сделай мне сладко.

Утро понедельника всегда дико тяжёлое, если помнить, что это утро понедельника. Олег помнит об этом всегда. Рома хуй клал на понедельники и то, что его, видите ли, должно что-то беспокоить в это волшебное время. Олег крепится, пьёт кофе, крепкий, как его стояк с утра, принимает ледяной душ и восхищается Ромой и его непробиваемым похуизмом. Последнее помогает лучше всего. Они проводят на студии весь день. Сконцентрированные, собранные, но иногда шутят так, что потом оба отдышаться не могут. Мысленно ругают себя за это – альбом сам себя не запишет, но кайфуют от того, что могут быть настоящими друг с другом – иногда философами круче Аристотеля, иногда полнейшими дураками. Два часа, четыре, шесть пролетают незаметно, будто бы они только приехали. Единственное, что меняется – футболки Олега. Он выкидывает на кресло рядом с Роминым столом уже вторую – взмок так, что хочет записываться вообще без неё. – Ром, ты, наверное, будешь считать меня конченным.. – Олег собирается спросить его, не будет ли Англичанин против, если он снимет мокрую футболку и не станет надевать ничего вместо неё. – Я уже считаю тебя конченным, – поднимает на него взгляд Рома, сидящий меньше чем в паре метров от Олега, но за толстым стеклом. – Просто класс, – Олег разъёбывается, как школьник. Видимо, слишком выложился. – Так это охуенно. Не вздумай становиться нормальным, иначе тебе пизда! – И он шутливо грозит ему указательным пальцем. Олег смотрит на его силуэт за стеклом – половину вообще не видно из-за огромного монитора на столе перед ним, а то, что удаётся разглядеть, такое блёклое и размытое, что Олегу хочется прищуриться, лишь бы только качество картинки повысилось. Он в любимых чёрных узкачах и любимых старых кедах, в футболке с каким-то мультяшным зомби и с огромными наушниками на взмокшей шее. Три стены рядом с ним обиты чем-то мягким, на вид материал был будто весь из угловатых конусов и ромбов, но Олег знает, что на ощупь он приятный, а грани конусов совсем не острые. Олег думает, как сладко было бы въебаться в них лбом – чисто по приколу. Мозг бы, наверное, прихуел от такого контраста внешнего вида и текстуры. – Так чё ты хотел? – Рома вырывает его обратно в холодный серый мир из фантазий о психушке. Савченко нужны пара секунд, чтобы влететь в реальность и снова привыкнуть к ней. – А, да я, короче, ничего, просто рифму тупую придумал. Рифма говно, даже говорить тебе не буду. Самое интересное то, что Олег точно знает, что Рома бы понял, если бы он решил рассказать ему про свои фантазии с мягкими стенами. И про футболку тоже. Но что-то грызёт его изнутри настолько, что язык просто не поворачивается в пасти, чтобы хоть что-то произнести. – Готов, – говорит Англичанин, выжидает пару секунд и беззвучно щёлкает пальцами в воздухе, а потом отправляется рыскать по любимым лабиринтам звуковых дорожек на своём мониторе. Олег ведёт горячими плечами, поднимает наушники и начинает петь. Сладко, как и всегда. Плавно, ровно, глубоко. «Ты как сирена», – думает Англичанин. «Если дашь себя поцеловать, я дам тебе разорвать себя на части и разъебать мою голову о скалы». Олег и правда весь стихия и сладкий голос. Когда Англичанин понимает, что пропустил уже секунд тридцать из того, что пел Савченко, он мысленно бьёт себя по щекам и возвращается в мир программы на мониторе. Они пишутся ещё полтора часа. Они делают паузу, Олег говорит, что может ещё, Рома не уверен, что стоит разрешать ему это делать. Савченко всегда пишется на износ, про себя не думает, из-за чего часто просыпается вообще без голоса и не разговаривает потом пару дней. Иногда он говорит Англичанину, как же ему повезло встретить его и как он бы не хотел сейчас продавать картошку в Маке. В низеньком холодильнике в их студии заканчивается всё, что можно было бы выпить. Какая-то еда ещё, кажется, оставалась, но ни пива, ни воды нет. Англичанин подрывается сходить хотя бы за парой бутылок прохладительного в ближайший