И в огонь, и в воду, и в отпуск

За тридцать лет жизни Арсений так и не решил, как он относится к поездам. Настолько не решил, что диапазон идет от «да на скунсах бы было удобнее добраться, чем на этом» до «сейчас как сварю яичек, открою курочку и буду самым счастливым человеком на планете». Хотя самолеты он по сути любит не сильно больше — ограниченность пространства убивает еще сильнее. Ноги приходится поджимать что там, что там, а попутчики могут быть и заоблачными уродами, и земноводными тварями, так что… Хотя в самолете терпеть надо меньше. Только государство так и не раскошелилось, поэтому придется трястись двое суток, а «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы» — это не детский массаж, а то, что будет его верным спутником сорок шесть часов. Хотя шпал все-таки больше, чем рельс, потому что прямо сейчас Антон пытается залезть на верхнюю полку и выглядит гомерически смешно. Бесплатная отпускная поездка в какой-то поселок — не предел мечтаний, но Арсений априори любит все, где в условиях звучит «не надо тратить свои кровные», поэтому «деревня? Дайте два». К тому же, хоть они с Антоном и из разных подразделений, но ладят вполне неплохо, особенно с условием «даже не мечтай о нижней полке». — Давай хоть на обратном пути поменяемся, а? Я ж даже по диагонали не влезу, — звучит как правда, учитывая то, как обреченно Антон застилает простынь на верхней полке, даже не вставая при этом на носочки, но Арсений только тянет лукавое «подумаю», что означает дословно «ага, хуй тебе». Совестно не становится даже тогда, когда Антон в итоге и Арсению заправляет пододеяльник, потому что «о, как у тебя хорошо получается». Иначе Арсений бы вспотел, а помыться влажными салфетками он еще успеет — Антону, как оборотню, вонь не грозит — разве что собачья, но мопс из соседнего купе мог бы посоревноваться с ним в этом. Антон на такое только смеется, оголяя десна, и ничем не различается с тем Антоном, которого Арсений видит каждый день, когда тот не на заданиях — хотя у того есть восхитительная способность улыбаться даже в обращении. Они с Антоном друзья, по мнению самого Антона. По мнению Арсения, с Антоном просто невозможно не дружить. Поэтому он только поджимает ноги, освобождая место для чужой задницы на застеленной кровати, не выгоняет того есть свой вонючий говяжий доширак на вторую полку и даже делится своей трехслойной туалетной бумагой. Последнее — скрепя сердце. Перед началом поездки встретились они только у самого поезда, но в этот же момент Арсений пожалел, что они не пересеклись заранее — хотя бы для совместного похода в магазин. Это ж надо додуматься — на две недели поехать с бананкой и походным рюкзаком! Разумеется, ни о какой туалетной бумаге с собой не могло быть и речи — слава богу, хоть паспорт не забыл. И хоть едут они всего два часа, Арсения уже полтора раза хватил Кондратий: в первый раз, когда Антон не смог найти паспорт в бананке и в итоге вывалил половину своих вещей прямо на перрон, чтобы достать обложку с человеком-пауком с самого дна. Еще полраза случилось на моменте почти пролитого кипятка на еще ни разу не загорелую ногу. Не то чтобы у Арсения остались из-за этого раны — на последнем задании открытый перелом сросся за полминуты — это не значит, что боли он тоже не чувствует. Регенерация — это, конечно, прикольно, да и болевой порог у него самый высокий в отделе, но пролитый кипяток точно не из раздела «так неожиданно и приятно». Зато в купе хотя бы никого нет, и Арсений может, наплевав на свою полуинтеллигентность, покрыть Антона пассивно-агрессивным матом. Хотя на Антона ругаться сильно не хочется, потому что тому хоть в лоб, хоть по лбу, и всеми нелестными речами можно добиться лишь искреннего непонимания в чужих глазах. Так что тратить энергию на обиду не стоит — лучше заняться чем-то полезным. — Шаст, ну кто начинает есть спустя два часа в поезде? Хоть бы ужина дождался. Скажи лучше, как называется способ открытия бутылки «по-гусарски»? Шесть букв, последняя «ж». — Бля, а я ж откуда знаю? Напиши, не знаю, лаваш, — тот отрывает кусок от лаваша в руке, выпивая половину бульона залпом, пока Арсений взглядом разве что лоб ему не пробивает. — А, там «ш» на конце. — Если что, то там еще и пять букв, — вздыхает звучно и расписывает ручку на краешке листа, ленясь достать новую — одну из пяти запасных. Если бы можно было делиться дотошностью, Арсений бы насильно влил немножко Антону. Тот далеко не поверхностный, зачастую вдумчивый, но эти прекрасные качества всегда оставляет на работе и на заданиях. Это не плохо, и Арсений, возможно, сам бы хотел так уметь, но он сосредоточен постоянно, поэтому зачастую неосознанно ждет этого и от других. — Арс, эти кроссворды твои… Ну чо ты прям как дед? Еще скажи, что ты щас будешь учить меня судоку разгадывать. — Арсений тихо