«Позволить пониманию остановиться на том, что не может быть понято, — высочайшее свершение. Те же, кто не сможет этого сделать, будут уничтожены на небесном токарном станке». ― Чжуан-цзы, изречение которого было неправильно переведено Урсулой Ле Гуин*
первая петля
Он резко просыпается, выныривая из серой полудремы, неясной и почти лихорадочной. Может, укусы воспалились. Everybody Wants to Rule the World от Tears for Fears играет отвратительно громко, что, как он думает, и разбудило его — внезапный всплеск звука, будто кто-то, кто включал песню, не знал, насколько на самом деле громким выйдет звук. ― Хорошо спалось, козел? ― Дастин смутно вырисовывается в углу его все еще затуманенного зрения, он выглядит напуганным, маленьким и сердитым. ― Козел? ― сонно спрашивает он, выпрямляясь. Это был один из тех недолгих снов, которые полностью высасывают из тебя все силы. Он не мог проспать больше двадцати минут. ― И что за Tears for Fears? ― Тестируем бумбокс, ― отвечает Робин, сидя на карточках возле уже упомянутой штуковины, стоящей на кофейном столике Макс. Лукас, скрестив ноги, сидит рядом с ней, передавая ей кассеты. ― Тебе ведь нравятся Tears for Fears, верно? ― Конечно же, бля, ему они нравятся, ― и это голос Эдди, а сам Эдди сидит на другой стороне дивана, едва ли в двух футах от Стива. ― Выражения, ― ехидно замечает Эрика. Она взгромоздилась на подлокотник рядом с Эдди, и Эдди пользуется возможностью ткнуть ее локтем. ― В любом случае бумбокс подходит намного больше. Верно? Если Векна наложит свое проклятье на нескольких людей сразу. Или, может, он сработает как отвлечение, ― сейчас Робин в том состоянии, когда она вкладывает все свои мозги в решение проблемы и совсем не оставляет места своим эмоциям; на самом деле так она немного напоминает ему Нэнси. Что заставляет его чувствовать себя странно. Его взгляд снова останавливается на Эдди. Он, зарывшись лицом в волосах, полностью погружен в свои мысли на краю дивана, колено без остановки пружинит, руки сцеплены вместе. Бедный парень. Первый раз всегда самый отстойный. ― Не хочешь все-таки рассказать мне, почему я козел, Хендерсон, или я должен угадать? ― говорит он наконец, и Дастин хмурится. ― Ты храпел! И я правда не понимаю, как ты можешь сейчас спать, вот правда не понимаю. ― У нас был долгий день, ― выдает Эдди тихо, и это больше похоже на то, будто он разговаривает сам с собой. ― Да уж, полностью согласен, ― бормочет Стив, и затем Эдди смотрит на него, и он смотрит на Эдди, и он на самом деле не уверен, кто отводит взгляд первым, он уверен только в том, что один из них все-таки это делает, и потом они больше не смотрят друг на друга. Что-то стукается об окно, и он подпрыгивает почти на фут вверх ― но в итоге он видит, что это просто ворона с грязными черными крыльями, постукивающая жутким клювом в стекло. Он ударяет кулаком об окно, и ворона уносится прочь. Затем Нэнси выходит из ванной, слезы уже высохли, лицо застыло в твердой уверенности с высоко поднятым подбородком, в той самой уверенности, которая всегда появляется у нее на лице, когда она что-то задумала и уже не отступится от этого, в той самой уверенности, которую Стив любил, когда они встречались; и затем они говорят об этом. Эрика перемещается надлежащим образом на диван, и Эдди двигается, чтобы освободить для нее место, его колено соприкасается с коленом Стива. Стив смотрит на Нэнси и чувствует, как его сердце сжимают тиски, потому что в ее глазах боль. ― Господи боже, ― выдыхает Эдди, когда они доходят до весь Хоукинс уничтожен и осталась только одна жертва. ― Господи боже мой, ― он роняет голову на свои руки. ― Попробуй дозвониться, ― уговаривает Стив, не в силах удержать себя от желания тоже уронить голову на руки, потому что блять. Весь силуэт Эдди подпрыгивает из-за нервозности, образовавшейся вокруг него, передавая дрожь через диванные подушки. Ответа нет. Ожидаемо и предзнаменуя нечто зловещее. Затем голос Нэнси становится громче, и она говорит: ― Мы должны вернуться. Вернуться в Изнанку, ― и все кричат, и Стив не думает, что это вообще хорошая идея, типа вообще, пока Дастин не начинает говорить, и Макс не подхватывает мысль, и действительно, никто не способен сказать Макс нет, уже никто. Стив бы приковал ее наручниками к батарее в ее собственном доме, если бы он считал, что это помогло бы избежать того, что она сделает из себя мученицу; но он знает ее слишком хорошо. Знает, что она слишком непреклонна. И Стив ничего не может с этим сделать, даже если он ненавидит себя за это, потому что она не заслуживает смерти. Никто из них. Но если это единственный способ... Так что спор в каком-то смысле заканчивается. ― Армейский магазин, ― бормочет Эдди спустя какое-то время. Стив