***
Внутри Миша преждевременно наткнулся на его раскаявшийся взгляд. Всё сжалось в груди, но они не перекинулись чем-то длиннее "привет" и разошлись по разным углам. Он не знал, убивает ли его или спасает в этот момент это равнодушное выражение. Стёпа не мог его подвести. До выступления их отделяло ещё несколько часов, они ждали Рассела и Дэла, чтобы выйти на саундчек перед приходом гостей. Степа то сидел, уткнув голову в изгиб локтя, то возвращался к созданию какой-то странной демки. Кажется, только он и Миша не придумали себе занятие. Но если Никольский спокойно и пофигистически переносил ожидание, то Степану хотелось лезть на стену. Он снял с одного уха аброшюру наушника и бросил взгляд в сторону дивана – басист увлечённо смотрел в экран мобильного, закинув ноги на столик. В студию зашёл Арсений, и отсалютовав ему, устроился рядом с Никольским. – Чего тебе? – лениво задал вопрос Миша. – Да так.. знаешь, нужно твоë ухо дружбы. – У тебя две минуты на нюни. Арсений тут же возмутился. – Кажется, ты забыл, что я твоё нытье слушал часами! И ты хуже меня.. – Ну всё, всë, я понял. В ответ последовал отягощенный вздох. – Пора как-то раскручиваться, а то с начала года финансы не радуют. Послышалось хорошо знакомое Степе пренебрежительное хмыканье. – Может, не стоило устраивать ремонт. Растянул на три месяца из-за своих девчачьих курсов. На это Арс снова взорвался. – Я никого не выставляю виноватым, но мне хотелось положиться и на тебя тоже! – А ты не пробовал включить голову, – следом Миша понизил голос, заставив навострить слух. – Ну что я мог контролировать только-только после синдрома отмены? Я чуть не откинулся. Установилась тишина. Степа изо всех сил удерживал себя от того, чтобы хотя бы мельком взглянуть на парней. Он автоматически тыкал курсором в разные места экрана, открывая и сворачивая окна, сохраняя видимость полной отвлеченности. Казалось, Арсений после этого обвинения уйдёт. Там, где он избегал острые углы, Миша вовсю вонзал в кожу стекляшки. Запросто мог вызвать чувство вины, в то время как сам не поддавался. Но никто не ушёл, и неожиданно басист произнёс: – Слушай, ты думаешь, мы не решим? Мы решим, брат. Завалимся ко мне на диван, когда приедешь со своего Питера.. Арсений его перебил: – Только если по телику не будут крутить "Кармелита", а то выбор будет очевиден. Они засмеялись. Степа расслабился, но не стал надевать наушник обратно. Кажется, он что-то предчувствовал. Велика была вероятность, что из-за подавления панической атаки, мозг хотел выцепить из происходящего любые спорные моменты. Неожиданно Арсений присвистнул. – Кто тебе пишет? Миша ничего не ответил, но, видимо, слова в этот момент не потребовались, чтобы прояснить ситуацию. – Хах.. Степа нервно покрутил ручку плагина в программе, хотя абсолютно ничего не соображал. Полагаясь на этот одобрительный звук, он не связал новое русло их диалога с тем, кто преследовал Никольского. – Мы как-то уже списывались.. – непринуждённо произнёс Миша, как будто это совсем не имело значения. – Ответила тебе второй раз, – засмеялся Арс. – Я смотрю, она не принципиальная. У нервно расчесывающего запястье Стёпы сердце пропустило удар. Она. Девушка. – Кто бы говорил. Но.. Дальше он ничего не услышал. Миша несколько предложений произнёс шёпотом. От всего этого потряхивало. В экране отражались его запавшие загнанные глаза, Степа не знал, что думать.. – Твоё дело, – уже не так приподнято откликнулся Арс. – Поговори со мной, если в голову придёт что-то другое, а то знаешь.. люди совершают ошибки. Вот почему на кончики карандашей одевают резинки. Судя по звукам, Миша отмахнулся от него. – Она работает на этом незакостенелом радио, ты вообще слышал, как молодые музыканты, буквально с треком на коленке – просто стреляют! Это полезные связи. Ничего личного. Это должно было успокоить, но Степан не выдохнул. – Лады, Мишань. Но ты не боишься оказаться в одном котле с попсой? Тем более быть ей сожраным, – ответил на это Арсений. – Похоже, со своим актёрстванием ты совсем стал далёк от музыки. Это раньше, чтобы попасть в эфир нужно было отвалить кучу денег или дать кому-то. Всё начало меняться с недавних пор. – Эй, я всё ещё клёво играю на басу! И я в курсе того, что происходит. Музыка в первую очередь захватывает интернет, и потенциальный шанс теперь есть у всех, кому не лень записать голос в наушник под бит. – Да, и мы не будем первыми, – рассудительно ответил Миша. – В массы уже запущен вирус, и моя группа не только его переносчик, мы покажем себя ещё более крутыми, чем другие. Мы не пишем попсу, но песни обречены стать популярными, это наша версия поп-треков, и наша тёмная поп-классика. Абсолютно горячие. Абсолютно крутые. Удача уже у нас в кармане! Стёпа мог представить, с каким огнём в глазах он это сказал. Даже если это были не совсем здоровые амбиции, они врезались в сознание, если Миша того хотел. – Значит, вы сейчас просто подхватите волну. Но ты, наверное, понимаешь, вам нужно продюсирование.. – Ты ещё скажи, на конкурс талантов сходить! – возмутился басист. – Просто будет эффективнее, если не все задачи будут лежать на вас. И я знаю, что тебе предложили.. – Арс! – осëк его Миша. – Я знаю, что ты хочешь быть первым, и он хочет быть первым, но, на мой взгляд, вы оба одинаково хорошо знаете своё дело... Кажется, Стёпа догадывался, о ком могла идти речь. – Да согласился я! Согласился принять помощь Димы. Только вам не хотел сознаваться. Это было сказано настолько повышенным тоном, что Степан с чистой совестью развернулся к ним лицом. Несмотря на то что их разделяло приличное расстояние, Миша похоже понял суть его вопросительной мимики и хотел что-то сказать, но в дверь постучали. Не успели они опомниться, внутри оказались Дима и под руку с ним ещё один взлохмаченный веселый парень. – Вспомнишь лучик.. – сказал Арс, обмениваясь рукопожатием. Дима ухмыльнулся. – Пользуясь случаем, зашли на мит-энд-грит. Стёпа почему-то почувствовал себя неудобно и не смог оторваться от кресла. Пока другие перебрасывались фразами, незнакомец вовсю глазел на него. – Ну как вы? – Дмитрий провернулся в его сторону. – Ой, я же должен представить моего коллегу! Они двинулись в его сторону с таким рвением, что даже Миша с дивана подскочил, на секунду ловя посланный ему ошалелый взгляд. Он хотел было встать, но Дима махнул рукой: – Сиди, сиди. Этого оболдуя зовут Женя – он мой близкий друг и местный разрушитель спокойствия! Диме по-дружески прилетело в плечо. – Я художник вообще-то! – беззлобно возмутился представленный, протягивая ладонь. – Ну да, ну да, это и хотел сказать.. Свободной рукой Женя снова отпихнул музыканта. – Я комиксы рисую, а бывает фотографирую и снимаю. И, в общем, хотел бы попробовать себя в роли клипмейкера, – уверенно произнёс он, не прекращая по-хулигански щурить глаза. – Если вместе поработаем над визуальной частью, выйдет очень круто, потому что даже просто ваши забавные фото меня вдохновляют.. Стёпа полурастерянно слушал его, вытянувшись так, как будто палку проглотил. Неожиданно со стороны спины на его плечо плавно опустилась ладонь. – Не дай ему нацелить на себя свой карандаш, – наклонился к нему Миша. – Только для профессиональной работы, – вскинул руки Женя. Прежде чем басист убрал ладонь, Стёпа мимолётно накрыл его пальцы своими, расценив это как своеобразную поддержку. Это помогло ему собраться. – На нём не написано, что он твой, – вклинился Дима и послал Никольскому лукавую улыбку. Миша недовольно пошёл к дивану. Сидящий, подперев голову рукой, Арсений проводил его многозначительным взглядом. – Что тобой, что твоим дружком нужно выстрелить из пушки, – грозно отозвался Никольский, усаживаясь. – Мы стоим друг друга, – довольно сказал Дима, подмигнув Жене.***
