Самая яркая из всех вёсен

В Йонсан-гу мы вернулись тем же автобусом, удачно оседлав обратный маршрут. Народу в салоне было достаточно, но вокруг нас люди как будто расступались. Были ли это высокие вибрации наших тел, наэлектризованных тактильностью, или почти осязаемая мрачноватая аура доктора Со? Его собственный флёр стерильной респектабельности пополам с какой-то животной, безошибочно считываемой силой. Почти как смесь безликого больничного дезинфектора и истинной фужерной меланхолии одеколона Шанель. Я вдруг подумала, что белый халат наверняка делает его абсолютно неотразимым, даже в тех несуразных золотых очках с фото. И даже под аккомпанемент бормашины… Эта стильная маска сдержанности, аккуратно прилаженная поверх чувственного лица Красавчика. В самом дальнем углу салона Мун Джо пропустил меня к окну и устроился рядом, не говоря ни слова. На его губах блуждала знакомая мне полуулыбка. Здесь, в тепле, под мерное гудение двигателя и шуршание шин, на меня накатила сонливость: мои глаза, казалось, закрылись сами собой, но посторонние взгляды были почти осязаемыми — последние дни выдались слишком уж нервными. — Почему мне кажется, что на нас все смотрят? — спросила я, склоняясь ближе к нему, отчего было похоже, что я говорю с лацканом его чёрного пальто. Смешно… — Не стоит придавать избыточного значения мнению окружающих, — его в тихом голосе отчётливо слышался едкий сарказм. — Просто позволь себе быть самой красивой женщиной в этом автобусе. Тем более что это правда, Соль Чжу. — Ну нет! По моим ощущениям, весь этот ажиотаж из-за тебя, доктор Со… Это ты слишком красивый. — Для поездки в городском автобусе? — уточнил он, негромко смеясь. — Что ж, я позволю этому быть. Словно нарочно, Мун Джо приобнял меня за плечи, притягивая к себе. Впрочем, я не очень-то сопротивлялась, пристраивая тяжелеющую голову к нему на грудь. — Ты же понимаешь, что… В тебя летят невидимые стрелы любви, а в меня — зависти, — констатировала я, с трудом подавив зевок. — Не можешь не понимать… — Отравлены и те, и другие. Так какая разница? Пусть смотрят… А я буду смотреть, как ты спишь. — Я не сплю, я просто… — пытаясь отрицать очевидное, я тщетно пыталась подобрать нужное слово в путанице собственных мыслей, и не заметила, как действительно уснула. На самом краешке дрёмы я успела почувствовать, как Со Мун Джо аккуратно прикрывает меня полой своего пальто, скрывая и от посторонних взглядов и, казалось, от всего мира. «Я жажду полного обладания… И я возьму всё, что мне причитается», — припомнилось мне, прежде чем всё окончательно кануло в сонную мглу. Это было странно, но неотвратимость всего того, что он вот так, походя, обещал мне, успокаивала больше всего. Район Йонсан встретил нас румяным ранним вечером и мокрыми улицами в иллюминации. Мун Джо шумно втянул носом воздух, пахнущий всем одновременно — городом и прорастающей сквозь него природой. — Будет дождь, — сообщил он, мягко перехватывая мою руку и пряча её в собственный карман. Это было как-то ребячески дерзко, и я не смогла не улыбнуться, чувствуя, как тают остатки недавней сонливости. — Думаю, ближе к полуночи… Никто не мог видеть, как там, на тёмной шелковистой изнанке его кармана, тесно сплетаются наши пальцы. Этот маленький хитрый маневр позволял нам держаться вместе, не особенно выпадая из правил приличия. Надо признать, доктор Со неплохо ориентировался в Йонсане: он уверенно вёл нас обоих по одному ему известному маршруту, двигаясь по главной улице сперва в сторону моего отеля, а потом сворачивая вглубь квартала. — Ты весь район знаешь так хорошо? — почти невинно поинтересовалась я, благоразумно оставив при себе немного колкое: «или только ареал моего обитания?». — Скорее, я неплохо знаю Сеул, — он посмотрел на меня сверху, и я увидела, что он улыбается. — Ещё… Я многое знаю о тебе, Ким Соль Чжу. Больше, чем ты можешь предположить сейчас. Звучит пугающе, правда? — Если я совру, что нет, ты же почувствуешь? — спросив, я сжала его пальцы крепче. Его улыбка стала чуть шире. — Видишь, какой тонкий у нас резонанс, — отшутился он вполне недвусмысленно. В очередной раз Мун Джо оказался прав. Стоило сойти с одной из центральных улиц, как Йонсан-гу охотно сбрасывал свой парадный пафос, рассыпаясь десятками лотков с зазывно сияющими фонариками. Непосредственная близость к большой воде и паркам только подхлёстывала аппетит разномастной местной публики, состоящей из бегущих с работы клерков, праздно шатающихся студентов, влюблённых парочек и простых работяг. Устоять перед прихотливо смешивающимися запахами самой разной еды было почти невозможно: голод всех уравнивал в правах, заставляя пристраиваться в очередь и искать наличку. Тут и там виднелись крошечные кафешки — классические сеульские забегаловки на три-четыре столика, плюс, выдача еды на вынос. Настоящий, живой, не парадный Город и его многочисленные дети, так или иначе, празднующие конец ещё одного буднего дня. Хотелось всего и сразу. Стоило мне подумать о сочной курочке или рыбной лепешке, как в животе заурчало громче прежнего. — Вот и мне кажется, что одними поцелуями сыт не будешь, — рассмеялся Мун Джо. — Чего хочешь? Если горячего, то здесь недалеко есть совершенно дивная раменная. Владельцами там семейная пара старичков. Лапша и курица — настоящая страсть хозяйки. И маринованный дайкон что надо. — Веди, — согласилась я. — Только… Позволь, я сперва съем омук. Иначе в заведении подумают, что я из голодного края. И тебе будет за меня ой, как стыдно, доктор Со. Он смотрел на меня, склонив голову на бок, не переставая улыбаться. — Так и быть, я куплю нам омуки, и мы съедим их здесь же, не отходя от лотка, пока не остыли. Просто потому, что очень есть хочется, — его пальцы в кармане осторожно поглаживали мои. — Ким Соль Чжу… У меня нет ни единого повода стыдиться тебя. — Постой, что значит ты купишь? — попыталась было возмутиться я, но он не стал даже слушать, увлекая меня к лотку, где эти самые омуки, нанизанные на деревянные шпажки, лежали двумя большими горками. Слева — обычные, а справа — сложенные гармошкой, оттого обжигающе горячие, даже после того, как их вручат покупателю. — Эй! Ну что ты снова смеёшься, Мун Джо? — Я пригласил тебя выпить, забыла? Ким Соль Чжу, на свиданиях платят пополам, только если девчонка не понравилась… Спустя десять минут стояния в очереди, Мун Джо вручил мне остро пахнущую рыбную лепешку на палочке и потянулся за своей, а я молча позволила ему расплатиться за обе. Ещё через пару минут мы вполне удобно устроились под