Минус четыре по Цельсию

      Минус четыре по Цельсию       (температура льда на искусственном катке)              Флешбек.       13 февраля 20** года. Пусан, Южная Корея. Зимние Олимпийские игры.              Рев трибун перекрывает все прочие звуки. Но я слышу только, как бьется мое сердце. Спокойно… Спокойно… Раз-два-три - вдох… Раз-два-три - выдох… Прожекторы слепят, искрами отражаясь от матовой поверхности льда, но и это для меня не помеха. Я могу катать с закрытыми глазами… Или даже с завязанными… Кстати, неплохая идея для показательного номера – нужно будет потом обсудить с хореографом…       Чувствую ее руки на моих плечах… аромат духов… теплое дыхание на щеке…       - Ты все сможешь, слышишь? Просто делай то, что ты умеешь… Лучше всех…       Я вдруг понимаю, что вопреки всему, хочу спросить, как прокатал до меня мой соперник, но в последний момент выбрасываю эту мысль из головы. Наплевать. Я все равно сильнее. Я все равно лучше. На этот раз я не уступлю…       - Representing Russian Federation…       Громовыми раскатами голос разносится над ледовым дворцом, и на мгновение трибуны замирают в ожидании.       -… Sergey Lanskoy!       Истошный вопль тысяч глоток вдавливают внутрь мои барабанные перепонки. Чувствую, как разжимается ее ладонь на моем плече… Вдох-выдох… Легкий толчок в спину… Выставляю вперед правую ногу и отрываюсь от бортика…       Я шел к этому моменту всю жизнь. Долгие, мучительные, наполненные травмами, слезами, разочарованиями и болью годы. И вот я здесь. Это моя вершина.       Качу полкруга, разбрасывая в стороны улыбки и воздушные поцелуи. Вы хотите шоу? Ну так встречайте! Вот вам шоу. Мое шоу. Шоу, которое должно продолжаться…       Беснующиеся трибуны бьются в экстазе. Впитываю энергию зрителей… Выкатываюсь в центр льда. Поднимаю голову к свету. Замираю…       Смотрите. Любуйтесь. Восхищайтесь. Вот он я!..       И меня оглушает тишина…              Часть первая. Короткая программа.              Двумя годами ранее…       Я закладываю крутой вираж и, тремя перебежками, ловко кидаю свое тело в эффектную тройку, меняя направление движения и резко выбрасывая назад правую ногу. Ветер свистит в ушах, волосы, вырвавшись из-под банданы, развеваются, лезут в глаза, почти закрывают мне обзор. Но я тем не менее, все прекрасно вижу. Мы вообще видим все, что происходит вокруг нас в эти моменты. Замечаем и анализируем. Потому что нас этому учат. И сейчас, сквозь слепящий свет прожекторов, я вижу, что они пристально за мной наблюдают. Все трое. Особенно она… Теперь замах поднятой ногой – резко вперед и влево. Разворот. Группировка. Прыжок… Мир вокруг смазывается, на мгновение превратившись в мешанину цветастых огоньков и какофонию звуков. Я успеваю даже не подумать - ощутить, что моя стопа слишком сильно наклонена к поверхности… И всей своей массой, на огромной скорости и под невероятным углом обрушиваюсь на лед внешним ребром правого лезвия, вызывая тучу ледяных брызг и отвратительный скрежет трущегося о лед металла. Разгруппироваться. Руки в стороны. Колено подогнуть. Скорость все еще высокая – вывезет… Коварная легкость в ноге разбивает в дребезги все мои надежды. Вместо того, чтобы аккуратно, набирая темп, выровнять тело, я качаюсь вправо, теряя равновесие, а вместе с ним и спасительный сцеп лезвия со льдом. Предательски звякнув, мой правый конек соскальзывает с ребра, взлетая в воздух и увлекая за собой обе ноги. С мерзким хрустом, я валюсь на лед правым бедром, едва успевая вскинуть руки и подтянуть к груди голову… Черт!.. Секунду спустя, я уже снова на ногах и, перебирая лезвиями, качусь вдоль бортика, наверстывая потерянное время… Хотя это уже не важно. Потому что я снова сорвал проклятый тройной аксель…       Артур вскидывает руку, зная, что я замечу и пойму этот жест. Расслабившись, вяло еду в сторону мрачно взирающей на меня троицы. На полутакте музыка смолкает.       - Сереж, ну как так?..       Иван Викторович, наш «удочник», казалось, всей своей массивной фигурой готов вывалиться из-за бортика на лед, чтобы излить на меня свое недоумение и разочарование.       В отличие от молчаливого и утонченного, похожего на актера Райана Гослинга, хореографа Артура Клейнхельмана, дядя Ваня Мураков никогда не скрывает своих чувств. И не имеет обыкновения никого жалеть.       - Ну сколько можно этот триксель мучать, а? Я тебе уже сто раз повторил, следи за ногой, ну елки зеленые, чем ты слушаешь… - бурчит он, для пущего эффекта сопровождая каждую фразу энергичным ударом ребра ладони по бортику. Интересно, хотел бы он, чтобы вместо бортика у него под рукой был я?       Внимательно разглядываю шнуровку на своих ботинках, которая кажется мне и приятнее, и интереснее загадочных ухмылок Артура и едких замечаний дяди Вани. Увы, я знаю, что так легко мне сегодня не отделаться.       Подняв голову, я встречаюсь со спокойным испытывающим взглядом огромных карих глаз. Кроме имени, в ней нет ничего, что выдавало бы ее грузинские корни или кавказский темперамент. Ледяной холод в общении, скандинавская внешность и характер снежной королевы – она вот уже пятнадцать лет определяет мою судьбу и, как мне порой кажется, терпеть меня не может.       - Сегодня ты занимаешься ОФП в зале, - произносит она, комкая в ладони листок из блокнота, на котором еще мгновение назад что-то писала.       Дядя Ваня запинается на полуслове, как будто его выключили.       - Нинель Вахтанговна, - я сглатываю застрявший в горле комок, - я могу попробовать еще раз…       - Конечно, можешь, - кончики ее тонких губ на прекрасном лице слегка приподнимаются в подобии улыбки. – Только у тебя все равно ничего не получится.       Она смотрит на меня, как удав на кролика, и я, не выдерживая, отвожу взгляд.       - Иди, работай в зале, мальчик, - говорит она так тихо, что у меня ломит в ушах.       За все годы нашего знакомства Нинель Тамкладишвили, мой тренер, главный тренер нашей команды, лишь раз или два назвала меня по имени. Все больше по фамилии… И лишь в какие-то особые моменты она называет меня, как сейчас, мальчиком. И каждый раз, как это происходит, мне до рези в глазах хочется обнять ее и, уткнувшись носом в воротник ее неизменного пальто, задыхаясь от рыданий, рассказывать, рассказывать ей все о себе, о своей жизни, о своих переживаниях… Как маме, которой у меня никогда не было.       - Скажи Тане с Аней, что я жду их, - добавляет она обычным голосом, снова погружаясь в свои записи.       Это было все. Во всяком случае, на данный момент. Что-то доказывать, а тем более своевольничать, кривляясь на льду, в нашем коллективе было не принято.       Проигнорировав открытую Артуром калитку, я по хоккейному перемахиваю через бортик и, нацепив чехлы на лезвия, не оборачиваясь, топаю в раздевалку.       В коридоре, как всегда, толпятся ребята и девчонки из нашей команды. Хотя, командой нас можно назвать довольно условно. В основном у всех разные тренеры и хореографы, не говоря уже о направлении катания. Объединяет же нас только место тренировок – спортивный комплекс «Зеркальный» и в нем - принадлежащая Нинель школа, в которой она милостиво разрешает работать не только своим сотрудникам и спортсменам, но и кому угодно другому, если ты хоть что-то из себя представляешь в спорте. Ну, или платишь много, хотя таких среди нас почти нет. Тем не менее, по всей стране нас знают, как «Группу Тамкладишвили», а за глаза называют – «зеркалятами». Сама же Нинель тренирует лишь шестерых девчонок, самых перспективных. И одного мальчика. Меня…       - Как там Вахавна? Снова в образе?       Стоит мне сесть на скамейку и начать развязывать коньки, как надо мной тут же нависают наши мелкие девчонки.       - Нормально, - отмахиваюсь я, мстительно пропуская мимо ушей фамильярное прозвище тренера, за которое, в иное время, мог бы и по заднице отвесить. - Бывало и хуже.       Они хихикают, перешептываясь и пихая друг-дружку локтями.       - А ну брысь отсюда, мелюзга, - прикрикиваю я на них, и они, обезьяньей стайкой, тут же разбегаются по сторонам.       Усмехаюсь. Хорошо быть взрослым. Иногда.       Засунув коньки в шкафчик, переобуваюсь в кроссовки и иду в наш маленький спортивный зал выполнять наложенную на меня епитимью.       Этот зал вообще считается нашим личным – никто без особого разрешения не может им пользоваться, все занимаются в общем, большом зале. Здесь же разминаемся, тянемся и разучиваем хореографию только мы втроем.       Худенькая изящная Аня – черный хвост густых волос, сосредоточенное лицо и мечтательный взгляд голубых глаз – сидит на спортивном мате в растяжке, совершенно невероятным шпагатом распластавшись вдоль своих длиннющих ног. В сущности, в этом нет ничего особенного – мы все так умеем, но в ее исполнении это выглядит просто завораживающе.       Она все еще катается за юниорскую сборную, хотя рост и физические данные уже позволяют ей участвовать в соревнованиях для взрослых. Мне кажется это неправильным, но Нинель хладнокровно придерживает некоторых из нас среди молодняка, четко выверяя время и место, когда очередной «зеркаленок» должен выстрелить и подмять под себя взрослых лидеров. На мой взгляд, Аню уже на этот сезон можно было выпускать в сборную страны, но почему-то Нинель медлит. В любом случае через полгода ей придется переводить Аню из юниоров. Иначе, можно вообще не успеть.       - Привет! – она бросает в мою сторону легкую немного натянутую улыбку.       Я обхожу ее и усаживаюсь верхом на тренажер для укрепления спины, называемый «доской Евминова», а между нами – прокрустовым ложем.       - Вахавна хочет вас обеих видеть, - говорю я, потягиваясь.       - Подожду Таню… - она кивает, не поворачивая головы.       - Иди сейчас, - вкрадчиво советую я, - королева сегодня не в духе.       Аня, нахмурившись, смотрит в мою сторону, но, снова кивнув, поднимается, подтягивая шорты и застегивая куртку.       С коньками через плечо, она уже в дверях сталкивается с Таней, которая ракетой влетает в зал, распространяя вокруг себя шум и хаос.       - Вахавна рвет и мечет, - с порога заявляет она. – Иди, Анечка, первая, а то я ее боюсь.       И буквально выталкивает Аню в коридор.       - Так, где моя сумка?..       Я с деланной ленивостью поднимаюсь со своего «ложа» и, подойдя к двери, поворачиваю замок. Таня косится в мою сторону, продолжая перебирать свои вещи. Я подхожу к ней сзади и обнимаю за плечи.       - Нет…       - Да…       Она выпрямляется, прильнув ко мне и склонив голову на бок. Золотая грива волос волнами струится по ее плечам. Я прижимаюсь губами к ее шее и провожу ладонью по груди.       - Можно?..       - Нет…       - Ну, пожалуйста…       - Можно…       Я чувствую, как волна возбуждения одновременно накатывает на нас обоих.       - Покажи сиськи…       - Дурак, если зайдет кто-то… - она делает вид, что пытается вырваться.       - Не зайдет… - я сжимаю ее сильнее. – Покажи…       - Сам смотри…       Я поддергиваю вверх черный топик с белым логотипом «Зеркального» и сжимаю ладонях ее упругие как мячики грудки с твердыми горошинками сосков. Таня вздыхает и закусывает нижнюю губу. Продолжая целовать ее в шею, в щеку, в ухо, я соскальзываю рукой вниз и глажу ее между ног.       - Сережка…       - Покажи…       - Сам…       Я опускаюсь перед ней на колени и медленно, наслаждаясь моментом, стягиваю с нее узкие спортивные шорты. Круглая Танькина попка замечательно смотрится в обрамлении черных кружевных трусиков.       - Повернись… - прошу я шепотом.       Она поворачивается, окатив меня шальным взглядом бездонных зеленых глаз. На прикушенной губе видна выступившая маленькая капелька крови.       Я провожу вверх ладонями по ее бедрам и, подцепив резинку, тяну вниз трусики. Таня охает и прикрывает ладонью едва открывшуюся моему взгляду розовую щелочку.       - Нет…       - Покажи…       Она мотает головой, разбрасывая в стороны свои огненные локоны.       - Можно тебя поцеловать… там…       Таня, не отрывая от меня взгляда, несколько раз кивает. Но ее ладонь продолжает закрывать от меня все самое сладкое.       Я тянусь к ней и легонько касаюсь губами пальцев ее руки. Рука горячая. Я продолжаю, и в какой-то момент чувствую, что ее ладонь расслабилась, и пальчик легонько гладит меня по губам. Потом ее ладонь зарывается в волосы у меня на макушке.       - Раздвинь ножки, - шепчу я, целуя ее там, где мне уже ничто не может помешать...              На вечерний лед, после разминки, я выкатываюсь как ни в чем не бывало, бодрый, отдохнувший и чертовски голодный. Съеденной за обедом тарелки жиденького рыбного супчика и одной маленькой куриной котлетки явно недостаточно, чтобы почувствовать себя сытым, но вполне хватает молодому растущему организму для развития и совершенствования в нашем нелегком спорте. По крайней мере, так считают наши тренеры и врачи. Мы же с ними не соглашаемся, и сточить перед тренировкой полплитки шоколада считаем для себя вполне допустимым и приемлемым. Знает ли об этом Нинель? Безусловно. Тем не менее, она никогда не делает нам замечаний на этот счет. Твоя работа кататься и прыгать, а как ты ее делаешь – это твои проблемы. Не удержал вес – голодай, сиди на гречке с чаем. Выполняешь все нормативы – молодец, можешь и дальше жрать хоть в три горла. Другое дело, что мы-то отлично понимаем, что нагулянные на дне рождения или за выходные лишние полкило безусловно тут же скажутся на твоих результатах. Попробуйте просто несколько раз подпрыгнуть. А теперь привяжите к поясу пол-литровый пакет молока и попробуйте снова. И как ощущения? А если этот прыжок нужно делать на коньках, несколько раз, на высокой скорости, да еще и с вращением…       - Сережа, подъезжай сюда, - слышу я усиленный громкоговорителем голос дяди Вани.       Начинается ежевечерняя экзекуция…       Заезжаю на каскад. И-и-и… Лутц! И-и-и… Риттбергер. Есть! Оба тройные. Но с помарками. Жалко! Едем дальше. Перебежка вправо. Перебежка влево. Вращение. Отдыхаю. Погнали... Снова каскад. И-и-и Аксель! И-и-и Тулуп! Оба двойные, хотя тулуп можно было бы подцепить и тройной, но дядя Ваня запретил… Разворачиваюсь. Дорожка. Твизл вперед наружу, не менее трех оборотов, перебежка назад с моухоками вперед внутрь, чоктао, крюки-выкрюки. Разгоняюсь перед заходом в прыжок. Подсечка назад-влево… Еду на правой ноге задом… вдох-выдох-выпад! Разворот, меняю ногу, резкий тормоз, толчок и… Ракетой взмываю вверх – правая нога вперед – туловище ровно – раскрутка только за счет ноги и резкой потери скорости! Группировочка. Цветное мыло перед глазами. Звон в ушах. Оглушительное приземление на правую ногу – ледяная крупа из-под ребра - руки в стороны, спина прямая, выезд задом… Да! Сделал я тебя таки, чертов проклятый триксель. Тройной аксель. Самый сложный, и самый дорогой тройной прыжок из моего нынешнего арсенала.       Доезжаю оставшиеся элементы – по мелочам – дорожка, кораблик, последовательность вращений и красиво прогнуться в финале. И улыбочку держим…       Гордо качусь по кругу, руки в боки, под восхищенные взгляды молодняка. Могу позволить себе маленькое хулиганство. На ходу развязываю бандану и встряхиваю головой. Длинные волосы густыми, темными прядями падают ниже плеч. Малолетки у бортика визжат от восторга. Девчонки постарше просто пялятся, раскрыв рты… Аня, наклонив голову, слушает, что нашептывает ей Танька и, бросив на меня мимолетный взгляд, краснеет как рак… Клей увлеченно тыкает пальцем по экрану телефона, сохраняя видеозапись, дядя Ваня улыбается до ушей.       Но я смотрю только на нее. Карие глаза, бесстрастное лицо, ни намека на улыбку. Подъезжаю вплотную к бортику.       - Ну вот когда молодец, тогда молодец, - искренне радуется Мураков. – Подстричь бы тебя и, глядишь, за человека сошел бы.       - Иван Викторович, - в порыве искренности прижимаю руку к сердцу, - да я хоть сейчас в парикмахерскую, даже переобуваться не буду…       - Ты же знаешь, Ваня, что нам он нужен такой для образа, - она наконец-то улыбается, показывая ряд великолепных зубов. – Ну что же, - это уже мне, - лутц не пойми с какого ребра – раз, риттбергер не докручен почти на четверть – два-с, тулуп косой-кривой – три-с… Дорожки – хорошо, вращения – работай над руками. Артура попроси помочь…       Я молча жду, сверля ее взглядом.       Уголки ее губ едва заметно ползут вверх. Она опускает голову к своим записям.       Я не двигаюсь с места.       Медленным движением она аккуратно выдирает из своего блокнота исписанную страницу и протягивает ее мне. Наши взгляды снова встречаются.       - Тройной аксель – чистый, - произносит она тихо, - с гоями будет максимум. Молодец…       Удовлетворенный, я киваю. Мельком заглядываю в полученный листок с оценками элементов по системе баллов – ух ты, а я реально молодец.       - Ладно, мальчик мой, - Нинель снова лучезарно улыбается, - отдохни десять минут и все тоже самое, но уже с учетом моих замечаний, - она кивает на свой листок. – Да?       - Конечно, Нинель Вахтанговна, - со всей возможной беззаботностью скалюсь я.       Еле передвигая от усталости ноги, я перетаскиваю себя через бортик и плюхаюсь на ближайшую трибуну.       - Таня Шахова, прошу, - ее голос звучит звонко и весело, - Короткую, без вступления, но с финалом, да? Давай, Танюша…       Зато я смог целых десять минут вволю и совершенно законно побездельничать…              Снег падает тяжелыми хлопьями, забиваясь под воротник куртки и норовя залепить начисто нос, рот и глаза. Не помогают ни намотанный вокруг шеи шарф, ни нахлобученная по самые брови шапка. Мокрые, холодные комья, кажется, летят со всех сторон, покрывая белой пеной все вокруг. Ветер дует сильно, уныло гудя проводами и промерзшими ветками деревьев.       Я уже двадцать минут как стою на перекрестке, подпрыгивая от холода, чертыхаясь и с надеждой вглядываясь в каждую проезжающую мимо машину. Могли ли обо мне забыть? Вряд ли. Значит просто опаздывает… Если не случилось чего-то посерьезней затора…       Вынырнувшая из-за поворота пара ярких ксеноновых фар дважды мигает в моем направлении и мгновение спустя огромный рычащий монстр мягко притормаживает в полуметре от меня. Открываю пассажирскую дверь и принимаюсь неловко стряхивать снег с шапки и рукавов куртки.       - Залезай быстрее, холодно!       Она наклоняет голову, пытаясь разглядеть меня.       Я неуклюже забираюсь на сидение и захлопываю дверь. Машина тут же трогается с места, отваливая от бровки и плавно набирая скорость.       - Замерз? – она, не поворачивая головы, бросает взгляд на мою намокающую от талого снега одежду.       - Не успел, - бурчу я, подтирая варежкой наметившуюся под носом влагу.       - Пришлось задержаться, поговорить кое с кем…       Она не оправдывается – просто делится информацией. Поэтому я, ничего не говоря, киваю.       - Помнишь Наташу Антипину? Приезжала пару месяцев назад из Ижевска…       - Такая толстая тетка с противным голосом?       Она не может удержать смешок, хихикая в кулак.       - Злой мальчишка…       Я нагло смотрю на нее. Точеный греческий профиль, роскошные белокурые локоны, прекрасные карие глаза… Богиня с душой дьявола. Если у дьявола вообще есть душа…       - Я весь в тебя, маменька, - елейно воркую я.       Она не подает виду. Только легкая тень пробегает по безупречным чертам, стирая улыбку.       Нинель ненавидит, когда я ее так называю. Я знаю это. И хотя в биологическом смысле я никак не погрешил против истины, никакой матерью она мне не была, скорее напротив… Если есть антипод понятия «мама», то Нинель для меня как раз им и является. Чужая. Посторонняя. Неродная… Мы оба это знаем, и нас это устраивает. Тем более, нас связывает куда большее чем эфемерные родственные узы. Работа. Мы работаем на результат. С очень высокими ставками.       - И что там у Натальи Васильевны? – спрашиваю, как ни в чем не бывало, откидываясь на спинку и сдвигая шапку на глаза.       Нинель прекрасно владеет собой. Мое хамство ее, кажется, ни сколько не трогает.       - Попросила посмотреть одного своего мальчика, - произносит она буднично.       Я удивленно хмыкаю.       - Где Тамкладишвили, а где мальчики?       - Ну вот и посмотрим, – она качает головой. – Четырнадцать лет уже возраст. Хотя, если там еще не все запущено…       - Будет ходить мне коньки точить, - развязно бормочу я, - и подавать куртку у бортика…       - Может хватит уже…       «Ну же, ну же! Скажи это!.. Выбесись на меня!.. А если добавить?..»       - Конечно, маменька…       - Не смей меня так называть, - прикрикивает она на меня.       Ее лицо остается бесстрастным, лишь белеют костяшки на сжимающих руль ухоженных худых руках.       - Пожалуйста… - добавляет она, мгновенно погасив вспышку гнева. – Ты же знаешь, как меня зовут…       - А ТЫ как МЕНЯ зовут уже давно забыла, да? – говорю я.       Она снова молча проглатывает мои слова. Все, как всегда. Мы раздражаем друг друга до бешенства. Но как прожженные мазохисты вновь и вновь мучаем себя взаимными претензиями и издевательствами. Она не хотела себе такого сына как я. Мне не нужна была такая мать, как она. Но судьба насмешливо разрешила все наши противоречия по-своему. И теперь Нинель нуждается в самом перспективном кандидате в сборную команду на следующей олимпиаде. А мне никак не обойтись без лучшего в стране тренера…       - Сережа… - она, словно проглотив комок игл, выдыхает мое имя.       - Нинель Вахтанговна? – вежливо оборачиваюсь к ней я.       - Я хочу тебя попросить… - ее голос звучит ровно, спокойно, по-деловому. Как будто бы она собирается уточнить свои замечания в отношении моего сегодняшнего катания.       - О чем?       Я расслабляюсь буквально на мгновение, но этого хватает, чтобы пропустить неожиданный удар.       - Оставь в покое Таню Шахову…       Бревно, огревшее меня по голове, отскочив, покатилось по косогору.       - У девочки на носу чемпионат страны, отбор в сборную, я хочу видеть ее на Европе – у нее все шансы на пьедестал… - голос Нинель звучит убедительно и жестко. - Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь в личные взаимоотношения моих спортсменов… И да, сегодня Таня просто сияла, как солнышко и все у нее получалось… Но где гарантия, что накануне старта все будет точно также? – она поворачивает голову в мою сторону, пронзая меня холодным взглядом. - Поэтому, пожалуйста, не отвлекай ее…       Я, затаив дыхание, жду главную фразу, ради которой была произнесена вся эта речь. Придя в себя довольно быстро, я уже знаю, чем должно все закончится.       - И сам… не отвлекайся… - заканчивает она, выдохнув с облегчением.       Ну, кто бы сомневался.       - Мам, останови машину, - тихо прошу я.       Она не возражает и не пытается уговаривать. Тренер дал указание своему спортсмену. И спортсмен теперь должен либо выполнить, то, что ему было сказано и двигаться к дальнейшим победам, либо убираться ко всем чертям.       Машина тормозит у тротуара и я, открыв дверь, вылезаю наружу. Снег валит как сумасшедший, подгоняемый ледяным ветром. А всего только октябрь…       - Завтра в девять хореография, - бросает она мне в спину.       Размахнувшись, я с разворота захлопываю дверь автомобиля и приседаю в шутовском поклоне, скрестив ноги, расправив руки и запрокинув голову.       Взревев двигателем, машина исчезает в ночи.       «Скатертью дорожка», - злобно думаю я, натягивая шапку поглубже на уши и кутаясь в шарф.       Идти мне некуда. В карманах, возможно, найдется рублей четыреста – достаточно для того чтобы набить вечно голодное брюхо запрещенным фастфудом, но крайне мало даже для самого дешевого хостела. Я оглядываюсь по сторонам.       А райончик-то так себе, не из приятных, но, думаю, принимая во внимание погодные условия, ничего страшного кроме обморожения мне не грозит – все хулиганы и гопники в этот час давно сидят по домам, уткнувшись носами в свои телефоны и приставки. Домой мне ехать не хочется. В моей пустой огромной квартире нет ни мебели, ни холодильника. А можно ли называть то, другое, мое нынешнее, вынужденное место обитания домом – вопрос. Напроситься на ночь к друзьям? Я прикидываю, как добраться до ближайшего знакомого мне жилья… Ответ всплывает как-то сам по себе, и кажется совершенно очевидным. А почему бы и нет, в конце концов? Дойти до ближайшего метро и проехать шесть станций с двумя пересадками, и вот уже через час я могу оказаться в тепле… Если меня не выгонят…       Код домофона я помню, мимо консьержки прохожу с каменным лицом, поднимаюсь на девятнадцатый этаж в лифте, попутно наследив и намазав грязным снегом. Вот знакомая дверь. Стальная, обшитая лакированными деревянными панелями. Интересно, как хозяева отнесутся к незваному гостю, явившемуся в полдвенадцатого ночи? Звоню.       Дверь открывается прочти сразу же – ни тебе «кто там», ни «кого черт принес». На пороге – она сама. Тоненькая. Высокая. Черные волосы по плечам, огромные синие глаза удивленно распахнуты. Растерянная улыбка…       - Сережа?..       - Дайте воды попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде…       Я дурашливо закатываю глаза.       - Заходи быстрей… Что случилось?       Аня отходит в сторону, пропуская меня внутрь…       - Ничего страшного, – я приваливаюсь к дверному косяку и стягиваю промокшую шапку. - С Нинель поцапался. Так что по поводу переночевать – это я серьезно…       Меня не выгоняют. Даже пытаются накормить ужином, от чего я категорически отказываюсь, и напоить чем-нибудь «для сугреву», от чего я отказываюсь менее решительно, но вежливо. Анина мама разочарованно ставит обратно в шкаф тарелку, а Анин папа патетически воздевает руки к небу – что за молодежь пошла, ни покурить с ними, ни выпить, ни по бабам пройтись. Сопровождаемый нелестными комментариями «молчал бы уже» и «по своим бабам ты уже находился», Анин папа отправляется спать, а мы еще с час сидим на кухне, Аня – подремывая, а я - развлекая Анину маму рассказами о своей жизни.       - И ты что же, - удивляется она, - так и живешь с Нинель Вахтанговной?       - Не с ней, - ехидно ухмыляюсь я, - а у нее. В качестве мебели. Или дорогого сервиза…       - Держит его при себе, чтобы не сбежал, - сонно вставляет Анька. – Единственный мальчик у нее…       - Ну, и это тоже, - с готовностью соглашаюсь я.       - Сереж…       - А?       Анина мама слегка краснеет, окинув меня взглядом. Я догадываюсь, что она хочет сказать, и о чем думает. Все как всегда – ничего нового. Поначалу меня это забавляло, потом льстило, с некоторых пор начало раздражать.       - Нет, - категорично качаю головой я.       - Э-э-э…       - Я не гей. И не гермафродит. И не переодетая женщина.       - Но ты такой… Такой…       - Хорошенький! – покатывается от хохота Анька, вгоняя свою маму в краску еще сильнее.       Я щиплю ее под столом за ляжку и строю гримасу покорности.       - Нинель Вахтанговна с командой задумали для меня какой-то невероятный показательный номер, - говорю я, изящно пожимая плечами и проводя рукой по волосам, - вот и делают из меня куклу…       - Вахавна его обожает, просто глаз не сводит, - продолжает глумиться Анька, - и ревнует к каждой табуретке.       Эту версию я слышу уже не в первый раз, и, увы, она мне нравится гораздо больше чем правда.       - Почему Вахавна? Это прозвище какое-то? Почему вы так ее все время называете?..       Теперь уже смешно мне.       - На самом деле все просто, - объясняю я, - это ее настоящее отчество. По паспорту. Отца звали Ваха Гогивич Тамкладишвили. Ну а она, стало быть, Вахавна. «Вахтанговну» себе для благозвучия придумала. Все это знают, всем смешно. Но при ней никто виду не подает, а то себе дороже встанет.       Анька согласно кивает.       Анина мама, смеясь, стреляет в меня глазами и отводит взгляд… Этого еще не хватало… Закругляемся…       Меня укладывают в одной из комнат их шикарной квартиры, застелив свежим бельем огромный диван и снабдив пуховым одеялом и подушкой. Пожелав всем спокойной ночи, я с наслаждением вытягиваюсь в тепле и уюте, о котором уже и не мечтал. Как же спокойно и хорошо… А спустя где-то полчаса, я, наконец-то, слышу едва уловимый звук, которого давно жду.       С тихим шорохом приоткрывается дверь, затем слышен щелчок замка, легкие шаги босых ног и ко мне под одеяло ныряет разгоряченное, стройное, обнаженное девичье тело.       - Я уж думал, что ты не придешь, - шепчу я, притягивая ее к себе и зарываясь лицом в пушистую гриву волос.       - Тише, дурак, весь дом перебудишь, - шипит Анька, обнимая меня и подставляя для поцелуев свои плечи и грудь.       Я провожу языком по ее шее, облизываю крепенький, возбужденный сосок, глажу рукой плоский, упругий живот и сжимаю ладонью между ног. Анька сдавленно стонет.       - Думала… вообще… к тебе… не приходить, - задыхаясь шепчет она, - совсем… на меня… внимания… не обращаешь... О-ох-х…Только на Таньку свою… и смотришь…       Она впивается зубами мне в грудь, одновременно вцепившись ногтями в мою спину. Я охаю от боли.       - Думаешь... я не знаю... чем вы там… сегодня… в зале… занимались, - продолжает яростно шептать она, прижимаясь ко мне всем своим прекрасным телом.       - Хочешь, и мы займемся тем же самым прямо сейчас, - бормочу я, и не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и притягиваю ее за бедра к своему лицу.       - О-ой, мамочки…       Анька выгибается дугой, как от удара током. Несколько секунд она прижимает ладонями мою голову к своему сладкому месту, двигаясь в такт с моими губами. Вдруг она резко садится на постели и мягко тянет меня вверх к себе.       - Я… так… больше… не хочу, - шепчет она, переводя дыхание. – Давай… как взрослые…       В неверном свете вывалившейся из-за туч Луны ее глаза сияют как два голубых озера.       - Не боишься?.. - Я беру ее ладонь в свою и кладу туда, где у меня все давно уже пылает и дымится.       - Нет… Сегодня еще можно… Давай…       Я обнимаю ее за плечи и, аккуратно положив на спину, со всей нежностью на которую способен развожу в стороны ее восхитительные ноги.       Анька стонет от наслаждения, и в тот же миг я, решительно вонзаюсь в ее манящее лоно.       Ставим с Артуром связки. Уже третий день. Процесс скучный, нудный и неинтересный. Как сам Артур. Одним словом – Клей. Унылая тягомотина.       - Здесь делаешь вправо, руку поднимаешь, ногу вытягиваешь, - бубнит Клей, выписывая кренделя на льду.       С трудом подавляя зевоту повторяю в точности за ним – подсечка вправо – руку вверх – мах ногой… И дальше заход на прыжок.       Рядом дядя Ваня учит мелкую шпингалетину прыгать. Дитю лет пять, создание худющее и страшненькое. Но упертое. Третий час висит на «удочке», гоняя за собой Муракова - разучивает двойной сальхоф. Когда-то и я точно также…       В противоположном конце льда происходит самое интересное - Нинель утюжит девчонок.       - Спину держи! Не заваливайся! Что ты как тряпка висишь!?       Вокруг нее стайкой кружат шестеро девочек. Четверо совсем маленьких. И две старшие - Анька и Танька.       - Раз-два-три, и-и пошла! Резче! Разворачивай задницу! Ну!.. Аня!       Краем глаза вижу, как Анька, на скорости вскочив в тройной лутц, не успевает достаточно наклониться внутрь дуги при толчке и, соответственно, неправильно, с недокрутом, приземляется, цепляет зубцом и с хрустом шлепается на лед. Внутри у меня все невольно сжимается.       - Встала, встала, не рассиживайся, как баба на самоваре!       Нинель выписывает вокруг нее беговыми, поднимая тучу ледяной пыли.       Глотая слезы и кривясь от боли, Анька поднимается и становится в круг.       Очередь Таньки. Пока она раскатывается и разгоняется, Нинель успевает раздать на орехи мелюзге.       - Алина, не болтайся в поворотах, резче! Вправо! И тут же влево! – мелкая послушно выполняет команды       - Женя, за руками следи! Да не семени ты как гусь!.. Таня, давай, пошла!..       Танька заезжает в длинную дугу, перекидывает левую ногу через правую, резко приседает на внешнее ребро и, выбросив правую ногу назад, упирается зубцом в лед… Толчок! Замах корпусом и руками против часовой стрелки. Фр-р-р – раскрутка! И приземление на правую ногу с наружным выездом назад. Чистый лутц. Почти как у меня. Только у Таньки он тройной, а я давно уже умею прыгать четыре оборота…       - Более-менее, Танюша, более-менее… - Нинель не утруждается похвалой. – Каскад с тройным тулупом делай… Женя, не горбись!.. И когда выезжаешь сразу взгляд сюда, на судей. Не на потолок - их там нет - они все здесь сидят, поняла? Аня, давай еще раз…       Пришедшая немного в себя после падения Анька, сцепив зубы и нахмурив брови, энергично вкатывается в дугу. Упор… Толчок… Замах… Раскрутка… Я задерживаю дыхание…       Правильно и почти чисто приземлившись, Анька раскидывает руки в стороны и тут же, не понятно почему, спотыкается и плашмя шлепается на лед.       - Нет, ну это безобразие какое-то! – бьется в истерике Нинель. – Что ты ноги свои гнешь как курица?! Спина кривая, голова задрана – где центр тяжести должен быть, забыла?!       Она поддает немного скорости и демонстрирует идеально красивый и правильный выезд.       - Что сложного, я не пойму? Давай еще раз…       - Руки вверх, кораблик, потом заходишь во вращение, делаешь раз-два-три и выходишь с этой своей штучкой… - занудно, как пономарь, долдонит Клей.       На автомате, как робот, чисто и без ошибок делаю все, что он говорит.       Разозленная, недовольная Анька поднимается со льда и отряхивает снежную крошку с ног. Под темным капроном колгот отчетливо проступают ободранные до крови коленки.       - Аня, не хочешь работать – иди занимайся на младший лед, - чихвостит ее Нинель. – У меня нет времени тебя уговаривать…       Я обожаю Аньку, и мне ее искренне жаль… Но Нинель права. Прыжки нужно допиливать до ювелирной точности – одной только скорости и силы здесь недостаточно. А оттачивать до совершенства то, что один раз получилось, Анька ленится.       - Ланской, что глаза таращишь? А ну, иди сюда…       Я обалдело запинаюсь, не закончив очередного движения, и едва не налетаю на изумленно замолчавшего Артура. Прерывать занятие спортсмена с другим тренером Нинель позволяет себе только в совершенно исключительных ситуациях.       Подъезжаю с физиономией, изображающей покорность и смирение.       - Сможешь каскад лутц-флип без ойлера сделать? С длинным выездом?..       Она подтягивает съехавший замок моей куртки и стряхивает с плеча невидимую пылинку.       - Конечно, Нинель Вахтанговна…       А забавно, оказывается, ощущают себя приговоренные к казни. Все эти мурашки, бегущие по позвоночнику…       - Вот, смотрите все, кто еще не понял, что от вас требуется!       Она поворачивает меня за плечи лицом к стайке уставших девчонок, покорно взирающих на свою повелительницу.       Чувствую ее дыхание у себя на щеке. И безумный аромат ее духов…       - Покажи своим блядям, что ты не только драть их по углам умеешь, - шепчет она и толкает меня ладонью в спину.       Если бы я не знал ее как тренера столько лет и не терпел ее выходки, возможно, я бы растерялся. Но… Не в этот раз, мамочка…       С места закладываю вираж и беговыми разгоняюсь вдоль бортика. Ну погоди ж ты у меня…       Чтобы вы понимали… Соединить тройной лутц с тройным флипом через ойлер – забавную такую перепрыжку в один оборот со сменой ноги – вполне реально. Мы все, кто хоть мало-мальски что-то умеет в фигурном катании, это делаем, ну или как минимум пытаемся. Весь фокус в том, что приземляться с лутца, как и с любого прыжка, нужно на правую ногу, а прыгать флип – с левой. Понимаете, да? Сделать флип после лутца напрямую практически нереально. Но. Если смошенничать и приземлиться на левую ногу… Правила этого не запрещают, хотя грибов на этом особо не насобираешь – гои за такие фокусы в пределах двух-трех десятых балла, а стоимость почти такая же, что и у пары лутц-риттбергер… В программу такой каскад никто в здравом уме включать бы не стал… Но если твой тренер говорит тебе: «Делай!»… А я это уже делал. И не раз. Пока никто не видел. И Нинель совершенно точно не может об этом не знать. Ну или сознательно хочет меня уесть… А может, все-таки, не знает?.. Ладно, мамочка, как скажешь… Сейчас все будет…       Подсечка… Подсечка… Поворот… Несусь по дуге. Быстрее… Еще быстрее… Со свистом рассекаю воздух, переставляю левую ногу перед правой, подгибаю колено и со всей силы вонзаю правый зубец в поверхность льда. Выбрасываю обе руки вверх, винтом вкручиваюсь в пустоту. Об оборотах не думаю – просто знаю, что их должно быть четыре, для этой скорости и этой высоты… Думаю о ноге. Очень хочется, всем нутром, всеми инстинктами, всеми годами вбитыми навыками хочется выдвинуть правое лезвие навстречу летящему льду… Грохаюсь на лед левым внутренним ребром спиной вперед… Удар правым зубцом о поверхность… Отрыв… Раскрутка… Группировка… Полет нормальный… Плавно приземляюсь на правую ногу, красиво, как заказывали, длинно выезжаю задом на внешнем ребре, руки в стороны, спинку держим, на лице дежурная улыбка… Заканчиваю выезд простым вращением и застываю со скрещенными на груди руками лицом строго в сторону судейских мест… Рядом с которыми у бортика стоит она…       Ловлю ее взгляд… Вижу удивленно поднятые брови… Вижу легкую улыбку… И восторг в ее неземных глазах… Все-таки она профи… В нашем деле… И такая же безумная… Как и я…       - Это… это что сейчас было-то, а?       Дядя Ваня, как был с «удочкой» и барахтающимся на ней «мальком», только что не на зубцах несся к нам.       - Это что же…       Подоспевший вовремя Артур отцепляет уже окончательно запутавшегося в сетях мелкого и, легоньким шлепком, отправляет его на трибуны к наблюдающим за своим чадом родителям.       - Четверной лутц и… тройной флип? - сам себе не веря озвучивает нереальное Мураков.       - Мне сказали – я сделал, - пожимаю плечами я, с трудом сдерживая бушующее во мне торжество.       Она подъезжает ко мне и нервным движением проводит ладонью по моей щеке, смахивая капельку пота. Потом, словно опомнившись, прячет руки в карманы и, склонив голову набок, пробует отыграть хоть по мелочи.       - Повторить сможешь?       Она решила меня угробить? Это в принципе невозможно сделать – не то что повторить…       - Да, пожалуйста…       Дергаю молнию вниз – на прыжках куртка мне немного мешает.       - Стой…       Она подкатывается почти вплотную, и я снова вижу ее улыбку и слышу пьянящий аромат духов.       - Мальчишка… - шепчет она.       Ее глаза смотрят мне прямо в душу, и я чувствую, как злость перехватывает горло… Мамочка… Мамочка… Если бы ты знала, чего мне каждый раз стоит доказывать тебе, что я тебя достоин…       Девчонки шушукаются, и я, опустив голову, отъезжаю от нее и отворачиваюсь. Когда мы рядом наше сходство становится заметным. Никто не должен даже мысли допустить… Это случайность… Вам показалось… Вам всем просто показалось…       - Вот, девочки, - она собирает вокруг себя всех шестерых, - так работают будущие олимпийские чемпионы. Учитесь. Давай, Анечка, соберись… И у тебя все получится.       Артур вопросительно смотрит на меня, и я, как ни в чем не бывало, киваю головой. Учить дорожки тоже нужно, как бы скучно и неинтересно это ни было.       - Выезд сюда, тут тройка, руки вот так, прогнулись и назад… - его голос монотонно диктует последовательность, и я послушно делаю все задаваемые им движения…       А Анечка собралась, и у нее все получилось. Как и было предсказано. С четвертой попытки.              Стою рядом с Нинель, молчу, улыбаюсь, отторговываю в камеру лицом. Бойкий корреспондент с микрофоном извивается перед ней ужом, преданно заглядывает в глаза, ловит каждое слово.       - Все ваши предыдущие достижения, - проникновенно вещает Нинель, гипнотизируя его своей ледяной улыбкой, - не имеют на самом деле никакого значения, если мы говорим о будущих результатах. Хоть ты чемпионкой Европы, хоть чемпионкой мира сюда пришла. Работа на износ, сейчас и сегодня – вот единственный путь к успеху. Мы это понимаем именно так…       - Ну а вы, Сергей, - он сует микрофон в мою сторону, - вы согласны с тем, что говорит ваш тренер?       - Безусловно, - улыбаюсь, смотрю на него в упор, выдерживаю драматическую паузу.       - Э-э-э…       Он смешно мнется, потом переводит взгляд на гоняющую по льду мелюзгу.       - И все же… У вас в активе золотая медаль чемпионата мира, золото двух чемпионатов Европы, первое место на двух этапах и в финале Гран При…       Я согласно киваю каждому его слову – все правильно, молодец, подготовился…       - Второе место на чемпионате страны и первое по результатам трех этапов кубка России, - подсказываю я.       - Вот именно, - искренне радуется корреспондент.       - Хорошие были времена, - отшучиваюсь, немного разряжая патетику момента. – Правда?       Нинель улыбается. Она поняла, к чему я веду.       - На самом деле, - цепляю на физиономию серьезную мину, - все эти мои регалии, о которых вы говорите, смело можно повесить на стенку, или засунуть в ящик. Сами по себе они ничего не стоят. Вот посмотрите, - я киваю на усердно скачущих по льду девчонок. – Вон там, у бортика, видите? Аня Озерова. Между прочим, двукратная чемпионка мира среди юниоров. Казалось бы… Или вот, - мимо проносится рыжий метеор и, взметнув тучу ледяных брызг, свечкой уходит в четверной тулуп, – Таня Шахова, чемпионка России, чемпионка Европы и серебряный призер чемпионата мира…       - Ну просто фабрика чемпионов, - усмехается журналист, окончательно попадаясь в нашу нехитрую ловушку.       - Вот именно! Вы поняли! - перехватывает инициативу Нинель. – А сколько еще нетитулованных девочек, которые уже столько всего умеют, – кивок в сторону льда. - Вон Женя Волкова, вон Алина Нигматулина… Мы постоянно нацелены на результат. Не останавливаемся на достигнутом. Если кто-то хочет почивать на лаврах – до свидания, нам не по пути. Но все остальные…       - Имеют совершенно одинаковые шансы?       - Абсолютно.       - Не взирая на…       - Мне все равно, кем ты была раньше. Хоть чемпионкой вселенной. Или ты работаешь по программе и выполняешь поставленную тебе задачу, или мы расстаемся.       Я начинаю потихоньку отползать, воспользовавшись тем, что камера крупным планом ловит лицо Нинель.       - Среди ваших подопечных в основном девушки-одиночницы, - переводит тему журналист, и я понимаю, что линять пока что рано.       Легкая небритость и бандана на голове выгодно скрывают схожесть наших лиц, поэтому, без опасений выныриваю у ее правого плеча.       - Ланской по-вашему, похож на девушку? – ехидничает Нинель, кладя мне руку на плечо.       - Э-э… Иногда – да, - неуклюже шутит корреспондент, и я мученически закатываю глаза. – Извините. Глупая шутка, - тут же жалеет он о своих словах. - Мы ее вырежем. И тем не менее, я повторю вопрос. Вы предпочитаете тренировать женщин?       - В целом – да, - кивает Нинель. – У меня на много лучше получается контакт именно с маленькими девочками. Мальчики – они как-то… менее мотивированы на успех. В них силен детский инфантилизм и желание себя пожалеть.       - Сергей Ланской, возразите?       Микрофон у моего лица.       - Даже пытаться не буду, - дурачусь, пользуясь моментом. - Я самый несчастный на свете. Знаете, как меня здесь бьют? Домой отпускают только раз в неделю, перебинтовать раны. А еще, не кормят…       Нинель легонько сжимает мое плечо, и я тут же замолкаю.       - Сережа… - пауза, судорожный глоток, - наверное, не очень показательный пример. Я тренирую его с раннего детства, и он просто не имел возможности… разбаловаться.       - Но опыт работы с мужчинами-одиночниками у вас?..       - Был, - кивает она.       - И… Как?       - Ну, как видите.       Она делает движение бровью, давая понять, что данная тема исчерпана.       Жаль.       Мне бы тоже было интересно узнать, какой это такой опыт у нее был, о котором я не знаю. А главное – когда?       - Вы работаете тренерским коллективом, который так и называют, группой Тамкладишвили. Как вы относитесь к тому, что ваша фамилия уже воспринимается как знак качества или, если угодно, как бренд?..       Исчезаю…       На моем месте тут же материализуется Артур со своей неизменной обаятельной улыбкой.       