Стёпа старался отгонять от себя мысли о том, что чем больше действительно потрясающих людей собираются вокруг их идей, тем гуще разрастаются ожидания, обращённые в том числе и к нему. Если у каждого в голове был некий план, то в него точно не входило его признание. Он вдруг осознал, как это было сюрреалистично, странно и подрывающе. Стёпа не мог подобрать слова. Невозможно было смириться с тем, что у него оставалось всё меньше времени. Пришло в два раза больше людей, чем он ожидал. Степан, не отрывая глаз от пола, пересёк весь зал, чтобы, борясь с подступившей к горлу паникой, зайти в санузел для гостей. Он выдохнул. У раковин никого не было. Во вспотевшей ладони был зажат кейс для чёрных склер. Хватая грудью воздух, он посмотрел на себя в зеркало. Нужно было сделать это. Первый раз ему помогала Маша, было неприятно, но не настолько страшно и раздражающе.. – Господи, блять.. – не сдержался Степа, когда невесомый скользкий диск снова отскочил от века. У него уже вовсю текли слезы. Руки дрожали, и с каждой попыткой он только сильнее убеждался, что выколет себе глаза. Дверь резко распахнулась. – Что ты тут забыл?! Через двадцать минут мы должны быть на сцене! Никольский подошёл, угрожающе сжав кулаки. Это стало последней каплей. Степа перестал держать эмоции под контролем. – Я не могу, не могу, не могу, – протараторил он, замотав головой. От ответного разозлённого взгляда ему стало ещё хуже. – Нормально можешь сказать? – процедив это сквозь зубы, Миша грубо дёрнул его к себе за локоть. Степа с истерическим всхлипом предпринял попытку вырваться. Они услышали, как в глубине санузла повернулась щеколда. Из поворота вывернула девушка. Только тогда Никольский разжал хватку. Степа отвернулся, но встретился с чужими глазами прямо в зеркальном отражении. И ему не понравился этот взгляд. Чёрные волосы до плеч и родинка над пухлыми бордовыми губами. Она поразительно напоминала его первую несчастливую любовь. У выхода девушка притормозила, и, стоя в пол-оборота, на долю секунды улыбнулась, изогнув одну бровь. Миша какое-то время смотрел ей вслед. А Степа чувствовал что-то на своей щеке – пощёчину прошлого. – Чем тебе помочь? Тут же его как будто ведром ледяной воды окатило. Никольский смотрел просветленно, словно минуту назад это не он накинулся на него. Степа сделал шаг назад. Что-то странное было даже в воздухе. Вспомнив, что у них нет времени, он постарался взять себя в руки. – У тебя есть фобии? – Стееепа, – протянул Миша в ответ. – Ближе к делу. – Я боюсь засунуть их в глаза! Я пытался, но не могу! Может оно того не стоит? Миша всплеснул руками. – Нет уж. Он засучил рукава водолазки и сполоснул ладони под краном. – Сюда иди. Стёпа не мог проигнорировать его, но как только встал напротив, Миша резко прижал его к раковине. – Смотри на меня. Степан не мог, в этот момент он физически ощущал трение ткани ниже пояса о ткань. Глаза были опущены вниз. Чужая рука неласково дёрнула его подбородок. – На меня. В этот момент он понял, что Никольский тянется к нему той самой дурацкой склерой. Он зажмурился. Из замученного глаза предательски скатилась слеза. – Миша, не надо! Секунду, две, три – ничего не происходило. – Ладно. Басист немного отстранился. – Тогда давай сам. Ты должен появиться так, – Миша не собирался отступить. И оспорить с ним это скорее всего не выйдет. – Не мотай так руками, а то точно останешься без глаз. Я держу. Он поднёс к нему открытый контейнер, свободной рукой прижал его левый локоть к боку. Степа последний раз бросил умоляющий взгляд, но над ним не сжалились. Ему пришлось начать манипуляции. – Делай и слушай. Он замер, прекратив медленно подносить склеру к роговице. Миша вздохнул над его опущенной головой. – Я боюсь летать. Но когда у Димы большие гастроли, мне приходится. Это сработало, и Степа наконец перестал сосредотачиваться на своём треморе. – Каждый раз природа как будто издевается надо мной. Начинается дождь, ветер, метеориты падают, я не ебу.. Я не сплю перед вылетом всю ночь, и меня тошнит. А потом весь полёт просто обсираюсь, потому что мне кажется, что меня высосет из самолёта. Степы не сдержал беззвучный смех, в этот момент он почувствовал, как линза прохладно соприкоснулись с глазом. У него получилось сомкнуть веко и быстро проделать тоже самое со второй склерой. – Что ты ржёшь, это вообще не смешно.. Миша ткнул его пальцем под рёбра, рассмешив ещё сильнее. Степа наконец ощутил облегчение. – Нет, нет, я не над тобой.. Я просто наконец смог. Спасибо. Проморгавшись, он поднял голову. Никольский оторопел, стоял молча, как будто и не собирался что-либо говорить. Степан смутился от прикованного взгляда. Ему теперь от каждого ждать подобную реакцию? Обернувшись, он увидев в отражении два чёрных провала на фоне белой кафельной стены. Собственное лицо казалось таким же мертвенно бледным. Стёпа себя не узнавал, не доверяя тому, каким может быть жутким. Словно глаз совсем не было. Почему-то это поразило его намного больше, чем просто деталь сценического образа. Он действительно терялся за всем этим. – Должно быть это и вправду страшно выглядит.. Похоже, пугающим это казалось только ему. Миша смотрел с каким-то новым загоранием, метающимся в глазах восторгом и азартом. – Да не. Это невероятно! Девочки сойдут с ума. Синеволосый, черноглазый, красивый, как Бог, – с хрипотцой и ухмылкой сказал он. – Я давно понял, что зал должен увидеть тебя именно таким. Наступила очередь Стёпы смотреть на него, затаив дыхание. Красивый? Божественно красивый? Это были самые непредсказуемые слова, что он мог услышать от Миши, который вряд ли мог знать – ему совсем не важно, что о нём подумают люди. Единственный человек, на чьë одобрение хотелось рассчитывать, стоял сейчас перед ним. Время их выхода почти пришло. Об этом говорил нарастающий шум толпы. – Давай, хватит трепаться, – резко сменил тон Никольский, пихнув ему в руки контейнер для склер. Он сделал шаг в сторону выхода, но Степан, в очередной раз ощутив, как внутри всё обрывается, развернул его к себе касанием к руке. – Я боюсь, что.. Миша недовольно сощурил глаза. – Боюсь, что у меня не выйдет. Даже если я понравлюсь им внешне, вдруг окажется, что вы сыграете прекрасно, а я ошибусь в чём-то. Сделаю что-то не то. Они подумают.. Пытаясь унять дрожь, Стёпа мысленно договорил: "Прости, мне действительно нужно что-то услышать от тебя". – Ну слушай, мой тебе совет, – вскинул подбородок Никольский. – Не закапывай себя. Выйди, опозорься и докажи всему миру, что у тебя нет таланта, а потом уже сдавайся. Так хотя бы не будешь жалеть, что не решился ни на что. Последовала короткая пауза. – И с другой стороны, кто позволит тебе проколоться, а?! Я не дам, понял? Миша с дьявольской улыбкой ударил кулаком по подставленной ладони. Стёпа вытаращил на него глаза и согласно закивал, понимая, что, похоже, взаправду может получить. Басист, удовлетворённый его реакцией, с довольно светлым лицом снова сунул руку под открытый кран. Степан чуть не задохнулся от неожиданности, когда он резко начал трепать его по голове, как пса. – Вуаля! Миша развернул его к зеркалу. Стёпа увидел там себя с поднятыми панковский ёжиком волосами. Растерянный и рассмешенный, он на это сказал: – Хорошо, что ты не сделал это слюнями. – Если ты согласен.. Никольский начал делать вид, что сейчас плюнет себе в ладонь. Степа засмеялся в голос, когда он перестарался и действительно сделал это.***