одним из старых деревьев, отойдя чуть в сторону от средоточия гастрономической жизни. — Свидание? — спросила я, не в силах отвести глаз от сияющего лица моего спутника. Со Мун Джо изо всех сил делал вид, будто занят своим омуком: вытягивая яркие губы в трубочку, он энергично дул на него со всех сторон. — А что? Молодой вдове не пристало? — бросив на меня короткий смеющийся взгляд, он с аппетитом принялся за еду. Заметив, что я так и продолжаю стоять, он вопросительно вскинул бровь. — Эй, кушай, давай! — Я носила траур сто дней, — сказала я зачем-то. — Но на свиданиях я не была, кажется, сто лет. Сказанное вслух, это прозвучало даже более странно, чем в моих мыслях. Мы словно поменялись ролями: теперь я ела, а Мун Джо смотрел на меня, думая о чём-то своём. Впрочем, проговорился он довольно быстро. — Старомодно и трогательно… Сто дней траура носят по отцу. А мужьям обычно хватает и сорока пяти. Твой старик гордился бы тобой, — сказал он без особого ехидства. Скорее, признавая очевидное. — Когда мы… — под его внимательным взглядом я буквально проглотила слово «поженились». — Мин Иль Ён был немногим старше тебя теперешнего. Он умер, не успев состариться. И да, ты прав. В чём-то он заменил мне отца. — Любила его? — вот так, запросто поинтересовался Мун Джо. Сейчас у него не было примитивного детектора, вроде моих пальцев, чтобы считать реакцию. Но в его способности оценивать и другие проявления неискренности я не сомневалась. «Я ведь был твоей семьёй, Птичка. Ничего страшного, если он об этом узнает. Он просто хочет знать. Расскажи ему всю правду обо мне, ведь только так и положено говорить о покойниках» — Уважала. Бесконечно, — мои грустные воспоминания нахлынули снова, будто никуда не девались. — Аджосси… Он был по-настоящему хорошим человеком. — Прости, — коротко отозвался Мун Джо. — Как ты говорила? Стрелы любви и зависти… Прямо сейчас в меня попали и та, и другая. Сменим тему, иначе я, чего доброго, выну старый нож да и примусь ковырять свои новые раны в поисках отравленных наконечников… Пусть господин Мин покоится с миром. Он изобразил что-то вроде поклона, позволяя чёлке упасть на глаза. А я только кивнула в ответ. Некоторое время по понятным причинам мы оба молчали, и эту вынужденную паузу вполне естественно заполнила еда. Покончив со своим омуком раньше меня, Мун Джо задумчиво вертел шпажку в пальцах. Украдкой поглядывая на его руки, я всё думала о том, что он сказал. Микс из зависти и любви почти стопроцентно означал ревность, а старый нож — обиду, которая пока что осталась за скобками. Сунув свою пустую шпажку в карман, я протянула руку, сперва мягко касаясь запястья Мун Джо, чуть виднеющегося из рукава, а потом и вовсе вынимая деревяшку из его пальцев. Ещё одна шпажка в мою импровизированную коллекцию. И ещё один вызов, который был принят. Сделав шаг, Мун Джо сократил расстояние между нами до минимального, прижимая меня спиной к стволу дерева и ловко оказываясь сперва внутри моего личного пространства, а потом и в кольце моих рук. Склоняясь ниже, он прижался щекой к моей щеке, щекотно выдыхая почти что в самое ухо. — Понимаешь, в чём дело, — его голос звучал спокойно, но мне слышалось в нём какое-то тёмное электричество. Оно чувствовалось и в его ладонях: нырнув под полы моего расстёгнутого пальто, Мун Джо взял меня за талию. — Я неуклюже пытался сострить, и вот теперь меня терзает ревность к твоему мертвецу, которого даже не знал. Я жалок… Запустив пальцы в тёмные волосы, пахнущие ветром и тем самым неуловимым ароматом, — его собственным — я осторожно приглаживала его затылок. Тонкий резонанс, о котором не так давно было сказано едва ли не в шутку, теперь казался мне почти что убийственным. По моим ощущениям, Со Мун Джо говорил искренне. Более того, он был расстроен и почти что зол. Ему не нравилось чувствовать себя жалким. Быть столь незначительным. Догадка пришла почти сразу: мой возлюбленный вполне мог считать именно Мин Иль Ёна причиной моего исчезновения. Злым гением, разрушившим наши пунктирные планы и вполне осязаемое счастье. Могла же Бок Сун выдумать что-то такое? И вот теперь, представляя себе мою жизнь, он рисовал себе миллионы поцелуев, супружеское ложе и простыни, пропитанные сладким потом влюблённых… Все эти атрибуты счастливого брака по любви, каждый из которых — смачная оплеуха его самолюбию. Представляя снова и снова, он злился, чувствуя себя жалким, по большей части, из-за невозможности перестать ковыряться старым ножом в новых ранах. Мне было, что сказать по этому поводу. Но мы, вроде как, договорились не вспоминать об этом пока… Ты прав, аджосси. Ничего, кроме правды. — В моей печальной истории полно призраков, Со Мун Джо… Но в моём сердце не живёт ни один из них. — Душа моя… — его шершавый выдох был не громче шёпота. Он прошёлся током по моим нервам, но я только обняла Мун Джо крепче, притягивая к себе. Утыкаясь лбом в шею, чтобы вдохнуть воздух, нагретый теплом его тела. Сперва припадая губами к пульсирующему руслу здесь, прямо под выступающим углом челюсти, а потом и прочерчивая кончиком языка влажную полоску по горячей коже. Чувствуя, как она мгновенно покрывается мурашками в ответ на прикосновение. — Дело в том, что даже мой мертвец смирился с тем, что я всегда любила тебя одного… — оглушающая нежность к нему мешалась с чем-то ещё. С чем-то вроде гибельного восторга: я тонула в самом ощущении присутствия Мун Джо, понимая, что вот-вот начну заговариваться, ведомая чувствами. Слишком долго бывшие под замком, они то и дело брали верх над разумом, перебивая любые аргументы, подобно козырным картам. — Так кто из вас жалок по-настоящему? Он рассмеялся, жарко выдыхая мне в волосы. Мы оба знали его ответ, оттого не было никакой нужды облекать его в слова. «Моя и ничья больше». В маленькой раменной «Кур и Цыпа» свободных мест не было, но радушная старушка-хозяйка мигом выделила нам уголок. Мун Джо помог ей вытащить из подсобки пластиковый столик и пару кресел из искусственного ротанга, и уже через пять минут бабуля принесла нам соджу, стопки и пиалу с маринованным дайконом. — Ваш цыплёнок без костей уже шкварчит, да и лапшичка на подходе, — заверила нас она. — Если захотите ещё соджу или пива, просто дайте знать. Глядя, как Со Мун Джо раскланивается сперва перед ней, а потом и перед дедулей, я всё не могла взять в толк, как часто он бывал здесь до этого дня. Сомневаюсь, что он узнал об этом месте из городского гида или оказался здесь после очередного семинара стоматологов со стайкой коллег. Зная Мун Джо, с