Минус четыре по Цельсию

      Часть вторая. Произвольная программа.              «Я призываю не хоронить его заранее. Как человек, у которого было три сильных сотрясения, после которых я лежала в больнице, хочу сказать, что после такого с башкой у меня все в порядке. Ну, я ебанутая, но это уже не лечится.       Сережа упал сильно, но никаких особых побочных эффектов у него нету. Встать он не мог потому что это боль и шок. С Сережей все будет нормально, не хороните его. Екатерина Асторная в интервью сайту Спорт.ру.»              «Коньки ломаются. Такое случается от прыжков. У меня в сезон уходит до пяти пар. У кого-то больше, у кого-то меньше. Конечно обидно, когда это происходит на таком ответственном старте. Жаль, честно. Сережа очень хороший спортсмен и мой друг. Очень ему сочувствую. И желаю скорее поправляться. Татьяна Шахова в интервью программе «Неделя спорта».              «Я всегда говорю своим спортсменам, что снаряжение, костюмы и реквизит перед стартом нужно проверять. Один раскрутившийся болт на лезвии, а смотрите какие последствия. Очень жаль мальчика. Такой талантливый… Татьяна Тихонова в интервью «Женскому журналу».              «Не знаю, что сказать. Сочувствую Сергею. Жаль, что так получилось. Может брак льда, что вряд ли. А возможно недоведенная техника прыжка. Сырые, неотработанные элементы тоже опасны для спортсменов. Но мы, всей нашей командой, искренне желаем Ланскому выздоравливать и скорее вернуться в строй. Евгений Шиповенко в интервью Александру Гордону».              «Если болты выламываются из подошвы ботинка, то это скорее вопрос к производителю коньков, чем к спортсмену. Мы пользуемся очень качественным снаряжением, рассчитанным на серьезные нагрузки, и такие вещи происходить не должны в принципе. А упрекать Ланского в непрофессионализме – это бред и глупость. Вы вообще видели, как он приземляет четверные? Алексей Жигудин в интервью Александру Гордону».              «Ланского мы еще увидим и на национальных стартах, и на международных турнирах. Я лично приложу все усилия, чтобы наша сборная не потеряла такого талантливого парня, особенно в грядущем олимпийском сезоне. Ну а Сереже – восстанавливаться, входить в форму и работать, работать и работать. Афанасий Федин в интервью «Спортэкспресс»              «Заботимся, выхаживаем. Следим за тем, как он выздоравливает. Специально разработали для него режим тренировок, отвечающий его нынешнему состоянию и возможностям. Не волнуйтесь. Никуда Ланской со льда не денется. Не отпустим. Артур Клейнхельман в интервью «Зеркалу недели».              «Без комментариев. Нинель Тамкладишвили на вопрос корреспондента «Вестей».              Первые две недели моим единственным развлечением были телевизор и интернет. И то не часто – очень быстро начинало тошнить, то ли вследствие полученного сотрясения, то ли от всего увиденного и прочитанного. В голове звенело и гудело. Нечеловечески болели сломанные ребра, вывихнутое плечо, ушибленное бедро и порванный голеностоп. Правую сторону тела я периодически не ощущал вообще, когда меня обкалывали обезболивающим, но в основном это была одна непрерывная, тягучая, обжигающая, одновременно и тупая, и острая боль. Ну да хрен бы с ней – поболит да перестанет. Печальнее всего выглядела необходимость ходить в туалет и всячески себя обслуживать. Больно. Очень. А еще тошно и противно…       После прилета из Франции, сразу из аэропорта, меня забрали в Склиф. Одуревшего от обезболивающих уколов, плохо соображающего и с трудом передвигающегося, меня методично разобрали по винтикам, тщательно просветили рентгеном, ощупали, обстукали, собрали наново, скрутили бинтами и определили на неделю лечения в стационаре. Что там было – помню плохо. Со мной постоянно кто-то возился, мне что-то разминали, чем-то кололи, туда-сюда крутили и растягивали. Я же пребывал в какой-то перманентной сонной апатии, вызванной, скорее всего, таблетками и общим шоком от всего произошедшего.       Потом меня перевезли домой, к Нинель. Но при этом мало что изменилось. Моя комната теперь напоминала больничную палату, везде пахло лекарствами, возле меня постоянно терлись какие-то личности в белых халатах… Но зато в голове началось постепенное просветление. А с ним полезли и разнообразные мысли, одна отвратительнее другой, которые то в разнобой, то хором, мерзкими голосами пищали, визжали и орали в моем сознании «Ты просрал чемпионат! Ты просрал сборную! ТЫ ПРОСРАЛ ОЛИМПИАДУ!»       Нинель со мной почти не общалась. Нет, вру. Общалась. Но вела себя абсолютно как любящая мамочка. Приносила мне чай, помогала ходить в ванную, развлекала разговорами о кино, музыке и политике… О работе говорилось скупо и нехотя.       - Все нормально. Все живы. Тебя ждут…       - А как там?..       - Не напрягайся, тебе вредно…       Где-то дня через три после моего возвращения домой, вечером, к нам приехал Артур.       Я как раз переполз со второго этажа в гостиную, к телевизору, и восседал, обложившись подушками, на мягком диване, заняв его практически весь. Нинель, как всегда, была где-то в доме, но выходить не спешила.       - О, уже сам ходишь, молодец, - радостно хвалит меня Артур, усаживаясь в кресло.       - Артур Маркович, - с места в карьер беру я, - можно мне приехать в «Зеркальный», хоть у бортика постоять?..       Клей весело смеется, откинувшись на кожаную спинку.       - Хвалю за рвение, Сереж, - говорит он, кивая, - но давай будем спешить медленно.       - У меня уже все прошло, - нагло вру ему в глаза.       - Послушай, - он внезапно серьезнеет и перебивает меня, повышая голос. – Я верю, что тебе все здесь осточертело, что ты скучаешь, и тебе хочется на лед.       - Очень хочется, - поддакиваю я.       - Но пойми… - он складывает ладони перед лицом. - Вот ты не задумывался, почему за все время тебе никто из наших ребят не позвонил, почему никто не приехал в больницу или сюда? Нет?..       - Э-э-э… Ну, наверное…       - Спортсмен не должен видеть, что может с ним произойти, получи он травму или покалечившись, - жестко произносит он. – Это аксиома. Пожалев коллегу, воочию прочувствовав его страдания, человек невольно, сам начинает примерять ситуацию на себя. Ты неглупый парень, должен понимать, что будет, если хоть кто-то в сборной хотя бы один раз на мгновение испугается перед прыжком.       - Но ведь каждый из нас постоянно бьется, падает, калечится, - пожимаю плечами я.       - Это другое, - он качает головой. – Получить травму самому, вылечиться, сделать выводы на собственном опыте и не допускать ошибок в дальнейшем – это, то что называется, позитивный опыт. Но увидеть все это в зеркале… А ты сейчас будешь для них всех зеркалом. Кривым, разбитым… Извини, но нам накануне олимпийского сезона это не нужно.       До меня доходит, что он имеет в виду. И я невольно мрачнею. Опускаю голову и сглатываю предательски подступивший к горлу комок.       - Ты в порядке? – забеспокоился Артур. - Позвать кого-нибудь?       - В порядке, - выдавливаю из себя я.       Он дает мне минуту чтобы прийти в себя.       - Не распускай сопли, Ланской, - произносит он почти ласково. – Никто не собирается тебя списывать или сбрасывать со счетов. Подумаешь, башкой ударился. Жизненно важные органы не задеты…       Хмыкаю от его дурацкой шутки, но в тоже время снова чувствую надоевшую головную боль. Перед глазами мерцают зеленые и розовые круги.       - Я чего, собственно, приехал, - Клей вернул свой обычный, немного нагловатый тон. – Мы считаем… Мы – это не только я, а весь тренерский штаб, чтобы ты понимал… Так вот, мы считаем, что тебе пора возвращаться к систематическим занятиям. СФП, ОФП, по возможности – хореография…       - Я готов, - чуть ли не подпрыгиваю я.       - Пока в домашних условиях, - охлаждает он мой пыл. – По скайпу, или будет кто-то приезжать… Я, там, или Железняк… Согласен?       - Спрашиваете!       - Про лед пока забываем. Приводим в кондицию твою тушку. Ну а там…       - А там – посмотрим…       Мы не замечаем, как она заходит в гостиную. В джинсовом комбинезоне поверх простой футболки, с волосами, затянутыми в узел, без макияжа – наверное ковырялась в саду с цветами. В руках – дымящаяся чашка.       - На-ка выпей…       Она протягивает мне чашку, и я чувствую опостылевший запах куриного бульона. Кривлюсь с отвращением, но пью маленькими глотками.       - Артур Маркович, - произносит Нинель, пряча руки в карманы, - если вы закончили наставление грешника на путь истинный…       - Да грешник вроде бы не очень-то и сопротивлялся, - Клей, упирается ладонями в подлокотники и встает. – Да, Сережа?       Киваю так интенсивно, что чуть не проливаю на себя горячий бульон.       - Прекрасно, - усмехается Нинель. – Начинать заниматься можете… Сегодня у нас суббота?.. Со среды, я думаю, да? – и, не дожидаясь ответа кого-либо из нас, - Идемте, Артур Маркович, выпьем кофе и поговорим…       Снова один. Полулежу на диване. Отставляю в сторону чашку с жирным, питательным варевом. Выпью обязательно. Но потом. Потому что сейчас, нету уже никаких сил, нужно как-то дотащить себя до туалета… Плевать, хотя бы до гостевого на первом этаже…       С усилием поднимаюсь и пробую сделать шаг покалеченной, замотанной в бандаж, ногой. Больно-то как!       Господи, за что?!              Через два дня, вечером во вторник, мне привозят развлечение.       Уж не знаю, по какому критерию выбирали... Но кого-кого, а ее я точно не ожидал увидеть, тем более здесь и сейчас.       - П-привет...       Я уже довольно сносно передвигаюсь в пределах дома, прихрамывая, но, зато, не хватаясь за первое, что попадается под руку, после каждого шага, норовя упасть.       Услышав возню в прихожей, я выхожу встречать гостей и, спускаясь с лестницы, чуть не наворачиваюсь от неожиданности.       Она смотрит на меня с улыбкой. Которая тут же сползает с ее лица, сменяясь выражением озабоченности и сочувствия. Бросив рюкзак, она подбегает ко мне и, обняв за шею, целует в губы. Как когда-то…       На всякий случай, я цепляюсь левой рукой за перила, чтобы не упасть. Правой же не отказываю себе в удовольствии прижать ее к себе за талию.       - Катюнька…       - Сережка… Что ж ты так-то…       - Повезло тебе, Ланской, - ворчит от двери Нинель, возясь с замком. – Катерина мне все уши прожужжала, верещала на весь каток, хочу, мол, и хочу его увидеть, отвезите да отвезите…       - Не отвезли бы – сама приехала, - решительно мотает головой Катька.       - Рад тебя видеть, - искренне улыбаюсь я. – Но… э-э-э… как тебя вообще занесло в «Зеркальный»? Клюв узнает – заклюет.       Катька покатывается со смеху, а Нинель неодобрительно качая головой, проходит мимо нас в гостиную.       - Познакомься, Ланской, - кричит она оттуда, - новый… или старый, как угодно… член нашей команды. Все возвращаются, рано или поздно…       Смотрю на веселящуюся в моих объятьях девчонку.       - Ты снова с нами.       - Ага, - кивает она.       - Выгнали? – ехидно интересуюсь.       - Сама ушла, - ничуть не обижается Катя. – Еще перед вашим Парижем с мамой к Нинель Вахтанговне, вот, приезжали проситься, потом в федру ходили за разрешением, заявление писали… Как откроют трансферы в мае, так и официально перейду, а пока просто тренируюсь у вас… Э-э… У нас.       Это многое объясняло. Катька была своя, но не входила в сборную. Значит ей можно было показать меня-инвалида, не боясь, что она что-то там напортит. Ну и ладно…       - Здорово, - улыбаюсь.       - Ланской, пригласи девушку в дом, - сварливо кричит Нинель откуда-то из кухни. - Или ты собираешься ее весь вечер на лестнице держать.       С широким жестом, нехотя, убираю руку с Катькиной спины и в полупоклоне показываю в сторону гостиной.       - Прошу…       Поужинав (салат, фрукты, минералка), мы оставляем Нинель болтать по телефону с Фионой. Утаскиваю Катьку к себе наверх, включаю тусклый фоновый свет и запираю дверь.       Не говоря ни слова, обнимаю ее за плечи и прижимаю спиной к себе. Она тихо смеется и, подняв руку, зарывается ладонью в мои волосы.       - Мне тебя бояться? – шепчет она.       - Немного, - усмехаюсь я.       Она поворачивается, и мы с наслаждением ищем губы друг друга, замираем от восторга, и вспоминаем, вспоминаем, как это все было, когда-то, давно…       Катя еле слышно охает, вздыхает и легонько отстраняется.       - Тихо, тихо, не так быстро, дружок…       Ее ладошка скользит по моей груди и замирает посредине.       - Хочешь меня, - произносит она, и я понимаю, что на этот раз это не вопрос. – Хочешь…       - Ты же знаешь…       - Но в твоем сердце меня нет, - она говорит еле слышно.       - Возьми душу, она лучше, - я глажу ее по волосам, провожу ладонью по щеке и чувствую влагу.       - Катюша…       - Как же ты не понимаешь, Сережка, - шепчет она, касаясь губами моих пальцев, - что каждая из нас, каждая, с кем ты вырос, Анечка твоя, Танька, я… даже маленькая Валя, мы все влюблены в тебя, до полного одурения. До всепрощения… До того, что позволяем тебе играть с нами как тебе хочется… Но при этом, ни одна из нас не желает быть второй, быть запасной или промежуточной… Как хочешь назови…       Она отталкивает меня и присаживается на край кровати.       Исполняю невероятное. Подхожу к ней, опускаюсь на колени, сжав зубы от волн пронзающей боли, обнимаю ее бедра и склоняю голову. От нее пахнет лавандой. Такой знакомый запах…       - Ты знаешь, - говорит она, - мы с девчонками даже однажды, на сборах в Белогорске, как сейчас помню, вечером в комнате друг дружке признались в любви к тебе. Вот ведь дурочки были, правда? И пообещали тогда, что ни за что не позволим тебе влюбиться в одну из нас, чтобы другим обидно не было…       Я вспомнил те сборы. Давно это было… Несколько лет назад. Тогда, в Белогорске, я впервые почувствовал себя брошенным, когда Катя, по непонятной мне тогда причине, вдруг, перестала со мной общаться и начала явно демонстрировать пренебрежение… Обидно было страшно… Тогда-то Танька меня в первый раз и соблазнила…       - Если бы тогда ты меня не бросила, - бормочу я…       Катя улыбается и вздыхает.       - Я была старше всех, и очень серьезно восприняла нашу клятву. А кое-кто этим воспользовался…       Я поднимаю голову и встречаюсь со взглядом ее серых глаз.       - Прости, что не понял тебя тогда…       Катя отбрасывает с моего лица пряди волос и расправляет их по моим плечам.       - Какой же ты красивый, - мечтательно вздыхает она.       Ее слова заставляют меня покраснеть. А она вдруг усмехается и легонько щелкает меня по носу.       - Хорошо, что не мне достался, - задорно произносит она, - Пускай Анечка теперь ревнует и мучается. А я посмотрю…       - К тебе ревнует? - уточняю я.       - А почему бы и не ко мне? Чем я хуже?       - Дадим повод? – вкрадчиво спрашиваю я.       - Нет уж, Серенький, - она прижимает свой пальчик к моим губам. – Даже не мечтай. Ты же помнишь наш с тобой договор?       Грустно киваю. Потому что знаю, что с таким фривольным видом Катька всегда говорит самые серьезные вещи. И переубедить ее невозможно, если только она сама того не захочет.       Перетаскиваю ноющее, затекшее тело на диван, с облегчением вытягиваюсь.       Катя тут же пристраивается рядом, иезуитски мурлыча и теребя пуговицы у меня на груди.       - Хотя, ты же знаешь, из любого правила бывают исключения…       Ее губы снова оказываются напротив моих.       - А я уже испугался, что ты этого не скажешь… - бормочу я, касаясь ее и выдыхая ее запах…       Мы лежим в полутьме, обнявшись, кутаясь в одно одеяло. Наша одежда вся сброшена на пол. Мне лишь милостиво было разрешено оставить бандаж на ноге. Катя горячая. Ее кожа излучает тепло. И мне очень приятно вот так лежать с ней рядышком. Прижимаюсь к ее мягкой попке, ладонями тереблю соски, целую ее плечи.       - Соблазнил-таки, змей, - шепчет она, проводя рукой по моему бедру. – Вот так и знала, что этим кончится…       - Ты этого не хотела?       - Еще как хотела…       - Понравилось?       - Очень! Счастливые твои девки, которых ты…       - Катя, я тебя прошу, не порть…       - Ну ладно, ладно, - примирительно хихикает она, подставляя шею для поцелуя. – Я же тоже не святостью единой…       Она переворачивается на спину, подминая мою правую руку под себя. Освободившуюся левую я тут же с удовольствием кладу ей между ножек.       - Да, да, потрогай там, - сладострастно шепчет Катя, закусывая нижнюю губу.       Мне нравится доставлять ей удовольствие и получать в ответ совершенно искреннюю радость. Но все же меня снедает любопытство...       - Клюв? – делаю я осторожное предположение.       Она томно улыбается и качает головой.       - Боже упаси, нет. Там Яночка царит безраздельно, блюдет его с утра до ночи, так что место занято. Да и не в моем он вкусе…       - Кто же тогда? – не отстаю я. – Хот Арти?       Катька лукаво смотрит на меня и улыбается.       - Что, правда, что ли? – не верю я.       - Ну-у… - тянет она, отводя глаза. – Ладно. Да. Было дело. Давно и недолго. Я еще в «Зеркальном» была. Собственно, ради него и ушла… Влюбилась…       - А потом?       - А потом… Разлюбилась, – она качает головой. – Надоел. И достал. Как все красивые мужики, только о себе и думал… Ты продолжай, продолжай, не отвлекайся.       Я снова глажу ее горячее лоно и чувствую, как оно наполняется влагой и удовольствием.       - А кто сейчас, - совсем уж обнаглев спрашиваю я.       Катя прикрывает веки и на лице ее появляется блуждающая улыбка. По участившемуся дыханию понимаю, что в данный момент мое любопытство не совсем уместно.       - Еще… Еще… Вот так… - шепчет она, одной рукой обхватывая меня за шею, а другой сжимая свою грудь.        Она вздрагивает всем телом. Чувствую ее острые когти на своем загривке. Внезапно, она выгибается, словно пронзенная электрическим разрядом. Сладостный стон, рвущийся наружу, она тщетно пытается заглушить, впившись зубками в собственное запястье. Получается так себе. О том, как Катьке хорошо, похоже, теперь знает весь дом и половина близлежащих улиц.       Обессилив, она падает на простыню, раскинув руки и закатив глаза.       - Господи, откуда же ты взялся-то на мою голову, - стонет она, одновременно сжимая бедра и не выпуская мою руку.       - Спасибо, - киваю, - надеюсь вам было также приятно, как и мне…       - Ой, не могу, - хохочет Катька, - какие мы обидчивые…       - Тс-с! – я прижимаю палец к ее губам. – Тише ты…       - Упс! – она тут же переходит на шепот, и глаза ее распахиваются на пол лица. – Вахавна!..       - И соседи, - киваю я на окно.       Она сокрушенно качает головой.       - Мы попали, Ланской… Придется тебе на мне жениться.       Я не успеваю отреагировать, как она снова заливается радостным хохотом. Наваливаюсь на нее сверху и целую, чтобы хоть как-то приглушить.       Насмеявшись и нацеловавшись, Катька выбирается из-под меня и сползает на пол.       - Мне домой пора, - сообщает она трагическим шепотом. – Уже, наверное, за полночь…       - Оставайся, - предлагаю я. – Хочешь со мной, хочешь у Фионы, комната свободна…       - Не-не-не, - она качает головой, выискивая на полу свою одежду. - Про женитьбу – это я только пока пошутила. А вот утром могу и всерьез захотеть. Так что в твоих, Ланской, интересах как можно быстрее посадить меня в такси.       Она эффектными движениями, медленно и артистично натягивает трусики, специально покрутившись передо мной всеми своими соблазнительными местами.       - И все же… - снова начинаю я.       Она понимает меня с полуслова.       - Любопытство погубило кошку, Ланской. Зачем тебе это?       - Просто интересно.       Она смотрит на меня изучающе и недоверчиво.       - Ну хорошо. Если я скажу, что он проще тебя, не такой красивый, не такой талантливый… во всех отношениях… ты успокоишься?       - Катя, но я же…       - Что он старше, на много старше… Что у него и так комплекс неполноценности в плане тебя и наших с тобой прежних отношений…       - Катюша…       - И что я просто не хочу, чтобы ты задирал перед ним нос только потому, что я, как последняя дура, прыгнула к тебе в постель, хотя даром тебе не нужна… А ведь он меня правда любит…       Мне показалось, что она сейчас заплачет. А еще мне показалось, что я понял, о ком она говорит.       Встаю, подхожу к ней и мягко обнимаю.       - Катенька…       - Ну что? Что тебе еще нужно? Назвать имя, или ты такой умный, что уже сам обо всем догадался?       Значит не показалось… Конечно же…       Она вытирает тыльной стороной ладони пробежавшие по щекам слезы, откидывает назад голову, глубоко вздыхает и, поведя обнаженными плечами, высвобождается из моих объятий.       - Лифчик помоги застегнуть… - глухо произносит она, поправляя на плечах тонкие светлые лямочки…              - Так, махи мы с тобой сделали?       - Сделали.       - Скакалку поскакали?       - Поскакали...       - Пресс, соло и с ногами?..       - Сто и сто.       - Хорошо. Будем увеличивать постепенно. Приседания?       - На двух ногах.       - Ага... – он потирает кулаком лоб. – можно было бы пистолетики попробовать. Как, потянешь?       Пожимаю плечами.       - На левой ноге без проблем, - говорю.       - А на правой?       Отхожу от компьютера, становлюсь на каримат, выставляю вперед левую ногу и пытаюсь присесть.       - Спинку, спинку, Сережа...       Опускаюсь почти до самого пола. Медленно выпрямляюсь.       - Ну как?       Артур озабоченно смотрит на меня из экрана, слишком близко подойдя к камере. Лицо у него сразу же становится похожим на верблюжью морду.       - Боли нет, - сообщаю, - но нога как чужая.       - Так, бросай пока. Нужно разминать, - он кивает головой. – Но то, что боли нет уже хорошо. Я рад.       Еще бы. А как я рад...       - Отжимания от пола попробуем? Вчера еще было не очень...       - Пробуем, - решительно говорю я и принимаю упор лежа.       Сломанные ребра справа тут же протестуют острой болью. Сжимаю зубы и с ходу делаю десять отжиманий. Бросаю взгляд на экран. Вижу, что Артур делает тоже самое, что и я.       - Так, Серега, отдыхай. Рассказывай, что чувствуешь.       - Ну что... – почесываю саднящий бок, - больно, но терпимо. Мне даже показалось, что в процессе боль подутихла...       - Это мышечный корсет адаптируется, - машет рукой Артур. – Были бы кости ты бы не выдержал...       - Могу повторить, - предлагаю.       - Давай. Поехали, сколько сможешь.       Падаю на руки и начинаю отжиматься. На двадцатом разе валюсь на левый бок, тяжело дыша и обливаясь потом.       - Отлично! – Артур доволен. Сам он остановился после десяти отжиманий и просто смотрел как выполняю упражнения я. – Значит так, теперь давай... Нет, давай десять минут перерыва и все повторим, хорошо?       - Конечно, Артур Маркович.       - Ну вот и ладно... А то загонял ты меня, Ланской... Старого больного человека...       Встаю, потягиваюсь. Усмехаюсь. Артуру недавно исполнился тридцатник, и для спортсмена, бросившего карьеру восемь лет назад он в прекрасной форме. Во всяком случае на общефизической подготовке с лихвой даст фору любому из нас. На льду, конечно, он уже не тянет все то, что делаем мы. Но какой-нибудь тройной тулуп еще точно исполнить сможет. Главное, чтобы потом его не пришлось с санитарами откачивать...       Занимаемся с ним ОФП и СФП по скайпу уже вторую неделю. Каждый день по четыре часа с двумя перерывами. Сперва он пару раз приезжал к нам домой, но потом, увидев, что я справляюсь и подгонять меня не нужно, перенес занятия в онлайн, не теряя времени на разъезды.       Мне все равно. Головные боли меня уже почти не беспокоят, чувствую я себя с каждым днем все лучше и лучше. И желание наверстать упущенное время подстегивает меня заниматься как можно тщательнее, выполняя все указания тренера.       Мне очень хочется заслужить разрешение приехать в «Зеркальный» и выйти на лед. И Артур пообещал, что как только увидит, что я к этому готов, сразу же это разрешение даст.       Нинель в наши тренировки принципиально не вмешивается. По большей части потому что ее и дома-то в это время нет – рабочие дни, грядет межсезонье, гастроли, шоу...       Кстати о шоу. Намеченная на апрель премьера нашего гала-концерта «Чемпионы на льду», в котором предполагалось выступление самых достойных учеников нашей школы, а точнее, Центра спорта и образования Самбо-80, отделения фигурного катания «Зеркальный», не состоялась. Не я тому виной, сразу скажу. Без меня факторов хватило. Могу предположить, что это был компромисс, достигнутый между Нинель и Авербаумом. Хотя бы потому, что ожидаемого со дня на день скандала с разоблачением наших с Нинель семейных тайн, тоже не произошло. От идеи, тем не менее не отказались, я часто слышу, как Нинель по телефону обговаривает те или иные вопросы, касающиеся этого проекта. Но вероятнее всего, формат будет изменен в сторону, как бы это так помягче выразится, более демократичного отбора участников и постановщиков. По сути, будет нечто похожее на «Ангелов Шиповенко» - ледовый концерт формата «все звезды» под эгидой великого и блистательного Клюва – для участия в котором Женя каждый раз, отбросив стеснение и обиды, зовет всех нас, «зеркалят». Ну, значит, и Нинель придется пододвинуть своих, чтобы и чужим место досталось. Такие дела…        Уже больше месяца прошло после провального для меня чемпионата мира. Отшумели истерики в спортивных изданиях, отвоевали поклонники и хейтеры в соцсетях. Мои искренние поздравления Юзику с первым местом я отправил по электронной почте, как только смог сфокусировать взгляд на клавиатуре, и буквально в тот же день он позвонил мне из своей Японии и полчаса кричал мне, мешая свой великолепный английский с изученным у нас чудовищным матом, что такие победы он сами знаете на чем вертел, что таких-растаких производителей коньков нужно судить и казнить, и «я пришлю тебе японские, они самые лучшие на свете, туды их растуды», и вообще, если я думаю, что таким бессовестным подкупом смогу склонить его к уступкам на олимпиаде в Корее, то я сразу же могу отправляться по известному мне адресу, предварительно, естественно, придя в себя и выздоровев. Я поблагодарил Юзика за заботу, но дал понять, что по известному адресу он может идти сам, если рассчитывает хотя бы на малейшие поддавки с моей стороны на олимпийском льду. На том мы и распрощались, очень довольные друг другом. Кстати, обещанные коньки он мне пока так и не прислал.       По поводу моего такого драматичного и удручающего падения официального расследования проводить не стали. Претензий производителю коньков тоже не направлялось. А все из-за устроенного мною накануне представления. Никому не нужен был скандал, в перспективе перетекающий в дисквалификацию за нарушение этических спортивных норм. Поэтому дело замяли и спустили на тормозах. А свои изуродованные коньки я хотел было выбросить, потому что, валяясь в углу комнаты, они бесили меня одним своим видом, но потом отдал их Леше Жигудину. По его просьбе. На память.       Ну а в один из дней, когда мне стало уже ощутимо лучше, обо мне вспомнили все мои красавицы. Наверное, получили разрешение от Клея со мной общаться, иначе как объяснить такую кучность?       