ПЛОЩЬ (дискурсивный роман)

11. Ира сняла с плеча рюкзак и положила его на стул, около двери, быстро разулась и зашуршала на кухню, навстречу утренним лучам, рвавшимся из окна и дверного проема, и заливавшим пространство коридора. В этот момент Эдик тихо затворил дверь в квартиру и заглянул обратно в комнату. Снял штаны и пошел в ванную. - Ир, посиди тут минуту, я щас, - он шепнул ей через дверной проем, а сам скрылся в ванне. - Хорошо, не торопись! – отозвалась она и глянула на черное стекло духовки. Сверху громоздились сковородка, кастрюля и остывающий чайник. Эд вошел в ванную, лишь прикрыв за собой дверь, закрывать ее на щеколду он не стал. Включил воду и ополоснул над ванной ноги, после пыльного пола в подъезде. Чуть серая вода пятном разлилась по белой эмали, вокруг сливного отверстия. Он выключил воду, обтер руки о полотенце и вышел, потушив свет. - Ты не голодна? – спросил он Иру, входя на кухню. - Да, думаю, что не очень. – отнекивалась она, но тут же себя поправила, - Хотя, от кофе или чая не откажусь. - Чай найдется, кофе мы не держим, - Эд улыбнулся и полез в шкафчик за жестяной банкой с чаем. Ира смотрела на кусок стены, прямо над микроволновкой. На ее зеленой поверхности, черным фломастером было выведено слово “undisintegrated”. Ее это сразу привлекло, и она спросила. - Эдвард, а давно ли ту учишь язык великого Чосера и Пиби Шелли? У него в этот момент, по необъяснимой причине в голове заиграла мелодия “Доброй ночи”, с трескучей, но такой памятной пластинки Тухманова. Доброй ночи? О, нет; уж тлеет час Он прервался, но должен единить нас; Позволь остаться вместе нам Тогда и будет добрая ночь домам. Могу ли я звать одинокую ночь, не прочь? Хотя твои ли сладкие желания вспорхнут? Не говори, но хотя, пойми мы тут. Тогда и будет названа добрая ночь. Сердца, что бьются совсем рядом. С вечера и до утренней зари, молчи. И ночь добрая от любви, не взглядом, Что никогда не желает доброй ночи. Между вторым и третьим аккордом припева, он неуверенно ответил. - Хотел соврать тебе, что это мать моя учит, но она итак английский знает. И ты знаешь, что она его знает…. И она знает, что ты знаешь, что она его знает. Я же, четыре года назад решил продолжить после некоторого перерыва. Знаешь, я еще в школе, сдавал экзамены на сертификат, но после неудачи на третьей стадии, отчаялся и забросил. – На этом слове, Эдуард поставил полную чашку на стол, прямо перед Ирой. - Ясно. Но, ты, пожалуйста, не говори так про себя! Я очень волнуюсь. Ты, ведь, довольно сообразительный парень, эрудит, чего уж там. Эд перебил ее. - Слушай, Ир! Если уж и маломозжье* не бич, то, что тогда? В чем предел?! [мало мозгов]* - Э-э-эдь, - протянула она, держа чашку в левой руке, - ну, не обижайся ты! Тем более, не шуми, родители-то еще спят твои. - Ничего, я не очень громко. Мы, как поедем, им уже как раз вставать пора будет. Он допил из своей чашки и поставил ее в раковину. Залил доверху водой, чтоб не мыть сейчас и ушел обратно в ванную, прополоскать рот и причесаться. Ира так и сидела в углу, допивая свою дозу чая. Пока Ира допивала, он уже успел закончить туалет и ушел в комнату, к проснувшейся матери с отцом. Эд стал быстро одеваться, схватив со стула все, что оставил там же вчера вечером. - Мам, пап, доброе утро! – нараспев проговорил он, звук разнесся по коридору и комнате, долетев до Ирки. - Доброе, сына! - Ты, убегаешь уже? – поинтересовался отец, хотя, скорее всего итак прекрасно понимал. - Да, убегаю. Ира уже приехала. - Каак!? – крикнули они в один голос. Эд сделал вид, что ничего не заметил, и продевал голову через воротник рубашки. - И ты ее не покормил, или она итак сыта? Ой, и мы не одеты. И тоже торопимся. – Запричитала мать. - Мама! Мать! – не выдержал Эд, - Все нормально, все в порядке – мы сами уже уходим. Она поела, и чаю на кухне у нас попила. Успокойся! Ни к чему нам тут здесь этот камертон моралей. – Выдавил он из себя эту странную фразу. - Ладно, твоя правда. – Мать стала спешно заправлять за собой постель, отец сделал то же самое, но со своей. Мать пошла раздвинуть шторы на балконе. Белье, повешенное туда ранее, казалось уже высохшим. Собственно, Эдик не собирался этого проверять, только затянул ремень и выбежал из комнаты. Эд пробежал мимо стеклянной витрины, она чуть зашаталась – даже чашки в ней зазвенели, в