смотрит на него в недоумении, пока он вытирает свой нос и заставляет себя встать, достает уличную рекламную листовку и тыкает своим пальцем с кольцом в «Зону боевых действий», и у Стива нет ни одной идеи, что он мог там покупать, но он не думает об этом слишком долго, потому что Нэнси буквально взрывается энтузиазмом, без каламбуров, и ее глаза снова яркие и полные жизни, и он чувствует облегчение, потому что она наконец оставила боль позади. Эдди пробирается сквозь трейлерный парк так, будто он регулярно на этом зарабатывает, будто он был рожден, чтобы заниматься этим, проворный и осторожный, инстинктивно остающийся вне видимости. Стив чувствует себя неожиданно неуклюжим, следуя за ним в рваной джинсовой безрукавке Эдди и все еще чувствуя, как боль от укусов летучих мышей пульсирует сквозь все его тело. Он останавливается около фургона, пока Эдди забирается в него, наполовину предлагая подтолкнуть его наверх, выставляя свою ногу, но Эдди его игнорирует. Стив следует за ним. Затем он приземляется на водительское сидение и начинает искусно вытаскивать провода из приборной панели, так, будто он делал это уже тысячу раз, что выглядит впечатляюще. ― Где ты этому научился? ― любопытствует Стив вслух, невольно наклоняясь ближе. ― Когда другие отцы учили своих детей ловить рыбу или играть в мяч, мой старик… ― у Эдди на лице мрачно-деловитый вид; он не отрывается от своего занятия, пока продолжает говорить. ― Показывал мне как угонять машины. Я поклялся, что не пойду по его стопам, ― что Стив понимает так, что его отец, возможно, в тюрьме, и это в каком-то роде печально, потому что это именно то, что все говорят насчет ребят, живущих в трейлерном парке: что их отцы в тюрьме и их матери шлюхи-наркоманки. ― Но вот меня уже подозревают в убийстве, а скоро я буду в розыске за угон, так что я самый что ни на есть Мансон, ― когда он заканчивает говорить, он оборачивается, чтобы посмотреть на Стива, его волосы свешиваются через плечо, и лицо всего в нескольких дюймах. Стив борется с желанием сделать шаг назад. Затем появляется Робин, прислоняющаяся к спине Стива, и теперь он уже не может отойти; она прижимает его к плечу Эдди, пока говорит, что не хочет, чтобы тот вел фургон. Эдди поднимает бровь. ― Я лишь заведу эту колымагу, ― затем усмешка, усмешка кривая и совсем близко к лицу Стива. ― А рулить будет Харрингтон. Да, здоровяк? ― и на секунду мозг Стива дает небольшой сбой, потому что ах. Эдди находится менее чем в дюйме от него, и это происходит лишь долю секунды, но ощущается действительно долго, почти бесконечно, и эти громадные глаза Эдди, и его циничная улыбка, и его волосы, которые лезут везде, и то, как он пахнет как пот, грязь и сигареты — так же, как пахнет безрукавка. Стив замирает на добрые тридцать секунд. Что приблизительно на двадцать девять секунд дольше, чем нужно, потому что, ах, Эдди завел двигатель, и законные владельцы этого фургона начинают барабанить в дверь, и Эдди заливается маниакальным смехом, и точно, блять, Стив действительно должен рулить этой штуковиной. И на нем до сих пор нет ебанных ботинок. ― Мы точно должны поговорить об этом потом, ― шипит Робин, когда они уже вне опасности и едут по дороге среди леса. ― Должны поговорить о чем? ― шипит Стив в ответ. ― Об этом маленьком моменте, когда у тебя слегка закоротило мозг, когда Эдди… ― Она понижает голос. ― …Флиртовал с тобой? Об этом. Мы должны поговорить об этом. У него снова слегка отключается мозг. ― Что за хуйня, Робин, что ты... Но она уже в самом конце фургона, и Нэнси подходит, чтобы сесть в пассажирское сиденье рядом с ним, спросить: «Ну как, сложно?», и да. Он позволяет себе быть втянутым в разговор. Потому что почему бы и нет, верно? Она здесь, и все продолжают ему говорить, что это настоящая, истинная любовь, очень удобно забывая про существование Джонатана, но, когда происходит конец света, очень легко забыть о том, что в мире вообще существуют люди помимо тех восьми, что сейчас находятся в фургоне. И это очень глупо. Но он ничего не может с этим поделать. Шесть детей, и вся эта брехня. Которая на самом деле достаточно искренняя. Он хочет быть хорошим отцом. Отцом, которому не было бы все равно. (Отцом, которому не было бы все равно чуточку больше, чем его собственному, что вообще-то, эй. Не так уж и сложно. Потом он думает об я поклялся, что не пойду по его стопам и чувствует какую-то тяжесть, но он не думает слишком долго о том, что вызвало это чувство). ― Звучит здорово, ― говорит она, и они смотрят друг на друга. Достаточно долгое время. ― Ну, кроме количества детей. Шестеро — просто кошмар. И он легонько посмеивается, как идиот, и машет рукой в сторону остальной части фургона, как идиот, и говорит: ― Ну, опыт-то у меня