коллегами он вряд ли близко сходился, предпочитая разумно-вежливую дистанцию. Вполне возможно, я прочла о том, что у него будто бы и вовсе нет друзей, в мизерном отчёте детектива Ча. Наливая соджу, надеялась ли я на то, что этот вечно непредсказуемый эликсир действительно развяжет нам языки? Со Мун Джо улыбался, как ни в чём ни бывало, глядя, как я старательно держу бутылку двумя руками. — Да… Стоило дожить до этого дня хотя бы затем, чтобы увидеть, как ты наливаешь мне соджу, — выдал он, наконец. — Таков удел младшего собутыльника, — сказала я с притворным сожалением в голосе, стараясь не перелить. — Не станет же оппа наливать себе сам? — Оппа не станет лишать себя удовольствия, — согласился Мун Джо, улыбаясь чуть шире. — Даже притом, что уже через четыре дня ты станешь на год старше, ты всё равно остаёшься «младшим собутыльником». Всё верно. Информация о том, что он помнит о моём дне рождения, догнала меня, когда первая рюмка этого вечера была уже на полпути к моим улыбающимся губам. А осознание этого простого факта — уже после первого глоточка. От растекающейся по языку сладковатой горечи соджу стало тепло… Мне было легко. Даже наше молчание не было неловким. Взгляд Со Мун Джо лучился от улыбки, и я догадывалась, что причина этому — меткое попадание в цель. Он заметил, как я подвисла из-за своего маленького трогательного открытия, и, очевидно, ждал, что я скажу в ответ. Не в силах оторвать взгляд от его кадыка, скользнувшего вниз-вверх, я сделала ещё один крошечный глоток. — Так странно, что ты помнишь… — сейчас, когда мои мысли были полупрозрачными, будто бы неспособными надолго задержаться в голове, говорить правду было проще всего. — Странно, но приятно. Он вскинул брови, так же точно не скрывая своего удивления. Впрочем, к нему примешивалась ирония: улыбаться он так и не перестал. Допив соджу, Мун Джо поставил пустую стопку на стол, намекая на продолжение. Показав ему свою, с плещущимся внутри последним глотком, я подмигнула. — Твоя честность мне льстит, Ким Соль Чжу. Хотя, возможно, мне стоит обидеться… Что значит «странно»? — Ты знаешь, что значит «не сметь надеяться»? — поинтересовалась я, делая последний, третий глоток. — Я не знаю, как это — не сметь, — ответил Мун Джо, тут же мягко отнимая у меня бутылку с алкоголем. — Позволь, оппа всё сделает. Даже младший собутыльник не должен всё время наливать себе сам. Мы уютно молчали ещё некоторое время, выпивая по глотку и не забывая и о плошке с маринованным дайконом. О чём я думала? О том, что у меня не было решительно никаких планов, связанных с днём рождения. И что главным моим подарком в этом году стало возвращение в расписанный цветущими вишнями Сеул. Как оказалось, в поисках утраченного. В моей теперь уже прошлой жизни Мин Иль Ён всегда устраивал праздник для меня. И если в «официальные» даты в нашем ульсанском доме собирались друзья, то дни рождения по лунному календарю мы всегда проводили только вдвоём. Мы могли отправиться в путешествие по Корее или за рубеж, выбрать какую-то новую экскурсию или гастрономический тур. Однажды это был трёхдневный кулинарный мастер-класс в Пусане, где один из местных шефов увлеченно миксовал паназиатскую и европейскую кухни. Даже притом, что мой покойный муж был большим затейником по части подарков, была у него и маленькая традиция: каждый год в мой лунный день рождения он дарил мне жемчуг. В самый первый раз — ровно шестнадцать крупных жемчужин, а потом каждый год по одной. Помню, когда Иль Ёна не стало, я перебирала содержимое домашнего сейфа и вынула свой увесистый шёлковый мешочек. Тридцать две. Все они не умещались в моей ладони — молочно-белые, прохладные, тяжёлые, будто светящиеся… В моём тогдашнем удручённом состоянии они показались мне похожими на зубы, и я почти сразу ссыпала их обратно. Тридцать три их уже никогда не будет. «Чтобы отыскать эти жемчужины, я нырял так глубоко, что мои лёгкие начали кровоточить…» — припомнилось мне сказанное Со Мун Джо не так давно. Изящный комплимент моей улыбке. Эти два воспоминания, взбрызнутые соджу, будто склеились в одно, делая случайный, едва ли не надуманный символизм почти магическим. Расторопная бабуля поставила перед нами дымящиеся тарелки с ароматной лапшой на курином бульоне, щедро посыпанной кунжутом. Взмолившись, чтобы в желудке не заурчало в самый неподходящий момент, я изобразила вежливый поклон, прижимая руки к груди. Всё было вкусно даже с виду, и любой другой разговор я без всяких колебаний отложила бы до окончания трапезы. Но я помнила, что Мун Джо задал вопрос, и не могла оставить его без ответа. — Мне было больно думать, что ты забыл меня. Но я втайне надеялась, что это так. Он усмехнулся, глядя в тарелку, распечатывая, а потом и разламывая одноразовые бамбуковые палочки. — Боялась, что братец Мун Джо тебя возненавидел? Протянув руку, я накрыла его ладонь своей. С этим спокойным теплом под пальцами мне было легче говорить неудобную правду, желчный привкус которой мог, казалось, укротить любой аппетит. Я твоё зеркало. А ты — моё. Сколько бы мы ни собирались отложить серьёзные беседы на потом, мы возвращались к больной для нас обоих теме даже окольными тропами безобидных пикировок. — Никуда не деться от этого разговора, да? — ответив вопросом на вопрос, я и сама усмехнулась. Мне нужно было взять дыхание, найти свою точку опоры. Мне не хотелось опускать глаза, пусть даже и предчувствуя горечь собственных слов. Дождавшись, пока Мун Джо посмотрит на меня снова, я продолжила. — Ты знал, что дорогая наша Бок Сун была так добра ко мне, что собрала мне что-то вроде приданого? — Что? — рассеянно переспросил он, едва уловимо меняясь в лице, становясь жёстче, но не отнимая руки. — Мне, сироте, своей любимице, она купила всё. Битком набила маленький китайский чемоданчик. Платья, бусики, трусики… Зазывая меня к себе, она иногда показывала мне то одно, то другое, приговаривая: «Однажды всё это станет твоим, Соль Чжу». Знаешь, я много раз думала о том, как же он уцелел во время пожара? Но это было уже потом. Как сейчас помню, я жарила ей арбузные семечки, когда за мной приехали. Вы были в нашей новой школе на другом конце района, а мне достался чёртов чемодан и сердечное напутствие от нашей любимой директрисы. — Соль Чжу… Завладев моей ладонью, Мун Джо сплёл наши пальцы. Да, он обещал, что мы поговорим позже, но теперь я упрямо помотала головой, сжимая губы в полоску, будто пытаясь удержать подкатывающие к горлу слова. Пусть так, всего и сразу я не расскажу — это будет слишком сложно даже