***
— Я ненавижу контролеров! – сказал Александр, вспоминая, что его слова о том, что часовой "ведет себя странно", были недооценкой века. Он видел, как этот человек покончил с собой у него на глазах, и все, что он мог чувствовать — радость, потому что шепот в его голове был таким далеким. Его сопротивляемость к излучению была намного больше, чем он мог предполагал, даже несмотря на боль, раскалывающую его голову. Он должен был оплакивать погибшего солдата, но он не мог перестать думать о том, что это значит для него или других сталкеров, которые должны были получить свою порцию, когда придет время. ... Или он воображал, что находится в безопасности, ибо не мог слышать этих звуков, но на самом деле он был в еще большей опасности? — Разве мы все не чувствуем эту ненависть? Нас не учили бороться с ними , – ответил Ковальский, закрывая дверь.Теперь они остались одни в его кабинете наверху Прачечной, наконец, оторвав Александра от его мыслей. — Мы вновь потеряли людей... — Зато, с этим разобрались!– Дегтярев надеялся, что больше их не будет. Как он знал контроллеры обычно ходят поодиночке. Возможно, он мог ошибаться… — Верно. Я благодарен вам за помощь, майор.– Это звучало так формально, но, возможно, разум Александра уже был достаточно поврежден, чтобы представить подтекст стоящий за этим. Он так нуждался в этом после того, как не смог спасти часового. — На колени. Это должно было быть унизительно. Точно не сейчас. Это просто было не то, к чему он привык, потому что Тесак не хотел, чтобы он был тихим и покорным. Это было похоже на взрывы под его кожей, вызванные приказами и командами, но от этого ему не стало хуже Дегтярев закрыл глаза, прислушиваясь к шагам Ковальского по полу, кружащего вокруг него. Он не знал, чего именно ожидать или что его ждет, но это его не пугало.Это было безопасно по сравнению со всем, с чем он столкнулся в Зоне. Рука, схватившая его за волосы, оттянула его голову назад, обнажила горло и сделала его более уязвимым, когда Ковальский остановился, чтобы встать перед ним. — Ты очень хорошо справляешься, Саша. Александр сглотнул. — Спасибо, полковник. — Ты заслуживаешь награды.– Рука Ковальского на его щеке стала холодной, так как ситуация заставила Александра почувствовать себя очень жарко. Кончики пальцев скользнули по краю его челюсти, следуя вдоль шеи, и какая-то извращенная часть его хотела почувствовать, как Ковальский сжимает его руку вокруг нее и не отпускает. — Что я могу сделать для тебя? Он знал, чего хотел, и чего он не мог просить. Что-то в нем было искажено и сломано. Что-то внутри него желало, чтобы Ковальский ударил его, бросил на пол, пнул его, чтобы он боялся, что что-то треснет и снова даст ему прилив сладкого адреналина. И все же он не мог спросить об этом. Не от полковника, который потерял так много своих людей, в чьей информации нуждался Александр, и который не хотел бы причинить ему боль. Итак, Александр попросил следующую вещь. — Не могли бы Вы позволить мне остаться здесь еще немножко, сэр? — Конечно.– Ковальский выдохнул смешок, в котором слышалась нотка сожаления. — Я почти надеюсь, что ты допустишь хоть малейшую ошибку, чтобы я мог тебя наказать. Он не совершал бы ничего, кроме ошибок, если бы это дало ему то, к чему стремился его разум, но Александр не стал говорить этого вслух. Он не получил бы того, чего хотел. Ковальский достаточно долго служил в армии, чтобы знать все самые бесполезные и скучные наказания, какие только существуют.***