есть. И она не смеется. За что он не может винить ее, потому что это действительно не очень смешно. ― Да, это верно. Точно подмечено. И дальше он старается держать глаза на дороге, но в то же время он чувствует, как она смотрит на него, и он очень хочет посмотреть на нее снова, но он не делает этого, потому что это было бы очень глупо. И он знает, что это было бы очень глупо, знает, что вообще вся эта история очень глупая, потому что, когда они решают, кто пойдет в «Зону боевых действий», и рука Нэнси повисает где-то рядом с его локтем, Дастин, Эдди и Робин выглядят так, будто они сопоставляют какие-то блядские факты у себя в головах, поэтому… нахрен все это. Робин поднимает вопрос, когда они вместе делают коктейли Молотова на окраине поля. Он чувствует себя напряженным и несчастным ― в этот раз может не получиться, говорит она, и он отчасти верит ей ― поэтому она толкает локтем его руку и улыбается, будто она пытается заставить его расслабиться. ― Ты и Нэнс неплохо поболтали, пока мы ехали, верно? Он хмурится и смотрит на свои ладони. ― Ага, ― говорит он. ― Ага, типа того. ― Стив, ― говорит она, и он наконец поднимает на нее взгляд. Он ошибся; она не пыталась заставить его расслабиться. Ее лицо серьезно. ― Если я права ― и я молюсь всем блядским богам, которые есть, что я не права ― но если это действительно так ― тогда определенно лучше рассказать ей. Что бы там ни было. Это ведь лучше, чем оставить что-то недосказанным? Он оглядывает поле. Он видит Эдди и Дастина, дерущихся, улыбающихся и смеющихся с их самодельными щитами. Видит Эрику и Лукаса, привязывающих длинные острые лезвия к еще более длинным палкам. Видит Нэнси и Макс, отпиливающих конец дробовика. Мысль о том, что через несколько мимолетных часов все это может... Еще никогда осознание не было настолько явным. Не настолько. Бывало похоже, но не настолько. ― В смысле, конечно, ― выдавливает он слабо. Он чувствует тошноту. ― Как я и сказала, ― и ее голос тускнеет, и он знает, что она сейчас убивается из-за Вики, даже хотя она ничего про это не говорила, он знает. ― Любовь — это последняя вещь, о которой мы должны думать сейчас. Но еще — я думаю, что это кошмар — умереть, не сказав о таких вещах. Верно? ― Верно, ― но он не знает. Не знает, что он чувствует, и еще намного меньше знает, как сказать об этом до того, как начнется апокалипсис. Эдди, кажется, не испытывает такой же проблемы. Стив, на самом деле, чувствует себя слегка дерьмово, оставляя их двоих позади, чтобы они играли роль приманки, и когда он говорит им не геройствовать, он говорит это искренне. И Эдди смеется над его словами: ― Глянь на нас. Мы не похожи на героев, ― говорит он с его беззаботной, легкой ухмылкой и небольшой привычной драмой в голосе, той самой драмой, которая прослеживается во всем, что он делает, и Стив не уверен, что он до конца ему верит. Но он все равно отворачивается, и тогда Эдди бросает: ― Эй, Стив, ― и что-то в этой фразе заставляет сердце Стива кувыркнуться в грудной клетке, хотя он и не понимает почему. Эдди смотрит на него, затем отводит взгляд, и его глаза беспокойно мечутся, полные тревоги, к которой Стив уже начинает привыкать. ― Покарай гада. Эта фраза звенит в затхлой тишине Изнанки. Они молча смотрят друг на друга долгое время, потому что здесь не нужны слова, прежде чем Стив кивает, и Эдди кивает в ответ. Эти слова заключают в себе все чувства Эдди, думает Стив, ведь Векна полностью разрушил его жизнь, так что Эдди должен хотя бы слегка желать ему мести, верно? Хотя Стив никогда не видел его злым. Ни разу. Что интересно, на самом деле, потому что Стив злился много и долго, пока проходил через всю эту сверхъестественную брехню и даже до этого, так куда делась злость Эдди, ведь в его словах он услышал лишь сильную усталость, самоиронию и практически доброту. Как это вообще работает? Но он уходит. Он говорит Нэнси, что она всегда была той самой, хотя это звучит очень глупо и он даже не получает ответа. Он идет в этот жуткий дом Крилов, оказывается прикованным к стене, и жизнь почти ускользает от него, будучи выдавленной лозами, и затем они все разом спадают, и Робин задыхается: ― Я не верю в высшие силы или божественное вмешательство — но это было чудо. И затем они поднимаются наверх и поджигают гниющее тело Векны, и он просто смотрит на них, просто смотрит, и у Стива появляется это щемящее чувство в груди, будто все вышло не так, как они планировали, будто ничего еще не закончилось. Нэнси отправляет его в полет сквозь стену ее обрезанным дробовиком лишь для того, чтобы обнаружить, что он исчез, когда они смотрят вниз. И визг вдалеке. Летучие мыши, точно, это звук умирающих мышей — Дастин. Блять. Дастин и Эдди. Стив чувствует, как его сердце