физически. Но правда была едкой и неуместной, как рвота. И так же, как рвота, она могла дать облегчение. — Не подумай… Я вернулась к ней под утро — истекая кровью, как подстреленное животное. Но Бок Сун была холодна со мной, будто это была не её Соль Чжу, а какая-то просительница. Нет, конечно, она позволила мне войти и даже обмыла меня. Налила своего омерзительного остывшего чаю… Меня колотило так, что чашка то и дело стучала о зубы. А она смотрела так злорадно, словно любовалась тем, что сделала. «Я ничем не могу помочь тебе, дорогуша. Ступай, откуда пришла». — Дорогуша… — едва слышно повторил Мун Джо, потупившись и сжимая мои пальцы до лёгкой боли. — Просила ли я дать мне хотя бы проститься? Я умоляла! «Знай своё место, Соль Чжу. И знай себе цену. Предупреждала же, что не стоит тебе водиться с Мун Джо… У меня на каждого из вас свои планы. Нечего мне тут плакать! Живи, как знаешь. Хочешь — убей себя. Но запомни: нет таких слов, чтобы Красавчик поверил тебе снова. Ты же сердце ему разбила! И не подумаю будить его ради тебя». Взяв мою руку в обе свои, он вздохнул. Его лицо приняло бесстрастное выражение, только у губ залегла горькая складка. — Она услала нас за подержанными учебниками и справочниками в христианский приход своей приятельницы. Так что… После уроков мы втроём потащились в Новон-гу и остались там на ночь. Дык Су хотел сжечь и его, да только я его отговорил — пришлось бы заночевать в кутузке. — Вот видишь… Валяясь у неё в ногах, я только время потеряла. А потом двери ада открылись снова. Только на этот раз у меня уже не было сомнений, что она знает, куда и зачем меня выпроваживает. Как жить после, я не знала. Поэтому решила попробовать умереть. Но я никогда боялась твоей ненависти. Меня душили слёзы, и голос упал до шёпота. Но Со Мун Джо, как и всегда, ловил каждое слово, впитывая интонации даже там, где они были намечены одним только пунктиром. —… потому что считала её вполне заслуженной, — подытожил он за меня, так что мне осталось только кивнуть, смаргивая. — Только это не так, Ким Соль Чжу. — Я не знала, что именно она тебе скажет. Беда в том, что правда была бы ничем не лучше любой из тысячи её лживых историй. А ещё меня пугали её планы на тебя, раз уж она так обошлась со мной. Подавшись вперёд, Мун Джо прижался губами к тыльной стороне моей ладони. Только теперь я почувствовала, что меня колотит — как и тогда, в то мутное утро, которое всё никак не шло у меня из головы. —Ты удивишься… — он усмехнулся не без горечи. — Но это всё потом. Сейчас я хочу, чтобы ты поела. И я тоже поем. У нас свидание, помнишь? — Помню. И это тоже странно для меня. Я не представляла, каким ты стал… И каким ты мог быть, останься всё так, как мы мечтали тогда — тоже. Гнала от себя такие мысли. Это пустое, это больно, как вожделеть Луну, до которой никогда не дотянешься. Поэтому я запретила себе даже думать об этом. Это осталось так глубоко во мне, что, казалось, проткни меня насквозь — не добраться… — Я стал жестоким, — сказал Мун Джо будничным тоном. Но было в его голосе что-то, делавшее эти простые слова убедительными. — А ещё я запретил себе забывать. Выходит, все эти годы я только и делал, что вожделел Луну. Что ж, я всегда был достаточно безумен для подобной затеи. Потому, сейчас я буду наслаждаться тем, как моя Луна ест свой рамен. А потом и цыплёнка. Он демонстративно принялся за лапшу, всем своим видом показывая, что мне стоит заняться тем же. Уже разломив палочки, я сформулировала, наконец, то, что пыталась сказать, проваливаясь в липкий кошмар своего собственного прошлого. — Я не знаю тебя теперешнего, Со Мун Джо. Но я узнаю в тебе своего возлюбленного. А остальное не важно. — Аминь, — отсалютовав мне стопкой, он допил последний глоток соджу, поморщившись. — И поэтому за ужин плачу я. Остаток вечера Со Мун Джо виртуозно обходил запретную тему, мягко возвращая меня в русло нашей вполне светской беседы. Мы повторили соджу сразу после рамена, а потом взяли ещё, когда покончили с цыплёнком. Дав мне выпустить пар, теперь Мун Джо позволял мне медленно напиваться в его компании. Под его смеющимся, но неизменно внимательным взглядом я расцветала, превращаясь из дамы драмы в непринуждённую собеседницу. Мы чирикали, как старые друзья или одноклассники. Как парочка, выкроившая время для встречи в будний вечер, оттого особенно жадная до взглядов и поцелуев украдкой. Не вспоминали о «Весне» и её обитателях. Говорили о книгах и фильмах, которые смотрели и читали врозь, то и дело удивляясь — удивляясь ли? — совпадению наших вкусов и мнений. Мне было тепло и легко. Щёки болели от улыбок, а губы горели: говорят, так бывает, когда смотрит кто-то, кому не терпится тебя поцеловать. Всякий раз удаляясь в уборную, я плескала в лицо водой. И всякий раз немного боялась — вдруг Мун Джо в один из своих перекуров исчезнет так же внезапно, как и появился? Этот страх был сильнее меня. И всё ещё сильнее любых сказанных слов. Я поняла, что выпила чуть больше, чем нужно, когда моя голова вдруг стала тяжёлой, будто весь этот день, наполненный событиями под завязку, обрушился на меня с высоты стремительно приближающейся ночи. Подперев щёку рукой, я улыбалась, глядя, как Мун Джо то и дело посматривает на часы. — Пришло время заказать кофе? — поинтересовалась я. Усмехнувшись, он показал мне циферблат: обе стрелки стремились к одиннадцати. — И отчаливать в Ынпхён-гу, — безжалостно зафиналил Мун Джо, медленно поднимаясь со своего места. — Мне всегда казалось, что свидание, назначенное там, где живёт девушка — это прекрасный повод напроситься… — Так и есть, но иногда это ещё и проявление заботы. Чтобы та, кого любишь, не катилась через весь город с сомнительным таксистом втридорога. Ночной Сеул полон странных людей, душа моя. И да, если я тебе всё ещё нравлюсь, ты должна мне кофе. — Что? Позволишь мне заплатить? — попыталась было я, но он только покачал головой. — Ммм… Позволю выбрать. Здесь есть кофемашина с десятком вариантов. Скажи мне, чего ты хочешь, а я принесу. — Я хочу… — запнувшись, я намеренно тянула время, и мой визави не без удовольствия включился в эту игру, оттормаживая, склоняясь над столом и упираясь в его край ладонями. Чуть нависая надо мной, словно пытаясь получше расслышать сказанное. — А разве ты не обещал, что останешься, оппа? А кофе… Кофе лучше покрепче, — признала я очевидное, прижимаясь пылающей щекой к приятно холодному стеклу опустевшей бутылки из-под соджу. Прикрыв глаза, я чувствовала, что выпила слишком много. Мир, съёжившийся до