Нинель ненавидит журналистов и практически никогда не дает интервью. Но сегодня, видимо, ее очень сильно попросили…       Пользуясь моментом, сбегаю в раздевалку чтобы успеть пообедать и отдохнуть перед вечерней разминкой…              В зале сидят обе две… Вот эти самые, как назвала их Нинель. Смотрят на меня блудливыми глазами. Молча прохожу мимо них, сбрасываю куртку, вставляю в уши эйрподы и становлюсь в планку. Делаю музыку громче. Сначала работа. «Первым делом мы испортим самолеты…»       Все равно не получается не обращать на них внимания. Потому что обожаю обеих. В прямом смысле. Роднее и ближе у меня в жизни нет никого. Так что, без оговорок и кавычек - люблю-люблю… Просто, как еще назвать отношения, которые тянутся с раннего детства? Когда с малолетства, с утра до поздней ночи вместе, зачастую в одной раздевалке и в одном туалете. А в одном купе поезда и в одной комнатушке в общаге на сборах в Белогорске, так это вообще обычный ход…       Наш вид спорта – это замкнутая система, вещь в себе. У нас нет возможности, времени, сил, а порой даже и желания выходить за рамки нашего узкого мира. Зачем? У нас все есть. Тренер, который тебя учит, врач, который тебя лечит, воспитатель, который о тебе заботится… Есть девочки и мальчики, которых видишь постоянно. Вспомните детский сад. Или пионерский лагерь. Что у вас случалось на тихом часе с вашей соседкой? Или соседом? Так вот наш детский сад случается очень рано и тянется годами, аж до самого совершеннолетия, а иногда и дольше…       Планка. Растяжка. Отжимания. Подтягивания. Прыжки… По кругу до изнеможения. Каждый делает свое упражнение, за одно поглядывая на соседа. Девки понимают, что очень скоро они станут соперницами на льду – Аня всего лишь на полгода младше, и уже вот-вот перейдет из юниоров во взрослое катание. И тогда уже Таньке придется понервничать. Да, она единственная пока, кто начинает прыгать все четверные прыжки кроме акселя. Но в короткой программе женщинам четверные запрещены. И если выиграть соревнование только за счет короткой программы нельзя, то проиграть – запросто. А кроме прыжков у нее все остальное нужно дорабатывать, и успеть нужно до осени. Европу и мир в следующем году она еще как-то вывезет, а дальше чемпионат России, отбор в сборную, с тем, что у нее есть сейчас она может и не потянуть. В отличие от Аньки… Если я что-то понимаю в фигурном катании, а я понимаю, уж поверьте, то Анька через полтора года должна выиграть олимпиаду. Потому-то Нинель ее так и дрючит во все места. Чтобы не ленилась и работала. Нарабатывала каскады, оттачивала квадрики. И тогда золото в Корее будет нашим. Ее… И моим.       Отжимания. Подтягивания. Прыжки… Все, не могу больше!..       Валюсь на мат без сил. Рядом тут же приземляются еще два бесчувственных тельца. Отдышаться, переодеться и на лед. Вот и вся любовь…       - Ну что, - Таня тычет Аню в бок, - у Муракова будем сегодня вместе отсасывать?       Анька кривится, не столько от Танькиной грубости, сколько от осознания неизбежных нагоняев от дяди Вани за ошибки и падения.       Девчонки вечером по плану занимаются прыжками. Мне бы тоже следовало поработать над каскадами… Но для меня Нинель сегодня поставила индивидуалку.              Катаю короткую. Третий раз подряд. За исключением мелких недочетов – почти чисто. Энергичный разгон. Простенький тройной сальхоф я сделал раньше, оставив на закуску кое-что посложнее. С левым вращением скольжу на правой ноге назад-наружу, лицом внутрь круга. Левая нога впереди накрест. Напрягаю всё тело и, за исключением правой ноги, разворачиваюсь против часовой стрелки. С силой толкаюсь... Группировка. Раскрутка. Калейдоскоп света и звука. Мягко и изящно приземляюсь на правую ногу назад-наружу. Красивый выезд из тройного риттбергера с руками в стороны и ровной спиной. Добавляю немного скорости и ложусь в плоский кораблик, называемый кантилевером, раскинув руки и почти цепляя лед плечами. Выпрямляюсь. Парой подсечек захожу на позицию и прыгаю во вращение. Кручу либелу – раз-два-три-четые, меняю позу на волчок – два-три-четыре, выпрямляюсь, забрасываю руки назад, ловлю обжигающий холодом металл конька - кручу бильман – смотрите, завидуйте, как я могу – три-четыре и, еще чуть-чуть поддав скорости, уже без счета кручу эффектный винт с руками вверх. Останавливаюсь. Склоняю голову. Ладони прижимаю к голове. «Я вас не слышу!» Все…       Секунда. Вторая. Третья.       Расслабляю плечи и ноги. Опускаю руки. Поднимаю взгляд. Спокойно качусь к бортику, уворачиваясь от проносящейся мимо мелюзги, старательно тренирующей беговые и сносящей всех, кто зазевается на их пути.       Нинель довольна. Я это вижу. Внимательный взгляд на экран стоящего перед нею компьютера, несколько размашистых росчерков в блокноте. Сползший со лба белокурый локон отбрасывается на плечо. Подкатываюсь к ней и облокачиваюсь о бортик.       - Вон с тем местом есть вопросы, - она поднимает глаза и указывает зажатым в руке карандашом на левую часть льда. – Твизлы твои нелюбимые, вперед и назад, подчистить стоило бы... Особенно вперед… А в остальном... прекрасная маркиза... – она наконец-то соизволяет улыбнуться, - все хо-ро-шо.       Беру протянутый мне листок с оценками. Воспринимаю заслуженную похвалу благодарным кивком.       - Поработай сегодня пожалуйста над выездами, - она щелкает крышкой компьютера, - и дорожки, дружочек. Хочешь – не хочешь, дорожки нужно довести до ума. Берешь Артура Марковича, отрываешь его от Анечки и… Понял меня, да?       - Понял, Нинель Вахтанговна.       - Давай, вперед.       Разворачиваюсь чтобы отъехать.       - Сереж…       Поворачиваюсь. Удивленно смотрю.       - Я уезжаю сейчас. Приезжай домой сам сегодня… Пожалуйста.       При всем желании не могу сдержать ехидства.       - САМ, пожалуйста или ПРИЕЗЖАЙ, пожалуйста, - елейным голосом интересуюсь я.       Ослепительная улыбка. Нинель запахивает пальто на идеальной фигуре, подхватывает сумку.       - Пошел вон работать, - в тон мне, ласково произносит она.       С хрустом закладываю вираж с места, набираю скорость и пулей несусь вдоль бортика.              После заминки в тренажерном зале, по дороге в раздевалку, в коридоре, замечаю Таньку. Стоит, подпирая стену. Увидев меня, делает вид, что куда-то торопится. Подхожу, обнимаю и влеку ее за собой.       - Отпусти, дурак, все же смотрят, - вяло отбивается она.       В коридоре ни души.       Затаскиваю ее в какую-то подсобку. Едва успеваю закрыть дверь, как она забрасывает руки мне за голову и впивается поцелуем в шею. Целую ее плечи, тащу вверх майку, сжимаю в ладонях вызывающе набухшие грудки.       Нам некогда. Мы не произносим ни слова.       Продолжаю целовать ее соски и живот. Стаскиваю с нее шорты вместе с колготами и трусиками. Разворачиваю ее к себе спиной и сжимаю рукой между ножек. Танька сдавленно стонет.       Кое-как освобождаюсь от своих тряпок и всем своим восставшим естеством прижимаюсь к ее ягодицам.       - Чувствуешь какой он…       - Да…       - Можно тебя в?..       - Пальчик туда засунь…       Я выполняю, то, что она хочет, и Танька замирает, мелко подрагивая в моих объятьях.       - Можно?.. – снова прошу.       - Что можно?.. – срывающимся голосом дразнит меня она.       - Можно… тебя…       Прижимаюсь все сильнее и сильнее.       - Ну скажи…       - Можно…       Говорю, как есть, простым и доступным словом.       Танька обожает эти словечки в такие наши с ней минуты. Застонав, и закусив губу, она выгибается, выталкивая из себя мою руку. Подхватив ее за круглую попку, я с наслаждением проникаю в нее на всю глубину.       - О-ой, бляшечки-и! – уже в голос, без стыда охает Танька.       Хорошо, что все еще час назад разошлись, и в «Зеркальном» кроме нас, блудных деток, только пьяный охранник…              Дожидаемся Танькиных родителей, которые приезжают за ней на машине. Шаховы живут за городом, в огромном доме с бассейном и четырьмя собаками, но, к сожалению, совершенно в другом направлении, чем сегодня нужно мне. Целую ее на прощание. Быстро и целомудренно, под строгим взглядом Танькиной мамы.       Вызываю по телефону себе такси на Рублевку… Почти как в фильме.       Уже в машине, развалившись на заднем сидении, смотрю в телефон и вижу два неотвеченных звонка от Аньки. Открываю «телегу». Вижу, Анька писала мне час назад:       «Ты сегодня у нас ночуешь? Позвони.»       Нет уж, хорошего понемножку. На сегодня с меня хватит. Тем более…       «Я домой, - пишу, - Нинель велела не задерживаться.»       Анька отвечает почти сразу, словно ждала, когда я напишу.       «Там твоя Танечка тебя дожидаться собиралась…»       Вот ведь!..       «Дождалась, - отвечаю. – Только что сдал ее мамашке из рук в руки.»       Анька молчит. Вижу, что прочитала, но молчит. Потом появляется надпись: «Фея пишет…». «Фея» - это так она у меня в телефоне записана…       Щелчок нового сообщения       «Завтра моя очередь!»       Коротко. Ясно. Как у нас с ней заведено. С первого дня знакомства.       Выключаю телефон и прячу его в карман. Не отвечаю. Зачем? Анька знает, что так и будет. Точнее, будет ровно так, как она захочет. Потому что Танек, Манек и прочих Лялек у меня может быть сколько угодно, по рублю за горсть, а она у меня одна. Единственная. Анюта. Моя Феечка.              Нинель привезла малую, которую встретила сегодня в аэропорту. По этому поводу во всем доме зафителен свет на полную катушку и царит страшный кавардак.       - Сережка-а-а!       Она только что не кубарем скатывается с лестницы, стоит мне переступить порог.       - Фишечка!       Худенькое маленькое тельце взлетает ко мне на руки.       Дочери Нинель двенадцать лет. Зовут ее Фиона – я ее называю то Фишка, то Фисташка, то Филя. Папа у Фионы серьезный американский бизнесмен мистер Фишер – в прошлом - Мишка Фишман из Одессы – вовремя подсуетившийся, когда Нинель бедствовала в Америке, без денег и перспектив, и обеспечивший ее и тем, и другим. Вместе с Фионой Михайловной Фишер в качестве довеска. Как водится в нашем семействе, Нинель с отцом своей дочери теперь предпочитает общаться через адвокатов, но, скрепя сердце, каждый год на два месяца отпускает Фишку в Америку. Как правило, малая возвращается от папы довольная, счастливая, обряженная в новые шмотки, начисто забывшая как русский язык, так и чем отличается лутц от тулупа. Да, если вы еще не догадались, Фиона одна из нас. Тоже «зеркаленок». Правда маленький.       - Missed you! Missed you!       Мелкая тычется мне обветренными, растрескавшимися губами в шею, туда, где алеют оставленные Танькой недвусмысленные следы.       - Tell me about everything that happened, will you? - целую ее в ароматную макушку и спускаю на пол.       - Sure! Sure! I’ve got a gift for you… - Радостно подпрыгивает Фишка и, громко топоча, уносится на второй этаж.       Смотрю на Нинель. Ее глаза светятся счастьем…       Сидим на диване в гостиной, смотрим новости по огромному телевизору. Параллельно читаю в телефоне всякую хрень из интернета.       Фиона, положив голову мне на колени и бесстыдно задрав ноги, играется с моими волосами. Меня она не волнует. Мы с детства приучены видеть друг друга полуодетыми, в различных, порой непристойных, для обычной жизни, позах. Поэтому просто отмечаю про себя что у Фишки стройные, мускулистые ноги, так необходимые одиночнице. На выглядывающие из-под платья белые, в горошек, трусики стараюсь не обращать внимания.       - You look like a girl really, - улыбается Фиона, наматывая на палец мой темный локон. Я невольно наклоняю голову.       - Это сценический образ, - объясняю ей я, - откатаю пару раз на показательных и сразу же подстригусь.       - What is ‘stcenichesky obraz’? – смешно коверкая слова, переспрашивает Фишка.       - Stage image, - перевожу для нее я.       Она смотрит на меня, читает по губам, улыбается очаровательной маминой улыбкой.       - Oh no! Please don’t. You are so nice… Like a model. No, like a Barby-doll, - она заливисто смеется. – I want you to marry me when I grow up, will you? All that girls at school would kill themselves of envy…       - Так, Фиона, прекращай уже, - прикрикивает на нее Нинель, шлепает по загорелой ляжке и одергивает платье. – Говоришь ерунду всякую, а ты, - это уже ко мне, - ей потакаешь. Ни стыда, ни совести…       Фыркнув, она уходит на кухню и гремит там посудой.       - What did mama say? – переспрашивает Фишка.       - Мама говорит, что любит тебя больше всех, и не отдаст никому, даже мне, - наклоняюсь к ней и целую в нос, уворачиваясь от подставленных пухлых губ.       По телевизору начинается блок спортивных новостей и практически сразу на экране возникает Нинель. И я при ней. Наше сегодняшнее интервью. Делаю громче…       Фиона смотрит внимательно, шевеля губами, но я вижу, что она почти ничего не понимает.       - О чем вы говорить… говорите? – спрашивает она по-русски, оборачиваясь ко мне.       Вкратце пересказываю ей то, о чем говорят с экрана.       Фиона прекрасно знает русский. И тем более, английский, который для нее родной. Но практически не понимает человеческую речь. Не разбирает слов. Следствие какой-то врачебной ошибки, допущенной в ее детстве, когда ей лечили в Америке отит. Она отлично слышит музыку – здорово танцует на льду - прекрасно ориентируется на улице, различает шум ветра, плеск воды… Но разговоры для нее проблема. Почти всегда она переспрашивает, если не получается прочитать по губам.       Нинель бесшумно возвращается из кухни и подходит к нам. Смотрит на меня и на дочь.       - Моди, деда, дайеки чвентан (Иди, мама, посиди с нами (груз.)), - говорю ей, кивая на место рядом с собой.       Нинель садится рядом.       - Сережка, что ты сказал, - трясет меня Фиона, требовательно заглядывая в глаза.       - Я сказал, что тоже всегда буду любить только тебя, - легонько щипаю ее за бочок.       Чувствую, как Нинель кладет голову мне на плечо, и рукав футболки тут же становится мокрым, от ее слез.              Подсечка… Еще одна… Разгон… Приседаю… Поворот… Толчок… Взлетаю вверх, группируюсь, кручусь как юла… Касание… Треск… Ледяное крошево в лицо… Ноги в разные стороны… Хруст… Со всей силы прикладываюсь правым бедром о лед… Боли уже не чувствую. Точнее, чувствую ее постоянно. Не только при падении, а вообще, все время. Все мое тело одна большая острая, ноющая боль. На которую просто не обращаешь внимания. Проклятый тройной аксель… Ненавижу!       Как могу быстро поднимаюсь, из последних сил, и, сжав зубы, еду вдоль бортика. Дядя Ваня, зло рассекает следом за мной.       - Сережа, да что с тобой такое сегодня, - орет он, красный и запыхавшийся.       - Нормально все со мной, - глухо бросаю через плечо.       - Так какого черта у тебя ничего не получается?       - Не знаю, - раздраженно развожу руками. – Я делаю все, как вы говорите. Скажите, что не так, и я исправлю.       Он молчит. Знает, что это правда. Чудовищный случай – страшный сон любого тренера – мы не понимаем, в чем ошибка. Технически я выполняю аксель абсолютно правильно. Физически я в отличной форме. Просто на приземлении я падаю. Семь раз из десяти. Это – катастрофа. Такой элемент из программы нужно снимать. И… забыть о пьедестале. Даже о европейском. Или срочно найти причину.       - Давай еще раз…       Молча, зло, дергаю плечами и начинаю раскрутку.       Скрип льда под лезвиями коньков. Подгибаюсь. Разворачиваюсь. Толкаюсь. Группируюсь. Кручусь. Все же правильно, черт тебя дери! Приземление на идеальное ребро. Мое тело несется силой инерции в сторону – я не успеваю направить его строго параллельно коньку. Грохаюсь об лед как мешок с костями. Скольжу бедром и, на скорости, прилетаю боком, рукой и головой в бортик. В глазах на мгновение темнеет…       Поднимаю взгляд. Рядом со мной вся троица. Мураков смотрит озабоченно. Клей – с любопытством. Нинель хмуро.       - Встать можешь? – мама.       Поднимаюсь, цепляясь за перила бортика.       - Нормально все, - уворачиваюсь от протянутой Артуром руки.       Сдергиваю с головы бандану и промакиваю влажный лоб и висок. Светлый платок покрывается ярко красными мазками. Чувствую, как деревенеют щеки.       - Врача позовите, срочно! – командует Нинель.       - Не надо!       Отъезжаю от них на середину льда, согнувшись и уперев руки в колени. Меня тошнит. Но это сейчас пройдет. Должно пройти. Я просто не выношу вида крови…       Вытираю с лица остатки мокрого и липкого месива. Не глядя комкаю бандану. Выпрямляюсь. Еду к тренерам.       - Мне не хватает равновесия, - громко заявляю, обращаясь к Муракову, и удовлетворенно вижу, как тревожные мины меняются на их лицах на сосредоточенные.       - В смысле? – не понимает меня дядя Ваня.       - Объясни, пожалуйста, - Нинель.       Облокачиваюсь о бортик. Все тело гудит от боли, голова тяжелая, но мысли абсолютно четкие. Мне кажется, что я нашел причину моих неудачных приземлений. Может удар головой помог?       Объясняю, как могу.       - На выезде меня несет вправо, по инерции. Я не успеваю ничего сделать. Либо скорость слишком большая, либо я очень тяжелый…       - Карту веса дайте…       Нинель протягивает руку, Артур, перегнувшись через бортик, хватает со стола охапку бумаг и дает ей одну из них. Она внимательно изучает мои ежедневные показатели по взвешиванию.       - Вес в норме, – констатирует она, поднимая глаза. – Даже немного недобор… Сбрасывать нечего. Проблема не в этом.       - Значит нужно уменьшать скорость, - высказывается Артур.       - Не докрутит, - хором отзываются Нинель и дядя Ваня.       Они правы. Если заходить в прыжок слишком медленно, просто не хватит скорости, а, следовательно, и времени на обороты. И вместо дорогого трикселя получится дешевенький дупель… Или недокрут с «галкой» или двумя, что автоматически обозначает приземление на зубец и падение.       Повисает напряженное молчание.       - Значит так, - принимает решение Нинель, - не теряй времени - это мне, - сходи сейчас умойся, возвращайся и работай над дорожками с Артуром. Доделай их уже наконец - не первый раз прошу, между прочим, - раздраженно добавляет она. - Как тебя еще уговаривать? На колени перед тобой встать?..       Она отворачивается, показывая, что разговор окончен.       - Иван Викторович, давай, иди сюда, подумаем вместе…       Артур кладет мне ладонь на плечо.       - Помощь нужна, Сереж?       Я качаю головой и, утираясь рукавом, ненавязчиво сбрасываю его руку. Мне он не нравится. Мне с ним не интересно работать. Я когда-то просил перевести меня к Алексею Железняку, пока Леша еще занимался постановками, но Нинель и слышать ничего не хотела тогда, ни, тем более, сейчас, когда в постановочном процессе у нас безраздельно царит Артур Маркович. В любом случае, в дружеских услугах от Клея я не нуждаюсь.       - Через десять минут жду, - он откатывается от меня, направляясь в сторону стайки мелких девчонок…       Мерзко чувствую себя от увиденного в зеркале. На лбу роскошный синяк. Рваная ссадина через висок к щеке… Как я так умудрился? Вся левая часть лица в бурых потеках, от которых тянет блевать. Слава богу, нечем. Сплевываю в раковину подкатившую желчь и сую физиономию под кран. Ледяная струя бодрит и освежает… Что же не так с этим дурацким акселем?..       Выползаю из туалета и чуть не спотыкаюсь.       - А я видела, как ты грохнулся.       Опускаю взгляд. Малявка. Одна из двух самых перспективных. Женя Волкова. Приседаю, оказываясь с ней на одном уровне.       - И как, понравилось? – интересуюсь.       - Не-а, - она мотает головой со смешно накрученной гулькой. – Руку дай.       - Что?..       - Руку…       Я протягиваю ей ладонь и получаю маленький батончик Милки Уэй. Не успеваю удивиться. Женька обхватывает мою шею руками и звонко чмокает в щеку. Невыносимая боль в ушибленном плече и боку – не взвываю волком только потому, что перехватило дыхание от безумной боли в груди и животе.       - Мы с девчонками все за тебя болеем, - шепчет мелкая мне в ухо.       Потом коротко хихикает и, отпрыгнув, юркой обезьянкой удирает за угол. Слышу топот множества убегающих ног и приглушенный детский смех…       Без зазрения совести съедаю шоколадку. Вдохнуть-выдохнуть – боюсь. На роже - дурацкая улыбка…       Выкатываюсь на лед к Артуру с ощущением, что жизнь – не такое уж беспросветное дерьмо…              Почти два часа учим занудную и неинтересную дорожку. Артур показывает – я езжу за ним как на поводке и повторяю все движения со «спецэффектами» – добавляю артистичности, плавности и красивых прогибов. Вроде бы все накрутили... Подкатываемся к бортику. Отдыхаю. Артур сам себе читает радостную реляцию.       - Ну, по факту считаем, две скобы, два блока... Две петли пока считаем, одна на левой, одна на правой… На левой влево, на правой вправо... Так... – начинает загибать пальцы. - Наружный крюк на правой – есть. Внутренний выкрюк на левой – есть. Наружный выкрюк на левой – есть. Нету наружного крюка на левой... – чешет затылок. - Ну если, прям вот все собирать...       Загибает пальцы по-новой.       - На правой ноге есть наружный крюк, есть внутренний, есть внутренний выкрюк – на правой есть все вообще крюки-выкрюки. На левой – нету наружного. На левой пока только выкрюки – крюков нету, ни внутреннего, ни наружного. Ладно, – машет рукой. - Посмотрим потом... Давай пробовать.       Пробуем.... Повторяю сам все, что только что делал за ним, но быстрее и под музыку. Кое-где меняю элементы местами – так мне кажется логичнее и удобней.       - О! – радуется Артур, - это на много чище. Отсюда мы сели-выпрыгнули, да? Вот эту свою штуку, - он пытается что-то изобразить правой ногой, едва не теряя равновесия, - сможешь здесь сделать?       - Какую? – не понимаю я.       - А вот этот же мах, который там, только на одной ноге просто типа как в наклоне, ну как перетяжку...       Делаю то, что, как мне кажется, он хочет – из выпрыжки захожу в элемент с высоко задранной ногой.       - Да! – значит угадал. - И отсюда сверху ставишь ногу и идешь в твизл. То есть сел. Выпрыгнул. И-и мах. И твизл.       Повторяю...       - Да. И сразу же петля. Только ты из твизла тогда... Раз мы не делаем перепрыжку после, то... Вот мы делаем твизл, - изображает на льду корявую фантазию, отдаленно напоминающую нужный элемент, - и потом ты уйди вниз просто.       Делаю так, как это должно выглядеть по-человечески.       - Да. И потом петля. Если неудобно руку, то делай через верх, чтобы упор у тебя был... Давай еще раз...       Еще раз под музыку повторяю все с самого начала. В результате, финал не сходится – музыка замолкает гораздо раньше, чем я доезжаю до конца.       Артур расстроен и удивлен.       - Что, на столько больше получилось?       - Я могу быстрее, - предлагаю, но он, занятый своими мыслями, меня не слышит.       - Ну тогда не будем делать выпрыгивания, - решает он, - сделаем с твизла выкрюк-петлю, ну, например. Посмотрим сейчас...       Снова катаю все с первых тактов, убираю несколько связок и прихожу в финал четенько с музыкой.       - Во-о-от! – довольный Артур протягивает мне сжатую в кулак руку, о которую я стукаю своим кулаком в ответ. – Теперь порядок. До завтра не забудешь хоть? Все помнишь? Ну ладно, увидим завтра. Давай смотреть финал...       Становимся перед зеркальными панелями, смонтированными у бортика и еще полчаса прогоняем начальные и финальные движения. Артур воодушевленно командует.       - Опускай руки, туда, вниз просто, наверх смотри.       Делаю...       - Хорошо. Или вот второй вариант, с одной рукой. Раз-два-три...       Делаю и так, и эдак.       - Оба хорошо, - милостиво решает Артур. – Подумаем. И тот, и тот меня устраивает. Еще раз...       Вижу, как вдоль бортика, со стороны трибун, к нам спешит дядя Ваня.       - Сережа... Артур Маркович, я прошу прощения, если вы закончили, то...       Артур поднимает руки над головой, как пленный немец.       - У нас все, - с довольной улыбкой сообщает он. – Сереж, завтра, на вечерней тренировке жду...       - Буду, - киваю я.       Артур радостно укатывается в сторону резвящегося в дальнем конце льда молодняка.       Подъезжаю к дяде Ване.       - Ну что, - Мураков грузно наваливается на бортик, - пошли трИкселя прыгать.       По его довольной физиономии я понимаю, что решение с Нинель они нашли.       - Думаете, получится, Иван Викторович?       - А вот ты мне сейчас это и продемонстрируешь, - он с хитрым видом потирает руки. – Иди, давай, там как раз Масяня по твою душу пришел... Сейчас мы тебя ему на блюдечке и подадим.       Уже было отъехав, резко разворачиваюсь.       - Дядя Ваня, - спрашиваю, тоской в голосе, - ну что вы там еще задумали?       - Едь, едь, мальчик, - Мураков отгоняет меня движением руки, загадочно усмехается и отваливает от бортика. – Все скоро узнаешь…       Уныло, зигзагами, не торопясь подкатываю к тренерским местам. Стоят. Ждут. Смотрят. Нинель – сосредоточенно склонив голову на бок – и Масяня, точнее, Максим Таранов, чемпион прошлой олимпиады в парном катании и, по слухам, будущий тренер нашей команды по этому своему направлению. Хотя, на сколько мне известно, Нинель еще ничего окончательно не решила. Странно. Что ему от меня-то понадобилось?        - Привет!.. – Масяня переваливается через бортик и по-братски хлопает меня по спине. – Ух, здоровый стал…       - Здравствуйте, - вежливо киваю.       - Значит так, - Нинель не склонна терять время на излишние проявления симпатии. – Ланской, твоя задача сейчас. Прыгаешь серию пять дупелей. Не секвенцией, а с простыми перебежками. Понятно?       Неуверенно киваю.       - Понятно…       - Сереж, - дядя Ваня за это время успевает обойти каток «посуху» и появляется у нее из-за спины, - все как мы с тобой учили. Беговые, по кругу, заход, прыгнул, выехал и снова. Хорошо?       - Я все понял.       Повязываю голову банданой и невольно морщусь – шишка на лбу здорово болит.       - Где это ты так приложился? – Масяня, сочувственно разглядывает мою физиономию.       - Шальная пуля, - отшучиваюсь.       Еду выполнять задание. Как-то странно, на самом деле. Дупель – это аксель в два с половиной оборота. Хороший прыжок с хорошей стоимостью. По технике немного отличается от тройного, ну это естественно, хотя по сути – это тоже самое, только проще. И главное, с дупелем у меня проблем не было вообще. Вот никогда. Как выучил один раз, так и прыгаю уже бог знает сколько лет. Но… Тренерам виднее. Сказано делать, значит делаю…       Разгон, поворот с одновременным приседанием, толчок вверх, замах правой ногой, группируюсь… и ничего больше не делаю. Законы физики сами выполняют за меня мою работу, аккуратно крутя мое тело в воздухе и безошибочно приземляя на правую ногу. Выезжаю назад на наружном ребре, отработав руками в стороны. Расслабленно еду полкруга. Вдох-выдох. И все тоже самое еще раз.       Пять из пяти, что и требовалось.       Спокойно подъезжаю к тренерам, руки в боки, даже не запыхался. Вижу, что Таранов что-то тихо говорит Нинель. Он выше ее, а с ее манерой слушать, всегда немного опустив голову, ему, при его высоком росте, приходится наклоняться к ней почти в три погибели. Облокачиваюсь о бортик и ловлю взгляд Муракова. Тот улыбается, кивает, показывает мне кулак с задранным вверх большим пальцем. Ну… Да. Все-таки чему-то я за пятнадцать лет должен был научиться?       - Так… Давай теперь триксель, такую же серию, - говорит мне Нинель.       Она хмурится. Смотрит не на меня, а на лед, прямо перед собой. Что-то ее явно беспокоит.       Отцепляюсь от бортика.       - Да зачем, Нинель Вахтанговна? Ну послушайте же!.. Серый, обожди!       Максим ловит меня рукой за плечо. То самое. Невольно дергаюсь и морщусь.       - Ой, прости, - он виновато выставляет перед собой ладони, - раненый боец.       - Все в порядке, - отмахиваюсь.       Вопросительно смотрю на Нинель. Она проводит ладонью по перилам бортика.       - Ну хорошо, - наконец решает она, - послушай, что тебе скажет Максим… э-э-э… Леонидович… Да? – мимолетная улыбка в сторону нетерпеливо переминающегося Масяни. - Да… Сделай то, что он скажет… А мы посмотрим.       - Смотри сюда, Серега… - Макс упирается своими ручищами в бортик, словно испытывая его на прочность…       Подсечками несусь вдоль бортика. Выхожу на линию прыжка. Доезд, разворот, полуприсяд, звенящий хруст льда, толчок… С силой замахиваюсь правой ногой, напрягаюсь весь и прижимаю руки к груди. Калейдоскоп красок и света… Не закрывать глаза… Даже если я сейчас грохнусь… Лезвие конька со звоном врезается в лед, ловлю внешнее ребро, выравниваю тело, чистоганом выезжаю по красивой дуге, с ровной спиной и разведенными в стороны руками…       Ну ладно. Это первый.       Вижу оживление в тренерском штабе. Масяня активно жестикулирует. Мураков сдержанно кивает. Нинель бесстрастна и напряжена. Не сводит с меня взгляда. Рукой и поворотом тела повторяет мои движения, словно помогая мне…       Взлет, замах, группировка, звон в ушах… Выезд.       Это второй.       Полкруга отдыха. Расслабленно трясу руками. Осталось еще три. На тренеров не смотрю – примерно понимаю, что у них там сейчас творится…       Толчок, раскрутка, вдох… звон метала о лед и ровный хруст… Выдох…       Третий…       Начинаю понимать, что же на самом деле было не так. В голове сумбур. И торжество. Неужели? Наконец-то…       Вкатываюсь в поворот, меняю направление, пригибаюсь… Немного корректирую положение тела перед прыжком… Если я прав, то так у меня все должно получиться еще лучше… Толчок… Свет и ветер… Чисто и уверенно приземляюсь внешним ребром на лед…       Четвертый!..       Вот оно! Теперь я тебя чувствую. Теперь я знаю, как надо…       Без передышки, практически сразу закладываю вираж и выхожу на последний прыжок. Неужели все было так просто? Неужели… я… тебя… таки… сделал!..       Пятый!.. Из пяти…       Краем глаза вижу, как, победно сжав кулаки, прыгает у борта Макс.       Выдыхаю, как марафонец на финише. Упираюсь руками в колени и, против правил, по диагонали еду в сторону тренерских трибун. Звон в ушах. Голова как шаманский бубен. Все болит…       - Сер-р-ега, красавец, - Макс не сдерживает улыбку и тянет в мою сторону руку, которую я вежливо пожимаю.       Прижимаюсь к бортику, повисая на нем локтями. Сил больше нет. Хочется просто лечь… Прямо на лед…       - Завтра будем повторять, - задумчиво произносит Нинель. – Хотя…       - Да что тут думать, Нинель Вахтанговна, - Масяня обволакивает ее своим бесконечным обаянием. – Все естественно. Никуда не денешься от этого. Я же сам все это прошел…       Он поворачивается ко мне.       - Тебе сколько лет?       - Девятнадцать, - говорю       - А рост какой?       - Сто семьдесят шесть, - отвечаю, как по заученному.       - Да не звизди… - качает головой Макс, - я сам сто восемьдесят семь, а ты, вон, лось здоровый, с меня почти…       - Вырос за полгода, - усмехается Нинель.       - Понимаете, да? – радостно оборачивается к ней Макс…       Перед тем как послать меня в мою победную серию из пяти тройных акселей, Масяня сказал мне ровно две определяющие фразы.       - Прыгай как на дупель. Замахивайся ногой как на триксель.       - Не допрыгну, - качаю головой я, - высоты не хватит.       - А она тебе и не нужна, - ухмыляется Макс улыбкой Чеширского кота. – Высота тебе только скорости добавляет, вот ты и лупишься о лед со всей дури и равновесие теряешь.       - Но ведь на дупеле…       - На дупеле, Сережа, у тебя куча времени, чтобы там, - он тычет пальцем вверх, - выровняться и нормально приземлить. Дупель у тебя - чем выше, тем лучше. С трикселем – с точностью до наоборот. Летишь ниже – приземляешь чище.       - Парадокс… - недоверчиво качаю головой.       - Как вся наша жизнь…       - Не знаю. Не уверен…       - Хочешь на сотку забьемся? – хитро щурится он. - Только не жульничать…       Я недоверчиво качаю головой, но спорить с профессионалом такого класса не рискую.       Тем не менее, послушавшись Максима, и сделав так, как он мне сказал, я невольно доказал его правоту…       - Вырос, - ухмыляется Масяня, - ноги длинные, силищи дурной хоть отбавляй, прыгает высоко. И – попадается. Ну точно, как я в его возрасте.       Нинель кружится на месте, руки в карманах пальто, глаза прикрыты. Со стороны может показаться, что женщина навеселе танцует под одну ей слышную музыку. Но я вижу, что она повторяет на полу серию движений захода в аксель…       - Ну хорошо, - она останавливается перед Масяней и, подняв голову, смотрит прямо ему в глаза. – Спасибо, Максим… Леонидович.       Тот изображает поклон и, состроив бровки домиком, выжидающе смотрит.       - Ладно, Таранов, договор дороже денег, - Нинель картинно вздыхает и поворачивается ко мне. – Ланской, на днях…       - Сегодня… - нахально перебивает ее Масяня, и тут же, словно испугавшись своей смелости немного тушуется, - Или… завтра, а?       - На днях!.. – жестко повторяет Нинель, - возьмешь обеих своих подружек и уважите Максима… Леонидовича в его… творческих вопросах.       - О, нет!.. – закатываю глаза я, понимая, что меня ожидает.       - О, да! – Масяня радостно потирает руки, - спасибо, Нинель Вахтанговна, приятно иметь дело с честным человеком, век не забуду доброту вашу…       - Ой, Таранов, иди уже, - Нинель машет на него рукой, как на назойливую муху.       Укоризненным взглядом смотрю на нее, как на предателя. Не дожидаюсь ни объяснений, ни раскаяния, ни, хотя бы сочувствия. Вздыхаю, отталкиваюсь от бортика и понуро еду докатывать тренировку.              В неверном свете луны смотрю на ее силуэт…       Прекрасное, обнаженное тело, изящными линиями очерчено на белой простыне. Ореол пушистых темных волос искрящимися волнами обрамляет голову и плечи. Бездонные глаза, как два серебристых океана, влекут и манят: «Нырни, нырни… Утони в нас!..»       Я тону в ней, растворяясь в бесконечной пелене неутолимого и неутомимого желания…       Чувствую ее дыхание на своей груди. Вдыхаю источаемый ею аромат. Провожу рукой по подсвеченной луной плавной линии бедра. Она коротко вздрагивает от моего прикосновения…       - Не спишь?.. – шепчу я.       - Нет, а ты?..       В ее маленьком ушке тонкая дорожка из пяти бриллиантовых гвоздиков, от крупного к совсем крошечному. Подарок родителей на семнадцатилетие…       - Разве с тобой уснешь?..       Она беззвучно смеется, ткнувшись носом мне в плечо.       Опускаю руку, и она легонько касается ладонью моего локтя.       - Болит?       - Нет…       - А где болит?       Я кладу ее тоненькую, прозрачную ладошку себе на левую сторону груди. Мимоходом, как бы невзначай, задеваю пальцами ее торчащий упругий сосочек.       Она легонько целует меня в область сердца. Мне до мурашек щекотно от прикосновения ее губ и влажного язычка. Вздрагиваю всем телом.       - Реанимация, - хихикает она. – Еще болит?       - Да…       Снова поцелуй. Легкий укус маленьких острых зубок.       - А сейчас?       - Да…       Она вцепляется коготками в мои грудные мышцы, кусая и целуя.       - А сейчас?..       Переворачиваюсь на спину, затаскивая ее на себя. Она с готовностью усаживается верхом, занимая нашу излюбленную и давно знакомую позицию.       - Хочеш-шь?.. шепчет она, замирая на мгновение, ощущая мое желание.       Не дождавшись ответа, она двигается мне навстречу, и я чувствую, какая она горячая внутри.       Упираясь рукой мне в грудь, она отбрасывает за спину свои струящиеся светом волосы.       - Хочешь?.. - повторяет она.       Я изо всех сил прижимаю к себе ее бедра.       Ее глаза сверкают в лунных бликах, тело отсвечивает голубым и белым, в причудливом танце теней на потолке угадываются ее парящие движения.       - Хорошо тебе?.. – срывающимся шепотом выдыхает она.       Я глажу ее шею, маленькие грудки, живот и бедра. Беру ее ладони в свои и целую каждый пальчик.       - Хорошо тебе?.. Хорошо?.. – беззвучно шевелит губами она, не сводя с меня взгляда.       «Лучше чем с ней?! Лучше?..» - слышу я вопль ее души.       - Да!.. – шепчу я, сжимая ее руки. – Да!..       «Да!» - мысленно кричу в ответ.       Она опускает веки, запрокидывает голову и громко стонет, до крови закусывая губы.       Я знаю, что она меня услышала.       Моя волшебная феечка…              Вваливаюсь без пяти девять в вестибюль «Зеркального» и бегу по коридору в раздевалку, на ходу стаскивая с себя верхнюю одежду. Как всегда - опаздываю. На этот раз на хореографию к Железняку. Леша парень хороший, но любит дисциплину. Морально готовлюсь к нагоняю. Вдруг, вижу у поворота знакомую фигуру. Быть не может…       - Домкрат?!       - О-о! Какие люди!       Он расплывается в приветливой улыбке и, широко замахнувшись, тянет лапищу в мою сторону. С опаской пожимаю его широкую ладонь.       Саша Эненберг. Прозвище – «Домкрат». Командный золотой призер прошлой олимпиады в парных танцах. Здоровенный амбал, способный выжать на одной руке троих таких как я. Гора мышц с душой плюшевого мишки.       - Как жизнь, как сам? – он окидывает меня изучающим взглядом.       После олимпиады Сашка завязал со спортом и теперь кайфует, разъезжая по ледовым шоу и различным коммерческим выступлениям. Чешет, короче, как может. Ну и отъелся маленько, что заметно по округлившимся щекам.       - Как видишь, - развожу руками. – Не сравнить с некоторыми.       - Хе-хе, - ухмыляется, - А в планах?..       - Россия, Европа, мир, - пожимаю плечами.       А какие еще у меня могут быть планы. На этой-то каторге…       - Какими судьбами в наших краях? – интересуюсь.       - Да вот, Авер хочет с вашей королевой перетереть, - Сашка доверительно понижает голос. – и притащить ее судьей в финальные выпуски на «Ледниковый».       - Сейчас? В разгар сезона? – с сомнением качаю головой. – Не пойдет.       - А за бабки?       Задумываюсь…       Ледовое телешоу в постановке Семена Авербаума, с известными актерами, певцами и фигуристами в качестве участников, последние несколько лет рвало все возможные рейтинги, принося лавину денег и славы всем, кто был в нем задействован. Как говориться, нам так не жить. Судьями тоже приглашали известных в прошлом фигуристов и тренеров. Так что увидеть там Нинель было бы вполне логично и интересно. Если бы не одно «но».       - Рядом с Клювом, - говорю, - она не сядет ни за какие деньги.       - В том-то и дело, - поводит бровью Сашка, - что Клюва до конца шоу уже не будет – занят чем-то. Потому-то Авер и возбудился на вашу Нинель.       Вот, значит, что…       Неизменным приглашенным в качестве судьи звездным лицом на шоу Авербаума был Женя Шиповенко - двукратный олимпийский чемпион, победитель всего, чего только можно, звезда и любимец публики, ставший тренером по фигурному катанию. Благодаря же своему выдающемуся во всех отношениях носу и моему дурному языку в нашей тусовке за ним плотно закрепилось прозвище «Клюв». Говорят, слыша эту кличку, Женя зеленеет от злости. Хотя, я не думаю, что причиной конфликта между ним и нами могла послужить эта пусть глупая, но вполне себе невинная шутка.       Так получается, что порой, наши внутренние интриги и противоречия абсолютно непривлекательно оказываются на всеобщем обозрении. Совершенно безобразное поведение Жени Шиповенко в отношении Нинель не лезло ни в какие рамки и не укладывалось в голове. Казалось бы, приличный питерский мальчик… Что попало под хвост всегда такому выдержанному и толерантному человеку никто не понимал. Но факт был в том, что во всех своих интервью, в соцсетях, на телевидении – везде, где только можно - Женя не упускал случая облить грязью нашего главного тренера, принижая ее достижения, неуважительно отзываясь и вообще ставя под сомнение ее компетентность. И это при том, что Нинель уже вырастила не одного и не двух чемпионов мира и Европы, а Женя пока сподобился только на переманивание к себе чужих учеников, результаты которых тут же начинали ухудшаться…       - Тогда – все может быть, - задумчиво тереблю подбородок. – Только это будет о-очень дорого…       Эненберг крякает в кулак       - Я слышал… Случайно… Как Шуба за нее обещала отстегнуть… - он показал на пальцах астрономическую цифру, которую и правда было страшно произнести. – И это не рублей, чтобы ты понимал…       Шуба. Татьяна Вячеславовна Тихонова. Самый заслуженный, влиятельный, и известный тренер у нас в стране. Всегда в прическе. Всегда в образе. Всегда в жюри «Ледникового». Когда-то тренировала Нинель, когда та из одиночниц перешла в танцы. Ходили слухи, что только за счет ее авторитета Авербауму удается привлекать такое колоссальное финансирование на свой телевизионный проект… И кстати, в отличие от Нинель, хранящей гробовое молчание, Тихонова не упускает случая ответить Шиповенко на его грубости, ехидно называя Нинель великим тренером, а Женю – начинающим… А «Шубой» мы ее зовем потому, что из угробленных на ее излюбленные одеяния зверушек можно было бы собрать не один зоопарк. Так вот…       - Ну… - качаю головой. – За такой куш я и сам к вам в жюри сяду. Хоть рядом с Женей, хоть к Шубе на колени…       - А тебя, Валет, пока никто не приглашает, - хохочет Сашка, дружески хлопая меня по подбитому плечу.       Терплю. Улыбаюсь. Еще и потому что давно не слышал этого своего прозвища. Когда-то меня и правда прозвали «Валет». Потому что всегда при «Дамах»…       Торопливо прощаюсь с Эненбергом и лечу в танцевальный зал на урок к Железняку. Интересно, все-таки, согласится Нинель прийти к Аверу на его шоу или нет?       Понятное дело - опаздываю. И Леша, с лучезарной улыбкой, ставит меня в планку на десять минут…       Нинель согласилась.              - Ланской, задержись немного, не иди пока на заминку. Я тебя позову…       Нинель выдает мне листок с оценками моих элементов, сопровождая его таким вот неожиданным напутствием.       Пожимаю плечами. Киваю. Откатываюсь, чтобы не мешать другим. На льду всегда есть что отрабатывать, учить или допиливать, если занимаешься любимым делом, а не ишачишь из-под палки. Поэтому спокойно еду в очередной раз доводить до ума реберные и каскады. Видели, наверное, как фигуристы в спортзале прыжки крутят? Так вот, помимо того, что там немного иные ощущения, в частности при приземлении, так еще и сделать таким макаром как следует можно только зубцовый прыжок. Правильные же реберные, где важно скольжение – сальхоф, риттбергер – получаются правильно только на льду. Ну и аксель, естественно. Куда без него. Хотя, аксель на полу мы тоже делаем…       Захожу с дуги, назад и внутрь. Одновременно, свободной правой ногой делаю мах вокруг тела. И-и-и… Толчок с внутреннего ребра левого лезвия. Можно и с двух ног, но мы не ищем легких путей… Кручусь волчком. Разбрасывая вокруг себя снежную пыль. Мягко приземляюсь на наружное правое ребро и красиво выезжаю задом. Вот вам, пожалуйста и четверной сальхоф. Ничего особенного…       Хотя, кого я обманываю? Сколько спортсменов смогут выполнить этот прыжок вот так, как я? Или лучше? Возможно у Федина в его мужском монастыре уже и научились чему-то подобному. Но тогда мы бы это все видели на стартах. А пока…       Основательно раскручиваюсь тройками – назад-наружу, вперед-внутрь. На правой ноге скольжу назад, перекинув спереди левую ногу. Резко кручу корпусом влево и отталкиваюсь правой ногой. Легко взлетаю надо льдом и замираю в ощущении полета… Приземляюсь так же как только что на сальхофе – правой ногой наружу задом наперед. А это вам, ребята, четверной риттбергер. Прошу любить и жаловать…       Что-то произошло прошлой ночью… Определенно… Не идет из головы лунный свет, отраженный зеркальными панелями башен Москва-сити, тени на потолке, гулкое эхо наших голосов в огромной пустой квартире… Ее ровное дыхание на моем плече… Что ж меня гложет-то так?..       Разгоняюсь вдоль бортика по уже привычной траектории. Подсечка против часовой. Катимся… Катимся… Разворот и сразу же толчок. Правой ногой, как циркулем, закручиваюсь винтом, руки плотно прижаты к телу… Идеально и уверенно прилетаю на правую ногу и выезжаю назад на наружном ребре. Как, все-таки, все было просто, оказывается… А я почти три месяца считай мучился с выходившим у меня через раз тройным акселем, надрываясь, прыгал выше, ехал быстрее, по итогу не исправляя, а все больше усугубляя проблему. А триксель-то вот он вам. Получите-распишитесь…       Замечаю краем глаза то, чего быть не должно. Движение. На трибунах. В это время? Ну мало ли…       Качу выученную и вылизанную под чутким руководством Артура дорожку. Крюки-выкрюки, твизлы-чоктао, моухоки, скобки, вращения. Финальный поворот – руки скрещиваю на груди – поднимаю голову…       И встречаю взгляд ее наполненных синевой глаз… Аня…       Моя феечка…       Удивленно улыбаюсь и развожу руки в стороны.       «Ты? Здесь?»       Она изображает одухотворенное лицо и дурашливо-манерно аплодирует мне. Потом, не удержавшись, заливается смехом, посылает мне воздушный поцелуй и показывает ладошками сердечко.       Стаскиваю с головы бандану и, используя ее как шляпу, приседаю в церемонном реверансе.       Она смотрит так, что у меня перехватывает дыхание…       Что же случилось прошлой ночью-то?.. Что мне так приятно… И так больно смотреть в эти сияющие глаза… И чувствовать себя при этом последней сволочью… Что могло случиться?.. Кроме нас с нею…       - Ланской!..       Голос Нинель врезается в сознание со всей неотвратимостью настоящего.       Она машет мне со стороны тренерских мест.       - И кто там у тебя на трибунах? С кем ты там перемигиваешься? Сюда идите…       Как вышколенные солдаты маленькой, но сильной и боевой армии, беспрекословно выполняем приказание нашей Жанны Д’Арк.       Анька, как бельчонок, в рыжей шубке, прыгает по трибунам. Я не торопясь подъезжаю к тренерскому штабу. Вижу знакомые и незнакомые лица.       - Сережка… Анечка… Как выросли-то! Привет!       - Здравствуйте, Наталья Васильевна, - нестройным хором вежливо здороваемся.       Тренер из Ижевска. Наташа Антипина. Полненькая блондинка с неприятным, резким голосом. Знаем ее… Встречались на соревнованиях. Значит привезла-таки своего «мальчика» на смотрины.       «Мальчик» рядом. Подпираемый и подбадриваемый в полголоса высокой строгой теткой, по видимости – мамашкой, в дорогой шубе, но с убогим макияжем и небрежной прической. Что-то как-то слабенько в Ижевске с чувством стиля…       «Мальчик»… Крепенький подросток лет пятнадцати… Нинель, кажется, говорила, что ему четырнадцать… Высокий для своего возраста. Мне по плечо. Короткие светлые волосы аккуратно зачесаны вбок. Взгляд карих глаз испуганный, но сосредоточенный. Я бы сказал - покорный. Нервно сжимает ремешок перекинутой через плечо спортивной сумки.       - Вот, знакомьтесь… - Нинель делает приглашающий жест.       Анька тут же первая бросается на амбразуру.       - Привет, я Аня, - знакомая мне холодная улыбка.       Протягивает руку.       - Андрей… Герман, - он неловко пожимает Анину ладонь.       У него звонкий и четкий голос, хорошо поставленный. Как у пионера-отличника из старых фильмов. Переваливаюсь через бортик.       - Сергей…       Он замирает, восхищенно пялясь на меня.       - Я… вас… знаю…       Мелкие. Они такие потешные…       Усмехаюсь.       - А я тебя нет, - подсказываю.       - Ой…       Он энергично трясет мою руку.       - Андрей Герман. Я очень рад…       Ладонь у него сильная. Вообще Андрей производит впечатление подготовленного спортсмена, тренированного уж точно. Подозреваю, что на ОФП он налегает даже с некоторым излишком – с виду тяжеловат…       - Андрей поработает с нами… Некоторое время… Я так думаю… Да?       Нинель доводит информацию, ни к кому конкретно не обращаясь. Мураков с Клейнхельманом синхронно кивают, продолжая о чем-то в полголоса беседовать.       - Да, Ниночка, ты на него посмотри, - противно кудахчет Антипина, поглаживая своего подопечного по спине и заглядывая Нинель в глаза. – Мы, конечно же, все юниорские нормативы уже подготовили, программку накатали, но ты сама все увидишь…       Замечаю тень отвращения на лице новенького от ее слов. Хороший знак…       Нинель терпеливо дожидается пока она замолкнет, склонив голову на бок и буравя ее взглядом.       - Ну, как-то вот так… - затухает Антипина. – Вот и родители у Андрюши очень хорошие, полностью доверяют тренерам, не вмешиваются…       Я замечаю, как мамашка открывает было рот, но уж у нее-то точно нет шансов.       - Андрей, - Нинель спокойно поворачивается к нему, - что ты нам можешь сейчас показать?       Малой реагирует моментально.       - Короткую программу… Для юниорского Гран При… И показательный.       Смотрит ей в глаза без страха. Видно, что готовился. Подмигиваю притихшим тренерам.       - Тогда… - Нинель на мгновение задумывается, - Аня, покажи молодому человеку, где у нас раздевалка…       Мои слова бегут перед мыслью…       - Я покажу, - встреваю.       Нинель удивленно поднимает взгляд.       - … и комнату только для мальчиков тоже, - доверительно понижаю голос.       Она улыбается своей фирменной улыбкой кончиками губ. Кивает мне на калитку в бортике.       - Чехлы…       Выбираюсь со льда, цепляю чехлы на лезвия, машу новенькому рукой в сторону коридора...       И с удивлением признаюсь сам себе, что мне очень не хочется, чтобы Аня, моя феечка, ходила с кем-то куда-то вдвоем… Без меня…              Когда-то нас было пятеро.       Таня Шахова, Валя Камиль-Татищева, Аня Озерова, я, Сергей Ланской и Катя Асторная.       Нас так и называли, ШКОЛА, по первым буквам наших фамилий.       Мы были передовым отрядом «зеркалят» группы Нинель Тамкладишвили – ударной силой, потенциальным кулаком, ракетой, нацеленной на будущие победы.       После триумфа Юльки Лептицкой, выстрелившей первыми местами на всех мировых стартах, и лишь по досадной случайности упустившей олимпиаду, Нинель, уже не стесняясь, голыми руками, выдавливала из Федры финансирование своей школы. При чем, не по остаточному принципу, а в тех суммах и объемах, которые ей были необходимы. Хотите, уважаемые товарищи чиновники, олимпийского золота по-корейски? Или вы считаете, что никому не известная девочка из богом забытого Екатеринбурга у нас по волшебству материализовалась? Так раскошеливайтесь!       И система сломалась.       Появился лед в «Зеркальном». При чем, не почасово, а двадцать четыре на семь, полностью и всегда к услугам Нинель. Появились тренеры, которых вытащили из-за границы и из бизнеса, мотивировав баснословными зарплатами.       Мы же, как цыплята, появлялись кто раньше, а кто позже. Сначала Катька, через год - Анька – обе москвички. Потом из Рязани Нинель вытащила Таньку, а спустя еще год из Казани – Валю… Ну а самым первым, за долго до Кати с Аней, еще в эпоху эпизодического, почасового льда и скитаний по чужим площадкам, у Нинель в инкубаторе вылупился я. И мне повезло. Я видел, как все они приходили, как росли, как достигали результатов. И, к сожалению, как некоторые уходили.       Были и мальчишки. Марк Киселев, Кирил Баранов. Мои ровесники. Несколько парней помладше… Но они ушли. Не выдержали. Точнее, не выдержали их родители. Когда твой сыночек, кровиночка родная, приползает с тренировки в слезах и соплях, и каждый вечер жалуется на изверга-тренера, когда экзальтированные мамашки, приведшие учиться будущих олимпийских чемпионов, слышат какими словами кроет их родненьких сыночков эта вот самая, крашенная, не пойми кто, когда, в конце концов, отдав свою месячную зарплату за неделю тренировок, они слышат, что у их гениального отпрыска, с таким подходом к занятиям, шансов, максимум, ноль и не светит ему даже сборная Москвы – вкурив все это любой нормальный родитель заберет свое чадо и спрячет, подальше от безумной девки-тренера, а может и вообще от этого кошмарного вида спорта. И они забрали. Все ушли. Кроме меня. Потому что мне было некому пожаловаться. Потому что моя мама и была тем самым безумным, грубым, безжалостным и злым тренером.       И вот теперь Нинель говорит, что ей комфортнее работать с девчонками. Она орет на них точно так же. И оскорбить может. И шутки у нее злые. И запросы запредельные. И отдачу она требует максимальную. И уходят от нее девочки точно так же… Но почему-то не все. А некоторые так даже и возвращаются. И на вопрос «Ну пачиму?» здесь можно только развести руками. Потому что дочерей родители любят меньше, наверное… Шучу…              Андрей катает свою юниорскую короткую программу, а мы с Аней сидим рядышком на трибунах и смотрим. Нинель не стала нас прогонять, а может просто забыла, сосредоточившись на навязанном ей юном даровании.       Малой едет неплохо – это следует признать. Слишком жесткий в прыжках, да и набор слабоват – из тройных тулуп, сальхоф и невнятная попытка сделать флип. Остальные – двойные. Но они выучены. И сделаны. Вращения никуда не годятся, и я понимаю, что Нинель ему на это сразу же укажет. Зато у него отличная дорожка шагов. Видно, что этот элемент ему нравится, и делает он его с удовольствием.       Заходя на аксель, он ошибается при толчке, грузно приземлившись на правую ногу, почти теряет равновесие и двумя руками упирается в лед. Фактически, элемент сорван, и отрицательные гои съедят половину его стоимости. Но зато не упал.       - Вахавна обязательно ему потом скажет: «Не надо гладить лед, он от тебя не убежит», - шепчу Аньке в розовое ушко.       Она улыбается и кладет мне голову на плечо…       Андрей докатывает кое-как. Явно расстроился после неудачного акселя и потерял кураж. На финальных вращениях оступается и чуть не падает, ловя равновесие неловко раскинутыми руками. Мне не смешно. Понимаю, что он сейчас чувствует, под внимательным немигающим взглядом лучшего тренера страны…       Лезу под Анину лисью шубку и глажу ее затянутые в капроновые колготы ножки. Провожу по острым круглым коленкам и нахально скольжу выше. Она тут же сжимает бедрами мою ладонь.       - Ты что, не здесь…       В синих глазах озорной блеск вперемешку с испугом.       - Разочек…       Она расслабляется, и я уверенно двигаюсь дальше. Добираюсь до места назначения и чувствую, как дрожит все ее тело. Касаюсь мягкого бугорочка посредине, и Аня еле слышно охает.       - Можно тебя сегодня?.. – шепчу.       - Можно…       - Вот сюда, - глажу пальчиком там, где ей приятно       - Да…       Она закрывает глаза и откидывает голову. Целую ее в губы. Она отвечает…       И нам плевать, что на нас смотрят…       - … Недокручено, Андрей, не-до-кру-че-но, - Нинель безжалостно размазывает малого по стенке. – Но ладно бы только это. Ты прыгаешь как слон. Под тобой лед проломиться может. Давай-ка, дружочек, займись весом. Это не парное катание, здесь нужно быть Брюсом Ли, а не Шварценеггером. Потом… - она смотрит в свои записи, - потом, вон там вот проблема, - она кивает на правую часть льда, - понял, о чем я, да? Вращения тоже с ошибками… Я понимаю, волнение… Привели к злой тетке… Но судьи ведь тоже… На старте добреньких не будет… Падение с акселя – ничего страшного. Это, как говорится, жизнь. Лед только руками трогать не нужно. Зачем ты его гладишь? Он никуда от тебя не убежит…       Не удержавшись, Анька хихикает в кулачок.       И тут же попадается под горячую руку.       - Что там за смешочки, - Нинель резко поворачивается в нашу сторону.       Я ее знаю. По всему ее виду ясно - она не раздражена. Скорее наоборот – ее захватил азарт. Малой ей явно понравился. Но спуску она не дает никому.       - Так, Ромео и Джульетта, - это к нам с Анькой, - вы почему еще здесь? Не устали? Домой не хочется? Так я вам сейчас быстро занятие найду. Еще один звук и будете мне до утра каскады крутить...       Строим постные мины и изображаем смирение…       На завтра Нинель назначает Андрею с утра хореографию вместе со всеми, а потом на льду прыжки индивидуально с Мураковым. Это значит, что он принят. Держись, парень. Посмотрим, на долго ли тебя хватит.       Ускользаем с Анькой с глаз долой, чтобы и правда чего-то нам не придумали. Выскакиваем на мороз. Заказываю по телефону такси.       - Москва-сити, башня Санкт-Петербург… - диктую я адрес.       Аня прижимается ко мне и вздыхает.       - Меня мама убьет, - произносит она, утирая носик, - второй день дома не ночую…       - Можем поехать к вам, - хитро прищуриваюсь. – Посмотрим телек, пообщаемся…Что у вас там сегодня на ужин?       - Обойдешься, - Анька тычет в меня кулачком.       В теплой машине, на заднем сидении, Аня тут же начинает дремать.       - Не спи, - шепчу ей я, - у меня на тебя грандиозные планы.       Она пристраивает головку у меня на груди.       Я чуточку, - бормочет она, - а ты пока закажи сушки…       Суши – это единственное, что мы можем себе позволить поесть вечером…              Первой ушла Катя Асторная. И сказать, что это был шок для всех нас – это не сказать ничего. Было межсезонье. Спокойная и тихая пора, когда завершены все самые главные старты, достигнуты ожидаемые, ну или не очень ожидаемые результаты, сделаны соответствующие выводы и начинается усиленная работа по подготовке новых программ. В ближайшей перспективе этапы мирового Гран При, на который ездят все призеры и рейтинговики, потом, традиционно под Новый год, чемпионат страны, а дальше, снова, Европа, мир. Ну и между ними олимпиада, раз в четыре года.       Катюха всегда говорила, что имеет серьезные амбиции не только на мировых чемпионатах, но, и на олимпиаду в Корее. Но увы, ее результаты свидетельствовали об обратном. На юниорском чемпионате она победила только раз, после чего дважды была второй, уступив сначала Ане, а на следующий год – Тане. Перейдя во взрослое катание все осталось как прежде, если не хуже, потому что помимо постоянно всех перепрыгивавшей Таньки на взрослом пьедестале царила ученица «Профессора» Федина, умница-красавица Лиза Камышинская, и уступать его без боя не собиралась. Тем не менее, однажды Кате все же улыбнулась удача, и на очередном европейском чемпионате она стала первой, обыграв всех своих соперниц.       Я не знаю точно, что там случилось, и какие финальные триггеры были нажаты и кем, но буквально за три дня до закрытия трансферов, когда уже фактически все было решено и договорено, Катя заявила, что уходит. Заявила и ушла. Тренироваться к Жене Шиповенко. Произошло все как-то в одночасье. Ее просто раз – и не стало. Вчера, вроде бы еще была, каталась, прыгала, смеялась, выслушивала нагоняи от тренеров, а сегодня ее просто нет. Ну и вообразите себе, что творилось в душе у Нинель, когда не самый плохой твой спортсмен от тебя уходит, и главное к кому…       Тот год вообще выдался у нас достаточно нервным. Накануне австралийского этапа юниорской серии Гран При Аня очень неудачно прыгнула на тренировке и сломала лодыжку. И всем стало ясно, что этот сезон для нее окончен, потому что ногу ей придется долго и основательно лечить, чтобы вообще иметь хоть какой-то шанс снова надеть коньки. Всем… Кроме самой Ани. Мужественно, глотая слезы и скуля, она каждый день находила в себе силы вставать, сначала на костыли, потом на один левый конек и продолжать тренировки. Артур устраивал ей ОФП на дому, Артем Розин учил заново скользить на льду в «Зеркальном». Танька, как с родной сестрой, возилась с ней все свободное время, уговорив пожить в новом доме ее родителей, где воздух, много места и почти нет лестниц… И что вы думаете… Уже через четыре месяца Аня вышла на юниорское первенство. И отработала две программы. С далеко не чемпионским контентом и тринадцатым местом в результате. Но… Если вспомнить, что несколько месяцев назад она вообще не могла ходить… А потом был кубок России. На котором снова все сложилось не лучшим образом. Но ни плохое самочувствие, ни жуткие боли в ноге и спине не помешали Анечке докатать и этот старт до конца. И получить свои законные высшие баллы и первое место. Тем не менее, эта проклятая травма все же не позволила ей в том сезоне перейти во взрослый статус, задержав ее в юниорах минимум на один лишний год.       Ну а в самый разгар сезона, буквально накануне отборочного чемпионата России, сюрприз всем преподнесла Валя, заявив о своем переходе в группу Шиповенко. Этот удар был серьезнее… И не смотря на то, что трансферы в середине сезона запрещены, никто удержать ее не смог – формально оставаясь в «Зеркальном», она начала работать с Женей.       Ответом на недоумение и непонимание таких поступков членов нашей в общем-то дружной и слаженной команды стал уход к тому же самому Жене Шиповенко нашего тогдашнего второго хореографа Артема Розина. С этого момента все стало примерно проясняться. Дело в том, что в последнем сезоне так получилось, что Артур с Артемом поделили между собой спортсменов. Артуру достался я, досталась Танька, ну и Аня, в качестве недвижимости. Артем взял себе Катю с Валей. Хореограф он был неплохой, профессионал и результат показывал. Но типом, что называется, был мутным, как ведро помоев. Что он там себе нафантазировал, чем его обаял Женя и главное, что он там наобещал Катьке с Валькой я понятия не имею. Но в результате, с его уходом, картинка обрела целостность. Все то, что он делал в «Зеркальном» у Нинель, он продолжал делать у Шиповенко. С теми же самыми спортсменами. Да вот только без прежних результатов.       Ну а Нинель, оставшись вместо четырех перспективных фигуристок с полутора, спокойно продолжала работать, храня гробовое молчание. И преспокойненько вывела Таньку сначала на второе место на взрослой Европе, потом снова на второе место, но уже чемпионата мира. И вот в очередном сезоне Таня уже представляла из себя вполне серьезного кандидата на то, чтобы побороться за золото на всех предстоящих стартах…              - Что для тебя сделать?       - Ничего… Просто будь рядышком.       Обнимаю ее горячее тело, прижимаю к себе, целую ушко, щечку, шейку.       - Ай, щекотно, - смеется она, уворачиваясь.       «Хоть бы эта ночь никогда не кончалась», - малодушно думаю я.       Но Аня, словно читает мои мысли.       - Я никуда не сбегу, Серенький, - она гладит меня по щеке и проводит кончиком языка по моей руке. – До завтрашнего утра я вся твоя…        - А потом?       - А что потом? – хитро щурится она.       - Потом сбежишь?       - Посмотрим…       Я наслаждаюсь ее теплом, мягкостью и ароматом ее волос.       И понимаю, что в ее словах нет и тени шутки.       Хоть бы эта ночь никогда не кончалась…              Масяня, к сожалению, не забыл того, что обещала ему Нинель, и однажды, после утренней тренировки, явился по наши души. Включив на полную катушку все свое обаяние, он мелким бесом рассыпался перед девчонками, облапал и обтискал их за плечики и бочка, и завлек, таки, в свои сети. Смиряюсь с судьбой и понуро плетусь за ними в наш конференц-зал.       Сидим. Смотрим друг на друга. Масяня на сцене, мы втроем – на зрительских местах.       - Ну что, начнем, наверное, с девушек, да?       Анька с Танькой хихикают и переглядываются. Макс с ухмылкой за ними наблюдает.       - Давайте, решите между собой кто будет первой…       Девки смотрят друг на дружку, на меня. Танька пожимает плечами.       - Ну давайте я.       - Давайте. Иди, Таня, сюда.       Макс хлопает рукой по установленному рядом с его местом креслу. Таня усаживается, свободно откинувшись на спинку и распустив по плечам свои рыжие кудри.       - Волнение имеется? - интересуется Масяня.       - Не-а.       - Что делать нужно знаешь?       - Ага.       - Ну, тогда начали…       У Макса в Ютюбе есть канал, на котором он размещает небольшие такие ролики о своей жизни, о своей семье, а иногда и о своих коллегах, о нас, то есть. Делает он это оригинально, в режиме вопрос-ответ. За девяносто секунд нужно ответить на максимальное количество вопросов, которые Максим тебе задаст. Темы – самые разнообразные, от любимого цвета до самого незабываемого эротического переживания. Наверное, это кому-то интересно смотреть, я не знаю. Нас же всех Масяня просто задолбал своими попытками затащить на свой канал. Естественно, такие монстры как Нинель или Мураков ему не по зубам – его просто посылают – зато на таких как мы он отыгрывается, подавляя авторитетом. Утешает то, что больше одного раза любой из нас ему вряд ли будет интересен…       - Здравствуйте, я Максим Таранов, и вы смотрите программу «Девяносто секунд - челендж», - вещает в камеру Масяня. – Сегодня у нас в гостях известная фигуристка, серебряный призер чемпионатов Европы и мира Татьяна Шахова. Привет!       - Привет, - Танька ослепительно улыбается в камеру.       - Как дела?       - Классно!       - Отлично. Начнем?       - Ага.       - Погнали…       Я смотрю на то, как Танька держится перед камерой, как реагирует на вопросы Максима, как говорит. И мне очень нравится то, что я вижу. Молодец. Ей явно по кайфу происходящее, и она не стесняется… Мы все, в какой-то момент перестаем стесняться камер и журналистов, раздавая десятки интервью направо и налево, но одно дело журналист, которого ты видишь в первый и последний раз и забываешь через минуту. А тут с тобой на камеру говорит человек, которого ты знаешь всю жизнь. Мало того, которым когда-то восхищался как спортсменом, за которого болел. Тем сложнее не растеряться…       - Какое твое любимое блюдо?       - Пельмени!       - Да ладно, - удивленно поднимает брови Масяня. - Сколько ж ты их ешь, одну в месяц?       - Вообще не ем, - вздыхает Танька. - Но люблю…       - Ну хорошо. А из доступной… вернее, разрешенной еды?       - Суши. С угрем, - Танька мечтательно закатывает глаза. – Обожаю.       - А самое романтичное место, где ты их ела?       - Токио…       Да-да, помню-помню… Это был ее первый Гран При, еще за юниорскую сборную. Да и вообще первый международный турнир в жизни. Нинель тогда всем нам устроила организованный поход в настоящую японскую сушию. И потратила там баснословную по тем временам сумму, чтобы каждый из нас мог попробовать то, что хотел. Тогда нас еще было пятеро, и это была ШКОЛА…       - Любимый актер?       - Э-э-э… Актрису можно?       - Давай.       - Эмма Стоун.       - Ну конечно, - кивает Макс, - твоя любимая «Круэлла»…       - Да.       - А любимый фигурист?       Танька на мгновение замирает, потом хихикает в кулачок и косит глазками в мою сторону.       - Тони Чанг, конечно же.       - А из отечественных? - не отстает от нее Масяня.       Но она уже полностью владеет собой и нагло окатывает его одним из своих развратных взглядов.       - Вы…       У Макса горят уши и щеки. Но он героически успевает задать еще пару нейтральных вопросов. После чего Танька радостно перепархивает на свое место, уступая кресло Ане.       Какие же они обе разные… Казалось бы, всю жизнь вместе, тренировки с утра до ночи, стопроцентная мотивация на достижение успеха. Если верить тому, что пишут о нас некоторые издания, здесь в «Зеркальном» функционирует некая фабрика по производству прыгающих роботов, корпорация монстров на льду… Но при этом, все мы совершенно не похожи друг на друга.       Аня грациозно присаживается на край кресла и, выдерживая осанку, складывает руки на коленях. Перед съемкой она успела переодеться и распустить из тугой косы свои длиннющие до пояса темные волосы. Выглядит потрясающе. И знает это…       - Ну просто леди-совершенство, - мурлычет Масяня, не сводя с нее взгляда. – Ах какое блаженство, знать, что ты совершенство, знать, что ты – идеал. Тебе часто говорят, что ты – совершенство, Аня?       Она обалдевшими глазами смотрит на него, не ожидая такой решительной атаки.       - Кто последний раз тебе это говорил, и когда? - не унимается Макс.       Анька не краснеет. Но вполне артистично изображает смущение, пряча лицо в ладонях.       - Тебе часто делают комплименты? Мужчины, - продолжает накачивать ее Максим. – Какие мужчины тебя вообще интересуют?       - Да что же это такое, - умоляюще смотрит она на Макса. - Куда я попала? Ужас, у меня сердце бьется и руки трясутся…       - Да нормально все… - Макс смеется, забавляясь ее реакцией.       - Я на соревнованиях меньше нервничаю, чем здесь, - она очень естественно надувает губки и смущенно опускает глаза. - Отпустите меня, пожалуйста…       - Э, нет. Раз попалась, значит попалась, - Таранов решительно отметает все Анины попытки сбежать…       Интересно, он правда принял это все за чистую монету?       - Здравствуйте, я Максим Таранов, и вы смотрите программу «Девяносто секунд - челендж», - снова начинает Масяня. – И сегодня у нас новый гость. Точнее гостья. Совершенство нашего фигурного катания, Аня Озерова…       Анька держится перед камерой как актриса. Вообще не напрягаясь.       - Чем ты занималась вчера после тренировки?       - Спать легла… - на щеках наконец-то проступил румянец. Или мне это показалось?       - Идеальный завтрак для тебя это..?       - Сырники…       Хм… Я этого не знал. Мы никогда не завтракали вместе… Все еще… Ни разу.       - Кошки или собаки?       Она не колеблется.       - И кошки, и собаки.       - Запад или Восток.       - Восток, - с той же решительностью.       Максим больше не провоцирует ее, и Аня отвечает спокойно и расслабленно.       - Чанг или Ханю?       - Э-э-э… Не знаю. И Чанг, и Ханю, наверное…       - Может быть Ланской? – хитро щурится Масяня.       - О, да, - ничуть не смущается Аня, - Сережа самый лучший.       Чувствую, как заливаются краской мои щеки и уши.       - Кто для тебя икона стиля?       - Э-э-э, - она задумывается на несколько секунд. – Нинель Вахтанговна…       Молодец… Лесть в нашем отряде, правда, не котируется, но и не запрещена, уж точно.       Расточив еще с десяток комплиментов и так и не добившись от нее смущения, Масяня отпускает Аню и машет рукой мне.       - Захады, дарагой…        Спускаюсь к нему. По дороге успеваю приобнять Аню, легонько чмокнуть ее в щечку и шепнуть на ушко:       - Совершенство…       И вот тут-то она краснеет по-настоящему.       Наверное, имеет значение не только сам комплимент, но и кто его говорит? Эх, Масяня, если бы ты только мог догадываться…       Сажусь в кресло.       - Э, нет, Валет, так ты мне всю картинку испортишь, - Масяня протестующе машет рукой, подзывая свою ассистентку. – Вон перед тобой какие две принцессы здесь сидели – глаз не отвести. А ты на что похож? Ну-ка, приведите его в порядок…       С меня стаскивают мою бандану, пудрят лицо и тщательно причесывают. Чувствую себя реально как кукла Барби.       - Ну, вот это другое дело, - кивает Макс, когда мой вид обретает в его глазах презентабельность. – Теперь хоть под венец…       - Совершенство? – ехидно интересуюсь я.       Девчонки хихикают…       - Здравствуйте, я Максим Таранов, и вы смотрите программу «Девяносто секунд - челендж», - снова заводит свою волынку Масяня. – Сегодня у нас очень интересный гость, чемпион Европы, чемпион мира в мужском одиночном катании Сергей Ланской. Привет!       - Здравствуйте.       - У нас девяносто секунд. За это время я должен задать тебе максимальное количество вопросов, а ты на них не задумываясь ответить. Понятно?       - Понятно.       - Тогда погнали… Итак, - он смотрит в телефон, - Твое идеальное утро?       - Сегодняшнее…       - Книга, которую ты сейчас читаешь?       - Прощай оружие, Хемингуэй…       - Ого!.. Лондон или Париж?       - Лондон…       - Коньяк или виски?.. – ухмыляется.       - Ни то, ни другое. Минералка.       - Хорошо… Тройной аксель или четверной лутц?       - Лутц, конечно же.       - Почему «конечно же»? – передразнивает меня Макс       - Потому что дороже стоит, - пожимаю плечами я.       - Логично. Мерседес или БМВ?       - Э-э-э… Не знаю. Все равно…       У меня нет прав, я не умею водить машину и совершенно равнодушен к этим дорогим игрушкам взрослых мальчиков.       - Такси! – нахожу ответ я до того, как он задаст следующий вопрос.       - Пойдет… Э-э-э… Карен Чен или Вакаба Хигучи?       - Пусть будет Карен Чен…       - Шахова или Озерова.       Провокация не удалась, потому что Аня своим ответом уже смела все мои сомнения.       - Анечка самая лучшая, - повторяю ее интонациями. – Аня Озерова.       - Кто самый последний звонил тебе по телефону перед нашей программой?       Максим видел, как я разговаривал в коридоре, когда мы к нему шли. Вот же, любопытный…       - Э-э-э… Я должен отвечать?       - Да, это условие…       - Ну хорошо. Мой тренер.       Действительно, мне звонила Нинель узнать, собираюсь ли я вечером домой…       - Правда ли, что ты придумал прозвища почти всем здесь в «Зеркальном»?       - Э-э-э… не выдерживаю, смеюсь. – Да, правда.       Это действительно так. С моей легкой руки некоторых теперь даже не помнят, как звать по имени – только прозвище. Но я стараюсь никогда никого не обижать, честно…       - Исландия или Дубай?       - Исландия…       - За что ты НЕ любишь фигурное катание?       - Э-э-э… - я слегка обескуражен. – НЕ люблю?       - Да, за что ты НЕ любишь…       Идиотский вопрос. Как можно не любить то, чем живешь и с удовольствием занимаешься с раннего детства?       - Холодно, - нахожу-таки правдоподобный ответ я. – И падать больно…       Это правда… Иногда, в сотый раз поднимаясь с проклятого льда, так хочется все это бросить…       - Мороженное или бисквит?       - Да пофиг, я не ем ни то, ни другое.       - Английский или французский?       - Э-э… Оба. Но оба плохо, к сожалению…       - Как зовут твою маму?       Смотрю ему прямо в глаза. Он может быть одним из немногих, кто знает… То есть, одним из ближайших друзей… Но тогда, зачем так провоцировать?..       - Антонина Ланская, - дословно цитирую запись в моем свидетельстве о рождении.       - Привет ей огромный и здравия от всех нас, - лыбится Масяня.       Да или нет? Вот это уже интересно, нужно будет поговорить с Нинель…       - Спасибо…       - Твое любимое место в Москве?       - Хм-м… «Зеркальный»… Я здесь вырос…       - А самая комфортная страна или город для выступлений?       - Э-э-э… - перед глазами проносится калейдоскоп воспоминаний…       И все же… И все же… Тогда мы еще были вместе… Мы были детьми… И были по-своему счастливы…       - Япония… - вздыхаю.       - Окей. Правда ли…       Звук гонга прерывает его на полуслове. Отведенные девяносто секунд закончились.       - Пр-р-равда ли, что ты не угадаешь, на сколько вопросов ты ответил, - усмехается Макс.       - Не знаю… Штук двадцать, - наобум говорю я.       - Восемнадцать, - кивает Масяня. – Не угадал. С нами был Сергей Ланской. Спасибо!       Выныриваю из-под яркого света, подальше, в тень…       - Ну что, Таранов, довольна твоя душенька?       Никто не заметил, как и когда она вошла. На ней спортивный костюм и коньки через плечо – явно шла на обед после утренней тренировки. И зашла послушать, что мы тут чешем языками…       - Нинель Вахтанговна, царица, королева, - расстилается перед нею Масяня, - не желаете ли сами, так сказать…       - Не желаю… Нам бы поговорить, Максим Леонидович…       - Э-э-э… К услугам вашим…       Тихонько, по стеночке, гуськом уползаем вон, подальше от пытливых взглядов и неожиданных вопросов.       И вообще… Нужно в душ, переодеться, успеть поесть и, если повезет, полчаса поспать.       У меня сегодня, вместо отменившихся танцев, снова хореография у Железняка. А я не хочу больше в планку…              Вечером, напрыгавшись и накрутившись под заводные Лешины ритмы, выкатываюсь часок-полтора поработать на льду. Плана, как такового, у меня нет – с Артуром мы постановку закончили, и он мне ничего не назначал, дядя Ваня гоняет «мальков» на «удочке» и ему точно не до меня… Еду проситься к Нинель на что угодно, что там у нее сейчас, чтобы просто не тыняться без дела.       Уже издалека понимаю, что будет весело.       - Докручивай. Докручивай, кому говорю!.. Резче. Ну что ты спишь? Руки держи. Так. Выезжай. Быстрее, скорость где? И-и… Ну куда?.. Опять двадцать пять. Одно и то же. Тебе не надоело? Мне – так очень надоело… Вставай, чего расселась?       Знакомая маленькая фигурка, кряхтя, поднимается со льда, потирая ушибленные места. Подбородок дрожит, губы сжаты, но держится молодцом. К сожалению, не долго.       Поворот головы – длинный черный локон выбился из тугой гульки на макушке и смешно вьется возле шеи – она видит меня, наши взгляды встречаются.       Все пропало. Весь педагогический подход можно нести на помойку. Потому что ребенок понял, что сейчас его пожалеют…       - Се-се-сере-жка-а-а!.. – заикаясь произносит Фиона и, мелкими шажками, бросается в мою сторону.       Еще не доехав она дает волю чувствам боли и обиды на мать – ревет в три ручья, размазывая слезы по щекам.       Подхватываю ее на руки, кручусь на месте, как в танцевальной поддержке.       - Фиша-Фиша-Фишечка… - шепчу.       - Ну все, - вздыхает Нинель, - скорая помощь приехала. Заканчиваем тренировку.       Кручусь с Фионой на руках, нашептывая ей на ухо какую-то смешную ерунду. Если травма не серьезная, то боль должна быстро пройти, а слезы обиды – высохнуть. Так и происходит.       - Ну, что там у тебя не получается, – ставлю ее обратно на лед, - показывай.       - Тулуп не получается прыгнуть, - снова надувается Фиона.       - Тройной тулу-уп, - с уважением тяну я. – Ну, так это же не так уж и просто…       - Не, - мотает головой мелкая, - двойной. - Double toe loop, - уточняет она на всякий случай.       Но я уже все понял. Исподтишка бросаю взгляд на Нинель.       Если ребенок в двенадцать лет не способен стабильно выполнять такие базовые вещи, то здесь уже проблема не в усидчивости, и даже не в способностях тренера. Здесь вопрос профпригодности.       - Все равно, - с умным видом смотрю на Фиону. – Это сложный прыжок. Его нужно много и постоянно тренировать. Вот я его давно не прыгал – тоже могу не сделать.       - Сделай, сделай, - веселится Фиона, поддразнивая меня.       Вижу, что плохое настроение с нее как ветром сдуло. Нинель тоже перестала хмурится.       - Ну ладно, я попробую, – соглашаюсь. Но если что – понесешь меня домой.       Отъезжаю на пару метров и с места, без разгона, прыгаю двойной тулуп, нарочно поскальзываюсь и картинно шлепаюсь на задницу.       - Ай как больно! – скривившись ною я.       Фиона заливается от хохота, прекрасно понимая, что я валяю дурака. Нинель тоже улыбается, подъезжает к ней и, обнимая, прижимает к себе.       - Коровка моя! – она шлепает Фиону по аккуратной круглой попке и бросает на меня вопросительный взгляд.       Я развожу руками и грустно качаю головой.       - Давай попробуем, пойдем в танцы, Фи. Чего такого-то? – Нинель гладит ее по голове. - Красиво, изящно, прыжков нет…       - Не хочу в танцы! – кривится малая, - хочу сингл…       - Дались тебе эти одиночники… - Нинель спокойна, этот разговор возникает явно не впервые. – Ты считаешь, что танцоры менее счастливые люди? Я каталась в одиночном, потом каталась в танцах. Я че, какая-то не такая?..       Я не успеваю сдержать ехидную ухмылку, и Нинель ее замечает.       - Да, ни там, ни там я ничего не добилась, - вздыхает она, качая головой и строя мне «глазки», но зато…       - Зато мама стала великим тренером, - елейным тоном заканчиваю за нее я.       - Ну, может быть не великим, - она пожимает плечами, - но и не самым плохим…       Она поворачивает дочку к себе и смотрит ей в глаза.       - Так что, девица-красавица, попробуем танцы?       Фиона дует губы и косится в мою сторону. Я, все еще сидя на льду, интенсивно трясу головой.       Ребенок шмыгает носом, вытирает оставшиеся на щеках слезы и, наконец, кивает.       - Попробуем…       Они едут вдвоем к бортику, как есть в обнимку, одна уменьшенная копия другой. Но Нинель не была бы великим тренером, если бы позволяла сантиментам хотя бы на секунду отвлечь ее от работы.       - Так, Ланской, чего расселся? – легкий поворот головы, улыбка кончиками губ. – Или каскады в произвольной у нас уже идеальные все? Давай-ка…       - Да, Нинель Вахтанговна, - подскакиваю, отряхивая снег с бедер.       Хихикая про себя, еду выполнять задание…              Единственный выходной день, который можно было бы провести за чтением умной книжки, бездельно валяясь на диване или, как минимум, выспавшись, пришлось потратить на Авербаума с его «Ледниковым периодом». Давняя дружба и периодически оказываемые друг другу взаимные знаки внимания имели для Нинель большое значение. Аверу она отказала бы лишь по очень серьезной причине. А Семен, зная это, никогда не предложил бы ей чего-нибудь неприемлемого. Между прочим, когда-то, очень давно, они даже катались вместе в паре. Но это было еще до его олимпийских побед, до ее отъезда в Америку, и до моего рождения.       Подкатываем к «Лужникам», по дороге подхватив Аню. Заезжаем на парковку и видим машину Таниного папы. Значит все в сборе. Авер отдельно попросил, чтобы Нинель привезла с собой нас троих. В качестве дрессированных мартышек – хоть какого-то развлечения для ошалевших от непривычных для них нагрузок звездных участников. Ну ладно… В конце концов, через неделю стартуют наши собственные соревнования – чемпионат России – так что развеяться и потусить в компании новых лиц не помешает и нам.       Лед здесь меньше привычного нам, стандартного – наверное так достигается эффект большей скорости для непрофессионалов, не знаю. Нинель сразу же уводят готовиться к съемке. Я, недолго думая, натягиваю коньки.       - Посиди, - девчонки льнут ко мне с двух сторон, - не накатался что ли?       - Так, не мешайте веселиться, - решительно затягиваю шнуровку. – Когда еще я почувствую себя звездой, как не на деревенском катке.       Барышни хохочут, а я выпрямляюсь и топаю в сторону бортика.       На льду три пары в одинаковых костюмах олимпийской сборной вытворяют что-то маловразумительное. Периодически кто-то из них падает, поскальзываясь на ровном месте, или повисает мешком на своем партнере. Ну, такое… По телевизору это все выглядит как-то бодрее. А здесь… Ну точно залитый из шланга каток в каком-нибудь Болшево…       Выезжаю на лед и, небыстро, начинаю раскатку беговыми. Помню о том, что этот каток почти вдвое меньше привычного для меня, поэтому не разгоняюсь.       Ползающие по кругу пары оживляются, начиная поглядывать в мою сторону. Эпатировать публику нужно сразу, учила меня в свое время Нинель, потому что всегда лучше всего запоминается момент знакомства и момент расставания. Ну, значит, так и поступим…       Выйдя на дугу назад-наружу, еду на наружном правом ребре. Приседаю. Толкаюсь. Одновременно резко вонзаю зубец левого конька в лед и добавляю ускорения. Взлетаю под небольшим углом к поверхности, вскидываю руки вверх и кручусь винтом – раз-два-три… Приземляюсь на правую ногу, назад на наружное ребро. Выезжаю, эффектно расправив руки и тут же выкручиваюсь в кораблик. Можно было бы и кантилевер загнуть… Но, хватит и этого. Тройной тулуп со сложным выходом – выглядит эффектно, выполняется легко, стоит – дешево. Все как я люблю.       В рядах катающихся небольшое замешательство. Слышны какие-то возгласы и хлопки в ладоши. Краем глаза вижу, что девчонки на трибуне веселятся от души. Еду знакомиться…       Пока они подкатываются друг к дружке, успеваю нарезать вокруг них пару кругов, как овчарка вокруг стада.       - Ну, вот, спрашивается, кто это еще может быть? - слышу знакомы ехидный голос.       Торможу напротив них, взрезая лезвиями лед.       Из шестерых – трое старых знакомцев. Все их знают, как «Сочинскую банду», участники нашей олимпийской команды, так феерично победившей на последней олимпиаде. Команды, членом которой вполне мог быть и я, если бы не болезненные амбиции все того же Жени Шиповенко…       Милые улыбающиеся рожи. Сашка Эненберг, Димка Савельев, танцор, и его партнерша, такая вся ух - ладненькая, хорошенькая - Лена Бодрова. Наши олимпийские чемпионы…       Жму протянутые руки парней и с наслаждением тону в объятьях Лены. Даже под спортивной курткой ощущаю все ее восхитительные выпуклости и изгибы.       - Ой-ой, - смеется Ленка, - а Ланской все такой же. Как меня видит, так сразу и готов.       Заливаюсь краской и выскальзываю из ее цепких ручек. Ленка старше меня на три года. Встречались мы в основном на сборах и на соревнованиях, компании у нас, как правило, были разные. Но в ее присутствии у меня всегда дух захватывало. Не знаю, могло бы это хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь закончится – у меня так и не хватило смелости даже намекнуть Ленке на свой интерес. А она, ты видишь, все, оказывается понимала.       Давлю смущение сарказмом.       - Всегда готов, - показываю рукой неприличный жест, чем вызываю припадок непристойного хохота.       Рядом с Ленкой высокий парень, бородатый, кажется какой-то актер. Держится за нее как за столб. Явно коньки – это не его. Но мучается мужественно. И Ленка его тягает достаточно профессионально – по телеку, во всяком случае, его корявость удачно скрывается. Под ручку с Сашкой – симпатичная кудрявая рыжуха, маленькая и стройная, вполне нашего фасона. А рядом с Димкой рослая девица со знакомым лицом – но вспомнить, кто это у меня не получается.       - Это Степан, - тычет Димка в бородатого, - это Яна, - кивает на кудряшку, а это – Олечка.       Олечку Димка ласково гладит по плечу, от чего та млеет и тает.       Что за Олечка, откуда я ее знаю?.. А ведь видел раньше, сто процентов…       - Ну а это, - Ленка делает широкий жест в мою сторону, - чемпион всего чего только можно, красавчик и моя детская любовь – Сережка Ланской.       - Всего, кроме олимпиады, - расшаркиваюсь.       - Ой, подумаешь, - машет рукой Эненберг. – Каких-то полтора года и будет тебе олимпиада…       - Скажите, - подает голос рыжая, - а вот это вот, то, что вы сейчас прыгнули…       - Тройной тулуп, – подсказывает Саня.       - Да… Тройной тулуп… Этому долго учатся?       Смотрю на нее с грустью.       - Недолго, - говорю. – Года два…       - Ого!       - Это если уже двойной освоил, каждый день тренировки по шесть часов, тренер хороший и желание присутствует.       - Ничего себе!       - Как есть – развожу руками.       - Так, что тут за митинг? – от дальнего края льда к нам спешит невысокая, плотная фигура. - Больше двух не собираться, Добрый вечер, я – диспетчер…       Он лихо скручивает тройку и беговыми объезжает нас по кругу. Длинные светлые волосы, тонкие усики, бородка клинышком – эдакий Портосик на стероидах.       - А-а, легок на помине, - он резко тормозит, подлетая вплотную ко мне. – Где Валет, там веселье, позерство, гулянка и дамы. Привет…       Он резко вытягивает руку, почти касаясь меня, от чего я непроизвольно напрягаю пресс.       - Здравствуйте, Максим Евгеньевич.       - Молодец, помнишь, как обращаться к старослужащим, - скалится Максим. – А где твоя свита?       Молча киваю на веселящихся на трибунах Таньку с Анькой.       - Ну вот, - удовлетворенно кивает Максим, - что я говорил…       Макс Денков – один из легендарных спортсменов прошлого. Танцевал еще во времена Нинель и Авербаума. Даже Масяня, уж на что циник и хохмач, и тот отзывается о нем уважительно. Не случайно же Авер пригласил именно Макса в качестве второго тренера на это свое шоу.        - В общем так, - командует Денков, - шоу одиночников на этом заканчивается, Валет удаляется к своим дамам, а нам с вами еще работать и работать. Прошу.       И он, как заправский регулировщик, указывает одновременно одной рукой мне – на трибуны, а ребятам, другой, – на лед.       Беспрекословно выполняю указание. Не имею привычки перечить тренерам…       Полчаса сидим рядышком, согревая друг дружку, и смотрим, как Макс возится с тремя парами одновременно.       - Оля, тяни ногу. Ногу тяни, я тебе сказал… Спину ровно. Так. Пошла, пошла. Дима подстраховывай ее… Руку вытянула… Не эту… Прогнись, прогнись сильнее, ну что ты как доска… Задницу свою подбери… Разверни бедро… Вот так. Еще раз давайте…       - Яна… Хорошо… Не убегай от него… Я понимаю, что можешь, но здесь держи его за руку, поняла? Да. Здесь беговые сделайте, там тройки и заходишь в поддержку. Ага. Давайте…       - Степа, отпусти Лену. Отпусти ты ее, ну что ты на ней висишь, как сопля. Аккуратнее в повороте, вот так… Ногами перебирай, не топчись… Вот… Беговые, раз, два, три… Развернулись. Лена подстраховывай… Осторожно!.. Бли-и-ин!.. Ленка не ушиблась?.. Степа поднимайся, чего сидишь? Плохо все! Лажаете все время на одном и том же месте. Давайте заново…       Мне почему-то вспомнилась Катя…              Мы дружили. Были влюблены? Пожалуй, да. Искренняя детская привязанность друг к другу, мгновенно вспыхнувшая, и, впоследствии, также быстро сошедшая на нет. Может быть, потому что мы были одногодками. Возможно, от невыносимого и безысходного одиночества. А скорее всего – потому что мы были первыми. Юлька не в счет. Во-первых, она старше, а во-вторых Нинель работала с ней по индивидуальной программе. На нас же с Катькой впервые начали отрабатывать групповой подход.       Мы постоянно были вместе – на льду, на ОФП, на хореографии у Артема, потом у Железняка. Леша даже поставил Катьке одну или две программы, пока этим не стал единолично заниматься Артур Маркович. Вспоминая ее, мне все время хочется сказать слово «очень».       Очень красивая – сероглазая блондинка, высокая, но не дылда, стройная, гибкая, прыгучая.       Очень умная – в пятнадцать лет она уже свободно чесала по-английски и могла поддержать разговор на любую светскую тему. Ее любили звать на интервью и восхищаться, какая она особенная.       Очень способная. Она, пожалуй, была самой талантливой из всех. Перспективной так уж точно. Во всяком случае, тройной аксель после двойного нее стал получаться раньше, чем у других. И стабильнее, что важно. Усидчивости ей не хватало, но это воспитывается. А при необходимости – вбивается.       И Нинель вбивала…       Столько времени и сил, сколько она тратила на Катьку, она не отдавала никому из нас. Когда уже подтянулись остальные девчонки, с нами постоянно занимались Артур с дядей Ваней, само собой, и Артем с Лешей. Но как правило, когда наша группа выкатывалась на тренировку, Нинель командовала «Катерина, ко мне иди!» и часами выезжала ее, как скаковую кобылку, доводя до изнеможения, а порой и до слез. И до первых мест на стартах.       Первый же свой юниорский чемпионат Катя выиграла легко и непринужденно, оставив далеко позади всех соперниц. Собрав с ней все возможные призы на Гран При и соревнованиях попроще, Нинель не стала ее притормаживать, и уже через год вытолкнула на отборочный чемпионат России, где Катя, с уже привычной легкостью, заняла третье место и отобралась в сборную. Потом было золото на Европе, бронза на мире… И ничто не предвещало беды.       И тут появилась Танька… А вместе с ней появились проблемы…       К тому времени, наша троица, Катя. Аня и я, уже носили прозвище «зеркалята» и были известны за пределами нашего спортивного комплекса не только своими стабильными успехами. Но и не-разлей-вода дружбой, которую нам тоже прививали наши опекуны. Держитесь друг за друга, говорили нам, чтобы в трудную минуту всегда можно было опереться на родное плечо, а не искать помощи на стороне. Как маленький пионерский отряд, мы дружили, вдвоем, на правах старших, опекая малявку Аню, которая хоть и была младше всего на два года, повадками и характером больше походила на маленького, беззащитного котенка, которого нужно было любить и оберегать. И все было хорошо, каждый вкалывал по своему направлению, выполняя нормативы, слушаясь тренеров и мечтая о грядущих победах. И тут появилось это рыжее чудо.       Нинель выцарапала ее в Рязани из какого-то богом забытого захолустья. И еще долго приглядывалась. Где-то на сезон она уговорила Танькиных родителей переехать в Москву и позаниматься у другого тренера, чтобы ей было комфортнее смотреть на нее со стороны и принимать решение. Наконец, в один прекрасный летний день блаженного межсезонья, нам представили нового участника нашей команды.       