дуется, потому что, вообще-то, он бы мог. Смириться с чужим слишком громким существованием в рамках пары квадратных метров можно, принять — спорно, но Арсению в своем ростовом костюме душнилы живется прекрасно — разве что понять, как человек с такой степенью ответственности уже три года работает спасателем, сложно. Хотя даже при желании Арсений не смог бы назвать Антона плохим специалистом — на его счету и жизни, и найденное ведро крылышек, заныканное Серегой в кабинете. Антон в обращении и Антон человек — разные (не)люди. И если Арсений зачастую видит того только волком, борясь каждый раз с желанием то ли погладить его, то ли погладить траву, по которой он ходил — в жизни ему не так часто приходилось сталкиваться с оборотнями, а любопытство всегда берет верх над ним, поэтому совместный отпуск с Шастуном даже после получасового просмотра видосов без наушников не кажется Арсению плохой идеей. Собственно, как и видосы не кажутся совсем плохими — часть юмора очень спорная, но и не все шутки самого Арсения всегда заходят на аудиторию. Зато Антон с этих шуток смеется — ухахатывается. Они на работе довольно часто пересекаются и сами, и зависают бригадами. Собственно, обычно после этих заданий Арсений и может пошутить что-то не шибко уместное (наверное, не стоило с серьезным лицом заявлять, что тот девятилетний мальчик в случае чего мог бы прикрепить руку от манекена и оживить ее, поэтому прям бороться за настоящую конечность не было необходимости). Вся бригада смотрела на него, как на умалишенного, а Антон нахмурился, а потом заржал так, что молочный коктейль пошел носом. Наверное, поэтому Арсений из рабочего коллектива и общается в основном только с Антоном. У них, в целом, совпадает вкус на новинки в кинотеатрах, на группы, приезжающие в город, и на… да на очень многое, если так задуматься. С Антоном клево, но не до той степени, чтобы записать его имя на страничку «лучших друзей» в своем блокнотике с секретиками. Они, если так подумать, довольно много времени проводят наедине — даже ночевки устраивали (хоть Арсений и предпочитал думать, что это вынужденное времяпровождение, исключительно вынужденное), поэтому поездка стала радостной новостью не только из-за «бесплатно». Отправь его в отпуск с каким-нибудь Гудковым, который со своим голосом банши буквально выебал все мозги, то ничего бы не перекрыло разочарование от этого. А вот с Антоном оставаться исключительно вдвоем нестрашно. Арсений даже не боится неловких пауз или чего-то подобного. В случае чего, можно будет поднять тему «Ну чего, блохи тебя еще не сожрали?» и получить в ответ: «Я если что их всех на тебя пересажу — все равно хоть бы хны твоей идеальной коже». Поэтому Арсений не сильно удивляется, когда только в два часа ночи, вместо одиннадцати, почти выпинывает Антона со своей полки, потому что сам, забыв о времени, буквально минуту назад задушевно смеялся в прижатую к груди подушку, боясь разбудить подсевшую на прошлой остановке бабулю. — Лан, тогда спокойной ночи! — Антон, судя по всему, не боится вообще ничего, потому что шепот его звучит громче обычного голоса Арсения, да и запрыгивает на вторую полку тот с таким кряхтением, что вторую ногу приходится за колено подталкивать наверх, лишь бы тот не свалился на бабулю. Хорошее настроение, подстегнутое разгонами про коллег, про мопса в соседнем купе, синхронное предложение Антона проводнице купить чай или кофе — Арсений чувствует, действительно, что впереди две недели отдыха. Он подтягивается на руках, все еще заряженный, и пытается рассмотреть, что там в трех метрах над уровнем рельсов. В детстве Арсений упал с верхней полки во сне и с тех пор никогда на них не ездил, боясь то ли повторения, то ли еще чего. Только сейчас вторая вообще не кажется хоть сколько-то страшной или похожей на ту, что была в детстве — тут даже нет этой «недотретьей», о которую постоянно приходилось биться головой. — Не понимаю, чего ты меняться местами хочешь — тут у тебя и просто посидеть можно, а не только лежать. К тому же высота привычная. — Арс, ты меня на сколько ниже? На семь сантиметров? Чот искренне сомневаюсь, что тебе прям невероятно привычно все время находиться на уровне стола. По сути, Арсению в целом непривычно находиться в статичном положении — пару часов назад у него по ежедневному расписанию была бы пробежка, но в это время они неслись на скорости в сто шестьдесят километров в час, а бегать по коридору — очень спорное занятие. Следующая получасовая остановка ожидается только в полпятого утра, а так сильно сбивать режим сна только для того, чтобы еле как в морозное полу-утро вылезти из поезда, очень спорное занятие. К тому же шастаньем туда-сюда можно разбудить попутчиков, и если за Антона Арсений не сильно волнуется, то перед бабулей ему будет неловко: та кажется очень милой. — Ну, я никогда