— У меня есть информация, что наемники ищут секретную лабораторию в Припяти, –Упоминание наемников заставило Дегтярева почувствовать... что-то. Он не был уверен, как назвать эту эмоцию, которая давила ему на грудь. — Секретная лаборатория здесь, в Припяти?– Трудно было сказать, звучал ли Ковальский более саркастично или устало. —Откуда у тебя эта информация? Это был непростой вопрос. Александр попытался вспомнить, где еще он читал или слышал об этом, кроме КПК Тесака посреди ночи, чувствуя себя больным и слабым. Если бы он сказал, что позаимствовал КПК наемника, Ковальский бы посмеялся над этим. Это было смешно, даже если это была правда. Это вызвало бы много подозрений, хотя он ничего не должен Тесаку. Этот человек был обязан Александру своим здравомыслием и всеми теми одинокими часами, когда он скучал по его прикосновениям, черт возьми! — Из записной книжки наемника на Затоне.– Там что-то говорилось о лаборатории, верно? Не похоже, что Ковальский узнал бы, если это было не так. — Этот факт также подтверждается историей, которую я слышал от другого сталкера. — Отлично.– Ковальский кивнул, но в его голосе что-то было. Что-то, что показало, будто он в чем-то сомневался. — Ты случайно не знаешь что-нибудь еще? Он не мог сказать правду. Он мог случайно выболтать что-нибудь, какой-нибудь факт, который не имел никакого отношения к этой миссии. Он выглядел бы скомпрометированным, хотя ничего подобного не произошло. Сглотнув, он попытался придумать что-нибудь, что было бы действительно полезным. — Центральная лаборатория.– Снова стало легче дышать. Что-то конкретное, ничего смешанного в ночи, чего не должно было случиться. — Я смог найти координаты во время моего расследования. — Если это правда, это означает, что у нас есть еще один враг помимо зомби и фанатиков... Александр не мог вспомнить остальную часть их разговора. Он пришел в себя, только когда встал на колени, его челюсть болела, вкус на языке был горьким. Так было лучше, так он чувствовал себя спокойнее. В кого бы он ни должен был стрелять, он это сделает. Кто бы ни появился в прицеле его пистолета. — Это Ковальский. Мне нужно, чтобы ты сопроводил майора.– Он взглянул на Александра через рацию, которую держал в руках, разговаривая с ним, а не с одним из своих людей. — Несколькими неделями ранее у военного подразделения была небольшая перепалка с наемником Тесаком и его людьми. Жертв не было, но это не значит, что мы должны быть менее настороженны. В команде что-то изменилось, достаточно, чтобы майору начали лезть в голову сомнения. Он надеялся, что доверие к нему не пропало, ибо ему не хотелось добиваться его снова, и, возможно, терять более значимые вещи . Он надеялся, что это не Тесак появился, чтобы обменять информацию, но… Он бы не потерпел неудачу. Это была его ответственность; он не станет сдаваться, пока миссия не будет выполнена, либо он просто прикончит себя.***
В ушах у него все еще звенело, а все тело было в синяках от предметов, которые в него бросали бюреры. Все болело и ныло. Дегтярев сильно устал после нескольких дней без достаточного отдыха, просыпаясь посреди ночи с тех пор, как прибыл в Припять. Казалось, что его натерли до нитки, ему нужно было что-то еще, чтобы помнить, что он жив и все еще дышит. Он все еще был здесь, зная больше, чем следовало, но недостаточно. — Вы хотели поговорить со мной, полковник. Ковальский не повернулся, чтобы посмотреть на него. — Закрой дверь. Эта простая команда заставила сердце Александра биться быстрее; надежда, ожидание и страх. — Что-то не так? Ковальский усмехнулся. — Что не так? Это был очень глупый вопрос от Александра, но иногда все шло наперекосяк, когда хуже уже быть не должно. — Я могу Вам помочь?– Он действительно хотел помочь, сделать что-то со своим ноющим телом и доказать самому себе, что он может продолжать. Ему не хватало прикосновений, тепла чего-то живого, что не заставило бы его чувствовать, что его голова взрывается или что его ударило током. Если бы ему предложили больше никогда не видеть аномалию Теслы, он бы в мгновение ока ухватился за это предложение. Ковальский повернулся, скрестив руки на груди, и Александр понял, что не получит того, что ему нужно. Усталое, если не холодное выражение лица было отталкивающим. Быть может, Ковальский узнал о том, насколько испорчен майор. — Майор, одна из ваших задач - установить связь со штабом. Учитывая ситуацию, в которой мы оказались, это должно быть вашим приоритетом с этого момента.