Поначалу все было спокойно. Рыжая хитрюга затаилась до поры до времени, вела себя тихо, явно приглядываясь и принюхиваясь. А потом решительно сделала ход.       Я не ищу ни оправданий, и не пытаюсь выглядеть лучше, чем я есть. То, что случилось, то случилось, и если есть в этом чья-то вина, то она, наверное, общая. А если заслуга, то тоже. Короче говоря, в один из вечеров у нас в "Зеркальном", когда по большей части народ уже разошелся отдыхать, а я, как всегда, тынялся по коридорам в ожидании Нинель, Танька подкараулила меня у атриума, поманила за собой и, захлопнув дверь, во всех красках дала понять, что жизнь на этом свете может быть гораздо веселее и приятнее, если мальчик с девочкой не только на льду катаются, но еще и трогают друг друга за все места, а также обнимаются, целуются и тискаются. Развращена она была абсолютно уже тогда, ни запретов, ни открытий для нее не существовало, из чего я уже потом сделал вывод, что кто-то ею в этом плане активно занимался в ее предыдущей жизни.       И что вы думаете? Мне понравилось. А что вы хотите? Рыжая, зеленоглазая, красивая, с обалденным телом и уже в свои пятнадцать лет вполне оформившаяся, Таня совершенно искренне доставляла мне весь спектр взрослых удовольствий, требуя взамен сущую безделицу, равно приятную, как ей, так и мне. И пошло-поехало.       Но ладно бы только я.       В своем желании безудержно веселиться и властвовать, Танька, однажды, втянула в наши игры Аню. Четырнадцать лет - это конечно не десять, но и не восемнадцать. Поначалу Анька была несколько ошарашена, и даже грозилась обо всем рассказать Нинель. Но коварная рыжая бестия ее каким-то образом уговорила. Потом уговорила еще раз. Потом еще. А потом уже и уговаривать не нужно было... Остальное можете додумать сами. Да и кое-что я вам и так уже рассказал раньше.       Вот так и образовалось наше трио малолеток, с вывернутой наизнанку моралью. Но при этом, никто из нас ни на секунду не забывал, для чего мы находимся в «Зеркальном». И работали мы честно и от души.       Нинель не ошиблась в Таньке. Прыгала она лучше всех девчонок вместе взятых. Правда, со всем остальным у нее были проблемы, порожденные ленью и нежеланием доводить до ума то, что ей казалось скучным и неинтересным. Тем не менее, квалификационный экзамен сначала на кандидата в мастера, а потом и на мастера спорта Таня сдала с легкостью.       И вот здесь-то она в открытую заявила о своих намерениях – стать первой. Во всем. Прежде всего, в глазах Нинель.       С нами уже была Валя Камиль-Татищева. Милая, тихая девочка. Очень хорошая спортсменка. Боец на льду. И совершенно бесхребетное и ведомое существо в обычной жизни. И это, скорее всего, явилось для нее удачей, нежели бедой, тот факт, что она первой попала под влияние Артема и Кати, и, соответственно, с определенного момента была настроена на уход от нас. Потому что перемани ее Танька в нашу компанию, я не знаю, чем бы дело закончилось. При всей своей кажущейся хрупкости, Аня у нас человек-кремень, как в работе, так и в наших развлечениях, и на ее молчание и лояльность всегда можно рассчитывать. Валька же - трепло и плакса. И от нее мы реально вынуждены были шифроваться, прячась как лесные партизаны по темным закоулкам «Зеркального».       Ну а с Катериной было и того проще. Танька ее ненавидела и боялась, как черт ладана. И сдыхаться неудобной конкурентки было ее навязчивой идеей и какой-то извращенной мечтой.       И эта ее мечта сбылась в прошлое межсезонье. Минус Катя… Потом минус Валя…       …Пятеро зеркалят пошли купаться в море,       Попались двое на приманку, и их осталось трое…       Но об этом я уже рассказывал.              - «Зеркальному» привет!       - Алексей Константинович!..       Анька с Танькой визжат как недорезанные поросята и, подхватившись, кидаются на шею к подошедшему к нам человеку, едва не сбивая его с ног.       - Тише, тише, козы-стрекозы, - смеется тот, едва успевая ухватиться за спинку ближайшего сидения.       Смотрю, улыбаюсь.       - Смешно тебе, Валет, - он кое-как освобождается от повисших на нем девчонок и облегченно плюхается рядом со мной. – Привет…       - Здравствуй, - вежливо пожимаю протянутую руку человека-легенды.       Леша Жигудин, Алексей Константинович для прочей мелюзги, в далеком прошлом олимпийский чемпион – одиночник, ученик самой Шубы, Татьяны Тихоновой. В настоящее время – известный ведущий, шоумен, бизнесмен и вообще, мэн во всем. Хотелось бы мне так выглядеть в сорок с гаком. Еще и катается до сих пор. И даже что-то там прыгает… Понятное дело, у Авера на шоу подвизался ведущим. Потому что чуйка у Леши на большие бабки – неизменная.       - Алексей Константинович, а расскажите…       - Алексей Константинович, а как там…       - Алексей Константинович, а…       Девчонки продолжают виться вокруг него, не давая вставить слова.       - Так, мухи, хватит жужжать, - прикрикивает наконец на них Леша, - дайте с человеком поговорить. Вон, ваша Арбузова на льду – идите просите Денкова, может он вам разрешит ее помучить…       Танька с Анькой, хохоча, срываются и бегут в сторону бортика.       Арбузова! Точно! А я-то все гадал, кто же это за Олечка, с которой катается Димка. Широко известная в не менее широких кругах тинейджеров, блогерша и певица Оля Арбузова. То-то я вижу, лицо знакомое. Ну, теперь девкам есть развлечение…       Леша скалится в ухмылке.       - Как ты их двоих выдерживаешь, Валет? Не тяжело ли?       - Как видишь, - пожимаю плечами я, - а что?       - А то ты, Серега, не понимаешь, что?       Леша смотрит на меня, склонив голову.       - Вся тусовка о вас троих судачит. Уже год поди. «Секс на льду», «Мемуары двух гейш», «Тройной флирт»… Не читал?       Поджимаю губы.       - Читал. Да мало ли что там всякие пишут…       Леша поводит бровью.       - Ну со мной-то, Валет, дурака не включай.       Вздыхаю и отвожу взгляд.       - Протекло где-то в «Зеркальном», - цежу сквозь зубы я. – Детки заигрались, а кто-то подсмотрел.       - Вот, - кивает он, - я именно об этом. А знаешь кто?       Качаю головой.       - Да кто угодно.       - Нет. Подумай.       - Ну правда, не знаю. Кто-то из сваливших. Артем, Катька… Валя…       Леша дважды отрицательно качает головой и один раз кивает.       - Да ладно, - не верю я.       - Не со зла, да по дурости, - вздыхает он. – Обидели вы девочку чем-то…       О том, что по интернету бродят различные непристойные статейки, обсасывающие личную жизнь спортсменов «Зеркального» я знал давно. И все знали. Относились, правда, по-разному. На откровенную чушь и нездоровые фантазии мы внимания не обращали, посмеиваясь над потугами хейтеров, но в последнее время стали появляться материалы уж очень напоминавшие грамотно слитый инсайд. Совсем уж откровенных подробностей там не было, но намеков – достаточно, чтобы сопоставить все имена и прийти к неоднозначным выводам. И я искренне был удивлен, что источником этого оказалась наша Валя… Бывшая наша… Но все же.       - Да не могла Валька… - не хочу верить я.       - Могла, Сережа, могла. Я сам слышал…       - Значит ей кто-то подсказал… Значит ее накрутили…       - Валет, ты даже на эшафоте будешь отстаивать честь предавшей тебя дамы, - смеется Жигудин.       Качаю головой. Неприятно все это. Не понятно… А главное, за что? С Валькой у нас никогда не было ни конкуренции, ни столкновений… Симпатии, правда, тоже не было.       - Мама знает? – как бы между прочим интересуется Леша.       Он из тех, кто посвящен. Он, и еще Тихонова. Но тут никак не скроешься, потому что роман с моим отцом у Нинель происходил буквально у них на глазах.       - Догадывается…       - И..?       - Ненавязчиво дала понять, что одну из них я должен оставить в покое. Так и сказала, кстати…       - И которую, - любопытствует он.       - Леша, отстань, а? И так теперь тошно…       Жигудин смеется, дружески хлопая меня по плечу.       Сидим. Смотрим как катаются на льду пары. Девчонки все же смогли уговорить Макса, и Оля Арбузова с дежурными улыбками позирует с ними для селфи.       - Леш, я хочу с Тихоновой повидаться, - говорю я. – Можно?       Не говоря ни слова, он достает телефон и тыкает пальцем по кнопкам.       - Алло, Татьяна Вячеславовна? Здравствуйте еще раз… - Леша улыбается, слушая, что говорит ему Тихонова. – Ну да... Ага… Тут одно юное дарование вас жаждет лицезреть… Ага… Молодое, да ранее… Он самый… Э-э-э… Даю…       Он протягивает мне телефон.       - Алло…       - Здравствуй, мой дорогой! - знакомый голос, высокий, задорный, не смотря на возраст.       - Здравствуйте, Татьяна Вячеславовна!..       - Что ж ты так редко про меня вспоминаешь, а? Совсем забыл, старая я для тебя стала, не интересная…       - Ну что вы, Татьяна Вячеславовна, - рассыпаюсь мелким бесом, - вот, как только из нашей крепости вырвался – сразу к вам, пока назад не упекли…       Тихонова смеется.       - Ладно, приходи в гримерку через пол часика, - милостиво позволяет она, - Леша покажет…       Она отключает телефон раньше, чем я успеваю ее поблагодарить.       Возвращаю трубку Леше.       - Через пол часа… - говорю.       Жигудин кивает. Вопросительно смотрит.       - Деньги есть?       - Не понял… - напрягаюсь я.       - Валет, спустись с зеркальных облаков…. У тебя полчаса чтобы найти в центре Москвы, в ноябре свежий, красивый и изысканный букет…       - Блин, точно… - хлопаю себя ладонью по лбу.       - А ты что думал, - хохочет Леша. – Ладно… Чтоб ты Серега, без меня делал…       Он снова тыкает пальцем в свой спасительный телефон…              Сидим с Анечкой вдвоем на трибунах. Смотрим шоу. Танька, вильнув рыжим хвостом, умчалась от нас в толпу своих поклонников и купается во всеобщем обожании. Ну и пускай. Нам хорошо вдвоем. Обнимаю мою феечку за талию, держу в руке ее теплую ладошку, нашептываю в розовое ушко всякие непристойные вещи, от которых она то изумленно на меня смотрит, то сдавленно хохочет в кулачок…       - Танька твоя – блядь. Но талантливая.       Тихонова величественно позволяет мне присесть на диван в своей гримерке. Материализовавшийся заклинаниями Леши Жигудина роскошный букет лилий пришелся ей по душе, и в настроении Шуба была благосклонном.       - Не нужен ты ей, - продолжает она безапелляционным тоном. – И она тебе нахер не упала… Что бы у вас там не происходило в вашем «Зеркальном» борделе.       Кроме пары общих вопросов «Как дела?» и «Как там мамочка твоя замечательная?», Тихонова сочла нужным заговорить со мной именно об этом.       - А вот Аню Озерову – люби. Крепко и сильно. Девочка без тебя зачахнет…       - Да ладно вам, Татьяна Вячеславовна, - пытаюсь возразить, - не такой уж я и замечательный…       - Да не о тебе речь, мальчик, - перебивает она, взмахом руки давая понять, что моего мнения вообще никто не спрашивает. – Девочка уж больно хорошая…       Она вперивает в меня взгляд своих немигающих глаз и улыбается улыбкой змеи.       - Обидишь – убью лично. Понял?..       На шоу угловатые буратины, поставленные в пару со спортсменами, порой, смотрятся даже почти неплохо. Умело скрытые недостатки и выставленные напоказ мизерные достоинства – заслуга хореографов и постановщиков. Тихонько веселимся с Анькой, отпуская нелестные комментарии по поводу катающихся. Между номерами Леша, с микрофоном и на коньках, хохмит в роли конферансье и подкалывает судей каверзными вопросами. В соведущих у него какая-то белобрысая девица, которую не знаю – наверное очередная звезда.       Судьи, пятеро, сидят рядком на небольшом возвышении. Шуба в центре. Нинель – по правую руку. Вообще не интересуюсь, о чем они там говорят и что делают.       Очередной номер программы, поставленный на приятную музыку и довольно миленько исполненный, настроил меня на романтический лад.       - Давай сбежим, - шепчу Ане, - все равно скука смертная…       - Ты что, неудобно… - пытается сопротивляться она.       - Да чушь собачья, - возмущаюсь, - здесь что, контрольный прокат? Кто на нас смотрит?       Аня вздыхает и нерешительно оглядывается по сторонам.       - Ну… Давай…       Ускользаем с трибун и весело бежим в гардероб. Нинель разозлится… Наверное. Но мне плевать…       Гуляем по набережной. Морозно. Кружится легкий снежок.       Обнимаю Аню и целую в замерзшие щеки.       - Сережка…       - Что?       Прижимаю ее к себе.       - Задушишь…       - Чтобы никому не досталась…       - Дурак…       Анька заливисто хохочет, выскальзывает из моих рук и отбегает на несколько шагов.       - Идем что-то съедим теплого, я замерзла, - кричит она.       - Что же мы можем съесть кроме чая? - смеясь, спрашиваю я.       - Чай, - она мечтательно закатывает глаза. – С заваркой!       Наш традиционный изысканный ужин…       Поздно вечером, напившись чаем и согрешив одним бубликом на двоих, бредем в по улицам куда глаза глядят. Останавливаемся. Обнимаю ее. Аня сразу же подставляет губки для поцелуя…       - Сладкая, - констатирую я.       - Как конфета? – уточняет она.       - Шоколадная…       - Ужас, - изображает отчаяние она. – Значит растолстела. Завтра не прыгну…       Машу рукой проезжающему мимо такси.       - Куда вам, молодые люди?       На удивление, таксист самый обычный русский.       - Москва-сити, - говорю я и вопросительно смотрю на Аню.       Она тихо смеется, прячет лицо в ладонях, кивает, отводя взгляд…       Едва переступив порог, решительно сбрасываю с нее шубку, выдергиваю из сапожек, путаясь в вязанных пуговицах, стягиваю шерстяное платье… Подхватываю на руки. Целую в губы, в шею, в плечи…       - Господи, Сережка…       - Что?.. Что?..       Она учащенно дышит.       - Я с тобой совсем уже… и стыд… и разум потеряла…       Аня обвивает мою шею руками, а я покрываю поцелуями ее лицо.       - Аннушка… - шепчу.       Она позволяет себя раздеть полностью. Цепкими пальчиками стаскивает с меня рубашку.       - Давай, как в детстве, - шепчет она возбужденно, - поиграй со мной… Поиграй…       Белая простынь… Ее прекрасное тело…. Я перед нею на коленях, и она, вцепившись руками в мои волосы, прижимает меня к себе. Целую ее бедра, плоский живот и влажную сладкую щелочку.       - Боже, как хорошо… - стонет она.       Никому тебя не отдам, моя феечка…              Нинель заявила Аню на взрослый чемпионат России. Наконец-то.       О том, что это решение готовится, мы поняли уже на контрольных прокатах в сентябре. Потом, уже в начале октября, видя, как Нинель наседает на Аньку, можно было сделать вывод о том, что это все не просто так, и для Анечки наступают новые, веселые времена. Также своим настойчивым вниманием ее активно начали облагодетельствовать дядя Ваня и Артур, каждый по своему направлению. А Клей, помимо всего прочего, еще и приобнимать ее стал крепче, и за ручку брать чаще. Выглядело это так себе и Аньку, явно, не радовало. Но она стоически терпела и не жаловалась. Даже мне.       Ноябрь же вообще выдался для нас всех довольно тяжелым. Унылый снег, мороз и ветер на улице не настраивали на радостный лад. А усиленные тренировки и обкатки новых программ забирали все силы. Ну и как-то так само по себе получилось, что изможденные морально и физически, мы несколько отдалились друг от друга. Девчонки занимались теперь практически все время вдвоем, под руководством тренеров, и у нас все реже получалось пересечься в зале или в раздевалке. По вечерам и Аню, и Таню домой забирали родители…       Ну а я, по старой привычке, засиживался в «Зеркальном» допоздна, ожидая пока меня заберет Нинель и посвящая свободное время различным упражнениям и экспериментам на льду. Например, два раза попробовал изобразить что-то похожее на четверной аксель. Но, чуть не убившись, попался за этим занятием на глаза Муракову и, огребя подзатыльников, был изгнан в раздевалку с напутствием «мал еще…» Правда на следующий день вечером он сам, после всех тренировок, взял свою удочку, вытянул меня перед заминкой на лед, обрядил в сбрую из ремней и сосредоточенно кивнул.       - Давай…       Но то ли день выдался не самый удачный, то ли я был не в том настроении, как бы там ни было, ничего у меня не получилось даже с его помощью. То слишком высоко, и я падаю, бабочкой, растеряв группировку… То слишком медленно, и мне не хватает времени на раскрутку… И главное, я не чувствую, как нужно. Изначально, заходя в прыжок, понимаю, что не получится… Это никуда не годится.       - Рано еще, Сереж, - утирает лоб дядя Ваня, перехватывая лонжу левой рукой. – Тут работать и работать. Не забивай голову… Все равно этот элемент ты в программу не поставишь… Ни в эту, ни в следующую…       - А на олимпиаду?.. – робко спрашиваю я.       - Ланской, дай дожить, а? Два сезона еще…       Понимаю, что он прав…       И… Перестаю заморачиваться. Моя задача сейчас – пройти отбор в сборную на чемпионат Европы и потом на чемпионат мира. Для этого нужно попасть в тройку призеров на чемпионате России. У нас квота – три места, поэтому на домашнем чемпионате меня вполне устроит бронза. Как говорит Леша Жигудин, зачем выеживаться на чемпионате России, если достаточно просто отобраться. И он где-то прав. Помимо всего прочего, результаты на внутренних чемпионатах не идут в зачет и не отражаются на твоем мировом рейтинге, что начисто лишает спортсменов мотивации на победу. Лишний титул к уже имеющемуся шлейфу. Лишняя медалька дома на полочке…       Кошмар какой-то. За такие крамольные мысли Нинель меня живьем съест… Вот уж где мотивация на победу. Хоть ты убейся, а на старте выложись по полной. Будь это хоть олимпиада, хоть финал Гран При, хоть первенство твоей подворотни…       Вот поэтому «Зеркальный» и является общепризнанной фабрикой по производству чемпионов. Нас тут очень качественно… шлифуют.       Дни проходят однообразной чередой. Утром - здравствуй, «Зеркальный», коридоры раздевалка... Хореография, утренний лед, раскатка, прогон короткой, раздевалка – хрен с ним с обедом - поспать бы хоть часок… ОФП, снова хореография или танцы, или просто разминка, потом опять раскатка отработка полученных вчера заданий и прогон произвольной. В конце дня – самое интересное – разбор полетов с раздачей люлей и указаний на завтра. Заминка – полчаса на тренажерах – и ползком домой, не раздеваясь на кровать, и даже не спать – просто лежать в тишине и без движения… Будильник… Утро… Что сегодня? Нет, не день недели – это вообще не имеет значения. Что я сегодня катаю? Вчера произвольная была целиковая, значит сегодня – только прыжки и вращения… Завтрак – гречневая каша с чаем… Такси – Нинель так рано не встает, она обычно приезжает к полудню, прямо к прогону… Снова здравствуй, «Зеркальный»… Скорее бы уже старт. Потому что в таком режиме жить – можно сойти с ума…       В редкие минуты отдыха - скучаю по девчонкам. По обеим. По Аньке и по Таньке. Невыносимо просто. Как будто что-то оторвали от меня, живьем, с мясом и кровью. Не могу выкинуть из головы мысли о них. О моей Анечке-феечке… И о Таньке - ракете термоядерной. Чистая физиология, скажете? Ну, да… А может и нет?.. Не знаю. Хочу обнять обеих… Мы – фигуристы. Мы живем в замкнутом мире, в который вход – рубль, а выход – два. И спим мы все друг с другом, некоторые по очереди, а некоторые так… И никто никого не ревнует. Потому что все понимают – живем лишь раз и очень недолго… Если есть у вас кто-то знакомый из наших – поинтересуйтесь, наслушаетесь много интересного.       Мы видимся только на льду, на прокатах и на тренировках. Как правило, успеваем лишь кивнуть друг другу да переброситься парой слов. Иногда, когда тренеры отвлекаются на какие-то свои разговоры, у нас возникает пауза, и тогда мы просто съезжаемся втроем и молча стоим рядышком, обнявшись. Поглаживаю ладонями две круглые тугие попки, чувствую, как четыре упругих грудки жмутся ко мне с двух сторон, а две пары изящных рук подрагивают на моей груди и спине. И никакого возбуждения. Ни одной мысли о сексе. Хотя бы так постоять... Хоть минуточку… Хоть еще одну…       По команде тренеров разъезжаемся каждый в свою часть льда…       А ведь это пока только отборочный чемпионат…              Тулим в Екатеринбург на Чемпионат России.       Федра расщедрилась на авиабилеты, поэтому вместо целого дня в поезде у нас всего лишь несколько часов на сборы в аэропорту и собственно сам полет.       Поездки я люблю. Особенно длительные перелеты. В Австралию, в Канаду, в Японию… Когда можно безнаказанно и долго спать, зная, что никто тебя не тронет и не выгонит на тренировку, или еще куда. Екатеринбург – это конечно не Япония, но после нескольких потогонных недель, когда для меня уже день начал сливаться с ночью, и эти два с половиной часа покоя сошли за великое благо.       Нас селят в гостинице, не далеко от «Уральца» - ледового дворца, в котором нам предстоит соревноваться. Дело к вечеру, тренировок на сегодня не намечается.       Соседом по комнате у меня оказывается, как и всегда, Мишка Щедрик, мой ровесник и земляк, тоже питерский. Как и водится для питерских пацанов, учится он в академии Афанасия Ивановича Федина, патриарха нашего фигурного катания, натаскивавшего еще Шиповенко с Жигудиным. С Мишкой мы не сказать чтобы дружим, но состоим в приятельских отношениях. Часто играем в шахматы, в которые он меня безбожно обыгрывает, а я, в отместку, всегда побеждаю его на льду, каждый раз обходя на балл или полтора.       А еще Мишка, было время, отчаянно подбивал клинья к Таньке… И эта рыжая зараза бессовестно строила ему глазки, всячески поощряя парня. Мне до них дела не было. Ну… Почти. В нашем кругу ревности как таковой не существовало, как не было и чувства собственности по отношению к кому-либо. Но, честно, не знаю, как бы я себя вел, если бы он попробовал положить глаз на Аню. На мою феечку… Стекла толченого в ботинки бы ему насыпал и рожу бы набил по какому-нибудь поводу… Не смешно…       - А что, Серый, сходим-ка по бабам-ка? – хохмит Мишка, заталкивая свою сумку под кровать.       - Сходи, сходи, - киваю я. – Мне-то они смерть как надоели, каждый день общаюсь, а ты в своем монастыре одичал поди совсем…       - М-да, - сокрушенно вздыхает Мишка, - если бы не Лизэль, вообще бы уже забыли, как юбка выглядит. Но с ней, сам понимаешь…       Лизэль, или Лиза Камышинская, была единственной девочкой на попечении Федина, среди засилья парней-одиночников. Лиза на пару лет старше нас, но результаты показывает очень достойные. В прошлом и в позапрошлом сезонах Лизе удавалось довольно эффектно украшать своим присутствием пьедесталы на всех стартах, пододвигая то Таньку со второго места, то Катю с первого. Понятное дело, как единственная девушка в окружении множества парней, Лиза купается в мужском внимании, хотя при этом, от излишних поползновений отдельных личностей тренеры ее тщательно оберегают.       Мишка вдумчиво переодевается, придирчиво осматривая себя в зеркале. Правда, что ли, к девкам собрался? Ну, скатертью дорожка. Мне же проще…       Напяливаю водолазку, застегиваю спортивную куртку, накидываю пальто. Цепляю на шею бейдж с аккредитацией и подхватываю рюкзак – в нем все самое необходимое уже собрано заранее.       Вылетаю на улицу и несусь по направлению к «Уральцу». Мой старт послезавтра. Но мне не терпится пощупать лед уже сейчас. Надеюсь, меня пустят внутрь на ночь глядя…       - Сережка!..       Чуть не врезаюсь в каких-то прохожих от неожиданности. Кручусь на месте, повернув голову в сторону знакомого голоса.       - Катюня!..       Стоит. Улыбается…       Чудо как хороша. Короткое серое пальтишко с меховым воротником, аккуратная черная юбочка до колен, безупречные стройные ножки в черных лосинах, изящные сапожки… Светлые волосы прядями распущены по плечам, серые глаза сияют… И улыбка, та самая, которой мне так не хватает, иногда…       Подбегаю к ней и, не говоря ни слова, обнимаю, прижимаю к себе, глажу и целую белокурую головку.       - Вау-вау, Ланской, - смеется Катя, откидываясь и глядя на меня, - ну прям соскучился-соскучился. Я даже почти поверила…       - Как давно… Как давно… - слова застревают у меня в горле.       Просто смотрю на нее, живую, радостную.       - Давно, Сережка, - она кивает. – Год… Или больше...       - Как ты? Что ты?.. Идем куда-нибудь…       Катя заливисто смеется, наслаждаясь моей реакцией.       - Да, как и всегда, катаем-прыгаем, - коварно щурится. - Вот хочу твоим девочкам нервы на чемпионате потрепать… Немножко так…       Мир замирает вокруг, и я не могу оторвать от нее взгляд. Сжимаю худенькие, изящные плечи, вдыхаю аромат ее волос, провожу ладонью по щеке, убирая с лица непослушный локон.       Катя легким движением уклоняется от моей попытки ее поцеловать.       - Вот не знала бы тебя всю жизнь, Серенький, - качает она головой, - подумала бы, что влюбился в меня с первого взгляда.       - Влюбился! – ляпаю первое, что в голову взбрело.       Она запускает ладони в мою шевелюру и расправляет длинные вьющиеся змеями темные пряди.       - Красивый стал, - шепчет она, и я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног.       Ловлю ее ладони, целую тонкие пальцы…       Она лукаво улыбается, проводя кончиком языка по губам.       Влеку ее к себе…       В последний момент она уворачивается и легонько оттолкнув меня, отстраняется.       Смеется, стреляя в меня бесстыжим взглядом.       - Не ускользай, - пытаюсь снова ее поймать.       - Это еще почему? - дразнится Катька, изящно отступая от меня.       - Я по тебе соскучился!..       Она запрокидывает голову и разводит руки в стороны.       - Врешь, врешь, все врешь, - звонко хохочет она. – Ты же, Серенький, любишь только Анечку свою, а мы все для тебя так, развлечение и мимолетная прихоть…       Останавливаюсь, словно налетев на бетонную стену. Чувствую, как рассеивается туман в голове и проявляется исчезнувший, было, окружающий мир.       Катя вскидывает брови и, закусив губку, пританцовывая снова подходит вплотную ко мне.       - А что же это мы так остолбенели? - шепчет она, поправляя воротник моего пальто и смахивая несколько снежинок.       Смотрю в ее смеющиеся, влекущие и такие обещающие глаза.       - Сучка, - беззвучно шевелю губами.       - Еще какая…       Она обнимает меня за шею и прикрывает глаза. Ничего не могу с собой поделать. Знаю, что это западня, но все равно тянусь к ней.       - Помнишь наш договор? - она прижимает пальчик к моим губам и снова окатывает меня своим искрящимся взглядом.       - Помню…       - Я – не Танька, на вторых ролях играть не стану, - улыбается она, снова развратно высовывая язычок.       Чувствую, как снова начинаю терять голову от близости ее, такой доступной, и такой недосягаемой…       - Хочешь меня прямо сейчас? – бесстыдно мурлычет она, на мгновение прижимаясь ко мне всем телом.       Не дожидаясь ответа, она быстро проводит кончиком языка по моей щеке, весело хихикает, отталкивает меня и отбегает в сторону.       - Привет всем нашим, - она вскидывает вверх руки в нашем фирменном приветствии – локти расставлены, ладони повернуты, кончики пальцев прижаты к голове – получается, как бы, большой человек-сердце.       Мгновение спустя, ее светлые волосы и тонкая фигурка растворяются в вечерней уличной толпе.       Встряхиваюсь, словно от наваждения. Поднимаю воротник пальто.       Поворачиваюсь и медленно бреду в сторону ледового дворца.       Мне холодно и как-то совсем невесело…              Чокнутых, вроде меня, немного. Человек пять. Носятся по льду как угорелые, подгоняемые окриками тренеров. Вижу знакомые лица. Наши, само собой, все здесь, во главе с Нинель и Мураковым. В противоположном конце льда – группка спортсменов вьется вокруг высокой фигуры Жени Шиповенко. Рядом – Артем Розин. Поднял голову, смотрит в мою сторону. Узнал…       Парней Федина не нижу ни одного, Лизель тоже нет. Значит получили указание сегодня не вылезать…       По трибунам спускаюсь к Нинель и Муракову. Киваю. Я пришел. Что делать – знаю. Что не делать – тоже. Дополнительные задания будут?       Дядя Ваня кивает в ответ. Нинель окидывает меня взглядом и отворачивается. Заданий нет. Значит, работаем по собственному усмотрению.       Пока переобуваюсь и шнуруюсь - слышу, как Нинель в полголоса выговаривает что-то Таньке, подкатившейся к бортику. Аня в дальнем конце катка скачет каскады. Точнее, прыгает она обычные свои прыжки по программе, но к каждому цепляет тройной тулуп, привлекая недоуменные взгляды соперниц. Тактика запугивания…       Выкатываюсь на лед и спокойно начинаю раскатку. Пока с прыжками подождем. Работаем над скольжением и дорожками…       Полчаса спустя подъезжаю к тренерам.       - Сереж, все хорошо, давай только не захекивайся, - Мураков смотрит в экран компьютера. – Можешь попробовать каскад флип-тулуп, тот, что у тебя не очень вчера получался. Но не надрывайся, чтобы завтра силы были…       - Понял, Иван Викторович…       - Давай, работай, - кивает он.       Даю.       Во-о-от вам тройной флип – дзиньк-шкряб – в-о-от вам тройной тулуп – дзиньк-вжик. Все чистенько, докручено и дотянуто. Повторяю три раза, с простым и усложненным выходом.       Прокатываюсь вдоль бортика. Ловлю на себе заинтересованный взгляд Артема и внимательный, пристальный Жени Шиповенко.       Жду, что будет. Нет. Все-таки нет.       У них не хватает смелости, вот так, на глазах у Нинель, пытаться со мной заговорить. А я им помогать не собираюсь…       - Привет, Сережа…       Красивейшими лихими тройками она подкатывает ко мне и с легкостью пристраивается в пару, сохраняя мой темп.       - Здравствуй, Валя, - холодно, вежливо здороваюсь, немного наклонив голову.       Подросла, куколка…       На видео, когда смотришь, не заметно, но вспоминая как мы вместе тренировались, вижу, что Валя здорово вытянулась и, как ни странно для ее неполных пятнадцати лет почти оформилась в девушку. Пресловутый пубертат, при котором у девчонок начинают раздаваться бедра и наливаться грудь, делая из них обалденно привлекательных маленьких женщин, но зачастую на корню убивая все способности к прыжкам. Если Валю это настигло уже сейчас, то времени у нее осталось совсем немного. Для спортивных достижений, я имею в виду…       Изящная, спортивная. Очень дисциплинированная. Валя пришла к нам довольно поздно, в пять лет. Нинель нашла ее в Казани, где девчонку пичкали попеременно, то фигурным катанием, то балетом. И разглядела в ней задатки будущей звезды.       И ведь не прогадала, Нинель Вахтанговна. За все свои юниорские старты Валька не проиграла ни одного. То есть вообще. Всегда только первое место. Даже как-то не интересно уже было с ней соревноваться другим спортсменкам. Потому-то, скорее всего, совершенно логичным и очевидным выглядел ее переход во взрослое катание сразу же, как только это стало возможно. В этом сезоне. Под эгидой тандема Шиповенко-Розина.       По-разному можно было относиться к этой девчонке – тихой, старательной, может быть немного заносчивой и вредной. Но то, что она выдающаяся фигуристка – это не подлежало сомнению.       Когда-то я называл ее балеринкой на льду. И ей даже нравилось…       Валя пристраивается между бортиком и мной и начинает настойчиво оттеснять меня к центру льда. Не понимаю, чего она хочет. Бросаю вопросительный взгляд.       Она еле заметно кивает. Что это? Женя с Артемом заслали ко мне своего эмиссара? Что ж, посмотрим…       Едва оказавшись в центре льда, Валя поворачивается ко мне.       - Сережа, перевяжи мне ботинок, пожалуйста.       Она немного отставляет вперед правую ножку. Опускаю взгляд и вижу совершенно правильно и надежно зашнурованный конек.       - Пожалуйста…       В ее голосе настойчивость и… испуг?       Опускаюсь перед ней на колени, отдираю намотанный скотч и начинаю медленно разматывать шнурки.       - Сереженька, милый, прости меня за все, - истеричным шепотом произносит Валя.       Смотрю на нее снизу вверх.       - Так не жмет?       - Они меня заставили все это сказать, Артем Сергеевич с Катькой, - с надрывом бормочет она, - я не хотела…       Я знал… Я так и знал… Ну не мог четырнадцатилетний ребенок дойти до такой степени цинизма… Эх, Катя-Катя…       - Валя, мне все равно, - не спеша подтягиваю шнурки на ее ботинке, - можешь не извиняться…       - Сереженька, забери меня от них, пожалуйста, - в ее голосе недетская истерика, а глаза вот-вот прольются слезами, - попроси Вахавну, я что угодно сделаю… Только пускай возьмет меня назад…       Грехи мои тяжкие… Аккуратно зашнуровываю ботинок и укладываю шнурки.       - Сережа, пожалуйста…       Она таки расплакалась и смешно, по-детски зашмыгала носом.       - Хорошо, - только и успеваю произнести я.       - Валечка, солнце, что у тебя случилось?       На всех парах от бортика к нам несется Артем Розин.       Этот хорош, как всегда. Аристократический профиль, аккуратная причесочка – ни единого седого волоска в густой черной шевелюре – красивые, ухоженные руки, даже спортивный костюм смотрится на нем как эксклюзив от-кутюр.       - Артем Сергеевич, я, кажется, ногу стерла, - заходится в рыданиях Валя.       Выпрямляюсь. Артем участливо смотрит на Валю, потом, спокойно, на меня.       - Привет, Сережа.       - Здравствуйте…       Руку не протянул. Только окинул с ног до головы внимательным взглядом.       Мы никогда не ссорились, не говорили друг другу обидных слов… Мне очень нравилось работать с ним, когда он еще был с нами, в «Зеркальном». Он научил меня делать кантилевер – эффектный кораблик на согнутых в коленях ногах и опущенным к самому льду торсом… Артем вообще был хорошим тренером и хорошим человеком… Просто однажды он взял и исчез из нашей жизни – моей Аниной, Таниной… Ушел, не попрощавшись.       Артем обнимает Валю, нарочито, слишком нарочито, давая понять, что я здесь больше не нужен.       - Идем, посмотрим, что там у тебя с ногой, - говорит он.       - Новые коньки, - бросаю им вслед я, - не лучшая идея перед стартом. Переодень старые…       Валя, обернувшись, кивает. Артем взмахивает рукой.       - Спасибо за помощь…       Киваю. Еду катать свои каскады.              Определенно, очень интересная интрига наметилась в этом году на отборочном чемпионате среди девочек-одиночниц. Первые три места в сборной гарантированно обеспечивают участие в международных стартах. На эти три места - три железные претендентки: Катя Асторная, Лиза Камышинская и наша Таня Шахова. А также, две темные лошадки – Валя Камиль-Татищева и Аня Озерова. Для тех, кто в теме, недавнее юниорское прошлое Вали и Ани не только не принижает их шансов на пьедестал, но даже напротив, вносит некоторую опасную неразбериху в ожидания. Понятное дело, все видели контент-листы друг друга, все тренеры присутствовали на контрольных прокатах – то есть все отдают себе отчет, что примерно тот или иной спортсмен может показать. Но элемент неожиданности – внезапное падение или травму – никто не отменял. А внести в последний момент изменение в программу, усложнив ее и выиграв на этом бесценные баллы, так это вообще наша любимая тактика.       Как все сложно у этих женщин. То ли дело у нас. Вот уже третий сезон мы с Мишкой попеременно делим между собой национальное первенство. И нам, по сути дела, совершенно все равно, кто будет первый, а кто второй. Кандидатура же третьего призера каждый раз оставалась совершенно непонятной, но там между собой выясняли отношения ученики питерских тренеров Федина и Московиной. Что будет в этот раз – посмотрим.       На следующий день, в перерыве между тренировками, улучшаю момент, когда возле Нинель никто не вьется, и двумя фразами пересказываю ей мой вчерашний разговор с Валей. Она вздыхает и качает головой.       - Одумалась, дуреха… Перестали тренеры по шорстке гладить, так сразу домой захотелось…       - Не думаю, - рискую возразить я, и тут же добавляю, в ответ на удивленный взгляд. – Там Катя явно ручку приложила. То ли не поделили что-то, то ли конкуренцию почувствовала… Ну и Хот Арти явно что-то мутит. Иначе, зачем все это…       Прозвище «Хот Арти», в переводе с английского - «горячий Арти», Артему придумал не я. Так его однажды назвали в какой-то зарубежной газете во время наших выступлений толи на чемпионате мира, толи на Гран При. Было это на столько в точку, и до такой степени отвечало любвеобильному и самовлюбленному характеру Розина, что кличка эта тут же к нему приклеилась намертво, и никто его больше по-другому не называл. За глаза, естественно.       Нинель барабанит пальцами по бортику, напряженно думая.       - Вот же клуша, - ворчит она в полголоса, - не могла раньше решиться. Снова в сезон…       Молчу. В моем мнении, и тем более, советах она точно не нуждается.       - Ладно. Я все поняла, - наконец говорит мне она. – Подумаю… Иди отдыхай, чтобы завтра был в форме…       Завра начинаются старты. И традиционно, мужчины-одиночники открывают чемпионат своей короткой программой.       Надо будет с Мишкой забиться по пять сотен на первое место…       Пятьсот долларов я у Мишки выиграл. И первое место тоже. Тройной аксель и четверной лутц в произвольной программе решили дело в мою пользу.              Сидим на трибунах, смотрим как девчонки катают произвольную. Болеем, каждый за своих. Как выяснилось, Федин на этот раз тоже приготовил сюрприз в виде вчерашней юниорки Сонечки Самохваловой. Никто не ожидал, а Соня, в последний момент, была заявлена на чемпионат, и теперь то, что происходит в женском первенстве приобретает еще большую неопределенность. Потому что Соня катается ого-го.       Накануне мои девки безрадостно отпрыгали короткую программу. Причем, налажали обе. Анька свалилась с тройного лутца, который так и не довела до ума, не смотря на все старания Нинель. Танька сорвала каскад лутц-риттбергер, поскользнувшись после первого прыжка. В результате, после короткой, мы тащимся в хвосте, уступая Лизе, которая стабильна как бетонная стена, Катьке, прокатавшей простенько, но чисто, и, сюрприз, Валечке Камиль-Татищевой. Малая балеринка, то ли на эмоциях, то ли наоборот, умудрилась выдать чистейший прокат со вполне себе сносным набором элементов, столкнув по итогу с первого места уже было воцарившуюся там императрицу Елизавету.       Короче говоря, так себе ситуация. Под вопросом попадание наших девчонок в основной состав сборной. Но мы-то знаем, что у нас еще есть кое-что предложить судьям.       Я вижу, как суетится Клей возле Аньки, напутствуя ее перед выходом на лед. Муракова не видно – наверное где-то с Таней.       Нинель спокойна.       Наклоняется к Ане и что-то коротко шепчет ей на ухо. Аня кивает.       Ну, посмотрим. Последняя разминка. Анька первая…       - Стольник на то, что «Зеркальный» в этом сезоне в пролете.       Они обсели меня с двух сторон, подперев могучими плечами. Мишка Щедрик и Женя Семенов. Фединские хлопчики. Мои соседи по пьедесталу.       Делаю вид, что задумываюсь.       - Что-то маловато… - скептически тяну я.       Женька покатывается от смеха.       - Валет, ты что, в лотерею выиграл?       - Может быть, - подзуживаю. - А тебе слабо?       - От школы «Самбо-80», - заходится на весь стадион в экстазе диктор, - спортивный клуб «Зеркальный», встречайте, Анна Озерова!..       Подбиваю парней локтями.       - Пять сотен на призовое, и еще пять, если Фея станет первой.       Ощущаю их замешательство. Ухмыляюсь про себя. Смотрю на лед, как Анька энергично выезжает на старт, в своей манере разогревая мышцы рук и хлопая себя кулачками по ляжкам.       - Так как? – оглядываюсь на Женьку. – Думать до первого элемента…       - Согласен, - лыбится он, протягивая ладонь.       Мишка скептически качает головой.       - Он что-то знает, Жэка, не рискуй…       - Ой, я тебя прошу, Михалыч, - машет рукой Женя. – Посмотри на баллы. Там такой разрыв, ну я не знаю…       Первые такты Каприччиозо – и Фея начинает порхать…        - Да или нет? – в упор смотрю на Мишку.       И дружба побеждает алчность. Встречаюсь с ним взглядом и еле заметно качаю головой.       - Я пасс, - мгновенно все понимает Мишка.       Киваю. Ставки сделаны.       Анька, под звуки Сен-Санса, заезжает на каскад лутц-тулуп. Ну, давай же…       В первую секунду никто просто не понимает, что произошло. А потом ледовый дворец взрывается. Вопят так, что не слышно музыки.       Потому что только что, впервые в истории девчонка-одиночница на официальных стартах приземлила четверной лутц.       - Ты знал… - орет мне в ухо Женька, хлопая меня по спине.       - Конечно, - ору ему в ответ. – Смотри, что дальше будет…       А дальше был еще один квад - четверной тулуп соло, чистейшим образом выполненный. Ну и все остальное, в рамках отточенной и выученной программы.       На последних тактах музыки зал уже просто ревет.       После чего, едва успокоившись, истошно взвывает, когда объявляются заоблачные без малого двести тридцать баллов, набранные Анькой по сумме двух программ.       - Сволочь ты, Валет, - Женька ничуть не расстроен, как и все, под впечатлением от увиденного.       - А ты не знал? - не пытаюсь возразить я.       - Слушай, познакомь меня с Озеровой. Поделись хоть чем-то, гад…       - Обойдешься, - демонстрирую ему средний палец. – Мое не трожь, понял?       - Если что, на Шахову триста на призовое, - влезает в наш диалог Мишка.       - Молодец, быстро соображаешь, - усмехаюсь я, - но на сегодня ставок больше нет.       Сразу же за Аней, Танька бодро откатывает свою произвольную, тоже сделав четверной лутц соло и каскад тулупов четыре-три. На тройной аксель идти боится и, в результате, не дотягивает до Аньки нескольких баллов.       По итогу, складывается интересная ситуация. Те, кто вчера уже готовился почивать на лаврах, поделив первые три места, оказались в ситуации жесткой конкуренции за бронзу, очевидно не дотягивая и близко до результатов девчонок из «Зеркального».       Оставляю парней болеть за своих и спускаюсь по трибунам вниз. Показываю охране бейдж и просачиваюсь в коридор, где дальше - раздевалки и залы для разминки.       Озираюсь по сторонам в поисках той, кто мне нужна. Где же ты, черт…       Наконец, вижу кукольную головку с аккуратно упакованными в гульку волосами. Только бы не вылез кто-то из тренеров…       - Валя!..       - Ой, Сережа…       Хватаю ее в охапку и затаскиваю в ближайшую подсобку. Кругом пыльно и пахнет химией.       - Ты что, отпусти, - возмущается она.       - Замолчи, дуреха! - одергиваю ее.       Валя послушно замолкает и смотрит на меня огромными, полными испуга глазами.       Сразу беру быка за рога.       - Хочешь к Вахавне вернуться? – спрашиваю.       Валя вздрагивает и опасливо озирается по сторонам.       - Хочу…       Говорю быстро и внятно.       - Твоя задача – занять третье место. Как хочешь. Попадешь в основную сборную – Нинель сможет убедить Федру перевести тебя к ней не трансфером, а по согласованию сторон…       Валька кивает, внимательно слушая.       - Я поняла…       - У тебя есть что-нибудь в рукаве? Четверной? Или триксель?..       Она неожиданно улыбается и лукаво смотрит на меня.       - Спасибо, Сережка, - произносит, - ты самый… самый…       Валя вдруг, совершенно неожиданно, обнимает меня за шею и крепко целует.       - Ну что ты… Что ты… - совершенно обалдевший шепчу я.       Она отстраняется. Личико серьезное. В глазах огонь.       - Даже если сорвешь четверной, - бормочу, сжимая ее ладошки, - плевать на галки, только не упади, чтобы не влепили дедакшн…       - Я все поняла, - как ни в чем не бывало, повторяет она.       Выскальзываем в коридор и разбегаемся в разные стороны. Даже если нас заметили… Главное, я в точности сказал Вале все, что мне вчера вечером велела передать ей Нинель.       Спецоперация по спасению заблудшей балеринки началась.       Пробираюсь к трибунам и на выходе сталкиваюсь с Мураковым.       - Ты тут чего бродишь? - хмуро окидывает он меня взглядом.       Не успеваю ничего придумать в оправдание.       - Вон, пойди с Профессором поздоровайся, он о тебе спрашивал, - дядя Ваня машет рукой себе за спину и, повернувшись, уходит.       Впереди виднеется широкая спина Федина, стоящего у бортика и наблюдающего, как катает Лиза. Императрица Елизавета, как когда-то с дуру назвал ее я. С тех пор и прицепилось прозвище. Главное, Лизе самой нравится…       - Здравствуйте, Афанасий Иванович… - осторожно подхожу и становлюсь рядом.       - А-а! Валет козырный пожаловал, - крякает Федин и, не отрывая взгляда от Лизы, сует мне свою здоровенную ручищу. – Как жизнь?       - Катаем-прыгаем…       - Молодец! Нет, ну молодец же!       Федин радостно аплодирует чисто выполненному Лизой каскаду.       Топчусь рядом, не зная, как повежливее удрать.       - Нина ваша умница, - оборачивается он ко мне, - ловко моих девок подрезала…       - Э-э-э… - не знаю куда деться под его взглядом.       - А скажи мне, Сережа, - Федин поворачивается ко мне всем своим немаленьким телом, - чем ты вообще в этой жизни заниматься думаешь?       Ох и вопросики же у Профессора…       - Мнэ-э, - мнусь я, - да как-то не думал еще…       - А ты подумай. Ты же наш? С Красногвардейского?       - С малой Охты, - киваю.       - Ну вот. Рано или поздно тебя домой потянет. Ведь потянет?..       - Не знаю… - не могу понять к чему он клонит.       