Аня чуть не плача рассказала мне, что безумно скучает, очень хочет меня увидеть и только личный запрет Нинель ей появляться на Рублевке удерживает ее в рамках послушания. Я поздравил ее с победой на чемпионате, и сказал, что тоже скучаю…       Танька по-деловому отчиталась, кто где, кто с кем и какие новости в школе. В том числе, с плохо скрываемой досадой, рассказала, что к нам вернулась Катя Асторная. Не любила она ее по-прежнему, и воспринимала как соперницу. В спорте, естественно. Заговорив же обо мне, она как-то сразу стушевалась и сбилась на виноватый тон. И мне пришлось применить весь свой дар убеждения, чтобы уговорить ее выбросить из головы мысли о своей вине в происшедшем со мной. Вроде бы получилось.       Балеринка Валечка позвонила уже под вечер, явно долго настраивалась. Мучительно стесняясь, она поспрашивала меня о моем самочувствии, заикаясь на каждом слове. В конце концов мое сердце дрогнуло, и я, перебив ее на полуфразе, ласково сказал ей, что она – мое милое солнышко, лапочка и самый любимый котенок на свете, что я безумно рад ее слышать, вспоминаю о ней каждый день и обещаю никому и никогда не выдать секрет нашего с ней маленького эротического приключения, которое мне бы очень хотелось еще хотя бы разочек повторить. В ответ она, уже немного расслабившись, похихикала и с кокетливым «пока» повесила трубку. Спустя минуту мне в Телеграмм от нее прилетело пульсирующее сердечко. И я тут совершенно не виноват - она сама. Но до чего ж хороша…       Катька не звонила. Но периодически писала мне сообщения, интересуясь как мои дела и информируя о своих успехах. Помимо коньков фигурных она внезапно увлеклась конями настоящими, скаковыми, и все свободное время теперь проводила на ипподроме, учась ездить верхом. На мои прямые и недвусмысленные предложения приехать как-нибудь в гости она не реагировала, и только раз неопределенно ответила: «Посмотрим…»       В общем, можно сказать, что мое восстановление шло по плану. Но мне очень хотелось на лед. Куда меня пока не пускали…       - Ну что, Серж, отдохнул?        Артур возвращается в кадр, посвежевший, с влажными волосами, явно только из душа.       - Да, Артур Маркович, я готов, - четко рапортую, выпрямляясь на своем каримате.       - Ну, отлично… Поехали тогда с разминки и дальше по нашему списку. Давай.       Он включает музыку, и я снова погружаюсь в работу. Через боль, немощь и нежелание. Потому что пока мы отдыхаем – соперники разучивают новые, еще более сложные элементы…              Перебежками на полкруга разгоняюсь и тройками выезжаю в центр. Перетяжка, замах, удар зубцом о лед… Непередаваемое чувство полета… Докрут… Приземление. Ребро абсолютно ясное, выезд чистый, с дотянутым носком и красивыми руками… Но главное, правая нога - она моя, настоящая. Я ее чувствую. Я ею управляю. Она снова живет со мной в одном теле. Спустя два с половиной месяца после того проклятого падения я, наконец-то возвращаюсь к привычной жизни, в свое естественное состояние, в котором в коньках и на льду я себя чувствую намного уверенней, чем на сухой земле.       С разворота запрыгиваю во вращение и делаю либелу – летящего верблюда, а потом бильман – с прогибом тела и задранной к голове ногой. Вращаюсь-вращаюсь-вращаюсь...       Скрип льда, звон ударяющихся друг о дружку лезвий, сухой, холодный воздух и запах, тот самый непередаваемый запах, который присутствует только на искусственных катках. Как же я все это люблю. И как мне этого всего не хватало...       - Ланской, закончил упражнение, - дядя Ваня Мураков, не отрываясь от экрана компьютера, поднимает правую руку.       Расслабляюсь, упираю руки в бока и, не спеша, минуя стайку шумных мальков, еду в сторону тренерских мест. Из наших на тренировке только я. Остальные разъехались в отпуск, кто на моря, кто к бабушкам. Свой же отпуск я уже отгулял на больничной койке, так что без малейших возражений вкалываю в одиночестве. Так даже лучше. Все внимание тренеров посвящено мне.       На этой неделе со мной работают Мураков и Масяня. Нинель в Америке с Фионой, Артур в Дубаях с некоей неизвестной мне особой, фотографии которой то и дело мелькают в его инстаграмме. Одно знаю – барышня не из наших...       Ну а раз при мне Мураков, значит я весь в прыжках и вращениях. Накатываю элементы - шлифую старые, учу новые - которые потом, вместе с постановщиком мы расставим, как шахматные фигуры, в моих новых программах. Короткой и произвольной. Программах, разработанных Артуром и Нинель специально для следующего сезона, и нацеленных на однозначную и безоговорочную победу на олимпиаде. Мою победу...       И останется всего ничего – подсобрать целиковые программки, скатать, убрать заусенцы и шероховатости, отшлифовать, довести до ума и выдать безупречный прокат. Сначала контрольный, в Челябинске в сентябре. Затем – Гран При где-нибудь в Канаде или в Штатах, или в Японии. Потом, в декабре на первенстве России здесь, в Москве, Дальше, сразу после Нового года, мне предстоит, с одной стороны, несложный, но с другой - очень ответственный чемпионат Европы в Стокгольме. Ну а там уже и Пусан...       Планов громадье, на самом деле. Хорошо бы все это потянуть и не надломится по дороге. И не свалиться где-нибудь по глупости, как в Париже. Оно, конечно, дело житейское, бывает… Но обидно, блин! Так все хорошо складывалось…       - Так, Сережа, вращения там хорошо были, - Мураков просматривает запись моего катания на компьютере. – Здесь нормально, крюки, выкрюки все… Кросс-роллы удачно так вписал, молодец…       Дядя Ваня добрый человек. Даже ругать старается потом, постфактум, сначала подсластив пилюлю.       - А вот с прыжками, что-то у нас с тобой…       - Иван Викторович, - с мольбой смотрю на него, - разрешите я прямо сейчас еще раз сделаю.       - Да сделаешь, сделаешь, - успокаивающе кивает он. – Я просто понять хочу, ты вот там вот, вправо когда идешь, и приземление когда на две галки… У тебя просто не получается и мы, вот, сейчас доработаем и все, или ты просто не можешь пока?..       - Я все могу, честно, - быстро отвечаю я.       - Уверен?       - Ваня, да пускай сделает, ну что ты дергаешь его, - влезает в разговор Масяня, кивая в мою сторону. - В крайнем случае свалится, ну так не в первый раз…       - Макс, вы уже наделали нам делов, - сердито обрывает его Мураков. – Свалится… Если он свалится, а я его потом не соберу, что делать будем? Из нас же федерация потом душу вытрясет…       Максим хитро смотрит на меня, поводит бровью, подмигивает. Я понимаю, что он что-то задумал.       - Три квада подряд, на твой выбор, скажем, по три сотки за каждый. Тройняк не считается. За срыв – двести в обратку. Забьемся?       Он протягивает в мою сторону свою огромную лапу.       - Таранов, ну что ты творишь! – возмущенно взрывается Мураков.       - Заметано, - шлепаю ладонью по руке Максима.       Смотрю на дядю Ваню невинным взглядом.       - Даже не мечтай, - машет тот на меня рукой, - я в ваши дурацкие игры не играю…       Пожимаю плечами, разворачиваюсь и еду в центр льда.       Честно говоря, я бы очень удивился, если бы Мураков согласился. Играть на деньги, да еще со своим же спортсменом – это нужно совсем уже совести не иметь. Но иногда азарт побеждает разум. С Масяней у нас отношения здравствуй - до свидания, ни он, ни я мы друг от друга не зависим. А Мураков за меня отвечает. Но раз прямо не запретил мне прыгнуть на спор, значит верит в меня. И в моих силах доверие тренера оправдать…        Разгоняюсь, закручиваюсь тройками, Перебрасываю левую ногу, упираюсь, выезжаю на наружном ребре, резко толкаюсь, одновременно поднимая правым зубцом целую тучу ледяной пыли… Боли нет… Есть знакомое ощущение полета. И цветастая муть в глазах… Приземляюсь на полусогнутую в колене правую ногу. Простой выезд. О красивостях не думаем…       Теперь с другой стороны. Закатываюсь, проезжая почти весь лед наискосок. Несколько раз оглядываюсь, оценивая расстояние до бортика. Когда понимаю, что скорости и места мне достаточно, переношу вес на отведенную назад левую ногу, одновременно делая замах правой, раскручиваюсь и, выбросив руки над головой, взлетаю вверх. Чувствую, что меня немного несет в бок… Но это ерунда… С хрустом приземляюсь на правое лезвие, инстинктивно парируя снос в обратную сторону, завершая прыжок не очень чистым, но зачетным выездом. Зачетный – это без штрафных очков. Так называемых «галок»…       Хорошо… Спокойно… Два из трех. Что с ногой? Боли не чувствую. Двигаюсь свободно. Никуда не тянет, ничего не немеет, непроизвольно не подгибается и не отваливается. Ноет правый бок, там, где сломанные ребра. Плевать, это еще будет долго саднить. Голова… Тошнит?.. Это от усталости. В конце концов я здесь с утра. И не ел ничего со вчерашнего вечера… Сейчас отпрыгаемся – и обедать…       Снова разгон, но уже не длинно, не дальше центра. Правую ногу пригибаю в колене, выбрасываю левую, резкий, похожий на удар топором, упор левым зубцом в лед и вся энергия движения вкладывается в толчок и вращение… Группировка… Руки прижаты к груди… И цветная мазня перед глазами. Приземляюсь легко, скольжу на правой ноге, прогнувшись, раскинув руки и далеко выставив левый носок. Не отказываю себе в удовольствии, меняю позицию, выставляю ноги в кораблик и запрокидываю тело назад. Вытягиваю руки вдоль поверхности льда. Мне хватает скорости держать кантилевер почти полкруга. Выпрямляюсь. Обозначаю, что дальше возможен заход во вращение. Делаю два оборота и останавливаюсь. Взгляд прямо в сторону тренеров. Кто тут смел в меня не верить?       С видом победителя еду вдоль бортика. Ощущения, откровенно говоря, так себе. Запыхался, бок болит, легкий тремор в ногах, перед глазами круги и звезды…       - Ну герой, герой, - встречает меня как родного Масяня. – Молодец какой, а? Лутц, сальхоф, тулуп – все выполнил.       Бросаю взгляд на Муракова.       - Зачтено, - кивает дядя Ваня.       До этого он не позволял мне систематически тренировать четверные, ограничиваясь эпизодическими попытками. Теперь зачет обозначал, что к тренировкам квадов я допущен.       Облокачиваюсь о бортик и нагло смотрю на Масяню.       - Чего тебе? – поднимает брови он. – Я же сказал, молодец…       - Девятьсот долларов США, - четко с расстановкой произношу я.       - Ах это…       Таранов лезет было за пазуху, но вдруг передумывает.       - Потом отдам, - с честным видом кивает он. – Завтра…       - Сегодня, - не соглашаюсь я. – Сейчас.       - Он прав, Максим Леонидович, - встревает Мураков с ехидной усмешкой, - договор есть договор.       - Да я же не отпираюсь, - Масяня снова лезет во внутренний карман и достает кошелек. – Ну вот скажи, Ланской, зачем тебе сейчас деньги, у тебя тренировка…       - Ничего, - перебивает его дядя Ваня, - я побуду банкиром Сергея пока он работает. Прошу…       Он протягивает руку и Таранов, с кислым видом, отсчитывает ему веер зеленых бумажек.       Удовлетворенно крякнув, Мураков прячет деньги в карман.       Нет, вы не подумайте, Масяня – человек честный, и я бы ни за что не стал бы с ним играть на деньги, если бы подозревал его в желании меня обмануть. Мой заработанный выигрыш во Франции, кстати, он отдал мне не успел я еще тогда переодеться, словно эти тысячи евро жгли ему руки… Но была в нем какая-то необязательность. Он мог просто искренне забыть. Не от жадности, а по легкомыслию. А наличные деньги, о которых никто бы не знал, мне сейчас были очень кстати, потому что имелись у меня на них кое-какие планы…       - Так, Ланской, не стоим, до обеда еще полчаса…       Окрик дяди Вани вывел меня из задумчивого ступора, в котором я завис, разбираясь в собственных мыслях и планах.       - Давай, каскад, что мы с тобой утром проговаривали, вращение, перебежка. Потом снова каскад, вращение. И подходи потом. Все понял?       Киваю. Разворачиваюсь и еду на позицию.       Наверстываю упущенное…              Анечка решила меня развлечь в моем вынужденном затворничестве.       Как-то утром, собираясь на тренировку, дожевывая на ходу какой-то безвкусный кусок и запивая все чаем, я услышал треньканье телефона. Несусь в прихожую, роюсь в рюкзаке. Нахожу наконец вибрирующий, пищащий и светящийся гаджет.       - Приве-е-ет!       Изображение немного опаздывает за звуком, но зато качество изумительное. Технологии в современном мире творят чудеса.       - Ух ты! – неподдельно радуюсь. – Здравствуйте, Анютины глазки, привет, Анютины губки, как поживаете, Анютины ручки, как я по вам соскучился, Анютины ножки… Как я вас люблю Анютины…       Анька смеется и водит телефоном вокруг себя, демонстрируя мне все свои части тела, о которых я говорю. На последней фразе она фыркает, замирает, но все же проводит камерой возле своих затянутых в купальник тугих, маленьких грудок.       - Ну и последняя в списке, но не последняя по значению, - бархатистым голосом мурлычу я, поводя бровями… - покажись, любимая Анютина…       - Сережка! - она возмущенно понижает голос, оглядываясь по сторонам. - Тише ты, тут люди вокруг…       - Но мы так давно не виделись… - я строю ей глазки одновременно с умильной физиономией.       Анька прикусывает нижнюю губу, снова озирается и, как бы невзначай опускает камеру телефона. Вижу, что она сидит на пластмассовом стуле на какой-то террасе, возможно на пляже. Узкие цветные плавочки скрывают низ ее живота и почти пропадают тоненькими шнурочками на бедрах. Ее не нужно упрашивать – она знает, чего мне хочется. Видимо, убедившись в отсутствии посторонних взглядов, Аня двумя пальчиками оттягивает плавочки в бок, давая мне возможность понаслаждаться видом ее аккуратненькой, слегка влажной щелочки. Возбуждение совершенно невольно накатывает на меня, и я вожделенно вздыхаю.       - Ой! – Аня внезапно одергивает руку.       Я успеваю лишь заметить, как она закидывает ногу на ногу. Камера возвращает на экран ее обветрившееся, загорелое лицо. Глядя куда-то в сторону, она с кокетливой улыбкой произносит фразу на непонятном мне языке, по-видимому, испанском.       - Си синьорита пур фавор, - слышу в ответ мужской голос.       