– Ого, эти мешки под глазами тоже часть образа или в них можно что-то хранить? Серж протянул ему красивую стопку. – Да, для хранения моей мёртвой самооценки, – выдохнул Стёпа и опрокинул в себя шот. Ему сразу же обожгло весь рот. – Это что? Самбука? Пытаясь отдышаться, Степан расфокусировано потянулся за спасительным лимоном. Тут бы не помог даже целый. Серж сочувственно улыбнулся. – И абсент. Миша сказал, сделать что-нибудь покрепче.. Похоже, согласиться выпить за его счёт – не самая лучшая идея. Особенно если он рассчитывал на водку с редбулом, а не на то, что может растворить язык. Но требуемый эффект это возымело. Он понимал, что нельзя гасить тревогу алкоголем, и в целом это всего лишь панацея, но другой равносильной самопомощи Стёпа не знал. Ему, как на отчётных концертах и экзаменах в музыкалке, казалось, что стоит выйти на сцену – половина текста тут же навсегда сотрется с жёсткого диска его мозга. К ним подошёл Артур, чтобы вызвать Сержа на помощь. У другого менее уединённого конца стойки собралась целая компания девушек, которые уже бросали на Степу любопытные взгляды. Он надеялся, что его ещё толком никто не знал, в том числе, гости не догадывались, что выступление задерживается из-за него. Больше это было похоже на перенасыщенную людьми вечеринку. Миша, решая технические неполадки, ходил с какими-то проводами вдоль сцены, и даже в обычной чёрной футболке и рваных джинсах – выглядел прекрасно. Откуда-то на его голове взялся ободок с тигриными ушами. – Любуешься? Стёпа обернулся на голос Арсения. Тут же кто-то провёл чем-то по его спине. Это оказалась Маша с липким роликом для чистки одежды. – Я же погладила тебе другую футболку? Не успел он что-то сказать, вокруг собрались остальные, и под возгласы Арса "тимбилдинг" сбились в кружок. – Что в России говорят, когда эм.. страшно впервые что-то делать? – внезапно спросил Расс. Они сошлись на идее, что его глаза должны быть по-одержимому белые. – Гамбари! Сказав это, Надя с восторженной улыбкой обняла каждого. Миша одел ободок с ушами на её голову. – У нас лучшая группа! Она первой направилась к сцене. Барабанщик остался стоять с всё тем же вопросом в глазах. Арс обнял Степана и Мишу за плечи. – Удачи, парни, давайте в качестве моральной поддержки хлопну каждого по заду? Они синхронно спихнули его руки, и Арсений притворно обиженно шагнул обратно к Маше. – Не ссыте, – сказала от себя девушка. Они вдвоём пошли к сцене. – Мне симпатизирует эта страна тем, что объединяет в себе многое, – позитивно отозвался Расс. – Каждый день можно, как бы это сказать.. break your head. Миша вышел вперёд и, неожиданно подмигнув им, сказал: – Что говорят? Хули думать? Прыгать надо, едрить твою в ноздрю! И, как ни странно, это действительно помогло без прежнего мандража выйти на сцену под зрелищно объявляющую их речь Арсения. С нужной энигматичностью посмотреть в зал бесконечными чёрными глазами и словить невозможный кайф о того, как люди на пару секунд застыли в ожидании, когда начался проигрыш, звуки хлопков и мигалок. Никто не ожидал, что высокий фронтмен дерзко начнёт практически кричать в микрофон – в своём подобии экстремального вокала. Но люди быстро подхватили эту энергетику. Неожиданно родившаяся и немного злобная песня "Панк" стала тем, в чем отлично чувствовался их почерк. Подготовленный репертуар не был настолько обширным, чтобы провести на сцене больше времени. Но людям настолько понравился их перформанс с Делом, который начал читать рэп партию прямо в толпе, что они повторно играли песню ещё два раза. Потом пришло время нескольких сырых, но отрепетированных демо. В какой-то момент Степа настолько раскрепостился, что начал экспериментировать на ходу, подпевая странным, но в то же время атмосферным потоком фристайла. Казалось, никто из присутствующих в этот момент не был равнодушен к ним. Было приятно ловить взгляды друзей, адресованные не залу, а ему. В самом конце, чувствуя, как по лбу стекает пот, слыша аплодисменты, Степа был по-настоящему счастлив. Он смотрел на Мишу, который, наслаждаясь вниманием, доигрывал, поставив ногу на монитор. Не успели они сойти со сцены, к ним действительно потянулись люди. Он знал, что на концерт пришли не только потенциальные слушатели, но и местечковые, при этом крутые музыканты, авторы и медиа. На Стёпу одновременно накатили восторг и боязнь контакта. Мозг словно закоротило. – Пойдём, – Миша начал уводить его. – Вернëшься.. когда.. отойдешь. Наверное, всё было таким размазанным из-за эйфории. Или в целом – беспощадного аттракциона эмоций от страха и стыда до счастья. На улице он буквально на две секунды обнял Мишу впервые в жизни. Осознав, что сделал, Стёпа отбежал на несколько метров, как будто это вовсе не было целенаправленным прикосновением. Он подхватил Надю на руки, чтобы покружить, и потом оказался с ней в крепких объятьях барабанщика. Кажется, у них получилось выступить настолько удачно, что даже Миша и Дмитрий зарыли топор войны. – Это было мощно. Я не знаю, может быть, я завидую вам? Такие персонажи, – с восторгом в голосе сказал Дима. – Своей подачей вы как-то по-особенному общались с залом! – Да, и это никакая не уловка, – произнесла Надя. – Мы были настоящими при всей своей образности. Они обменялись согласными кивками. – Серьезно, Дим? Я бы на твоём месте использовал слова "гениальные", "ошеломительные" и "лучшие из тех, кого я видел", описывая нас! – с гордостью высказался Миша. Дима рассеялся. – Да, да! На этот раз так и есть. И.. – он обернулся к Стёпе. – Клавишные заслуживают отдельного внимания. Стёпа в знак признательности пожал ему руку, и толком не успел отойти от комплимента, когда услышал: – Он превосходен, когда играет так. Миша подкурил сигарету. В этот момент Степану показалось, что они стоят совершенно одни. И смотрят друг на друга, не замечая больше никого и ничего. Никольский сам это прервал, дав ему понять – прошло всего несколько секунд. Он протянул ему сигарету и со словами "пора поразвлечься" зашёл в бар.***