делает отвратительный кувырок, и он судорожно ищет рацию, которую они взяли просто на всякий случай, потому что не были уверены, что она вообще будет здесь работать — он судорожно ищет рацию и с трудом, отчаянно дышит в нее, когда землю сотрясает еще один толчок, заставляя желудок скручиваться. ― Дастин? Эдди? Вы тут? Вы как? Потрескивающая тишина. ― Дастин? Эдди? Вы в порядке? Ну давайте же, ребята, давайте, вы... ― Стив? ― голос Дастина звучит слабо и странно, мокро, будто он пытается говорить сквозь толщу воды или он... Или он плачет. Следует потрескивающая тишина, и да. Он плачет. И Стив чувствует, что он тоже сейчас заплачет, затем, и это ощущалось как целые часы, хотя на самом прошла доля секунды, Дастин выдыхает в рацию: ― Эдди мертв... И Стив чувствует, что он сейчас упадет — и затем он падает, все внутри него выворачивается наизнанку, и затем Нэнси и Робин исчезают из его поля зрения, и затем рация выпадает из его рук, которые он даже не может почувствовать, он не может почувствовать свои руки или любую другую часть тела, только онемение от уколов иголок и булавок повсюду, и он продолжает падать, и затем, и затем, и затем...вторая петля
― Хорошо спалось, козел? Он резко просыпается, выныривая из серой полудремы, неясной и почти лихорадочной. Может, укусы воспалились. Everybody Wants to Rule the World от Tears for Fears играет отвратительно громко, что, как он думает, и разбудило его — внезапный всплеск звука, будто кто-то, кто включал песню, не знал, насколько на самом деле громким выйдет звук. Он моргает и еще недолго слушает песню, ощущая очень странное дежавю. Он не отвечает Дастину. Слишком занят, пытаясь вытряхнуть отвратительный кошмар из своей головы, вспышки коктейля Молотова и Эдди мертв, твою же мать, но кошмар на самом деле никуда не уходит, не растворяется в мутном тумане памяти, как это обычно бывает со снами. Он просто… остается. Будто воспоминание о том, что на самом деле произошло. ― Что за Tears for Fears? ― спрашивает он рассеянно, думая совершенно о другом. ― Тестируем бумбокс, ― отвечает Робин с пола, Лукас сидит рядом с ней. ― Тебе ведь нравятся Tears for Fears, верно? Ощущение дежавю становится сильнее. Он бросает взгляд на Эдди, Эдди замечает это и складывает брови домиком в растерянном и хмуром взгляде, пока произносит: ― Конечно же, бля, ему они нравятся, ― и в этот момент Стив понимает, что он может пересказать все происходящее словно какой-то сценарий: выражения, беззвучно произносит он одновременно с Эрикой, и вот что за херня сейчас происходит? Какого хрена? ― Ребят, думаю… не знаю, у меня был очень странный сон, ― говорит он и думает, что это все связано с Векной. Это определенно должно быть связано с Векной. И все резко смотрят на него. ― Какой сон? ― спрашивает Макс, подходя к подлокотнику дивана, ее руки скрещены на груди, наушники повисли на шее. ― Кошмар? У тебя были головные боли, кровотечения из носа... Он мотает головой. ― Просто сон. Но мне вроде бы… снилось это все. По крайней мере, начало. Tears for Fears, бумбокс, все, что вы говорили... ― Это называется дежавю, Стив, обыкновенное явление, ― говорит Дастин, закатывая глаза, но он не понимает. Все иначе. Нэнси выходит из ванной, слезы уже высохли, лицо застыло в твердой уверенности с высоко поднятым подбородком. Затем она останавливается и хмурится, оглядывая их всех: ― Что такое? Что-то случилось? ― Просто Стив… Я не знаю, что с ним. ― Ну, это было не видение от Векны или что-то в этом духе, так что, ― Макс виновато пожимает плечами. ― Я не знаю, что и думать. Какой сон... ― Но он было именно… ― он осекается. Так он ничего не добьется. ― Ладно, Стив, если тебе действительно все это снилось, что я скажу дальше? ― спрашивает Робин, и в ее словах не то чтобы есть насмешка как в словах Дастина, это больше похоже на то, будто она прощупывает почву, будто она надеется, что он окажется прав, и в то же время не будет копать глубже, если выйдет наоборот. У него нет ответа на этот вопрос. ― Все… Все уже происходит иначе, ― мямлит он, и общее внимание рассеивается. Как ему объяснить то, что с ним происходит? Он не может найти правильные слова, и он знает, что это его вина, но он действительно не в состоянии объяснить это так, чтобы все не звучало, будто он слетел с катушек. Кроме того, все уже иначе, происходят другие вещи, и когда Нэнси рассказывает, что ей показал Векна, ее слова звучат иначе, так что, может, это действительно было просто странное дежавю, возникшее в полумраке между сном и пробуждением. Когда они решают двинуть в «Зону боевых действий», Эдди толкает его в плечо. ― Знаешь, если бы у тебя вдруг развилась прекогниция, это было бы очень даже полезно. ― Прекогниция? Он закатывает