Клыкастый бог

            Раскалённые под перчатками Мола, скалы и утёсы дышат Тёмной стороной. Датомир пропитан ею до самого ядра, а вблизи рукотворных шпилей пристанища в каждой клетке, живой и мёртвой, отпечаталась память о вспоротых глотках и дроблёных костях. Ситхам не занимать таких священных мест, но эта гробница словно… озарена.       – Там в небе что-то зелёное, – слышит Мол, подтягиваясь к песчаному уступу. Его ноги щёлкают, упираясь в изрезанный временем камень.       Оставив истребитель замаскированным в могильном терновнике, они с Хэллишем двинулись туда, где горные выступы нависают над пеленой водопада. Деревня разумно отделена от основной земли. К ней должен вести тайный ход, который не было времени и желания искать, когда Мол мог слегка напрячься и перебросить мальца Силой на ближайший утёс, а зетем запрыгнуть следом. После вчерашнего у Хэллиша задёргался глаз, по черноте его лица стекают струи пота. Молу дышится не легче, давящий зной вынудил отказаться от дорогих закрытых одежд и ограничиться армейскими брюками до колен. От каменной пыли першит в горле.       – Туманность. Завеса Мглы, – отвечает он. – Говори тише.       – Слетаем туда когда-нибудь?       Мол морщит нос и выдыхает, но возмущение никуда не уходит.       – С чего ты взял, что стоишь доверия? Что можешь чего-то просить у меня?! – оборачивается он. Хэллиш корчит жалкую гримасу, карабкается чуть поодаль, чтобы не смотреть в глаза.       – Без меня ты б сюда не пришёл, – бурчит он.       Мол схватывает ветвь ползучего дерева и перекидывает через него ногу, чтобы сесть, затем извлекает бинокль из сумки на поясе. В скалах виден деревянный идол из связанных кожей жердей, увешанный черепами. Ни души. Даже дроны не засекли ни души.       Мол устраивается на дереве, чтобы пригубить воды из фляги. Парень тяжело опускается перед ним. Наказан, но не прощён, он склоняет голову, слишком гордый, чтобы признать вину.       В Дарта Мола ответственность была вбита кувалдой. Отвечай перед Учителем. Будь примером для Саважа, вдохновляй Дозор Смерти, не подведи себя. Порой последнее перекручивает его нутро неправомерностью, образом выкаченных глаз и шумом старческой брани в ушах и...       Иного пути нет.       И всё же, мальчик из полувоенного братства, который не знает ответственности? Мол понятия не имеет, как облечь преступность этого в слова, настолько естественным ему это казалось.       – Осторожней с ребятами, – бормочет Хэллиш, выцарапывая термита из-под коры.       – Они мне не ровня.       Хэллиш рвёт термита на части.       – В смысле, ты красный, а они могут быть по иридонским богам.       – Перестань менять темы. Мы вернёмся к разговору о лояльности после того, как получим ведьму. До того – наблюдай, щенок, и вырабатывай разумность.       Хэллиш вздрагивает с шипением, словно его полоснули ножом. Мол тянет его забираться дальше.       Это непросто. Сложнее, чем Дарт Мол ожидал, когда сам был юнцом и мечтал взрастить ученика.       Мальчишка вдруг склоняет голову в молчаливой угрозе. Поднявшись за ним, Мол различает тихие щелчки пальцами и цоканье за верхними утёсами.       – Киин’Драй заполз в Жертвенник, ему нос разбили, – сконфуженно шепчет Хэллиш. В ответ на непонимающий взгляд добавляет: – Паук. Я тоже не понял.       В Мола стреляют, стоит ему шевельнуться. Клинок отбивает энергетический заряд, что в датомирских луках вместо стрел. Справа, вниз по склону, держась невесть за что, ползёт Ночной Брат.       