Если бы ты знал

      Не спеша возвращаюсь в класс. Делаю глубокий вдох и сажусь за парту. Забыла, на каком уроке сейчас нахожусь. Внутри все кричит от боли. Вижу перед собой только черные глаза Каната.       Пытаюсь сопоставить последние события и его злость. Не верю, что его чувства были игрой. Ради чего? Ловлю на себе проницательный взгляд Лейлы, и меня будто током прошибает. Что она могла сказать Канату? Кошусь на Азиза: тот выглядит спокойно, уткнувшись в книгу. Озан нервничает, поглядывая на Мелису. Та же вся сияет, перебирая пальцами по дисплею телефона.       Следующий урок ненавижу заранее. Никогда не была фанаткой спорта. А в толпе этих грызунов — тем более. Еще и занимаются все старшеклассники почему-то вместе. Мои догадки насчет Мелисы подтвердились — она змеей обвивает руку Каната, который стоит столбом, и сдувает с него пылинки. Руки Озана сжаты в кулаки, мне даже жалко его. Бекир, похоже, помирился с Джейдой: сердцу не прикажешь. И за Айше с Дагханом я рада.       Хазал ушла на работу, а потому на разминке я совершенно одна. Привычно не слушаю ядовитые речи Мелисы, пробегающей мимо и уверенной, что я вернула ей Каната. Молча раздуваю ноздри: подожди у меня, вот узнаю, из-за чего он так взъелся, и вновь покажу тебе твое место!       Падаю на асфальт после подножки, потому что рядом с ними уходить в свои мысли противопоказано. Рано я вчера сняла бинт — на ладонях опять ссадины. Краем глаза замечаю протянутую мне мужскую руку. Я ошибаюсь, думая, что это разыгралась совесть Каната. Поднимаю взгляд и вижу Эге. Не похоже, что он в одной команде с тиранами, принимаю руку помощи.       — Больно? — тревожится парень, нахмурившись и отводя меня в сторону с позволения учителя.       — Все нормально, только жжет чуть-чуть, — дую на ладони я.       — Где медкабинет, я теперь знаю, могу отвести, — щурится он от солнца, говоря вполне дружелюбно.       — Нет, спасибо, я тут посижу, — учтиво улыбаюсь я, но улыбка эта гаснет, стоит мне заметить еще вчера влюбленного в меня тирана школы.       — Если что, я рядом, — машет мне на прощание Эге, и я киваю ему в ответ.       Закрываю глаза и молю, чтобы сегодняшний день оказался сном. Голоса одноклассников напоминают о чертовой реальности. Уроки проходят где-то в параллельном мире, а я занимаюсь самокопанием.       Бреду по коридору, пока до ушей не доносится гул с нижнего этажа. Спускаюсь и обнаруживаю толкучку возле спортивного зала. Дверь туда чуть приоткрыта, а потому зрелище меня настораживает. Проталкиваюсь сквозь сверстников и заглядываю внутрь. Картинка повторяется. Озан и его шестерки держат Эге под руки, пока Канат от души бьет того в живот.       — Прекратите! — кричу я, врываясь в зал. — Канат, что ты делаешь?!       — Выйди! — не оглядываясь, выплевывает Канат.       — Знаешь ведь, что не уйду!       Разворачиваю его всем корпусом к себе. Канат пышет огнем, но меня не прожигает. Вздергиваю бровь, бросая ему вызов.       — Только скажи, — обращается к Канату Озан, у которого давно руки чешутся сделать мне плохо.       — Она моя, — глядя мне в глаза, рычит Канат, часто дыша.       Как бы больно мне ни было от его слов в таком контексте, я стойко выношу все выпады.       — Нашла себе новую жертву? — кривится Канат, наклоняя голову.       — Он ничего вам не сделал! Пусти его!       — Как скажешь, — взмахивает руками Канат. — Ты сделаешь ему больнее, чем я.       Сглатываю комок в горле и, кажется, слезу. Тираны покидают зал, оставляя нас с новичком наедине. Эге корчится от боли, смотря обидчикам вслед.       — Будь их меньше хотя бы на одного… — заговаривает он, сплевывая кровь.       — Как ты? — справляюсь я.       — Он типа твой парень?       — С чего ты это взял? — ошарашенно гляжу на него.       — Эти его «не смотри в ее сторону», «не говори с ней», «она моя», — красноречиво дает понять Эге.       — Я…       — Я понял, что вы в ссоре, можешь ничего не говорить, — хмыкает парень.       Не отвечаю ему. В ссоре ли мы с Канатом? Хороший вопрос. Вопрос дня, я бы сказала! Мы в ссоре или расстались? Удастся ли мне это вообще выяснить? Провожаю новичка до выхода, потому что нам по пути, и совсем не ожидаю от него следующих слов.       — Мой отец устраивает сегодня благотворительный вечер. Здесь, в школе. Я буду рад, если ты придешь.       — Жаль, что тебе придется гримироваться, — поджимаю губы я, топчась на месте и пропуская мысли через фильтр. — Хорошо, я приду.       Не хочу представлять, чем может закончиться сегодняшний день. Надеваю короткое плиссированное черное платье и долго смотрю под кровать. Там спрятано самое опасное оружие, как выражается Хазал. Туфли на шпильках. Если и придется выяснять отношения, то только в таком виде. Поправляю уложенные в хвост волосы и останавливаю взгляд на браслете. Волна сожаления проносится по телу, как цунами, сметая на своем пути решительный настрой и нужные слова.       Потоку слез мешает звонок в дверь. Собираюсь с духом и выхожу к друзьям. Бекир и Айше тоже приглашены на вечеринку. Как и Лейла, наверняка. Она сбежала из школы и не отвечает на мои звонки, так что поговорить у нас не получилось. Айше присвистывает моему внешнему виду, вызывая хмурую улыбку.       — Подруга, только скажи, и я прижму этого парня к стенке! Бекир выяснит, почему этот выскочка обидел Эким!       — Спасибо, Бекир, но я узнаю все сама. И узнаю сегодня! — говорю другу.       Нас подвозит Дагхан, и уже в фойе все расходятся по парочкам. Обстановка похожа на ту, что была на первой такой вечеринке. Тогда я едва не ударила Каната за то, что он силой заставил меня танцевать. Все бы отдала, чтобы это повторилось сегодня. Не знаю, что со мной творится, но с трудом могу контролировать себя в его присутствии.       Поправляю свой браслет, направляясь к столику с десертами. Протягиваю руку к пирожному и проигрываю в неожиданной борьбе за него. Мой соперник заливисто смеется, предлагая свою добычу.       — Я тоже люблю шоколадные, а такое было только одно, — произносит Эге.       — В таком случае, возьму розовое, — возвращаю ему нажитое непосильным трудом, выдавливая смешок.       — Прекрасно выглядишь, — подмечает парень, откусывая щедрую часть кекса.       — Спасибо, ты…       Не успеваю договорить, потому что смотрю сквозь него. В поле зрения появляется Канат в привычном окружении. Он пытается любезничать с Мелисой, но я вижу, как его кулаки сжимаются до побеления костяшек пальцев при виде меня с Эге. Что ж, господин Канат, продолжим игру?       — Здесь есть напитки? — оглядываюсь вокруг.       — Я видел их на других столиках, — показывает Эге. — Принести чего-нибудь?       — Только воды.       Мой новый друг уходит, оставляя «поле боя» моему новому врагу. По крайней мере, так звучало в его громком заявлении. Канат огромными шагами настигает меня и отводит в сторону.       — Может, объяснишь мне, какого черта здесь происходит? — вновь рычит он.       — Что не так? — включаю сильную и независимую я.       — Зачем этот придурок позвал нас всех и что ему нужно от тебя?       — Это благотворительный вечер его отца, — спокойно объясняю я, раздражая собеседника еще больше. — Эге позвал и меня. Может, я единственная, кто его не бил?       Вытягиваю шею так, что почти достаю Канату до носа. Каблуки сделали свое дело, и я не похожа на запуганного мышонка. Суживаю глаза и вздергиваю бровь: я его не боюсь. Мы стоим так близко и дышим так часто, что кажется, будто вокруг никого нет. Вижу, как глаза Каната чернеют, когда его взгляд опускается до моих приоткрытых губ и скользит по платью вниз.       — Что за игру ты ведешь? — он понижает голос, играя желваками.       — Она называется «Ты ответишь мне, что случилось, или…»       — Или что? — едва контролирует себя Канат, наклоняясь ко мне и касаясь губами мочки уха.       — Узнаешь!       Действую его же методами. Опускаю руки на его плечи и тащу танцевать. Канат не сопротивляется, хочет посмотреть, насколько далеко я зайду. Я зла на него и на себя, а потому зайти могу очень далеко. Его ладони перемещаются на мою талию и сжимают так сильно, что я физически чувствую напряжение между нами.       — Собрался меня ненавидеть? — говорю ему, приподнимаясь на носочках и выдыхая прямо в губы.       — До конца жизни, — уже не так уверенно отвечает Канат, подчиняясь моему влиянию.       — Тогда не подходи ко мне больше, — предлагаю не осуществимый для обоих вариант.       — Тебе стоит покинуть эту школу, иначе я превращу каждый твой день в ад, — доносится до моего уха.       Отшатываюсь от него. Это ли тот Канат, которого я узнала и полюбила? Он ведь думает, все было игрой. Что все было ради раскрытия правды. Но с чего он это взял?       — Ты уже начал это делать.       Сердце болит. Ухожу подальше отсюда. Настолько быстро, насколько позволяют каблуки. Ничего не отвечаю Эге, который попадается мне навстречу. Мотаю головой и не хочу никого видеть. Забредаю в кинозал. Вспоминаю наш дурацкий фильм про маску. Да кому вообще теперь нужна эта правда? Ради кого я старалась?       Прокручиваю в голове тот подозрительный взгляд Лейлы утром. И ее слова накануне. Она хотела, чтобы мы с Канатом поговорили именно тогда, именно в музыкальном классе. В голове проносится воспоминание, как я не увидела Каната за инструментами, когда впервые зашла туда. Что если…?       Нет. Лейла не могла так поступить со мной. Только не после того, что я для нее сделала! Подозревать кого-то другого странно. Мелиса слишком глупа и смела для такого поступка. Неужели Лейла записала признание Каната и выдала это за мое предательство?       Опираюсь о стену всем телом. Все сходится. Подруга винит во всех своих бедах меня. Теперь то же самое делает Канат. Как же достучаться до него? Стоит ли? Может, я приношу всем только несчастье?!       Стираю катящиеся градом слезы и выхожу. Больше мне здесь делать нечего. Вернусь в свою старую школу и перестану бороться за тех, кому это не нужно.       Мои мысли громкие, но все же слышу престранный разговор директора Фикрета и учителя Бахар. Они ругаются у него в кабинете. Подхожу ближе и различаю слова учителя о том, что она расскажет всем, что происходит в этой школе. Директор пытается остановить ее, предлагая вознаградить ее молчание. Охаю от негодования и привлекаю к себе внимание. Они замолкают.       Убегаю прежде, чем меня поймают за подслушиванием. Вынужденно прохожу мимо столиков и натыкаюсь на одноклассника. Толга оборачивается ко мне, обводит взглядом и протягивает руку.       — Потанцуем? — говорит он, уже хватая меня за локоть.       — Нет, я спешу, — негодую я, вырывая руку.       — Канату ты быстро сдалась! Или не хочешь танцевать с более милым парнем?       — Не смей говорить о Канате! — ударяю его по щеке. — Ты мизинца его не стоишь!       Он замахивается в ответ, и я инстинктивно зажмуриваю глаза, вжимая голову в плечи. Но удара не следует. Приоткрываю один глаз и вижу рядом с собой Каната, перехватившего руку ненавистного мне собеседника. Его глаза сверкают огнем. Он едва сдерживается, чтобы не сломать руку Толги здесь и сейчас.       Слеза катится по моей щеке. Не смотря на те слова, что вырвались из его уст в мой адрес, он спас меня.       — Тебя не учили, что поднимать руку на девушек нехорошо? — со злостью выдавливает Канат Толге, дыша ноздрями.       — Это была шутка, Канат, ты же меня знаешь!       Не могу слышать их. Зря я сюда пришла. Слишком больно видеть Каната рядом без возможности поговорить с ним, прикоснуться или поцеловать. Я так больше не могу.       Делаю два шага назад и врезаюсь в официанта. Полный поднос бокалов с шампанским летит на меня. Пара осколков даже врезаются в руку. Зажимаю плечо, чтобы остановить кровь, но ничего не получается.       Бекир подлетает ко мне и ужасается от внешнего вида. По его взгляду сужу, что царапины у меня появились даже на лице. Он пытается увести меня, но кто-то резко выхватывает его руку из моей. Если вечер не мог закончиться хуже, то сейчас это точно происходит. Канат ведет меня к своей машине торопливыми шагами. Не могу понять — это от раздражения или беспокойства.       — Постой, — пытаюсь остановить его, — меня Бекир отвезет.       — На самокате? — выплевывает Канат, открывая передо мной дверцу.       — Не утруждай себя, если тебе так противно мое общество.       — Я тороплюсь, потому что у тебя вся рука в крови. Будь ты даже бездомной собакой, я все равно свез бы тебя в больницу, — выговаривает Канат, заводя мотор.       — Я все тут испачкаю, — озираюсь по сторонам, а зуб на зуб не попадает, потому что все платье в шампанском. Пытаюсь не думать про сравнение с собакой.       — Накинь это, — передает мне пиджак мой внезапный водитель. — Ты замерзнешь.       Ничего не отвечаю. Набрасываю пиджак на плечи. Он пахнет Канатом и вызывает дикое желание заплакать. Не могу себе этого позволить перед причиной слез. Руку сильно жжет, пугающий осколок торчит из предплечья. И как меня угораздило?       Мы доезжаем слишком быстро. Надеюсь, я не теряла сознание от вида крови, потому что моргнуть не успела, как больница оказалась перед глазами. Канат обегает машину и выводит меня, держа за руку. Я бы никогда так не сделала, но он, едва переступив порог здания, кричит так, будто привез меня в реанимацию. К нам подбегает медсестра, на ходу спрашивая, что случилось.       — А вы не видите? Помогите ей! — нервничает Канат, и я его не узнаю.       — Я врезалась в официанта, у меня несколько осколков, — поднимаю руку, и пиджак падает с моих плеч, открывая раны.       — Идем, вас осмотрят, — хмурится женщина.       Оборачиваюсь на Каната. Вид у него крайне взволнованный, от этого по телу растекается приятная волна тепла. Он нервно взъерошивает волосы и шумно выдыхает, оставаясь в фойе. Меня избавляют от двух крупных осколков и хотят забинтовать руки, но я шиплю от боли: мелкие осколки врезались в нескольких местах, и их так просто не обнаружить.       — Специалист будет только утром. Советую вам остаться в палате до этого времени, — констатирует медсестра.       — Но как же я…       — Не переживайте, могу выдать вам больничную одежду, — проследив за моим взглядом, сообщает она.       