Федин снова поворачивается к арене и провожает взглядом пронесшуюся вихрем мимо нас Лизу.       - В общем так, Ланской, - он кладет ладони на бортик, опираясь на него всей массой, - когда захочешь позитивных перемен в жизни – обращайся, милости прошу. Ко мне в академию. Сделаю из тебя человека… Ай, ты умница моя! Молодец, девочка!       Лиза зрелищно прокрутила все вращения и изящной позой закончила выступление.       - Спасибо, Афанасий Иванович, - говорю я.       Но Федин меня уже не слышит. Вытянув руки, он встречает после проката свою ненаглядную Лизель. Ну а я, воспользовавшись случаем, сбегаю.       Сбегаю еще и потому, что с минуты на минуту сюда, к выходу на лед, должны подойти Катя в сопровождении Жени Шиповенко и Артема. А светиться в их токсичном для нас обществе мне совсем не улыбается.       Выступления девчонок досматриваю с верхних трибун. Катя, конечно, молодец… Красотка… Но Валя… Это ж сколько силы воли и таланта в этом маленьком человечке. Эх, Шиповенко, Шиповенко, такой бриллиант к тебе в руки сам упал, а ты его проворонил…       Четверной, конечно же, Валька не приземлила, но триксель сделала. И три тройных - флип соло, лутц в каскаде и дорогой сальхоф… Обскакала, короче говоря, и Катьку, и Лизу и уверенно вышла по баллам сразу за Танькой. И теперь Нинель предстояла драка в Федерации не только с Шиповенко за внутрисезонный переход Валентины от него к ней, но еще и с Фединым за место в первой тройке сборной, на которое, несмотря на непризовой результат, вполне может претендовать Лиза, принимая во внимание ее прошлые заслуги и рейтинг.              Короткие рождественские каникулы. До чемпионата Европы в Санкт-Петербурге остается месяц. Честно, три дня до Нового года и семь после, бездельничаем и отсыпаемся. Езжу с Фишкой по различным московским развлекаловкам и ярмаркам. Особенно ей нравится ходить на открытые катки и там блистать звездой, демонстрируя свои умения. Почти всегда рядом Анечка – настойчивостью, уговорами и обещаниями я вытягиваю ее из домашнего уюта и заставляю гулять с нами. По вечерам отвозим домой Фиону, ради приличия пьем чай с Нинель, и я утаскиваю Аньку в места поинтереснее, где много музыки, огней и лед только в стакане с напитком...       Наши вечера не затягиваются, и мы, как школьники, взявшись за руки, несемся на метро или на такси в мою мрачную, необжитую квартиру в Москва-сити, доставшуюся мне в качестве гонорара от спонсора... И нам хорошо вдвоем. Мы ловим это мимолетное наслаждение, которое может исчезнуть из нашей жизни в одночасье. И однажды, я все же произношу те самые слова. Слова, которые, быть может, не стоит говорить вообще никогда...       - Я люблю тебя, моя феечка...       Она смеется, спрятав лицо в ладонях.       - Тебе просто хорошо со мной, Сережка...       - Нет, - качаю головой, - мне плохо без тебя...       Она задумчиво смотрит своим бездонным голубым взглядом. Потом все также молча подходит к огромному окну. Отсветы неоновых реклам играют на ее коже, создавая мистическое ощущение нереальности. Подхожу к ней. Обнимаю за плечи. Зарываюсь лицом в гриву темных волос.       И понимаю, что она беззвучно плачет.       - Аннушка... Милая... Что?..       Поворачиваю ее к себе и глажу ладонями мокрые щеки.       - Я... я... – она вдруг заходится в рыданиях.       Обнимаю ее содрогающееся тело, глажу по голове, целую... И не понимаю в чем дело...       - Аннушка...       - Я... – снова начинает она, и берет себя в руки. – Я просто представила... Представила себе, как тоже самое ты говоришь...       Из ее глаз снова потоком льются слезы.       Я с трудом нахожу слова.       - Аннушка… Ну что ты такое удумала… Я никогда…       - Не надо, Сережа, - она решительным жестом останавливает меня. – Слышишь? Не надо…       Она несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться. Отворачивается и прижимается лбом к стеклу.       - Мы играем в наши игры, - произносит она, - вот уже столько лет… И мне все нравилось. Правда, нравилось. А знаешь почему?       Я не нахожусь, что сказать, но она, похоже, и не ждет от меня ответа.       - Потому что никто из нас никому ничего не должен, - шепчет Аня. – Ты можешь сегодня обнимать меня, завтра Таню, послезавтра Катю… Валька тоже, когда тебя видит, аж заикаться начинает от восторга…       Она медленно поворачивается, и я вижу, что в ее абсолютно сухих глазах теперь только боль и злость.       - И я тоже могла бы… С кем угодно… Да с тем же Клеем… Только, вот, не хочу…       Внезапно нахмурившись, она, словно только что осознав, что мы по-прежнему оба абсолютно голые, подхватывает с пола мою кофту и кутается в нее как в халат.       Я пытаюсь обнять ее, но она отстраняется.       - А теперь, Сережа, мне это все перестало нравиться, - говорит она громко. – Слышишь? Я так больше не хочу…       Она смотрит на меня в упор, и я чувствую, как мороз пробирает по коже от этого ее взгляда.       - Мне не нужна твоя любовь, Ланской, - резко бросает она, - если это всего лишь сдача с предыдущей покупки.       Вот так вот. Рано или поздно, это должно было случиться. И все обиды, и претензии – выплеснуться одной простой фразой. Коротко и ясно.       - Вызови мне такси, я хочу домой…       И в этот самый момент я понимаю, что не могу ее потерять. И мне плевать на все…       Опускаюсь перед ней на колени, обхватываю руками ее бедра, прижимаюсь лицом к бархатной коже ее ног.       - Я люблю тебя… Люблю тебя, слышишь? Люблю…       Она проводит рукой по моим волосам. Я выпрямляюсь, хватаю ее за плечи и прижимаю к себе.       - Ты можешь сбежать… - шепчу я, - можешь ругаться… Можешь ревновать и злиться. Но я все равно люблю тебя… Буду бежать за твоим такси через весь город и кричать, что люблю тебя… Хочешь? Ты этого хочешь?       Она стоит, уткнувшись носом мне в грудь и безвольно опустив руки.       - Ты у меня одна, моя милая… Только ты, - баюкаю ее как ребенка, и несу уже совсем несусветное. - Хочешь позвоним Таньке, и я пошлю ее к черту? И Катерине тоже… По видеосвязи позвоним, хочешь, будем любовью заниматься, а они пускай смотрят…       Она не может сдержаться и прыскает от смеха. Сжав кулачки, колотит меня по груди и животу.       - Дурак… Какой же ты дурак, Ланской… - стонет она. – Циничная скотина. Боже мой, с кем я связалась…       - С циничной скотиной, - с готовностью подсказываю я. – Потому что только такие тебе и нравятся.       Она сплетает руки у меня за спиной, и мы стоим вот так обнявшись, согревая друг друга. Глажу ее руки. Целую шею и плечи.       - Господи, изверг, - возбужденно бормочет Аня, - отпусти меня домой, сил моих нет…       - Не отпущу…       Подхватываю ее на руки и, как хищник добычу, волоку на наше развратное ложе.       - Не отпущу… не отпущу… Никому не отдам…       - Что значит, не отпустишь, - Аня вытягивает руку, упираясь ладонью мне в грудь, - что еще за насилие…       - Оставайся на совсем, - выдыхаю я, продолжая сжимать ее в объятьях.       - В смысле на совсем?       Она хитро улыбается, делая вид, что не понимает.       - Останься…       - Здесь? - Аня выразительно поводит взглядом по пустым стенам. – Ланской, у тебя даже холодильника нет…       - Нет… - стаскиваю с нее мою кофту.       - Еду готовую заказываешь…       - Ага… - глажу ее шею и грудь.       - Из мебели только эта кровать… В туалете лампочка не горит…       Киваю в ответ на каждое ее слово и ласкаю ее между ножек.       - Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?..       - Нет, - честно признаюсь я, обнимаю ее, прижимаю к себе, целую везде…       - Ну знаешь… - она возмущенно делает вид, что пытается от меня отбиться.       Ловлю ее запястья, прижимаю к простыне и нависаю сверху.       - Останешься… со мной… навсегда…?       Аня закусывает губку и сверлит меня взглядом.       - Это предложение?..       - Да!..       Она смеется, уворачиваясь от моих поцелуев. Тщетно пытается вырваться.       - Отпусти!..       - Да или нет?..       - Да!..       У меня перехватывает дыхание, я на мгновение теряю бдительность, и Анька тут же этим пользуется. Змеиным движением, она выскальзывает из моих рук, опрокидывает меня на спину, и сама усаживается сверху.       - А может и нет!.. – коварно хихикает она. – Посмотрим…       - Так не честно, - возмущаюсь я.       - Конечно, - дьявольски усмехается она, - а ты что, думал, что будет по-другому? Наивный…       Она развратно поводит бедрами, усиливая мое и так едва сдерживаемое желание.       Горячая… Обжигающая… Испепеляющая… Она вся… И снаружи, и внутри…              До чемпионата Европы три недели. У меня грипп. Чувствую себя ужасно. Температурю. Но на тренировки хожу регулярно. Не пропускаю. У нас так заведено.       - Ланской, не ломай спину. Каждый раз у тебя на этом выезде горб торчит…       Нинель отвлекается от Андрея и выкатывает мне ценные указания.       - Вон там на тройках какая-то грязь невнятная. Что это такое, я не поняла? Аккуратнее можно выполнять? И руки чтобы не висели плетьми. Отрабатывай, отрабатывай…       Делаю, как она говорит, максимально сосредоточившись на чистоте выполнения. Нинель права на тысячу процентов. Мои недочеты мелкие, но это вторая оценка. От которой может зависеть многое. Если не все…       - Как ты себя чувствуешь?       Я немного передыхаю между элементами, и она подкатывается ко мне, услав Андрея допиливать вращения.       - Отлично…       - Дай…       Она прикладывает ладонь к моему лбу, и мне кажется, что ее рука сделана изо льда.       - М-да… Ты хоть лекарства принимал сегодня?..       - Принимал…       Внимательный взгляд карих глаз. Меня немного ведет, и она у меня расплывается.       - Может домой поедешь? – шепотом спрашивает она. – Температура страшная…       - Сейчас аспирин приму, - машу рукой я, - и вздремну полчаса. Пройдет…       Она медленно кивает и, не говоря больше ни слова, оставляет меня в покое. И это не черствость, и не равнодушие. Это просто вопрос выбора.       Если я пропущу тренировку, то сделаю шаг назад в своем развитии. А мой соперник ее не пропустит, и сделает два шага вперед… Именно так нас учат с детства. Поэтому, как угодно - через не хочу, через не могу - выходишь и выполняешь поставленную задачу. Только так зарабатываются титулы и медали. По-другому это не работает.       У нас в «Зеркальном» есть правило. Простое. Либо ты выходишь на тренировку, либо ты выходишь вон. И это выбор каждого спортсмена, как он видит свое существование в нашем мире. Именно выбор. А не вариант. За тебя будут бороться, тебе будут помогать, тебя будут учить, а также мучить и заставлять – потому что это твой выбор. И только твой. Как только спортсмен начинает искать варианты и задумываться над своим выбором – он тут же теряет в своем качестве. И, как следствие, уходит. Так ушли девочки, Катя с Валей. Так ушел Розин. Так ушли парни-одиночники. Остались только те, у кого вариантов на данном этапе нет.       Выползаю со льда и, покачиваясь, бреду в раздевалку. Бог с ними с растяжками, один раз можно и пропустить. Зато лишние полчаса сна – это роскошь, которую могут себе позволить немногие. Я – могу. Потому что вместо обеда, перед хореографией, снова пойду на лед. И потом, вечером, тоже…       В коридоре встречаю Вальку. Балеринка уже с нами. Вернулась в родные пенаты.       Нинель это стоило недели бессонных ночей, нервов и, как я полагаю, больших уступок Федерации – Бисяеву, Пахомову и всем этим старым хрычам. Федин тоже не упустил своего – за его веское слово пришлось пожертвовать третьим местом в сборной, и заявить вместо Вали Лизу Камышинскую. О деньгах, отваленных Жене Шиповенко вообще подумать страшно. На сколько мне известно, две трети призовых за первое место на Европе и половину на мире, не важно, кто их займет, Нинель должна будет отдать Жене в качестве компенсации моральной травмы по утере спортсмена в разгар сезона.       Но об этом знают только Нинель, Мураков, Клейнхельман и, так уж получилось, я. Никогда малая кукла даже не догадается, чего стоило Нинель исправить ее глупость…       Девчонка смотрит на меня с испугом и удивлением.       - Се-се-режа, что-то слу-случилось?       Господи, неужели я такой страшный?       Валя и правда начинает заикаться от волнения, когда меня видит. Раньше такого не было…       Приобнимаю ее за плечики.       - Просто устал, Валюша…       Она с серьезным лицом пришлепывает мне на лоб свою ладошку и качает головой.       - Ты горишь…       - Держись от меня подальше, - отстраняюсь, - а то заболеешь и мне влетит…       - Ай, ну и что, - легкомысленно машет рукой Валя, - все равно в Питер не еду…       Ловлю ее на ее же простодушии.       - То есть меня тебе совсем не жалко? - ненавязчиво беру ее ладошку в свою.       Валька заливается пунцовым цветом, одергивает руку и, показав мне кончик розового язычка, убегает по своим делам.       Ругаю себя последними словами. Идиот. Мало тебе проблем, так не хватало еще чтобы малолетка в тебя втюрилась… Но она такая потешная, когда смущается…       В раздевалке смотрю на себя в зеркало. Бледный, осунувшийся. Глаза красные. В кино так изображают изголодавшихся вампиров. Не удивительно, что малая заикается, когда меня видит…       Хореографию, как и обед, я проспал. Железняк обязательно наябедничает на меня Нинель… Но к вечеру чувствую себя немного лучше. Во всяком случае, окружающий мир перестал распадаться на квадратики, как в испорченном видеофайле.       Выкатываюсь на тренировку, без малейшего понятия, что мне делать. Неплохо бы катануть целиковую короткую. Но я не в том состоянии…       Не успеваю сделать и пары разогревочных кругов, как меня выдергивает Мураков.       - Так, Сережа, начинай давай с последовательности. Тулуп – кружок, сальхоф – кружок, лутц – кружок… И так далее, понял? Потом каскады. Давай…       Даю. Все нормально. Я дома. А дома и стены помогают.              - Можно с тобой встретиться?       Молчание. Потом обреченный стон.       - Сереж… Ну не в единственный же выходной… Не хочу я никуда…       - Я могу к тебе приехать…       Секундная пауза.       - У меня дома родители и братья… И вообще…       - Я хочу просто поговорить…       Она вздыхает.       - Приезжай…       - Спасибо, Танюша.       К этому разговору я готовился неделю…       Я отпускаю такси и тут же набираю ее номер. Она не отвечает. Сбрасывает. Но практически сразу же щелкает электронный замок на высоких глухих воротах. Она выскакивает в приоткрывшуюся калитку, вытягивая за собой на поводке двух своих собак.       - Привет…       Таня кивает. Рыжие волосы волнами выбиваются из-под акриловой шапки с помпоном. Короткий темный полушубок выгодно подчеркивает ее стройную, атлетическую фигуру. Не портят ее даже черные джинсы, по-мальчишески заправленные в подбитые мехом зимние ботинки. Танька и должна такой быть. Женственной, и немного пацанской…       - Идем, мне их выгулять нужно, - вместо приветствия кивает она на собак. – Специально тебя ждала…       Собаки, Рэт и Батлер. Эрдель и королевский пудель. Ее любимчики. Есть еще йоркширец Бим и чихуа-хуа Круэлла, но эту мелочь дальше порога дома не выпускают. Иногда Таня привозит Бима или Круэллу с собой на тренировки и дает побегать. Веселятся все, особенно когда тявкающее чудо с дуру выскакивает на лед, и в ужасе мечется, не понимая, куда оно попало. А Нинель каждый раз грозится собаку отобрать и оставить себе…       Таня наматывает поводки на правое запястье и, кивнув, шагает вперед. Идем по чистенькой асфальтированной дорожке вдоль высоких однотипных заборов коттеджного городка.       Молчу. Не знаю, как начать разговор. Жалею, что вообще приехал…       Она бросает в мою сторону невеселый взгляд.       - Есть такая японская легенда, - произносит она. – О женщине. Которая очень любила одного мужчину. Так любила, что, когда он решил бросить ее и уйти к другой, не смогла этого перенести и убила свою соперницу. За это боги ее прокляли, и она стала футакучи-онна… женщиной-чудовищем… с прекрасным лицом спереди и уродливым, зловонным, зубастым ртом на затылке. И этим ртом она пожрала всех, кто был ей дорог – родителей, детей… Только неверного мужа пощадила… Потому что любила больше всех…       Таня наклоняет голову, глядя себе под ноги.       - А еще, знаешь, - она усмехается, - у футакучи-онна, по легенде, есть адские спутники, йокаи, которые ищут дорогу и приводят свою хозяйку к ее жертвам. И эти йокаи, как правило, выглядят как двухвостые кошки или как огнедышащие собаки…       Рэт с Батлером флегматично трусят по дорожке, поминутно одаривая своим вниманием встречающиеся по дороге столбики и кусты.       У меня путаются мысли и застревают в горле все слова, которые я собирался сказать. Молчу, как дурак…       Таня смотрит на меня своими изумрудными глазами, полными иронии и боли.       - Ну так как, Сержик, - поизносит она, - ты решил меня бросить? И чего ты теперь хочешь? Прощального секса? Благословения?       - Танечка… Прошу… Прости… - бессвязно бормочу я.       Танька лучезарно улыбается. И отводит взгляд.       - Да ладно тебе… - она пожимает плечами. – Не за что извиняться. Ты же мне денег не должен…       Она ускоряет шаг, и собаки радостно рвутся с поводков, почуяв свободу.       Через несколько шагов догоняю ее и пробую взять ее ладонь в свою. Она выдергивает руку, отворачиваясь. Ругаю себя на чем свет стоит, решительно беру ее за плечи. Поворачиваю к себе лицом.       Из-под ее прикрытых век, сквозь длинные ресницы, двумя мокрыми струйками льются слезы.       - Я до последнего момента… - сдавленно шепчет она, - до твоего сегодняшнего звонка… Надеялась… Что ты… Все-таки… Выберешь… меня…       Рыдания прорываются сквозь ее стальной характер, и она, закрыв лицо руками, несколько минут, вздрагивая, беззвучно плачет, уткнувшись мне в грудь. Наконец, успокоившись, она поводит плечами, сбрасывая мои руки и отстраняясь.       - Знаешь, - она смотрит куда-то мимо меня, - а ведь никто никогда не видел моих слез. Ни разу.       Она вытирает щеки тыльной стороной ладони и глубоко вздыхает.       - Даже свалившись с прыжка или поругавшись с Вахавной я всегда убегаю реветь в туалет… Чтобы не смотрели… И не жалели…       Глажу ее по лицу, убираю со лба непослушные рыжие пряди, смахиваю задержавшуюся в уголке глаза маленькую, сверкающую слезинку.       - Так что, Ланской, это мой тебе прощальный подарок, - снова усмехается она, - можешь всем рассказать, что видел Таню Шахову не только голой, но еще и в слезах…       Чужие слезы выдержать сложно. Невозможно спокойно пережить, когда плачет женщина. И просто жить не хочется, когда рыдает девочка, которую любишь без ума, которую считаешь своей… И которой ты пришел причинить боль.       У меня нет слов. Все, что я могу сказать, сделает только хуже. А все, что я могу сделать, я уже сделал…       Таня смотрит на меня своим зеленющим взглядом, грустно улыбается, протягивает руку и мягко проводит по моей щеке. Ее ладонь пахнет ванилью…       Потом, не говоря ни слова, она разворачивается, дергает собачьи поводки и быстрым шагом уходит в сторону своего дома.       Прекрасная и ужасная футакучи-онна. Со своими йокаи…              Финальные прогоны перед отъездом на чемпионат. Ехать в Питер решили в последний момент, чтобы до конца дотренироваться на своем, домашнем, льду и ни от кого не зависеть.       У меня в короткой стоит каскад лутц-риттбергер, в произвольной - четверной лутц и четверной флип. В обеих – по тройному акселю. Остальное – по мелочам. Но это основа, вокруг которой строятся обе программы.       По сто раз просмотренные видео всех моих соперников, убеждают меня в том, что моя заявка самая сильная, и что при условии чистого проката проблем с первым местом у меня быть не должно. Ближайшие конкуренты – фединские Мишка с Женькой – хоть и научились четверным тулупам, остальные квады пока не делают. И это мое преимущество.       Все еще подкашливаю. Проклятый грипп удалось побороть, но помучил он меня изрядно. Проблема еще и в том, что лечиться толком не получалось из-за дурацкого требования сдавать перед каждым стартом пробы на допинг. Примешь антибиотик – и поди знай, что у тебя в пробах потом обнаружат. А на год в дисквалификацию никто не хочет. Вот и приходится ограничиваться анальгином с аспирином…       После проката произвольной получаю от Нинель листок с баллами и задумчивый комментарий.       - Вот так в Санкт-Петербурге проедешь и утрешь нос всем…       - Проеду, - киваю я.       - Уверенность в победе – пятьдесят процентов успеха, - усмехается стоящий рядом Артур.       Она улыбается кончиками губ. Смотрит в свой компьютер и нажимает несколько клавиш.       - С Ланским у нас… все?       Артур и Мураков синхронно кивают.       - Аню тогда на лед давайте…       Клей машет рукой и Анька, не глядя ни на кого, выкатывается из открытой в бортике калитки.       Поднимаюсь на трибуны и присаживаюсь рядом с Таней. Мы не виделись и не разговаривали несколько дней…       - Привет!..       - Привет! – она мило улыбается. – Как самочувствие?       - Не дождетесь…       Смеемся. Она подсаживается ближе и пристраивает рыжую головку у меня на плече. Как всегда…       - Анька нервничает, - говорит Таня. – Совсем как-то рассыпалась после короткой.       Утром Аня и правда как-то уж очень слабо прокатала свою короткую программу, упав с тройного сальхофа и пару раз поскользнувшись на ровном месте.       «Я тебя не узнаю сегодня…», - только и констатировала Нинель.       Смотрю, как она катает произвольную. Замираю перед каждым прыжком и выдыхаю с облегчением после каждого успешного и чистого приземления. Слава богу. На этот раз все безупречно.       Аня заканчивает прокат и с серьезным лицом подъезжает к тренерам. В нашу сторону не смотрит. Нинель что-то ей настойчиво втолковывает под энергичные кивки Артура и дяди Вани.       - Ну, я пошла.       Таня встает со своего места и, опершись на мою руку, перебирается к лестнице.       - Ни пуха…       Я задерживаю ее ладонь в своей, слегка пожимаю.       - Иди… куда подальше, - хмыкает Танька.       Она топает вниз, в сторону выхода.       Сидим с Анькой и внимательно смотрим, как катает Таня. Рыжая ракета наловчилась делать четверные так, что аж дух захватывает. На скорости, с огромным запасом по высоте. Не идет у нее только тройной аксель, который решено было вообще из программы убрать и заменить на дупель.       Откатывает чисто, и мы понимаем, что баллов у нее может получиться даже больше чем у Ани.       На сегодня тренировки окончены. Послезавтра отъезд в Питер. Завтра… Формально у нас выходной. Но кто накануне старта будет бездельничать?       Танька обнимает нас с Аней, быстро чмокает в щеки и улетает переодеваться. Наверху, на гостевых трибунах замечаю ее маму и брата, которые приехали чтобы забрать ее домой.       Уходят, вежливо попрощавшись, Артур с дядей Ваней. Клей, словно внезапно о чем-то вспомнив, возвращается и, отведя Аню в сторону, долго ей в полголоса что-то втирает, поминутно трогая ее за плечо и пожимая ладошку.       Терплю это молча. Скрипя зубами. Чту субординацию…       Наконец, остаемся мы вдвоем и Нинель.       Стоим обнявшись, как две сироты. За нами никто не приезжает…       - Ну что, сладкая парочка, - Нинель закрывает компьютер и сует его в свою сумку, - поехали-ка домой. Ланской, пригласи девушку…       Аня краснеет.       - Я не знаю… - мнется она, вопросительно смотрит на меня.       Ехидно ухмыляюсь.       - Ее мама обещала выгнать из дома, - говорю, - если не будет приходить ночевать.       Анька возмущенно тычет меня в бок локтем и смотрит как на предателя.       - Ну, с мамой я как-нибудь разберусь, - произносит Нинель, окидывая нас взглядом. – Что стоим? Переодеваемся и на парковку…       Дома Фиона, радостно скачет при виде нас. Аню она очень любит, еще с раннего детства. Приводя совсем еще малую Фишку на каток, Нинель часто поручала ее Ане, как самой ответственной.        Очень символический ужин. Скорее даже просто чай с намеком на салаты и фрукты. Мы привыкли жить впроголодь. Каждые лишние двести грамм – это сорванный прыжок и, как следствие, потерянные баллы. И отданные соперникам места…       Анька с Фишкой дурачатся, смеясь и перекрикивая друг друга. Нинель улыбается, глядя на них и поминутно отвлекается на непрерывно трезвонящий телефон.       Сижу, смотрю… Мне хорошо и уютно.       И вдруг, я ловлю себя на мысли, что это – семья. Моя семья… Мама, сестра… Любимая девочка… Жена? Не знаю. Никогда не думал ни о женитьбе, ни тем более, не представлял себе Аню в роли супруги… Может быть невеста? Красивое слово. И сразу же ассоциации такие воздушные… Аня… моя невеста… Моя феечка…       Фишка зевает во весь рот, и это словно команда всем нам. Расходимся, пожелав друг другу спокойной ночи. Аньке выделили гостевую спальню на втором этаже, рядом с моей. Напротив, возле лестницы, комната Нинель и дальше – Фионы. Целуемся с Аннушкой и чинно расходимся…       Но каждый знает, что будет потом…       Когда дом засыпает, в мою комнату проскальзывает бесшумная тень и ныряет ко мне под одеяло.       На ней нет никакой одежды, и я согреваю ее своим теплом, обнимая и лаская…       Она всегда приходит сама.       Мы так договорились…              Мой родной город встречает нас чистым голубым небом, ярким утренним солнцем и тридцатиградусным морозом. Дыхание, такое впечатление, замерзает, не успевая вырваться из груди, повисая инеем на губах. Воздух прозрачный и, кажется, звенит от каждого произнесенного слова.       - Ох и ужас… - бормочет Танька, кутая голову в пуховый платок.       Аня подпрыгивает рядом. Из поднятого воротника шубы и нахлобученной по самые брови меховой шапки торчит только кончик носа.       Тренеры кучкуются отдельно от нас, тоже пританцовывая от холода.       Стоим в окружении наших чемоданов. Мерзнем. Ждем.       Наконец, приезжает автобус, на котором нас из Пулково должны отвезти в гостиницу…              - Сер-рега, как самочувствие? К старту готов?       Масяня подскакивает ко мне откуда-то сзади и дружески хлопает по плечу.       - Всегда готов, - браво рапортую я, салютуя правой рукой на манер американских военных.       Идем по коридору Ледового дворца. По дороге из раздевалки на лед успеваю перездороваться и переулыбаться со множеством знакомых.       - Тут о тебе Хомяк справлялся, - доверительно сообщает мне Таранов. – Говорит, есть у него для тебя пара ласковых… Догадываешься от кого?       Хомяком в нашем узком кругу называли Лешу Жигудина, за вполне себе характерные, еще с молодости, пухлые щеки. Леше это, понятное дело, не очень нравилось, но виду он не подавал, изображая полнейшее пренебрежение к подобного рода иронии. «Называйте хоть табуреткой…» - ворчал как правило он, намекая на свое другое, более распространенное прозвище, данное ему Шубой. Летающей табуреткой Татьяна Вячеславовна называла его за атлетические, сильные, идеально правильные и совершенно неартистичные прыжки, которые Леша клепал - как гвозди в лед забивал. Но все равно, и по сей день, уже отойдя от спорта и занимаясь своими делами, Жигудин оставался для тех, кто его давно знал, милым, розовощеким Хомячком.       - Спасибо, я найду его, - вежливо киваю Таранову.       Масяня оценивающе смотрит на меня и меняет тему.       - Между прочим, Валет, - гордо говорит он, - наше с тобой видео в Ютьюбе за три дня миллион просмотров собрало.       - Это… хорошо?       - Это рекорд! – Масяня не скрывает восторга. – Даже у Анечки твоей меньше почти на три сотни…       Увлечение Максима этими его роликами в интернете мне совершенно не понятно, и я разделяю его радость просто из вежливости.       - Ладно, Серый, - он еще раз сжимает мое плечо и улыбается, - удачи тебе завтра. И… - он наклоняется к моему уху и шепотом добавляет, - передай привет твоей прекрасной мамочке…       Значит все-таки он тоже в курсе… Похоже, скоро наш с Нинель секрет уже не получится скрывать, как раньше.       Не поворачивая головы, киваю и иду в сторону арены.              Короткой программой нельзя выиграть соревнования. Но можно проиграть. Это всем известная аксиома. Кто автор – не знаю. Но популяризацией этого тезиса активно занимаются все хоть сколько-нибудь сведущие в нашем спорте – от Жигудина до Тихоновой и от Таранова до Авербаума. Почти все…       Где-то около года назад, сразу же после прошлого чемпионата мира, мы с Нинель и Фионой поехали во Флориду в отпуск. Стараниями Фиониного отца у Нинель в этом расчудесном месте имелся небольшой домик с террасой, бассейном и обалденным видом на Атлантику. Окончание сезона принесло нам много приятных моментов, и мы совершенно искренне считали, что имеем право на короткий отдых. Что абсолютно не отменяло необходимости думать о будущем и строить далеко идущие планы.       - На короткую у нас с тобой две минуты и пятьдесят секунд, - Нинель отставляет свой стакан с соком и придвигает к себе блокнот.       В легкомысленном розовом бикини, в шезлонге у бассейна и на фоне океанских просторов она выглядит скорее моделью из журнала, чем строгим тренером. Я подсаживаюсь чуть ближе, чтобы видеть ее и слышать.       - За это время, - продолжает она, слегка хмурясь и теребя карандаш, - нам нужно приземлить три прыжковых элемента, три вращения и две дорожки… Или дорожку и комбинацию спиралей… Но тут с Артуром подумаем…       Она что-то размашисто черкает в блокноте.       Это были базовые требования к короткой программе на международных соревнованиях. Разумеется, я знаю их и так, без напоминания. Но Нинель размышляет вслух, и я не перебиваю.       - С вращениями тоже все более-менее ясно, да? – она, щурясь, бросает взгляд на возящуюся возле бассейна Фиону и, наконец, внимательно смотрит на меня.       Я молча киваю.       - Ну а вот с прыжками, дружок, что мы делать будем?       Мой ответ готов заранее.       - Двойной аксель, четверной тулуп и каскад лутц-тулуп три-три, - не задумываясь, с ходу, выдаю свой гарантированный вариант, принесший мне успех в прошедшем сезоне.       Нинель усмехается кончиками губ.       - Ты согласен на третье место в будущем сезоне?       - Нет конечно!.. – возмущенно хмурюсь я. – А почему?..       - Да потому что эту твою звездную серию, которую ты так лихо откатал сегодня, завтра будут делать все, кому не лень.       Она отбрасывает блокнот и делает большой глоток сока.       Я с ней категорически не согласен.       - Да ну, ерунда. Они не смогут. Никто не сможет. Кто там есть? Бородин с Денисовым? Так они вообще не факт, что продолжать будут. И..?       - Щедрик с Семеновым, - пожимает плечами Нинель.       - Ай, мама, я тебя прошу…       Нинель хмурится.       - Недооценка соперника – первый шаг к проигрышу, малыш, - наставительно произносит она.       - Но ты же видела обоих совсем недавно…       - Конечно. А Федин, точно также, видел тебя, - она салютует в мою сторону стаканом. – Поздравляю, улыбайся, и будь уверен, что каждый твой шаг, каждое движение, каждый вздох и взгляд на льду уже тщательно проанализированы, разобраны до основания и прикинуты для использования и Мишей, и Женей.       Я все еще не верю.       - Ну не будет же профессор тупо, в лоб копировать мою программу, - качаю головой. – Это глупо, да и какой смысл?..       - Конечно не будет, - Нинель снисходительно смотрит на меня, слегка склонив голову. – Он оценит все твои возможности, найдет слабые места и выдрессирует своих орлов так, что они порвут тебя как Тузик тряпку. Если мы вовремя не примем меры…       Я задумываюсь. Понимаю, что если не во всем, то уж точно во многом она права.       Нинель безжалостно продолжает загонять меня под плинтус.       - Не время почивать на лаврах, мальчик мой, - ее улыбка становится шире, демонстрируя маленькие, ровные, сияющие белизной зубы. – Чемпионаты в междулетье – самые коварные. Если мы с тобой не рванем вперед сейчас, то за нас это сделают ребята Федина. И тогда уже у меня появятся сомнения не только в победе, а и вообще в твоем участии в олимпиаде. Меньше двух лет осталось, Сереженька…       Окидываю ее исподлобья хмурым взглядом.       - Можно флип вместо тулупа впихнуть… - передергиваю плечами я.       - Вот только не нужно торговаться, - резко реагирует Нинель.       Замолкаю, понимая, что ляпнул глупость.       Нинель быстро меняет гнев на милость.       - Ладно, подумаем об этом когда вернемся, - милостиво машет рукой она. – Разложим аккуратненько все, что у нас с тобой есть, сядем вчетвером и решим… задачку. Да?       За неимением лучшего предложения, молча киваю.       Нинель встает из шезлонга и с наслаждением потягивается. В свои сорок пять лет она выглядит дай бог на тридцать. Знает это, и не стесняется демонстрировать.       - Еще два дня побездельничаю здесь с вами – и домой, - решительно заявляет она. – Работа не ждет. Да и девки твои там небось без надзора совсем обленились…       В разговоре со мной, Таня с Аней у Нинель всегда были «моими девками». О моих с ними далеких от целомудрия отношениях она, вероятно, догадывалась, но напрямую никогда на эту тему разговоров не заводила, ограничиваясь шуточками и намеками.       Поднимаюсь на ноги и встаю рядом с ней, поигрывая мускулами и уперев руки в бока. Знаю, что смотримся мы вдвоем очень неплохо. И она это тоже знает.       Нинель кладет мне руку на плечо.       - Можешь остаться здесь еще на неделю, - говорит она с улыбкой, – разрешаю. В конце концов ты заслужил немного отдыха… и от меня тоже.       Я усмехаюсь и мечтательно смотрю на океан и на пальмы вокруг. Еще неделя… Это фантастика!..       - Я еду с тобой, - произношу я серьезно.       Она смотрит на меня с удовлетворением и гордостью.       Ведь мы оба понимаем, что пока ты отдыхаешь, твой соперник – тренируется. И отбирает твои достижения…       Короткую же программу мы переработали полностью.              У бортика картина маслом. Рядком стоят Нинель, Федин и Шиповенко. И о чем-то вдохновенно перегавкиваются. При чем, Нинель с двух боков подпирают Мураков с Артуром и, такое впечатление, держат ее за локти. Женя хорохорится, хищно выставив клюв и засунув руки в карманы брюк. Между враждующими сторонами – добродушный, сияющий Профессор. Интересно, будет ли драка? Жаль не с кем на полтосик забиться…       Слева, на трибуне, замечаю знакомую фигуру и спешу в ту сторону, подальше от зоны боевых действий.       - Привет, Валет козырный.       Леша Жигудин ухмыляется во все свои хомячьи щеки и тянет в мою сторону ладонь.       - Привет, человек-успех, - бессовестно льщу я.       Усаживаюсь с ним рядом и рассматриваю тех, кто сейчас на льду.       Катают в основном парни – потому что завтра соревнования в мужской короткой программе. Почти всех знаю. Некоторых – очень хорошо.       Мимо нас вихрем проносится Васька Денисов, это в миру, а по протоколу - Василийс Денисофс, из Риги, ученик Кристофа Ламбьеля и надежда всей латвийской сборной. Черное трико и густой белокурый конский хвост на голове – разогнавшись, он с трудом закручивает тройной сальхоф, кое-как его приземляет и несется дальше, к противоположному краю стадиона.       - Ишь, сиганул, - комментирует Леша, - прям как великий сигун…       - Сёгун, - иронично поправляю я.       - Какая разница, - отмахивается Жигудин, продолжая валять дурака, - сам-то так сможешь?       - Ну-у, не знаю… - задумчиво тяну я.       Правда, не знаю. На столько топорно, на грани базовой оценки, я этот прыжок, наверное, и раньше-то никогда не делал.       Шурша лезвиями о лед, почти возле самого бортика проезжает веселый чех Кшиштов Джезина и, узнав нас с Лешей, жизнерадостно машет нам рукой. Кшиштов - прикольный парень и замечательный спортсмен, но, ему уже хорошо за тридцать и время его уходит. Покрутив тройки, он довольно чисто прыгает тройной тулуп, и сразу же, каскадом, двойной.       И все бы замечательно. С такими конкурентами мне на лед вообще можно было бы на одном левом коньке выезжать. А поди ж ты…       - Вон они, родимые, - словно прочитав мои мысли, кивает в левую часть катка Жигудин. – Команда мечты!       И правда. Ровным строем, как два солдата, вдоль борта уверенно закладывают беговые Мишка Щедрик и Женька Семенов. Женька первым идет на прыжок, подготавливается и лихо, с большим запасом по высоте, приземляет четверной тулуп, да еще и с усложненным выездом через кораблик.       Сразу же за ним прет как танк Мишка, рассекая лед. Я смотрю, и не верю глазам. Ну неужели…       Изготовившись, Мишка в последний момент резко поворачивается на сто восемьдесят градусов и, изо всех сил толкнувшись, взлетает в тройной аксель. Высоты у него достаточно. И скорость хорошая… И приземляется он со скрипом и хрустом, за которым тут же следует отвратительный звук обвалившегося на лед тела.       Знакомая картина. Вот, значит, как это выглядит со стороны.       Не меняя сосредоточенного выражения лица, Мишка быстро поднимается и катит дальше. А я не успеваю стереть с лица ехидную ухмылку.       - Нехорошо радоваться чужому горю, Валет, - наставительно произносит Жигудин. – Небось сам не так давно…       - Чуть не убился, - согласно киваю я. – Было дело. Но только чуть.       - Потому что тренера у тебя умные, - поводит бровью Леша. – И друзья-блогеры всегда подсуетятся…       И откуда он все знает?..       Молча улыбаюсь. Пускай думает, что хочет. Уж я-то не стану с ним излишне откровенничать.       Смотрим дальше на то, как катают парни. Я не спешу. У Нинель договоренность с организаторами, что я разминаюсь и тренируюсь отдельно от остальных участников-мужчин, но со своей школой. То есть мое время – вместе с девочками-одиночницами и парой Максима Таранова, попросившегося работать в «Зеркальном», под крылышком Нинель. Кстати, Масяниных парников, Женю Тихонову и Володьку Жарина, наших Рыжиков, я уже встретил сегодня около раздевалки, и даже перебросился с ними несколькими вежливыми фразами.       - Слишком много беговых, - говорю я, провожая в очередной раз взглядом проносящихся мимо нас Щедрика с Семеновым, - тратят время и силы на разгон…       Жигудин хрюкает в кулак, подавляя смешок.       - Чему ты радуешься? – удивляюсь я.       - Да так, вспомнил… - он потирает лоб. – Ты сказал «беговые», вот я и…       - Ну да, - пожимаю плечами.       Леша жмурится, улыбаясь своим мыслям.       - А я ведь с Тихоновой познакомился на этом самом катке, знаешь ли, - говорит он.       - Ух ты! – искренне удивляюсь.       - Ага. Я как раз от Федина ушел… Без спецэффектов, конечно, но с нервами… В федре меня попрессовали, Бисяев лично грозился карьеру загубить… М-да…       Он замолкает, перебирая свои воспоминания, явно, далеко не всегда радостные.       - А почему от профессора ушел?.. – бестактно брякаю я.       И тут же получаю жесткий отлуп.       - Ага, щас. Вот так я тебе и сказал… - Леша хмурится, надувая щеки. – Ты думай иногда, о чем спрашиваешь…       Краснею до корней волос.       - Прости…       - Да ладно, - тут же остывает он, - ерунда. Так вот… Прихожу, значит, сюда, вижу, стоит у бортика, вся такая, с прической, в модном прикиде… Она тогда постройней была, не то что сейчас…       С трудом давлю ухмылку.       - Она своих танцоров тогда школила, Грищука с Платовой, готовила их. Ну и как раз что-то там им объясняла. И тут я приперся, молодой-красивый. Подхожу такой вон туда, к бортику, она меня краем глаза заметила и, на секунду отвернувшись от своих, бросила так, через плечо: «Давай-ка три прохода беговыми сделай, и ко мне потом подойди.»       Мне кажется, я начинаю понимать юмор ситуации…       - Ну а я-то одиночник, - продолжает Леша с усмешкой, - и терминологию эту танцевальную знал тогда плохо…       - Перебежки… – понимающе киваю я.       - Ну конечно. Ни о чем подобном я тогда не слышал. Перебежки - да, скобки, крюки-выкрюки – никаких беговых, твизлов, никаких этих там чоктао, - Леша качает головой. – Понятное дело, не совсем понимаю, чего она от меня хочет. Стою, как истукан. Тихонова замечает, что я не делаю того, что было сказано, оборачивается ко мне и такая уже, со звоном в голосе: «Я же тебе сказала, три прохода беговыми и подойди ко мне. Чего стоишь?» Ну и я так робко к ней: «Простите, Татьяна Вячеславовна, три прохода… перебежкаками?» И тут она уже всем корпусом на меня надвигается, как крейсер «Аврора», и орет: «Перебежками своими ты сейчас нахуй отсюда пойдешь. Я сказала три прохода бе-го-вы-ми!»       Меня скручивает в припадке гомерического хохота. Представляю себе эту картину.       - Вот ты ржешь, Серый, - грустно таращит глаза Жигудин, - а мне в тот момент было совсем не смешно. Первая же мысль была, куда я попал, с кем связался…       Он машет рукой.       - Ну а потом все-таки ты нашел к ней подход?       - К кому? К Шубе? – Леша кисло улыбается. – О чем ты? Привык и приспособился.       Пикировка между Нинель и Шиповенко, тем временем улеглась, и Женя удаляется в сторону раздевалок, гордо задрав голову. Федин что-то весело говорит Нинель, явно разряжая обстановку, и, спустя мгновение, уже воодушевленно выкрикивает команды и напутствия своим спортсменам. Разминка подходит к концу, парни потихоньку выезжают со льда, а в дальнем конце стадиона, из двустворчатых ворот, уже готовится выползти неуклюжая заливочная машина.       - Леш, - я поворачиваюсь к Жигудину, - как думаешь, долго еще нам с... мамой получится скрывать наши... э-э-э... родственные отношения от окружающих?       Он вскидывает брови, и даже как-то непонятно вздрагивает, то ли от неожиданности, то ли от чего-то еще.       - Ну и вопросики у тебя...       - Я же не просто так интересуюсь, - вздыхаю и развожу руками.       Леша понимающе качает головой.       - Таранов?       - Ну… Да.       - Макс, хоть и дурак, но болтать не станет, - уверенно говорит Леша. – Я позабочусь…       - Да и хрен бы с ним, - грубо взрываюсь я. - Но ведь он где-то услышал. Кто-то ему сказал…       - Протекает где-то в хрустальном королевстве… - бормочет Жигудин, цитируя меня же.       Я ловлю ход его мыслей, но здесь мне есть что возразить.       - Не думаю, - медленно качаю головой. – Про меня и девочек у нас не знает только слепой и глухой, да мы и не скрываемся особо… А здесь информация из самого ближнего круга. В который Масяня не вхож…       Леша нервно теребит свой допотопный телефон, то доставая его из кармана пиджака, то засовывая обратно. Выражение на его лице очевидно нерадостное.       - Я не знаю, Сереж, - наконец говорит он. – Не хочу даже предположений делать…       - А ты узнай… - смотрю на него в упор. - Ты же можешь…       Он ерзает на сидении и отводит глаза.       - Нинель Вахтанговна?.. - начинает он.       - Пока не в курсе, - отвечаю я на незаданный вопрос. – Но ты же понимаешь, что будет, когда она узнает.       - Если узнает…       - КОГДА узнает, - я повышаю голос. – Это, между прочим, и меня касается, так что ничего скрывать от своего тренера я не собираюсь.       Леша кривится и, наконец, хмуро кивает.       - Я попробую…       - Спасибо.       Я вежливо наклоняю голову и делаю движение чтобы встать и уйти.       - Подожди секунду…       - Что?       - Тихонова завтра вечером тебя видеть хочет.       О, господи… Ну что на это раз?.. Вот, значит, для чего меня искал Леша…       - Приду обязательно, - мило улыбаюсь я...       Выкатываемся на лед всей компанией – Аня, Таня, Лиза, а также, Лена Сорокина – бывшая ученица Федина, теперь выступающая за Польшу, Женя Иванова, москвичка, выступающая за Азербайджан, Дина Истмяне из Вильнюса, другие девчонки, которых не так хорошо знаю, ну и я вместе с ними. Прохожу пару разогревочных кругов и подъезжаю к тренерам.       - Обратил внимание на трибуны? – Нинель наклоняется ко мне через бортик.       Смотрю по сторонам и замечаю справа дружную компанию моих соперников, во главе с Мишкой, с наслаждением рассматривающих девочек, а над ними, словно три коршуна высматривающих добычу, вижу сидящих Шиповенко, Таранова и Ламбьеля. В отличие от спортсменов, тренеры не улыбаются, а смотрят в мою сторону сосредоточенно.       - Надо же, какая популярность, - усмехается Артур.       - Покажи им, Серега, - высовывается у него из-за плеча Мураков, - чтобы физиономии не такие довольные были...       Я улыбаюсь, и уже хочу сказать что-то типа «Без проблем, сейчас сделаем...», но Нинель мягко придерживает меня за руку.       - Не суетись, малыш, - еле слышно произносит она. – Давайте-ка сейчас по лайту, без фанфар, - говорит она громче, чтобы услышали Артур с дядей Ваней. Потихоньку. Постепенно. Пускай народ расслабляется. Да?       - Хорошо... – неуверенно киваю я.       - А целиковую программу мы с тобой вечером прогоним, когда все отдыхать пойдут...       Кто бы сомневался. Ну, вечером, так вечером.       Отталкиваюсь от бортика и еду в сто первый раз катать дорожки с вращениями, иногда скромно перемежая их несложными тройными флипами, тулупами и двойными акселями. Обычный тренировочный набор.       Я не напрягаюсь. Все движения отточены до автоматизма. И поэтому у меня масса времени на то, чтобы посмотреть по сторонам.       Лиза хороша. Это следует признать. Федин редко работает с девушками – его конек мужчины-одиночники. Но если уж берется профессор за девчонку, то это точно настоящий алмаз. И шлифует он такой алмаз до состояния бриллианта, прилагая все свое мастерство.       