Метнув страшный взгляд на Хэллиша, ситх бросается вверх, но вместо того, чтобы перебраться обратно на горные уступы за его спиной, тот рвётся вперёд, на противника. Дюрасталевые стопы заставляют Мола быть быстрее, рискованней, дабы не позволить неподатливому металлу соскользнуть. Лучник с паучьим проворством меняет вектор атаки, Хэллиш дотягивается до него посохом и утыкает остриё под рёбра. Брат Ночи только сгибается от боли, но чудом держится на склоне. Он враз схватывает оружие мальчика и резко дёргает в сторону, но тот влепляет ему ногой под челюсть и валит на нижний выступ.       Не проронив ни слова, Мол кивает в ответ на сердитую рожицу Хэллиша, а затем перескакивает за последний утёс.       Они создавали грандиозное впечатление. Покрытые мелом и известняком, плечистые и мощные, с палицами и вибротопорами против ситха со световым мечом, их лица суровы, рога нацелены на пришельца, готовые растерзать его в один миг. Пыхтя от злобы, лидер шестёрки вышагивает вперёд с раскатистым:       – Ты! – Трясёт он кистенем. – Ты сбежал и бросил свой народ подыхать! Мол грозно вращает посох в руках. Эти существа задержали противника, но какое право они имели общаться с ним, как с равным?       Обвинять его в дезертирстве?       – Народ? – выдыхает он. – Жестянки разнесли племя безупречных воинов, когда Мать Талзин возлагала на вас надежду. Вы оказались слабее, чем хвалились. Вы подвели меня!       Изумление и негодование перекашивает лица братьев.       – И где твоя мать теперь, тля? – скалится забрак с кистенем, покуда шипастые шары на концах цепей пускают кровь на лбу ситха и опутывают клинок.       И тогда Мол бросается вперёд, подбивает ему ногу и захватывает рукой под подбородком, приставив световой посох, не выдав замешательства. Вырванный кистень – скрежет по металлическому бедру Мола. Забрак в ловушке, по его рукам прошлось калёное лезвие. Воин решает не рисковать и перестаёт сопротивляться, а у Мола ещё нет причин истреблять собственный народ.       – Я пришёл увидеться с Сестрой Ночи.       В убежище нет живых женщин. Ни девочек, ни старух – только их мёртвые тела за стенами крепости. Если в первую чистку разбили воительниц, во вторую – мирных беженок.       – Моя разведка говорит совсем об ином, – отвечает Мол.       – Слова словами, но Сестёр в этом селении нет, – твердит Ферин, лидер дозорных с загнутыми вниз рогами на бронзовой голове.       – Хм. – Ситх не спеша обходит утёс. Очевидно, Братья будут охранять чародейку любой ценой, но даже если Хэллиш или его информатор сказали неправду… – В таком случае, я буду говорить с вашим лидером. Вискус, так?       – Как его только не звали.       – Удивительно, что старый вожак прожил так долго, – замечает Мол, внимательно оглядывая стены бастиона, – и никто свергнул его за столько лет.       Нагретые горы поросли рыжим лишайником, как ржавчиной, и грибами, как струпьями; похоже, в древности их обточили в ровные укрепления, забросили и лишь недавно заселили вновь.       – Бывают мужики, которым всё достаётся по щелчку языка, – вздыхает Ферин. – Он на нижних этажах, в рядах каменщиков спасает крепость от разрушения. Как бы тебе не пришлось ждать до полудня, брат Мол.       Год назад эти забраки звали его владыкой.       – Боюсь, у него нет выбора, кроме встречи со мной, если его волнует выживание остатков войска, – заверяет Мол зловеще-медовым тоном.       – Ну, – Ферин складывает на груди руки в латных перчатках, – не волнует. Скажи-ка, осталось хоть что от народа, что был вне Датомира?       – Я не стану обсуждать это ни с кем, кроме предводителя.       – Птица высшего полёта? – фыркает Ферин.       – Хозяин большей части Внешнего Кольца. Ситхский Лорд. – Мол становится прямо перед мужчиной и закладывает руки за спину. – Могу я взглянуть на твоё оружие, брат?       