не был на верхней полке, так что нижняя мне все-таки действительно ближе. — На этих словах Арсений скрещивает пальчики за спиной, потому что врать плохо. — Чо, реально? Я ж даже, пока не вырос совсем, даже на двухъярусной кровати выбирал спать наверху, — у Антона в голосе такая ностальгия, что становится даже немного завидно. Это, конечно, очень слабенькая реклама сна на втором этаже, но Арсений уже хочет туда хотя бы посидеть. В целом, он не сильно понимает, чем вторая полка отличается от первой, кроме необходимости кряхтеть, пока на нее забираешься, но есть в этом что-то особенное. Может, действительно, какая-то атмосфера детства. Когда Арсению было лет десять, он дружил с парнем, у которого дома тоже была двухъярусная кровать, и залезть на нее хотелось жутко, но днем это делать незачем, а на ночевки его не отпускали (поэтому приходится устраивать ночевки теперь с Антоном). — Тогда двигайся — посидим немного у тебя. — Э, ты меня только что выгнал с низу, потому что «надо спать уже, Антон»! — Антон возмущенно таращится, и по ладошкам, уже цепляющимся за лесенку, несильно бьет, показательно занимая всю полку с лихвой — пятки очевидно свисают с кровати, и Арсений сдается, фыркая от сдерживаемого смеха и ставя себе цель добраться до этой дурацкой второй полки. Теперь, лежа с полуулыбкой на животе в полусне под тихий стук колес, он точно понимает, что отпуск будет запоминающимся. Самолет не летел, но колеса терлися — Арсений не ждал, но сон пришел неожиданно легко. Не было ни долгого взбивания подушки, ни подбирания удобной позы — лишь пара минут прослушивания чужого сопения и абсолютное спокойствие. *** Первый день поездки прошел за пять часов, а вот второй, кажется, будет тянуться вечность, потому что за ночь к ним подсел толстый, ужасно воняющий мужик, который разбудил Арсения в восемь утра с просьбой поделиться туалетной бумагой. Серьезно? Арсений что, на весь вагон закупался? Мужик, конечно, получил сонное «да» и оставил ворочаться в кровати, вслушиваясь в запах то ли сигарет, то ли духов «Ядреная жопа». Антон со своим вечно заложенным носом и сном, как у медведя в спячке, ничего не заметил, поэтому никакую дружескую поддержку не оказал. Вот он бы сейчас что-нибудь глупо пошутил или вообще перекинулся бы в волка, защищая трехслойную всем телом, и плевать, что в поезде стоит запрет на использование способностей. Арсений читал, что в Европе их даже как-то глушат новыми технологиями, не давая воспользоваться даже при всем желании. Если честно, прямо сейчас приходит желание пожертвовать своей регенерацией ради того, чтобы заглушить вонь вернувшегося мужика: по ощущениям, этот блевотный запах реально его суперспособность. — А вы куда ехаете? — Арсений не знает, будет ли приличным прямо сейчас нырнуть под одеяло и притвориться невидимкой. — А вы? — Я до Красноярска. У меня там дед живет — ну как живет, скопытился пару лет назад, а дом теперь на мне. Вот, решил продать, а то все равно мне не до него с работой, а эта рухлядь… — Крайне интересно и увлекательно. Изо рта у мужика воняет еще хуже, чем от тела, и Арсению хочется показательно сообщить, что он пошел чистить зубы и вообще всем советует заниматься этим почаще, но боится, что мужик еще и зубную щетку у него попросит. Поэтому Арсений встает с кровати молча, игнорируя незаконченный рассказ. Вообще, довольно-таки интересно, какая именно мутация у этого замечательного попутчика. Может, он медведь или суперсильный? Хотя всегда есть шанс, что тот может становиться феей с крылышками и общаться с цветами — судить людей по внешности очень опасное занятие. Если смотреть на Антона, то в жизни не скажешь, что тот волк. Особенно пару лет назад, когда тот был щуплой шпалой со скованными движениями. Хотя в теле волка тот всегда был невероятен — большой, сильный, быстрый — в целом охуенный. Притягательный. Арсений лениво водит щеткой по зубам, отбрасывая мысли о мутациях: надо выбрать, что сегодня есть и как будить Антона. Хотя с едой выбор невелик — Антон дошираки обожает, а Арсений с ними смиряется, скрашивая досуг шоколадной пастой и плюясь на чужую теплую газировку, гремящую на дне рюкзака еще с посадки на поезд. С чужим пробуждением — сложнее, потому что без Антона откровенно скучно и неприятно, потому что игнорировать всех вокруг Арсений хоть и может бесконечно, но хочется просто залипать в окно под БТС, а не создавать вид усиленной занятости, посылая сигналы на полку выше, чтобы к нему пришли на помощь. –… так вот я и говорю, на энергетика когда выучился, пошел на комбинат работать. О, ваш друг проснулся. Доброе утро, попутчик! — Арсений от восторга разве что не подпрыгивает, чтобы убедиться, что Антон действительно проснулся, но сдерживается, рассматривая под поднятой головой мужика жабры. Не медведь, получается. Антон спускается и