В отличие от спортсменок нашей школы, выглядящих как подростки-недокормыши, Лиза невероятно женственна. Чувственные формы всячески подчеркиваются костюмами, которые откровенно не скрывают ее округлостей, добавляя выступлениям неприкрытого эротизма.       Лиза старше наших девчонок, ей двадцать два года, и с большой долей вероятности можно предположить, что ее спортивное время на исходе. Пару лет назад она достойно сражалась за призовые места с нашей Катей Асторной. Но теперь… Не смотря на великолепную форму и достаточную по сложности программу, тягаться с Танькой ей будет очень сложно. А до Ани она вообще откровенно не дотягивает.       Мимо меня рыжим метеором проносится Таня, сосредоточенная, вся в себе, и почти без подготовки, взлетает в четверной тулуп. Идеальное приземление, сложный выход и овации с трибун в исполнении мужской части. Кто не знает – Таня первая из одиночниц, кто выполнила этот прыжок на официальных соревнованиях. На юниорском первенстве мира. Четверной флип, кстати, тоже первой сделала она на Гран При в позапрошлом году. Она вообще как-то проговорилась мне, что ее мечта – приземлить пять четверных в произвольной программе, выиграть олимпиаду и стать недосягаемой для всех. И почему-то я верю, что она своего добьется.       Если ей не помешает Аня…       А Аня может. В последние недели это стало совершенно очевидно. Не такая пленительная, как Лиза. Не такая эффектная как Таня. Она всегда была стабильна и непоколебима, как скала, во всем, что выполняла. То есть вообще. Практически абсолютно чистое катание и все элементы на максимальные гои. И если она доведет до ума свой лутц и к имеющемуся четверному тулупу добавит остальные квады, то… В этом случае нас будут ожидать очень интересные два сезона, включая олимпийский.       А ведь есть еще и Валя Камиль-Татищева, которая, если захочет, сможет вообще раскидать все фигуры на нашей шахматной доске и сыграть на ней свою, ну очень неожиданную партию…       По очереди подъезжаем к тренерскому штабу за указаниями. Нинель со мной практически не общается, полностью посвятив себя девчонкам. Артур тоже, больше внимания уделяет Ане с Таней – ко мне по его направлению у него претензий нет. Короче говоря, интересен я только Муракову.       - Не устал?       Дядя Ваня протягивает мне коробку с салфетками. Беру одну и протираю лицо.       - Нормально все, - говорю.       - Тогда все тоже самое еще раз, - приказывает он, величественно взмахивая рукой.       Выполняю…       В конце концов, даже не запыхавшись и мысленно показав язык разочарованным физиономиям из лагеря соперников, выкатываюсь со льда и шагаю в раздевалку…              - В восемь вечера тренировка. И без опозданий, да?       Киваю. Только что не беру под козырек и не щелкаю каблуками.       Нинель внимательно смотрит на меня, потом переводит взгляд на прижавшуюся ко мне Аню.       - Я тебя прошу, - обращается она к ней, - проследи, чтобы он дошел сюда вовремя. И сама тоже…       - Да, Нинель Вахтанговна, - хихикает Анька у меня из-под руки.       Нинель вздыхает, но тут же, улыбнувшись, кивает нам.       - Идите уже…       Кутаемся, я в куртку, Аня – в шубу, и почти бегом летим на выход, чтобы успеть улизнуть раньше всех остальных.       По дороге попадаем в поле зрение пишущей околоспортивной братии и мамашек с малолетними чадами, пришедшими ловить автографы у знаменитостей. Надеюсь проскочить, но не тут-то было…       - Ребята, да это же Ланской! Здесь!?       - Сергей, Сергей, подождите…       - Сергей, всего несколько слов…       Понимаю, что попались. Замедляю шаги. Клею на морду приветливую улыбку. Поворачиваюсь к ним…       Десять минут, потерянных на все тоже самое, что и всегда. «Как вы считаете?..», «Как вы оцениваете?..», «Ваш комментарий по поводу…». Терпеливо отвечаю на все вопросы. Аня спокойно стоит рядышком, держится за мой локоть. Ее узнали. Но вопросами не забрасывают. Пока. Все еще впереди…       Заканчиваю. Вежливо прощаюсь. Позирую для фото.       Вижу занятную пару. Молодая мама и совсем маленькая девчушка, лет пяти или шести. Смотрит на меня распахнутыми на пол лица полными страха глазами. Стоит на месте, истуканчиком. Мамашка же, молодая пигалица, модно и дорого одетая, подталкивает ее в спину и что-то шепчет. Наверняка что-то вроде: «Ну подойди, ну не бойся…» Легко сказать…       Сжимаю Анину руку. Подходим к ним сами.       - Привет, - опускаюсь перед ребенком на одно колено, - я Сережа. А тебя как звать?       - Анечка! - выпаливает малая.       Смеемся.       - Вот так совпадение, - Аня приседает рядом, - меня тоже…       - А мою маму зовут Лана, - добавляет мелкая, явно подсказанную ей раньше фразу.       Понимающе киваю и, подняв голову, подмигиваю пигалице.       Малявка тушуется, но, наконец, решившись, протягивает мне блокнот с пришпиленной к нему ручкой.       - Нарисуй мне картинку! – требует она.       Усмехаясь, забираю у нее блокнот и быстро, уверенными штрихами, рисую тоненькую, изящную фигуристку в позиции арабеска, скользящей на одной ножке, гордо закинув голову и разведя в стороны руки. Ниже витиевато пишу слово «Анечка» и схематичными троечками соединяю хвостик последней буквы «а» с коньком фигуристочки. Демонстрирую свои художества обеим тезкам, мелкой и той, что постарше, и, довольный забавной двусмысленностью, отдаю блокнот ребенку.       Осмелев окончательно, малая хватает меня ручонками за голову и громко, по-детски, чмокает в губы.       Смеемся.       Поднимаюсь, возвращаю сокровище мамашке.       - А у мамы дома есть твоя голая фотография, - доверительно, но так, что слышат все вокруг, заявляет мелкая пакостница.       Пигалица краснеет до корней волос, пытается как-то заткнуть фонтан красноречия, так неожиданно вскрывшийся у ее чада. Но неудачно.       – Из журнала, - важно уточняет Анечка, крепко сжимая блокнот.       Вот оно что! Моя поклонница, оказывается, далеко не дошкольного возраста…       Смотрю на погибающую от смущения пигалицу и не могу сдержать сарказм.       - Надеюсь, Лана, вы меня хоть не в туалете держите, - спрашиваю с обезоруживающей улыбкой.       Барышня чуть не плачет – то ли от смущения, то ли от еле сдерживаемого смеха. Галантно пожимаю ей руку и подмигиваю малявке.       Обнимаю хихикающую Аньку и тащу ее к выходу.       Уже на улице она, отсмеявшись, заглядывает мне в глаза.       - Ох, Сережка…       - Что?       - И как ты это делаешь, что от тебя все девки кипятком писаются?       - Ну ты скажешь тоже… - фыркаю я.       - Скажешь нет?       - Ты же не писаешься.       - Уверен?       Она резко останавливается посреди улицы.       - Проверь.       Замираю в недоумении.       - Сейчас же, - она блудливо проводит кончиком языка по губам, прикрывает глаза и разводит полы шубки, демонстрируя слегка раздвинутые, обтянутые черными колготами, ножки.       Прохожие обтекают нас, не обращая никакого внимания. Подхожу к ней вплотную.       Кладу ладонь на ее бедро, знакомой дорогой двигаюсь вверх. Немного поддергиваю короткую шерстяную юбку. Ласково глажу теплую, мягкую ложбинку… Она сводит бедра, сжимает мою руку и кладет свою ладонь мне на шею, чувствительно впиваясь острыми коготками в кожу. Голубые глаза сияют небом. На губах легкая улыбка.       - Запомни, Ланской, - шепчет она, не отрывая своего взгляда от моих глаз, - заведешь бабу – удавлю, рука не дрогнет. Ты мой… Только мой…       Ее дыхание почти смешивается с моим. Чувствую неудержимое, до физической боли, желание. И ужас от осознания того, что Аня не шутит...       - Ты согласна?..       Она лукаво щурится.       - Посмотрим…       У меня идет кругом голова. Я не верю, что это происходит…       Сжимаю ее между ножек и с наслаждением впиваюсь поцелуем в сочные влажные губы.       Аня сладострастно вздыхает.       - Согласна… - бездонный голубой взгляд, и я понимаю, что снова попался. - На сегодня… - с коварной улыбкой добавляет она.       Аня задорно смеется, выскальзывая из моих рук и не спеша, вызывающе, запахивает шубку.       Как же это я пропустил тот момент, когда полностью и без остатка стал ее рабом?..       На дурацкую же фотосессию для российского «Вог» меня позапрошлым летом сосватала Нинель. Денег мне не заплатили, но зато напечатали обширнейшее интервью, больше походившее на рекламный постер «Зеркального». Фотографировали в студии, в разных вещах и позах, но самой популярной фотографией стала одна, сделанная случайно, без подготовки, в тот момент, когда я переодевал рубашку. Разлетевшись мемом по всему интернету, это фото попадалось мне постоянно, а Анька с Танькой поставили его себе в телефоны на мой звонок…              Пятнадцать лет назад я приехал в Москву из Питера тренироваться у Нинель Тамкладишвили…       Нет, не так. Вот…       В три года моя бабушка впервые поставила меня на коньки…       Нет… Правильнее, наверное, начать с самого начала…       Итак…       Лет эдак девятнадцать, а может уже и двадцать назад, одним прохладным мартовским утром, скоропостижно и неожиданно, вопреки своим планам и желаниям, в одной питерской больнице, молодая и малоизвестная широкой публике фигуристка Нина Ланская успешно родила меня. Я ее об этом не просил от слова совсем, но моим мнением, как водится, поинтересоваться забыли. Ну, родила и родила – спасибо и на этом. Тем более, что знакомство наше, едва начавшись, тут же прервалось на долгие годы. Но вы не подумайте, что моя мамочка была совсем уж отпетой стервой. Нет. Она просто очень хотела заниматься своим любимым спортом в своей любимой Америке, в чем я был для нее совсем уж досадным препятствием.       Моего отца, первого мужа Нинель, я никогда не знал. В Америку они уехали вместе, а вернулась она, четыре года спустя, уже без него, с новым мужем, мистером Фишером. Все это время я жил с бабушкой, мамой Нинель, которая, собственно, и научила меня ходить, есть, говорить по-русски и ругаться по-грузински. Она же и на каток меня привела, по старой памяти, как когда-то свою дочь.       По возвращении, Нинель, быстренько подсуетившись, перетащила нас с бабушкой в Москву, однако же держалась от нас на расстоянии. Для меня, четырехлетнего, она была большой чужой тетей, которую я не любил и побаивался. Не знаю, что уж она там наплела Майклу, но он, очевидно, и по сей день не в курсе, что у Нинэль, кроме их общей дочери Фионы, есть еще один ребенок.       Она водила меня на каток и целенаправленно лепила из меня спортсмена. Пристраиваясь то там, то сям подрабатывать тренером, Нинель таскала меня за собой повсюду, то определяя в спортивно-оздоровительные группы, то подбрасывая своим друзьям и коллегам по цеху, то занимаясь со мной индивидуально. Для меня она была тренером, Нинель Вахтанговной, странной знакомой бабушки, которую она очень любила.       Когда я пошел в школу, она не повела меня за руку первый раз в первый класс, это сделала бабушка. Но я с удивлением обнаружил ее гуляющей с трехмесячной Фионой в коляске по школьному двору, когда собирался в тот день идти из школы домой. Как оказалось, она ждала меня, чтобы отвезти на тренировку…       Я сильно уставал, у меня постоянно не хватало времени на учебу, и был я, откровенно говоря, разгильдяем и троечником. Более-менее же моя учеба наладилась, когда Нинель открыла свою школу в «Зеркальном». Теперь у меня появилась возможность делать уроки не урывками, по вечерам и где попало на коленке, а в нормальном классе, похожем на школьный, в компании таких же как я страдальцев, под присмотром воспитателей.       В четырнадцать лет я выиграл свой первый юниорский старт. А месяц спустя умерла бабушка.       Отбыв и отплакав все приличествующие этому событию мероприятия, Нинель собрала мои вещи и увезла жить к себе, в свой большой дом на Рублевском шоссе, который они купили вместе с Майклом Фишером. Самого Майкла, к тому времени, в ее жизни уже не было, но оставалась Фиона, с которой мы дружили и ладили. Примерно тогда же мне и была представлена во всей красе страшная тайна моего появления на свет. И стали мне понятны теперь и теплые отношения Нинель с бабушкой, и ее постоянное участие в моей жизни… И столь часто мелькающее в ее взглядах чувство вины и грусти. Не понимал я одного – зачем это нужно было так тщательно скрывать. Но вопросы задавать я тогда побоялся, а Нинель всего-то от меня и нужно было, чтобы я держал рот на замке. Что-что, а помалкивать я умел профессионально.       В шестнадцать лет я впервые вышел на взрослые соревнования. Это был, как сейчас помню, американский этап Гран При. И выиграл я его тогда как-то ну совсем не напрягаясь, оставив далеко позади всех возможных конкурентов. Тогда же, в маленьком японском ресторане, где мы, так получилось, вдвоем с Нинель отмечали мою победу, я, наконец, решившись, вынудил ее на откровенный разговор. И получил порцию правды, с которой по сей день и живу. Оказалось все до банальности просто. В брачном контракте, который подписала Нинель, выходя замуж за Майкла, был маленький пункт, согласно которому, она, в случае развода, лишалась финансовой поддержки, а также права воспитывать и вообще видеться с их общими детьми, если вдруг выяснится, что у нее есть другие дети. Коротко и ясно. Просто у нее был выбор, на тот момент, я – давно брошенный и забытый, нежданный и ненужный, или неродившиеся еще дети от любимого человека. И Нинель свой выбор сделала. Представляете, что я почувствовал в тот момент? Вряд ли. Не знаю, как я ее не задушил прямо там. Я вообще начисто забыл, как мы в тот раз возвращались в Москву… Помню только, что не разговаривал с ней долго. И месяц, или чуть больше, домой ночевать не приезжал – жил в бабушкиной квартире.       Ну а потом все как-то само по себе устаканилось. Хотя нет. Не само. Тихонова меня как-то поймала в перерыве уж не помню каких стартов, и в свойственной ей манере, несколькими емкими фразами, дала понять, что лучшего тренера мне себе не найти. И если я чего-то хочу в спорте достичь, то нужно засунуть все обиды в одно место и просто работать. Достичь я хотел…       И в один прекрасный день, пришел на тренировку, как ни в чем не бывало, поздоровался с Нинель Вахтанговной, сделал комплимент ее новой прическе – она как раз перекрасилась в блондинку – и пошел работать. А вечером, на обычном месте, дождался пока она выедет из паркинга и привычно уселся на пассажирское сидение.       - Перебесился? – только и спросила она.       - Не дождешься, - ослепительно оскалился я в ответ.       Она усмехнулась краешками губ и рванула машину с места...              - О чем ты думаешь?       - О тебе…       Она тихо смеется. В полутьме я вижу ее, разметавшуюся на одеяле. Ореол темных волос на белоснежном фоне, плавные линии шеи, рук, бедра…       - Обманщик…       Обнимаю ее хрупкие плечи, прижимаю к себе, целую бархатную, влажную кожу.       Она расслабленно поддается моим ласкам, отвечая, скользя руками по моей спине и касаясь губами моей груди.       Но длится это лишь мгновение.       - Нам пора…       Она отстраняется, мягко, но настойчиво.       - Подожди…       Ловлю ее ладони и прижимаю к своим щекам.       - Нам правда пора.       Закрываю глаза, в надежде продлить этот миг хоть еще немного.       - Я люблю тебя…       - Я знаю…       Она соскальзывает с кровати, и еще целую секунду я любуюсь ее изящным силуэтом на фоне тусклого окна.       А потом реальный мир снова затягивает нас в свой водоворот…              Сижу в зале один. Ноги в шпагате, тело на полу, носом упираюсь в складку между прорезиненными спортивными матами. Уже ушли Кшиштов Джезина с Васькой Денисовым… За ними, молча махнув мне рукой, подхватив сумку ушел Мишка. Тишина давит и изнуряет. Под потолком на огромном экране прямая трансляция, без звука. Не смотрю. Не имею такого обыкновения. Меня не интересует, как выступают мои соперники. Мне важно только то, как выступлю я сам…       Пока катала предпоследняя разминка, я успел побегать, попрыгать со скакалкой, покрутить на полу тулупов с акселями… Теперь заключительная растяжечка – и в бой.       В дверь просовывается голова дяди Вани Муракова. Увидев меня, голова облегченно вздыхает и расплывается в улыбке.       - Ну что, боец, готов к труду и обороне?       - Всегда готов, - бодро киваю ему в ответ.       - Тогда давай на выход. Нинель Вахтанговна с Артуром уже ждут…       Я пристраиваюсь на скамейку, попеременно задираю ноги и проверяю, не отклеились ли налепленные гелевые диски на косточках, не съехали ли подушки под большими пальцами, на месте ли защита от давления шнуровки, а также пятки с ахиллом. Убедившись, что все как надо, натягиваю коньки и начинаю аккуратно шнуроваться. Времени у меня еще как минимум минут пятнадцать – раз за мной пришли, значит предпоследняя разминка уже откатала и сейчас будет заливка льда. Ну а потом на старт выйдем мы…       Мураков просачивается в зал всей своей круглой фигурой и аккуратно опускается на табуретку рядом со мной.       - В стане врага паника, - тоном заговорщика сообщает мне он.       Я ухмыляюсь.       - Да я уже понял… Щедрик с Семеновым шарахаются от меня как от чумного.       - Ну, а Федин на Нинель даже не смотрит, - хихикает дядя Ваня. – Всегда такой галантный, и ручку пожмет, и комплимент сделает… Сегодня – ничего. Надулся как пузырь и нос на сторону.       Удовлетворенно потягиваюсь.       - Я старался…       И правда, вчера на вечерней тренировке я выдал нашу с Нинель короткую программу как никогда задорно и весело, выполнив все элементы, как раньше говорили, на шесть-ноль. А по окончании – не преминул издевательски поклониться в сторону обалдевших и онемевших от увиденного Профессора и компании. Чем это для меня обернется в будущем я не знал – да и было мне на это откровенно плевать. Главное, что сейчас я чувствовал аромат ужаса, исходящий от моих соперников, и это меня бодрило и возбуждало.       - Ты давай сегодня без бравады, малыш, - Мураков хлопает меня по колену, - а то я вижу, копытом бьешь… Не сорвись.       Я уже открываю было рот, чтобы отшутиться – на языке так и вертится ехидное замечание. Но в последний момент передумываю.       - Не сорвусь, Иван Викторович, - серьезно обещаю я.       - Ну и хорошо… - он встает и, кивком головы, указывает мне на дверь. – Вперед.       Вперед и с песней…              Чему нас учит теория? Нинель не уставала мне вдалбливать ее азы с раннего детства.       - Последовательность элементов, малыш, - нравоучительно вещала она, - во многом определяется ощущением спортсмена. В процессе тренировок ты должен чувствовать, с чего лучше начать и как в дальнейшем выстроить программу. Да?       Иными словами, как хочешь, так и крути, только бы сил хватило докатить до конца и нигде не сорваться. В остальном – включай мозги и работай по обстоятельствам. Фигурное катание – это вам не шахматы, здесь думать надо.       Стою у бортика. Краем уха слышу, как объявляют балы доехавшего передо мной Мишки Щедрика. Во все глаза смотрю на Нинель. Улыбаюсь.       Она берет мои ладони в свои.       - Все нормально?       - Конечно, - уверенно киваю головой.       - Все помнишь?       - Как дважды два…       Она поправляет выбившуюся мне на лоб прядь и смахивает с плеча невидимую пылинку. Мой образ японского самурая со смешным колечком из волос на голове и коротким черно-красным кимоно выглядит ярко и уверенно. Музыка – аккуратная нарезка из «Турандот» и «Мадам Батерфляй» - подобрана и подогнана под элементы так, что комар носа подточить не должен. Осталось только все это собрать и выдать наилучшим образом.       - На лед приглашается…       Я невольно вздрагиваю. Эти слова, громом разносящиеся по ледовому стадиону, всегда застают меня врасплох. Не могу привыкнуть. Хотя, столько лет уже…       Она на мгновение сжимает мои кисти.       - Давай!       Ловлю взгляд ее темных, бездонных глаз. Мысленно посылаю все к черту.       - Ага…       Разворачиваюсь…       - Сергей Ланской!..       Оглушительно ревут зрители. На трибунах вспышки фотоаппаратов, плакаты с моим именем, какие-то флаги и шарики.       Чувствую ее ладонь между лопаток…       Отталкиваюсь, разгоняюсь, приветственно машу рукой в зал и по красивой дуге эффектно заезжаю в центр льда на исходную позицию. Один миг – и все погружается в звенящую, напряженную тишину.       Три-два-один… Поехали!..       Нельзя, говорите, выиграть за счет короткой программы? А вот посмотрим…       С первых же тактов набираю темп и захожу в первый элемент. Практически без подготовки, но зато со свежими силами. Беговыми назад вправо – аккуратно, но сильно. Заезжаю в длинную дугу назад на наружном ребре левого конька. Осторожно. Здесь главное не увлечься и не слететь нечаянно на внутреннее ребро. Разворачиваю тело наружу вправо. Приседаю на левой ноге, одновременно замахиваясь руками. Резкий упор правым зубцом в лед – толчок. Лечу, крутясь против часовой стрелки. С сухим хрустом приземляюсь на правую ногу. Выезд и тут же перебрасываю левую ногу вперед накрест. Разворачиваюсь всем телом налево и отталкиваюсь правой ногой. Взлетаю вверх – весь мир вращается вокруг… Звонко, сталью об лед, приземляюсь на правое лезвие, сразу выворачиваюсь в кораблик и выезжаю, эффектно прогнувшись и раскинув руки в стороны.       Стадион взрывается аплодисментами.       Ну, а тот, кто в теме, с широко раскрытыми глазами переглядывается, потому что комбинацию четверной лутц – тройной риттбергер, да еще и с усложненным выездом, не то что в коротких программах – вообще в мире мало кто может себе позволить выполнить, не наделав при этом кучи ошибок и не заработав отрицательных гое. А у меня же все чистенько, как по учебнику, выучено, выдрессировано, вымучено бесконечными часами тренировок с дядей Ваней. Так-то вот…       Я доволен, но не расслабляюсь. Впереди еще как минимум два сюрприза, которые мы с Нинель приготовили на сегодняшний вечер. Отдыхаю. Готовлюсь.       Разгон. Разворот на ход назад. Лечу по дуге, под углом к поверхности, на внутреннем левом ребре. Выбрасываю назад правую ногу и что есть силы толкаюсь правым зубцом и левой ногой одновременно. Выбрасываю руки вверх, словно подтягивая себя повыше. Огромная скорость, на которой я ехал, закручивает мое тело, словно винт. На мгновение теряю связь с реальностью, но в следующий миг со скрежетом и в облаке ледяной пыли приземляюсь на правое лезвие, выкатываясь назад из прыжка, вытянув левую ногу и разведя руки.       Ожидаемые овации зала. И не могу скрыть торжествующую улыбку. Потому что явственно представляю себе обалдевшие, вытянувшиеся физиономии у всех, кто выступал здесь до меня. Потому что из них только Мишка сподобился на четверной прыжок, и то на тулуп, да и тот с недокрутом. А у меня – флип. Чистенький, четверной. И гои я рассчитываю получить за него максимальные. Потому что тоже, потом и кровью, денно и нощно вбивал этот флип в лед, пока не приземлил-таки раз и навсегда.       Разбавляю программу дорожкой шагов. Начинаю с одного края льда и планомерно, через центр, двигаюсь к противоположному. Крюк на правой, выкрюк на левой, троечки, скобочки… Чоктао, моухоки, твизлы… Все, как мы с Артуром планомерно учили, повторяли и допиливали до совершенства, до автоматизма, до «ночью встал, сделал, не просыпаясь и пошел спать дальше». Не самая, на мой взгляд, интересная часть программы. Но она обязательная. И за нее дают драгоценные баллы. А еще, оттанцовывая последовательность, я немного отдыхаю перед заключительным третьим приготовленным нами сюрпризом. Хотя… Сюрприз такой себе. Ничего особенного.       Привычно, с подсечек назад и влево, разгоняюсь и еду на правой ноге. Привычно разворачиваюсь в выпаде вперед и переношу вес на согнутую левую ногу. Резко вверх, руки прижаты к груди, и правую ногу вперед, чтобы скорость ушла во вращение. Вся жизнь за доли секунды перед глазами… Уверенно приземляюсь на правую ногу ходом назад… И красивый выезд.       Вот он. Любимый мой до боли во всем теле тройной аксель. Никуда от меня не денешься теперь.       Знаю, что времени у меня в запасе не так уж много, поэтому без затяжки и лишних бантиков запрыгиваю во вращение – заклон, волчок, комбинация со сменой ноги – все должно быть без помарок и докручено, чтобы не скатиться на первый уровень. На закуску либела, которую мы официально называем «летящим верблюдом» и плавный выход на последних тактах арии Калафа. Руки над головой. Оборот. Прогиб.       Вот и все!..       Миг тишины.       И трибуны взрываются в беснующемся экстазе.       У меня болит спина, ноги, руки… Даже волосы. Я с трудом дышу, потому что ребра предательски врезаются в легкие, вызывая нестерпимые спазмы.       Но при этом я держу лицо.       Улыбаюсь. Радостно, но сдержанно. Раскланиваюсь на все четыре стороны. Машу руками зрителям, одариваю их воздушными поцелуями…       И, не спеша, по кругу, еду прочь со льда.       Нинель встречает меня лично, стоит перед Мураковым и Клеем, сама держит в руках мои чехлы. Это уже говорит о многом.       Подкатываю к калитке.       - Ну, молодец, молодец, - она протягивает мне чехлы и тут же обнимает за плечи.       Задыхаюсь от ее безумного аромата.       - Все сделал, - продолжает она, отстраняясь и рассматривая меня с ног до головы. – И каскад хорошо, и аксель, и квад отличный…       - Вращения там немного… - мямлю я срывающимся голосом.       - Ну, вращения твои как всегда, - она тут же меняет тональность. – Я тебе говорю-говорю, а ты не слышишь. Все время по-своему пытаешься, вот и получается…       Ну и хорошо. Ну и ладно. Значит все в порядке, все, как всегда. А то я уже было почти поверил…       С обеих сторон ко мне подскакивают Артур и Мураков, оба с улыбающимися до ушей лицами. Вот эти – да. Тут сюрпризов не будет. Радость совершенно незамутненная.       На диванчик в кисс-эн-край мы с трудом втискиваемся вчетвером. Каждому хочется засветиться. И на какой-то миг мне даже кажется, что встань я сейчас и отойди в сторону – это ничуть не испортит тренерам момента наслаждения моей победой. Разумеется, этого я не делаю, и с нескрываемым уже торжеством и самодовольством выслушиваю поставленные мне судьями баллы.       Кто бы ни говорил, но наша с Нинель задумка, во всяком случае на этом чемпионате Европы, удалась. Сработало тренерское чутье. Набрав в короткой программе рекордные на то время сто восемь с половиной баллов, я на десять с лишним очков обошел Мишку, моего ближайшего конкурента. Ну а поскольку на произвольной никто убиваться не собирался, по результатам двух дней соревнований мой отрыв составил только пять очков. Милостиво уступив Щедрику первенство в произвольной программе, я все равно по очкам выиграл золото. Даже не смотря на то, что бедный Мишка из кожи вылез и приземлил недосягаемые для него ранее два четверных прыжка.       Цели были достигнуты, и я в очередной раз убедился в том, что Нинель для меня, пока что, незаменима. Как и я для нее.       Что же до девчонок, то там вообще интрига не состоялась. Вполне ожидаемо Танька, упершись рогами в прыжки, получила низкие баллы за компоненты, а падение с тройного акселя в произвольной программе утянуло ее на третье место. Спасибо хоть не на четвертое. Серебро досталось девочке из Бельгии, Еве Хендриксон, которая, не смотря на травму бедра, показала очень неплохой контент. Ну а чемпионкой, вполне ожидаемо, стала Аня.       Лиза Камышинская, увы, подняться выше пятого места не смогла.              Накануне показательного гала-концерта, вечером, я пошел смотреть произвольные выступления танцоров. Никого не удивив, и не разочаровав своих поклонников, лидерами оказалась прекрасная французская пара, Габи и Гийом. Фамилия Гийома была Пападакис, а Габриэлы - Цицерон, но мы все между собой, для простоты, называли их Пападакисами. Ребята на нас за это не обижались, весело отшучиваясь, хотя никаких романтических отношений между ними никогда не было. За все десять лет совместного катания.       После награждения, мы все - «зеркалята» и «фединские» - пошли поздравлять французов, делиться впечатлениями и просто общаться. Предстоял приятный вечер, который мы собирались провести все вместе, веселой и дружной компанией. По дороге к нам, словно снег на голову, свалился еще и Крис Ламбьель со своими извечными хохмами и пошлыми шуточками. И в этот самый момент у меня в кармане завибрировал телефон.       Смотрю на экран, и понимаю, что ответить нужно.       - Алло!       - Валет, ты где сейчас?       Леша Жигудин никогда не утруждается такими условностями как вежливость или тактичность в телефонных разговорах.       - Где все, - отвечаю, - Пападакисов иду тискать. И тебе привет, кстати.       Он не обращает внимания на мой сарказм. И этому есть объяснение.       - Посмотри в «Телеграмм», когда один будешь, - устало говорит Леша. – Я там тебе подарочек переслал. От нашей общей знакомой.       - Э-э-э… Спасибо..       - Спасибо, Серый, это очень много, - ехидно хмыкает Хомяк. – Поэтому будешь должен.       Начинаю понимать, к чему он клонит.       - Неужели нашли?       - Нашли, нашли, - без энтузиазма в голосе говорит Леша, - только вот хорошего в этом ничего нет.       - Даже так?       - А ты посмотри – сам все поймешь.       У меня по спине пробегает предательский холодок. Предчувствие больших неприятностей.       - И слышишь, Серж, - Жигудин вздыхает, и голос у него уже совсем безрадостный, - мы думаем, что… э-э-э… твоему тренеру об этом нужно рассказать как можно скорее.       Это его «мы думаем» расстраивает меня окончательно.       - Я понял, Леш…       Леша мгновение сопит в трубку.       - Давай, Валет, привет дамам…       Он отключается, не оставив мне шанса попрощаться.       Телефон в моей руке мелодично звякает, и на пиктограммке «Телеги» появляется красная клякса с циферкой «один». Мои друзья в десяти шагах от меня радостно обнимаются с Габи и Гийомом. Мне машут руками, зовут присоединиться. Улыбаюсь, машу в ответ. Виновато развожу руками, показывая на телефон.       Открываю приложение. Вижу присланный Лешей аудиофайл. Провожу пальцем по экрану и прикладываю телефон к уху…       Наверное, я как-то уж очень сильно изменился в лице, прослушав короткую, не больше минуты, запись. Иначе, с чего бы Лизе, случайно бросившей взгляд в мою сторону, менять веселую улыбку на озабоченный вид и о чем-то шепотом говорить Тане, кивая в мою сторону. А вот уже и Танька на меня оглядывается… И Аня…       Натужно сглатываю. Провожу рукой по лбу… Ладонь мокрая и холодная… Цепляю на лицо беззаботную мину… Иду к ним.       - Серж, привет, - Гийом радостно тянет ладонь в мою сторону.       Габи с улыбкой подставляет щечку для поцелуя.       - Ребята, поздравляю, - изо всех сил изображаю приветливость, при этом, безбожно коверкая французские фразы, - это было потрясающе, правда.       Пападакисы расцветают. Ну вот. Я – молодец. Церемонии соблюдены.       Перекидываемся еще парой фраз и уступаем место журналистам и поклонникам. Меня тоже пытаются затянуть для интервью, но я вежливо отказываюсь, приглашая всех обращать внимание на сегодняшних чемпионов.       - Мы же обо всем с вами поговорили еще позавчера, - улыбаюсь я симпатичной девушке с микрофоном. – Тогда был мой день, а сейчас…       - Но вы… Вы… - она не находит слов, тушуется. – Вы на много интереснее…       Мимо воли усмехаюсь такой искренности.       - Простите, - наклоняю голову, - но не сегодня…       Прохожу мимо нее в сторону выхода.       Чувствую, как в мою руку проскальзывает маленькая теплая ладошка. Моя фея…       - Что с тобой, Сереж?       - А что со мной? – безмятежно поворачиваюсь к ней.       - Ты выглядишь так, словно привидение увидел.       Усмехаюсь. Обнимаю ее и целую в макушку.       Аня отстраняется и с подозрением смотрит на меня.       - Что случилось?       Понимаю, что не могу ей ничего рассказать, но и врать нет никакого желания. Беру ее руки в свои.       - Мне срочно нужно поговорить с Вахавной.       Она удивленно хмурится.       - Сейчас?       - Да.       - Но она в гостинице…       - Я знаю… Я еду туда. Извинись за меня перед ребятами…       Аня склоняет головку и кладет руку мне на грудь.       - Хочешь… Я поеду с тобой?       Конечно хочу… Но Нинель мне этого никогда не простит.       - Ну что ты, Аннушка, - ласково глажу ее по волосам. – Оставайся с нашими, веселись, отдыхай. У нас с Вахавной просто есть дела…       Аня кивает и вдруг лукаво поднимает на меня глаза.       - Дела семейные? – шепчет она.       Невольно дергаюсь. Неужели… Не может быть, чтобы даже она…       Аня заливисто смеется и обвивает руками мою шею.       - Если Вахавна попытается тебя соблазнить, я ее отравлю, - горячо шепчет она мне в ухо.       Облегченно вздыхаю и позволяю себе расслабленно улыбнуться.       - Я предпочитаю молоденьких, - отшучиваюсь я, - ты же знаешь…       - Знаю, - мурлычет Аня, прижимаясь ко мне. – Знаю…       Ох, Масяня, сукин сын, лучше бы ты молчал. Не пойми я теперь всего, не нервничал бы и не дергался от каждого слова…       Но даже огни моего родного Санкт-Перетбурга, проносящиеся в вечерней мгле за окном такси, навевают на меня в этот час не обычное умиротворение, а тоску и тревогу. Я не вижу выхода из сложившейся ситуации. Тупик. И разрушенная жизнь дорогого мне человека. И, что самое печальное, я никак не могу повлиять на ситуацию. Даже прыгнув с моста в Неву. Хотя, это точно не выход…       Поднимаюсь на лифте на нужный этаж. Иду по пустынному коридору. Подхожу к двери ее номера. Незваный гость хуже татарина. А уж с такими новостями, как у мня – и подавно.       Стучу.       Она открывает почти сразу же, словно ждет за дверью. Но явно не меня…       - Ты?       Она поспешно запахивает халат, под которым, я, сам того не желая, замечаю, ничего нет.       - Чего тебе, Ланской?       Слышу, как в душе, за неплотно прикрытой дверью кто-то плещется и гнусаво напевает. Зачем мне это? Я совсем не собирался проникать ни в чьи личные секреты…       - Прости… Мы могли бы поговорить?..       - Сейчас? Нет конечно…       Ее возмущению нет предела. Она раздражена. И явно считает мою выходку верхом наглости. Но я тоже не в восторге от всего происходящего.       - Через десять минут, - спокойно и твердо говорю, глядя ей прямо в глаза, - в баре внизу. Или через пятнадцать минут я снова поднимусь сюда.       Нинель молчит и удивленно смотрит.       Отхожу от двери. Поворачиваюсь. И медленно иду прочь.       Слышу, как за спиной глухо щелкает замок.       Придет…              Сижу в баре на высоком крутящемся стуле перед стойкой, тяну через трубочку диетическую колу. Вокруг ни души – в такое время все в основном либо еще гуляют, либо уже отдыхают в своих номерах. Постояв передо мной в выжидательной позе, разочарованно уходит в подсобку бармен. Я же молча жду. И вспоминаю позавчерашний вечер...       - Здравствуйте, Татьяна Вячеславовна!..       Захожу без стука в ее люкс. Как и было передано через Лешу Жигудина. Прохожу в гостиную.       Шуба восседает перед гримерным столиком в окружении парикмахерши и визажистки. Спиной к двери. Но отлично видит меня в отражении.       - Привет, мой дорогой, - весело восклицает она, улыбаясь мне из зазеркалья. – Проходи, садись, давно не виделись...       Делаю как велено. Аккуратно опускаюсь на свободный стул слева. Я без цветов – Леша сказал, что сегодня в этом нет необходимости – но инициативу проявлять мне никто не запрещал. Ставлю на низкий журнальный столик купленную по заказу корзину с фруктами. Шуба все видит. Легонько кивает. Оценила.       Девушки хлопочут вокруг нее, готовя к выходу в свет. Укладка прически, корректировка макияжа, свежий маникюр в тон ее сегодняшнего боа. Тихонова любит блистать. И у нее это получается. Не смотря на возраст.       Она никогда не начинает важных разговоров сразу. Всегда любит походить вокруг да около. Особенно, если ей что-то нужно. На этот раз Шуба позвала меня сама, а значит разговор быстрым не предвидится.       Четверть часа уходит на околовсяческие вопросы, типа, «как дела?», «что нового?», перемывание косточек общим знакомым и обсасывание скучных, никому не интересных сплетен. Еще минут десять обсуждаем шансы нашей сборной на предстоящих стартах. Я удостаиваюсь похвалы за исполненную мною короткую программу. Скромно благодарю.       - Ну а как, сынок, ты видишь свое будущее в спорте? – переходит, наконец, к главному Шуба.       Внутренне подбираюсь. Пытаюсь понять, с какой стороны ветер дует.       - О, у нас планы грандиозные, - выдаю простецкую улыбку. – За два сезона подготовиться к олимпиаде. Ну и... Дальше Нинель Вахтанговна пока не заглядывает...       - Ниночка – большая умница, - понимающе кивает Тихонова. – Трудяжка, молодец. Только, вот, сложно ей.       - Всем сложно... – поддакиваю.       - Вот, девочку себе взяла обратно, - это она о Вальке, понимаю я. - Правильно... Женечка ее бы только испортил...       Молчу. Не знаю, что сказать. Обсуждать тренеров, особенно чужих – дурной тон. Поэтому - пропуск хода...       Тихонова рассматривает себя в зеркало, задумчиво перебирая складки своего платья. Девушки почти закончили свою работу. Наводят последние штрихи. Наконец, она вяло машет им рукой и поворачивается ко мне.       - А не заскучал ли ты, братец, там в своем женском царстве? – произносит она без улыбки. – С одной стороны тренеры на тебя много времени тратят... А с другой стороны, так как бы и недостаточно.       Она наклоняет голову набок и внимательно меня разглядывает.       Начинаю улавливать суть. И действую наобум, в лоб.       - А мне уходить некуда, Татьяна Вячеславовна, - говорю и смотрю ей прямо в глаза. – Только что к Шиповенко, но у него на меня ни сил, ни денег не хватит…       Шуба хихикает.       - У Женечки, наверное, не хватит, - кивает она, давая понять, что я правильно ее понял, - а вот у Афони - может быть…       - Федин? – не могу скрыть удивления я.       Она выдерживает паузу, наслаждаясь моим изумлением.       - Афанасий Иванович мог бы многому тебя научить, - произносит Шуба почти шепотом, - чего ты никогда не получишь от своей Нинель.       У меня перед глазами проносится вихрь воспоминаний. Мой недавний разговор с Профессором, показавшийся мне тогда совершенно странным и неуместным.       Злился, ох как злился Федин на Тихонову за то, что она тогда еще, давным-давно, увела у него Лешу Жигудина. По сей день в их отношениях чувствуется холодок. И что же это, она решила перед ним вину загладить? Или здесь что-то другое?       - Афанасий Иванович, - говорю я, - приглашал меня учиться у себя на курсе, когда я закончу карьеру. Вряд ли я ему интересен как спортсмен…       Шуба смотрит на меня с укоризной.       - Ты правда не понимаешь, что в своем «Зеркальном» ты еще чуть-чуть и начнешь деградировать? Они тянут тебя на дно, милый, об олимпиаде с ними ты можешь забыть уже сейчас...       Чувствую подкатывающую комом к горлу злость.       - Простите, - поднимаюсь и вежливо кланяюсь, - но я не заинтересован в вашем предложении.       - Ты не спеши, сынок. Подумай, - мягко перебивает она. – Не ошибись только.       Я открываю рот чтобы ответить, но она не позволяет мне этого.       - Будь осторожен, мальчик, - говорит она, и взгляд у нее делается недобрый, - а то, как бы конец твоей карьеры не наступил преждевременно…       В тот самый момент я почему-то совершенно не к месту подумал, какими же до невозможности противными духами пользуется наша дорогая и любимая Татьяна Вячеславовна…       Легкий шорох одежды. Она почти бесшумно подходит и садится рядом на соседний стул. Облокачивается о стойку. Смотрит прямо перед собой. Ждет.       Осторожно дотрагиваюсь до ее запястья.       Нинель нервно и резко одергивает руку.       - Объясни, что за срочность такая, - она говорит холодно, без раздражения, по-деловому.       Проклинаю себя за секундную слабость.       Достаю телефон, кладу между нами и включаю ей запись.       Нинель удивленно поднимает брови. Потом хмурится.       Голоса узнаваемы с первых же слов…       - Сёмочка, ну что ты так волнуешься? - интонации у Шубы по-матерински мягкие и ласковые. Так она говорит далеко не с каждым.       - Ой, я вас прошу, Татьяна Вячеславна, - развязный голос Авербаума, - было бы из-за чего волноваться. Просто обидно.       - Понимаю…       - И главное, - нервно продолжает он, - вместе же начинали. Можно сказать, не чужие друг другу. И вот, понимаешь…       - Сёма, Сёма, не горячись, - успокаивающе журчит Шуба, - ну подумаешь… Так сложилась жизнь. Ниночка работает со спортсменами, ты успешно делаешь программы. Шоу у тебя замечательные. Не пересекались до сих пор - так может не стоит и дальше поднимать этот вопрос?..       - А деньги, Татьяна Вячеславна? - визгливо перебивает ее Авер. – За каждое призовое место, на каждом старте – лаве, лаве, лаве. И все в один карман. Все ей. А чуть только заикнешься, дай спортсменов для чеса в межсезонье – нет. Заняты. Не по рангу. И как это понять? Это… Это не честно. Мы так не договаривались.       - Ну не сошелся же свет клином на «зеркальных», - пытается вразумить его Шуба. – Афонины мальчики всегда готовы, Лизонька тоже, Тамарочка никогда не откажет, Лена Стравинская…       - Да нахрена они мне сдались? - совсем уже идет в разнос Авербаум. - Четвертые места, Татьяна Вячеславна, у нас не продаются от слова совсем. Сколько я соберу на Камышинской да на Семенове? Когда все хотят видеть Озерову, хотят Шахову с ее квадами… Асторную с Камиль-Татищевой тоже…       - Ну, там у Жени свое шоу, свои правила…       - Да, знаю… - вздыхает Авер, - Клюв держится за этих двух своих девок как вошь за кожух, знает, что на золотую жилу попал…       В повисшей на несколько секунд паузе слышны звуки наливаемой жидкости и какая-то возня.       - Хуже всего с Ланским, - глухо ворчит Авербаум, уже слегка успокоившись. – Это вообще за гранью…       - Семен, тише…       - А что такого? – снова лезет в бутылку Авер. - Никто не знает, что он Нинкин сын? Так я завтра сделаю так, что об этом будут писать во всех газетах… Мог бы и моим быть… Да только вот не так хорош я для нее оказался, как этот ее…       Снова пауза. Я вижу, как бледнеет Нинель, прикрывая глаза и нервно проводя ладонью по лбу.       - У нее в перспективе весь женский пьедестал, - глухо произносит Авербаум, - и стабильное золото в мужском одиночном. А еще она собирается делать свое шоу. И вот, уже в следующем сезоне я вообще не вижу, а где, собственно, мое место во всей этой конструкции. Если только…       - Если только? – переспрашивает Тихонова.       - Не знаете, почему они так старательно скрывают свое родство?       - Не знаю, Сёмочка, откуда мне… - я прям представил себе, как Шуба удивленно выкатывает свои маленькие глазки и дует губы.       - Наверное, - размышляет Авер, - есть у них, что прятать… Как думаете, хороший скандал мог бы сбить спесь с негодника?       - Семен! – возмущение в голосе Тихоновой почти искреннее.       - Мог бы, - сам себе отвечает Авер. – Хоть бы он тоже от нее ушел, как те две дуры… К Федину… В идеале так вообще к Шиповенко… Клюв от радости бы на стенку залез… Ладно, - звук отодвигаемого стула, - Татьяна Вячеславна, приятно было вас увидеть в добром здравии…       - Сёма, - Тихонова говорит тихо, без обычного своего задорного звона в голосе, - ты только не делай глупостей, ладно?       - Ну что вы… - Авер мастерски изображает недоумение.       - Дела прошлые пускай в прошлом и остаются. – произносит она. - Не надо Нине вредить. Это я тебя прошу, понял?..       Ответа Семена Авербаума мы не услышали. Не известно, а был ли он, этот ответ. Отсчитав последние секунды на экране, запись закончилась.       В тишине пустого зала отчетливо слышен гул кондиционера и бульканье компрессора в огромном, на полстены, аквариуме.       Нинель сидит, склонив голову и спрятав лицо в ладонях.       Не в наших правилах, но…       Пододвигаюсь к ней ближе, обнимаю и крепко прижимаю к себе. Она поддается как безвольная тряпичная кукла.       - Держись, - шепчу я, - я тебя не брошу, я рядом…       Она поднимает на меня взгляд, устало улыбается и проводит рукой по моей щеке.       - Всю жизнь у меня из-за тебя проблемы, - произносит она шепотом.       Улыбаюсь в ответ, беру ее руку в свою.       - У меня тоже…       Это мы так шутим. Иногда. Чтобы разрядить обстановку.       Еще несколько секунд улыбок, и нежных взглядов, и прикосновений рук… Со стороны мы можем показаться влюбленной парочкой. Очень странной парочкой, в которой она более чем в два раза старше его… Но смотреть на нас некому.       Нинель первая приходит в себя и отстраняется. Эмоциональная пауза окончена.       - Кто уже?.. – спрашивает она, кивая на все еще лежащий на стойке телефон.       Я понимаю, о чем она.       - Масяня, - отвечаю, и тут же поправляюсь, - э-э… Максим Таранов.       Нинель не любит прозвища, которые мы так щедро раздаем тренерам и друг другу. Поэтому я стараюсь следить за своим языком.       - Еще кто-то?       - Пока нет… Не знаю. Макс сам мне на ухо шепнул. Его, похоже, гордость распирает от сопричастности к тайне…       - Дурачок… - усмехается она, качая головой. – Ну, с Тарановым мы как-нибудь решим…       - Послушай…       - Что?       Я набираюсь решимости, как ныряльщик перед прыжком.       - Если ты скажешь… Если будет нужно… Чтобы я от тебя ушел…       - Так! – она яростно хлопает ладонью по стойке.       Но я уже на полпути к бездне.       - Если ты решишь, что я должен поработать с… другим тренером… - набираю воздух, выдыхаю, - то я тебя пойму и сделаю, как ты скажешь.       - Об этом не может быть и речи, - она яростно сверлит меня взглядом, на бледных щеках проступает румянец.       И я понимаю, с восторгом, что я не один. Что за меня тоже есть кому бороться.       - Просто знай… - говорю.       Она качает головой. И очень быстро соображает, что к чему.       - Ты получил предложение?       Вопрос звучит как утверждение.       - От Федина, - легкомысленно киваю и пожимаю плечами. - Через Тихонову.       Она выжидающе смотрит. С наслаждением тяну паузу.       - Отказался, - наконец сообщаю я. – В резкой форме.       Люблю этот ее взгляд. Так она смотрела, когда я выиграл свой первый старт, когда приземлил свой первый четверной… Так она смотрит, когда гордится тем, что я и правда часть ее самой.       Нинель размышляет несколько минут, невидящим взглядом смотрит в сторону. Я ее не тревожу. Свое маленькое дело я сделал. Солдат сходил в разведку и доставил своему генералу важные сведения из вражеских тылов. На этом моя миссия окончена.       - Готов завтра к показательным?       Она снова настроена по-деловому, как всегда собрана. Как всегда, с холодной улыбкой и внимательным, острым взглядом.       - Конечно, - киваю.       - Иди отдыхай…       И совершенно неожиданно, она протягивает ко мне руки, обнимает и долго-долго не отпускает. Как когда-то в детстве…              Вечер. Гала-концерт. Сегодня все катают показательные номера, поэтому народ слегка расслабился. Никто усердно не разогревается в зале, не прыгает сосредоточенно в коридоре, не мучает себя растяжками. Практически все участники, уже в костюмах, кучкуются своими компаниями, шутят, смеются, обсуждают всех и вся на своих многочисленных языках.       Мой номер предпоследний, после Пападакисов, но перед Аней. Она на этот раз главная сенсация турнира, и заключительный выход ею вполне заслужен.       В этом сезоне у меня подготовлены два показательных номера. Один, под названием «Джек», я исполняю под музыку из «Пиратов Карибского моря» в образе капитана Спароу. И подготовка к нему занимает едва ли не весь вечер. Дредды, макияж, костюм – все должно быть в точности похожим, передавать дух оригинала, и при этом не мешать мне кататься и прыгать. Номер получился неплохой – как все показательные, это была сборная солянка из кусков произвольной и короткой программ, но тем не менее – Артур постарался, и зрители весь прошедший сезон принимали меня в таком брутальном, хулиганском виде довольно благосклонно. Но сегодня мы решили удивить и подпустить нежнятины.       Вообще, на эту музыку где-то с год назад я предлагал тренерам сделать обычную короткую программу. Мотивация была простая. Короткая у нас должна быть забойная, значит и сопровождение нужно брать такое, чтобы дух захватывало. Вот я и предложил арию Грингуара из «Нотр-Дам». С небольшими доработками – добавить ритмичные вставки, сократить проигрыши и так далее – музыка вполне отвечала задачам. Но Артур, а потом, вслед за ним и Нинель, от моей идеи отказались.       - На показательный – пожалуйста, - был короткий вердикт главного тренера.       А когда я немного приуныл, Артур в своей жизнеутверждающей манере ободряюще похлопал меня по плечу.       - Не переживай, Серж, сделаем красиво. Всем понравится.       И мы действительно сделали.       Выкатываюсь на центр льда под неутихающий гром зала. Зрители еще не остыли от бурных проявлений в адрес Габи и Гийома. Но на меня запала вполне еще хватает.       Свет гаснет. И как по щелчку выключателя наступает тишина. Прожектор выхватывает меня из темноты ярким световым кругом.       На мне нет костюма. В сценическом понимании - полнейший минимализм. Белая футболка, серые джинсы-стрейч. Нет банданы – волосы свободно по плечам. Никакого макияжа. Те, кто привык видеть меня в различных ярких образах, надеюсь, удивлены и оценят контраст.       Это премьера номера. Кроме тренеров и кое-кого из наших его еще никто не видел.       Звучат первые такты музыки Коччанте. Поехали…       Плох тот актер, который не любит выходить на сцену. Плох спортсмен, не получающий удовольствия от соревнований. В нашем деле каждый из нас представляет из себя сочетание, сплав, своеобразный симбиоз актера и спортсмена, в необходимых дозах распределяющий свои усилия как на представление, так и на состязание. А дальше – зависит уже персонально от тебя.       Есть фигуристы, на которых публика смотрит, раскрыв в экстазе рты, каждый выход которых – это праздник. Канадец Мессинг, наш Игорь Бобрин, Ламбьель в бытность свою одиночником – на них на всех ходили и ходят как на концерты любимого певца. Лиза Камышинская, кстати, тоже яркий тому пример. Потому что они делают шоу одним своим появлением. При этом, их достижения в спорте остаются, порой, весьма скромными…       Захожу в свой первый прыжок. От меня ждут красоты. И как бы сложно ни было – делаю. Тройной аксель… Чистое приземление и сразу же выход в кантилевер. Ноги в позиции спред игл, по простому - корабликом, колени согнуты, туловище прогнуть к самому льду, руки за головой, почти касаюсь ладонями поверхности. Ничего не стоящий элемент. Несложный, если знаешь, как его делать. Но вам нравится. Я знаю. Смотрите…       Что же касается чистых спортсменов… Вот к примеру. Сможете вспомнить на вскидку трех последних чемпионов мира среди мужчин? А среди женщин? Парное катание? Танцы? То-то… Никуда не денешься – артистизм порой бывает не только недостаточным, но и излишним фактором для достижения чисто спортивного результата. Я не говорю о сиюминутной ситуации. Да на фамилии Ланской, Озерова, Шахова, Асторная у публики сейчас реакция не менее бурная, чем на фамилию Киркоров. Или Басков. Но мы – раскрученные фигуры, на нас телевизор работает практически все время, демонстрируя нас со всех сторон. Как в переносном смысле, так и в самом прямом, физиологическом. И учат нас тренеры в «Зеркальном» не только бегать быстрее, прыгать выше и отталкиваться сильнее, но и преподносить себя в выгодном свете в глазах, чего уж там, не очень требовательных дилетантов, обывателей, которых в мире подавляющее большинство.       А вот, кстати, фединских мальчиков этому почти не учат, упирая в основном на спорт и результат. И вот получается, что очередной чемпионат мира, Европы – чего угодно – снова выигрывает «Ланской и… э-э-э… еще двое россиян», при чем не зависимо от занятого места. Так уже было, и не раз, на первенстве России, например, когда Мишка, один или вдвоем с Женькой, совершенно заслуженно обходили меня на пьедестале. Но в свете софитов им, как и раньше, всегда мешала моя тень…       Задорно прохожусь дорожкой через весь лед и перебежками набираю скорость для следующего элемента. У нас же все должно быть красиво, правда? Эффектно размахиваюсь и запрыгиваю в четверной лутц. Приземление. Ойлер. Сразу же замах правой ногой и штопором вверх в тройной сальхоф. Приземление, выезд с безупречно дотянутым носком. В этот раз без сложностей, чтобы не пересластить. Слышу взрыв аплодисментов на фоне хрустящего под ногами льда…       Вот. А почему я говорю, что фигуристы – это помесь актеров и спортсменов? А потому что только у нас есть такая дисциплина в рабочем графике, как показательные выступления. За них не начисляют баллов и не дают медалей, но это неотъемлемая часть процесса, и, кстати, не такая уж и легкая, как может показаться. Показательные – это не просто вышел, покривлялся, скатал два круга и радостный уехал под аплодисменты. Точно также ставятся программы, разучиваются, допиливаются, совершенствуются. Точно также мы падаем и бьемся на показательных, как и на основной программе. Просто те, у кого жилка артистизма болезненно воспалена и не дает покоя, имеют шанс себя потешить. Кто еще так может? Представьте себе, ну, например, показательные выступления штангистов. Смешно ведь. При всем уважении, конечно же, но…       Рисую еще одну дорожку и под занавес выдаю серию разнообразных вращений, с прогибами, закрутами, сменой ноги и положения тела. Чувствую некоторую незавершенность. Два прыжковых элемента в программе – это как-то непривычно мало. Но Артур сделал такую постановку сознательно, на всякий случай, если показательную программу пришлось бы катать вечером соревновательного дня, после произвольной. Я мог бы конечно сымпровизировать на потеху публике, нарезать еще два или три прыжка, похулиганить, но… Все таки, я прежде всего спортсмен. Я слушаюсь своего тренера. Я делаю то, что мне говорят. И вольности, допустимые на тренировке, для меня неприемлемы на старте. В этом мы абсолютно похожи с Аней. И отличаемся от Таньки и Кати…       Финальная позиция в самом центре льда. Замираю одновременно с последним звуком музыки. Смотрю строго в направлении того места, где обычно сидят судьи. Привычка…       Аплодисменты, крики, свист, мягкие игрушки летят на лед в товарных количествах.       Раскланиваюсь на все четыре стороны и еду прочь, уступая лед Ане.       Еще один старт. Еще один выигранный чемпионат. Запись в рейтинговом журнале, медаль на стену… Призовые! Я люблю призовые деньги. Мне нравится, что они у меня есть… Хотя я очень мало трачу на себя, помимо экипировки и костюмов. Но само осознание того, что у меня есть немалые средства к существованию… Нет, не расхолаживает. Скорее успокаивает. И дает ощущение того, что все, чем я занимаюсь – не зря. Не пустая трата времени, сил и здоровья. Как, наверняка, думают многие…       - Ну что, малыш, завтра домой?       Мураков тычет меня кулаком в плечо и довольный улыбается.       - Так точно, - киваю я.       - И какие планы по возвращении?       Подвох ему не удастся. На эту удочку, дядя Ваня, я попался только однажды, в далеком детстве. Больше не будет.       - С утра на тренировку, - бодро рапортую я.       - Молодец, - ухмыляется он. – До завтра – свободен. Вопросы есть?       Энергично качаю головой. Вот теперь точно все. Можно идти гулять, хоть всю ночь. Можно зависнуть в каком-нибудь заведении. Можно даже пробраться в номер к девчонкам…       Но я, как и все мы, предпочту просто спокойно и крепко выспаться.       Тренеры знают об этом.       Именно поэтому по окончании соревнований они такие добрые…              Раз в два-три дня нас четверых, меня Аню, Таню и Валю тягают на всевозможные ток-шоу и развлекательные околоспортивные передачи на телевидении. Ходим туда, иногда по одному, иногда все вместе. Купаемся в лучах славы. Ну, и отдуваемся как за свою школу, так и вообще за всех наших фигуристов. В частности, за фединских, которых Профессор категорически отказался отпускать из Питера на съемки. Мероприятия эти, как правило, скучные, разнообразием не блещут – ну а что вы хотите, если людей в основном интересует вполне банальный набор информации, повторяющийся из раза в раз.       - Откуда вы родом?       - Из Санкт-Петербурга.       - О-у…       Иногда на этом все. Но если интервьюер немного в нашей теме, то может и уточнить.       - А вы никогда не тренировались у Афанасия Федина?       - Никогда. Я с четырех лет живу в Москве и кроме как с Нинель Вахтанговной ни с кем не работал…       - А сколько вам сейчас?       - Двадцать…       Здесь у многих срабатывает комплекс взрослого.       - И за такой короткий период вы добились таких феноменальных успехов…       - Послушайте, я в спорте уже шестнадцать лет, не так уж и мало, между прочим.       - Вам всего двадцать лет, но вы объездили весь мир, ваша популярность зашкаливает, вы обеспеченный человек, вы…       Обычным людям не всегда легко смириться с мыслью, что спортсмены, в отличие от них, начинают свою карьеру еще в раннем детстве. И если у других успехи, деньги, слава, если хотите, приходят в уже солидном возрасте, ну, годам к тридцати, например, то для нас это уже, как правило, время заката и подведения итогов. Поэтому приходится объяснять…       - Ага, - киваю с ехидной ухмылкой, - объездил. Везде был – нигде не отдыхал. Хотя нет, выспался в самолете по дороге в Австралию. Точно! Мое самое яркое и захватывающее путешествие.       - Э-э-э…       - Моя популярность, - продолжаю, – это плата за отсутствие нормального детства. Велосипед, рыбалку с отцом, футбол во дворе с соседскими мальчишками и поездки к морю на каникулах мне заменяли ежедневные двенадцатичасовые тренировки на льду, без выходных и праздников…       - Ну да, ну да…       - Ну а за все мое время в спорте у меня, среди прочих достижений, два сотрясения, порванные сухожилия на обеих ногах, выбитые суставы и переломы я уже сбился считать – и все это в перспективе хроника, на лечение которой и пойдут мои баснословные гонорары…       Иногда понимание приходит.       - Но, не смотря ни на что, вы счастливы?       - Конечно.       - И, если бы была возможность выбрать другую жизнь?..       - Никогда!       Табу на те или иные вопросы мы не устанавливаем. Просто сразу предупреждаем, что реагировать на провокации не станем. Но люди имеют право на удовлетворение своего любопытства.       - У вас есть девушка?       - Мы не обсуждаем личную жизнь, ни свою, ни других спортсменов.       - Но… э-э-э…       - Пожалуйста… Не нужно.       Обычно такие вопросы задают женщины, или на эфирах, ориентированных на женскую аудиторию. Как правило, мы знаем к чему готовится и какие темы будут наиболее интересны.       - Вами кто-то профессионально занимается?       - В смысле?       - Вашей внешностью. То как вы выглядите…       - Ах это… Нет. Это я от природы такой. И от папы с мамой…       - Они хорошо поработали… Вместе с природой.       - Спасибо…       - Э-э-э… Нескромный вопрос можно?       - Давайте.       - Ваши волосы…       - А что с ними? – удивляюсь.       - Простите пожалуйста… Часто ли вас принимают за девушку?       Улыбаюсь. Пожимаю плечами. Киваю.       - Часто. Но я к этому отношусь спокойно. Даже, можно сказать, равнодушно.       - Но вам самому нравится ваша внешность?       - Я к ней привык, - усмехаюсь.       - А вашим… э-э-э… коллегам, друзьям, знакомым?       Понимаю, что от этой темы нужно уходить.       - Послушайте… - пытаюсь сформулировать свою мысль максимально нейтрально. – Я понимаю, что я, возможно, многим нравлюсь. Особенно женщинам. А также, многих раздражаю… Но это лишь реакция на внешние факторы. И это, на самом деле, не имеет значения. Для меня главное, чтобы меня воспринимали… и любили… таким, какой я есть те, кто мне дорог, и кого люблю я. Остальные… Извините, может быть это прозвучит немного… высокомерно… но мне все равно… Правда…       Намек более чем прозрачный. Но меня отпускают не сразу. Что поделаешь, читательниц нужно ублажать качественно.       - В вашей работе такой яркий образ больше помогает, или мешает?       - Яркий образ, - усмехаюсь, - скажете тоже…       - И все же.       - На результаты это не влияет, если вы об этом. Вообще никак. Судьи смотрят на наши ноги и руки. Лицо - это скорее второстепенный придаток. Но я отдаю себе отчет, что на ледовые концерты, шоу и на вот такие вот встречи зрители ходят в том числе и на меня. Поэтому хорошо выглядеть – это часть моей работы, которую я стараюсь выполнять также качественно, как и спортивные элементы.       - Вы не думали о карьере модели?..       - Нет, боже упаси. Что-что, а это точно не для меня…       Ну и все в таком роде. Когда я один все вопросы в основном крутятся вокруг этих тем – мало кто спрашивает о тренировках и соревнованиях. Зато, когда мы приходим компанией, то тут уже на сцену выходят любители всеобщего внимания, Анька с Танькой, и трещат без умолку. С ними получается гораздо интереснее, чем со мной.       Мне запомнилось одно интервью, на которое меня пригласило известное спортивное интернет-издание. Я согласился только потому, что ведущей должна была быть известная в прошлом фигуристка, с которой я был знаком с детства и от которой не ожидал никаких сюрпризов. Но в последний момент выяснилось, что она занята в параллельном проекте и со мной будет разговаривать другая барышня, не имеющая к нашему спорту никакого отношения. Приуныв было, я приготовился к стандартному набору нудных тем. И был приятно удивлен, когда буквально сразу после традиционного приветствия и представления она задала совершенно оригинальную тему разговора.       - Сереж, вот смотри, я в фигурном катании вообще ничего не понимаю…       - Да я тоже… - смеюсь.       - Да ладно тебе, я серьезно.       Улыбаюсь, сидя напротив нее в кресле. Она мне нравится.       - Я, когда готовилась к этому интервью, такой план себе написала, что у тебя спросить обязательно, на какие темы вывести, где-то важное отметила, где-то не очень…       - Ух ты, интересно…       - Да. Но вот первое, что я хочу спросить… Это то, что меня всегда ставит в тупик, когда я смотрю, как вы соревнуетесь… Вот эти прыжки, которые вы делаете… Они… Как вы их отличаете? Там же у них у всех и названия разные…       - Совершенно верно.       - И виды.. Сколько их, четыре разных, или пять?       - Шесть.       - Шесть… - повторяет она. – Шесть разных прыжков, которые вы все выполняете в своих программах.       - Ну, не обязательно все. В короткой программе, например, прыжков может быть не больше четырех, при чем два из них в каскаде…       - И все они между собой имеют какие-то отличия, да?       - Конечно. С какой ноги прыгаешь, с ребра или с зубца, направление движения тоже…       Я вижу в ее глазах неподдельную заинтересованность. Не удивительно. Прыжки в фигурном катании – это самый захватывающий и самый трудный для восприятия элемент, особенно если ты ничего в этом не понимаешь…       - Хочешь научу их различать? – спрашиваю я с видом заговорщика.       - Конечно…       - На самом деле все просто, нужно запомнить основные позиции, движения, ну и привязать их к названиям…       - Расскажи, расскажи…       - Смотри…       Придвигаюсь поближе к столу, беру лист бумаги и ручку.       Меня так не учили. Мы разучиваем прыжки по одному и не сразу. Месяцами. Годами. Впитывая теорию вместе с практикой, записывая эти знания своей кровью и скрепляя синяками. Рассказывать, сидя в тишине и комфорте, на много проще.       Первое и основное отличие – это заход. Пять из шести прыжков выполняются с заходом с движения назад. И только один с движения вперед. Это – аксель. Можно уточнить, что это реберный прыжок с левой ноги с внешнего ребра. Но чтобы его узнать – это не важно. Главное, если видите, что спортсмен перед самым прыжком разворачивается с движения назад и прыгает лицом вперед – значит он прыгает аксель.       Далее. Из остальных пяти прыжков, два выполняются с правой ноги, а три с левой.       Если спортсмен едет назад на правой ноге, а перед самым прыжком резко бьет левым зубцом о лед, отталкиваясь, как бы, двумя ногами, то это называется тулуп.       А если в процессе такого же движения назад левая нога перебрасывается накрест через правую, после чего спортсмен прыгает, отталкиваясь одной правой ногой с раскруткой против часовой стрелки, то это риттбергер.       Обычно тулуп и риттбергер цепляются в каскад в качестве вторых или третьих прыжков, потому что с первого прыжка приземление всегда на правую ногу, а эти два как раз и прыгаются с правой.       Три других прыжка, которые выполняются с левой ноги, немного труднее определить, для неопытного взгляда, но если часто смотреть соревнования и обращать внимание на то, что говорят комментаторы, научиться их различать тоже можно.       Сальхоф. Ход назад, на левой ноге, точнее, на внутреннем ребре левого конька. Правая нога свободна, а перед самым прыжком делает замах вокруг тела против часовой стрелки, закручивая спортсмена. Допускается чиркнуть правым коньком по льду во время замаха. Некоторые позволяют себе перед прыжком еще и опереться на мгновение на правую ногу, создавая таким образом дополнительное усилие для движения вверх. Так наши девчонки прыгают четверные. Это не поощряется, но пока и не наказывается судьями. А раз нет прямого запрета, то можно пользоваться, что многие и делают.       Оставшиеся два прыжка, флип и лутц, непрофессионалу отличить сложнее всего. Но внимательный человек, все же, может увидеть разницу.       Оба выполняются, естественно с хода назад, с левой ноги, по технологии похожей на тулуп, то есть с отталкиванием или ударом зубцом правой ноги, по льду в момент прыжка. Отличие в том, что лутц выполняется с левого наружного ребра, а флип - с левого внутреннего, с резко выброшенной назад правой ногой. Иными словами, следить нужно, в какую сторону наклонено тело спортсмена. Если вправо, то флип. Если влево, то лутц.       Иногда, кстати, лутц можно сперва ошибочно принять за риттбергер, потому что при его выполнении фигурист тоже, бывает, перебрасывает левую ногу накрест на правую. И здесь важно смотреть дальше потому что перед самим прыжком, правая нога высвобождается и дальше спортсмен уже едет на левой, в то время как на риттбергере переброшенная левая нога остается свободной.       - Вот как-то так… Но это, понятное дело, мы не берем такие тонкости, как докруты-недокруты, явные и неявные ребра, сложные заходы и выезды…       - Да, конечно…       - Так, на простейшем уровне. Чтобы можно было блеснуть перед собеседниками, сидя у телевизора, и гордо прокомментировать, типа «отличный лутц», или «удачный аксель» еще до того, как об этом скажет комментатор.       Свои объяснения я сопровождаю рисунками на бумаге, изображая что-то вроде комиксов с катающимися в разные стороны фигуристами.       Моя собеседница завороженно следит за мной.       - Ты еще и рисовать умеешь!       - И крестиком вышиваю, и на гитаре… - ерничаю я.       Она смеется, и наш разговор дальше переходит в уже привычное, наскучившее мне русло…       А однажды, помимо нас четверых, на очередную съемку пригласили еще и наших тренеров.       И не куда-нибудь, а на одно из самых рейтинговых шоу на центральном канале, да еще и в прайм-тайм. Отказываться от такого было не принято.       Нинель для порядка посопротивлялась немного, но потом согласилась при условии, что Артур с дядей Ваней возьмут инициативу на себя и оградят ее от необходимости отвечать на каверзные вопросы.       Наша с девчонками миссия в тот раз свелась к минимуму – сидеть в первых рядах зрителей и изображать восторг перед камерами. Поэтому во всех подробностях я это мероприятие не запомнил. Так, кое-какие эпизоды.       Отвертеться от ответов у Нинель не очень получилось. С первых же минут харизматичный, улыбающийся ведущий впивается в нее как клещ.       - Вот она, королева нашего льда! – тараторит он, не сводя с нее взгляда. - Кхалиси отечественного фигурного катания… Нинель вьюгорожденная… Мать наших прыгающих драконов…       Едва присев на диванчик, между Артуром и Мураковым, Нинель вынуждена встать и раскланяться под гром рукоплесканий.       - Как это вы их хорошо назвали, - комментирует она, кивая в нашу сторону. - Главное – правильно...       Драконы ослепительно скалятся в развернувшиеся камеры и усердно хлопают в ладоши.       - Я позволю себе, - льстиво продолжает ведущий, - замереть в минуте восхищения перед лицом совершенства…       Совершенство снова усаживается и царственно машет рукой в его сторону.       - Достаточно десяти секунд восхищения, - парирует она, - у нас еще вечерняя тренировка сегодня. Времени мало…       По залу проносится одобрительный гул и хихиканье.       А дальше все катится по уже знакомой колее.       - В чем секрет спортивных достижений ваших учеников?       - В постоянной работе, самоотдаче и нацеленности на успех.       - Вашу школу называют фабрикой чемпионов. Как из обычного спортсмена сделать чемпиона?       - Ну смотрите… Обычный спортсмен делает на тренировке все, что может. Будущий чемпион, сделав все, что может, делает еще и все, что нужно для победы. Вот и весь рецепт.       - Кто из вашего звездного состава, - широкий жест, и камеры снова поворачиваются к нам, - является вашим самым любимым учеником?       Как по команде меняем сонные физиономии на радостные и заинтересованно слушаем, что ответит Нинель.       - Моя дочь Фиона, - не задумываясь произносит она. – У нас на работе семейственность, поэтому вся моя любовь – ей.       - А… э-э-э…       - А всем остальным, - холодная улыбка, - тычки, подзатыльники, а также все мои силы, внимание и здоровье... Пока это все еще при мне.       - Вы не любите давать интервью…       - Ну с вами же я разговариваю.       - Знали бы вы, чего это стоило!       - Я обязательно поинтересуюсь у нашего менеджера…       - И все же, заполучить вас на разговор довольно сложная задача.       - Я не считаю себя медийной личностью. Для общения с журналистами у нас есть Артур Маркович, - легкий поворот головы в сторону Клея. – Вот он, на сколько я знаю, никому не отказывает.       Артур с готовностью кивает, подтверждая ее слова. Он и правда чаще всех из тренерского штаба светится в телевизоре и Ютьюбе. Заполняет информационный вакуум.       И так далее, и тому подобное.       Целый месяц, который у нас образовался между чемпионатом Европы и чемпионатом мира мы развлекаемся, играя телевизионных звезд.       Но это все – в редкие часы отдыха. Основная же часть жизни, как обычно, проходит на льду…       - Валя, ну что это такое?       Клей возмущенно кладет руки на бортик, буравя взглядом переминающуюся перед ним Вальку. Балеринка сегодня явно не в духе – несколько раз подряд завалила каскад лутц-тулуп. Как будто вообще его никогда до этого не делала.       - Три раза ты заходишь, из четырех, и три раза не выполняешь, - выговаривает ей Артур. – В чем дело? А? Ты определись, пожалуйста, ты делаешь каскад, или мы снимаем элемент с программы.       Валя что-то бормочет в ответ, тихим голосом, явно собираясь разреветься. Клей неумолим.       - Если будут продолжаться падения, то зачем мне это нужно? Так что, снимаем?       Валя отрицательно трясет головой.       - Тогда иди и делай. Покажи пожалуйста правильно выполненный элемент…       Балеринка шмыгает носом и, собрав волю в кулак, решительно наклонив голову, из последних сил едет крутить каскад.       Убивается малая не просто так. Все дело в том, что случилось у нас непредвиденное. Буквально через пару дней после окончания чемпионата Европы, из Питера пришла новость, что Лиза Камышинская, наша третья девочка в сборной, сломала на тренировке ногу и со старта на мире снимается без вариантов. Лизу, безусловно, жалко. Но Нинель не была бы собой, если бы не воспользовалась ситуацией. Два телефонных звонка, визит в федерацию – и вот Валя Камиль-Татищева уже в основном составе сборной. И времени у Вали на подготовку – месяц. А раз так, то накатывать программы бедной балеринке теперь приходится в олимпийском режиме, с утра и до вечера.       Вот Клей ее и прессует от души, выводя на пристойный уровень.       В дальнем конце льда стайка малышей кружит вокруг Муракова. Дядя Ваня ведет прыжки у младшей группы, обучая начинающих азам наших основных элементов.       - Нет, Катя, Катюш, смотри на меня. Смотри... Вот не так скрючивайся на выезде, не надо. Свободно. Вышла и расправила плечи. И спину. И носок дотянула. И руку правую не вниз, а праллельно...       Смешной, кругленький, невысокого роста, он чисто и технически грамотно демонстрирует идеальный выезд.       - Поняла? Ну давай... Маша, Маша! На меня внимание. За дыханием следи. Дыхание – это твои силы, которые нужны твоим ногам. Не надо вот это вот, набрала воздух и держишь, а потом отдышаться не можешь. Вдох – движение. Движение – выдох. Грудь дышит, не живот...       На старшем льду, у нас, сегодня контрольные прогоны. По очереди катаем свои программы, без дорожек и связок. Только прыжки и вращения - для экономии времени и сил. Нинель сосредоточенно колдует за монитором своего ноутбука, тщательно отслеживая кто и как катается. Параллельно записывает в своем блокноте наши баллы – листочки, которые потом выдаются нам, и которые мы храним годами. Вехи нашей жизни.       Сегодня рядом с ней сидит Масяня. Максим Таранов. Тренер единственной в нашей школе спортивной пары. Женя Тихонова и Володя Жарин, которых мы за цвет волос ласково зовем Рыжиками, как раз докатывают свою короткую программу – бодро, эффектно, уверенно. Парное катание – это вообще очень зрелищные соревнования. Все эти поддержки, тодесы, подкруты- выбросы – элементы, которые мы, одиночники, не делаем – чередуются со знакомыми нам прыжками, вращениями, дорожками. Смотрится прекрасно. Но…       Не понимаю я парное катание. Вообще. Каждый раз, когда смотрю как катаются пары, не могу отделаться от ощущения плохо поставленного шоу двух неудавшихся одиночников, которые ползают по льду, мешая друг другу и периодически сталкиваясь. Иногда говорят, что неполучившиеся одиночники идут в танцы. Ошибаются. Некоторые, к сожалению, идут в пару, теряя класс. Да, конечно, в парном катании множество красивых и сложных элементов, которые не под силу одиночникам. Но все равно, каким-то духом ущербности веет от этой дисциплины. Не знаю… Всю жизнь провести на льду с осознанием того, что максимум, на что ты способен это средней сложности каскад тройной тулуп - тройной риттбергер, при этом понимая, что большего от тебя не ждут вообще и никто… Понятное дело, этими своими крамольными мыслями я делюсь далеко не с каждым. Но однажды на сборах я ляпнул что-то подобное Сашке Эненбергу. В ответ всегда жизнерадостный и добродушный Домкрат как-то сразу потускнел и опустил глаза. И когда я уже мысленно проклял себя за свой поганый язык и набрался духу для искренних извинений, он вдруг пожал плечами и махнул рукой.       - Не всем же дано квады приземлять, да, Валет?.. А что делать?       - Идти в танцы…       - Не интересно. Там нет драйва. Нет адреналина… А здесь я хотя бы могу быть лучшим среди таких же как я. Лучшим, среди худших…       Вот и понимайте как хотите. Но ведь и в самом деле, кто мешает парникам включать в свои программы вращения четвертого уровня, да те же прыжки, более сложные и дорогие? Никто, на самом деле. Но они этого не делают. Никогда. Почему? Вот потому самому…       Женя с Володей заканчивают свой прокат и заезжают в калитку. Масяня тут же возникает рядом с ними с двумя комплектами чехлов в руках.       - Хорошо, молодцы, - хвалит он своих подопечных, - и тодес на четвертый уровень сделали, и вращения. Далеко только разъехались вон там вот…       У меня на секунду складывается впечатление, что Макс старается успеть вперед Нинель со своими комментариями и разбором проката. Чтобы утвердить свой авторитет… Или не потерять…       Нинель не вмешивается, молча щелкая что-то на компьютере и черкая в своем блокноте. Наконец, еще раз внимательно проглядев свои записи, она аккуратно вырывает исписанный лист и протягивает его ребятам.       - Я сегодня как технический судья у вас, - улыбается она краешком губ.       - Судья строгий, но справедливый, - тут же лезет со своей репликой Таранов.       - Ваше дело, Максим Леонидович, принимать к сведению мои оценки или нет, - Масяня делает было попытку что-то возразить, но Нинель, не обращая на него внимания, продолжает, - но я вас уверяю, что на старте они мало чем будут отличаться.       С ее стороны это не пустая бравада. С введением новой системы оценивания, Нинель одной из первых прошла квалификационные экзамены по техническому судейству и одно время даже работала судьей на международных соревнованиях. Так что ее слова – это констатация факта. Хотя, и легкая попытка уязвить Максима тоже, не без того.       Рыжики, в сопровождении Таранова, уходят в раздевалку, и мы остаемся вместе с Нинель нашим уже сложившемся коллективом – я, Таня и Аня.       - Ну что, звезды на льду, - Нинель кивком головы подзывает нас ближе к себе, не отрываясь от компьютера, - кто сегодня хочет поработать?       - Я! – с готовностью протискиваюсь между девчонками и строю угодливую физиономию.       - Ты… - она, щурясь, рассматривает что-то на экране. – Ты у нас… как всегда… в первых рядах. Хорошо.       Анька с Танькой, не говоря ни слова, разъезжаются в разные стороны и возвращаются к прерванным раскаткам.       Нинель наконец соизволяет посмотреть в мою сторону.       - И что мы с тобой сегодня делаем?       - Каскад лутц-риттбергер четыре-три, четверной флип и триксель, - без запинки рапортую я, перечисляя элементы своей короткой программы.       - И все вращения, - уточняет Нинель.       - И вращения, - утвердительно киваю я.       График подготовки у нас сейчас интенсивный – утром контрольные прогоны коротких программ, вечером – произвольных. Раз в два дня – целиковые прокаты. И если все гладко и без серьезных ошибок, то есть шанс ограничиться одним разом для того и для другого. Но гладко бывает далеко не всегда. Срыв двух элементов, или одно падение, и тебе сразу же выключают музыку. Это значит попытка не засчитана. И ты идешь в конец очереди и ждешь чтобы повторить все заново. У меня без ошибок не получается ни разу.       Тренировка – это не выступление. Здесь нет того волшебного ощущения соревнования, микродозы адреналина, за счет которой получается то, что мы называем «плюс-старт», когда кажется, что весь стадион, все зрители тебе помогают, и ты дополнительно собираешься и делаешь то, на что, казалось бы, раньше не был способен. Тренировка – это рутина. Ежедневная, ежечасная. Работа с ошибками. И работа над ошибками.       Звучит мой Пучини, и я энергично рассекаю перебежками вдоль бортика. Вылетаю по дуге в центр, меняю ногу и со свистом ввинчиваюсь в четверной лутц. Приземление, группировка, взмах руками, толчок… На недокрученном ребре я со скрежетом валюсь с риттбергера на лед, едва успевая поджать голову к груди. Проскользив на заднице несколько метров, выдыхаю. Не спеша поднимаюсь. Потираю ушибленное бедро. На полутакте замолкает музыка…       Нинель не смотрит в мою сторону, делая пометки в своем блокноте. Ей нечего мне сказать, а мне нечего ожидать. Мы оба знаем, в чем причина моей ошибки и что нужно делать для ее устранения.       Девчонки снова перед Нинель, и она кивает Ане. Значит Таня следом за ней. А потом снова моя очередь. А пока… Возвращаюсь на раскатку. Наушники в уши – чтобы не отвлекаться на чужую музыку… Выполняю полученные ранее задания. Твизлы, моухоки, тройки, скобки. Крюк на левой, выкрюк на правой…       И так каждый день…              - Прости, сегодня нет…       Она уклоняется от поцелуя и выскальзывает из моих объятий. Удивленно смотрю на нее.       - Что-то случилось?       - Нет. Все, пока…       Аня разворачивается и уходит в сторону паркинга, на ходу доставая телефон. Длинные вечерние тени скрывают ее тонкую фигуру, оставляя лишь неясное очертание светлой куртки с флуоресцентными вставками на рукавах. Неприятное чувство абсолютного одиночества холодными щупальцами просачивается ко мне в душу.       Наверное, в каждых отношениях, рано или поздно, наступает момент, когда на смену безумной и безоглядной страсти приходит некое спокойствие. Охлаждение. Или равнодушие. Не знаю, скорее всего это естественный процесс. Просто, когда это происходит постепенно, ты успеваешь к этому привыкнуть и осознать. А когда сразу и вдруг… Еще утром, на раскатке, Анька смеялась, шутила, рассказывала что-то веселое. После обеда я заметил, что она немного погрустнела, но не стал ее ни о чем расспрашивать, чтобы не сбивать настрой перед вечерней тренировкой. И вот теперь такое окончание дня. Совершенно неожиданное. Не люблю я сюрпризы…       Стою перед входом в «Зеркальный». Нинель давно уехала, прихватив с собой Артура. Наверное, в Федерацию, на очередные разборки. Тыкаю пальцем в телефон в поисках такси. Размышляю, куда мне надо. К себе домой - в центр, или к матери за город. На этот раз это все варианты…       Ну… Почти все. Из двух очевидных, мгновение подумав, выбираю третий. Прячу телефон в карман и, подхватив сумку, разворачиваюсь и иду обратно в здание…       В нашем спорте любому фигуристу, даже самому талантливому и титулованному, всегда есть над чем поработать, что оттренировать и допилить. Не бывает идеальных прокатов, как не бывает и стопроцентно стабильных спортсменов. Мы только кажемся такими на олимпиадах и прочих престижных стартах. На самом деле косяков хватает у каждого. И поэтому, тренерские мантры о необходимости уделять тренировке все возможное для этого время, и даже чуточку больше, совсем не пустой звук.       И разумеется, ничего удивительного не было в том, что в начале десятого вечера, за две недели до чемпионата мира, я, придя на взрослый лед и размышляя над тем, что сейчас буду катать, застал там целое столпотворение.       Балеринка Валя как заведенная крутит свои каскады. Пошатываясь от усталости, еле перебирая ногами, она стоически отрабатывает прыжковые элементы один за другим. Молодчинка. Потенциал у девчонки что надо. Если не будет сбавлять темп, то Аньке с Танькой на олимпиаде через год станет очень тесно на их звездном олимпе.       По соседству с ней крутится и скачет Андрюха. Андрей Герман. Наша юная восходящая надежда. Как всегда, не прогадала Нинель со своим чутьем на будущих чемпионов. Гоняла его на первых порах как сидорову козу, на диету посадила, совместно с тренерами разработала ему индивидуальную СФП… И выгнала через месяц, недвусмысленно намекнув, что Андрей должен сам выбрать, кого он слушает и под чьим руководством тренируется – ее или своей мамаши. Неделю спустя юное дарование явилось в «Зеркальный» пред светлы очи в сопровождении бабушки. Старенькая, маленькая, но бодрая и очень решительная, похожая на книжную мисс Марпл, бабуля Андрея клятвенно заверила Нинель, что с мамочкиной опекой отныне покончено, и она лично будет теперь следить, чтобы внук слушался только своих тренеров и выполнял все указания без пререканий. Блудного отрока приняли обратно. И тут же впихнули в молодежную сборную, в составе которой месяц назад он довольно уверенно с ходу занял четвертое место на первенстве мира. Пролетел мимо пьедестала Андрей исключительно по собственной вине, сорвав два прыжка в произвольной программе. Той самой, которую он с таким упорством и настойчивостью откатывает сейчас, вбивая в лед прыжки, словно сваи на стройке, вжик-бах, вжик-бах…       - О-о! Валет, легок на помине, пожаловал…       Масяня первый замечает меня у бортика и радостно сообщает об этом на весь стадион. Пока я снимаю чехлы и вожусь с калиткой, он подъезжает ближе и облокачивается о перила.       Вдвоем с Мураковым они вот уже четвертый день дрессируют Таньку, у которой, хоть ты убейся, не идет тройной аксель. И это не мой случай, когда тут поджали, здесь приспустили и все легло как влитое. У Татьяны, все и проще, и сложнее одновременно. Триксель у нее просто не получается. Не приземляет она его и все тут. То валится с недокрутом, то разгруппировывается в воздухе, то просто поскальзывается перед самым прыжком. Бывает такое. Между собой мы называем это не очень приличным словом «заёб». И вроде как претензии ей не предъявишь – все задние прыжки она делает безупречно, как тройные, так и четверные, на что, между прочим, далеко не каждый способен в принципе. А с проклятым тройным акселем у нее как не заладилось с самого начала, так и продолжается. Второй сезон Таньке не ставят в программу этот прыжок, заменяя его на дупель и теряя драгоценные баллы.       И вот, к «миру», похоже, эту проблему решили попробовать устранить...       - Танюша, спину держи и ноги не выпрямляй, - Мураков как всегда ласков и спокоен с девушками, не позволяет выплескиваться наружу накопившемуся раздражению.       Танька прокатывается по широкой дуге, меняет на развороте ногу и, с силой вытолкнув тело, взлетает вверх. В акселе, поскольку его прыгают с хода вперед, по сути не три, а три с половиной оборота – лишнюю половину приходится доворачивать чтобы выехать на ребре задом. Приземление ходом вперед невозможно технически из-за зубцов на лезвиях и в принципе чревато падением головой вперед. Но даже если повезет устоять на ногах, тебе влепят минимум две галки за недокрут…       Со скрежетом, разбрызгивая в стороны ледяную пыль, Таня приземляется на правую ногу и, раскинув руки, вытянув левый носок и прогнувшись, выезжает из прыжка.       Мураков доволен.       - Ну вот, видишь? Молодец! Вот так делай, запомни, ногу левую подтяни, правую не выпрямляй сильно… И руки вот так вот и к груди, поняла, да? Давай еще раз…       Таня устало кивает. Понимает, что одной теорией здесь не обойдешься. Все мы знаем, как технически выполнять прыжок. Но если стабильность элемента ниже восьмидесяти процентов, то использование его в программе нецелесообразно. Пока, из десяти акселей у Таньки от силы получается половина. Никуда не годный результат.       Проехав по кругу, встряхнув руками и помассировав ляжки, Таня разгоняется для очередной попытки.       - Или убьется, или покалечится, - комментирует Масяня фразой из известного фильма, провожая ее взглядом.       Не успеваю ему ответить.       Пронесшись мимо нас, Танька выходит на позицию. Скрип стали о лед, разворот, замах, толчок… С недокрутом в четверть оборота она прилетает одновременно на два лезвия и, потеряв равновесие, на полной скорости грохается на задницу, скользя по инерции еще несколько метров.       Негодованию дяди Вани можно только посочувствовать.       - Ну Таня, ну как же так?.. Ну получилось же только что, и вот опять…       Кривясь от боли и сдерживая слезы, Танька усилием воли заставляет себя подняться. Ни на кого не глядя, она упирает ладони в колени и вот так, скрючившись буквой «г», едет в центр льда прятать досаду, злость и отчаяние от окружающих.       Масяня обреченно вздыхает, скрещивает руки на груди и переводит взгляд на меня.       - Ну, Ланской с Тверской, давай теперь ты, показывай, что там у тебя. Раз уж пришел…       А у меня – произвольная программа…       Четыре с половиной минуты, в которые мы с тренерами и хореографами скрупулёзно подсобрали восемь прыжковых, три вращательных элемента, одну шаговую и одну хореографическую дорожку. И все это с минимальными купюрами под «Богемную рапсодию» Куин. Не скажу, что прям легко-легко. Не легко. Местами даже очень трудно. Но выполнимо. Особенно, когда после короткой имеешь задел в размере десяти очков…       Втыкаю наушники в уши и выбираю в телефоне нужный мне трек. Обычно мы так не делаем. Каждый по очереди ставит свою музыку через небольшую колонку, или через компьютер Нинель и так катается. Чья музыка звучит, тот и в приоритете, на того тренеры и смотрят. Но сегодня, когда нет ни главного тренера, ни постановщика, можно и в наушниках. А Мураков, если что, и так заметит все мои ошибки и недочеты.       Тишина. Замираю в готовности…       ‘Is this a real life? Is this just fantasy?..’       Всю хореографию мы отточили с Артуром на зубок. Не смотря на нашу взаимную, скажем так, прохладу в отношениях, порой, даже слишком очевидную, работать вдвоем с Клеем у нас получается очень хорошо. Я ценю и уважаю его профессионализм, а он видит все мои возможности как спортсмена. В итоге получается продукт наивысшего качества. За который дают золотые медальки на разных соревнованиях и платят много-много призовых денежков...       ‘Mama, oooh, didn’t mean to make you cry…’       Мой первый элемент – конечно же тройной аксель. Как самый сложный и трудоемкий для меня прыжок, Артур поставил его в самое начало. Чтобы уже сразу отмучиться, а там уже дальше по обстоятельствам. Точно также с акселя начинает свои программы Танька. А Аня – с вечно хромающего и недоведенного ею до ума лутца... Разгон, поворот, толчок, группировка, раскрутка...       ‘If I’m not back again this time tomorrow…’       Какой же молодец Масяня со своим скудным опытом одиночника. Долго бы мы бились, не подскажи мне он тогда, как прыгать этот чертов аксель... Приземление, доворот и выезд. Нормально. Пойдет. Не блестяще, конечно, но мне ведь нужно к чему-то стремиться? Ну, вот...       Аня, Аня, Аня... Не хочу о тебе думать. Особенно сейчас. Но не получается. Черт побери, что же могло случиться?       ‘Too late, my time has come…’       Следующий у меня каскад. Сложный. Описать его красивыми словами можно как четверной лутц – тройной риттбергер – ойлер – тройной флип. И тут бы мне не облажаться и не потерять скорость. Потому что слишком медленный выезд из лутца может не дать мне разгона на тройной риттбергер. А, следовательно, за вынужденным двойным прыжком потянется через ойлер и дешевенький двойной флип с потерей половины таких нужных мне баллов. А может и не потянется, и мне придется комкать этот каскад из четырех прыжков в два, подстегивая недостающие прыжки к следующим элементам. Короче, лучше не ошибаться...       Набираю в легкие воздух, разгоняюсь…       ‘Gotta leave you all behind and face the truth…’       Переставляю левую ногу и, вращаясь, взлетаю вверх...       Получилось! Все. Ну, почти... Тут к приземлению можно придраться, там выезд не ахти. Но в целом – на плюс. И два прыжковых из восьми – сделаны.       ‘I sometimes wish I'd never been born at all..’       