Хмурюсь и изображаю раздражение.       - Это что там за пур фавор к моей синьорите на расстояние ближе десяти шагов приближаться смеет? - ревниво интересуюсь. – Сейчас я кому-то такой нопасаран устрою, что венсеремос будет полный и окончательный…       Анька покатывается от хохота на эту мою тираду, в которую я вложил все без остатка свои познания в испанском языке.       - Какой ты смешной, когда делаешь вид, что злишься, - сообщает она мне, отсмеявшись и обмахиваясь маленьким веером.       Это был не тот эффект, которого я добивался, но и не самый худший тем не менее.       - Где ты, как ты, когда вернешься?       Она хитро прищуривается и надувает губки.       - Это вы сейчас с какой целью интересуетесь?       - Я соскучился! – выдыхаю с грустным лицом.       Анька удовлетворенно хихикает и демонстрирует мне кончик своего язычка.       - Вернусь-вернусь, скоро уже, - она картинно вздыхает. - Неделька всего осталась…       - Украду тебя прямо в аэропорту, - обещаю.       Она улыбается. Вижу, как ей приятны мои слова и вообще моя реакция на ее звонок. Она снова бросает взгляд в сторону, на этот раз без тени кокетства.       - Ой, папа с мамой идут! – произносит она.       И, приблизив телефон к самым губам шепчет:       - Укради меня, Серенький, я тоже по тебе ужасно соскучилась!..       Она прерывает звонок раньше, чем я успеваю хоть что-то сказать ей в ответ. Улыбаюсь. Чувствую, как меня начинает переполнять радость.       О том же, что мне теперь нужно угадать страну и рейс, которым через неделю должны вернуться в Москву Анька и ее родители, предпочитаю подумать потом, ближе к сроку. Потому что завтра из Штатов прилетает Нинель.       А это гораздо серьезнее. И далеко не так радостно…              На проведенном со всем пристрастием допросе Масяня таки сознался. Пытку алкоголем приводил в исполнение лично Леша Жигудин. Другое дело, что Таранов вряд ли заметил, что это были допрос и пытка – скорее приятное времяпрепровождение, импровизированные посиделки добрых соседей в узком семейном кругу. Но тем не менее, результат был…       Сидим в маленьком кафе на Арбате, куда Леша, позвонив, пригласил нас с Нинель для разговора. Позвонил он мне, вероятно не дозвонившись до нее, поэтому отвертеться от моего общества им обоим не удалось.       Я с аппетитом наворачиваю фруктовый салат, Нинель пьет уже третью чашку кофе. Жигудин, с обвисшими щеками и растрепавшейся жиденькой челочкой, уныло мусолит стакан минералки.       - Этот ваш Таранов – дурак, - говорит он, вперив взгляд в Нинель. - Вы связались с идиотом. Если бы не его жена, у которой ума палата, он бы натворил таких бед – вовек бы не отмылись.       - Алексей, ну смотрите, - хмурится Нинель, - он специалист в своем деле и отличный тренер. Какой бы он там ни был плохой или хороший – он меня устраивает…       - Поймите же, - Леша вздыхает, делает глоток воды и вытирает выступившую на лбу испарину, - мне все равно, с кем вы работаете. В конце концов вы сами определяете состав своего коллектива… Я просто хочу предупредить… По-дружески, потому что вы мне симпатичны, потому что вон, - кивок в мою сторону, - Серега хороший парень, потому что девчонки ваши классные…       Нинель качает головой, барабанит пальцами по столу. Молчит.       - Нинель Вахтанговна, но вы же не вчера родились. Не бывает случайных совпадений.       - Не бывает, - соглашается Нинель, кивая.       - И то, что Максим узнал, кем вы Сереге приходитесь, а главное, кто ему сказал…       - Да уж… - она непроизвольно сжимает ладонь в кулак. – Не ожидала от Семена.       - А уж Авер-то точно не дурак, - тычет в нее пальцем Леша. – Знал кого выбрать в качестве звонаря. Это просто чудо, что Серый тогда сориентировался и меня предупредил. Мы… с Татьяной Вячеславовной… хоть успели его заткнуть по-быстрому…       Ухмыляюсь с набитым ртом. Представляю себе картину, как Тихонова, огромная, неповоротливая, похожая на каракатицу из мультфильма про русалочку, прессует авторитетом здоровенного Масяню.       - Я должна вас поблагодарить, Алексей, - говорит Нинель, склоняя голову.       - Да пустое, - тут же отмахивается Леша, откидываясь на спинку стула. – Ерунда, не стоит…       - И все же.       - Забудьте, - решительно отрезает Леша, показывая, что разговор на эту тему закончен.       Стащив из моей тарелки виноградину, он с усмешкой кидает ее себе в рот и подмигивает мне.       - Тут, самое время подумать, - вкрадчиво добавляет он, - о том, кто станет следующим. Очевидно, что Семен, проболтавшись Максу, ожидал какого-то результата. Результата не произошло, - он развел руками. - Не получилось с этим – получится с другим. Не проморгать бы…       Нинель поводит бровью.       - Я надеюсь моего предложения по поводу «Чемпионов на льду» и договора об участии в его шоу будет достаточно…       Леша поджимает губы и качает головой.       - Это лишь временная уступка. Аппетиты приходят во время еды – через месяц он захочет большего.       - А нельзя ли как-нибудь договориться, чтобы раз и навсегда? – зло шипит Нинель. – Как мне это все дорого…       - Посмотрим… - успокаивает ее Леша. – Не беспокойтесь…       Я не встреваю в разговор. Зачем? Не время еще. Тем более, в присутствии Нинель. Хотя коварный замысел у меня уже давно созрел.       Выходим на улицу. Нинель направляется к машине, а я придерживаю Жигудина за рукав.       - Слушай, Леш…       - Ну?       - Не знаешь случайно, каким запахом пользуется Авербаум. Может дарили на днюху, или видел кто-то?       - А тебе зачем, - ехидно ухмыляется Леша, - взятку хочешь ему дать?       - Да, - киваю, - и яду туда подмешать. Так знаешь?       Он подозрительно косится на меня.       - Ну, допустим, Эгоист Платинум от Шанель…       Мне это ни о чем не сказало. Я в этих вещах не большой специалист.       Стою нахмурившись.       - Мальчики, ехать будем? – Нинель недовольно выглядывает из машины.       Леша делает движение в ее сторону, но я снова трогаю его за рукав.       - Да что ж такое, Валет? – он смотрит на меня без раздражения, даже с заинтересованностью. – Что ты уже там мутить собрался?..       - Чем пахнет этот Эгоист Платинум? – спрашиваю.       - Ну допустим… - тянет Жигудин, не отрывая от меня взгляда.       - Лавандой… – хором произносим он и я.       Он разочарованно пожимает плечами.       - Если знаешь, зачем спрашиваешь?       Ну, кто бы сомневался… То, о чем я, как мне показалось, догадался несколько недель назад, переросло в уверенность. А значит… А значит, нужно будет подумать, как этим можно воспользоваться. Не навредив невиновным…       - Хочу себе такой же, - хмыкаю я, поворачиваясь в сторону автомобиля.       Леша качает головой, и, махнув рукой на мои глупости, семенит следом.              - Где-где? Не понял, повтори еще раз, - я прижимаю трубку к уху, пытаясь разобрать ее голос. Связь работает ужасно.       Через пень-колоду, наконец, слышу, что она говорит. Легче от этого не становится.       - Господи, где это?       Она хохочет в трубку, бросает что-то похожее на «захочешь-найдешь» и отключается.       Женщины…       Поговорить с Катькой на чистоту я решил после встречи с Хомяком. В конце концов, я на нее злился, прекрасно понимая, с чьей подачи Валя год назад разоткровенничалась с некоторыми нечистоплотными интернет-изданиями, от которых за версту несло желтизной. И в тоже время… Она мне правда нравилась. Детская привязанность, первая влюбленность. Да и последняя наша встреча тоже как-то сбила мой боевой настрой. Хотя, именно тогда у меня и мелькнула впервые мысль, как проучить наглого Авера, устроив ему веселую жизнь. Появись в прессе информация о том, что у него роман с девчонкой, которая вдвое младше, да еще при наличии жены и взрослого сына, это явилось бы настоящей бомбой с дерьмом, взрывом которой Семена окатило бы с ног до головы и навсегда отвадило бы от него всех спонсоров и благодетелей. Единственное, что меня останавливало была Катька, которую тоже в этом дерьме предстояло искупать. А вот как раз этого-то мне и не хотелось…       Я прекрасно понимал, что предложи я этот свой план Нинель, она пошлет меня подальше и запретит даже думать о подобной низости. С другой стороны, Леша Жигудин с радостью за него ухватится, как минимум из желания преподнести на блюдечке строптивого Авера своей ненаглядной Шубе. Как ни крути, получалась ничья, где мой ход становился определяющим.       В конце концов, я решил с Катей просто пообщаться. Услышать от нее самой, что это за фигня такая была с этими грязными статейками. Да и в глаза ее бесстыжие тоже заглянуть не мешало бы…       Как результат, в ответ на мои просьбы, предложения и намеки в «Телеграмм», Катька перезванивает мне сама из какой-то неведомой глуши.       - Хочешь увидеться – пожалуйста приезжай, - задорно кричит она мне, и называет адрес какой-то маленькой коневодческой фермы в такой глухомани, о которой я даже и не слышал никогда.       Сто пятьдесят километров от МКАДа. Туда вообще на такси доехать можно?       Оказалось - можно. Но цена впечатлила даже меня…       Передо мной здоровенные бревенчатые ворота с аккуратно висящей, приоткрытой, кованой калиткой. Вправо и влево, параллельно дороге, от ворот разбегается невысокий, крашенный забор, где-то вдалеке прерываемый аккуратным белым домиком, одноэтажным, кирпичным, с красной черепичной крышей. За забором – бескрайние просторы зеленой травы, с виду ровной и пушистой, словно поле для гольфа. Вот так забудешься на мгновение, и запросто можно вообразить себя на каком-нибудь техасском ранчо, или на сельскохозяйственной ферме в Висконсине…       Но это было Подмосковье. Не совсем ближнее и далеко не типичное, но тем не менее.       Фырча двигателем, мое такси уносится прочь, подняв клубы пыли и оставив меня в полнейшем одиночестве посреди этого загадочного места.       Постояв с минуту и поглазев по сторонам, подхожу к калитке, и толкаю ее внутрь. Захожу.       Большой круглый двор, аккуратно посыпанный песком и опилками. С двух сторон – большие длинные сараи, еще какие-то постройки. Тюки сена под навесами затянуты пленкой. Вокруг суетятся какие-то люди…       Меня встречают настороженно и удивленно. Очевидно гости здесь не часто появляются.       - А вы к кому, собственно?..       Ко мне подходит пожилая высокая женщина, одетая как наездница, в кожаные штаны, высокие сапоги и короткую куртку.       - Здравствуйте! Я ищу девушку по имени Катя, - говорю я.       Она смотрит на меня склонив голову, оценивающе.       - Вы мне нравитесь больше, - неожиданно заявляет она. – Тот был старый, и какой-то такой… - она неопределенно машет рукой.       Заинтересованно смотрю на нее.       - Очень старый? – интересуюсь.       Она не отвечает. Махнув рукой, она ведет меня за собой вдоль построек к дальнему краю двора.       - Меня Сергей зовут… - пытаюсь как-то наладить контакт я.       - Я знаю…       Она неожиданно улыбается и поворачивается ко мне лицом.       - Мы, хоть и деревенские, но телевизор тоже иногда смотрим.       Я смущенно опускаю глаза. Какая-то мощная энергетика исходит от этой тетки. Вроде бы и в возрасте, и не особо хороша собой, а поди ж ты… Такими взглядами мои девчонки меня никогда не одаривали… Аж мороз по коже.       Мы подходим к дощатому заграждению, за которым начинается травяное поле.       - Катенька сейчас на выезде, - говорит женщина, - минут двадцать подождать придется. Хотите здесь, хотите в кафе, - она кивает в сторону белого домика.       - Спасибо. Я здесь…       Она поворачивается чтобы уйти. Потом неожиданно снова оглядывается на меня.       - Сёма старше и умнее вас. Но Кате он не нужен. Ей нужен такой как вы. Подумайте, молодой человек…       Я обалдевшими глазами провожаю ее удаляющуюся широкую спину. Кто она такая? Где я? Куда Катька меня затащила?       Она прискакала через полчаса на здоровенном гнедом чудище, вместе с группой таких же как она парней и девчонок, в сопровождении двух старших, вероятно тренеров.       Увидев меня, Катька радостно визжит, соскакивает со своей лошади и бросается ко мне на шею. Разгоряченная, растрепанная, вся пропахшая кожаной одеждой и конским потом.       - У-и-и-и, Сережка-а!       Обнимаю ее, целуемся на глазах у всех. Катькины товарищи хихикают и переговариваются с ехидными ухмылками.       - Я поставлю Громобоя в стойло, приму душ и вернусь, - она проводит рукой по моей щеке.       Здоровенная коняга, послушно топтавшаяся там, где ее бросила Катька, услышав свое имя, громко фыркает.       - Не надо душ… - говорю я. – Мне нравится… как ты пахнешь.       Она удивленно поднимает брови и смеется в кулачок.       - Извращенец…       Знала бы она, до какой степени. Даже сквозь запах конюшни, пота, сена и лошадиной сбруи, я отчетливо ощущаю аромат лаванды, исходящий от ее распущенных, растрепанных волос. И мазохистски хочу, чтобы этот аромат никуда не делся…       Зеленые холмы от горизонта до горизонта, а наверху огромное голубое небо с ватными комками облаков и жарким солнцем. Где-то вдалеке слышно тарахтение трактора и радостное лошадиное ржание – постояльцам фермы развозят еду…       - Сегодня, Серенький, ничего тебе не обломится, - сразу предупреждает меня Катя, появляясь из стойл, - дня три еще потерпеть придется. Так что, если ты ехал ради пистончика, то зря прокатился, - развратно хихикая добавляет она.       - Ты так говоришь, как будто мы с тобой только трахаться способны, - возмущаюсь я, - а простое общение – это уже не наш уровень.       Вместо ответа, она начинает медленно расстегивать пуговки на блузке, не сводя с меня блудливых глаз. Невольно ныряю взглядом в открывшуюся мне волнующую ложбинку.       - Э-э-э… Ладно, - произношу я, сглатывая слюну, - про три дня это была не шутка?       