– По крайней мере, Ковальский все еще доверял ему в этом. Может быть, еще не все потеряно, если им придется сражаться еще немного. Ковальский вздохнул, отвел взгляд от него и глянул на радио на столе, будто надеясь, что оно вот-вот оживет. — Прошу, сделай мне одолжение: пожалуйста, найди моих мальчиков. Александр хотел улыбнуться, отпустить ужасную шутку, по типу “как скажешь, папочка” и посмотреть, к чему это приведет, но он заметил беспокойство во взгляде Ковальского, каким усталым он выглядел. Что-то между ними было не так, и Дегтярев понятия не имел, что это было. Было бы несправедливо усложнять все для полковника, который потерял так много. Он согласился снова пойти в одиночку, подвергнуть свою жизнь опасности, так как это было то, что он делал лучше всего. Когда он спустился по лестнице, он увидел, что Гарик ушел, и не мог не задаться вопросом, была ли связь между этим. Гарик был там, на Янове; он провел так много времени в этом бункере, и если он что-то видел, или Германн ускользнул от каких-то деталей, таких как выздоровление Александра в том же месте, которое занимали Тесак и его люди— Перестань думать об этом.***
Было нелегко переварить всю свалившуюся информацию. Воздушные аномалии не были неожиданностью; просто не было доказательств до того, как Стрелок не поведал им об этом. Грохот выброса все еще отдавался в конструкциях здания, но он больше не боялся его. Способность выживать при выбросах, должно быть, одна из причин, по которой он был таким. Какая-то часть его разума оставалась тихой, как будто она умерла, но после становилась все более и более заметной, однако это спасло ему жизнь. Он не мог не задаться вопросом, сможет ли он когда-нибудь оставаться в сознании во время выбросов, если он просто продолжит идти. Если бы он мог вернуться, когда все это закончится. Шум радио был отличным знаком, голос звучал почти без помех. Александр выслушал, как Ковальский объяснил, почему они ждали окончания выброса, и рассказал в чем была проблема. — Хорошо, выслушайте. Операция "Фарватер" была передана в ведение СБУ. Майор Дегтярев рядом? Александр оживился, услышав свое имя, не зная, чего ожидать. Он не провалил свою миссию, но она длилась долго. Дольше, чем хотелось бы. —Да, - ответил Ковальский просто и коротко, его тон ничего не выражал. Казалось, что штаб-квартира спланировала все заранее. — Отлично. С этого момента он командует. Это не дало бы ничего нового для миссии. Александр, ныне командующий этой миссией, спас бы их не лучше, чем Ковальский. Тем не менее, все, что он мог сделать, просто принять это, избегать взгляда Ковальски, слушать инструкции из штаба и готовиться к их выполнению. У них оставалось меньше суток, вертолеты уже прилетели, чтобы вернуть их как можно скорее после предыдущего выброса. — Майор. Могу я поговорить с тобой? Александр посмотрел на Ковальского, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет, но все же кивнул. Он не знал, как много руководство миссией значило для Ковальского, возможно, совсем ничего после того, как он потерял стольких. Тем не менее, майор не хотел, чтобы это выглядело так, будто он украл операцию, надеясь на славу, когда не оставалось ничего другого, кроме как сбежать из города. Хотя всем должно быть все равно, но Дегтяреву казалось, будто каждый взгляд в его сторону был осуждающим. Он не заслуживал этой должности, увы это был не его выбор. Звания ничего не значили в Зоне, но это не означало, что они не имели значения в головах солдат, которые сражались так долго. Когда дверь за ними захлопнулась, Александр инстинктивно выпрямил спину. — О чем вы хотите поговорить, полковник? Ковальский сжал челюсти, но Александр не мог понять, какую сейчас эмоцию показывал полковник. У него не было названия для этого, он не