Медсестра провожает меня в палату и оставляет переодеться. Беру в руки больничный халат и хмыкаю: ничего глупее не видела. Как его вообще возможно завязать на спине? За неимением альтернативы сдаюсь и снимаю платье. Накидываю этот халат и чувствую себя хирургом. Дверь в палату открывается, едва я успеваю кое-как завязать нижнюю часть. По обнаженной спине пробегает холодный поток воздуха.       — Вы не могли бы мне помочь, потому что… Ох!       Это не медсестра. Канат смотрит на меня немигающим взглядом. Я тоже застываю на пару мгновений, потому что таю от этих глаз.       — Я думала, это врач, — тихо произношу потом, прижимая к себе ткань одежды.       — Ты остаешься здесь? — прочистив горло, задает вопрос Канат.       — Мне сказали, что сейчас нет специалиста, а несколько осколков остались. Можешь позвать кого-нибудь помочь мне? — показываю ему на свою проблему пальцем.       — Я сам могу это сделать, — сокращает между нами расстояние мой нежданный посетитель.       Вздыхаю и поворачиваюсь к нему спиной. Канат убирает мои волосы вперед медленным взмахом руки. Он невесомо касается моих плеч, и я набираю побольше воздуха. Его пальцы обжигают спину, когда случайно задевают меня. Стою, не шелохнувшись и не говоря ни слова. Все происходит так медленно, будто время застывает. Прикрываю глаза, откладывая этот момент в памяти. Канат отходит на шаг, и ко мне возвращается самообладание.       — Прошу тебя, объясни, в чем моя вина? — не оборачиваюсь я.       — Ты до конца решила доиграть, Эким?       — Это Лейла? Она что-то сказала тебе?       — Она здесь ни при чем. Я и сам догадался.       — Канат! — поворачиваюсь к нему. — Она записала наш разговор в музклассе?       — Серьезно? Она? Эким…       — Ты не веришь мне, но сразу поверил Лейле? — не сдерживаюсь и повышаю голос.       — Как я могу тебе верить после этого? Эким, прошу, просто не возвращайся больше в школу и забудь все это! — вторит за мной любимый.       — Здесь что-то не так. Я не верю тебе. Я тебе не верю, Канат! — хватаю его за ворот рубашки. — Скажи, что не любишь меня! Скажи…       — Я никогда тебя не любил, — выдавливает Канат медленно, будто уверяя и самого себя. — Это была игра.       — И я проиграла, — шмыгаю носом и смахиваю слезу.       Позволяю слезам пролиться, как только дверь в палату закрывается. Оседаю на кровати, а потом сворачиваюсь в клубок. Клубок боли и грусти. Мои рыдания слышно, наверное, на улице, но мне плевать. Даю эмоциям вырваться.       Игра. Чертова игра…       Вздрагиваю, когда хлопает дверь. Мама бросается ко мне и тут же заключает в объятия. Теперь мои слезы ручьем стекают на ее плечи. Она спрашивает меня, что случилось, больно ли мне, почему я все еще здесь. Говорит, что видела Каната в коридоре, и его состояние не намного лучше моего. Слышу его имя, и у меня словно тумблер срывается.       — Скажи, чтобы он убирался! Скажи, чтобы ушел! — кричу я.       — Девочка моя, — целует меня мама в макушку. — Все пройдет, все будет хорошо, я с тобой!       — Скажи, чтобы он убирался.       Повторяю эти слова, пока гнев не утихает. Мама гладит меня по голове, это успокаивает. Она укладывает меня, как в детстве, пока мои глаза не слипаются. Не слышу, как она уходит, и уходит ли вообще.       Сквозь сон ощущаю мягкое поглаживание по щеке. Не могу различить, снится ли мне все. Только это не мама. Канат шепчет мне, что сделает все, чтобы я была счастлива, только этого не может быть с ним. Шепчет, что принес в мою жизнь только боль. Что не умеет любить. Что так будет лучше для меня.       Когда я открываю глаза, рядом уже никого нет.