Катька смеется, прижимаясь ко мне совсем уже бессовестным образом.       - Когда там Анечка твоя из отпуска возвращается? - шепчет она мне в ухо. – Как думаешь, успеем?       - Да ну тебя, - отстраняюсь от нее. Но… Не нахожу в себе мужества убрать свою ладонь, которую уже успел расположить на ее аппетитной ягодице.       Коварная девчонка удовлетворенно потягивается, и с чувством выполненного долга выскальзывает из моих объятий.       - Возьми мой рюкзак, - кивает она в сторону стойла. – Там подстилка и термос с кофе. Хоть на травке поваляемся…       И вздыхает так, что, не случись всего до этого, я б от умиления расплакался…       Находим полянку на холме. Подальше от чужих глаз. Но ведем себя чинно и благородно. Без всяких глупостей. Это значит Катька лежит, опершись спиной о мой бок, а я поглаживаю ее, где могу дотянуться. И ни-ни – ничего больше.       - Что это за тетя у вас тут, - интересуюсь между прочим, - с внешностью гренадера и повадками сельской клуши?       Катя загадочно улыбается.       - Познакомился?       - Ну, как сказать, - пожимаю плечами я, - меня она, оказывается знает, а сама представиться не удосужилась…       - Эта тетя – моя бабушка, Серенький, - тихо произносит Катя.       - Ой… Прости… - неловко замираю, проклиная собственную грубость.       - Да ничего…       Катька ловит мою руку и прижимает к своему животу.       - Болит?       - Немного… Подержи так…       Я оставляю правую руку так, как она хочет, а левой глажу ее волосы, ушки и шею.       - Щекотно… - хихикает она, сжимаясь.       А ведь это все могло быть реальностью. Все это… И мне не нужно было бы…       - Семен Мирославович часто здесь бывает? - сдавленным голосом спрашиваю я.       Она замирает на мгновение, но тут же снова расслабляется. Не смотрит на меня. Кивает.       - Каждый раз, когда я здесь… Привозит, забирает…       - Сегодня?..       - Да, приедет через час…       - Твоя… бабушка от него не в восторге, - говорю я.       - Ксения… Валентиновна. Ее зовут Ксения Валентиновна…       Я киваю, принимая ее слова, как нежелание говорить дальше на тему Авера. Но Катя, подумав, откидывает голову и проводит ладонью по лицу.       - Я сама не в восторге… От всего этого…       Сам от себя не ожидая такого, вдруг взрываюсь.       - Катька, черт подери, что ты творишь? Зачем? На кой он тебе нужен? Ему сто лет, он женат…       - Ну и что? – флегматично пожимает плечами Катя, - я же за него замуж не собираюсь…       - Тогда зачем?..       Она вздыхает и опускает голову.       Иду в разнос. Потому что с удивлением понимаю, что она мне не безразлична.       - Прекращай это, слышишь? А то худо будет. Авер конкретно насолил и Вахавне, и Шубе… Если за него возьмутся и всплывешь ты…       - То что?       Она смотрит на меня, и я вижу, что у ее глаза, как стопочки, наполняются слезами.       - Господи, Ланской, откуда ты на мою голову взялся, - шепчет она, протягивая ко мне руку. – Когда ты рядом мне хочется разрыдаться… Или сначала заняться с тобой сексом… А потом, все равно, разрыдаться, в одиночестве…       Плотину прорывает, и две прозрачные капельки выкатываются из уголков ее глаз. Отвернувшись, она прижимает ладони к лицу.       Да что же это за проклятье-то такое! Почему они все вокруг только и делают, что ревут? Сажусь рядом, обнимаю ее за плечи и баюкаю как маленькую.       Катя шмыгает носом, смахивает слезы и прижимает головку к моей груди.       - Когда я сбежала от Артема, - говорит она, - мне вообще было все равно, куда идти, с кем быть… Все равно хуже бы уже не было… Он меня бил…       - О, Господи…       - Да. Я даже выступала с повязками на руках и ногах, мы их выдавали за травмы. А нужно было синяки и ссадины спрятать. Помнишь мою Харли Куин? Мне тогда макияж сделали классный, специально чтобы фингал под глазом закрасить…       Показательная Катькина программа, в которой она изображала полоумную подружку Джокера была на мой взгляд одним из лучших номеров того сезона, и уж точно самым лучшим ее выступлением на то время. Смотрелась она в нем просто великолепно… Кто же мог подумать, что вот так-то вот…       - И ты молчала?       - А что мне было сказать? – она смотрит на меня без улыбки. – Мой тренер, он же любовник, лупит меня по чем зря? Так все вокруг только посмеялись бы, а Розин первый плюнул бы мне в физиономию и сказал, что у меня больная фантазия разыгралась…       Она высвобождается из моих объятий, приглаживает волосы и усаживается напротив, подтянув колени к подбородку и обхватив ноги руками.       - И тут появился Семен. Весь такой из себя, элегантный, благостный, - она невесело усмехается. – Пришел Женю на свой «Ледниковый период» вербовать. Ну и я тут выперлась… Поулыбалась, сиськами потрясла. Он и запал…       - А что Хот Арти?       - А что Хот Арти… - передразнивает меня она. – Хот Арти в это время в углу стоял и рожу набитую прятал, которую ему, не поверишь, Женечка начистил, когда увидел, как он меня по башке очередной раз отоварил. Это вы его скотиной считаете, издеваетесь… Да если бы не он…       Катя судорожно поводит плечами и смотрит в сторону.       - Вот так Серенький, и получилось, - произносит она тихо. – Мои тренеры в меня не верили, любимому мальчику я была не нужна, любовник использовал в качестве боксерской груши… И тут, вдруг, мне начинают рассказывать, какая я прекрасная и замечательная, что мне нет равных и что ради меня готовы, ну если не горы свернуть, то как минимум обеспечить всем, чего бы мне ни заблагорассудилось. И это все за какую-то несчастную мокрую щелку…       Невольно хмурюсь. Не от Катькиной грубости. А от такой неприкрытой физиологической мотивации всего, о чем она рассказывает.       - Осуждаешь? – тут же ершится она.       - Жалею…       - Боже ж ты мой, - удивляется она, - о чем?       - Что меня не было рядом…       Она усмехается и качает головой.       - А что бы ты сделал? Не позволил бы Розину меня лупить? Так он бы и тебя покалечил – мама бы родная не узнала. Ты ж его не знаешь… Никто его не знает, как я…       Я хочу ей возразить, сказать, что она не так меня поняла. Но Катя не дает мне вставить и слова. Потому что все она поняла правильно.       - А если бы ты, мой милый, попробовал ерепенится перед Семеном, то тут уж я бы тебе врезала, от души… Потому что он, когда говорит, что любит меня, как минимум в это верит. А ты – нет…       Она замолкает, уткнувшись носом в коленки и закрыв глаза. Я же с тоской понимаю, что все получается совершенно не так, как я планировал и хотел. Как всегда, в общем-то. И что из сильной позиции обвинителя я как-то совершенно незаметно попал в нестройные ряды негодяев, разной степени паскудности. И все же, найти ответ на еще один свой вопрос я хочу.       - Катя…       - Что?       Она смотрит на меня спокойно. Без раздражения, но и только.       - Зачем ты натравливала Валю против меня и девчонок?       Она хмурится, не сразу понимая, что я имею в виду. Но в следующее мгновение до нее доходит смысл моего вопроса. И я снова вижу на ее милом лице такую знакомую мне ехидную ухмылку.       - А ты так и не понял? Эх ты глупенький…       Она меняет позу и снова подсаживается поближе ко мне, обнимая и кладя голову мне на плечо.       - Да из ревности, Серенький, - произносит она и повторяет нараспев. – Из чистой бабьей ревности. Уж так у тебя с Анькой да Танькой все хорошо было… Только вот меня там не было…       Все просто, оказывается. Никакого злого умысла… Какой же я дурак…       И поддавшись внезапному порыву, я крепко обнимаю Катю за плечи и зарываюсь лицом в ее волосы. Проклятая лаванда…       - Прости, - шепчу ей, - прости…       Она смеется, прижимается ко мне. И мы сидим обнявшись, словно влюбленная парочка, под ясным синим небом, под шорох ветра и травы…       Уезжаю от Кати на такси. Машина уже ждет у ворот. А я никак не могу заставить себя с ней расстаться.       - Езжай уже, Ланской, - взмолилась наконец она, отдышавшись после очередного поцелуя, - сейчас Семен приедет, а вам ну совершенно не нужно здесь встречаться.       - Я тебя увижу?..       - Конечно, - с готовностью кивает она. - Завтра в «Зеркальном»…       - Нет… Я… Э-э-э… - слегка поглаживаю ладонью низ ее живота.       Ее взгляд снова становится развратным.       - Ах это… - она закусывает нижнюю губку и теребит пальчиком пуговку на своей блузке. – Ну-у… Даже не знаю…       - Катюня!       Такси возмущенно сигналит за воротами. Дергаюсь к калитке, но Катя останавливает меня, обнимая и прижимаясь.       - Хочешь меня, Серенький? - шепчет она, показывая мне кончик своего язычка.       Я не успеваю ответить, как она отпрыгивает от меня, отбегает на несколько шагов и, повернувшись, заливается радостным смехом.       - До встречи на льду! - кричит она мне, складывая руки сердечком…       Разозленному долгим ожиданием таксисту мне пришлось заплатить триста рублей сверху…              - На самом деле, тут нет ничего сложного…       Я прокатываюсь вокруг него по кругу и комментирую свои действия.       - Разгоняешься… Ставишь ноги в кораблик… Потом подгибаешь колени и лезвия заводишь под себя… Коленки вперед – лезвия вниз. Центр тяжести сохраняешь, понял?.. И гнешься назад… Руки можно красиво вот так сделать… И контролируй скорость, потому что может не хватить для выхода… Выход в обратном порядке… Аккуратно, прессом и бедрами… Не плечами и не рывком, потому что…       Умышленно делаю неправильно, рванув корпус вверх, ожидаемо теряю равновесие и, поскользнувшись, шлепаюсь на задницу.       - Вот почему, - развожу руками.       Он смотрит внимательно, сосредоточенно ловя каждое мое слово и фиксируя движения.       Поднимаюсь, отряхиваюсь.       - Ну что, - спрашиваю, - суть понял?       Андрюха медленно кивает.       - Я попробую…       - Подожди, – останавливаю его я. – Сейчас попробуем вместе…       Озираюсь по сторонам в поисках подходящей жертвы. Замечаю что-то там в одиночестве отрабатывающую у бортика балеринку.       - Валюша! Валя… Иди к нам сюда…       Пока Валя едет, снова поворачиваюсь к Андрею.       - Смотри, что мы будем делать. Запоминай. Потом тоже самое мы с тобой. Понял?       - Понял…       - Валюша… - поворачиваю ее за плечики к себе спиной, - помнишь, как Артем учил нас кантик делать?       - Э-э… Ага!       - Показать сможем?       - Запросто, - кивает Валя.       - Давай… А ты смотри, - это я Андрею.       Раскатываемся с Валькой синхронно, выворачиваемся в позицию спред игл. Я заезжаю сзади, просовываю руки ей подмышки, подхватываю и плавно опускаю корпус параллельно льду. Валька филонит, не держит спину и просто едет, разлегшись на мне и раскинув в стороны руки. Проезжаем так полкруга, выходим. Тискаю Вальку за бочок.       - Лентяйка, - шепчу.       Она хихикает, опустив голову и ни секунды не смутившись.       Первый раз с Андреем у нас, конечно же, выходит блин комом. Стоит мне заехать к нему за спину и подхватить подмышками, как он зачем-то дергается куда-то вбок и мы, потеряв равновесие, кубарем летим на лед. Ну… Странно было бы ожидать, что все стразу вот так возьмет и получится.       - Еще раз, - командую я.       Примеряю на себя роль тренера. Ранним утром, в отсутствие на катке наших наставников, на правах старшего – почему бы и нет? Мне нравится. Тем более, Андрюха сам попросил научить его делать кантилевер, насмотревшись на то, как этот ненужный, простенький, ничего не стоящий, но очень эффектный элемент делаем все мы.       Наконец, с четвертого раза, все более-менее получается, и я разрешаю Андрею попробовать сделать элемент самостоятельно.       - Валя, подстраховывай, на всякий случай, - прошу болтающуюся без дела балеринку. – Только не подлезай под него сильно, чтобы он не раздавил тебя, если грохнется…       Чудес на свете не бывает. Бывают эффектные фокусы. Мы своим фгурнокатательным фокусам учимся достаточно быстро, как и всему вредному и ненужному. Сальто назад, например, запрещенное для применения на соревнованиях, как травмоопасный элемент, я освоил за пятнадцать минут.       Андрюхе чтобы выучить кантилевер до стабильного уровня понадобилось полчаса.       - Действительно, ничего сложного, - удивленно улыбается он, накатав раз десять этих растопырок, с Валькой, со мной и самостоятельно. – Но зато смотрится…       - Теперь ты – король любого деревенского катка, - смеюсь я. - Жаль судьи на соревнованиях кантик даже за элемент не считают.        В дверях появляется знакомая фигура. Жизнерадостный, улыбающийся, бессовестно загоревший и отдохнувший Клей с сияющим лицом машет нам рукой и направляется к калитке. И тут же в рядах мальков, тусующих на младшем льду, замечаю оживление.       Голдящей толпой они окружают едва ступившего на лед Артура.       - Артур Маркович, Артур Маркович, - детский писк и визг.       - Здравствуйте, здравствуйте. Как у нас дела? – изображает взрослого Артур.       К нему подъезжает одна из малолеток, самая смелая, наверное, с большим картонным пакетом в руках.       - Артур Маркович, - громко рапортует малая, - поздравляем вас с прошедшим днем рождения и желаем здоровья и дальнейших творческих успехов!       Артуру вручают подарок и он, заглянув в пакет, расплывается в улыбке.       - Спасибо, спасибо. За поздравления… Я отлично отпраздновал свой день рождения без вас и далеко отсюда.       Мелюзга нестройно хихикает. Своеобразный юмор Клея знают все, поэтому никто не обижается. Но ведут себя настороженно.       - Шучу, шучу, - смеется Артур, приседая и принимая детские обнимашки. – Очень приятно, правда, я тронут…       Заходят Нинель с Аней, о чем-то вдохновенно беседуя. Анька тоже загорела до черноты, выглядит как мулатка. Но кое-где на теле у нее белые участки точно остались. Немного, но есть. Я видел…       Нинель выглядит отдохнувшей. Это хорошо. Потому что в конце сезона ее уже плющило от напряжения, и она то и дело срывалась на всех подряд. На этот раз из Америки она вернулась одна, оставив Фиону тренироваться под руководством местных тренеров. Тренироваться в танцах… Немного грущу. Фишку я люблю, и мне без нее скучно…       Следом за ними влетает Танька, как всегда несется, не разбирая дороги, с телефоном у уха, рюкзаком на плече и собакой подмышкой. Рыжуха здорово повзрослела с нашей последней встречи. Прям вся такая стала барышня-барышня. Ловлю ее изумрудный взгляд и получаю в ответ улыбку и воздушный поцелуй.       Катя заходит, склонив головку, что-то сосредоточенно читая с экрана телефона. Волосы затянуты в два хвостика по бокам. Безупречный, яркий макияж… Харли Куин, самая настоящая. Безумная подружка безумного Джокера. Интересно, взглянет или нет? Нет… Откладывает телефон, сбрасывает куртку, садится. Наклоняется перешнуровывать коньки… С того раза мы больше не разговаривали… И не встречались. Но я все равно рад, даже вот так, просто видеть ее каждый день…       Дядя Ваня Мураков, не успев прийти, тут же берется за дрессировку Вальки и Андрея. С этого сезона Андрюха уже выступает во взрослой лиге, и Нинель категорически поставила ему задачу отобраться в сборную страны. Задел у него для этого достаточный, и призовое место на чемпионате России должно гарантировать ему место в сборной. Похожая ситуация и у Вали. Удачно показав себя в Париже, она получила возможность участвовать в Гран При и, если звезды сойдутся, все три вакансии в женской одиночке будут заняты девочками из нашей школы.       «Зеркальный» живет своей жизнью. Даже в межсезонье. Тренируемся. Восстанавливаем то, что забыли. Повторяем то, что раньше выучили. Придумываем что-то новое. Программы для нового сезона выстраиваем. Кому повезло – готовится катать на Гран При… Все, как всегда. Работаем.       Нам хорошо.       Мы - дома.       Наконец-то мы ВСЕ дома…              Андрюха, Андрей Герман, недавнее наше приобретение, за последние полгода заметно прибавил. Не ошиблась в нем Нинель. Вот ведь чутье...       Он сбросил вес. Сдул свои не в меру объемные бицепсы, не то что ненужные – категорически вредные для одиночника. И как результат – парень запрыгал. Сначала у него стабильно пошли все тройные, потом, с наскока он освоил триксель. И вот к будущему сезону в программу Нинель уже ставит ему четверной тулуп и каскад четверной лутц с тройным тулупом – получемпионский набор, как называю его я, понимая под чемпионским набором свои четверной сальхоф и каскад лутц-риттбергер.       Андрюха на пять лет младше, и я отлично понимаю, что, переведя его из юниоров во взрослое катание, Нинель создала мне серьезного конкурента, способного претендовать на самые высокие места на ближайших стартах. Скверная часть меня, эдакий злой и нехороший Сережа, сидящий внутри и отравляющий мне душу своим постоянным нытьем, так вот, этот самый плохой я периодически раздраженно нашептывает мне, что Нинель, не чужая в общем-то мне тетка, могла бы и попридержать мелкого еще годик в юниорах, дав мне спокойно дотянуть до олимпиады и гарантированно ее выиграть. Но такие не очень достойные мысли я стараюсь в себе подавлять. Все Нинель делает правильно. И если есть хотя бы призрачный шанс для нашей школы вместо одной мужской медали получить в Корее две, то им нужно непременно пользоваться.       А еще Андрюха откровенно засматривается на Вальку. И снова, к стыду своему, я вынужден признавать, что делает он это, в отличие от меня, очень тактично и по-джентльменски. Я видел, как пару раз он, краснея от смущения, дарил ей то цветочек, то мягкую игрушку… Как осторожно брал ее за руку и что-то говорил, глядя в глаза… В сравнении со мной, так просто мечта, а не парень. Ни тебе сальных шуточек, ни щипков за задницу, ни поглаживаний да поцелуев в самых неожиданных местах. Да и по возрасту они друг другу подходят… Короче говоря, на этом поле малолетка Герман имел все шансы обыграть меня в чистую. И, похоже, обыгрывал… Гад…       У Катерины все плохо. Вообще все. То ли самочувствие, то ли пубертат, то ли общий настрой – не знаю в чем причина. От былых результатов не осталось и следа. Еле-еле тянет базовую программу тренировок, прыгает нестабильно, подсобрать элементарную произвольную программу не может, выдыхаясь уже на третьей минуте. Очень жаль… При этом, очевидно, что Катюха сама прекрасно понимает, что с ней происходит, но не делает ровным счетом ничего чтобы как-то исправить ситуацию. Тянется в хвосте. Плывет по течению.       Нинель ею не довольна, естественно. Но если вначале еще пыталась как-то на Катю воздействовать, убеждением, угрозами, посулами, просто ругней, то сейчас, видно, махнула на нее рукой. Раздает утром ей, как всем, задание на раскатку – делаешь, не делаешь – твои проблемы – после чего обычные занятия, в группах, на льду, в зале общей физподготовки, хореографии у Железняка, вечером снова на льду. Но если ко мне, к Аньке, Таньке, Валентине, к Андрею, особенно к Андрею, у тренеров всегда есть вопросы, пожелания, советы и критика, то на Катю внимания никто почти не обращает. Так, может Мураков иногда что-то подсказать или поправить, ели уж совсем она исполняет что-то ни в какие ворота не лезущее…       Ситуация крайне неприятная. Нинель прямо не ставит вопрос об уходе Катерины из школы потому, что на носу серия Гран При, где она, как рейтинговая спортсменка, обязательно будет выступать. Но сборная ей точно уже не светит. Если, конечно, на чемпионате России не произойдет чудо…       Мне все это не нравится, чисто по-человечески Катьку жаль. Не чужая, как никак. Пытаюсь с ней поговорить…       - Катя…       Ловлю ее за руку в коридоре возле хореографического зала. Она покорно останавливается и прижимается спиной к стене.       - Чего тебе, Ланской?       Пытаюсь встретиться с ней взглядом. Провожу ладонью по щеке.       Катя отворачивается.       - Не трогай меня… Пожалуйста, - сдавленно говорит она.       - Что с тобой происходит, Катюня? – спрашиваю.       - Ничего не происходит, - она пожимает плечами, смотрит в сторону.       - Ну я же вижу…       - Сережа, чего ты хочешь? – она наконец вперивает в меня свои серые глазищи. – Пожалеть? Спасибо, не нуждаюсь. Перепихнуться? Стань в очередь. Можешь дать мне по роже, если руки чешутся… Только не читай мне моралей…       Она поворачивается, порывается уйти, но я хватаю ее за плечи и разворачиваю к себе.       - Дура ты, я помочь тебе хочу… - стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно. - Ты мой друг, и тебе плохо… Я беспокоюсь и… И я люблю тебя…       Она смотрит в пол, безвольно обвиснув в моих руках, и качает головой.       - Ты слишком многих любишь, Серенький, - произносит она тихо. – Смотри не надорвись…       - Да не цепляйся ты к словам, - начинаю раздражаться я. – Не обо мне речь сейчас…       Она бросает на меня отрешенный взгляд.       - Я устала…       - Ты только вернулась, все только начало налаживаться… - смотрю на нее с досадой и непониманием. - Это же твое будущее, твоя жизнь…       Она качает головой и невесело хмыкает.       - Это моя придуманная жизнь. Ненастоящая...       - Катя...       - Что? Что?! Что, Катя?! – ее голос срывается в истерику. – Ланской, я целый год прожила в другом мире, без этих стен, без моих тренеров, без друзей... Без тебя... Да, там были свои... обстоятельства, но... Я только начала успокаиваться. Только начала выходить из этого дурмана, как вдруг появляешься ты, со своими горящими глазами, со своими признаниями, со всем вот этим своим... антуражем... И я не могу больше ни о чем думать, кроме как о возвращении. Как угодно, хоть тушкой, хоть чучелом, лишь бы назад, чтобы видеть вас всех постоянно, чтобы быть здесь... С тобой рядом... И вот вроде бы...Ты говоришь, начало налаживаться... Так вот не начало, Сережа. Ничего не начало налаживаться. Думала, вернусь в сказку, а попала в ад...       - Ты просто отвыкла. От нас. От наших нагрузок... – кое-как пытаюсь ее успокоить. - Потерпи немного, втянешься.       - Да я ж не против, потерпеть, - Катя вздыхает. – Меня терпеть не хотят... Ты же видишь...       - Я вижу, - резко перебиваю, - что ты опускаешь руки и сдаешься. Так дела не делаются.       - Ну значит я просто не тяну нагрузку. Обленилась за прошедший год...       У меня в голове вдруг созревает идиотское, но в нашем случае совсем неплохое решение. Которое, как мне кажется, должно помочь если не в психологическом плане, то уж с чисто технической точки зрения – однозначно.       - Катюш, скажи мне, только честно, - прошу я, - ты хочешь кататься, или ты хочешь бросить?       Она смотрит на меня внимательно, впервые за весь наш разговор – заинтересованно. На ее губах мелькает легкая, но такая знакомая, та самая улыбка.       - Я хочу кататься, - произносит она.       Сказала бы другое, честно, повернулся бы и ушел... Хотя, кого я обманываю... Но теперь-то...       - Тогда, - с довольной улыбкой потираю ладони, - вечером не уезжай домой, а когда все расползутся приходи на лед.       - Э-э-э...       - Отговорки не принимаются, - сразу предупреждаю я. – Просто сразу вспоминай, мой вопрос. Ты хочешь кататься или бросить?       Катька улыбается. На щеках играет румянец. В серых глазах, мне не показалось, я замечаю искорки... И маленьких прыгающих чертят. Как когда-то в детстве...       - Будешь меня тренировать? - тянет она, заинтересованно оглядывая меня с ног до головы.       - Не хочу пока говорить... Но, как минимум, постараюсь понять, где тебя заклинило. Один добрый человек мне когда-то сказал, что все наши проблемы, прежде всего, в голове, а мышцы просто слушаются дурную голову. Вот я и хочу разобраться, что именно тебе мешает...       Она прикрывает веки. Думает. Что-то для себя решает. Наконец, улыбнувшись своим мыслям, заглядывает мне в глаза.       - Ну хорошо, я приду.       Хватаю ее в охапку, прежде чем она попытается что-то возразить и прижимаю к себе. Катя не сопротивляется. Просто охает от неожиданности.       - Задушишь, Сережка...       - Задушу, если слушаться не будешь, - обещаю ей на полном серьезе.       И Катька не была бы Катькой, если бы в последний момент не подпустила стервы.       - А... э-э-э... мой... тренер… Да, тренер, - она отстраняется от меня, вытянув руку и снова, с серьезным видом осматривает меня всего, - желает чтобы я перед... тренировкой... приняла душ?       И этот блудливый, развратный взгляд... Ничего же не делает, просто смотрит... Другим для такого эффекта нужно голыми на столе плясать...       Но мой серьезный настрой сегодня не сбить даже ей. Потому что я почувствовал азарт...       - Не обязательно, - говорю ей спокойно. - Мне нравится, как ты... пахнешь.       И, воспользовавшись Катькиным замешательством, притягиваю ее к себе и целую в губы.              На вечерней тренировке девчонок группой дрессирует Нинель, отдельно в стороне Мураков допиливает прыжки Андрею, ну а мы с Артуром занимаемся постановкой моего нового показательного номера. Поскольку показательные, как правило, собираются из частей уже накатанных ранее программ, то логично, что подготовку этого номера для нового сезона мы начинаем в первую очередь, пока еще старый материал не забылся. Новые программы еще выстраиваются, рождаются и формируются в головах тренеров и хореографов. А показательный – чего его придумывать? Бери да катай, что умеешь, что нравится, что лучше всего получается. Главное, катай красиво.       - Так... Сюда возьмешь вот этот элемент... Мах вот такой... Да... Дальше твизл... Выпрыжку можно подцепить перед твизлом... Ну чтобы для связки... Вот... Ну и потом перетяжка... Перед прыжком вот такой прогиб сделай... Нет, давай после... Да... На выходе меняешь ногу и вот туда рукой... Ну или в бок, если тебе не удобно...       Артур катает, комментируя все свои движения, чтобы я успевал повторять их за ним.       - Здесь крюк... Пошел вправо... Выкрюк... Можно беговой добавить... Да, вот так красиво получается... Твизл... И снова беговой... Тройки для захода... И, ну там прыжок... И выход с перепрыжкой во вращение... Вот так... Давай повторим... С самого начала... Помнишь, да? Потянул... Вот так открылся... Руки здесь и в другую сторону... Да... Давай... Секунду...       Он подъезжает к бортику и перегибается к своему столу, чтобы поставить на компьютере музыку. Я заезжаю на позицию и краем глаза смотрю на девчоночий лед.       Сегодня нет Ани. Ее пригласили для участия в ледовом шоу в Минске, и она уехала на два дня с Лешей Железняком в качестве сопровождающего тренера. Звание чемпионки мира обязывает. И денежки тоже лишними не будут, ни ей, ни школе...       Остальные все здесь. Танька, в первой линии, рядом Валя, Маша Слепых. За ними Дина Бородина, Соня Аленьева и Катька. После раскатки, Нинель раздает им всем заслуженных и не очень люлей – кто что не сделал, кто сделал, но не так, кто обленился, кто разжирел – и дальше загоняет всех по очереди на прыжки.       - Руками работай, Дина, что ты ими болтаешь… Резко… Р-раз!.. Два... Ногу… Так… Соня… Перетяжка… Так… И… Ну куда?.. Ну что значит не успела? Успевай значит… Встала, встала, не сиди… Катя… И-и… Ногу… Встала… Руки!.. Да!.. Ну вот да!.. Руку правую выше… Ну можешь же когда хочешь… Когда о работе думаешь, а не о черте-чем… Таня давай…        У Катьки получается. Она вообще как-то, я заметил, подобралась после нашего с ней разговора. То ли настроение улучшилось, то ли глупости в голове меньше стали ее отвлекать. Как бы там ни было, аргументов на нашу с ней сегодняшнюю встречу у меня поднакапливается. Главное не спугнуть и не обидеть. Потому что хамство и злые шуточки в исполнении старшего тренера – это одно. А вот даже самое невинное замечание от такого же члена команды, как и ты – это совсем другое…       - Готов, Сереж?..       