такт колеблющемуся полу. Дальше только оставалось Эду с Ирой вырваться из дома и бежать на улицу – как она справедливо подметила, что они оба уже опаздывали, да и к тому же, могли еще задержаться на вокзале, а-то и еще где-либо. Они оделись, на ходу застегивая куртки, и захлопнув дверь, вышли в подъезд. Лифт, словно ждал их обоих на том же этаже, словно его никто и не вызывал с момента приезда Иры. Его темное пространство быстро сменилось зеленой прихожей подъезда, а потом и бескрайним простором свежей утренней улицы и всесторонним шумом городского транспорта. Сам по себе их путь не вкладывал в свое понятие чего-то трудного: всего лишь добраться до вокзала, взять два билета и проехать минут двадцать, причем самое интересное, не покидая пределов города. Можно было и добраться автобусами, но преодоление реки, поймы и двух лесопарков могла непредвиденно отнять целое сонмище времени - это всегда настолько несоизмеримо, потому не находилось иных слов для объяснения, как расчетное потерянное время, даже не стремилось приблизиться к действительному упущенному. Попутно обдумывая эту мысль, Эд с Ирой шли к метро. Они перешли улицу, около строящегося досугового центра, и вслед за поворачивающим автобусом, пошли по улице, напоминающей широкий бульвар. - А нам на билет хватит, или ты так поедешь?- Эд несвоевременно осведомился об их финансовом положении в краткосрочной перспективе. - Городская зона, там не больше пятидесяти выйдет, думаю, в сотан уложимся оба. – Почти что песней изрекла Ира. Им удалось пройти еще метров двести, не ведя никаких разговоров, но Ира решила продолжить непринужденную беседу, воспользовавшись относительной тишью вокруг. - Эдь, а что с днем рождения твоим? - А что с ним? – Эдуард попытался включить “дурака”, хотя все же не до конца понимал, что же Ирина хочет от него услышать. - Ну, в смысле, будешь ли собирать кого-то, хотя Нэр мне пока ничего не сообщала, но всё же, я готова заранее навязаться. - Обычно, все эти праздники только больше разочаровывают меня – сам не знаю, как я только могу на них повлиять. Все происходящее вгоняет в тоску и непонимание, словно это у них день рождения, а не у меня. Ира неловко молчала, словно она спросила о чем-то неприличном, и продолжала слушать. Эду же, показалось, что он ответил, малость грубо и откровенно, и тут же поспешил исправиться. - Просто, если опять, полтора человека приедет, то это не дело и все будет как обычно. А мне, знаешь ли, не пристало, початое домой тащить. Надо будет – я целую куплю. Я, хоть и не алкаш, все ради гостя, как бы! - Да, не-не, я все понимаю. Я бы так же поступила. Сам подумай, ради кого еще стараться, как не для себя? Но, вот только стараться, путем сбора вокруг себя дорогих людей. Пронесшийся мимо микроавтобус поднял колесами грязную волну из мелких земляно-коричневых капель. - Эдя, но вы же не на лавочке сидели, и не абы где сидели, словно студенты-очники. - Да, между прочим, мы тогда (в последний раз) охеренно посидели в “Симачёве”. В Столешниковом, помнишь? - Я не, как-то не приходилось бывать, но слышала. – Ира сделала вид, что вспоминает локацию, хотя итак прекрасно знала, где это место, и еще лучше помнила, что всегда обходила его ввиду вычурности и умеренно-хохломской крикливости. - Зато, есть что вспомнить! Отметили шикарно, “Виски-Кольский полуостров” три итерации, и Текила рекою. Мы три часа подряд горланили лучшие песни Юлиана, и все ради чего?! Все даже расплатились за себя, но у меня до сих пор такое чувство, знаешь, словно, я…. Словно я еще должен остался. - Эдь, ты слишком много и глубоко думаешь! И совершенно, совершенно, твою мать, отдыхать не умеешь… - Не умею. Что ж поделать, и тут я невпопад существую. Наверное, я повсюду лишний, даже там, где я нужен и меня недостаёт. Шум толпы у турникетов заставил их прервать разговор, вплоть до их посадки в вагон. Здесь интервалы очень короткие, потому на платформе они не задержались. Повезло: несмотря на утренний час, удалось присесть обоим и рядом. Был шанс так и спокойно доехать до кольцевой. Все куда-то спешили, но без особой усталости на лицах. Как будто и не опаздывали вовсе и у всех впервые в жизни, всё идет как надо. - Ира, у меня такой вопрос, прости, если я вдруг спрошу что-то лишнее. - Ну, давай, ближе к оному. Я не думаю, что ты меня сможешь задеть