глаза. ― Ясновидение, Харрингтон. Боже мой, детишки должны поднатаскать тебя. Стив снова думает об Эдди мертв и чувствует, как все внутри сжимается. Он не может найти в себе силы для ответа на подтрунивание Эдди; тот бросает на него странный взгляд, когда он ничего не отвечает, и затем отходит, чтобы взять хэллуинскую маску, которую Макс нашла у себя в шкафу. Когда они осторожно пробираются сквозь трейлерный парк под свинцовым небом, что-то бросается на него сверху, и он уворачивается, пригнувшись, чувствуя, как бешено колотится его сердце, сразу вспоминая про летучих мышей. Укусы пронзает боль. Но это оказывается не мышь, а просто ворона — уродливая и каркающая ворона. Он прогоняет ее прочь и следует за Эдди к фургону. В этот раз он не выставляет ногу, предлагая тому помощь, зная, что его проигнорируют. И в этот раз он был готов к тому, что Эдди прижмется к нему спиной с танцующим взглядом и кривой усмешкой, говоря: ― Рулить будет Харрингтон. Да, здоровяк? ― и он ощущает уже меньший трепет, но что-то все еще есть, и его желудок скручивается. Потому что он знал, что тот собирается это сказать. Почему он знал об этом? Но, очевидно, он не был к этому так уж хорошо готов, потому что Робин все еще наклоняется к нему после и шипит: ― Мы точно должны поговорить об этом потом. ― Нет, не должны, ― непоколебимо отвечает он, и она закатывает глаза и отсаживается назад. Он не разговаривает в этот раз с Нэнси. Она устраивается в пассажирском сидении рядом и пытается завести с ним разговор: «Ну как, сложно?», и он просто выдавливает небольшую улыбку, больше из вежливости, и говорит: «Да не особо», и больше ничего. Он думает обо всей этой истории с шестью детьми и чувствует стыд, он чувствует стыд из-за того, что рассказал ей это, из-за того, что сказал ей, что она всегда была той, кого он представлял во всей этой мечте, и из-за того, что она ничего ему не ответила. Ладно, их прервали. Но что бы она ответила? Звучит здорово, Стив? Я больше не вижу тебя в этом свете, Стив? Шесть детей — как-то многовато, Стив? Ему очень стыдно, даже когда он бросает беглый взгляд на ее губы и затем быстро его отводит. Кроме того, у него были сейчас и другие вещи, о которых стоило бы позаботиться. Об отвратительном, гнетущем чувстве, что в этот раз может не получиться Робин, о том, как Векна вроде бы умер, но необязательно до конца, о том, что его силуэт просто испарился тогда с земли, будто его там никогда и не было, об Эдди мертв... Вдруг Эдди прав. Вдруг это прекогниция. Даже если на самом деле Векна сейчас просто ебет ему мозги. В этом случае он точно должен попытаться сделать что-то иначе. Потому что тогда они не победили. У них не получилось. И он не может позволить этому стать неизбежным, он просто не может, они не проиграют. Так что всю поездку он пялится на дорогу и пытается понять, что они сделали не так. Наверное, то, что они оставили Эдди и Дастина совсем одних отвлекать летучих мышей, так? Потому он не то чтобы был нужен Робин и Нэнси в доме Крилов. Не то чтобы. Нэнси стреляла из своего обрезанного дробовика, и Робин, как оказалось, не так уж плохо целится, потому что она попала в Векну одним или парочкой Молотовых. Так что они были хороши сами по себе. Они не были в опасности, не в смертельной опасности, не в той же, что и Эдди... Потому он принимает решение. В этот раз он пойдет вместе с Эдди и Дастином. До того, как они заходят внутрь «Зоны боевых действий», он всех останавливает. Он находит смехотворной и почти тупой мысль о том, что он знает, на что они там наткнутся. На кого. Но он все равно притворяется, будто оглядывает парковку и что-то на ней замечает: ― Эй, это же машина Карвера, разве нет? Лукас мрачно кивает: ― Да, это она. ― Твою мать, ― шипит Эдди, почти не разжимая зубы, и пригибается ниже к полу. ― Кого он знает? ― спрашивает Нэнси. ― Эдди, Лукас, Дастин, вы в пролете. Эрика тоже. ― И ты тоже, да? В смысле, он ведь знает, кто такой Майк, и ты достаточно популярна среди ребят из школы, типа, думаю, он заметит здесь связь, ― говорит Стив, и она какое-то время смотрит на него, будто она хочет испытать его. Ведь он знает, насколько она бережна со своими пушками. ― Почему бы тебе не составить для меня список, окей? Так что в конце концов Стив, Робин и Макс остаются единственными, кто может пойти в магазин. И к тому же им вручают чертовски длиннющий список. Но Стив уже покупал все это в прошлый раз, потому все не так уж и плохо; он обходит стеллаж за стеллажом, находя и складывая к себе самые безумные вещи, которые может позволить себе купить американец, попутно избегая уродов в университетских бомберах. Вот о чем он забывает, как идиот, это успеть отвести Робин за угол до того, как она увидит Вики и ее парня. Поэтому все