размеров маленькой раменной на задворках Йонсан-гу, как будто немного кружился. Мне хотелось улыбаться, и я улыбалась, прекрасно зная, что Мун Джо смотрит на меня. — Так и быть, возьму тебе двойной эспрессо. Мне действительно не помешало бы взбодриться, тут он был прав. Мне не хотелось, чтобы вечер заканчивался. А ещё мне нравилось слушать — голос Мун Джо, шероховатый звук его дыхания… Медленно открыв один глаз, я тут же напоролась на смеющийся взгляд. — Оппа-а, — притворно возмутилась я, по-детски манерно растягивая короткое слово. — Почему ты выглядишь подозрительно трезвым? — Я всегда выгляжу подозрительно, — снисходительно согласился он. — Пожалуй, себе я возьму капучино. Само собой, без сахара. — Без сахара… — я понимающе закивала, оценив профессиональный юмор. — Мы и так слишком сладкая парочка, оппа… Садист в белом халате и госпожа Никто. Склонившись ещё ниже, Мун Джо прошёлся кончиком носа вдоль моей щеки. Его дыхание замерло у самых моих губ, но на этот раз я даже не подумала зажмуриться. Эта влажная и яркая улыбка манила меня. — Госпожа Никто… — он едва слышно рассмеялся. — Не уходи никуда, ладно? Прихватив за тыльную сторону шеи, я поцеловала его вместо ответа. Дождь застал нас в самом начале обратного пути — он просто хлынул откуда-то сверху, без единого намёка и предупреждения, как это часто бывает весной. Мун Джо шумно втянул влажный воздух, пахнущий терпкой свежестью листвы, и тут же взял меня за руку, будто всерьёз опасаясь, что мы потеряемся. Закружимся, как бумажные кораблики, увлекаемые бурным течением ручья, и исчезнем в жадной глубине городских водостоков. Запрокинув голову, я посмотрела в мутно-чёрное от светового шума небо. — Так странно… Будто кто-то разбил небесное окно, и теперь его осколки падают вниз. Кажется, это было в какой-то книге, но я всё забывала проверить при случае, так ли это… Теперь вижу, что действительно похоже. «Кон Джиён и её «Суровое испытание», Птичка моя. Ты её так и не дочитала, хотя она совсем короткая», — подсказал призрачный голос. Я кивнула, будто Мин Иль Ён и в самом деле мог меня видеть. Не дочитала, потому что всегда принимала эти приютские истории близко к сердцу. Между тем, дождь всё припускал и припускал, будто норовил в самое ближайшее время встать стеной воды между нами и всем остальным миром. Мой зонт остался в гостиничном номере, как и зонт Со Мун Джо, который он всучил мне вчера в Ынпхён-гу. Не говоря ни слова, мой мрачновато-очаровательный спутник откинул полу своего расстёгнутого пальто, притягивая меня к себе и укрывая от непогоды. Я послушно спрятала мокрое от дождя лицо у него на груди. Моя улыбка сияла, точно звезда, скатившаяся с пасмурного неба. Будет ли эта дождливая полночь похожа на ту, вчерашнюю? Вместе с тем, я не могла отвязаться от мыслей о книге, которая вспомнилась мне так некстати. Или кстати? Я будто бы даже вспомнила, как выглядел тот роман — непритязательная книжица в мягкой обложке. История о школе для детей-инвалидов и о том, что жизнь редко бывает справедлива. Скорее, наоборот: слабый будет бит, а сильный получит своё, даже если для этого придётся пойти по головам. Страх против Ярости. Вечное горение… Ускорялась стихия, но не мы, продолжая двигаться всё тем же прогулочным шагом. Улицы были почти пусты: непогода разогнала всех если не по домам, то по заведениям. Я успела заметить женщину, жавшуюся к стене под узким козырьком входного портала: она слишком очевидно боялась испортить обувь, ступив в глубокую лужу. Мои туфли промокли насквозь, но мне было всё равно. — О чём задумалась? — поинтересовался Мун Джо. — Сегодня тебе слишком многое казалось странным, а теперь ты совсем притихла… — О многих вещах сразу, — после крепкого кофе ко мне почти полностью вернулась способность ясно соображать. — В частности, о том, что мне не стоит налегать на выпивку, я же дочь пьяницы… Я совсем не помню родителей, но мне рассказывали, что отец сильно пил. Так сильно, что подчистую разум пропил… Но чёрт-дьявол, Мун Джо… — я толкнулась лбом в его грудь, радуясь, что он не может видеть моей кривой усмешки. — Каждый раз, когда я слышу песню Рио «Сладкая горечь», я буквально ощущаю вкус соджу на языке. Хотя песня эта вообще не о том… — Песня, кстати, красивая. Очень чувственная. Не удивительно, что она тебе нравится. Вы, как бы это сказать… Созвучны. — О да… Убийственно, просто. Так ты её знаешь?! О, теперь мне неловко, потому что… Есть и другие ассоциации. — Меня в виду имеешь? Это приятно, если так… Спасибо. Я поспешно кивнула, чтобы подтвердить его догадку. Мои щёки горели. Мне следовало бы притормозить с откровениями, но эйфорическое послевкусие этого дня, насыщенного событиями, вскружило мне голову не меньше, чем алкоголь. — Знаешь, что ещё странно? Вчера я замёрзла, когда попала под дождь, а сегодня нет. Сегодня тепло. Этот дождь тёплый? А ещё… Вот прямо сейчас я вспомнила о книге, которую не дочитала. О той, где было про небесное окно… Она показалась мне тяжёлой. Если бы я знала заранее, что там про истязания детей в пансионе, я бы оставила её в магазине. С другой стороны, немного обидно, мне ведь обычно нравятся романы Кон Джиён… Теперь вот думаю, всё ли хорошо закончилось в той истории. Как будто это имеет какое-то значение, в самом деле… — Да странная там концовка, Соль Чжу. Вроде бы, счастливый финал, а если подумать — так и нет. Главный герой сбежал, бросив школу, воспитанников и товарищей. Они выиграли суд, но система всё равно победила. Чиновники, пасторы, связи и взятки. Всё, как в жизни. Наша прекрасная Республика, как есть. Написано хорошо, но… — Мун Джо вздохнул. — Читается скверно. Сладкая горечь и здесь тоже. Сказать было нечего, и я молчала, слушая, как вокруг шумит дождь. «Написано хорошо, читать скверно» — то самое, о чём думала я сама, когда вспоминала эту историю. Кажется, она так и осталась лежать в сеульской квартире, раскрытая где-то на середине безрадостного повествования о злоключениях столичного неудачника в Муджине. Почти четыреста страниц вязкого, реалистичного кошмара, где главные монстры — непотизм и бюрократия в провинциальном корейском городке. А главные жертвы — бесправные глухие дети, до которых нет дела даже собственным родителям. — Я не смогла дочитать, — призналась я повторно, цепляясь зябнущими пальцами за рубашку Мун Джо и чувствуя его тёплое дыхание где-то у своего виска. Очевидно, он склонил голову, чтобы лучше меня слышать. — Знаешь, там по сюжету женщины постоянно чуть ли не в обморок падали, шокируясь. Такие ханжи! А я