как-либо, если не задел до сих пор. - Ир, ты сейчас с кем-то или… - Одна я! – Почти перебив Эда, она спокойным тоном произнесла этот краткий и решительный предикат. У Эда же, под впечатлением этот ответ долго вертелся в голове, искажаясь с каждым разом, пока не превратился в нечто окончательное: - Одна я…. Одена я…. Адена я…. А деная…. Э деная…. Э денаял…. A denial…. A denial…. A denial…. A denial… A denial…. Эд, казалось, впал в себя в эти минуты. Он почти не видел происходящего вокруг: не проносящегося кабеля вдоль тоннеля, ни пассажиров напротив, ни их отражений в окнах со всех сторон – лишь рука Иры, сильно схватившая его за плечо и резко тряхнувшая тело Эда, смогла несколько вернуть его в реальное состояние. - Эдик!! – рявкнула Ира, силясь перекричать шум вагона, - Эд, люди смотрят! Прекрати сейчас же, слышишь! Эдуард понял, что у него непроизвольно пошла слюна прямо из открытого рта, и это видела добрая половина попутчиков – прозрачная, текучая, чуть пенистая слизь блестела на его губах и грозилась начать капать на брюки и рубашку. Его отупевшее и болезненное лицо понемногу клонилось взглядом на затоптанный пол. - Ты не сблюёшь, надеюсь? – осведомилась Ира. - Не, не, что ты! – отбрыкался Эд, - Все в порядке, я что-то, просто, отвлекся или волноваться начал… - Ты, Эдь, не подумай, что я сомневаюсь в тебе, но лицо. Лицо твое, кажись, побледнело, не переживай ты так. Я понимаю, что с Нэр ты бы так не волновался, но попробуй хотя бы…. - Я смогу! – Эд перебил её, - Я смогу, точно смогу представить! Если, ты, Ира, конечно, не обидишься, что я буду представлять Нэр в твоём теле, вместо тебя. - Не обижусь, даже не думай. – Ира засмеялась. Шум, прежде перманентно отражавшийся от литых чугунных тюбингов бесконечного тоннеля, начал быстро стихать и, вдруг, резко прекратился, сменившись тихим перестуком колес, амортизирующих на поворотах, скрипом осей и ослепляющей-белой утренней зарёй, пронизывающей стеклянный аквариум несущегося вагона. Две широких колеи перегона стеснялись низким забором по обе стороны – параллельно вдоль, бежал вылетной проспект и поперечные к нему улицы. Бизнес-центр, цвета бутылочного стекла, дурацкие эстакады – современные висячие сады, вездесущие машины и автобусы; все эти рутинные пейзажи никак не зацепляли глаз ни Эда, ни Иры. Лишь одна отрасль, вмещенная в форм-фактор здания, могла интересовать их и буквально вынуждала завести о ней плодотворный разговор. Конечно, речь о современном автомобилестроении – тем более что они проезжали мимо бывших корпусов автозавода Renault и в то же время, еще более бывшего АЗЛК Москвич, впрочем, не такого уж и “бывшего”. Кто-то слушал музыку в беспроводных наушниках, кто-то лишь в одном ухе, пара человек в вагоне умудрялись читать (при такой-то нехилой тряске), а те, которые ехали также вместе, тоже что-то обсуждали. В углу, на кронштейне, болтался меж чёрных металлических зажимов и тихо позвякивал красный, как Кремлевская звезда, огнетушитель. Он глядел пластиковым горном раструба в окно. Ира свела с него взгляд, и словно сама уловила мысль, и ей не терпелось спросить Эда о том же, о чем он сам думает, но не решается спросить у неё. - Слушай, а говорят (она кивнула в строну заводского здания) у нас снова “Москвичи” собирать начнут. - Да, я тоже слышал. - Что скажешь по этому поводу? Тут такое положение, что молчать совсем не получается, как ни старайся. - Мне кажется, что это совсем неплохо. Я вообще люблю индустриальную занятость, и высокий уровень производства на душу населения. Такое ощущение, что мы так-то никуда и не делись – это просто бесконечный цикл спада и подъема. Но подумать только, - умозаключал Эдуард, - ведь тот, к кому мы сейчас едем – совсем другой человек, нежели мы с тобой! Конечно, это не секрет, но у него и проблемы и заботы тоже свои, непонятные нам. Ровно, как и мы в его дела не вникаем. Удивляет только одно – как такие как он до сих пор уживаются здесь, по сути, полностью отстраняясь от противного им общества, но при этом нас не покидает ощущение их постоянного вездесущего присутствия. Так уж получается, что мы не только живём по-разному, но и дышим совершенно разнящимися целями. Орестыч может и неплохой человек, как представитель своих интересов, однако на этом всё и заканчивается. Я бы на его месте никому и не давал бы деньги