– Ну, певцов с реальными именами настолько много, поэтому я, наверное, просто хочу быть нарисованным на листе бумаги, – улыбнулся Стёпа девушке, которая тут же записала это на диктофон в айфоне. Он ответил на её вопрос: "Почему представился 2-Д?" Кажется, за десять минут Степан обрамил себя загадочностью на годы вперёд. Хорошо, что с ним сидел Рассел, умеющий поставлено отвечать на вопросы касаемо технических и творческих моментов в треках. За рамками короткого интервью они общались ещё двадцать минут. Но вскоре он перестал участвовать, одна за одной тревожные мысли взяли своё. Его ждал разговор. Как же дико звучит правда. Стёпа себе бы не поверил. Сделав несколько снимков, девушка из медиа и парень с фотоаппаратом ушли. – Кажется, они остались впечатлены тем, что мы – в единственном экземпляре. Они с Рассом тоже начали спускаться со второго этажа. – В смысле индивидуальные? – Yea, но я видел по их лицам, в процессе мы всё же оказались для них спорными, – закивал барабанщик, но, не увидев никакую ответную реакцию, непривычно мягко спросил: – Всё в порядке? Неправильно было ответить притворное "конечно". То, о чем он поговорит с Никольским, после будут знать все. – Я должен.. сказать кое-что Мише. Они стояли около кухни, но, по ощущениям, вечеринка была в шаге от них. Музыка играла почти на полную. По коридору ходил уже порядком измотанный персонал. – Мише.. – интонация голоса преобразилась в удивленную. Они продолжили идти, Расс задумчиво продолжил: – Ты знаешь, у меня с ним почти всё время проблемы, да и есть причины с моей стороны называть его.. fucked up asshole. И в этом тоже проблема. Всегда находятся вещи, которые заставляют нас хотя бы немного веровать. И в этот раз я потрясен тем, как ты и он, эмм.. есть одно хорошее выражение, fit together like puzzles. К этому моменту для разговора стало слишком громко. – Вместе пазлы? – Стёпе пришлось перекрикивать музыку. Барабанщик принялся что-то безуспешно объяснять. Когда он показывал руками какие-то ребусы, Степан наконец увидел, за каким столиком сидели их друзья. Арсений встретил их протянутым "олд фэшн". – Мы заждались. Так, ну давайте за ваш первый раз! Пока они пили, Стёпа постарался охватить взглядом всё помещение. За столом собрались все, кроме Миши. Наверное, он общался с кем-то за пределами видимости. Следующие полчаса Степан пассивно поддерживал разговор, впрочем активно прикладывался к виски кола. Потом и вовсе полностью выпал, смотря в одну точку – центр зала. Люди начали мелькать всё реже, и совсем не музыка пульсировала у него в висках. Стёпа обернулся к весёлой компании. Это было ещё одной горькой каплей. Рядом с ним самые лучшие люди в его жизни. "Боже, я их не достоин", – стало царапать ему голову изнутри. Пора. – Арс. Степан коснулся его руки, отвлекая от обсуждения старого вирусного мема про сову. – Где в последний раз ты видел Мишу? На это Арсений сразу же замер, скинув с лица улыбку. – Да придёт он скоро, наверное.. Журналист с радио здесь, ты вроде слышал про это утром. Стёпа выдохнул. – Где? В студии? Арс немо приоткрыл рот, словно не знал, какие слова нужны для ответа. – Я его найду. Степан встал из-за стола, соглашаясь в своей голове с тем, что он пьяный и с тем, что готов обойти всё здание. Но сначала ему нужно было попасть в студию, именно там, в кармане ветровки, остался его мобильный. Ему действительно казалось, что Миша обнаружится там же. Впрочем, он уже был на полпути. Без всякого хорошего предчувствия Арсений, Маша и Надя смотрели музыканту вслед. – Лучше ему этого не делать, да? Надежда, сложив руки на груди, откинулась на спинку дивана. Она вмиг стала выглядеть осуждающей и повзрослевшей. – Возможно, нужно, чтобы он увидел. Но вот после.. может произойти всё, что угодно, – откликнулся Арсений, ловя встревоженный взгляд Маши.***
В свете абсолютно всей иллюминации в студии, как будто это тоже имело смысл в виде какого-то изощрения, Степа смотрел на голую женскую грудь так, как будто видел впервые в жизни. И чувствовал себя так, как будто не он вторгся, а в него. Они смотрели друг на друга неприлично долго. Те же чёрные волосы и смазанная бордовая помада. Она нисколько не придавала значение тому, что стоит полуголая. Маска обычности на лице. Наверное, это больше всего ужасало Степу. Волосы на руках встали дыбом. Он в точности вспомнил, какое отвращение можно испытать к ситуации, когда столько всего разом в тебе сломали. Хуже стало, когда она заговорила: – Нравится? Начало сводить горло, как будто его вот-вот вырвет. – Мы обсудили всё. Иди, – сказал ей Миша со своего места на диване. Когда Степан зашёл, они были там вдвоём. И она.. нависала над ним, заехав одним коленом между его ног и опираясь выставленной рукой на спинку. Видимо, чтобы сохранять равновесие, пока Никольский одной ладонью сминал еë грудь, другой задирал юбку на бедре. Она равнодушно отвернулась и подняла со стола брошенный верх. Их взгляды больше не пересеклись. Девушка ушла, как будто бы её и не было. В качестве безобразного напоминания остался только тошнотворный запах чужих духов и треклятого ментола. Во рту теперь был вкус сигареты, которую дал ему Миша больше полутора суток назад. Теперь Стëпе стало ясно, кто их владелец. Вчера Миша вернулся со встречи с ней. Это было уже не противно, а печально. Как будто бы над ним ещё больше поиздевались. Он и Миша не были вместе, Стёпа даже позволить себе задуматься об этом не позволял, но ему было страшно и больно. Всё его тело помнило, что такое измена. Миша наконец смотрел на него. Очень холодно и недовольно. Степан не знал, начинает ли он копировать Никольского, или слой за слоем наружу – им начинают доминировать одна за другой оголённая эмоция. За печалью – злость. Чувствуя её, можно было не чувствовать что-то ещё. Злость отличное обезболивающее и пробирает ожесточённым импульсом до костей. – Договаривался с журналисткой на оплату радиостанции вагиной? Миша встретил эти слова с полной готовностью. Как будто бы ждал. – Может это нужно было ей, а не мне? – опасно ухмыльнулся он. – Без разницы, – притворно хладнокровно и борзо отозвался Стёпа. Миша встал. – Разница в засунул бы я или нет. Тебе-то какое дело, кого я ебу? Он с вызовом сложил руки на груди. Стёпа сжал кулаки. Не могло же всё быть так просто и грубо. Это неправильно. Это неправда, и где-то впереди есть разоблачение. Есть что-то, что всё поменяет. – Зачем ты пошёл на это? Миша скучающе отвёл глаза, показывая, что ожидал вопроса поинтереснее. – С ней? Просто сучка, сумасшедшая, ведёт себя как чья-то "присоска". Всë, что ей нужно – грязь. Но такие обычно выполняют сделку, если обещают. Хочешь мне нотации прочитать? Примерным, как ты, я никогда уже не стану. Степу начало лихорадить. Стоять, чувствуя в себе сталь, уже не выходило. – Меня не заботит она, ясно.. Он прерывисто вздохнул, молясь в голове: "Только не слезы.." – Зачем ты вёл себя так со мной? – Степан вскинул голову и посмотрел в сторону, чтобы успокоиться. – В тот день, у тебя дома. Всё в нём упало вниз, когда послышался смех. Странный. Словно выдавленный сквозь зубы. – Обижен, что я тебя не выбираю? Миша резко подошёл ближе, как будто хотел лучше рассмотреть то, как сильно попал по болевым точкам. – Управлять тобой легко, вот что. Поэтому я полез целоваться, – он отвёл глаза, словно ему все-таки, хотя бы немного, было жалко Степу. Просто из снисходительности. – А ты думал, это из-за привязанности? Стёпа сейчас хотел одного – чтобы это всё потеряло для него такую болезненную значимость. Пожалуй, это невозможно. Это никак не выйдет. Их установленные отношения такие. Их больше ничего не изменит. Он почувствовал в себе злость по-новому. Более разрушительную и нещадящую, подкрепленную бессилием, безнадёжностью и страхом. Степан молча начал собирать по студии свои вещи. На секунду ему стало даже смешно, что он игнорирует текущие слезы. Миша стоял на том же месте, как будто прирос к полу. – Прости, что прервал твой момент, – оскалился Стёпа возле двери. – Нужно было уйти. Тогда ещё уйти. Может я оказался дураком, но хотя бы не играл в это. Вовсе не хочу считать тебя плохим человеком, но поступил ты как урод. Он вышел.***