чувствовала себя дважды ущербной, когда читала. Должна была сочувствовать, да только злилась. Остановившись, будто мы и вовсе не торопились, он едва ощутимо коснулся губами моего затылка, будто принимая мою странную исповедь. — С чего бы это ты должна? Сочувствовать вообще непросто, — отозвался Мун Джо. — Вот я… Мало что вызывает у меня эмоциональный отклик, Соль Чжу. Полагаю, многие посчитали бы, что мне должно быть стыдно за это. Но мне не стыдно. — Никто не был на твоём месте, чтобы судить. А я знаю, что довелось пережить тем бедняжкам… Я умолкла, чувствуя, как соскальзываю в омут собственной памяти, и силясь удержаться на поверхности. Не сейчас, не здесь. Мун Джо, казалось, не дышал, крепко стиснув меня в объятиях. А я и вовсе, казалось, окаменела всем телом, чтобы не вспоминать, не вспоминать… Били и насиловали. Насиловали и били. — Помнишь, в той истории одна из девочек, кажется, её звали Юри, была умственно отсталой? — я надеялась, что он и вправду помнит сюжет. — Так вот, я поймала себя на мысли, что завидую ей. Тому, что она могла отрешиться от всего, что с ней происходило. Не осознавать. Заедать свою боль чипсами с колой и жить дальше в своём взрослеющем теле с разумом шестилетки. Боже, я не смогла дочитать… Хорошо, что ты рассказал мне, оппа, чем всё закончилось. Это меня утешило… Но я даже думать не хочу о том, что тебя заставило прочесть эту историю. — Любопытство, — сказал Мун Джо мгновение спустя. — То самое адское любопытство, о котором я тебя уже предупреждал. С этими словами он шагнул во влажную темноту снова, увлекая меня за собой. Проглотив вязкую, горько-солёную микстуру собственной памяти, я держалась за него ещё крепче. Вездесущий дождь вовсю запускал мокрые пальцы к нам за шиворот. Как ни странно, ко мне вернулась весёлая болтливость. Словно кто-то переключил слайды в моей голове, возвращая беззаботную, немного пьяненькую Соль Чжу. «Птичка обмакнула клювик в соджу и щебечет, как и положено весной. Да, Мин Иль Ён?» — произнесла я мысленно, но ответа не последовало. На что я надеялась, в самом деле? — Не жалеешь, что спросил, оппа? — поинтересовалась я уже вслух. Он только цокнул языком вместо ответа, и я продолжила: — Моя жизнь… Последние полгода она как река в самом широком месте. И я болталась где-то посередине, не видя берегов и не чувствуя дна. Только я, вода и небо… Всё будто на автомате. Кому-то что-то говорила, кое-как вела дела. Здесь, в Сеуле, за пару дней произошло столько всего! Словно меня подхватило течением и тянет на дно, но у меня нет ни сил, ни желания ему сопротивляться. За эти дни я только и делаю, что думаю. И больше всего я думаю о тебе… Мун Джо собирался что-то сказать. Я слышала, как он громко сглотнул, невольно представив движение его кадыка. Но в это время в кармане его пальто завибрировал телефон. Какое-то время мы оба слушали этот свербящий звук: я — принимая его как факт окружающей меня реальности, а Мун Джо — будто бы раздумывая, стоит ли принять вызов прямо сейчас. — Тебе лучше ответить, наверное. Ты же врач, мало ли, кому можешь понадобиться, — сказала я, тут же понимая, что даю непрошеный, возможно, нелепый совет человеку, который явно в нём не нуждается. — Я бы посмотрел, кто рискнёт прибегнуть к моим услугам поздним вечером, да ещё добровольно, — сказал Мун Джо. В его голосе не было раздражения, только смех. — Но ты права, Соль Чжу. Извинишь меня? Не вопрос, а простая формула вежливости. Он запустил руку во внутренний карман пальто, вынимая смартфон. Я попыталась отстраниться, чтобы хоть условно оставить его наедине с потенциальным собеседником, но Мун Джо удержал меня. Значило ли это, что звонок не имеет большого значения? Или, быть может, он хотел показать, что у него нет от меня секретов? В любом случае, мне было приятно, хотя я почти физически ощущала, как он напрягся, стоило ему взглянуть на светящийся дисплей. Я надеялась, что гулкий стук дождевых капель или белый шум моих собственных мыслей позволит мне не вникать в разговор. Но с первой же секунды меня удивила сварливая, почти саркастичная интонация в тихом и холодном голосе Со Мун Джо. — Что на этот раз? Не справились с уборкой? А что я вообще могу вам доверить? До меня донёсся сперва визгливый смех, а потом и истеричный голос его собеседника. Он будто бы заикался, оправдываясь. Слов я не разбирала, но вторым открытием было то, что этот дёргающийся ритм речи казался мне смутно знакомым. — Знаешь, что? Просто делайте свою часть работы! А Нам Боку скажи… В ответ затараторили, всё так же неадекватно похохатывая. Украдкой поглядев вверх, я видела только падающие отовсюду капли и бледное лицо Мун Джо, ставшее угловатым от напряжения. — … скажи Нам Боку, чтобы помог тебе! Бесполезный дрочила, айщ… Слышишь?! Ты горазд придумывать стрёмные игры, ну так хотя бы раз уберись в игровой, дорогуша! Не дожидаясь ответной реплики, он сбросил вызов, возвращая смартфон обратно во внутренний карман пальто. Прислушиваясь к себе, я не находила, что сказать — просто вдыхала и выдыхала, чувствуя, как дождь пропитывает волосы. Холодные капли, то и дело стучавшие по макушке, скатывались вниз, становились тёплыми. Словно кровь. В памяти снова всплыли уверенные пальцы Мун Джо-юноши, смывающие кровь с моих волос. И это было не во сне. Мои собственные ладони тогда были обожжены — я едва не погибла во время пожара, когда сгорел приют. Дверь в женскую спальню заклинило. Я была на грани потери сознания, но исступлённо дёргала раскалённую ручку… Ничего не помню о том, откуда взялось рассечение на затылке, помню только, что дверь открылась, и я почти упала на входящего. Это был Со Мун Джо. Остальные девочки в той спальне, включая мою одноклассницу Пак Джи Вон, уже никогда не проснутся. Приставучая Ан Джису и слишком громкая Юн Су А уже ни с кем не будут играть в «Шёпот». Той ночью, когда сгорела «Весна», закончилось наше непростое детство. Странно было другое: я никогда не говорила об этом вслух, даже своему психиатру, но совершенно точно знала — пожар устроил молчаливый пироман Дык Су. Страховку за сгоревшую богадельню получила наша безутешная директриса. И мне казалось, что в этом и был её план. А рубец на моей голове был весьма красноречивым свидетельством того, что на мой счёт она передумала в последнюю очередь. — Тебе придётся уехать? — спросила я совершенно бесцветно: фантомы прошлого привычно лишали меня душевных сил. В этот раз беспричинное дежавю было настолько сильным, что я почти слышала запах гари и жжёного волоса. — Боюсь, что да, — Мун Джо