в рост – это благо, с пятаками на глазах. Кому от этого лучше? Мимолетная надежда просящего оказывается с лихвой перевешана тройным наваром обладателя бездонного кармана. Всё, во всём есть своя тяга, своя сила, выводящая из состояния покоя. Но если я через час добьюсь от него своей завтрашней должности, то буду готов с этого же момента порвать с ним все пи- и сигма-связи, сжечь любые, даже самые Тауэрские мосты, и простить, да, в конце концов, простить его неукротимую эксэргию стяжательства. Какие ещё могут быть причины моей нелюбви к этому человеку? Он лет на двенадцать старше меня, а его моральные уклады стары и не терпят никакой критики – типичный обскурантист и мракобес в итальянском пиджаке. И сколько таких повсюду – никто наперечёт не знает, но лишь один из них мне дорог. Пока что. И пока мы едем, меня всё не отпускает чувство, что не хватит на билеты. А сейчас везде турникеты, особенно на платформах в городской черте, так что шанса выйти не заплатив не представится. К тому же, так трудно скрыть своё материальное бедствие, когда предстаёшь перед подобной комиссией. Главное, не говорить ему, что я прошел университет жизни (это мне за место магистратуры), он ведь не знает об это, правда? Впрочем, и не должен. Он вообще по жизни, гнида, никому не должен. Я уверен, что Ира того же мнения, но не ей ввязываться в это, пусть считает, что всё чисто и так должно быть. Он, правда, довольно хорошо прячется – это ж надо придумать, штаб-квартира в панельке на окраине! Туда, сука, даже метро не ходит, в лучшем случае, лет через пять приедет. А то и писят лет, как не бывало – можно и привыкнуть, а можно и нет! Но он-то точно, там ездить не будет – ещё бы ему. Хорошо, все-таки, сегодня ещё и с погодой повезло. Похоже, к весне дело идёт – будем так считать. Я не умею предчувствовать погоду и предстоящие капризы природы. Да и если бы и чувствовал, то точно не стал бы доверять таким необоснованным и самонадеянным чувствам. Ира права, что смотрит на всё это, как на шуточку – всё же Нэр мне ближе, и мы вместе неразделимы. Хотя, я и тут не соврал, что в Ире не замечу подмены – сёстры как-никак и похожи они уж очень. Но Ира точно бы в драку не полезла – как тогда на озере с Юркой нашим и двумя говновозами. Она бы скорее их корыто утопила, прям там бы, на живописнейшем берегу – недаром, что она единственная из нас четверых с правами на вождение; а по статистике, сегодня лишь каждый третий за рулём, а мы с Нэр Божьего света за учёбой не видим. Да что там, учеба. Остановились на Пролетарской, выходим на следующей – Эд с Ирой молча переглянулись. В вагоне тут же стало чуть свободнее. Интересно, какова вероятность, что нас подставят завтра, при возможной удаче сегодня? Если всё пройдет ровно, то я только укреплюсь в своих убеждениях. Более того, не стыдно будет Ирке в глаза смотреть, за то, что проводила меня сегодня. В случае моего промаха, она, конечно, не нашалаболит никому, но стыдно будет мне и только мне – глубоко и надолго. Ведь подумать только, она получается, и проснулась сегодня, часа на два с половиной раньше меня, примчалась из Строгино в Кузьминки, и вот мы уже оба спешим (главное, что не опаздываем) по моим делам. Как известно, такие люди как мы не опаздывают, а лишь задерживаются – и то, не всегда. Пусть, сам предмет привилегии элитарен сам по себе, что бы, он не скрывал под собой, тогда как являть себя членом категории достойной таковой? Не знаю – мне похуй! Я тот, кто я есть и достоин тоже того, до чего достаю. Мои условия необходимости и достаточности мне четко известны и разъяснения не требуют. Убивает лишь мысль, что одна привилегия важнее и превыше чьей-то другой. Тронулись как-то резко, хорошо, что мы с Ирой сидим. Те, кто стоят у дверей, чуть не попадали. Мы уже на подземном участке, здесь дорога более ровная. Тот самый огнетушитель, который красный, как площадь, висит себе преспокойно на своем месте. Не шелохнётся и почти не дрогнет. Так, если это соответствует действительности, то я соглашусь с такими правилами. Это прекрасно, когда вся жизнь соответствует пути самосовершенствования и улучшения. Достижение конечного и незыблемого идеала – смерти подобно. Дальше – пустота, а назад дороги нет. Вот только понять, когда нужно притормозить, или вовсе, остановиться – увы, пока невозможно. Таких условий нет.