Маша нашла его на улице. Наверняка, все видели, как он вылетел из бара, как будто за ним гналось что-то ужасное. – Ты молодец. Девушка погладила его по предплечью. – Я совсем не то сказал, – почти шёпотом сказал Стёпа и засунул замученную, помятую сигарету в карман. Его опять накрывало. По еë лицу пробежало непонимание, а потом негодование. Глаза заблестели. – Мне очень обидно за тебя. Стёпа молча протянул ей руку, и они пошли куда-то. Маша через некоторое время остановила его, понимая, что неосознанное перемещение в пространстве не значит ничего хорошего, и на вызванном такси они доехали до дома. Только в лифте Степу резко вывело из ступора. Он первым вышел из него, когда двери ещё не до конца распахнулись, и судорожно открыл свою квартиру. Маша испугалась только в тот момент, когда увидела, что Степан не включил за собой свет. К варианту, что ему стало плохо физически она была готова больше, чем к тому, что застала. Он выволок из шкафа свою форму и со злостью хлестал ей об угол кровати. Что-то металлическое даже звенело от ударов. Наверное, самым безопасным выбором со стороны Маши было согласие с тем, что он будет делать это столько, сколько ему нужно. Слепая агрессия ушла вместе со всей энергией. Просто, сидя на кровати, закрыв лицо ладонями, в своей голове он больше ни за что не мог схватиться – падал куда-то в пустоту. – Как ты себя чувствуешь? Степан отнял голову от рук. Нельзя больше держать Машу тут. Пугать её своими припадками. На фоне ужаса в нём тусклым, но дающим надежду свечением, пробились благодарность, нежность и печаль. – Всё в порядке. Девушку это не убедило. – Я справлюсь, – он потянулся к ней, чтобы обнять. – Просто смою этот день и лягу спать. Ты тоже должна отдохнуть. Заверив, что зайдёт к ней утром, Степан закрыл за Машей дверь. Он боролся с чувством, что вокруг была какая-то смертоносная темнота. Горло перехватило, когда под снятыми склерами Степан встретил свои голубые глаза. Ему всё ещё хватало воздуха, но внутри росло убеждение, что кислород сжигается с мгновенной скоростью. Вот-вот он упадёт, если не поторопится, поэтому Стёпа, не совсем отдавая себе отчёт, включил воду и вышел из ванной комнаты. Он опрокинул на кровать коробку с лекарствами и потратил некоторое время, чтобы найти анксиолитик. Со смирением ждал действия уже под душем. Было легко и не страшно, ведь единственное, что ему требовалось от всего себя – это ещё немного быть в сознании, чтобы дойти до кровати.***
То теряющему, то обретающему чувствительность к окружающему пространству, Стёпе казалось, что перед глазами мелькает один и тот же кошмар, прерываемый только строкой с номером телефона. Весь день был похож на пытку, так что он уже ничего не имел против нового издевательства. Но Степан знал, что ему не выдавить в трубку ничего, кроме горького: "Ты так хотел, чтобы я послал тебя, так вот – иди к чёрту Миша". Если он стал для него мишенью, почему не может быть наоборот. Его то тянуло сократить дистанцию между ними хоть как-то, потому что внутри рос страх потери, то отбрасывало, чтобы старая боль его больше не тронула. Это было точное попадание. Он боялся, что его не выберут. Ведь годы тому назад, он почувствовал, что это сделали все, кого он любил. Родители, любимая девушка и друзья. Он не хотел признавать утрату отношений с Мишей. Если это так, то из него словно вынут весь заполняющий изнутри объём. К вечеру приступы страха усилились. Тело как будто кололи иглы, и он не знал, куда себя деть и где скрыться от сковывающей паники. Даже вода на вкус казалась горькой. Степа стоял на кухне. Воображение рисовало, что темнота за окном скоро продавит стекло, заползёт в помещение, отобрав у него даже этот холодный искусственный свет. Внутри уже всё померкло. Он не сразу понял, что слышит голоса в подъезде и, уловив что-то знакомое, тут же двинулся к ним, спотыкаясь об встречающиеся углы. Степа открыл входную дверь. Тревога захлестнула его целиком, стоило наткнуться на карие ужаснувшиися глаза. Через мгновение Миша отвернул голову в сторону. Степу что-то подтолкнуло сделать шаг в подъезд. Он прижался к своей двери спиной, обескураженно смотря на застывшую в соседнем дверном проёме Надю и Машу за её спиной. Никольский теперь стоял между ним и девушками. Всё говорило – происходит что-то неладное. Но онемевший язык не повернулся озвучить необходимый вопрос. Кажется, нахождение Миши тут никак не было связано с ним. Он смотрел на Надю, с лица которой все больше сходили уверенность и непроницаемость. – Я позвоню тебе, как только всё улажу. Не набирай меня сама. Не поднимай незнакомые номера. Не выходи за дверь и не смотри в окна. Серж тебя заберёт и привезет домой. Я буду ждать там. От его тяжёлого тона по шее пробежали мурашки. А меры, которые он описал, заставили в опасении сжать челюсти. У Степана не осталось сомнений, что это связано с нападением на Мишу. Ему и Наде снова угрожали. До такой степени, что стало опасно находиться в собственном доме. Надежда кивнула и сжала губы, словно боясь произнести что-то в ответ. Никольский резко развернулся и, опустив голову, двинулся к лестнице. За несколько секунд Стёпа пытался, но не смог уловить выражение его лица, только понял, что ноги готовы идти за ним. Не успел он сделать шаг, вперёд выбежала Надя, позвав Мишу. Подойдя, она тут же оказалось в его объятиях. – Что если ты не позвонишь.. Степа почувствовал, как внутри всё оборвалось от этих слов. Миша бережно положил ладонь на её затылок, склонив к плечу голову. – Я обязан. Надежда сильнее прижалась к нему. Чуть тише и намного нежнее Миша продолжил: – Тут безопасно. Никто тебя не тронет. Помнишь, как тогда.. всего лишь на ночь. Только тогда она смиренно отпустила его, словно именно эти слова позволили ей довериться. Ещё мгновение, и они разошлись. Миша начал спускаться по лестнице. Степе хватило секунды, чтобы принять решение. Надежда уже была в прихожей растерянно оглядывающейся Маши. Она пересеклась с ним взглядом. На лице соседки отобразились удивление, а затем испуг, видя, что он совсем не собирается вдаваться в критику своих действий. Так у него не было сомнений. Стёпа сорвал ветровку с крючка в прихожей, а шнурки просто затолкал под язычки кед. Он вложил свои ключи Маше в ладонь. – Закрой квартиру. И сорвался с места. Открывая дверь подъезда, Стёпа увидел единственную, при этом знакомую, машину, отъезжающую с парковочного места. Значит, Арсений привёз их сюда. Даже если Никольский будет с ним, Степа не мог остановиться. Выбросив из головы все мысли, он кинулся прямо на дорогу. Его осветили фары, и Степан услышал хруст щебня под резко остановившимися колесами. Рефлекторно он все-таки закрыл глаза. Казалось, что земля ушла из под ног. Но он стоял. Удара не было. Бампер машины был в полуметре от него. Во внезапной тишине открылась водительская дверь, Степан вдруг понял, что на стёклах хорошо знакомой ему машины Арсения теперь была практически непрозрачная тонировка. Видимо, его мозг очень сильно тормозил, пытаясь переварить случившееся. Он не видел, как Никольский оказался рядом, но вот как со злостью дернул на себе, чуть не швырнув на асфальт.. – Кретин! Ты ебнулся? Степа выпрямился, понимая, что после рукоприкладства Никольский отошёл на приличную дистанцию. От