боялся, но он не был в подобной ситуации раньше. Он не знал, чего ожидать, та же тенденция неизвестности следовала за ним в Зоне, и если дело было не в аномалиях и мутантах, то в том, как люди вели себя вокруг него. — Ни слова больше. Ты меня понял? Александр открыл рот, снова закрыл его и кивнул. Это было что-то новенькое. Обычно ему разрешалось называть Ковальского по званию, независимо от ситуации. Он не знал, что ему нужно было делать, поэтому он ничего не делал, стоя там, где был, ожидая следующей команды от полковника. Шаги Ковальского были тяжелыми, нагруженными чем-то, когда он подошел к окну и отодвинул одну из металлических пластин в сторону. Скрежещущий звук достиг ушей Александра и будто пронзил его череп. Щель между оконной рамой и пластиной была небольшой, но этого было достаточно, чтобы сделать комнату светлее. Свет освещал частицы пыли, плавающие в воздухе. Александру хотелось упомянуть, что теперь кто-нибудь может подстрелить их, что они были уязвимы, но он промолчал. Теперь он командовал, он должен был принимать решения, но хотел ли он этого? Нет. Ему хотелось, чтобы все встало на свои места, и бразды правления вновь вернулись Ковальскому Он хотел, чтобы Ковальский посмотрел на него и сказал, что он все сделал хорошо. — Сними свой костюм,– Голос Ковальски не дал ему возможности сделать что-нибудь еще. — Руки на подоконник и не двигайся. Было бы разумно прекратить это сейчас, открыть рот или уйти. Александр понимал, что он все еще может разорвать этот контракт, который они заключили, не сказав ни слова, он верил, что Ковальский не причинит вреда никому из своих. Тем не менее, какая-то часть его не была так уверена, и это заставило мурашкам пройтись по коже, а во рту пересохнуть. Но мысль о том, что он не может так просто уйти, немного возбуждала его. Кто бы мог подумать. Он расстегнул пряжки и молнии своего костюма, снял его и оставил там, где был. Ковальский не сказал ему снимать одежду под костюмом, поэтому Дегтярев не стал снимать ее, когда он подошел к окну, посмотрел сквозь грязное стекло и ухватился за деревянный край подоконника. Это было грубо, он, вероятно, получил бы занозы под кожу, если бы сжал ее сильнее, но он не собирался жаловаться. Наклонившись вперед и отойдя на шаг от стены, чтобы не сгибать спину, он остался там, ожидая. — Командиры так не действуют, не так ли? Александру не разрешили ответить. —Ты был полезен,– Рука Ковальски тяжело легла ему на спину, слегка надавливая, будто проверяя его реакцию. — Но не ты все это начал. Было так легко опустить торс Дегтярева, согнуть спину и заставить выглядеть его таким жалким.Как он еще должен был чувствовать себя с торчащей задницей? Но это было по-другому, не было той грубой руки, шлепающей его по заднице. Это все еще был Ковальский. — Я хотел сражаться за своих людей. Я хотел пойти туда, разобраться сам, но ты же знаешь, как работает цепочка командования. Рука на его спине поползла вниз, и Александр закрыл глаза, хотя он должен был наблюдать за происходящим снаружи, чтобы они были в безопасности. Он ненавидел мысль быть запертым, оставаться в этой комнате, отправляя своих людей на смерть. Он не был уверен, сможет ли он это выдержать, единственная причина, по которой он не беспокоился о себе, заключалась в том, что они скоро улетят из этого проклятого места, все они пробьются, и там звания не будут иметь значения. Он не смог остановить резкий вдох через нос, когда Ковальски стянул штаны, обнажив зад. Все это казалось таким знакомым. Он никогда не должен был привыкать к этому, но было так легко действовать, основываясь на своих желаниях, когда кто-то их подпитывал. Он изменился, хотя никогда не хотел этого, и было невозможно больше скрывать свои внутренние потребства. — Ты действительно позволишь мне делать все, чего я захочу, Саша? Ты не в настроении командовать?