садится на постель Арсения, помятый и переспавший, здоровается с мужиком и вместо того, чтобы героически спасти Арсения, порычав на всех, он только мягко улыбается ему и слету поддерживает тему выращивания редиса и красивых пейзажей Сибири — с одной стороны, все же спас и Арсений теперь может беспрепятственно смотреть в окно, с другой стороны, он что, зря открывал новые кроссворды и относил чужую газировку вместе со своими йогуртами проводнице в холодильник? Тот и правда притягательный и друг для всех вокруг — ну точно пес, какой волк? Под этим влиянием удивительным образом и бабулечка раскрывается, показывая фотографии своей собаки, и мужик помалкивает, слушая историю Антона про лагерь, которую тот рассказывал при нем уже раза два во время посиделок с разными бригадами, но каждый раз так искренне воодушевленно, что Арсений и третий раз косится, смотря, как тот сам ухахатывается до слезинок в опухших ото сна глазах. На самом деле, у Антона в запасе явно больше трех историй, но тот почему-то никогда не говорит о том, что происходит с ним сейчас — все из детства и подросткового возраста. Не то чтобы это как-то напрягает, но точно вызывает желание докопаться. Случаи в бригаде не в счет — это все скорее относится к тому, что кто-то обосрался — иногда даже сам Антон. А вот что происходит дома, как он проводит время с другими друзьями и так далее — ни слова. В инсте у Антона только какие-то глупые лифтолуки или фотки с бригадой, еще парочка с Арсением, и все. Просто ничего особенного или скрытный? Кстати, насчет фоток их двоих немного обидно — Арсений сам выкладывает исключительно себя, но это такой стиль, а Антон живет какими-то дебильными принципами. Он же даже лайки не ставит. Даже на их офигенное селфи, сделанное пару недель назад. Зато сейчас чужими фотографиями восхищаться горазд — он уже чуть ли не отбирает телефон бабули, чтобы самому листать фотографии собаки. Арсений трясет головой, отгоняя от себя запах поезда, рыбного мужика и его курицы, смотрит пару секунд на быстро проносящийся за окном пустырь и встает с полки, пиная Антона пяткой, чтобы тот тоже встал. — Сфоткаешь меня в проходе поезда? Антон, явно недовольный тем, что его оторвали от разглядывания трехсотой фотки чихуахуа, сползает, чуть ли не роняя одеяло на пол, и подхватывает телефон Арсения, который тот сам забыл на столике, заваленном едой, кружками и банками с кофе и чаем. Делает он это все со скоростью света, разумеется, размазывая эти простые движения на три минуты, чтобы успеть дослушать про закон о том, что навоз теперь можно оформлять как частную собственность. — Ну чо, как тебя фоткать? Можем сделать вид, что ты унитаз на ладошке держишь. — Ну и дурак. — Да не нужны мне фотки из поезда: просто хотел выйти, а еще там воняет. — Хочется добавить «а еще ты разговариваешь со всеми, кроме меня», но это как-то глупо. — Да вроде клевый мужик, он мед обещал подогнать. Гречишный, прикинь! У Антона пару секунд искренний восторг на лице, будто наличие у мужика меда делает его менее доебчивым и более ароматным, и тот снова плечами пожимает добродушно на его ворчание, предлагая все же «щелкнуть» его. Правда вместо того, чтобы сфотографировать, он записывает видос, разве что не уссыкаясь с того, как Арсений супится и замыленную челку пытается растормошить. Еще и издевается, придурок. Они выходят на станции в Новосибирске, в тапках гуляя по перрону, и настроение неудивительным образом вплывает обратно, пока Антон тискает все-таки вонючего мопса, покупает фруктовый лед и ненавязчиво узнает у проводницы, что рыбный мужик выходит через две станции. С Антоном невозможно не дружить. Невозможно, но Арсению иррационально хочется, чтобы как в песочнице, чтобы на этот отдых самая клевая пирамидка была только у него, но это что-то из разряда эйфории, когда на первых порах хочется получить как можно больше эмоций от светящегося Антона. Антону же, кажется, это никаких усилий не стоит — оттого Арсений бессовестно берет все, не оставляя соседям и возможности отвлекать его беспроигрышными ходами в виде видосов с хомяками или фоток с кошками. И это нормально — как не дружить с Антоном? Он любит слушать, смеется искренне, рассказывает истории про друзей и знакомых, создавая ощущение полной раскрепощенности, и клыки крупные демонстрирует, когда речь о работе снова заходит — красиво. Арсения, кажется, к опасному тянуло всегда, как Икара на солнце, только он не такой лох, регенерировал бы. Хотя Антон и опасность — слова-антонимы, выглядеть он может вполне пугающе. Острые ногти и тупые рвущие зубы вызывают трепещущее желание узнать, как это ощущается на коже, что, возможно, не слишком здорово, но… Они сталкивались с завалами, с пожарами, со взрывами, но со зверьми — никогда, и это большое упущение для любопытного Арсения. — Может, все-таки