Выдыхаю. Отдыхаю. Катаю первую дорожку, после которой у меня лутц, флип и еще один каскад...       Мы никогда не ссорились. Вообще. Отношения в нашем трио всю жизнь отличались легкостью и отсутствием взаимных претензий. Даже между собой Таня с Аней практически никогда не конфликтовали, тактично обходя все острые углы. Что уже обо мне говорить? С Катькой – да, стычки бывали, у всех практически. Валька тоже, хоть и самая младшая, умела довести окружающих. Но тут особенности характера, что у одной, что у другой…       ‘I'm just a poor boy nobody loves me…’       Отрабатываю тройной лутц, и также уверенно тройной флип. Спокойно и энергично заезжаю на каскад тулупов. Четверной плюс тройной. Не самый сложный из арсенала моих трюков. Но и простого тут мало. Иначе бы мы не ставили это все в программу. Подгибаю правую ногу. Зубцом левой удар с ходу об лед. Взлет с руками вверх. Раскрутка. Приземление… И сразу же все тоже самое, только медленнее и ниже… И сложный выезд со сменой ног и направления движения. Вот сейчас хорошо. Чистенько. На максимальные гои. Отдыхаю. Осталось три…       ‘Bismillah! We will not let you go…’       Кстати, что интересно, не смотря на мой злой язык и довольно таки обидные шуточки, которые я себе порой позволяю в отношении моих коллег и соперников, меня как-то до сих пор судьба хранила. Ответочка не прилетала. Никто не поджидал меня на выходе из здания, не сыпал битого стекла в коньки и не пытался уронить на пол в душевой или раздевалке. Но внутренний голос мне каждый раз настойчиво подсказывает, заткнись, не лезь, нарвешься, уж в этот-то раз точно… Но пока не нарываюсь. Может быть и правда я что-то сегодня ляпнул, не подумав, как всегда, и Анька на меня таки надулась? Не могу вспомнить…       ‘Never let you go - Let me go - Never let you go…’       Разгоняюсь перебежками вдоль бортика. Тройки туда-сюда. Легко приземляю тройной риттбергер. Заезжаю на четверной сальхоф. Прыжок-находка для читера. По-хорошему, прыгать его нужно с толчка левой ногой, одновременно закручиваясь махом правой в левую сторону. Тяжело, сложно, травмоопасно для неопытного или уставшего спортсмена. Вот некоторые и додумались в начале вращения, перед самым отрывом, чуть ниже приседать, припадая едва заметно на правую ногу, тем самым распределяя вес и фактически уходя в прыжок с двух ног. Все наши девчонки так прыгают – по-другому у них просто не получается четверной. Почему судьи на соревнованиях смотрят на это сквозь пальцы – загадка. Но как только за подобные фокусы начнут штрафовать, этот элемент тут же исчезнет из программ, потому что переучивать в разы сложнее, чем делать правильно сразу. Мне, можно сказать, повезло. Потому что Нинель учила меня с детства правильной технике сальхофа.       ‘Beelzebub has a devil put aside for me, for me, for me…’       Ребро. Замах. Раскрутка. Прыжок… Шум в ушах и розовая пелена перед глазами… Приземляюсь на полусогнутую в колене ногу. Прогиб. Носок дотянут. Выезд. Все хорошо. Еще не шесть-ноль, но уже не пять-семь. Это так Тихонова любит шутить иногда. Это значит – неплохо. Вдох… Выдох…       Длинный музыкальный проигрыш без вокала, и я прохожу его дорожкой с элементами хореографии. Раньше такого не было. В моем раннем детстве, вообще, дорожки можно было строить как хочешь и крутить в них какие угодно кренделя. Оценка шла за техничность и артистичность подачи. Имело значение общее впечатление. Теперь же нам ставят баллы за каждый элемент в отдельности, чистоту и правильность их выполнения. Никакой романтики…       Прямо с дорожки, с ходу, выполняю последний прыжок – тройной сальхоф – и запрыгиваю во вращение. Одно. Второе. Со сменой ноги. Со сменой положения тела…       ‘Nothing really meters…’       Третье…       ‘Nothing really meters…’       Плавно замедляю обороты.       ‘To me…’       Выпрямляюсь. Под финальные аккорды прогибаю спину. Развожу руки в стороны.       ‘Any time the wind blows…’       Все!       Как говорит Нинель, такой бы прокат на старте, и все соперники нервно рыдают в раздевалке.       Дышу. Стараюсь равномерно прогонять воздух через легкие. Так быстрее организм восстанавливается после нагрузки. Делаю несколько успокоительных кругов… Хотя, из желаний только одно – лечь прямо здесь на лед, и чтобы никто не трогал.       - Сережа, Ланской, молодец, - Мураков машет мне с противоположного края льда. – Завтра разберем, а сейчас – все.       И он, для верности, показывает мне скрещенными руками, что на сегодня действительно все.       Возражать я, понятное дело, не собираюсь.       Масяня все еще стоит у калитки, привалившись к бортику, и я, проходя мимо, вынужденно касаюсь его плечом.       - Ты чего, Валет, на ногах уже не стоишь? – хмыкает он, отстраняясь.       - Простите, - мямлю я, и, как назло, спотыкаюсь и чуть было не падаю.       - Тихо, тихо… - Максим подхватывает меня под локоть, помогая встать на твердый пол. – Все в порядке, Серега? Устал?       У меня перед глазами плавают зеленые круги, от напряжения к горлу периодически подкатывает спазм, в ногах ощущается неприятный тремор. Но я держусь.       - Немного… - отвечаю. – Сейчас пройдет.       - Что-то вы, молодежь, какие-то хлипкие пошли, - заявляет он, втаскивая меня за бортик и усаживая на стул. – То любовь твоя Озерова ходит, спотыкается, бледная как смерть. То вот ты теперь…       Я тут же оживаю.       - А что там с Озеровой такое?       - Понятия не имею, - Максим разводит руками, - я думал ты знаешь. После вечернего проката поговорила с Нинель Вахтанговной и Артуром, и как с лица спала. Не знаю, может отчитали ее слишком сурово, хотя вроде бы не за что…       - Не похоже… - бормочу я.       - Что?       - Не думаю, - говорю. – Аня обычно на критику спокойно реагирует. Тем более, Артур Маркович никогда не ругает ее слишком уж строго…       - Ну, не знаю, - пожимает плечами Масяня. – Водички дать?       - Нет, спасибо…       Убедившись, что со мной все в порядке, Таранов тут же теряет ко мне интерес и возвращается к Муракову с Танькой.       Передохнув минут пять и понаблюдав за Танькиными попытками приземлить упрямый триксель, иду переодеваться. На этот раз точно все. Домой. Отлежаться, отоспаться. Чтобы завтра с новыми силами все тоже самое, с самого начала…       Нинель я не дождался. Сонно пожелав друг другу спокойной ночи, мы с Фионой расходимся по своим спальням. Как я переоделся и улегся я уже не помню.       А на утро меня ожидал сюрприз. Проснувшись от надоедливого будильника, я, зевая и потягиваясь, выползаю на кухню и, совершенно неожиданно, обнаруживаю там Нинель, спокойно попивающую кофе.       - Привет, ты рано… - удивленно тяну я, с трудом давя зевок.       Она мельком смотрит на часы.       - У Ани Озеровой папа в реанимации с инфарктом, - с места в карьер огорошивает меня она. – Поеду к ним. А то там мамаша в истерике, Аня со вчерашнего вечера в больнице одна… А ты забирай сегодня ее время и работай с Артуром и Иваном Викторовичем.       - Э-э-э…       - Что тебе еще не понятно, Ланской? – она раздраженно клацает чашкой о блюдце. - Давай уже просыпайся.       И я просыпаюсь…       Вечером, после тренировки, Анька сама позвонила мне и полчаса ревела в трубку, больше от нервов и от усталости, чем от беспокойства за судьбу отца. Нинель не разрешила ей больше пропускать занятия, и на завтра она собиралась приехать пораньше, и загрузить себя отвлекающей от всех прочих мыслей работой. Пожалев и посочувствовав Аньке на словах, я про себя согласился с Нинель. Семья семьей, а работа у нас простоев не терпит…       Уставшая, набегавшаяся по врачам и вынужденная весь день общаться с незнакомыми людьми на непонятные ей темы, Нинель вела машину в угрюмом молчании, лишь иногда раздраженно фыркая на очередного подрезавшего ее мажора.       - Две недели до старта, Ланской, - неожиданно сообщает она мне склочным голосом, - а у тебя в программах как белый лист, такое впечатление, что конь не валялся еще. Ты вообще что-то себе думаешь?..       Сегодня и правда я показал себя не в лучшей форме, дважды свалившись с акселя и коряво накрутив каких-то непонятных кренделей вместо всегда чистых и несложных для меня тулупов. Понятное дело, Нинель этого так оставить не могла.       - Иван Викторович тебя хвалил, говорит вчера ты такой прокат выдал – загляденье просто, так что сегодня такое, а? Постный день у тебя? Или это я на тебя так влияю, что ты ошибаешься всю дорогу?..       Молча выслушиваю нагоняй, понимаю, что заслужил.       - Давай-ка, милый друг, завтра, прямо с утра целиковые прокаты с тобой погоняем, да?..       - Завтра утром Аня хотела… - робко подаю голос я.       - Вот вдвоем и покатаете, по очереди, - тут же соглашается Нинель. – Шаховой дам немного отдохнуть, пускай на младшем льду позанимается. А вы двое будете завтра мне объяснять, почему один не способен аксель приземлить, а вторая лутц от флипа не отличает…       Молча киваю, не возражаю, соглашаюсь.       - Теперь вот что, - невозмутимо продолжает она, - на сальхофе твоем я там заметила, на заходе, перед замахом, понял, да?.. Так вот…       Жизнь идет своим чередом. И я спокойно впитываю все, что говорит мне мой тренер. Я знаю, что каждое сказанное ею слово не уйдет в пустоту и не будет забыто. Именно так она воспитывает из нас победителей. Заставляя работать на пределе возможностей, через не могу и через не хочу.       - Я все понял, - говорю я, кивая.       - Посмотрим завтра, как ты меня понял.       Она снова замолкает. Делает громче музыку. И даже начинает что-то напевать, постукивая в такт ладонями по рулевому колесу.       И в какой-то момент я ловлю обращенный на меня миролюбивый взгляд и ее тонкую улыбку.       Навстречу нам несутся огни вечерней Москвы – манящей и недостижимой. Месяц. Еще месяц пережить и будет отпуск. Короткий. Но хороший. Хочу…              - А ну, Валет, признавайся, что еще вы там напридумывали?       Мишка с силой прижимает меня ручищей к стене. Женька стоит рядом, своей массивной фигурой заслоняя нас от окружающих.       - А если не признаюсь, то что? Бить будете? – спокойно интересуюсь я.       - Будем, – честно признается Мишка.       - Ну, бейте, - обреченно киваю я.       Щедрик несильно размахивается и слегка тычет меня кулаком в грудь.       - Гад ты, Серега, - беззлобно резюмирует он.       Я пожимаю плечами и спокойно отвожу его руку. Женька громко хмыкает и отходит в сторону.       А могли бы. На мгновение я даже поверил в то, что у них ко мне все серьезно.       - Приходи вечером на тренировку – сам все увидишь, - говорю я, глядя Мишке прямо в глаза. – Тебя же для этого послали?       Он нехотя кивает, отводя взгляд.       - Ну вот, считай, что приглашение получил. Кстати, мог бы просто попросить…       - Ты бы не согласился…       - Ты в этом уверен?       Ехидно ухмыляюсь, разворачиваясь чтобы уйти.       - Подожди… Я не понял, - он растерянно хлопает глазами.       Машу ему рукой и развязной походкой удаляюсь по коридору в сторону раздевалки. Шпана Питерская…       У выхода сталкиваюсь с Максимом Тарановым. Масяня, ждет меня.       - Ну как? – тут же интересуется он, меняя скучающее выражение лица на заинтересованное.       - Придут, - киваю я. – Но все равно это как-то…       - Брось, Серега, повеселимся, - хитро улыбается Макс. – Попугаем мальчиков…       - Если Нинель узнает…       - Вали все на меня, - он решительно выставляет перед собой ладонь. – Я тебе сказал – ты сделал. Я тренер – ты спортсмен…       - Как будто она наивная, и в это поверит, - ворчу я, проклиная, в очередной раз, свой язык и авантюрный характер.       Масяня заливается радостным смехом и, хлопнув меня по плечу, убегает по каким-то своим делам. Хорошо ему… А мне, похоже, будет сегодня невесело.       В Париже непрекращающиеся дожди. Такое время года, наверное. Сколько уже раз я сюда приезжал – десять или пятнадцать – и всегда ранней весной в столице Франции льет как из ведра, а вокруг - сыро и холодно. Серое унынье на фоне оплывающих дождем попмпезных зданий. Не знаю. Не нравится мне такое. Скучно…       Тем радостнее мне от того, что в этом году наш мировой чемпионат организаторы скомпоновали так, что наши выступления пришлись на последние четыре дня, буквально два заключительных соревновательных этапа и завершающий это все гала-концерт. Это хорошо. Потому что сидеть в этой тоске и рассматривать потоки воды за окном – любой настрой собьется.       Организовано все в бывшем Дворце Берси, внешне напоминающем поросший травой огромный холм, который сейчас переименовали в Аккорхотелс–арену, наворотив там супер-современных технических новшеств и открыв целых два крытых катка. На которых мы с утра до ночи и резвимся, изредка уползая в близлежащую гостиницу чтобы поспать и поесть. Это так, ремарка для тех, кто считает, что мы ездим во все эти далекие страны с красивыми названиями исключительно развлекаться и тусить. Ага.       Вчера мы откатали наши короткие программы. Задорно и весело. Без сюрпризов. С утра я, по доброй традиции, испортил настроение американцам, японцам и, паровозом к ним, Щедрику с Семеновым, а вечером Аня не оставила никаких шансов ни Таньке, ни отчаянно дотягивающейся до нее Валентине. Очень перспективная и симпатичная мне Ева Хендриксон на этот старт не приехала из-за обострившейся травмы бедра. Произволки были назначены на завтра, в том же порядке. Ну а сегодня у нас тренировочный день…       Как и на Европе, моя тренировка вместе с нашими девчонками, чтобы эффективнее использовать время тренеров. С утра я сделал один целиковый прогон и в целом оставил у Нинель о себе позитивное впечатление.       - Вечером с Иваном Викторовичем и Артуром повторите все еще раз, - напутствует она меня. - Мне нужно будет отъехать ненадолго… Там еще Таранов рвался со своими, но его место в партере, да?       Масянины парники уже свое отвыступали на этих стартах, заняв второе место, и сегодня попросились на нашу тренировку прогнать показательный номер. Нинель разрешила им прийти вечером.       За обедом, когда я с отвращением мучаю осточертевший бульон и безвкусные паровые котлеты, ко мне за столик подсаживается сам Масяня.       - Приятного аппетита.       Таранов выставляет перед собой большую плошку наваристого, ароматного лукового супа и таких же внушительных размеров тарелку с бифштексом и овощами. От умопомрачительных запахов вкусной еды у меня голова идет кругом.       - Издеваетесь?       - Ага, - глумливо кивает он, протирая ложку салфеткой. – Но ты терпи и не обижайся. И на твоей улице когда-нибудь перевернется Камаз с конфетами.       - И вам приятного, - кисло вздыхаю я.       Он кивает и принимается с наслаждением есть.       На самом деле я, спокойно отношусь к тому что кто-то там ест всякую вкуснятину, в то время как мне о таком и мечтать не приходится. Привык. Когда всю жизнь на мучное, сладкое, жирное и калорийное смотришь только со стороны, постепенно запретный вкус забывается. А вместе с ним проходит и желание. Так что Масяне я, честно говоря, просто подыгрываю, видя, как ему хочется меня поддеть. Да ради бога. Мне не жалко.       Быстро покончив с супом, Максим придвигает к себе тарелку с мясом и гарниром.       - Не возражаешь? - он кивает на мою нетронутую бутылку с соком.       Я качаю головой, и Масяня щедро выливает себе в стакан чуть ли не половину бутылки.       - Пивка бы сейчас, - мечтательно вздыхает он, разрезая бифштекс и рассматривая нанизанный на вилку кусочек.       - Что-то вы, Максим Леонидович, заскучали на французской-то земле, - ехидно произношу я. – Обжорство, пьянство… Там, глядишь, и до случайных связей с незнакомыми женщинами дойдет…       - Ой, кто бы говорил, Валет, - качает головой Масяня.       Я строю невинную физиономию, чем ожидаемо забавляю Максима.       - Ладно, Серега, - он откладывает вилку и откидывается на стуле, - раз уж ты о скуке вспомнил…       - Это я просто к слову, - тут же настораживаюсь я, зная Масянину любовь к различным провокациям и помня, как недавно попался на его Ютьюбовскую удочку.       - Ты мне скажи, - не обращая внимания на мои слова, произносит он, - чем удивлять собираешься? Чемпионат ведь еще не закончился…       - Ну-у… Вы же мою произвольную видели, - неуверенно тяну я, не понимая, к чему он клонит.       - Не я один. Ее все видели. И?..       - И… Что?       Он крутит в руке нож, подняв его к свету, ловит в отражении лезвия солнечный зайчик и направляет его на меня.       - Да так… - Таранов переводит взгляд с ножа и таращится прямо на меня, - Есть мнение, Сергей… Не знаю, как по отчеству…       - Владимирович, - машинально подсказываю я.       - Сергей Владимирович, - кивает он, - что ты на лаврах почивать изволишь, простоты ищешь, там, где ее быть не должно…       - Э-э-э… Что?       - Короче, обленился ты, Ланской, - он бросает нож обратно на скатерть и грозно скрещивает руки на груди. – И программа твоя – на семьдесят процентов твоих возможностей. Вместо необходимых ста десяти.       Я нахмуриваюсь, переваривая услышанное. Потом сердито поднимаю глаза.       - Это кто так решил?       - Это видно без очков, Серж. Всем, кроме твоего прекрасного тренера, которая в тебе души не чает и готова потакать тебе в любой мелочи.       Ах вот оно что! Опять старая песня затянулась…       - Передайте Тихоновой, - говорю я, усмехаясь, - что я своих решений не меняю.       Таранов молча мерит меня взглядом. В ответ на его грозный взор из-под тонких очков в золотой оправе я смотрю на него спокойно и дружелюбно. И это срабатывает.       - Умный, да? Ладно, так и передам, - внезапно просияв и расслабившись заявляет он. – Мое дело – услужить уважаемой женщине, а ты волен поступать как знаешь.       - Спасибо за откровенность.       - Не за что.       Он снова принимается за свою еду. А я начинаю подумывать, как от него слинять. Потерпев неудачу в первой попытке, Масяне ничего не стоит предпринять вторую.       - Но то, что я тебе сказал, Валет, - чавкает он с набитым ртом, - правда. Рекомендую прислушаться.       Уже, было, начав подниматься, я снова сажусь на место.       - Максим Леонидович, говорите на чистоту, что нужно? Со мной ведь можно и договориться по-хорошему, совсем не обязательно пугать или ломать об колено.       Он исподлобья смотрит на меня, потом, вздохнув, лезет в карман пиджака.       - На…       Передо мной на скатерть ложится клочок бумаги, исписанный каракулями.       - Что это?       Таранов кивает головой, смотри, мол, сам.       Беглого взгляда мне хватает, чтобы понять, что это, по сути, пропуск в рай. Или смертный приговор. Тут уж как повезет.       Покрутив бумажку в руке, я отодвигаю ее от себя подальше.       - Это из области фантастики.       - А вот и нет, - Масяня вытирает рот салфеткой и наклоняется ко мне через стол. – Это, Серега, твое будущее. Если, конечно, ты до него сможешь дотянуться. Или, - он стучит пальцем по бумажке, - это может уже сейчас стать твоим настоящим. И тогда…       Я с сомнением качаю головой и еще раз смотрю на выведенные мелким почерком символы.       - Пять четверных в одной программе, два каскада и триксель… Да вы смеетесь…       - Скажи мне, что ты не способен на это, и я оставлю тебя в покое.       Он сцепляет ладони на животе, вальяжно развалившись на своем стуле.       Я с сомнением смотрю на него, качаю головой, открываю было рот… Потом закрываю… Сжимаю зубы… И придвигаю к себе злосчастную записку.       Передо мной расписанная по элементам произвольная программа. Местами с исправлениями. Несколько стрелок показывают, что здесь что-то нужно поменять местами, а что-то передвинуть в конец или в начало. В том, как все подсобрано, чувствуется рука опытного тренера.       Вступление. Раскатка и - тройной аксель. Ну, здесь ничего неожиданного. Девяносто процентов фигуристов начинают свою программу с этого прыжка. Дальше. Каскад четверной лутц – ойлер - двойной флип. Исправлено. Изначально флип был тройной. Но даже так этот каскад выглядит достойно. На столько, что даже следующий прямо за ним тройной флип совершенно не обесценивает картину. Ну, а потом идет совсем уж страшное. Четверной риттбергер. Прыжок сложный, не у всех даже тройной стабильно выходит. Но мне он по силам, я знаю. Как знает это и тот, кто это все рисовал… За ним – дорожка шагов, тройной аксель для затравки и, наконец - четверной флип. Спорно. Флип я не люблю и себе бы как раз поставил сначала его, а потом уже, после дорожки, риттбергер… Я поймал себя на том, что невольно обдумываю, как стану катать эту программу, так словно это уже принятое решение. Масяня, черт тебя подери, провокатор… Вращения… Ну тут ясно… Следующий элемент – четверной сальхоф. Фантазер… Кто бы ты ни был… Ладно. Потом вторая дорожка и за ней каскад тулупов четыре-три… Хотя, тройной тулуп я бы лучше прицепил к сальхофу, там скорость выезда больше, и вообще, мне так комфортнее… Не могу объяснить почему… В конце - комбинация вращений… Финал…       Почерк мне незнаком, да это и не имеет значения…       Потому что смотрится все очень эффектно.       - Это программа олимпийского чемпиона, - бормочу я. – Причем – следующего сезона.       Масяня искренне радуется.       - Я знал, что тебе понравится, - хлопает в ладоши он.       - Кто-то взломал почту Юдзуру Ханю? – интересуюсь я.       Максим закатывает глаза и растягивает рот в улыбке.       - Юдзуру сейчас как раз больше на четверной аксель налегает, - говорит он. – Но, скажем так, ему такая программа тоже была бы интересна.       - Не сомневаюсь… - я еще раз просматриваю написанное и поднимаю глаза на Таранова. – Нет.       - Валет!..       - Я не потяну пять четверных. Физически. Я и после трех-то еле на ногах держусь…       - А пять и не нужно… - Максим с коварной улыбкой сверкает в мою сторону очками. – Сделай четыре.       Легко сказать…       - Между прочим, - продолжает он свои дьявольские соблазнения, - твоя подруга Шахова уже делает четыре квада в программе. Пока только на тренировках, и не всегда стабильно, но…       - Танька к этому рвется уже больше года. Все забросила, только прыжки приземляет.       - Не уходи от темы, - перебивает меня он. – И не строй из себя девочку. Вот не поверю ни разу, что тебе слабо.       - Не знаю…       - Ланской, вытри сопли. Прими решение, как мужик. Будешь катать?       - Да!       Ответ вырывается у меня раньше, чем я успеваю его как следует обдумать.       - Молодец, - поведя бровью констатирует Масяня.       - Четыре, - уточняю тут же я, - с тройным риттбергером и каскадом сальхоф-тулуп.       - Заметано… Когда?       - Сегодня на вечерней тренировке.       - Ну вот и договорились.       Таранов вытирает кончики пальцев о салфетку и упирается руками в стол.       - Максим Леонидович!..       Дернувшегося было уйти Масяню мне приходится довольно настойчиво и не очень вежливо окрикнуть. Но он не обижается, прекрасно поняв, что поторопился. Снова приняв свою вальяжную позу, он одаривает меня заинтересованным взглядом.       - Сколько моя доля, - без обиняков спрашиваю я.       - Пять, - тут же отвечает Макс.       - Нифига, - качаю головой я. – Десять.       - Не наглей, Валет.       - Хорошо, восемь, - легко соглашаюсь я. – По две за каждый квад.       Максим, прищурившись, склоняет голову набок.       - Олимпиаду ты еще не выиграл, а цену уже ломишь, наглец…       - Мне есть с кого брать пример.       - Ладно… - он машет на меня рукой. - Но ты обеспечишь лопухов. Надо же с кого-то хоть что-то стрясти…       - Обеспечу. Только чужих. Своих мы не трогаем, - уточняю я.       - Обижаешь, - расплывается в улыбке Макс.       - Ваше счастье, что Нинель сегодня вечером не будет, - произношу я, невольно понизив голос.       - Наше, дружок, наше счастье, - усмехается Масяня, вставая. – Давай до вечера. И зови гостей.       Оставшись один, я допиваю остатки сока и хмуро пялюсь на оставленную мне Максимом бумажку.       Муракова я не боюсь. Артур тоже не опасен. К тому же… Я не уверен, но они оба, или кто-то один точно могут быть в доле с Масяней. А вот Нинель, если узнает, прибьет меня как муху.       Особенно, если я провалю то, во что ввязался…              Да, иногда мы так делаем. Никто вам никогда в этом не признается. Тем более, не расскажет подробностей, не раскроет имена организаторов и основных бенефициаров. Но действительность от этого не поменяется. В конце концов, мы все рано или поздно становимся профессионалами и начинаем кататься не за зарплату, а за гонорар. А здесь такая возможность отхватить большой куш, быстро и чисто. Тотализатор – это вообще очень весело. Для всех. Кроме скаковой лошади.       Стою у калитки. Готовлюсь. Нервничаю. Дышу ровно и глубоко, как учили.       Внешне все выглядит как обычная тренировка. Лед освещен слабо, но достаточно, чтобы на нем не заблудиться. Вместо усиленной музыки через медиасистему стадиона мы пользуемся своими колонками и телефонами. Тренеры и хореографы точно так же стоят вдоль бортика, разглядывая твои движения, шаги и элементы и давая указания. Разве что зрителей значительно больше чем всегда. Формально, на тренировку можно проходить свободно, но тогда бы здесь всегда творилось паломничество, потому что на нас ходили бы смотреть как на дрессированных обезьян в бесплатном зоопарке. Поэтому вход в здание, через которое только и можно попасть на стадион, закрыт. Для праздно шатающейся публики, разумеется. Те, кому надо – все уже здесь.       На трибунах очень много азиатов. Японцы, в основном. Холеные, очень хорошо одетые, рослые, в сравнении с неряшливыми и невысокими китайцами, которых тоже хватает. Европейцы и американцы почти все в сопровождении разодетых и расфуфыренных дам. Жены, дочери, любовницы – всякие. Практически всегда можно определить, кто есть кто. Контингент такой себе, как на профессиональном поединке боксеров. Только сидят не вокруг ринга, а рядками, на центральных трибунах.       Краем глаза замечаю кучкующихся в стороне наших. Фединские мальчишки, Масянины парники. Поняли уже, куда попали. Лица напряженные, но заинтересованные. Сам Профессор о чем-то горячо препирается с Тарановым у самого выхода. Сладкая парочка – Шиповенко и Розин – тоже здесь, сосредоточенно водят жалами по сторонам…       Из заказного сегодня только я, поэтому девчонок придержали в раздевалке Мураков с Артуром, чтобы избавить меня от лишних глаз, а их от шока, если вдруг что-то пойдет не так. А пойти не так может все, что угодно…       Едва не сбив с ног Масяню и Федина, из дверей выскакивает дядя Ваня и быстрым шагом подходит ко мне.       - Ну ты как, сынок, готов? – серьезно интересуется он.       - Готов, - киваю я.       - Решил, как с компонентами переиграть?       - Да там и переигрывать особо нечего, - пожимаю плечами. – Тут убавить, здесь добавить…       - Хорохоришься, - усмехается Мураков, - это хорошо. Главное – не дрефь. И не рискуй лишний раз…       - Иван Викторович, ну вы же знаете прекрасно, что я все это уже делал. Не в первый раз…       - Делал, делал, - соглашается он, качая головой. – Вот и делай сейчас, как раньше делал. Без самодеятельности. А то я тебя знаю…       Он сжимает ладонью мое плечо и убегает обратно в раздевалку караулить, чтобы девки не разбежались.       Перевожу взгляд на Таранова и вопросительно киваю. Он замечает, быстро что-то договаривает Федину и, вежливым жестом, указывает ему на трибуны. Убедившись, что мэтр проследовал в нужном направлении, Масяня суетливо подбегает ко мне, на ходу доставая телефон.       - Хочешь узнать сколько… - начинает он.       - Не хочу, - перебиваю его на полуслове, и тут же поясняю, - меня это будет отвлекать.       - Ладно, - медленно кивает он. – Тогда пять минут на раскатку, и я тебя объявляю.       Я показываю ему большой палец правой руки, задорно смотрящий вверх. Эх-х… Теперь бы нам не облажаться бы…       Стаскиваю чехлы с лезвий, толкаю калитку и выезжаю на лед…              - Сколько-Сколько? Пять квадов? В одной программе?       Ее огромные глаза, казалось, стали еще больше, от удивления, чуть не выкатившись из орбит.       - Ну, изначально их было четыре, - киваю, - но под конец я вдруг почувствовал, что могу и сделал пятый. Аж подошву на ботинке сломал, еле до финиша доехал…       Она закатывает глаза и откидывается на подушку.       - Ты монстр, – стонет она. - Всесильный и неутомимый.       Улыбаюсь до ушей, гордый собой.       - Видела бы ты, как я чуть ли не на четвереньках со льда выползал. Говорить не мог, руки-ноги тряслись, дышать вообще не получалось. У меня и сейчас, между прочим, все болит…       - Что-то я не заметила, что ты сильно переутомился, - лукаво хихикает она.       - Соскучился, - честно признаюсь я. – Оттуда и силы. Как у Терминатора. Резервный запас энергии.       Она фыркает, шлепнув меня ладонью по плечу. А потом сладко потягивается, закинув руки за голову и выставив напоказ свои вызывающе набухшие острые сосочки.       Я хочу было притянуть ее к себе, но она останавливает мой порыв спокойным холодным взглядом.       - Ты завтра-то хоть продержаться сможешь, бессмертный? А то обделаешься как юниор и Вахавна с тебя шкуру спустит…       - Ну что у вас за лексикон, барышня, - возмущенно тяну я. – Обделаешься… Шкура… Спустит… С виду такая приличная девушка…       - Ланской, не дури мне голову, ладно?       Она соскальзывает с кровати и нарочито медленными, плавными, кошачьими движениями обходит ее вокруг, позволяя мне насладиться восхитительными изгибами ее тела.       Я пытаюсь поймать ее, но она ловко уворачивается.       - Трогай глазами, Сержик, - сладострастно мурлычит она, - а ручки свои шаловливые прибери…       Она блудливо поводит бедрами, поглаживая руками себя по груди. Восхищенно смотрю на нее не отрываясь.       - Нравлюсь? – интересуется она.       - Очень…       На ее лице мелькает удовлетворенная улыбка.       Все также медленно она берет со спинки стула небрежно сброшенный ею полчаса назад банный халат и укутывается в него.       - Спокойной ночи, чемпион…       Она по-детски делает мне ручкой. Я, превозмогая боль, бросаюсь к ней.       - Не убегай…       - Но ведь ты сам меня прогнал, помнишь?..       Рыжие пряди волнами разбегаются по ее плечам. В зеленых ведьмовских глазах сверкает отсвет луны.       - Танюша…       Обнимаю ее за плечи и прижимаю к себе. Она поддается, без эмоций, как безжизненный манекен.       - Прости… - громко шепчу. - Прости…       - За что, Сереж?       Она мягко отстраняется, и я вижу, как на ее лице проявляется спокойная холодная улыбка. Меня прошибает пот.       - Ты сделал тогда свой выбор, Сережа, - произносит она тихо. – И я приняла его. А сегодня мне просто захотелось… Захотелось. Поностальгировать. Так что не принимай в серьез…       Она разворачивается и подходит к двери номера.       Догоняю ее, хватаю в охапку и прижимаюсь губами к ее шее. Она дрожит вся. Чувствую, как ее рука легко скользит по моим волосам.       - Отпусти меня, пожалуйста, - сдавленно шепчет она. – Отпусти, слышишь… Отпусти…       Она снова высвобождается, без усилия, но настойчиво.       Щелчок замка.       Ловлю ее ладонь.       Она оборачивается. В полумраке вижу блеск ее глаз у своего лица. Потом ее мягкие влажные губы на мгновение замирают на моих губах…       - Не исчезай… - посылаю я мольбу в пустоту.       Но в ответ слышу лишь тихий шорох закрывающейся двери.              В полнейшем раздрае, злой и невыспавшийся выползаю на утреннюю раскатку. Во всем теле безумная усталость и заторможенность. Катаю перебежками вдоль бортов, прохожу несколько раз дорожки. С ошибками, кое-как, захожу во вращения. О прыжках даже думать не хочется…       Рядом энергично рассекает Аня, вся в себе и в образе. Безупречный каскад лутц-риттбергер. Идеальный четверной сальхоф. Проносясь мимо, она приветливо кивает мне, на ходу складывая ладошки в сердечко. От этого у меня на душе становится еще гаже.       Бодрая и сосредоточенная Танька лихо приземляет один за другим трижды свой нелюбимый триксель. Пытаюсь поймать ее взгляд, но тщетно. Каждый раз, когда мы проезжаем рядом, она демонстративно отворачивается.       Через «не могу», с нечеловеческим усилием, выдавливаю из себя каскад тулупов, чуть не свалившись с недокрутом почти две четверти. Делаю круг. Тройками заезжаю в позицию. Тройной лутц. Всего лишь. Но это пока максимум на что я способен…       Нинель недовольна, смотрит на меня исподлобья, молча выслушивает, что ей справа и слева говорят Мураков с Клейнхельманом. Наконец, она опускает глаза и кивает. Дядя Ваня выбрасывает вверх правую руку, левой указывая прямо на меня.       Не спеша подъезжаю к ним. Все мое нутро тоскливо сжимается в предвкушении неизбежного.       Облокачиваюсь о бортик. Жду. Нинель водит пальцем по своему планшету. Все молчат. Наконец она поднимает глаза и смотрит на меня в упор.       - Ланской, скажи мне, только честно, - произносит она, - мы снимаемся сейчас, или позоримся до конца?       Не отвечаю. Мне нечего сказать. И смотреть на нее тоже не хочется.       - Значит так, - она закрывает планшет и аккуратно откладывает его в сторону, - четыре часа до старта у нас с тобой. Идешь сейчас к Валере, и пускай он попробует сделать из тебя хоть какое-то подобие человека. Если через три часа ты не будешь в форме, я тебя снимаю. Все.       Она жестом показывает, что разговор окончен и тут же переключает свое внимание на девчонок.       - Таня, спину держи, - громко командует она, так что слышит весь стадион. – Аня, резче замах перед прыжком…       Танька с Анькой послушно дергаются, как марионетки на веревочках…       Сбросив в раздевалке коньки, натянув кроссовки, и едва не сбив с ног слоняющегося по коридору в ожидании своего льда Женьку Семенова, бегом несусь в медицинский блок. К Валере.       Валера Лобанов - наш штатный врач и массажист. Волшебник с внешностью медведя из мультфильма про Машу. Говорят, что в его силах оживить мертвого фигуриста и заставить его откатать программу, прежде чем тот снова умрет. Надеюсь, что испытывать на себе такие его способности мне не придется. А вот попробовать снять с меня утомленность и крепатуру после вчерашней перегрузки – просто необходимо. Потому что срыв старта – это почти что приговор. И вылет из сборной, на радость некоторым…       Подхожу к белой пластиковой двери, нажимаю ручку.       Внутри тихо, пахнет аптекой. Где-то галдит приемник, транслируя задорную французскую скороговорку. Прохожу через узкий коридор и протискиваюсь в следующую дверь.       В большой, светлой комнате вдоль стен стоят прозрачные шкафчики с документами и какими-то склянками. У окна – большой письменный стол. Пол устлан мягким серым ковролином Посредине помещения – два процедурных стола. Один – пустой. У второго, склонившись, массивная фигура в салатовом комбинезоне. На столе, на белой простынке, кто-то лежит. От этого кого-то мне видны только ноги – длинные, стройные, мускулистые – которые фигура в комбинезоне сильно, споро и умело, разминает и поглаживает.       Деликатно покашливаю в кулак.       Валера оборачивается через плечо, окидывает меня быстрым взглядом и кивает на соседний стол.       - До трусов раздевайся и жди, - хрипло приказывает он…       Сижу по-турецки на плоской, жесткой столешнице, жду… И наслаждаюсь открывшемся мне зрелищем.       Закончив со своим первым пациентом, Валера уходит в подсобку. И я вижу, с кем он работал до меня.       - Привет!       Она поворачивает ко мне голову и, узнав, заливается краской.       - Ой…       Голенькая, в одних тонких трусиках с забранными в хвост роскошными русыми волосами, балеринка Валечка смотрится просто потрясающе.       - Валька, - восхищенно шепчу я, - какая же ты красивая!..       Девчонка стесняется. Прячет лицо в ладонях, но посматривает на меня сквозь пальчики.       - Валя одевайся, - командует из подсобки Валера, под плеск воды в умывальнике. – Ланской – ложись к верху задницей.       Малая делает движение чтобы подняться. Я же и не думаю выполнять Валерину команду.       - Сережка, отвернись! – яростно шепчет Валька, тщетно прикрываясь рукой.       Медленно, с коварной ухмылкой, качаю головой. Сижу, как сидел. Смотрю во все глаза.       - Сережка!..       - Покажи… - одними губами произношу я.       - Нет, ты что!..       - Валюша, красоточка, - нахально совращаю ее я, - ну пожалуйста… Ну хоть разочек…       Она возмущенно смотрит на меня. Надувает губки. А потом…       Все еще с румянцем на щеках, Валька неожиданно томно улыбается, прикрывает глаза, и медленно садится на своем столе, соблазнительно раздвинув ножки. Изящным движением она поднимает руки вверх, слегка потягивается, после чего откидывается назад, сцепив ладони на затылке. Кругленькие тугие грудки вызывающе устремляются верх темными изюминками сосков.       У меня перехватывает дыхание.       Валя бросает на меня взгляд из-под своих бархатных ресниц.       - Вот тебе твой разочек, - едва слышно произносит она.       И куда только делось ее смущение?       Позволив мне несколько секунд вот так собой полюбоваться, она опускает руки вдоль тела и сводит ножки.       Я с трудом перевожу дух.       Валя изящно спрыгивает на пол, проигнорировав мою протянутую ладонь, обдает меня ароматом девчачьего шампуня, подходит к стулу со сложенной на нем одеждой и, все также не спеша, натягивает футболку и шорты.       Искоса поглядывая в мою сторону бессовестная балеринка улыбается, наслаждается произведенным эффектом. У меня пересохло в горле. С трудом сглатываю комок.       В дверях появляется Валера.       - Ланской, я кому сказал лежать? Рожу вниз, руки по швам.       С тоской подчиняюсь. Тем более, что после устроенного Валькой представления, выполнить это довольно трудно.       - Валентина, - понижает голос врач, - вот это, как я тебе сказал, два раза в день после еды, поняла?       - Да, Валерий Викторович…       - Ну иди давай. Я скажу Нинель Вахтанговне, что у нас с тобой все по плану.       Балеринка уходит. Краем глаза вижу ее силуэт в дверном проеме - красивая круглая попка туго обтянутая шортами, узкая талия, стройная фигура.       Грехи мои тяжкие, ей же всего пятнадцать…       - Ну что, Ланской, - Валера сцепляет кисти рук в замок и отвратительно громко щелкает суставами, - перегулял вчера?       - Было дело, - соглашаюсь я на самую очевидную версию моей временной профнепригодности.       - Ладно, сделаем из тебя чемпиона, - крякает он.       Чувствую его сухую шершавую ладонь на своем позвоночнике.       - Расслабься, Серега, дыши. Будет больно – кричи…       - Ха-ха-ха, - невесело вздыхаю я, прикрывая глаза.              Я снова, привычно уже, выступаю последним номером в последней разминке. Передо мной японец Юдзи Сакоморо, еще раньше – Мишка Щедрик. Женька Семенов в короткой программе, к сожалению, не блеснул и со своего шестого места может рассчитывать максимум на четвертое. Есть еще американец Энтони Чанг, задачей которого сейчас является перекатать Мишку и выйти на бронзу. Короче, винегрет тот еще. Да и Юдзи, наш старый знакомый и, можно сказать, почти родственник, тоже не собирается так просто уступать. Весь прошлый сезон маленький щуплый японец проучился у нас в «Зеркальном» под чутким руководством Нинель и Муракова, постигая азы науки побеждать от нашей снежной королевы. И плевать мне было, что за Юдзи (мы его все называли Юзиком) школе отвалили баснословные деньги. Потому что сдружились мы по-настоящему, и я абсолютно искренне переживал и расстраивался, когда его контракт на учебу подошел к концу и Юзик уехал к себе в Японию.       В зале, перед разминкой, тщательно обложив ноги силиконовыми прокладочками и супинаторами, в последний раз проверяю, чтобы ничто нигде не жало, не отклеивалось или не отвалилось в процессе. И не замечаю никого вокруг.       - Зачем столько? Боишься повредить педикюр?       Юдзи подсаживается рядом и кладет руку мне на плечо, удивленно кивая на мою обклеенную защитой ногу.       Не обращаю внимания на его ехидство.       - Ботинки новые, - досадливо пинаю я свои коньки. – Сотрусь сегодня до костей…       Юзик сочувственно морщится.       - Зачем новые на старт брать? Докатывал бы уже в старых…       - Старые я сломал, - горько вздыхаю я. - Вчера…       Все знают, что было вчера… Даже те, кому не следовало бы знать… Но Юдзи человек тактичный и вежливый. И сразу же переводит разговор с неприятной мне темы на другую.       - Сережа, давай договоримся…       - А у тебя денег хватит, - ехидно интересуюсь я.       - Ты только о деньгах думаешь? Фу! – деланно возмущается он.       - Не только, - поддеваю его я. – Еще я думаю о том, как я тебя сейчас уделаю, друг мой.       Юдзи кивает, прекрасно понимая, что я не шучу. Мои вчерашние выкрутасы смотрел также и его тренер, так что для него не станет сюрпризом то, что я покажу сегодня.       - Этот чемпионат я так уж и быть тебе уступаю, - произносит он без улыбки. – Но на олимпиаде уже ты придешь ко мне договариваться, друг мой.       Я обнимаю его за плечи.       - Вот и договорились…       Знал бы он, чего мне это стоило. Скажем так, часом ранее мне пришлось выдержать не самое приятное объяснение с Нинель, которая до последнего сомневалась в моих способностях выйти сегодня на лед и откатать программу как следует. Но все-таки я ее убедил. Так ли уж на меня повлияли магические пассы медведя Валеры, действительно вернувшего мне бодрость в теле, или же причиной тому был запавший мне в душу образ бесстыдно обнаженной и такой соблазнительной Валентинки-балеринки, которую я раньше и за девчонку-то не считал, но чувствовал я себя прекрасно и готов был к самым невероятным свершениям. И Нинель, посомневавшись, мне поверила и не отменила заявку.       И вот сейчас я, весь обклеенный липкой, противной защитой, шнурую коньки и, под шуточки моего дорогого японского друга Юзика, готовлюсь выполнить все взятые на себя обязательства.              Шестиминутную разминку катаю спокойно, без спецэффектов отрабатываю вращения, хореографию и заходы в прыжки. На этот раз в тактике устрашения – превращении любого прыжка в каскад с тройным тулупом – нет необходимости. Все и так уже в курсе, с кем имеют дело. Но ради зрительских симпатий все же делаю тройной аксель, пожиная бурю аплодисментов.       Наконец, нас всех загоняют обратно, словно баранов в стойло. На льду остается один Женька, которому эту последнюю разминку и начинать…       Брожу взад-вперед по коридору возле раздевалок. Жду своей очереди. Про себя в уме прогоняю в сотый раз свою программу. Все могу. Раз-два… Все сделаю. Три четыре… Чтоб вас всех…       - Серенький!       Останавливаюсь. Оборачиваюсь. Внутри все запело и одновременно заныло от боли. Муки совести…       - Аннушка…       Она подходит вплотную, и я влеку ее к себе, обнимая, и покрывая лицо поцелуями.       - Сережка… Сережка… - шепчет она, отбиваясь, - не здесь…       - Другого раза может не быть, - глупо шучу я.       - Фу, дурак, скажешь же глупость!..       Аня оборачивается по сторонам и, не найдя ничего деревянного, мягко стукает меня кулачком по лбу.       - Дурак и мысли у тебя дурацкие!       Смеясь, снова прижимаю ее к себе. Она не сопротивляется. Так и стоим, под любопытными взглядами знакомых и незнакомых людей, снующих мимо нас.       - На льду месье Сакоморо, приготовиться месье Ланской!       Голос организатора проносится над нашими головами, и я невольно вздрагиваю от звука своей фамилии.       Аня заглядывает мне в глаза и, от чего-то шмыгнув носом, прячет голову у меня на груди.       - Удачно тебе прокатать, - шепчет она, обхватывая меня вокруг пояса.       - Так и будет, - заверяю ее я. – А вечером я приду и точно также пожелаю удачи тебе…       Она снова смотрит на меня с улыбкой и бездонным плещущимся небом в глазах.       - Я буду ждать, - говорит она…       По привычке, выкатываюсь на лед в наушниках. Чтобы не слышать оценок выступившего передо мной соперника. Это может отвлечь, расстроить или напротив, излишне расслабить. Соревноваться нужно прежде всего с собой. Результат – он больше для публики. Мое дело – преодолеть самого себя, доказать самому себе в очередной раз, что я могу. Вот это вот я могу. И вот это. И еще много чего. На много больше, чем кто-то думает…       Катаюсь кругами. Жду.       Наконец, Юзик с тренером покидают кис-енд-край – диванчик, на котором спортсмены ожидают оценки судей и с дурацкими улыбками позируют перед камерами – и я подъезжаю к стоящей у бортика Нинель. Отдаю ей наушники. Кладу свои ладони в ее.       - Все хорошо?       - Да…       - Покажи им!       - Да…       - Мой мальчишка…       Улыбаюсь, киваю…       - Sur la glace representant de la Federation de Russie…       Мое имя тонет в буре оваций и аплодисментов. Разгоняюсь, еду в центр льда, вскидываю руки вверх, приветствуя всех собравшихся. Занимаю исходную позицию.       Вдох. Выдох... Поехали...       ‘Is this a real life…’       Полагаю, это была самая короткая произвольная программа в истории фигурного катания.       Потому что на двадцатой секунде, эффектно заехав, отлично оттолкнувшись, безупречно докрутив и абсолютно чисто приземлив тройной аксель, я, вдруг, совершенно неожиданно ощутил, что у меня нет правого конька. А мгновение спустя лед на огромной скорости рванулся мне в лицо.       И грянула тьма…