– Это было бы очень жестоко, если бы голос Ковальского не был мягким, почти печальным. Александр почувствовал, как нога Ковальского просовывается между его ног, заставляя раздвинуть их шире. Один палец скользнул вниз по щелке его зада. Это было слишком интимно, слишком сильно, и он проглотил шум, который пытался вырваться из его горла. Он не мог показать, насколько он безнадежен. — Это тот момент, когда ты должен приказать мне остановиться,– Палец прижался к нему, сухость заставила Александра прерывисто вздохнуть. — Но ты не такой хороший, как я думал, не так ли? Нет, он не был. Он был шлюхой, как и назвал его Тесак, отчаянным наркоманом, ищущим очередную дозу. Это было не похоже на него, но помнил ли он вообще, кем он был до Зоны? Палец убрали, и Александр вздохнул с облегчением и разочарованием, но не успел он наполнить свои легкие воздухом, как его голову откинули назад, и три пальца Ковальского коснулись его губ. — Ты не кажешься таким неопытным, каким я тебя представлял. Я могу узнать, что ты делал в Зоне все это время? Что бы сказало ваше начальство в штабе, если бы узнали о ваших…методах работы? Ковальский не сдал бы его из зависти. Он бы не стал. И все же Александр не был уверен. Он ни в чем не был уверен, когда брал пальцы в рот, облизывая их, чтобы убедиться, что они достаточно влажные. Он никогда не думал, что Ковальский будет таким. Кинк на власть, правила, когда они были одни, и даже минеты были другими, чем-то иным. Теперь Александр не мог ни за чем прятаться, чувствуя себя голым и не способным скрыть, насколько его мысли были грязными. Возможно, Ковальский был резок в своих словах только для того, чтобы наказать его, но его слова были правдой. Более или менее, но они точно не были ложью. Пальцы были убраны, рука Ковальского отпустила его волосы, и Александр прислоняться лбом к прохладному стеклу. Его руки не двигались, они все еще были там, где Ковальски приказал ему держать их. Он хотел выполнить одну вещь правильно, даже если он разрушит все остальное — Что, если бы все сейчас увидели тебя таким?– Спросил Ковальский, когда его пальцы вернулись, давление и влажность прикосновения заставили Александра вздрогнуть, прежде чем первый палец вошел в него. Слова напомнили ему о Тесаке, неудобные вопросы заставили его ненавидеть то, кем он стал. — Ты думаешь, что кто-нибудь из них последует за кем-то вроде тебя? Он не знал. Он хотел верить, что на него все еще можно положиться, что он достаточно хорошо сражается и что его любят как лидера, когда это необходимо. Но сможет ли кто-нибудь уважать его, если увидит как он задыхается, от того, что жжение от проникновения второго пальца было почти невыносимо? Было трудно расслабиться. Он нервничал, все болело после беготни по Припяти и получения травм, и он не знал, чего от него хочет Ковальский. Должно ли ему это нравиться или нет, должен ли он позволить своему разуму соскользнуть в это состояние? — Ты хочешь, чтобы я был грубым, Саша? Он хотел покачать головой, но не стал, заставляя свое тело принять вторжение, напомнить себе о том, что это было не в первый раз, и он мог потерпеть. Пальцы проникали глубже, причиняя боль, и Дегтярев пытался справиться с этим, приветствовать боль, даже если она была невыносимой. Если бы он позволил этому случиться, он мог бы что-то из этого извлечь, верно? Ему было позволено наслаждаться этим даже сейчас, хотя это делало все только хуже. — Ты можешь быть немного тише? Или ты хочешь, чтобы все слышали, что делает командир, который сейчас отвечает за миссию? У Александра не было времени чувствовать стыд, хотя он должен. Он чувствовал, как пальцы Ковальски сжимаются внутри него, сладкое ощущение сотрясало его, его тело будто сразу наэлектризовалось. Он тяжело дышал, окно перед его лицом запотело, когда он подавил шум, стараясь не отталкиваться от пальцев, которые настойчиво терлись об его простату Где Ковальский всему этому научился? Он хотел спросить об этом, хотел найти кого-то, кто