кроссворды? — Арсений достает журнал из-под подушки, листая его лениво, выбирая страницу, где еще ничего не успел разгадать. Антон на каждое предложение лениво фыркает, продолжая что-то листать в телефоне — с таким успехом он мог бы лежать на своей полке. Только на верх после пробуждения он не залезал ни разу, предпочитая раскидывать свои ноги по чужой полке. Не то чтобы Арсений недоволен, но лежать валетом, когда в вас на двоих почти четыре метра, не очень-то и удобно. Они лениво пихают друг друга, пока Антон все-таки не перекладывает ноги Арсения под руку и не фиксирует локтем так, что без усилий и не выбраться. Лицо у него абсолютно бесстрастное и сонное — проспал почти одиннадцать часов и, видимо, потратил всю энергию на обсуждение меда и собаки. Конечно, они оба тратят очень много энергии на работе, а по словам Антона, без обращений того размазывает в коровью лепешку через три дня, но это же не повод не уделять внимания Арсению. В итоге более верной спутницей становится именно бабуля, которая знает и главного начальника в имперском Китае, и имя гиппогрифа Хагрида — удивительная женщина. Конечно, сначала Арсений был скептично настроен к ней, но у него такая первичная реакция на всех людей, в отличие от Антона, который со своей улыбкой лезет к любому. Арсений пытается вспомнить, понравился ли Антон ему сразу или нет, но доходит только до того, что тот, вроде как, смутил своими воронежскими повадками и относительно грубой речью. Это точно не то, что Арсений обычно чувствует по отношению к людям — он не ищет минусы, потому что те сразу же бросаются в глаза, а тут… — Марсель, — лениво и не отрываясь от телефона. — Чего? — Говорю, обезьянку из «Друзей» звали Марселем. — Антон все же отрывается от своего телефона и даже наушники не просто ставит на паузу, а прямо вынимает из ушей. — Ты ж вроде «Друзей» раз сто смотрел? Непонятно, почему, но Арсению странно, что Антон это помнит. Он как-то раз вбросил это в разговоре про любимые сериалы и получил в ответ: «Не знаю, не смотрел». Обратил внимание и заинтересовался или просто сам как-то глянул, потому что в ленте тик тока попался кусочек? Арсений вспоминает про «орел — я победил, решка — ты проиграл» и внутренне хихикает. Он сам сериал смотрел еще по мере выхода, серию за серией, и почти расплакался на концовке. Расплакался бы не «почти», но это было на уроке природоведения. На сороковой минуте кроссворда «Вавилон» и «сабраж» не состыкуются так же, как ноги Антона не состыкуются с подмышкой Арсения, отбившего себе локоть о столик, но они вчетвером — Арсений, Антон и его ноги — делают вид, что все отлично. — Суперконтинент, шесть букв, первая «п», — кроссворды уже около получаса не доставляют, признаться, прежнего удовольствия, чего не скажешь об обреченном виде Антона, пихающего его в бок на каждом вопросе, адресованном ему. — Ну давай, Шаст, за общее дело боремся, у нас еще, если верить журналу, девятьсот девяносто восемь кроссвордов осталось. — Там страниц тридцать и раскраски. — Антон вздыхает то ли обреченно, то ли удивленно, но тут же подбирается и принимает серьезный вид. — Так, ты ж хотел на вторую полку? Погнали, только это оставляем здесь. — Антон на верхнюю полку залетает сходу, почти подпирая головой потолок и освобождая место рядом, пока Арсений только делает вид, что расставаться с журналом горестно. На втором этаже тесно и некуда деть ноги, как и на первом, а еще кондиционер жужжит прямо над ухом, но Арсений даже не думает жаловаться, рискуя быть пониженным обратно. На самом деле, им бы простынку, отделяющую от остального купе, и сыр косичку в тарелочку, но для счастья пока достаточно и просто верхней полки, с которой видно, как бабуля играет в сундучки на планшете, засыпая с ним на груди, и куда завалился недоеденный батончик Антона. — Ты кстати, когда спишь, столько звуков издаешь, — Антон наклоняется и шепчет так, что тише не становится, но ощущения верхнеполочного единения от этого все больше. — Я сначала думал, бабуля видос со своей собачкой пересматривает. Арсений краснеет за секунду и смотрит на Антона, как на врага народа. Ну вот кто вообще людям такое сообщает? Да, есть вежливость вроде «у вас укроп в зубах застрял», но вот такие комментарии вообще не нужны. Арсений и сам прекрасно знает, что иногда может заснуть в не слишком удобном положении и из-за этого не совсем культурно посапывать — зачем это еще и сообщать? Возможно, будь они с Антоном любовниками, то в этом был бы еще хоть какой-то смысл — все-таки одна кровать на двоих, но нет. Они даже не близко к этому статусу, чего там, из них даже друзья спорные. Хотя опять-таки, как с Антоном можно не дружить? Если честно, то Арсений не из тех людей, которые «за друга Родину отдам», он скорее из «я сделаю для тебя все, но в разумных границах и если это не будет вредить мне