магазин. – Скоро буду, – бросает он перед тем, как вылететь из студии. Савченко только рад, что Рома ушёл. Он вешает свои огромные наушники на микрофонную стойку и выходит из контрольной комнаты в шумную гудящую аппаратную. Снимает промокшую насквозь футболку, кидает на кресло к двум другим и ложится на диван прямо в кедах. Олегу интересно, почему во всех студиях всегда одинаковые чёрные кожаные диваны – будто на хате у кого-то, кто проводит кастинг в порно. Если сейчас он проходил бы кастинг, он бы точно прошёл, без вопросов. Вписался бы просто блестяще. На роль того самого мужика, который спит на смятом покрывале, пока кто-то бездушно берёт его даму прямо рядом с ним. **** Тем же вечером Олег уже в элитном Минском клубе. Рома обещал приехать к десяти, сейчас доходит половина двенадцатого, а Олег доходит до того состояния, когда ему совсем похуй на время. Он хочет поговорить со знакомым барменом, излить ему душу и справиться о его жизни – Олег ценит равноправие, но того весь вечер забалтывает какая-то сказочно бухущая взрослая дама – вроде и жалуется на жизнь, но вроде и клеит его таким способом. Вместо Димы, с которым Олег разговаривал уже чёртову дюжину раз и из рук которого принимал дары Диониса втрое чаще, компанию ему составляет какой-то мужик. – Уважаемый, можно нам повторить? – Взмахом руки в воздухе мужик подзывает официанта. «А Ромка всегда пальцами щёлкает, когда это делает» – думает Олег и начинает улыбаться, что его спутник принимает на свой счёт. «Куда ты, блять, пропал» – не может перестать думать о Роме. Собеседник представляется ему Стасом. Выглядел он взрослым и обеспеченным – взрослым в плохом смысле, когда бы Олег сказал это вместо комплимента. Скучным, сдавшимся, смирившимся с правилами и принявшим их. «Ёбанные взрослые, всем только жизнь портят» – думает Олег, не доставая из глубин сознания мысль о том, что самому скоро тридцатник. Но взрослым он себе считать не позволит, даже когда ему стукнет тридцать, пятьдесят, девяносто. «Или быть радостным долбоёбом всегда, или из дробовика в лицо». – Я вот путешествовать люблю, – Стас говорит уже двадцатую скучную херню за вечер, словно читает свою анкету в Тиндере. – Последний раз останавливался в отеле в очень необычном месте в Дубае. Весь район сверху выглядит, как большая пальма, Пальма Джумейра. – Он открывает галерею на своём телефоне и показывает Олегу дико скучные, одинаковые фотки с собой – реклама турагенства, портфолио фотографа в посредственном салоне, но точно не настоящая жизнь интересного человека. На каждой фотке Стас улыбается, и из-за своих щёк становится похож на большого бурундука. Олег снова улыбается собственным мыслям. – Круто, – только и может выдать он. – Был там когда-то? – Нет. Я не особо где был, если честно. – А хотел бы? – Да как-то не очень. Мне и у нас нравится. Если найду серьёзную работу, – хуй он найдёт себе серьёзную работу, думает Олег, уж лучше в Мак или на заправку, – может, и полетаю, мир посмотрю. – А у нас где был? – Стас, кажется, рассчитывает услышать про какие-нибудь базы отдыха или самые богатые отели в Беларуси, но слышит нечто другое. – В Могилёве вот недавно был, очень понравилось. – Стас смотрит на него из-под насмешливо изогнутых бровей, думает, что Олег шутит. Но Олег абсолютно серьёзен. – Там охуенно на самом деле. Липы цветут по всему городу. И там спокойно. Там не чувствуешь, что должен дотягиваться до чьей-то планки. Мне реально зашло. – Он уже мысленно гонит на себя за такой высокий уровень искренности хуй пойми с кем. Но в Могилёве ему правда было очень хорошо. – Ты такой необычный, – Стас чуть наклоняется, сидя перед ним. По-блядски мешает трубочкой остатки коктейля в своём бокале, «грустные, как твоя жизнь» – думает Олег. – Хочешь ещё что-нибудь выпить? – Да нет, я уже всё, что сегодня хотел, попробовал. – «Особенно то, какая же унылая на вкус и на вид та самая заветная взрослая жизнь». – А если не выпить? – А что у тебя есть? «Рома, блять. Ну вот