горящего яростью взгляда леденела душа. Он отрицательно помотал головой. – Пиздец, – скорее удивлённо, чем агрессивно сказал Миша и развернулся. – Проваливай с дороги. – Стой! Миша с лёгкостью мог проигнорировать его и сесть в машину, но он остановился. Или басист так поступил, потому что Степан рискнул подойти очень близко. Усмирив свой внутренний ужас, может даже став холодным и решительным, смотря ему в глаза, Степа произнёс: – Можно мне с тобой. – Что блять!? Ты не только на голову больной, слышишь тоже хуёво. Проваливай с моей дороги, Степан, – выплюнул он. Степа ни на миллиметр не сдвинулся. Раздирающее его в этот момент чувство не было обидой. Просто с каждой секундой, смотря в эти почти чёрные опасные глаза, он всё ярче представлял, как сбываются самые худшие его опасения. Ужаснее всего было ничего не предпринять. Сдаться. Снова промолчать. Миша должен его выслушать. – Знаешь, на одно я могу рассчитывать точно. Пользоваться тем, что у тебя нет другого рта, голосящего в микрофон, и человека, на котором ты сыграешь, как на долбанном пианино! Можешь вести себя как мудак, но я боюсь за тебя. Я боюсь за тебя! И я сойду с ума, если ничего не сделаю. Никольский на секунду зажмурился и запустил руку в волосы, всем своим видом показывая, что не хочет это слышать, тем более принимать. – Ты такой глупый.. Думаешь, тебе самому-то нечего бояться, – он поднял на него остывший, но всё ещё суровый взгляд. Стёпа сложил руки на груди. – Нечего. Я ничего не знаю. Я боюсь, но точно не угрозы в свою сторону. – Не строй из себя героя. Я не оценю это. Тем более не потеку как восьмиклассница! Он открыл дверь, и Стёпа внезапно понял, что кроме него в машине никого не было. – Почему Арсений не с тобой? Миша посмотрел так, словно хотел обматерить его с ног до головы. – Уехал. В Питер, туда его на курсы актёрского мастерства позвали. – То есть он не знает, что ты.. Его перебили. – Что я? Никто, кто там будет со мной, не гарантия и не страховка, только лишний. – Почему? – в лоб спросил Стёпа. – Да отвали! На басиста упрямо и даже как-то тупо посмотрели. – Почему ты отвёз Надю сюда? Тем более к Маше. Что если и ей будет угрожать опасность? Я это допустить не могу. Нужно было попробовать все варианты, в том числе надавить на вину. Никольский уже весь извелся от злости. – А ты не думал, что я привёз её сюда, потому что ты здесь. Стёпа вопросительно округлил брови. Было решено оставить Надю в его доме, потому что, по мнению Миши, он мог её защитить. – Человек, к которому я еду, понятия не имеет, кто ты и твоя подружка. Поэтому можешь верить, можешь не верить, но это безопасно. Степан посмотрел ему в глаза. – Но помощь нужна будет тебе, Миша. Похоже, это стало последней каплей, басист не выдержал и грубо дёрнул его за запястье. – Хорошо, – протолкнул он сквозь зубы. – Садись. Посмотрю, как сбежишь потом. Если найдешь проблемы, будешь расхлебывать сам. Он сел на водительское и подождал, когда Степан обойдёт перед, чтобы залезть на пассажирское.***
В тусклом свете фонарей, местами вовсе разбитых, Стёпа старался высмотреть что-то вокруг. Это был экстремально плохой район. Кажется, почти ненаселённый. У вывесок круглосуточных магазинов стояли по всем критериям маргинальные компании. Прежде ещё ничего из увиденного Степану так сильно не хотелось назвать "ебеня". Миша притормозил около какого-то глухого сквера. – Пересаживайся на заднее. Он не стал с ним спорить. Просто вышел, словив жуткое ощущение за пределами машины. Как только он сел, Миша тоже выбрался из салона, прихватив с собой отвёртку из бардачка. Степан напрягся, понимая, что Никольский откручивает номера. Через пару минут они снова тронулись. Проехали совсем немного и свернули в запутанные дворы. В окнах двухэтажек почти не было пробелов света. Они замедлились. – Делай только то, что я говорю, – сказал Никольский жёстким тоном. – Даже если что-то услышишь, не выходи из машины, не включай телефон. Тебя не должны увидеть, понял? Миша почти вплотную припарковался около цветущего куста сирени. Видимо, чтобы машина не просматривалась с окон. Степану показалось, что дом вовсе не был жилым. – Дай мне то, что лежит за водительским сиденьем. Аккуратно. И не задавай вопросы. Только сейчас он напряг зрение и заметил в чёрном пространстве за спинкой чёрный пакет. Что-то было обернуто в несколько слоёв. Стëпа взял это и обомлел, он не мог ни с чем спутать, руки знали этот вес. Огнестрел. Совсем не тот, из которого они стреляли в тире. Настоящий. Не успел он прийти в себя, Миша взял у него свёрток и вышел, преодолел видимый клочок асфальта и, должно быть, исчез в подъезде. Сдавленно дыша, Степан просунул руку между передним сиденьем и ремнем, чтобы на четверть открыть окно. То же самое сделал со стороны водителя. Было очень тихо. Он должен был услышать, если начнётся стрельба или потасовка. Не было сомнений в том, что он не останется на месте. Периодически прислушиваться ему мешало собственное заходящееся сердце. Наконец, спустя минут пятнадцать, кто-то вышел из подъезда. Двое. – Ты меня знаешь, я не предлагаю участие дважды! – произнёс грубый чужой голос. – Я уверен, ты снова сядешь, – ответил Миша. Он встал ближе к машине. Неизвестный был скрыт от глаз кустами. – В этот раз будет кому сесть за меня, иначе зачем я вообще захотел увидеть твою рожу, Мих. Миша с неуловимой скоростью отступил назад для замаха, но его собеседник был так же быстр. Он одним резким движением вскинул на против чужой груди руку, в которой, Степа мгновенно распознал, был зажат пистолет. – Мразь. Он до боли сжал дверную ручку, но потом начал нащупывать открывающий механизм, понимая, что в любой момент может случиться непоправимое. Незнакомец снова заговорил. Спокойно и жестоко. – Не хочешь в колонию? Зря, тебе бы пришлось по душе. Я то знаю, как сильно ты хочешь быть трахнутым. Кажется, его пульс в это мгновение замер. Миша стоял неподвижно. Послышалось тихое: – Опусти пистолет. – Нет. Мы бы могли сейчас хорошенько и с удовольствием избить друг друга, но хватит с тебя. Я просто хочу подстраховаться. На случай, если с тобой приехал твой дружок. Кто-то новенький? Не показывается. Незнакомец опустил дуло и хотел было выйти на дорогу. Степан мельком увидел его. Он был выше Миши. Басист перегородил ему путь. – Не приближайся ко мне. Не приближайся к моей.. – Семье? – неприятно усмехнулся мужчина. – Ты забываешься, Михаил. Может быть заврался себе. У тебя есть семья. Ты от нас никуда не денешься. – Да утрись этим. Миша встал перед бампером, и Степе стало видно, какое у него оскаленное лицо. – У нас был договор. Я на этот раз был хорошим братом, да, блять? Отдал тебе. Больше схронов нет, всё подчистили твои бывшие крысы-супера. А чмыри старше и подавно спрашивали меня, сколько будешь мотать срок. Тебя ждали и ждут, и это точно не я. Так что, если хочешь жить – отъебись от меня! Человек сделал к Мише пару шагов, предоставляя возможность увидеть лицо. Он не собирался навести дуло пистолета, убрал его за спину, но от этого конечно же не было спокойнее. Коротко подстриженная голова, смоляные волосы и грубые черты лица. Степе казалось, в плане возраста мужчина опережает Мишу лет на десять. Внушая отвращение, он усмехнулся и сказал: – А ты вырос. Ещё пару секунд они держали зрительный контакт. – Исчезни. – Пропади. Бандит зашёл в подъезд. Миша сел в машину. Стёпа сидел в прострации некоторое время, даже не сразу ощутил, что они тронулись. – Кто это был? Он дрожал. Миша столкнулся с его испуганными глазами в зеркале над панелью. – Мой брат.***