самому», поэтому с таким сильным напором Антона бывает сложно. Тот наверняка, если дружит, то будет держаться за этого человека, тащиться с ним даже в самую жопу мира… Ходил слух, что было на выбор озвучено предложение поехать в Сочи, но с каким-то новеньким вместо Арсения. А еще Антон, оказывается, тот друг, который превнимательнейшим образом смотрит за близкими ему людьми — и укроп в зубе найдет, и за качеством сна проследит. — Извини, конечно, но ты же вроде вчера отрубился раньше меня, а сегодня встал позже. Когда ты уже успел статистику моих сонных фаз составить? — Арсений выгибает бровь и нарочно напирает на Антона, становясь шуточно-страшным. — Да я чот поссать захотел, понял, что тогда спускаться надо, полежал и уснул обратно. — Еще момент, в котором Антону не занимать — это в умении не стесняться совершенно ничего. Не то чтобы Арсений делает вид, что уходит погулять с моточком туалетной бумаги, потому что госпожу Зеву нужно выгуливать четыре раза в день, но только Антон торжественно заявляет, куда и зачем именно уходит после банки нулевки, а иногда еще и после оповещает, если поход случился удачнее предполагаемого. — Но это мило даже, ты еще так жмуришься. Не то чтоб я, ну, прям высматривал, просто смотрел вниз, далеко ли падать в случае чего. У Антона совершенно обезоруживающий шепот и вид, поэтому Арсений лишь смотрит вниз, оценивая, что, да, падать высоковато, особенно, если на него. Хотя если просчитать траекторию… — Но полка нас двоих выдерживает, поэтому не ссы, не ебнется. Хотя ты, наверное, килограмм двадцать весишь? — О, Арсений знает это настроение у Антона. Тот пальцы близко-близко складывает, примеряя на Арсения, и улыбается гаденько, пока сам Арсений глаза закатывает и пытается пнуть бесшумно, забираясь на полку с ногами. Драться на второй полке так, чтобы не разбудить бабулю — это тот еще квест, а драться с Антоном, у которого главная тактика — обездвижить, а потом дразниться, мол, «у кого-то не получается, да?», абсолютно отвратительно, но Арсений сознательно идет на это, находя себя уже полностью лежащим с прижатыми к кровати конечностями и нависающим Антоном, выглядящим абсолютно счастливым от своей победы — точно пес. Сильный еще, сука. Арсений вообще-то тоже сильный и вырваться при желании он может, но этого желания и близко нет. Как-то раз он точно так же лежал под завалом вместе с какой-то девушкой, которую оказалось не так уж и просто вытащить, но это было вообще не то. Тогда это была ситуация в разряде жизни и смерти, и размышлять про ощущения не очень хотелось. Хотя, если так смотреть, вспоминать, то лежать под Антоном и под лавиной — очень разные вещи. Лавина — она холодная, пугающая и, если так можно выразиться, скучная, а Антон совсем не такой. Антон горячий — кондиционер работает через раз — живой, дышащий и с таким огнем в глазах, что не оторваться. Арсений, наверняка, мог бы смотреть часами. Только это как-то странно, да и нога затекает. Приходится лениво пихаться, изображая то ли недовольство, то ли полноценное осуждение. Антон на это не ведется — только хмыкает и отпускает руки так, будто одолжение делает. Кожу тут же холодит — кондиционер, сука — и становится вообще неприятно, но такова цена свободы. И как бы Арсений ни возмущался всем этим оповещениям о туалетных успехах, это тоже придает Антону что-то такое, что заставляет чувствовать себя свободным, даже просто находясь рядом. Разумеется, свободным метафорически, а не физически — физически Антон может и отпустил руки, но при этом продолжает наваливаться. Вот ноль у человека личного пространства. Или это только с друзьями? Анализировать Антона слишком сложно, если не сказать невозможно, поэтому Арсений только удивляется самому себе. У него-то куда делось личное пространство? Наверное, взяло отпуск еще в тот момент, когда они с Антоном в кино начали брать одну большую колу на двоих. — Я вешу больше двадцати килограмм как минимум потому, что, в отличие от некоторых, хожу в спортзал. — На самом деле, абсолютно все в офисе знают, что он ходит в спортзал и бегает, и Арсений искренне гордится статусом «лучшая задница подразделения» и не боится напомнить об этом. Хотя зачем понтоваться этим именно перед Антоном, не совсем понятно. — Согласен, так бы ты весил пять. Все остальное — это жопа, да? Арсений фукает на него, но Антон отчего-то даже не выглядит как человек, говорящий пошлыми подтекстами, скорее, как человек, который не особо различает грани. Или они все-таки настолько близки, по его мнению; по мнению Арсения — они пусть и очень хорошие, но коллеги, да еще и из разных бригад. Хотя отчего-то на каждое событие находится воспоминание, как они вдвоем куда-то ходили, что-то обсуждали или делали. Даже сейчас — едут на совместный отпуск куда-то в Сибирь, будто женатая пара, ухватившая тур по Садовому