ответил ровно так же спокойно. В его голосе не осталось и следа от недавних желчных эмоций и леденящего холода. — Но я провожу тебя, как и обещал. Мы прошли с десяток шагов, прежде чем очередной поток слов затопил меня, не хуже дождя. — Мун Джо, — в очередной раз мазнув пальцами по его груди, я случайно скользнула под планку рубашки, касаясь горячей кожи. — Спасибо, что провёл со мной время. И прости, что я замолчала так надолго… — В воздухе пахнет «Весной», — сказал он без единого уточнения. Но нам обоим было понятно, что речь отнюдь не об апреле. — От этого даже мне немного не по себе. Прости, остаться я не смогу. Значит, я опять проиграл. Это моё самое обидное поражение за сегодня. — Оппа, ты… — начала было я, но Мун Джо перехватил меня на полуслове, позволив выдохнуть ему в губы, а потом отнимая дыхание. Рефлекторно потянувшись вперёд, я сорвала пару пуговиц на его рубашке, чувствуя, что он улыбается в ответ на это неприкрытое нетерпение. Это — самое честное. Тело никогда не лжёт. Рванув ворот, Мун Джо закончил начатое мной, давая свободу для самых дерзких касаний. Накрывая мою ладонь своей и уверенно доводя мои пальцы до шершавой отметины соска. Моё сердце сладко скользнуло вниз, как проглоченный леденец. — Постоим в подворотне, Соль Чжу? — отпрянув, поинтересовался он.— Боюсь, курить у парадного входа твоего респектабельного отеля было бы слишком дерзким вызовом нашему прекрасному социуму… — в его голосе переливалась саркастичная улыбка. — Не хочу скомпрометировать госпожу Ким. Вспомнив его идеальную биографию, похожую на образец заполнения документов, я не удивилась. Со Мун Джо мастерски обходил острые углы и держал в голове все правила. И свои собственные придумывал, как профи. «Как и положено контрол-фрикам и высокофункциональным психопатам», — подумалось мне не впервые. Да, он прав. Наша насквозь промокшая парочка в свете огромных окон лобби смотрелась бы вызывающе приметной… Я ничуть не боялась признаться в том, что здесь, на заднем дворе, мне и самой было уютней, чем у главной витрины. Грохот моего пульса едва ли не заглушал плеск воды и шорох снующих совсем уже недалеко машин. Я промокла насквозь во всех смыслах, и мне было решительно всё равно, где именно мы попрощаемся — потому что прощаться мне не хотелось. Здесь я могла смотреть на него во все глаза и трогать, не стесняясь… Привалившись к стене под мизерным козырьком какой-то закрытой на ночь лавочки, Мун Джо потянул меня к себе. Я послушно прижалась к нему, отбрасывая слипшиеся мокрые пряди с его лица. Прикурив сигарету, он откинулся назад, закрывая глаза. И открывая горло для поцелуев. Ещё один жест доверия, который сложно трактовать двояко. Могла ли я удержаться? Мои руки всё так же блуждали по его горячей груди, вздрагивающей от частого сердцебиения. — Такой длинный вечер был, оппа… Мы с тобой встретились где-то в ресторанной подсобке, потом валялись в парке и пили в крохотной забегаловке. По-моему, финальный аккорд вышел достойный. Краше было бы только в этом твоём «Эдеме»… До чего уж странное место, никак не идёт у меня из головы! — Это ты ещё внутри не была, — заверил меня Мун Джо, не открывая глаз, но улыбаясь самыми уголками губ. Призрак улыбки. — В нашем прекрасном мужском общежитии… По паре пхёнов грязного пола на брата. — И ты хочешь ехать туда сейчас? — спросила я, касаясь кончиками пальцев багровой отметины на его шее там, где она переходила в плечо. Наверняка, моя собственная была покрыта такими же, но в его исполнении. — Братец Мун Джо… — Ах, братец… — взяв меня за руку, он уверенно положил её поверх своего паха, давая почувствовать напряжение. Затянувшись, он медленно выдохнул дым и посмотрел на меня. В его тёмном взгляде даже в полумраке этого слабо освещённого закутка читалась ирония. — Честно, я куда менее чувствителен к физической боли, чем к ударам по моему самолюбию. По твоим ощущениям, хочу ли я уезжать, сестрица? — По моим ощущениям, ты даже слишком хочешь остаться, — ответила я, даже не подумав опустить глаза. Мои мокрые щёки лихорадочно горели, но темнота стирала все оттенки, оставив только один цвет — цвет ночи. — Это правда. Знаешь, в «Эдеме» когда-то было не только мужское общежитие. Когда-то этот гошивон был почище, поприятнее, и на четвертом этаже были комнаты для женщин. Но один яйцеголовый придурок с третьего устроил там пожар, оставшись без присмотра. Ну, знаешь, как оно бывает, — Мун Джо усмехнулся. — Психанул. Решил поиграть в огонёк. Так у «Эдема» появилась дурная слава… Уж я-то знала, как оно бывает. Ещё я знала как минимум одного придурка со склонностью к пиромании и вечно бритой головой, удивительно напоминающей яйцо. Звали его Бён Дык Су. А ещё у него был братик-близнец Дык Чон — дурносмех и заика… — … и с тех самых пор я там за старшего. А четвёртый этаж стоит необитаемым, потому что у хозяйки нет денег на его ремонт. Особо впечатлительным постояльцам кажется, что наверху кто-то ходит, но такие у нас надолго не задерживаются. Для таких у нас там ад, натурально. — А кто такой Нам Бок? — спросила я прямо. — Бесполезный дрочила, — повторил Мун Джо, добивая окурок. — Ты же слышала… Из триста тринадцатой. — Ммм… А в какой комнате обитает доктор Со? — О, просто спроси Красавчика из триста четвёртой, — он улыбнулся, закусывая нижнюю губу и одновременно вдавливая мою ладонь чуть сильнее. Его приятное возбуждение было вполне осязаемым. Как и моё собственное… Я вспомнила, чем он зафиналил нашу случайную, — случайную ли? — встречу в ресторане, и меня бросило в жар. Сейчас почти то же самое. — Красавчик из триста четвёртой… — я послушно поглаживала самое беспокойное место. Я была уверена: спроси я, в каком номере живу — он так же точно дверью не ошибётся. Я знала, что он знает. И, возможно, мне просто пока не хотелось думать, откуда. Но у меня был другой вопрос, навязчивый, точно зуд. — Это же Дык Чон звонил, правда? Его голос… А Дык Су? — Триста шестая и триста седьмая, соответственно. — Почему ты не рассказал? Казалось, я всего лишь моргнула, а ход уже перешёл к Со Мун Джо. Сейчас, когда он прижал меня к стене, наваливаясь грудью и впиваясь терпкими после сигареты губами в губы, я дрожала всем телом. Продираясь пальцами сквозь его мокрые волосы, я пыталась то ли отбросить их с лица, то ли получить ответ на этот обозначенный пунктиром выдоха вопрос. Отпрянув, он коснулся пальцами моего припухшего от поцелуев рта. — Там, в Йонсан-гу… Помнишь? Когда ты стояла у входа в «Эдем» и придумывала поводы, чтобы уйти. Та твоя игра, Соль