Стёпа не понимал, чем это было, просто отложенным наступлением ужаса, стрессом, который он не мог испытывать тогда – следя за происходящим, понимая, что только он может вмешаться, или вернувшейся жизнью. Из-за этого он плакал, пропуская произошедшее через себя. Пропуская то, что он узнал о Никольском ранее. То, каким он видел его сегодня. Что теперь.. Миша стал вести ровнее, когда Степан разогнулся и перестал всхлипывать. Стало легче. Жёлтые глаза панелек за окном как-то по-родному успокаивали и помогали смириться. Они затормозили. Стёпа удивлённо посмотрел на ржавые турники и торчащие из земли покрышки. Это не его двор. Миша привёз их к себе. Сам он уже вышел из машины. Пока Степан вытирал всё ещё мокрое лицо о рукав и ничего не соображал, дверь с его стороны открылась. – Будешь сидеть здесь? К нему на колени упали ключи. Никольский развернулся и пошёл к подъезду. Стёпа боялся предположить, что это могло значить. Но уезжать он не собирался. Выскочил из салона, запер машину и догнал его. На удивление, Миша ничего не сказал. Они подождали лифт и встали в тесную пропахшую кабинку. Стены, зашитые тонкими листами дсп, были полностью покрыты надписями. Их тряхнуло. Миша резко вдохнул. Слишком резко для ужасного запаха внутри. И, выйдя, Степан понял, как сильно всё поменялось за эту минуту. Его лицо позеленело, а зрачки расширились. Никольский резко открыл дверь квартиры и исчез за порогом. Плохим знаком было то, что он не разулся. Степа стащил с себя кеды и интуитивно прошёл к кухне. Свет горел только в ванной. Шумела вода в кране, работала вентиляция и, судя по доносившимся звукам, Мишу выворачивало. Он без раздумий нажал на ручку, но та не поддалась. Осталось только ждать его. Предательски, ему не хватило духу попросить открыть. Вода перестала идти и, чуть не дав ему по лбу, Никольский распахнул дверь. – Как ты себя чувствуешь? Миша, держась за косяк, поднял на него остекленевшие глаза. – Затылок горит, – мрачно произнёс он. Степа дал ему выйти. От догадки ему самому на мгновение стало стало плохо. – У тебя гипертония наверное. – А ты что заделался врачом?! – грубо отозвался Миша, скидывая куртку прямо на пол. Он снова устремился куда-то уйти. Может быть, метался из-за.. Стёпа зашёл за ним в зал. Он увидел силуэт на фоне темно-синего неба. Миша часто, но при этом неглубоко дышал. Из-за панической атаки. Он встал рядом. – Попробуй дышать медленно. Миша безмолвно открыл окно и зажмурился. Стёпа не позволял себе бояться, потому что ему нужно было контролировать ситуацию. – Давай сядем, хорошо? – спокойно и нежно произнёс он. Никольский не реагировал. Возможно, слабо ощущая контроль над телом, он до побеления сжимал подоконник. Стёпа медленно накрыл его пальцы своими. Это помогло, но не так, как следовало. Миша разжал хватку, но следом чуть не вывернул ему кисть. – Не трогай меня. Степан безропотно сделал шаг назад. На него смотрели глазами пойманного в клетку животного. Душераздирающе. – Ты в безопасности, позволь.. – он осёкся. – Я не сделаю тебе больно. Миша несогласно замотал головой. – Прекрати, не начинай это. Может быть, Никольский не осознавал, что с ним. Или басисту действительно не хотелось видеть рядом конкретно его. – Прости. – Не говори со мной так.. – Мише не хватило воздуха, но, следуя своим принципам всему сопротивляться, он оскалился и хрипло продолжил, – так, будто я сейчас сигану с окна. Стёпа печально улыбнулся. Даже в таком состоянии отшучивается. Потом он осознал, что Миша старался по-своему помочь себе. Отвлечься. – Не получится, там балкон, – он сделал к нему аккуратный шаг. Это подействовало. Миша развернулся к окну спиной и выпрямил руки. – У меня в лёгких как будто кирпич, – медленно произнёс он. Успокаивался. Стёпа кивнул. – Ты, наверное, не поймёшь, но это из-за того, что я веник покурил, – тихо посмеялся Никольский. Стёпа так же шёпотом ответил: – Получается, это "кирпич лёгких". Неужели тупые шутки буквально спасли их. Он улыбнулся и внезапно подумал, что хотел бы сейчас прижаться к Мишиной груди, чтобы послушать дыхание. Убедиться, что скоро ему ничего не будет угрожать. Никольский больше не выглядел так, будто вот-вот рассыплется. Пять минут спустя даже согласился выйти с ним на кухню, чтобы попить воды. Стёпа отметил, что его постоянно держат в поле зрения. Было не ясно, так ли это, потому что нахождение рядом помогало басисту, или он всё же видел в нём потенциальную угрозу. Через десять минут всë пришло в норму. – С тобой это тоже было? Стёпа повернул к нему голову. Они стояли почти плечом к плечу. – Конечно. Но до аварии я не помню, чтобы от них страдал. Вроде бы всё было хорошо, но именно к этому моменту тишина показалась неестественной. У Степана действительно не было слов, и остатки сил наконец начали уходили на внутренние нужды. Он устал. И он не знал, что будет дальше, пытался отталкивать мысли об этом. Миша резко поставил кружку на стол и встал перед ним. – Почему ты меня прощаешь? Стёпа опешил. – Даже сейчас я вижу, что ты это уже сделал. Уродом меня назвал и забыл, – с замешательством в голосе продолжил Никольский. – Я просто не понимаю, почему ты делаешь это каждый раз. Не знаешь себе цены. Стёпа почему-то смиренно улыбнулся. – Не могу держать это на душе. Он понимал, что Мишу это не убедит. – Может, моя гордость отсутствует. Я долгое время.. не был удовлетворен собой. – Это не я постарался? – без самоиронии спросил Миша. Он удивился томному вздоху в ответ. – Всё стало по-другому, когда ты появился в моей жизни, – с трепетом произнёс Степа. – Я могу сказать тебе кое-что? Похоже, полностью придя в себя, Миша не был готов свыкнуться с тем, что показал ему, каким может быть уязвимым. – Я считаю, что мы уже поговорили, и ты должен был сделать выводы. Стёпа поджал губы, понимая, что в другой раз рассказать о чувствах даже не попытается. Он выдержит только одну попытку. – Ты стал мне дорог. Было больно, в то же время внутри как будто всё зажило. Словно ты меня понял. Миша замер. – Ты не понимаешь, за что я могу быть благодарен, но я благодарен просто за тебя. Мне легко прощать, потому что я надеюсь. Сколько мне не говори и сколько не обижай – цепляюсь за то, чего, возможно, нет. И мне страшно так, как не было никогда в жизни. Потому что хочется оберегать то, что у меня здесь, – он показал на своё сердце, – сильнее, чем себя самого. Который раз у него не вышло сдержать слезы. – Ты в моём сердце, Миша. По кухне пронеслась полоска света от фар проезжающего автомобиля. – Ты просто не понимаешь, ты сам себе делаешь хуже, живя своими иллюзиями обо мне, – пряча глаза, с упрёком произнёс Никольский. – Похоже, чтобы тебя убедить – мне нужно сделать тебе что-то и никогда не признать свою вину. Стёпа судорожно сглотнул. – Ты делал, но потом ты приходил за прощением. Миша раздраженно ответил: – Да, похоже, это и есть моя ошибка. Степан отбросил все опасения, больше не видя в них смысла. Это была точка невозврата. Не имело значения, почувствует ли он спасение, или сколько будет болеть, сколько будет жить в горе, услышав ответ. Ему показалось необходимым, чтобы