Кольцу по скидке. — А ты чего кстати с Кузнецовой-то не поехал, у нее же отпуск тоже в июле? — Арсений продолжает лежать, без зазрения совести занимая большую части полки и складывая ноги на чужих коленях. Вопрос не то чтобы «кстати» — но Арсений об этом на периферии думал с самого получения путевок, а Антон по обычаю своему вряд ли будет искать подтексты, учитывая, что их и нет. Арсений слухи собирать не любит, но, когда получает их на блюдечке, не утруждая себя поиском, вполне себе слушает, даже если это очередное «Серега там опять крылышки заказал на соседний адрес». Хотя такие слухи приносит обычно Антон — слухи же про них с Ириной просто сквозят уже года два, а когда слухи не опровергаются, они автоматически становятся правдой, хотя Арсений так не считает. — Чего? С Иркой-то? Арс, ты гонишь? Чтоб она свою свадьбу променяла на меня? К ней ща даже подходить опасно, не то что в отпуск ехать. — Антон легко пожимает плечами и беззастенчиво обнюхивает свою собственную футболку на предмет пота. По мнению Арсения, та пованивает даже без обнюхиваний — проблемы собачьих. Хотя запах футболки в списке интересных тем колеблется между офисным обсуждением, реально ли Чепурченко заказал картину себя голого на коне и нужно ли на пасху освящать «Святой источник» или и так нормально. Чепурченко все же чуть поинтереснее этой футболки будет. Кузнецова выходит замуж? Кузнецова? Арсений против нее ничего не имеет, но кто тот бессмертный, решивший жениться на женщине с ядовитыми когтями? Почему-то вероятность того, что Антон мог на ней жениться, не казалась нулевой, но это… это другое. Что-то вроде эффекта Манделы, когда ты уверен, что всегда так было, поэтому отсутствие кажется странным. Собственно, отсутствие отношений и кажется странным. Да, слухи никогда не подтверждались, но очень редко Антон мог вбросить что-то вроде «люблю Ирку», и это вроде как все объясняло. К тому же, о жизни Ирины тоже мало кто знает — у нее даже инста закрытая, а создавать левый аккаунт, чтоб знать, что там да как, Арсений не намерен. Хотя мысли об этом были, если говорить уж совсем честно. Арсению она вылезала в предлагаемых с завидным постоянством, а вероятность того, что там есть фотки ее с Антоном счастливой совместной жизни, была велика. Не то чтобы Арсению сильно хотелось выловить любую фотографию Антона из интернета, просто зачем-то нужно было увидеть. — Замуж? Просто я вроде как слышал, что вы встречаетесь, да и жили вместе? Еще и кот общий есть? — Господи, Арсений, заткнись, пожалуйста. Еще скажи, что имя кота знаешь. Он тушуется. — Ну, просто правда много слухов было, я не собирал информацию специально. Мне и так работы хватает. Это все звучит как оправдание, делающее ситуацию еще хуже — осталось только добавить, что ему вообще-то все равно, он занят, ему еще кроссворды решать, некогда про них с Ириной слушать, но он губу прикусывает, ерзая на кровати под непонимающий взгляд. — Люк? Да они с Эдом просто оставляли мне его, когда в Турцию гоняли. Он мне все вещи в шерсти извалял, потому что в шкафу спал, поэтому мы с Иркой как в парном ходили еще месяц. — Арсений смутно вспоминает все эти доводы про шерсть на спецовке, которые уходили на второй план, оставляя после себя факт — у них с Ирой (не)общий кот. — А так они с Эдюней уже лет пять вместе, он из другого отдела, там чот с компами сидит, вроде в информационной безопасности. Да и чо, ты слухам нашим веришь? Они ж там уверены, что и вы с Русиком вместе. Антон — святая невинность, по икре шлепает несильно, посмеиваясь, будто они с Русланом — что-то несовместимое. На самом деле, так и есть, хотя пару лет назад совмещались они неплохо, когда в разгар корпоратива дрочили друг другу бок о бок со снаряжением, едва не пачкая спермой спецовку — Антон же потом на следующий день и фукал своим волчьим нюхом на странный запах. Арсений только плечами пожимал, переодеваясь исключительно спиной, чтобы не светить засосами на груди. Хотя официально они не вместе, и неофициально — тоже, поэтому Арсению даже лгать не нужно. Сосать Руслану после совместного удачного задания, угашенным адреналином или до боли прикусывать чужую руку, зажимающую рот — это не то же самое, что даже ехать два дня в поезде, разделяя друг с другом полки. И не то что Арсений сравнивает степени своей близости с Русланом и с Антоном, просто думает, что с такой же вероятностью такие же слухи могли пойти и про них, но — нет. Нет, как минимум потому, что у Антона с Русланом абсолютно разная репутация. Даже расправившись в плечах и заимев бороду, как у лесного чудища, Антон все еще воспринимается как кто-то для долгих и стабильных отношений, а если точнее: «Ваша дочь будет дома к десяти». Руслан же скорее: «Я вызвал вашей дочери такси после секса». О Руслане вообще многие отзываются нелестно, хотя за последний