повторяется снова. Робин таращится на них какое-то время, притихшая и будто приклеившаяся к полу, ее рот шевелится, беззвучно формируя какие-то непонятные слова, и затем Вики оборачивается, и Робин исчезает, и блять, Стив ведь не может пойти за ней в этот раз, только не с этой огромной тележкой, набитой боеприпасами, взрывчаткой и разными острыми штуками, так что он просто направляется к кассе настолько быстро, насколько он может. ― Харрингтон, боже мой. Затариваешься для неплохой стычки, да? Он медленно оборачивается, плотно сжимая свои губы, чтобы из них случайно не вылетело что-то вроде ебанный кусок дерьма, адресованное Джейсону Карверу, который выглядит изможденно, отчаянно и в то же время очень даже живо с жутким огоньком мести в его глазах. Он держит в руках пистолет, которым он размахивает беззаботно и угрожающе одновременно. Стив проглатывает отвращение и с трудом выдавливает: ― Ага, ты же знаешь, наступили жуткие времена, верно? ― Верно, ― говорит Джейсон. Стив был немного знаком с ним в школе — он знал его как чертовски сносного игрока в баскетбол на год младше его самого. Они напивались вместе в компаниях несколько раз. Стив никогда не ходил в логово, что раньше представляло из себя закусочную Бенни. Находил это в каком-то смысле низким, учитывая, чем он занимался, когда Бенни умер, да и даже если бы он ничего не делал — почему тебе должно хотеться тусоваться там, где кто-то совершил суицид? ― Слушай, хочешь отомстить? Нам на охоте пригодился бы крепкий парень вроде тебя. Атлет. Стив натянуто улыбается. ― Ага, спасибо, мужик, но мне, пожалуй, надо домой. Мне, эм… мне жаль насчет Крисси, ― это, по крайней мере, правда. И он представляет, как говорит слова соболезнования кому-то другому, кому угодно, чтобы заставить эти слова звучать хотя бы немного искреннее. ― Спасибо. Уверен, что не хочешь к нам присоединиться? Ты бы оказал городу неоценимую услугу, знаешь, очищая его от этого зла... ― Нет, спасибо, ― произносит Стив, и его голос звучит громче, чем должен, но он ничего не может с этим сделать. Не может сдерживаться. Он почти трясется от гнева. И от этого же дрожат его руки, держащие сложенную пачку денег. Джейсон преграждает ему путь до того, как он успевает уйти, и Стив скрипит зубами. ― Если вдруг передумаешь, Харрингтон, и решишь соответствовать прозвищу, что мы когда-то тебе дали — Король Стив, так? — ты знаешь, где меня найти. Король Стив. Он не слышал эту фразу пару лет. ― Ага. Спасибо. Джейсон наконец отпускает его. Он почти выбегает из магазина, загружая все в фургон и, к своему облегчению обнаруживая, что Робин со скрещенными руками сгорбилась рядом с Эдди. Эдди разговаривает с ней спокойно, утешающе, как кажется, что, наверное, не должно удивлять и все равно как-то удивляет. Что ж, какая разница. Стив поразмышляет об этом позже. В этот раз им не надо мчаться на полной скорости, чтобы убраться оттуда. Их не преследуют или что-то в этом духе. Но Стив все еще чувствует себя неспокойно, потому что, кажется, одержимый взгляд Джейсона был приклеен к нему до самого выхода из магазина, поэтому он, возможно, едет быстрее нужного. ― Ты в порядке? ― спрашивает Нэнси, снова оказавшись на сидении рядом с ним. Он напрягает свою руку на руле и пожимает плечами. ― Ебанный Джейсон Карвер. Он совсем слетел с катушек. Хотел, чтобы я поиграл с ним в охоту на фриков. ― И ты не согласился? Могло бы быть весело, ― голос Эдди почти полностью лишен иронии. Стив бросает взгляд через плечо и видит, что тот вжался в стену, теребя свои кольца, как всегда переполненный тревожностью, но в этот раз ее каким-то образом стало даже больше. Стив думает, как в первый раз увозил их из «Зоны боевых действий» и понимает, что вообще не помнит, что тогда делал Эдди. ― Знаю, что я красавчик и все такое, но почему ты не смотришь на дорогу, м, Харрингтон? Стив возвращает взгляд на дорогу. Его щеки странно теплеют. Он останавливается в том же поле, что и до этого — нет смысла менять то, что не требует изменений, так? — и усаживается рядом с Робин, начиная заниматься коктейлями Молотова. ― Ну как, пришел в себя после того сна? ―говорит она, и она не подшучивает над ним, она спрашивает искренне. На какую-то долю секунды он думает — даже открывает рот — чтобы рассказать ей. Рассказать ей, что он уже был здесь, уже делал все это, и тогда все прошло очень хуево, поэтому он не может допустить этого снова, если происходящее вообще реально… но. Он не знает, как это сделать, и в этом вся проблема. Как объяснить это. И он даже не знает, что это. И если он пойдет с Эдди и спасет его, и все закончится хорошо, тогда… у них выйдет. Определенно. У них выйдет. Так что вместо того, чтобы рассказать ей все, он говорит: ― Ты и Нэнс, ― и