где ты. До чего мне приходится опускаться просто потому, что ты съебал». – Хочешь мишку? Олег думает, что ослышался. – Типа плюшевого? – для него Стас выглядел ровно как тот долбоёб, который мог подарить кому-то суперогромного и супербесполезного плюшевого медведя больше человеческого роста. – Лучше, – его скучный собеседник тянется за чем-то во внутренний карман пиджака. Стас достаёт маленький пакетик типа тех, в которых друзья Олега заказывали серёжки для пирсинга. Рома один раз научил его тому, как такие пакетики правильно называются – какое-то хитровыебанное английское слово, которое Олег, конечно же, забыл. – Если я возьму его за лапу, он отведёт меня в Мэджик Сити? – В улыбке Олега блестит не то бухло, не то отчаяние. – Если захочешь, то конечно. – Такой быстрый утвердительный ответ не оставляет у Олега сомнений в том, что его благородный собеседник пиздит как дышит. – Окей, давай, – и Олег берёт пакетик с маленьким мармеладным мишкой из рук Стаса. Похож на мармеладки Харибо, которые он полюбил ровно с того момента, как Меган Фокс рассказала где-то в инсте о том, что жить без них не может. «Ром, это всё ты виноват» – думает Олег про себя. И правда виноват же – обещал приехать, а сам завис хер знает где, вот Олег и гниёт в этом гиблом месте вечером сказочного понедельника. Савченко достаёт мишку из пакетика и зажимает между пальцами, смотрит на свет. Обычный мармеладный мишка, никаких подозрительных признаков, не воняет какой-нибудь химией. Прозрачный и цветной, как витражное стекло. «Если посмотреть через него на жизнь Стаса, она, может, и покажется интересной». Олег кладёт мишку в рот и пару секунд держит на языке. Ничего, никакого постороннего вкуса. Обычный жевательный мармелад. Ему уже настолько похуй, что он разжёвывает и быстро глотает перемолотого собственными зубами мишку – прямо как жизнь Стаса после челюстей мира взрослых людей. Первые несколько минут ничего не меняется. Олег ждёт, что начнёт видеть летающих по клубу зубастых воздушных змеев, как с ним однажды случилось после кубика сахара с улицы Амстердама. Ждёт, что станет тепло и расслаблено, что руки станут будто из сахарной ваты – лёгкие и словно на волокна распадаются, расслаиваются. Вместо этого ему становится хуёво, даже хуже, чем было весь вечер. Голова начинает болеть, в висках шумит пульс, тело покрывается липким потом под одеждой. Он весь в мурашках – его волосяные луковицы будто пытаются дотянуться до центра управления в мозгу и прокричать ему «Олег, ты долбоёб!». Ему хочется расстегнуть рубашку, выкинуть ремень, расстегнуть брюки и рассесться, как какой-нибудь пенсионер после обжираловки в Новогоднюю ночь или на юбилей. Олег вообще не думает, что мишка, которого ему дал Стас, и должен был вызвать этот самый эффект, а далеко не сделать ему приятно своими мягкими мармеладными лапами. – Тебе нехорошо? – Стас смотрит блестящими глазами и будто даже беспокоится о нём. Олегу стыдно – тот ведь, наверное, и правда хотел помочь ему расслабиться, а он выглядит так, будто сейчас откинется, долбоёб эдакий. – Перепил наверное, – сглатывает и глухо отвечает Савченко. – Хочешь, можем пойти наверх, приляжешь. – Бля, давай. Олег встаёт на секунду и падает обратно – голова кружится, чёртов пол уходит в сторону из-под ног. Он проводит рукой по шее и расстёгивает верхнюю пуговицу на своей рубашке. Стас поднимается со своего места напротив него. – Ты позволишь? – Звучит галантно, участливо. «Какой же он хороший, а я мудак» – думает Олег. Он думает о том, как на следующее утро он расскажет об этих мыслях Роме – он, наверное, обнимет, по волосам потреплет, но и пиздюлей ввалить захочет – тоже мне дева с запущенным Стокгольмским. – Без вопросов, – отвечает Олег. Стас подходит к нему, наклоняется и приобнимает сбоку, помогает встать. Одну руку Олега закидывает себе на плечо, и ладони у него горячие и потные, Олег это даже через рубашку чувствует. «Боров, блять» – проносится у него в мыслях. Олег удивляется