год тот стал намного более осмысленным и перестал вести себя как типичный мужлан. Только это все не так важно — Руслан прекрасный человек, но абсолютно не тот, с кем Арсений мог бы быть. И что? И к какому выводу нас это приводит? К тому, что с Антоном он бы мог встречаться? Арсений, конечно, слышал, что у поездов своя романтика, но не такая же. Хотя, возможно, дело все же в том, что вокруг все еще пахнет чем-то пятидесятилетним и дорожным, но Антон сидит-полулежит так близко, что разное в голове может быть. Полка поскрипывает, и Арсений выплывает из своих мыслей. Хотя, скорее, все же будет правильнее сказать «выходит на мелководье», потому что тут же задумывается над тем, а как он сам воспринимается в их офисе? Страницы в социальных сетях не пестрят чужими семейными фотографиями, а вопросы остаются без прямого ответа, но при этом слухов море. Арсений не то чтобы открытый гей, но каждая собака — не в обиду оборотням — знает, что он трахается с мужиками, и из-за этого что-то нет-нет, да всплывает. На дворе двадцать первый век, но для многих людей даже в центре страны геи остаются чем-то вроде: «Всем привет, вич-положительные!», поэтому ничего удивительного, в целом, нет. Арсений от этого не в восторге, но секс-просвет всем окружающим устраивать не собирается. Собственно, как и не собирается обсуждать с Антоном Руслана. — Ну, в замкнутом пространстве всегда будут ходить сплетни, а каждая бригада когда-нибудь оказывается под лавиной. — Арсений хихикает, но тут же зажимает себе рот рукой, потому что бабуля сбоку начинает ворочаться. Антон же смотрит своими сияющими глазами и вообще не боится никого разбудить — эмоциями надо делиться. Арсений иногда мысленно сравнивает его с Чендлером: оба такие яркие, хотя и зачастую серьезные. Кстати… — Слушай, а ты откуда знаешь, что Марселя звали Марселем? Ты же вроде как говорил, что «Друзей» не смотрел? Антон внезапно для Арсения теряется — или смущается? Не так, как смущаются от сального комплимента или застуканным с поличным, а как смущаются мальчики, когда у них спрашивают, дружат ли они с какими-нибудь девочками. У Антона все эмоции в принципе можно считывать, как детские, и по степени искренности, и по степени яркости. Другое сравнение, идущее в голову — это собачья искренность и верность, потому что животную суть у оборотней не отнять, но Антон волк, а не собака, и Арсению это доставляет даже чуточку больше, хотя собаки, безусловно, тоже милые. Антон в волчьем обличии не милый, он бы даже мог ассоциироваться у Арсения исключительно с бедами и разрушениями, если бы не те редкие моменты, когда тот бегает по офису с языком наперевес в ожидании, пока на него наденут спецовку. Арсений этим обычно не занимается — как минимум потому, что зависает, рассматривая крупные клыки — интересно, а в полуобращении они такие же? — Да это вроде как классика, решил посмотреть. Ну и мне было интересно, как можно смотреть что-то больше десяти раз, если это не видос с чихающим тюленем, — Антон то видео полгода назад рассылал всем по эйрдропу, по рабочей почте и в массовой рассылке, поэтому Арсению даже напоминание не требуется. — Поэтому чот включил первый сезон, а там понеслось. Понимать, что Антон посмотрел что-то только из-за него (Арсению нравится думать именно так), приятно, как и всегда, когда твоя рекомендация оказывается оценена по достоинству. Хотя даже капельку приятнее, потому что Арсений не советовал — он просто упомянул. Договариваться с Антоном пересмотреть некоторые серии по приезде, сравнивая персонажей с общими знакомыми и обсуждая любимые моменты — верх приятности. И если в России есть мыс Дежнева, то есть и балтийская коса. Не то чтобы запад и восток — это верх приятности и низ приятности, но когда Арсений понимает, что день почти кончился, еда, так и оставшаяся внизу, остыла, а все остановки пропущены, становится немного грустно. Хочется поговорить хоть еще чуть-чуть, но у них впереди еще две недели, да и голова начинает трещать от усталости. Арсений снимает с себя чужие руки и ноги, которыми Антон опутал его, будто спрут. В этом, очевидно, не было никакой необходимости, но и внимания этому не было уделено никакого — с Антоном, оказывается, невероятно сложно следить за личными границами. Поэтому, пока эти границы не стерлись окончательно, стоит идти спать. — Шаст, все, пора спать. Вечер был великолепен, но мне пора издавать кучу звуков, уж прости. — Арсению все еще чуть обидно за это тупое замечание. Антон смотрит грустно и даже вроде открывает рот, чтобы что-то сказать, но только неуверенно кивает и окончательно прижимает все свои конечности к себе. Так и кроет желанием спросить: «Ну чего ты?», так и хочется глупо предложить теплые обнимашки перед сном, но Арсений сдерживается и молча спускается со второй полки уже на такую неинтересную нижнюю.