с Властелином Камня за место Архонта, и проиграла. Тело её пронзило каменным копьём, и было оно разорвано на части под янтарным взором Моракса» Изо рта вырвался неконтролируемый вздох. Зажав рукой рот, Чайлд откинулся на спинку стула, не в силах оторвать взгляда от имени на бумаге. А затем взглядом метнулся к янтарю с лилией внутри, к перу… — Моракс? — прошептал он. Моргнул. Схватил папку, пролистывая ещё страницы, и снова натыкаясь на имя. Снова, и снова, и снова — оно всплывало каждый раз, когда упоминалось убийство богини сновидений. Её глаза забрал себе Моракс. И подарил один… Чайлду? Он вскочил, бросаясь к небольшому книжному шкафу и пробегаясь пальцами по корешкам книг, чувствуя, как под кожей разрастается холод, как его начинает крупно трясти от осознания, как было застывшее сердце застучало о рёбра болезненно, словно пытаясь вырваться. Вытащив книгу, раскрыл её и пролистал до хоть каких-нибудь обрывков описания. И снова прикрыл рот рукой, увидев картинку — парящий в небесах дракон. Он не ощущал чешуи. Но слышал рокот, чувствовал длинный язык, видел сияние золота глаз… Проходил с ним через битвы в Войне Архонтов. Видел его потери, его веселье, его азарт, его гнев, боль, разочарование, радость, злость. Чайлд закрыл книгу и вернул её на полку. Закусив изнутри губу, глубоко вдохнул и взъерошил волосы, жмуря глаза. В голове стучало: «что делать, что делать, что делать?». Ему необходимо было подумать. Тщательно. Без чужого вмешательства. Зайдя в спальню, достал из ящика платок, присланный ему Тоней. А потом открыл янтарную шкатулку и спрятал в этот платок глаз богини сновидений. Тщательно завязав, спустился на первый этаж банка. Екатерина сидела за стойкой и что-то писала, но тут же подняла взгляд, когда над ней нависла тень. — Спрячь в банке, но не в чьей-либо комнате и никому не говори, — отчеканил Чайлд, осторожно положив глаз в платке на стойку. Екатерина поспешно взяла его в руку и твёрдо кивнула. Чайлд поборол желание забрать подарок обратно и заставил себя отступить. Поднимаясь к себе, надеялся, что ему ничего не приснится. Слишком уж он привык видеть хорошие сны. Хорошие сны, где встречает Моракса.