У забрака заиграли желваки. – Твой ребятёнок-сталевар что-нибудь да пронюхал о сплавах. – Он кивает туда, где Хэллиш свирепствует со своим лучником, смуглым и черноволосым, видимо, иридонцем. Ферин хлопком по спине поворачивает Мола к ступеням наверх. – Найдётся работа. Мы поймали нарушителя, ведьму вроде тебя, с плазменными клинками.       Мол хмурится, помня, что только враг заходит в чужой лагерь и не помогает жителям в труде.       – Так и впустишь его?! – Лучник c девичьим голосом пинает повисшего на нём Хэллиша в пах, запрыгивает на лестницу и борзо разводит руки. – А если за ним грёбаные дроиды? Он чужой здесь, и Ночной Брат ненастоящий.       – Кто бы говорил! – отзывается Ферин. Раздув чёрные ноздри, он оборачивается к Молу. – Ты лучше любого знаешь одну-единственную причину, по которой чужаки приходят к нам. Держи ребёнка подальше от пленника.       Звон. Напрягаются дозорные.       Это колокол тревоги.       Бастион – головоломный лабиринт с подвесными мостами, провалами в полу и десятками узких заплесневелых проходов. Три подростка вырубают корни, пробившие стены, скалятся при виде Мола. Один поднимает топор и шагает к нему, но другие его удерживают.       – Вы видели Корса? – окликает их Хэллиш. – Парня с дырой в щеке?       – Он умер, – выпаливает дровосек.       Безногий сапожник откладывает работу, когда дюжий соплеменник с покривлённой спиной приносит ему миску с похлёбкой и бутыль браги. Оба облокачиваются о стену ниши и враждебно косятся на Мола. Кто-то заделывает трещины и учит тому же едва вставших на ноги сыновей; другие носят тяжёлые мешки, тянут тросы простецких лифтов. Им некогда трепетать перед ситхом. Мошки гудят в духоте, бьются о ржавые булавы и боевые молоты, на цепях подвешенные под своды. На каменных ступенях юнец бодается с мелочью, у которой кровоточат едва пробившиеся рога. У детей татуированы только лица и груди; Мол помнит себя полностью изрисованным с рождения. Много подростков, мало взрослых мужчин.       Несущийся ребёнок врезается в его голень.       – Почему у тебя ноги железные? – лепечет он, задыхаясь от усталости. Мол отцепляет его; малец валится наземь.       – Какого лешего ты делаешь?! – вырывается забрак с мясницким ножом в единственной руке. Мол вдруг узнаёт его – один из тех, кто бился на Орд-Мантелле, с красно-коричным лицом, единственный, кто цветом был похож на него. Мясник держит лезвие во рту, поднимает мальчика и прижимает к груди, чтобы унести. У него почти нет правого плеча. Забрак огрызается на Мола, кривясь в отчуждении.       Проводник не вмешивается, но вид его угрюм. Вести их с Хэллишем назначили великана с чрезмерно длинными конечностями и выступающими скулами.       – Мы забили человека до потери сознания, а он вырвал прутья камеры из камня и расколол стражникам головы, – рассказал он. – Ранить успели. Только бастион оцепили поздно. Мои Пауки кинулись ловить, да что они ему сделают…       Эти воины живут самоотдачей и плюют в лицо смерти. Но боязнь расправить ничем не отяжелённые плечи – она реет над бастионом, она сквозит в тихом ворчании и мелких рабочих стычках... Не тоскуют ли они по приказам и надсмотрщикам, – они, со вздувшимися рубцами от кнутов на спинах? Они – с их примитивными жизнями и загрубелыми умами?!       (На троне посреди празднующей площади сидел магнат, который должен был сегодня умереть от руки Мола. В одной руке он держал цепь, к которой был прикован рогатый мужчина с угловатыми чёрными татуировками по всей коже. Мол оставался вдали, смешавшись с толпой, и по наручному голокомму сверял карты улиц. Он поднял взгляд оттого, что двое подростков около шестнадцати лет, его ровесники, встали едва ли не вплотную к нему и смердящими от перегара рожами принялись передразнивать его, изображая, скорее, гротескных, ухающих приматов. «Смертельный взгляд» заставил их кровь свернуться. Мол глянул выше: магнат подкинул в воздух кусок мяса, и датомирский забрак подскочил на четвереньках, ловя кость зубами, как пёс.)       – Этот владеющий Силой невероятно слаб, как я вижу, – выговаривает Мол. – Одолеть его не составит труда. Какого цвета были его клинки?       – Синие. Как были у воина, что вырезал Сестёр. Они у брата Вискуса.       По коже стиха струятся потоки Силы с душком стервятины.       – Мне понадобятся Братья, знающие местность.       – Мы с Ферином – капитаны своих кланов, сильнейшие после лидера, – отзывается проводник.       Подмога? Джедай могуч, и это способ исправить отношение Братьев.       Краем глаза Мол замечает, как Хэллиш и иридонец выходят из-за угла одного их проходов, о чём-то посмеиваясь. А Сила всё несёт с собой этот запах, нефизический запах и… младенческий плач. Вдохнув через нос, Мол осторожно следует за ним меж собирающихся в группы воинов.       – Там только хлам! – загораживает ему путь Хэллиш, когда Мол ступает в тот самый ход. Он отпихивает его и продолжает прислушиваться к едва уловимому лепету: «Брат, пожалуйста!..». Вонь доносится из тупика, заваленного ворохами тряпья, ржавыми запчастями и инструментами.       – Пойдём! – дёргает его за руку мальчишка. Мол принимается разгребать мусор, в глаза ему бросается бурый сор, плач в ушах становится громче, и, наконец, из-под железной стружки показывается крошечная серая рука. Мол рывком смахивает слой трухи, чтобы увидеть новорождённого младенца – тлеющий сгусток плоти, кожа тёмными нитками слезает с остова, из глаз тянутся пучки блестящих личинок, рот бессловесно молит:       – Брат! Это не должна быть я! Пожалей, брат, пожалуйста!       На глазах существо разрастается, его раны спекаются, только чтобы открылись новые.       – Сестра? – срывается с губ Мола.       Её руки и ноги удлиняются, и вот уже разбухшие, тошнотворно пахнущие пальцы обхватывают его лицо.       – Спасибо, брат, спасибо! И      голки бегут по хребтине и челюсти и пронзают до самых сердец.       Её нет. Стоит моргнуть – её никогда и не было. Сердца бьются быстрее положенного. Несколько мгновений Мол громко дышит на груду лома, где только что холодело видение. А может, галлюцинация.       Опустив взгляд, он в шоке замирает. Окоченелые руки поднимают из пыли тканевый холст, во всех деталях и подробностях изображающий величавый лик Провидицы Талзин, – отвратительно смердящий, потому что нарисован был кровью, испражнениями и спермой.       Сродни расколам в прокалённой магме, на теле Мола проступают вены. Лязгают кости, когда он заставляет себя повернуться. За пару мгновений почерневший от ненависти портрет обугливается в пепел.       – Кто сделал это? – собственный голос кажется далёким.       – Мы найдём... – сипит проводник, заслонив перепуганного, остолбенелого Хэллиша. Мол хватает и до посинения сжимает его предплечья, не давая подойти ближе. – Мы найдём его. Он будет наказан. – Мужчина жмурится. – Убит.       Мол разжимает пальцы. Великан болезненно хватается за грудь и спешно ковыляет прочь. Все, кто был рядом, опасливо сторонятся.       Положив руку Хэллишу на плечо, Мол отводит его глубже в тупик, пока никто не отважится их донимать.       – Останешься здесь, – выскребает из себя он. – Эта охота тебе не по силам. Хэллиш сбрасывает окаменение, медленно сжимает кулаки.       – Я… – он оглядывается, но всё же находит силы смотреть в лицо. – Я это место ненавижу. Я ненавижу их всех. Они будут охранять эту девку до конца жизни, как грёбаные кваи! Если, – он запинается, задумавшись, стоит ли продолжать, – если я больше никогда не буду врать, ты заберёшь меня отсюда?       