был бы таким же испорченным, как и он, чтобы было с кем поделиться этими грязными мыслями. Но он не мог спросить, не мог сделать ничего другого, кроме как стиснуть зубы и терпеть все это, боль и удовольствие. Его штаны были слишком узкими, его нижнее белье было натянуто, и Александр не осознавал, насколько он был твердым на самом деле, пока Ковальский не потянулся, чтобы стянуть пояс чуть ниже, освобождая его ноющий стояк — Протекаете, майор, - дразнил его Ковальский, и Александр не мог повернуться, чтобы посмотреть на него. Он чувствовал, как каждое движение пальцев приближало его к оргазму, заставляло его дергаться, а его разум становился все туманнее и туманнее. Что, если на них сейчас нападут, что, если что-то случится, что, если кто-то войдет— Он попытался вытянуть шею, но смог увидеть только одну из дверей, стоящую за ними, и Александр не мог сказать, стоял ли там кто-то. Он мог только надеяться, что они одни, что никто не придет их навестить. — Кто еще прикасался к тебе вот так?–Спросил Ковальский, третий палец вошел в него, и Александру захотелось что-то сказать, сделать что-то еще, а не сосредоточиться на том, чтобы принимать все это. — Как много было внутри тебя? Он старался не думать об этом. Он попытался не обращать внимания на слова, ухватиться за ощущения и утонуть в них. Внезапная хватка за шею заставила его застонать, звук вырвался прежде, чем он смог осознать, что произошло. Ковальский усмехнулся, он сжал сильнее, его пальцы погрузились еще глубже. — Ответь мне, Саша. Он действительно не знал. Тесак был единственным, кого он мог вспомнить, но он знал, что там было еще несколько его людей, и он никогда не мог узнать, что именно произошло между выбросом, который чуть не убил его. Должен ли он назвать номер, который он запомнил? Должен ли он соврать? Должен ли он сказать правду, что он понятия не имел, но что их было немного, четверо или пятеро, что он не просил об этом и что все, что произошло до Тесака, казалось далеким сном. — Я не знаю,– Это звучало совершенно неправильно. Рука на его шее мешала говорить. Его голос был хриплым от возбуждения, которое он не должен был чувствовать. — Простите, полковник, но я не знаю. — Я должен был догадаться,– Ковальский цокнул языком, вынимая пальцы только для того, чтобы засунуть их обратно. Ногти Александра вонзились в подоконник, соскребая крошечные щепки дерева, пока он пытался вести себя тихо. Ему было стыдно, но этого было недостаточно, чтобы прояснить его разум, остановить реакцию его тела. Было так много всего, что он хотел сказать, так много вещей, в которых он хотел признаться, но он оставил все это несказанным. Ему было дано разрешение ответить на этот единственный вопрос и ничего больше, и было невозможно сказать, мог ли он говорить, когда ему перекрыли дыхание, давление на трахею заставляло его дергаться от пальцев внутри него. — Как тебе удалось это скрыть?– Спросил Ковальский, его голос был едва громче шепота, его костюм прижимался к боку Александра. — Никто не должен позволять тебе разгуливать на свободе и делать все, что ты хочешь. Ты хорошо справляешься, как собачка на поводке, но всегда сам по себе? Когда большой и указательный пальцы Ковальски надавили на шею Александра, потребовалось всего несколько ударов сердца, прежде чем он почувствовал темные точки перед глазами, ощущение припухлости на губах уже было. Он был так, так близок.. — Я уверен, что ты устроил себе много неприятностей, не так ли? Искрящееся возбуждение и оцепенение боролись внутри него, он уже чувствовал облегчение. Но затем Ковальский отпустил его шею, так внезапно, что Александр ударился головой об окно, и он согнулся пополам, чтобы вдохнуть и откашляться. Этого было недостаточно, чтобы заставить его продержаться дольше, но рука Ковальского, плотно обхватившая основание его члена, так не думала. Александру хотелось закричать, но он не издал ни звука. — Кто дал