она хмурится, смотря на него. ― Вы сможете убить Векну. В смысле, это не должно оказаться таким уж сложным, да? Учитывая, что Макс, типа, обездвижит его и Эдди отвлечет летучих тварей. Это… очень простой план, нужно просто поджечь урода и убежать. ― Что ты хочешь этим сказать, Стив? ― Этим я хочу сказать, что я думаю… да, я думаю, что я должен остаться с Эдди и Дастином. Просто на всякий случай, понимаешь? Ее глаза смягчаются. Она продолжает заливать керосин в бутылку, пока говорит: ― Ага, понимаю, ― она оглядывает поле, и ее глаза останавливаются на Дастине, Дастине, который дерется с Эдди, и они оба такие счастливые и самозабвенные, не имеющие ни малейшего понятия о том, что Стив видел этой ночью (вчера? в другом сегодня? он не в состоянии облечь это в слова, и если он продолжит думать об этом, то его мозги начнут вскипать). ― Я знаю, сколько этот бестолковый пацан значит для тебя, конечно же я знаю. И если считаешь, что ты должен защитить его, то я тебя понимаю. Конечно. Он открывает рот, чтобы возразить, потому что не то чтобы это история про Дастина, ведь так, это история про Эдди, но он не может сказать это так, чтобы это не прозвучало безумно. Поэтому он кивает. Его глаза щиплет, пока он наблюдает за ними с импровизированными шипастыми щитами, которые по итогу никак не помогли, потому что Эдди все равно умер. Он вытирает глаза и бормочет: ― Глаза режет, ― будто Робин не поймет, что она, конечно же, сделает, но в то же время и нет. Не полностью. ― Я тебя понимаю, ― повторяет она снова. ― Меня гложет это отвратительное, гнетущее чувство, что… в этот раз может не получиться. Слова чем-то холодным пронзают его сердце. Он не говорит: «И не стоит попробовать?». Вместо этого он говорит: ― Знаю. Меня оно тоже гложет. ― Но мы должны попытаться, верно? Он думает об Эдди мертв. ― Да. Мы должны попытаться. И они пытаются. Они высаживают Макс, Лукаса и Эрику у дома Крилов, у нормального дома Крилов, находящегося на поверхности, но Стив все равно ощущает укол предчувствия чего-то плохого в груди, когда они оставляют их там. Затем они идут в трейлер Эдди, проходят через врата, и в этот раз уже Нэнси смотрит на них с заботой, произнося: ― И не пытайтесь геройствовать, хорошо? Вы все. Просто сделайте, что вам нужно, а затем убирайтесь оттуда к чертовой матери. Мы со всем разберемся. Они все кратко кивают. Но Стив знает, что никто из них на самом деле не слушает ее. Он задается вопросом, и уже не в первый раз, как она вообще произошла. Смерть Эдди. Как он может ее предотвратить в этот раз. Должно быть, просто находясь рядом, да, наверняка, этого должно быть достаточно. Должно быть достаточно. Он думает о том, что сказал ему Эдди. «Эй, Стив? Покарай гада». Эдди не говорит этого Нэнси. Что странно, наверное. Странно, что тогда он вообще решил сказать это Стиву вместо Нэнси, учитывая, что это у нее в руках был дробовик, а Стив просто стоял рядом, и странно, что он не сказал этого Нэнси сейчас, когда Стив оказался в другой команде. Но какая разница. Им предстояло решать более серьезные проблемы. Они втроем приколачивают листы метала к окнам трейлера, попутно закрывая все дыры и отверстия. Эдди неожиданно становится странно спокойным, странно тихим, когда обычно он вел себя дергано и лихорадочно. Он передает Стиву лист и касается его плеча, когда отдаляется, со спрятанными под банданой волосами. Затем они переносят всю музыкальную аппаратуру на крышу: чертовски тяжелые усилители и все остальное — и Стив бормочет: ― Лучше бы этому, блять, сработать. Эдди усмехается в синем полумраке. ― И оно сработает, так что не забивай этим свою прекрасную головку. Никто не сможет устоять перед гитарным соло, даже эти демонические твари. Стив чувствует легкое головокружение. В петлеобразном движении он разок прокручивает свою биту, усеянную гвоздями, чтобы дать руке привыкнуть к ней снова ― заслуженно любимой, он не мог не взять ее с собой, только не в этот раз ― и затем поднимается, чтобы смотреть и слушать, как Эдди творит что-то абсолютно, блять, безумное, а именно — играет Металлику на крыше своего трейлера в другом измерении, чтобы отвлечь демонических летучих мышей, пока Нэнси и Робин убивают колдуна... И это не только не только безумно, но еще и… впечатляюще. Единственное слово, приходящее Стиву на ум. Он смотрит, как Эдди качается вместе с гитарой и трясет головой вверх-вниз, заставляя летать в воздухе свои волосы с маниакальной улыбкой на лице, и то, как он смотрит на Стива, пока его умелые пальцы разрезают (это подходящее слово?) гриф гитары, проходясь от основания и вниз, так что да. Стив не может перестать пялиться. Потому что Эдди полностью в его стихии, в этом вся штука. И он так хорош в этом. И… да. Впечатляюще. Единственное