Мол прикрывает глаза.       – Тебя взрастили воины, но ты не впитал их чувство долга. Бродяжничество испортило тебя, Хэллиш. – Он наклоняется к его уху. – Ты продолжишь наблюдать. Узнай всё о ведьме, об их состоянии у вакуума власти, численность каждого клана, уровень боевой подготовки, вооружения – всё, что может быть мне полезно. Не смей раскрыть, что ты шпион, и жди моего возвращения. Теперь ты часть Багрового Рассвета, и от твоей лояльности ко мне зависит, отправишься ли ты на более важные миссии, или останешься гнить здесь.       Хэллиш боязливо протягивает руку и обвивает его туловище, вжимается носом в плечо. Мол накрывает его затылок ладонью. Мысли перекрикиваются: о женщине, что безвинно мучилась, о дочери, что была до сыновей, но никогда не жила, о рабской душонке этого юнца. И перед тем, как с презрением отвернуться, Мол слышит тихое «Прости».       На жёсткой траве и кустарниках темнеют следы пахучей крови.       – У людей ниже болевой порог, – на ходу вещает Мол. – Они сильней боятся смерти.       – Не хуже тебя знаем! – выдыхает Ферин. – Сначала его запугают ребята Хаггарда. Кликнут, когда найдут его, и тогда враг в западне.       Тусклое солнце вкупе с природными испарениями красит небо в киноварь, топит планету в вечных сумерках. Во влаге джунглей воздух спёрт, червивый перегной хлюпает под ногами – Мол не чувствует текстуры, но слизь в механизмах грозится стеснить движения. Кровь сливается с печёночно-бурыми папоротниками, грибами и крючковатыми ветвями, с каждым метром заводя Мола с Ферином и Хаггардом всё глубже в лесную гниль. Последний поднимает пернач в знаке остановиться.       – Не убивать человека, – хрипит он. – Приказ свыше.       В звоне мошек слышится знак – птичий клёкот. Хаггард возглавляет процессию, пружинисто, чрезмерно гибко движется сквозь муравейники и зазубренные лезвия листьев. За цепями лиан в рыжем мареве краснеет холм в виде забрачьего черепа с пещерами-глазницами, покрытый рощей и кишкообразными грибами.       – Он в Котле, – замечает Ферин. Мол опускает взгляд к земляной воронке под холмом. По колено в палевой жиже вязнет мужчина, кожа в порезах и рваных ранах. Широкогрудый и крепкий, от взмахов его рук вспенивается болото, комья земли и камней со страшным грохотом вырываются из-под ряски и валятся на забракских воинов, хоронят их в трясине.       – Подонок! – сплёвывает Ферин, скатываясь в воронку.       Человек измотан, его шатает, глаза налиты кровью. Мол сразу распознаёт, где треснули кости и растянулись мышцы, куда ударить ногой, чтобы парализовать, а с какого угла наверняка убить. От молодого мрака плавится воздух.       – Сопляки, – ухмыляется мужчина, густая кровь и гной катятся из его ноздрей. Он вздёргивает голову и ясными глазами находит Дарта Мола. – Красномордый, и ты туда же! Думаешь, от одной этой палки стал менее зверем?       Хаггард вдруг бросается к топи, но человек вырывает из воды силовое копьё и пускает его в забрака. От удара заряженным наконечником с кожи воина вмиг отслаивается песок, обнажая чёрно-оранжевый хребет и руки. Хаггард мычит и с размаху наносит увесистый удар перначом в спину, но джедай изворачивается и легко прокручивает его руку вокруг оси – Ночной брат даже не морщится. Схватка даёт Молу возможность с разбега оттолкнуться от дёрна и взмыть, вихрем обрушиться на врага...       С рёвом, как из груди зверя, огромная глыба взвивается ввысь под ногами ситха и заваливает его градом торфа и осколков костей. Топкая мочажина свёртывает его в непроглядный кокон. Забитый илом и падалью рот, толща холодных вод – и тело изгибается в мучительной судороге ужаса, сокращения мышц дёргают к едва зримому в гуще отсвету.       