тому, что он всё ещё может подняться по лестнице, даже с помощью чужого человека. Ему не становится намного хуже, чем стало сразу, но руки и ноги и правда становятся сладкой ватой, он всё ещё их контролирует, но в мышцах вообще не остаётся силы. Они доходят до комнаты, в которой обычно раскладывают красивых девочек и мальчиков – Олег слышал байку о том, как кто-то однажды развёл бармена Диму, но в той истории это точно была не дама. Эта комната точно не для того, чтобы укладывать в ней проебавшихся кретинов вроде него. Стас помогает ему сесть на кровать, застеленную бледно-голубым шёлковым покрывалом. Олег даже не думает о том, что координации в пальцах хватит на то, чтобы развязать шнурки на узких кедах, и поэтому ложится на покрывало прямо в обуви. Стас не делает ему ничего плохого, только заботливо помогает опуститься на кровать и сразу отстраняется, а потом идёт обратно к двери. «Такой хороший» – думает Олег. «Надо будет завтра написать ему и сказать спасибо». Он понимает, что ему пиздец, когда слышит, как Стас закрывает дверь на замок, поворачивается к нему и снимает пиджак. – Сделаешь мне сладко? – Стас звучит так же, как и весь вечер. Это пугает больше всего. – Чего блять? – Олег с трудом пытается подняться с кровати, на которую с облегчением рухнул десять секунд назад. – Ну, я уже сделал тебе сладко сегодня, теперь твоя очередь. – Стас расстёгивает блестящие запонки на манжетах своей рубашки, и Олег уверен, что им хочется выскользнуть из его потных пальцев. – Пошёл ты нахуй, – у Олега почти нет сил, но он всё такой же смелый мальчик – Рома бы гордился. «Рома». – Нет, пойдёшь сегодня ты, – он расстегнул уже три верхние пуговицы. «Долбоёб, долбоёб, долбоёб, долбоёб, долбоёб». – Иди клей каких-нибудь девочек внизу, отъебись от меня. – От тебя будет сложно отъебаться, ты мне очень понравился. Где, говоришь, тебе было хорошо? – В Могилёве. – Сука, это ведь был не серьёзный вопрос. А у Олега только этот образ и всплывает в голове – Ромина квартира, его умная кошка, мороженое и запах лип повсюду. – Сделаешь, чтобы мне было хорошо, как и тебе тогда? – Хуй тебе. Олег поднимается на ноги, начинает пошатываться, но каким-то сказочным чудом не падает. Стас подходит к нему и кладёт свою мерзкую горячую влажную ладонь ему на щёку. Олег замахивается и хочет въебать ему кулаком по лицу, но Стас ловит его руку – по нему и не скажешь, что он так может вообще – заламывает её Олегу за спину, отчего Савченко оказывается к нему спиной, и бьёт ногой по его колену сзади. Олег падает коленями на пол и, кажется, расшибает их, а Стас тянет его руку всё выше, словно сейчас из сустава выбьет. – Хватит, блять, – шипит Олег где-то с уровня пола. Стас послушно отпускает его руку, отчего острая боль всё равно никуда не уходит. – Хочу, чтобы ты сделал мне сладко. – Хочу, чтобы ты пошёл нахуй. Олег разворачивается к нему лицом, сидя на полу и опираясь одной рукой на поверхность за собой. Смотрит снизу вверх, но смотрит гордо, не боится. Первый удар по лицу кажется ему не таким уж и болезненным – наотмашь, раскрытой ладонью. Олег быстро поворачивает лицо обратно, даже за щёку не хватается. Второй приходится кулаком в нос, и Олег через слой жидкой солёной боли чувствует, что видит звёзды даже в этой давно высохшей луже. Кровь стекает по губам на подбородок, стекает на шею, впитывается в край его рубашки. Стас бьёт ему коленом под подбородок, отчего Олег отлетает на полметра назад. – Если не сделаешь мне сладко, я найду и заберу твоего мальчика из Могилёва. «Откуда, блять, он про него знает? Откуда он знает про Рому? Я ведь про него ни разу не говорил сегодня». Олег думает, что, может, он уже не помнит половину того, что произнёс за этот вечер. Всё лицо мокрое, солёное, пахнет железом прямо под носом. Он вытирает губы воротом рубашки, отчего тот моментально пропитывается его тёплой кровью. Олегу страшно. Страшно, что он не помнит всего, что сделал за сегодня. Страшно, сколько всего он