слово, приходящее ему на ум. ― Осталось пять секунд, Эдди! ― кричит Дастин, и Стив продолжает отсчет в уме, пять, четыре, три, два, один- и на нуле он без мешканья хватает запястье Эдди, стягивая его вниз в клетку, возведенную вокруг трейлера, в то время как сотни летучих мышей с силой бьются в нее, пытаясь разорвать метал, и затем они уже внутри, задыхающиеся, полные эйфории и ужаса в равной степени, и Дастин не выдерживает первым, начиная вопить от радости, и затем Эдди и Стив делают то же самое, при этом смотря друг на друга в слабом сиянии врат, они тоже кричат, и их переполняет чистейший адреналин, чистейшее блять, мы пережили это, и Стив до сих пор держится за теплое и костлявое запястье Эдди, и... И затем летучие мыши начинают прорываться через вентиляцию. Они сдерживают первый наплыв. Затем происходит второй, на другую вентиляцию в комнате Эдди, и они успевают захлопнуть дверь прямо перед их роем, но она не продержится долго, им нужно уходить, прямо сейчас, и Стив выставляет ногу, помогая Дастину пройти сквозь врата и предлагая Эдди то же самое, но Эдди качает головой, Эдди говорит: ― Не, мужик, полезай вперед, ― и это момент, где Стив понимает. Понимает, как он умер. Но это не произойдет сегодня. Только не сегодня. Только не в этот раз. ― Нет, ты первый, ― настаивает Стив, но именно сейчас Эдди решает набраться уверенности (кого он обманывает, у него всегда она была), потому что он мотает своей головой и не двигается. На его лице расцветает измученная, невеселая усмешка. ― Мы оба знаем, что кто-то должен их отвлечь, Харрингтон. Стив мотает головой. Ему хочется, чтобы Эдди звал его Стивом. ― Тогда мы… мы сдержим их, мы укрепим- ― Укрепим что? У нас тут нечего, блять, укреплять, времени нет, ничего- ты позволил пятнадцатилетней девочке играть роль мученицы. А я по крайней мере достиг возраста согласия, ― и это дешевый трюк, вот правда, и очень низкий удар, но он задевает Стива, оставляя после себя острую боль, потому что Стив, блять, ужасно боится за Макс, боится с той первой ночи в школе, и если бы он мог остановить ее, он бы это сделал- ― Ладно. Но я пойду с тобой. Эдди кивает, подбирает свое оружие, идет к двери. Затем он вырывается наружу и захлопывает за собой дверь, прислоняя к ней что-то тяжелое, что Стив не может сдвинуть, что за хуйня, и Эдди кричит: ― Если ты думал, что я позволю тебе оставить Хендерсона сиротой, ты, блять, не в своем гребанном уме... И затем его уже там нет. ― Стив! ― орет Дастин, сползая вниз по канату через врата, и Эдди орет где-то снаружи, отвлекая летучих мышей, и они больше не пытаются пробраться в трейлер, они следуют за Эдди, и сердце Стива где-то у него в горле, и он думает: «Нет, только не снова, это не может произойти снова», так что он начинает толкать дверь, и вскоре к нему присоединяется Дастин, и они вкладывают в это все свои силы, но это все равно занимает слишком много времени, это все равно занимает слишком, блять, много времени, и когда они наконец вырываются наружу, то видят Эдди где-то вдалеке, одинокую фигурку на поле с гниющими синими сорняками, поглощенную бурей летучих мышей, кружащихся вокруг него, и они смотрят, как он падает на колени и затем еще ниже, так, что они больше не могут его разглядеть... Стив бежит. Он бежит к Эдди и летучим мышам, хоть и понимает, что это уже бессмысленно, даже когда мыши разом осыпаются на землю ― прямо как лозы, какого черта, еще одно чудо? но это чудо происходит слишком поздно ― и тогда он падает на колени возле изуродованного тела Эдди, Дастин всего в паре шагов позади него, но этого расстояния достаточно для того, чтобы Стив был тем, кто теперь держит Эдди на своих руках. Он захлебывается в своей крови, более бледный, чем когда-либо был, его грудь изодрана множеством липких ран, и волосы спутались, окрасившись в омерзительный красный, и его глаза слепо скользят мимо Стива, так что он смотрит куда-то в небо и произносит: ― Я не сбежал. И Стив не может больше, блять, держаться, когда Дастин падает рядом и начинает всхлипывать... Эдди медленно ускользает от него, устремив взгляд куда-то далеко за грань мира, в котором живет Стив, в котором живут все, и все такое липкое из-за его крови, и Стив ощущает кровь Эдди, которой слишком много повсюду и недостаточно внутри него самого, и он умирает прямо здесь, замечает Стив отстраненно, и никаких киношных последних слов, или прощаний, или раскаяний, или признаний, или хоть чего-нибудь кроме рваных удуший и тупой шутки вроде наконец-то это мой год, он даже не может избавиться от крови на губах до того, как все, что делало Эдди Мансона Эдди Мансоном тлеет и исчезает из этого мира, чтобы быть никогда не увиденным вновь...третья петля
...до следующего раза.