Миша услышал этот вопрос. – Почему ты пытаешься быть хуже, чем ты есть? Никольский дёрнулся, как будто хотел отвернуться. – Я не могу не верить в то, что ты проявлял ко мне добрые чувства. Почему они вызывают в тебе такой большой страх того, что я на них не отвечу.. В Мишиных глазах читалось даже что-то глубже боязни, неуверенности в себе и стыда за свои потребности. Боль и отверженность. Взрослая и совсем ещё детская одновременно. – Я для тебя что-то значу? – закончил Стёпа. Он впервые видел его слезы. Миша смахнул одну единственную и твёрдо сказал: – Да, но ничего не будет. Стёпа совместил в одном вдохе облегчение и болезненность. Он улыбнулся. Это всё. Они одновременно повернули головы в сторону источника звука. Кто-то зашёл в квартиру. Миша поспешил к двери. Степан оказался в коридоре и застал его и Надю в объятиях. Он удивился, у неё был новый цвет волос. Ярко-рыжий. Теперь всё позади. Надежда обратилась к Никольскому шёпотом и, после ответа, обеспокоенно подняла на него глаза. Возможно, Миша снова чувствовал приближение приступа. Стёпа смотрел на его сгорбленную спину и ему казалось, что собственная грудь невыносимо болит. Надя поспешила увести его. Слишком тяжёлый день. Стёпа, не зная, что ему делать, тихонько ходил по залу. Смотрел на хаотично расставленные вещи, аккуратно брал в руки фото и рассматривал в свете лампы на столе. Через некоторое время он услышал, как где-то в квартире приотворилась дверь. Надя появилась в проходе. – Всё в порядке? Она мягко подошла к нему, словно всем видом стараясь успокоить. – Да. Он уснул у себя. Хотя, может, просто притворился. Некоторое время они сидели в тишине. Вдруг Степан вспомнил о её волосах. – Это Маша? – Она. – Очень красивый цвет, яркий. Тебе идёт. Гитаристка улыбнулась ему глазами. – Спасибо. Это стало хорошим способом отвлечься от всего. Стëпа.. Она осеклась. – Спасибо, что ты был с ним. Степан кивнул, не зная, что ответить. Он тревожно сжал руки в замок. – Наверное, я поеду домой. Надя померкла. – Но.. Она потратила несколько секунд на раздумья. – Прости, но не мог бы ты остаться на ночь. Это сильно его насторожило. – Почему? Казалось, Надя не слишком горела желанием делиться. Скорее была вынуждена. – Я боюсь только одного. Что утром он поедет в больницу и вынет из под кожи капсулу с лекарством. Если это произойдёт, – она посмотрела ему в глаза, – я не хочу, но я пообещала себе, что не останусь.. Если ты сможешь его отговорить или хотя бы просто остановить.. Он кивнул прежде, чем она договорила. Стёпа не мог отказать. Надя помогла ему застелить диван постельным бельём и принесла горячий чай. Они пожелали друг другу спокойных снов, и в квартире наконец погас свет. Слезы мешали уснуть.***
Медленно размыкая веки, Стёпа заторможенно впитывал в себя раздающиеся звуки, запахи и падающий свет. Постепенно он понял, что всё это едва ему знакомо. Даже подушка под собственной головой. Накрытый прохладным одеялом он неподвижно лежал и искренне не знал, что испытывает. Ему захотелось проснуться дома. Дать себе слабину, на мгновение представив, будто ничего не произошло. Тогда бы ему не пришлось бояться за будущее. Бояться просто посмотреть Мише в глаза. Увидеть в них несогласие и мученическую боязнь. Но он больше не мог отвернуться. Считать, что это бы его спасло. Не причинило бы ему боль. Ночь закончилась. Новое утро наступило, словно оборвав события, в которых Степе виделся самый ужасный в его жизни конец. Но страх за Мишу никуда не ушел. Страшнее, чем осознание, что дорогому человеку сделают больно, стала вероятная неспособность это предотвратить. Ему потребовалось некоторое время, чтобы с этим смириться. Нет смысла сокрушаться о неизбежном. Вынырнув из мыслей, он начал слышать больше. Стëпе неожиданно показалось, словно во всём, что его окружало, страхи растворялись. Угасали в утреннем свете, бликующем на стенах и полу. Ветерок с хаотичной периодичностью парусил частично задвинутые шторы. Была приоткрыта дверь на балкон. Он слышал, как во дворе кто-то гоняет мяч, щебечут птицы, и жестяным тембром Цоя откуда-то доносится "группа крови на рукаве"... Он вдруг понял, как несознательной, но такой трепещущей теплой волной накатывают знакомые чувства. Ощущения из.. детства. Как будто десятилетний он открыл глаза, разбуженный вкусным запахом из кухни, и осознал, что через неделю наступят летние каникулы. Эти беззаботные чувства никогда не возвращались к нему в собственной квартире. Теперь не хотелось уйти. Наоборот – остановить время, чтобы как можно глубже утонуть в этом умиротворяющем, безопасном мгновении. Кажется, на кухне действительно готовилось что-то вкусное. И кто-то был рядом. Прямо за спиной. Миша. Это заставило сердце колотиться в рëбра. Неужели Никольский ждал его пробуждения, чтобы тут же выставить за дверь. За окном кто-то проехал, гремя сабвуфером на весь район. После этого Стёпа точно не мог больше притворяться спящим. Он медленно повернулся. Кажется, Миша следил за ним краем глаза. Никольский сидел спиной к стене. С голым торсом и в черных спортивных шортах, доходящих ему до середины бедра. Из телефона, в котором он что-то смотрел, совсем тихо раздавалось то ли пение, то ли это были чьи-то крики о помощи. Стёпа не разобрал. Он, кажется, словил шок. Миша хитро улыбнулся и резко отбросил мобильник на свободную часть дивана. – С Днём Рождения. И он навис над ним, целуя. У него были тёплые губы. Он оторвался и радостно улыбнулся, смотря в широко распахнутые глаза. Стёпа всё ещё чувствовал прикосновение, чувствовал, как не унимается сердце, при этом совершенно не работает мозг. Кажется, он сходит с ума. – Знаешь, если вчера я умер от остановки сердца, и я просто вижу сон с тобой – мне нечего больше терять. Миша беззвучно засмеялся на его глупость. – Дурак. Он снова мягко приблизился и поцеловал, очевидно ему мешала нисходящая улыбка, но Стёпа не мог ничего с ней поделать. Никто из них не прилагал усилий, чтобы сделать это менее целомудренным. Степан даже почувствовал себя не взрослым, двадцатидевятилетним, а юным и невинным. Чистому счастью не было предела. Чёлка Никольского щекотала ему лоб. Он обнял его за плечи, хотелось прижаться ближе. Но, похоже, Миша не мог отказать себе в удовольствии нашкодить и внезапно облизал не просто губы, а половину его лица от подбородка до кончика носа, после этого удовлетворенно отстранившись. – Миша! Степан вытер слюни и тоже сел. – Ну что? Что делать будем, Ромео? Мне эти метания вообще не вмазались, наверное, как и тебе. Так что, – он развёл руками. – Ты то сам чего хочешь? – Я.. Стёпа внезапно покраснел. Осознание всего происходящего притормаживало. – Чтобы ты был в порядке и счастлив. Миша закатил глаза. – Опять ты взялся за это. Лучше бы взялся за что-то другое. В этот момент из брошенного телефона кто-то запел ещё громче. Почти завыл. Миша потянулся за ним. – Я и забыл, что у меня День Рождения. Откуда ты знаешь? Стёпа не то чтобы хотел перевести тему, но само официальное приглашение вступить с Мишей в отношения.. Он не представлял, как это озвучить. – Помнишь, когда ты впервые пришёл в студию, я сказал, что мы уже встречались. Стёпа почесал затылок. – Помню. В Макдональдсе? Миша довольно устроился рядом, как будто эта интрига была очень важна для него. – Нет. На твоём выступлении в две тысячи восьмом.