Кривые пальцы хватают его под челюстью и рывком тянут назад. Под щёлканье суставов Мол вцепляется одной рукой в слизь чужого запястья, другой – обхватывает корень коряги, о которую бьётся лопатками.       – Вдохни кровь Датомира, брат, – твердит мужчина, встряхивая задыхающегося от гнева ситха. – Она упрочнит тебя.       Мол распахивает глаза: гниющие корни, мхи и плотоядные цветы пыхтят жёлтым куревом, но зрение и горло от этого только очищаются. Тяжело вытянув себя из мочаги, он сплёвывает грязцу, ищет руками посох, взглядом обшаривает болото.       «Нет».       От нахлынувшего негодования мускулы затягиваются узлами.       Как посмел обглодок джедая обесчестить его перед Братьями, украсть его оружие?!       «Как посмел сам ты потерять меч, что они видят знаком власти?»       – Ты такой же дикарь, как все твои родичи, Манд’алор! – раскатывается над топью смешок человека.       Дарт Мол ныряет в резню.       Сейчас человек – как на боевых психостимуляторах. Едва напитался Тёмной стороной и ошеломляющей мощью, она заберёт его разум без должного контроля и скоро иссякнет, потребует работы над собой. Не каждый джедай сладит с её токсином.       Нигде не видно Ферина, но мантия врага клочьями содрана со спины и плеча, из кровавых борозд исходит пар. В кулаке алеют лезвия посоха.       Сквозь взметнувшуюся пелену ненависти Мол распознаёт орнаменты джедая-летописца на его одеждах. Держатель знаний, запретных простым рыцарям.       – В политику играть захотелось, в умного?! – с искренним отвращением выпаливает человек, глаза навыкате и рот скривлён. – Головы невинных райдонских младенцев летели из-под этого клинка – вот твоя сила, твоя политика! Животное. Вы все, – джедай обводит посохом топь, – твари болотные, за своих личинок глотку рвёте, но этого психа – в вожаки?       Мужчина приседает, харкает в лицо бултыхающемуся юноше и впечатывает его сапогом в трясину.       Вскинутые пальцы – рукоять посоха содрогается в хватке джедая, но тот вспрыгивает и закладывает протяжное сальто над Молом. Тот изворачивается и ловит его за пояс, мощным усилием бросает в грязь. Человек изящно взвивается на ноги и выписывает одну размашистую дугу мечом за другой. Как вздувшиеся жилы, бурые волосы липнут к лицу и шее, клинки гудят роем кровососов.       – Давай, ситх! – усмехается летописец во все зубы. – Ваш брат и правда годится только в кожаном ошейнике плясать?       От завихрившегося внутри смерча злобы Мол уже не чует, как всё меньше и меньше протезы слушаются его. Несомый чистой жаждой вернуть и наказать, он Силой целится в конечности джедая, в рёбра и голову, вызывает хруст и стоны, даже вывёртывает его колено, но не может свалить или задержать опытного телекинетика.       Терпение. Книжный червь уже заморился.       Намётанный глаз Мола приковывает брешь в защите. Он рывком врезается в неё и сминает джедая в ил.       Руки мужчины пусты. Забрак тут же переворачивается, не переставая ребром ладони ломать хрупкие человечьи кости. Вращающийся круг посоха пролетает прямо над его спиной – и, стоит заломить руку джедая, ударяется о мочажину. Воющий враг бьёт другой о месиво и вдруг вонзает в живот Мола острый обломок кинжала, угодив через кожаный пояс прямо в шов меж плотью и металлом.       Тело прошивает судорога. На лице джедая рдеет воля к жизни. Один удар – и ситх фатально выведен из строя.       Ферин выныривает из болота и принимается крушить плечи привставшего джедая кистенем. Брызги крови орошают глаза и губы, ситх не спеша слизывает их, и с рёвом отбрасывает забрака. Он хватает джедая за щетинистый подбородок, чтобы заглянуть в белые от ужаса глаза и с силой хрястнуть лбом о собственное колено.