рассказал. Страшно, что кто-то из знакомых Стаса уже едет к Роме. Страшно, страшно, страшно. – Будь умницей, открой ротик, – Стас стоит над ним, расстегивает пуговицу на брюках. Расстегивает ширинку, спускает край дорогого шёлкового белья, достаёт свой член. «Короткий, как твоя фантазия». Олег думает, что это хороший знак – то, что он ещё может шутить. Или что это точно конец света, по крайней мере, лично для него. – Вот так, хороший мальчик. «Какой же свиньёй надо быть, чтобы у тебя на такое ещё и стоял, я же страшный как пиздец сейчас». Стас медленно надрачивает себе перед его лицом. – Хочешь что-то сказать мне? – Убирает ладонь со своего члена, тянется к подбородку Олега. – Ромка, – Олег задирает подбородок к потолку, открывает рот и закрывает глаза. «Слава Небу, Ромка этого не видит». Он ждёт, что сейчас снова будет больно, а вкус его крови разнесёт по всему его рту и горлу и, наверное, даже в желудок. Он сглатывает. Чувствует пальцы у себя под подбородком – сухие, ледяные. – Олеж, Олежа, – Рома наклоняется над ним, гладит его лицо ласково, успокаивающе. Олег распахивает мокрые глаза. Всё его лицо горит, по щекам текут слёзы. Он не издаёт ни звука, но успокоиться не может, его трясёт дико, ногти скребут по искусственной обивке кожаного дивана. Рома стоит на коленях рядом с ним. – Рома, блять. Он бросается Англичанину на шею и обнимает его, как школьница после концерта. Тянется к нему, прижимается, своими слезами его футболку пачкает. Олег всё ещё в студии, всё ещё на диване для порно-кастингов. Вырубился, видимо. Точно переработал. «Нельзя же так, пиздец. Прав был Рома. Есть надо, пить надо, спать надо и не работать по восемь часов без перерыва, какой же долбоёб, твою же блять мать». Рома обнимает его ласково, бережно, гладит по взмокшей насквозь спине, аккуратно подцепляет футболку за края, снимает её с Савченко, кидает на пол за диваном. Отстраняется, наклоняется назад и тянется рукой за чем-то, что Олег не видит, двигает по полу большой винтилятор и включает, направляет на Савченко. Англичанин встаёт на ноги и идёт к большим белым пакетам у самой двери. Достаёт какую-то серую банку, к Олегу возвращается, открывает, протягивает ему. – На, попей. Олег кивает. Он перестал плакать, но его щёки ещё не высохли. Он выпивает какую-то сладкую газировку из банки почти сразу же. «Сделай мне сладко», эхом раздаётся у него в черепе. Олег отряхивается от этой мысли. Теперь ему холодно от сильного потока воздуха на мокрой коже, теперь он, наверное, заболеет, а горло уже саднит – голос посадил, но Олегу похуй. Олег просто рад, что та херня ему приснилась. – Ром, я такой долбоёб. – Олег гладит его пальцами по щеке, но не решается тянуться к нему – думает, что Роме будет противно. – Всё нормально. Рома ловит его ладонь на своей щеке и прижимается к ней, легко проводит по ней губами. – Нет, Ром, ты не понял, я правда долбоёб. – Олег серьёзно верит, что довёл себя до такого состояния сам. – Окей, ты долбоёб. Но это ничего не меняет, ты всё ещё мой долбоёб, и мне похуй, сколько ещё хуйни ты натворишь. – Ромка, – и Олег, на щеках которого уже меньше влаги, а внутри почти целая банка лимонада, тянется к сидящему на полу Роме. – Иди сюда, пожалуйста. Рома поднимается и залезает на диван, прижимается спиной к чёрной искусственной коже. Олег забирается к нему на колени и обнимает за шею. – Ром, прости. – Ничего страшного. Но записываться мы на сегодня закончили. Я выключу всё. – Рома порывается встать. – Нет, подожди. – Олег обнимает крепче, дышит в его русую макушку, надышаться не может. – Давай попозже. – Окей, – коротко отвечает Рома. Гладит Олежу по бёдрам, спине, подушечками пальцев проходится по выпирающим позвонкам – совсем похудел, не ест ничего. – Давай попозже. Он неимоверно ласково берёт Олега за подбородок, будто касается крыльев мотылька, притягивает к себе и целует. И темнота, которая всегда пыталась дотянуться до них обоих, снова остаётся за своей зеркальной пеленой.