Чжу, — Мун Джо цокнул языком. — Ты почти ни в чём не ошиблась. — Мне передают привет мои забытые братья… — мои губы, казалось, теперь тоже стали горькими. Но мне было невыносимо сладко, оттого хотелось ещё. Так, что я нервно переминалась с ноги на ногу под его пристальным взглядом. Мун Джо видел меня до костей, насквозь. — … которые о тебе не забыли, да. Ровно то же самое я написал тебе в сообщении сегодня. Т-ты и так д-догада-а-а-лась, — сказал он, издевательски точно копируя такую узнаваемую манеру Дык Чона. Осталось только хихикнуть, чтобы в самый раз. Трикотажный подол моего уютного платья его стараниями неумолимо полз вверх. Ещё мгновение — и вдоль моих бёдер прошёлся сперва ветер, влажный, как дыхание зверя, а потом и ладони Со Мун Джо. Скользнув вверх от эластичного кружева чулок, он пустил в ход ногти — я чувствовала, как на коже вспыхивают будущие отметины. Впрочем, почти сразу возвращая всё на место, и оставляя царапины ныть. Это было какое-то непривычно голодное чувство: мне хотелось, чтобы его ладони вернулись на мои бёдра, но я понимала, что прямо сейчас этого не будет. — Что ещё ты скрываешь, Со Мун Джо? — подавшись вперёд, я поймала в ладони его смеющееся лицо. Это немного хищное выражение было мне даже слишком хорошо знакомо. Оно мне нравилось. Облизав губы, он и не подумал пригасить огонь своей улыбки. — Поверь, всего ты знать не захочешь… — Мне нужен ты весь… Это значит все твои дюймы и все твои тайны. — Я тебя услышал, — отчётливо сказал Мун Джо, прижимая меня к себе так крепко, что, казалось, вот-вот захрустят рёбра. — Беда в том, Ким Соль Чжу, что это всё и так твоё. Хочешь ты этого или нет… Мы просто стояли вот так, вслушиваясь в дыхания друг друга, всматриваясь, позволяя этой багровой мути хоть немного осесть. Потом Мун Джо закурил ещё, и я едва удержалась, чтобы не присоединиться — старая привычка дала о себе знать, спустя годы забвения. Искоса посмотрев на меня, он усмехнулся, перебрасывая сигарету в угол рта. — Всё же, я плохо на тебя влияю, — констатировал Мун Джо не без видимого удовольствия. — Самое время такси поймать, это уже даже по моим меркам смахивает на пытку. — Оппа… — быть может, это немного манерное обращение меня не красило, но оно по-прежнему казалось мне уместным. — С этим проблем не будет. У парадного входа всегда пасётся парочка дежурных машин. Отчего-то мне хотелось думать, что мой вчерашний старичок-водитель сегодня обретается в другом месте. Возле отеля всегда хватало экипажей побойчее: пару раз мне самой доводилось видеть, как таксисты в униформе скоростных городских транспортных операторов услужливо распахивают дверь перед очень уж гламурными девицами, весь вечер проскучавшими над бокалом шампанского в лобби. Мы как-то слишком поспешно расстались у входа: Мун Джо шагнул к машине, не обернувшись, а я скользнула в сияющий портал вертящейся двери. Короткое сообщение от него догнало меня уже у лифта. «Не разводи сырость, Соль Чжу. Ещё увидимся» Плакать мне не хотелось. Я была будто наэлектризована, и этот тёмный ток искал и не находил выхода. Поднявшись в номер, я выдохнула, сбросив на вешалку своё изрядно мокрое пальто и стаскивая платье уже по пути в спальню. Пару раз за вечер я поймала себя на том, что не помню, убрала ли с видного места небогатое досье, которое мне передал детектив Ча Сон Рёль. И, о чёрт, папка и снимки действительно остались лежать на прикроватном столике. Наверное, ещё со вчерашнего вечера. — Ты пригласила его в гости, Соль Чжу. Чтобы он увидел вот это? Разобравшись с вещами — решительно все нуждались если не в стирке, то в сушке, — я присела на постель и сложила фотографии в стопку. Сверху оказался Расслабленно-Курящий-Стоматолог — первый снимок из серии, отснятой на крыше «Эдема». Красавчик из триста четвёртой. — Что бы ты на это сказал, м? — поинтересовалась я. — Если, конечно, мы вообще додумались бы зажечь свет в спальне… Как бы там ни было, оставлять эти занятные бумажки на всеобщее обозрение тоже не стоило. Сегодня уборки в номере не было — уходя, я оставила соответствующую табличку на ручке двери, но горничная наверняка придёт сюда завтра. И кто знает, не окажется ли она слишком любопытной? От греха подальше я убрала папку в сейф — туда же, где лежали наличные деньги и могли бы лежать мои украшения, если бы я привезла из Ульсана что-то, кроме «деньрожденных» жемчужин. Какое наитие мною двигало? Дун Хёну хотела их показать, или что? Так или иначе, папка детектива Ча легла рядом. Перечитав сообщение ещё раз, — «Не разводи сырость, Соль Чжу. Ещё увидимся», — я пошла в душ. Пятнадцать минут, чтобы смыть слишком интимные касания, одно воспоминание о которых жгло кожу. О которых лучше бы забыть до следующего раза… Нанося тонер, я аккуратно прошлась пальцами по багровым отметинам у основания шеи. «Моя Ким Соль Чжу…» Посмотрев вниз, я во всей красе рассмотрела тигровый узор на собственных бёдрах, чувствуя, как кожа покрывается мурашками от одной только мысли, чем это могло бы закончиться… И мне всё ещё хотелось именно такого продолжения. Чёрт, это было естественно! Запахнув шёлковый халат поплотнее, я обняла сама себя, пытаясь унять это тянущее изнутри голодное ощущение. Голова соображала, хотя и была немного тяжёлой: вместо фальшивой лёгкости соджу осталась реальность. Меня словно пробудили ото сна, в котором я была счастлива, и теперь от этого счастья осталось только горько-сладкое послевкусие на языке. Я нуждаюсь в твоей любви больше, чем я думала. Обними меня крепче. Пусть эта ночь останется с тобой, Это больше, чем только ночь. Я хочу, чтобы она была большим…* Я искала эту песню Рио в своём телефоне, когда в дверь постучали, будто бы намеренно проигнорировав табличку «Не беспокоить», всё ещё вывешенную снаружи. Пока я раздумывала, как среагировать, постучали снова — тихо, но настойчиво. Без всякого желания да и сил ругаться с довольно обходительным местным персоналом, я направилась к двери. Взявшись за ручку, я на мгновение ощутила её горячей — что-то вроде мимолётного дежавю, которое исчезло так же быстро, как и появилось. Стук больше не повторялся, и я была почти что уверена в том, что, выглянув в коридор, никого не увижу. Но я уверенно надавила на рычаг, распахивая дверь. Мелодичный звук. Вдох… И выдох. За дверью, засунув руки в карманы, стоял Со Мун Джо. Он улыбался. Надорванный ворот его белой рубашки был чем-то вроде эксцентричного отражения этой улыбки. — Доброй ночи, Ким Соль Чжу. Я же сказал, ещё увидимся. —————————————————————————————— *RIO — Sweetbitter