тебе разрешение кончить? Никто. Никто не давал разрешения, но Александр не мог контролировать свое тело, когда оно хотело большего. — Несмотря на то, что ты возглавляешь эту миссию и будешь вести нас в безопасности, если будешь хорошо выполнять свою работу, у меня есть для тебя это. Я уважаю своих людей, я хочу для них только лучшего, но кто не хотел хоть раз унизить своего командира, правильно? За это всегда приходилось платить. Что бы Александр ни делал, ничто никогда не было бесплатным. Все имело свою цену, включая его жизнь, честь и ответственность. Он ничего не мог сделать, кроме как принять это, задаваясь вопросом, встретит ли он когда-нибудь того, кто захочет ему помочь, потому что насилие только вызвало еще больше насилия, а ненависть родилась из ненависти. Он верил, что в каждом есть добро, но имела ли эта вера свою цену? Может ли кто-нибудь лишить его этого, показав ему, как мало стоит его идеализм? Думать об этом было бесполезно, и он был благодарен за пальцы, растягивающие его, и руку, возвращающуюся на его шею, такого отвлечения более чем достаточно, чтобы остановить его поток мыслей. Ему отказывали снова и снова, от разочарования на глазах выступили слезы, но он не собирался этого показывать. Он не собирался просить, потому что это не было наградой. Это был акт мести, тот, который любило его тело, тот, который не позволял ему забыть, что с ним было не так. Он даже представить не мог, как вернется к своей обычной жизни. Он был тем, кем был; он инструментом, грушей для битья, желающим доказать, что он хоть в чем-то полезен. — Саш, ты плачешь?– Спросил Ковальский, его пальцы на мгновение замерли. Александр зажмурил глаза, так сильно, что все, что он видел, были серые узоры, танцующие вокруг. — Я не хочу причинять тебе боль, Саша. Это тронуло его за живое, хотя и звучало совершенно неправильно. Как будто Ковальскому было не все равно, как будто он действительно что-то значил для него. Ему не разрешили говорить, но он надеялся, что это была другая сторона этого правила, что он мог— — Продолжай,– Его голос звучал прерывисто, он был хриплым, и говорить было больно, но он нуждался в этом. Что бы это ни было, по крайней мере, он знал, к чему это приведет. Он уже справился с замешательством, зная, что нельзя отрицать, что он делал вещи, о которых он никогда не должен был даже думать. — Прошу. Ковальский усмехнулся, но это прозвучало скорее грустно, чем весело.— На счет десять. Тогда ты сможешь кончить. Если бы Александр не чувствовал, что каждый его нерв горит, и что он трещит по швам, он бы никогда не смог этого сделать. Все, что ему нужно было сделать, это сопротивляться желанию кончить слишком рано. Ковальский считал слишком медленно, неравномерно, продолжающееся давление внутри Александра заставляло его дрожать от напряжения и накапливающихся ощущений. Когда ему на ухо прошептали последнюю цифру, он понял, что плачет. Это было больно, долгое ожидание уже сделало его сверхчувствительным, и теперь он не знал, как это остановить. Этого было слишком много, но не было достаточно. Он хотел, чтобы это прекратилось в ту секунду и никогда не заканчивалось. В конце концов, не осталось ничего, кроме усталой дрожи, стекла, запотевшего от его дыхания, пустоты и боли, когда Ковальский вытащил пальцы. — Ложись в постель и отдохни часик или два. Затем я и все остальные будем ждать, когда ты ознакомишь нас с планом эвакуации. Александр кивнул, стоя там, потому что, если бы он пошевелился, он потерял бы оставшийся контроль над своим телом. Завтра. Завтра они все уйдут отсюда, и Дегтяреву придется решать, что делать со своим извращенным разумом и больными желаниями. — Скажи им, чтобы они отдохнули и набрались сил. Нужно чтобы они взяли гранаты и приготовили оружие,– Он глубоко вздохнул, понимая, что не может отдохнуть сейчас, иначе он не сможет снова двигаться. — Я буду там на счет десять,– усмехнулся Дегтярев.