Киваю Артуру, принимая исходное положение.       - Окей, подсобери-ка все, что мы с тобой надергали сейчас… Ну так, обыграй красиво, в образе… Ты ж книжку прочитал?       Виновато смотрю на него и отрицательно качаю головой.       - Ну вот… - расстраивается он       - Я кино посмотрел, - выкладываю я аргумент в свое оправдание. – Я зрительно лучше воспринимаю…       - Ну ладно, что с тобой делать… - машет рукой Артур. – Изображай тогда, как в кино…       Он нажимает клавишу на ноутбуке, и музыка наваливается на меня своей тяжестью.       Вот он мой показательный номер, о котором уже год между собой шушукаются тренеры. Называется «Герральд». Исполняется на музыку из фильма «Ведьмак». Я изображаю, понятное дело, ведьмака. Что там у меня будет с макияжем, костюмом и реквизитом – пока не решено окончательно. Но основная канва уже построена. Моя же задача – создать образ. Не сказать, что очень я в восторге – как по мне, так лучше бы уж Джокера сыграть, или Маску с Джимом Керри. Но… Джокера уже отдали Андрею, а Маску, по слухам, готовят на будущий сезон, но пока еще не известно для кого.       Катаю все, что мы насобирали с Артуром, подгоняю под ритмический рисунок. Где-то есть шероховатости, в каких-то местах нужно менять связки… Понятно, это же еще пока только черновик. Где-то по дороге спотыкаюсь на прыжке. Но это не важно сейчас. Доезжаю вместе с музыкой, сочиняю на ходу какую-то концовку с полувращением.       Артур смотрит, задумчиво почесывая бороду.       - Ну-у… Как-то так, как-то так… Ладно… Пока оставим, а после Белогорска переделаем кое-что… Вон там мне не нравится, - он показывает рукой вправо, - здесь вот тоже как-то не сращивается… Посмотрим…       Я киваю, соглашаюсь. После, так после. До Белогорска вообще что-либо окончательно загадывать сложно…       Белогорск – это центр подготовки олимпийских сборных, база такая спортивная, под Москвой, не далеко, куда мы каждый год в межсезонье ездим на сборы. Все школы, все направления. Показываем там, что придумали на будущее, делимся идеями. Творческими в том числе. Тренерские составы, кстати, очень серьезно относятся к выбору музыки для программ. Дело в том, что раньше, когда еще свобода в нашем спорте царила, на грани с хаосом, не редки были случаи, когда фигуристы приезжали на соревнования с программами, поставленными чуть ли не на одну и ту же музыку. Просто не договорились, а музыкальная тема оказалась на слуху. Ну вот и получалось, пять «Болеро», шесть «Щелкунчиков», четыре «Черных лебедя»… Ну, куда это годится? В конце концов, все решили корректировать свои планы в отношении выбора музыкальных композиций, и сборы в Белогорске для этого были самым подходящим событием.       Ну и вообще, вырваться из суетной Москвы, из «Зеркального» с его суровой атмосферой постоянной работы и дисциплины, и окунуться в такую себе вольницу, пионерский лагерь, где никто за тобой постоянно не смотрит и почти ничего не заставляет делать – кто о таком не мечтает? Поэтому сборы в Белогорске мы все любим и ездим на них с удовольствием. Вот и в этот раз поедем. Через неделю…       Отдыхаю, опершись о бортик. Наблюдаю за Катькой. Определенно, все она может, если захочет. Или просто день у нее удачный?.. Не знаю. В отличие от прошлых дней, Нинель на нее орет наравне со всеми, гоняет в общем стаде, а результаты у Катьки вполне пристойные. Так что пускай не рассказывает…       Краем глаза замечаю, как Андрей, после долгой и продолжительной подготовки, стабильно приземляет контент с квадами и трикселями. Невольно оцениваю его катание и сравниваю со своим. Пока со мной ему не тягаться. Но. Это только пока. С такими темпами, не только Валька для моих девок, но и Андрюха для меня станут серьезным вопросом на пути к олимпийскому пьедесталу. Вот ведь, парочка гнедых… Как же спокойно без вас жилось-то…       Ладно. Если на сегодня Артур со мной закончил…       - Да, конечно, Сереж, иди отдыхай, - кивает Клей на мой немой вопрос.       Вот… Ну раз закончил, то пойду-ка я к Железняку немного попрыгаю каких-нибудь реггетонов да рок-н-ролов с мелюзгой. Расслаблюсь. И настроюсь на Катьку.       Потому что, общаться с ней и удержать себя в руках, не перейдя от рабочих вопросов к совершенно нерабочим – это задача не из простых. Поэтому – настраиваемся…              - Почему это ты домой не едешь? – Нинель ничуть не удивлена, но для порядка все же спрашивает.       Никогда не скрываю от тренеров своих действий. Особенно от нее. Тем более, что скрыть все равно ничего невозможно. Поэтому говорю, как есть.       - Хочу своими глазами посмотреть, почему у Асторной ничего не получается.       Она на мгновение замирает, но потом спокойно продолжает собирать свою сумку.       - И чего ты планируешь добиться?       - Вывести ее из ступора, если получится, - лихо заявляю я.       Нинель усмехается.       - То есть, мы, по-твоему, здесь не справляемся, да? – интересуется она.       Я молчу, не решаясь высказывать своего мнения.       - Говори, говори, Ланской, не стесняйся, - подбадривает меня Нинель.       - Я считаю, - собравшись с духом произношу я, - что вы чморите Катерину незаслуженно.       Нинель, не глядя на меня, поднимает бровь и наклоняет голову. Продолжай, мол…       - Технически она в нормальной форме, мотивации – хоть отбавляй, забыть, как нужно работать за год у Жени с Атремом она не могла… Ее просто нужно правильно включить…       - И как ты собираешься ее включать? – все так же, не глядя на меня интересуется Нинель.       - Пока не знаю, - признаюсь я, - но, как минимум, попытаюсь выяснить…       - Ничего у тебя не получится, - она звонко застегивает свою сумку и наконец переводит взгляд на меня.       Я хмурюсь, не понимая причины такого безосновательного в меня неверия.       - Я тебе больше скажу, - Нинель присаживается на край стола, - ты только сделаешь хуже.       - В смысле.       - Во всех смыслах. Доведешь ее либо до истерики, либо до травмы. И здесь еще как посмотреть, что хуже. Травму можно вылечить, а вот истерику…       Я категорически не согласен, качаю головой, смотрю на нее укоризненно.       - Знаешь, когда у Кати начались проблемы? – спрашивает она, откидывая волосы и скрещивая руки на груди. – А я тебе скажу. Сразу же после вашей встречи тогда у нас… Зря я ее конечно тогда привезла… Но что уже сейчас…       Я пожимаю плечами.       - Ну и что?       - Да ничего… - она качает головой. – Ты правда не понимаешь?       - Ты о том, что говорил Артур? Думаешь, она испугалась моих травм?       - Нет, конечно. То есть, не исключено, что это явилось толчком, триггером. Но… Не это главное.       - А что же?       - Аня.       - Что?       - Твоя Аня Озерова, - кивает Нинель. – Катерина видит, как она работает, какие результаты показывает, понимает объективно, что так не сможет… И пассует. Нереализованный комплекс лидера. Всегда есть кто-то, кто лучше нее – лучше катается, лучше выглядит, занимает лучшие места… И у нее в голове срабатывает замыкание – если я так не смогу, то и пытаться не буду.       - Но ведь на нее никогда не ориентировались, как на лидера группы, - не понимаю я, - но тем не менее, были и финал Гран При, и чемпионкой Европы она была.       - Тогда у нее был Артем Розин…       Меня осеняет.       - Лучший мужчина…       - Ну, спорное утверждение, но как-то так. Артем красивый парень, тренер, начал на нее обращать… не только профессиональное внимание. Вот она и расцвела. А сейчас… С Артемом они разошлись, а все остальное осталось, как было. Еще и вы с Озеровой постоянно выставляете напоказ свои… шуры-муры… Возможно, что и детская влюбленность в тебя не дает ей покоя, но в эту ерунду я не очень верю. А вот конкуренция с Аней… Ну хотя бы на сегодняшний день посмотри. Нет Озеровой, и Асторную как подменили. Все делает, все прыгает…       Она встает и поправляет костюм.       - Так что, Ланской, ты конечно можешь попытаться ей по-дружески помочь, поддержать или даже что-то подсказать… Но сделать из нее стабильную спортсменку, мне так кажется, не получится ни у кого, пока она сама для себя не решит, что спорт для нее превыше всего.       Сказать или не сказать… В стройном уравнении, которое в представлении Нинель, описывает поведение Катьки, отсутствует такая важная переменная, как Авербаум. Да и в отношении того, чем закончилась наша с Катькой встреча тогда в доме, она, похоже, не в курсе. Но об этом говорить нельзя…       Молчу. С умным видом.       - Ну смотри, - смягчается Нинель, - хочешь я останусь, и мы вместе попробуем Асторную взбодрить. Может индивидуал ей легче пойдет чем группа…       - Нет…       Она пожимает плечами и отворачивается.       - Как хочешь…       Я пытаюсь объяснить, чтобы она не поняла меня превратно.       - Если бы ты где-то посидела тихо или спряталась, - говорю я, - то я готов просить тебя остаться. Но ведь ты же не сможешь… И все закончится твоим криком… Или обоюдным скандалом, как в добрые старые времена. Поэтому…       Она подхватывает сумку и еще раз оглядывает меня с ног до головы.       - Не навреди только, - напутствует меня она. – Тренер…       Киваю. И мы расходимся в разные стороны.       Бегу в раздевалку, чтобы успеть принять душ и переодеться. Усмехаюсь. «Тренер Ланской. Сергей Владимирович»… А что? Может быть. Кто меня знает…              Катьку я обнаруживаю стоящую у бортика и меланхолично жующую шоколадный батончик. Чтобы не запачкать руки, она аккуратно поддергивает фольгу вниз, обнажая заветный кубик, после чего с наслаждением его откусывает. Короче говоря, хамство беспримерное.       - Тебе что, невтерпёж? – укоризненно смотрю на нее я.       В ответ получаю лучезарную улыбку.       - Буду толстая, зато довольная, - нагло заявляет Катька. – Хочешь?       А я ведь, между прочим, тоже живой и голодный. Конечно же впиваюсь зубами в маячащий перед моим лицом шоколад. И понимаю, что не ел в жизни ничего вкуснее.       Стоим. Жуем. И как-то не стыдно совсем.       Наконец, с батончиком покончено. Отбираю у Катьки пустую, порванную упаковку и, скомкав, сую себе в карман. Смотрим друг на друга. Ловлю себя на мысли, что чертовски хочу слизнуть остатки шоколада с уголков Катькиных губ… Спокойнее, спокойнее… Всему свое время…       - Ладно, Асторная, - оглядываю ее с критическим видом и поджимаю губы, - езжай на старт, посмотрим, что с тобой можно сделать…       Два часа, если не больше, мучаем все известные нам элементы. По очереди, сначала она, потом тоже самое – я. Сравниваем, оцениваем. Максимально налегаем на прыжки. Естественно…       - Катя, прыгай сальхоф, - командую я.       Она разгоняется, заезжает на прыжок. Сразу вижу знакомую мне картину. Подприсев на левую ногу, Катя, на развороте, переносит вес на правую и, выпрямившись, толкается практически с двух ног, выбросив вверх руки. Приземление и выезд более-менее чистые. Но, как в известном анекдоте, осадочек остался. Ощущение какой-то тяжести и утомленности во всех ее движениях.       Пока молчу. Делаю следом за ней все тоже самое, только по классике. Взлетаю, оттолкнувшись левой ногой и лишь едва чиркнув правым лезвием по льду. Выезжаю. Качусь по кругу. Катька внимательно следит за мной.       - Ты понимаешь, что происходит? – спрашиваю я, и тут же объясняю. – Ты прыгаешь как подросток. Дети вот так, с двух ног делают. Когда слабые еще. Но так ведь не удобно…       - Но я…       Она запинается. Я вижу, что она хочет что-то сказать, но передумывает. Ладно…       - Вот возьми и прямо сейчас сделай по нормальному, - говорю. – Увидишь, так на много лучше…       Она не возражает. Сразу же берет разгон и заходит в позицию прыжка. Раз-два-три… Приземление, выезд… И-и-и… Вот он эффект облака. Легкая, как бабочка, Катька едет дальше и что-то там крутит типа троек.       - Поняла? – кричу ей через весь лед.       - Да я это и так знала, - отвечает она, пожимая плечами, - просто…       - Да что, просто-то? – взрываюсь я. – Ты все можешь, у тебя все получается, а такое впечатление, что у тебя гири к ногам привязаны…       Съезжаемся у бортика, она выравнивает дыхание, а я пытаюсь заглянуть ей в глаза.       - Ну в чем дело, Катюнь?       - Ни в чем… - она улыбается и опускает глаза.       Качаю головой, вздыхаю.       - Давай лутц делай…       Катя едет от края к центру. Вроде бы все нормально. Перебрасывает левую ногу, становится на внешнее ребро, замах правой назад… И снова все какое-то, как в тисках… Руками раскрутка есть, но тоже, как будто веревками связанная… Ко всему, ошибка перед прыжком, неправильное распределение усилий, и она скатывается на внутреннее ребро. В последний момент пытается исправить… Приземляет. Поскальзывается. Слава богу не падает. В результате получается такой себе, полу-лутц полу-флип, да еще и с галками на выезде… И в этот самый момент я вдруг начинаю ощущать что-то знакомое…       - А ну-ка, - я машу ей рукой, - давай все тоже самое. Вот как только что было. Флутц – это бог с ним. Просто сделай снова…       Катя устало трясет руками, стучит кулачками по ляжкам и послушно едет выполнять то, что я сказал… Ох, Нинель, ну это же надо… Все увидела…       Катя повторно заезжает на лутц, выполняет все тоже самое – перекидка ноги, внешнее ребро, правый зубец… На этот раз ребро ясное, не супер, но хотя бы без минусов… Зато она безбожно лажает на приземлении, не докручивая прыжок и, зацепившись зубцом, шлепается на попу. Несильно, но неприятно. Понуро опустив голову, Катя поднимается, потирая ладонями ягодицы.       Я уже рядом. Кручусь вокруг.       - Катюш, смотри… - останавливаюсь прямо перед ней и глажу по плечику. – Сочувствую. Знаю, что больно…       - Порядок, - усмехается она. – Не отвалится.       - Хорошо. Смотри теперь. Сейчас я сделаю такой же лутц. Следи за мной. И потом ты сделаешь точно также, как я. Вот в точности повторишь все движения, хорошо?       - Э-э-э…       - Просто смотри сейчас, ладно?..       Я разворачиваюсь и разгоняюсь вдоль бортика… Вот, значит, как просто выбить себя из колеи. Забыть обо всех своих достижениях… Обо всем, чему тебя учили и в тебя вкладывали… Эх, Катюня…       Совершенно свободно вкатываюсь в позицию, без перехлеста, с прямой ноги ловлю внешнее ребро и сразу же, резко упершись правым зубцом, выстреливаю вверх. Никакого напряжения, свободно… Три оборота и приземление с простым выездом и дотянутой ногой. Элементарно…       - Прыгай, давай!.. – кричу Катьке.       Становлюсь так, чтобы она, приземлившись, оказалась рядом со мной.       Катя не капризничает. Делает в точности как я ей сказал, копируя мою технику. Получается зажато и коряво… Что и требовалось доказать.       Подъезжаю к ней и беру за руки.       - Послушай меня…       - Не хочу…       - Послушай…       - Просто обними меня…       Она прижимается ко мне, сцепив ладони у меня за спиной и положив голову мне на грудь. Стоим так несколько минут. Молча. Просто глажу ее по голове, по плечам, по спине… Отмечаю про себя, какая же она худенькая. Лопатки и хребет прощупываются только так. Еще месяц назад такого не было…       Она делает мимолетное движение, и я тут же отпускаю ее. Она смотрит на меня своими серыми глазищами.       - Понял, да?       - Нинель подсказала, - честно признаюсь я. – Но зачем?..       - Хочу быть как она…       - Анина техника тебе не подходит, она выше ростом… И не такая худая… И вообще…       - Я понимаю… я знаю…       - Ну тогда объясни…       Катя весело улыбается и разводит руками.       - Не могу. Вот что хочешь со мной делай - не могу. В какой-то момент перемкнуло – нужно быть как Анечка – и все… Тут же все свое перестало получаться…       - Да зачем тебе быть как Анечка? Ты же сама по себе замечательная…       Она передергивает плечами.       - Замечательная, да не очень… - бормочет она. – Даже в сборную не попадаю… И вообще…       Я подозреваю, что за этим «и вообще…» кроется огромная претензия в мою сторону. Но мы сейчас о работе. О нас самих – все потом…       - Давай договоримся, - предлагаю, - с завтрашнего дня ты все делаешь как угодно, но не как Анька. В идеале – по-своему. Как тебя учили Мураков с Нинель, как в тебя вкладывался Артем, как Клюв, в конце концов, что-то же ты от него получила… Если нужно, я каждый прыжок с тобой пройду заново, все шаги, все вращения…       Катька снова улыбается и хватает мою ладонь в свою, прерывая поток моего красноречия.       - Ну не так уж все и плохо, Серенький, - говорит она, снова подъезжая ко мне близко-близко. - Кое-что я пока еще умею…       - Ну так делай!..       Неожиданно, она обнимает меня за шею и, как я ее недавно в коридоре, крепко целует в губы, не давая произнести ни слова.       Также резко отпрянув, она откатывается от меня, разводит руки в стороны и запрокидывает голову. Я не стал уточнять, что имел в виду совсем другое…       - Я устала, - произносит она, по-детски дуя губы. – за мной сейчас должны приехать. Можно я домой пойду?       Я усмехаюсь, киваю.       - Конечно можно…       - Мой тренер мною доволен? – она кружится на месте, поглядывая на меня хитрым взглядом.       - Возвращайся, Кать… - говорю я серьезно. – Все этого хотят…       - И?.. - вопросительно поднимает бровь она.       - И я этого хочу… Больше всех, - искренне заявляю я.       Она тихо смеется.       - Ну ладно… Я подумаю, - обещает она, кивая.       - И я тебе обещаю, что сборная – это вполне достижимая перспектива.       Катя смотрит на меня склонив голову и прищурившись.       - Честно?       - Честно…       - Ну ладно… - повторяет она и вздыхает. – Поверю мужчине… В последний раз…       И она поверила. К огромному моему сожалению… Кто ж знал, что и здесь Нинель окажется провидцем…              Два дня спустя Катьку увезли в больницу с сотрясением мозга и сломанной рукой. После падения с треклятого лутца. И главное ж, прыгала она его по нормальному, по-своему, как всегда… Как мы с ней договорились… Просто недокрут. Просто падение… И так неудачно. Я готов был волосы на себе рвать от досады и от чувства вины.       Ничего не поделаешь, но за два месяца до начала сезона следовало признать, что этот год для Катьки, считай, окончен. В сборную она не попадала уже ни при каких раскладах – откуда взяться призовому месту на чемпионате России с такими-то достижениями. Этап Гран При в Штатах она тоже пропускала, но слава богу здесь ее обязательства покрывала страховка и она почти ничего не теряла финансово. Оставалось надеяться, что хотя бы к контрольным прокатам в сентябре она сможет вычухаться и выйти на лед. Но у всего тренерского состава были на этот счет большие сомнения.       Пока она валялась в Склифе я каждый день мотался к ней по вечерам, к откровенному неудовольствию Ани, но при решительной и недвусмысленной поддержке со стороны Нинель.       - Сам наделал – сам и разгребай, - заявила она мне. Но на машине подвезти не предложила.       В первые два дня я просто сидел с Катей рядом, держа в своей ладони ее здоровую руку и разглядывая затянутый повязкой лоб. И вспоминал себя такого-же...       Потом мы начали немного разговаривать, недолго, чтобы ее не утомлять. На различные отстраненные темы.       А потом родители забрали ее домой. И наше общение сократилось до переписки в «Телеграмм». До очень скупой переписки.       Лишь однажды я попробовал напроситься к ней в гости, мы как раз говорили по телефону...       - Ну что ты, Серенький, - грустно произносит она в ответ, - у меня же тут полный дом народа...       И в этом ответе явно слышится, что «народ», которого полный дом, будет далеко не в восторге от моего визита.       - Я очень люблю тебя, Котик, - говорю я ей на прощание, - и мне так паскудно на душе, что ты из-за меня покалечилась...       Катя тихо смеется.       - Все хорошо, Серенький, - произносит она, - я выкарабкаюсь. Не в первый раз...       Лучше бы я тогда свалился, а не она... Честное слово...              Перед самым Белогорском, нагло пользуюсь своим семейным положением и, вопреки заведенным правилам, пристаю к Нинель дома по рабочему вопросу.       - Я хочу катать произвольную под «Шоу маст гоу он», - заявляю за ужином.       Нинель аж подскакивает от возмущения.       - Не хочу ничего слушать без Артура Марковича и Ивана Викторовича, - категорично заявляет она.       - А ты и не слушай, - тут же соглашаюсь я, - только пообещай, что не станешь с порога отбрасывать мои идеи. А с Артуром и дядей Ваней я уж как-нибудь сам договорюсь...       - Еще чего!.. - тут же взвивается Нинель.       Я удовлетворенно киваю. Ухмыляюсь. Нинель понимает, что попалась.       - Ладно, - ворчит она, - рассказывай, что ты там уже насочинял...       Кратко, емко, без эмоций излагаю ей свое видение моей будущей произвольной программы, с прицелом на олимпийский старт и обоснованием выбора именно этой музыки, именно в такой обработке. Нинель слушает молча, склонив голову на бок, не перебивает. Когда я заканчиваю, ее первая реакция для меня совершенно неожиданная.       - Вы что, с Шаховой, одну траву курите? Или это у вас коллективное помешательство?..       Смотрю на нее озадаченно. Не понимаю, при чем здесь Танька. Нинель интригу не держит – поясняет сразу.       - Сначала одна неделю мне мозг выносит, хочу, говорит, произвольную с пятью квадами, и обязательно под эту свою любимую «Круэллу». Теперь второй приседает на уши со своим Меркюри, и тоже пять квадов ему подавай…       - Мне четыре, - быстро поправляю ее я. – Пятый по ситуации…       - Ну четыре… - пожимает плечами она, - но тренировать-то будем все пять…       Понимаю, что удалось. Тихонько про себя радуюсь. А Танюха-то молодец… Ишь как ее проняло. Тот мой парижский бенефис запал ей в душу…       - И как думаешь? - Нинель смотрит на меня в упор. – Потянешь? Потому что если это минутный каприз изнеженного мальчика, то я за такое браться не собираюсь.       - Потяну, никуда не денусь, - упрямо качаю головой. – У меня выбора нет. Конкуренты на пятки наступают.       Она мгновенье соображает, что я имею в виду, потом, с коварной улыбкой откидывается на спинку стула.       - Ревнуешь? – поводя бровью интересуется она.       Я не отвечаю, отвожу глаза.       - Хорошо… - удовлетворенно кивает она, потягиваясь как довольная кошка.       А где-то на грани подсознания я слышу дьявольские раскаты ее сатанинского хохота.              Весь Белогорск Аня дуется на меня по различным надуманным предлогам. То посмотрел не туда, то сказал что-то не то, то сделал не так. При чем, надо знать Аньку. Она не как все остальные девчонки, когда ссорится, не разговаривает там, игнорирует, в истерику впадает или плачет. Ничего подобного. Злится Анька совершенно по-мальчишески – сухо, резко, с выяснением отношений здесь и сейчас. Только что в драку не лезет, хотя может, удар у нее поставлен…       Соответственно, и я веду себя с ней самым действенным образом. Извиняться там, признавать или не признавать вину, что-то объяснять, оправдываться или доказывать? Вот еще глупости. При очередном наезде на меня танком, Анька просто берется в охапку и зацеловывается до состояния полной потери сопротивляемости, не обращая внимания на присутствующих. Ну, или подхватывается на руки и, визжащая, брыкающаяся и вырывающаяся, утаскивается куда-нибудь в место поукромнее, для проведения все той же процедуры. Народ с нас откровенно потешается, но я смотрю на это философски – не я этот цирк начинал.       Один единственный раз Аня припоминает мне Катерину. Я догадываюсь, что истинная причина ее злости сейчас отлеживается дома с вывернутыми набекрень мозгами и сломанным предплечьем, но напрямую претензия высказывается лишь однажды.       - А что твоя Асторная, - ехидно морщит носик Анька, - скучает, наверное, в одиночестве.       - Конечно скучает, - киваю я, и тут же поливаю костерок бензином, - вот вернемся обязательно навещу…       - Я тебе навещу! – ерепенится она.       - Между прочим, - спокойно уточняю, - когда я валялся трупом, Катя единственная, кто ко мне приехала…       Анька подскакивает ко мне и топает ножкой.       - Я хотела, я упрашивала Вахавну, меня не пускали, никого не пускали…       - Знаю…       Не хочу ругаться, нет настроения. Беру ее за плечи, разворачиваю и прижимаю к себе спиной, обнимая спереди.       - Но ведь нужно быть благодарным и навестить больного друга, правда? – говорю я, поглаживая ее между ножек и пощипывая за топорщащиеся под маечкой соски.       Анька постепенно размякает.       - Ой, знаю я вашу дружбу, - фыркает она, но вырваться не пытается.       Как не пытаюсь и я ее в чем-то разубеждать. В конце концов, кому как не Аньке знать, что целомудрием мое отношение к девчонкам никогда не отличалось. Знала, с кем связывалась…       Белогорск, как всегда, полон сюрпризов и ожиданий. Таким сюрпризом, на этот раз, стал для фединских мальчишек наш Андрей Герман. Мало им было меня терпеть, так теперь еще один «зеркальный» на их головы свалился. Нужно было видеть физиономии Мишки и Женьки, когда Андрюха, на спор, лихо и легко прыгнул подряд триксель, четверной тулуп и четверной флип. При чем реально, не напрягаясь. Выучено, выдрессировано. Не зря Мураков его об лед полгода размазывал…       Вот…       Валечка очень серьезно настроена укатать всех в этом сезоне. Прыгает как кузнечик. И программу произвольную ей готовят очень красивую, что называется, проходную. Музыка, правда, у нее такое себе – набившее оскомину «Болеро», но зато образ балеринке придумали – закачаешься. Больше всех, конечно же, качается Андрюха. От Вальки не отходит. Любовь, понимаешь ли… Ну а еще Женька Семенов, оттеснив Мишку, начал в открытую увиваться за Танькой. А рыжая лиса оказалась совсем даже не против. Ходят под ручку, тискаются… Короче, разбегается мой гарем потихоньку…              Работу над «Ведьмаком» мы заканчиваем за два дня. И Артур сразу же назначает мне постановку произвольной. Идея с преемственностью программ – от «Богемной рапсодии» до «Шоу должно продолжаться» - нашла у него понимание, хотя свое мнение он не преминул высказать.       - Такое впечатление, что тогда было начало, а здесь ты заканчиваешь, - задумчиво проговорил он. – Нет, получится классно, не спорю, но все равно как-то…       - Ну а что «как-то», - не разделяю я его скепсис. – По сути-то, так и есть, заканчиваю. Это моя первая и последняя олимпиада. Никто меня тут еще четыре года ради следующей держать не станет…       - Ну, ты подожди так уж… - усмехается Артур. – Никто не знает, как жизнь повернется.       - Я знаю…       - Конечно, - кивает он, - в двадцать лет ты все знаешь. Это потом глупеть начинаешь, с опытом, а пока…       Мураков, узнав про мои пожелания в отношении пяти квадов, только плечами пожал.       - Бери и делай. Ты ж двужильный, как и Шахова твоя. Двое психов…       Короче говоря, в нас с Танькой поверили. Хоть и со скепсисом, как во все новое. Но ведь на Курта Браунинга тоже смотрели как на чудака, пока он не приземлил свой четверной тулуп. Первый в истории соревнований…       А тем временем, незаметно и быстро прошло лето. Более-менее накатались программы и определились потенциальные лидеры. Вернулась с больничного Катька, с эластичным гипсом на правом предплечье и безумным, решительным блеском в глазах. На носу были сентябрьские контрольные прокаты в Челябинске и расписанные по всей осени этапы Гран При – мне по жребию достались Скейт Америка в Лас-Вегасе и ЭнЭйчКей Труфи в Японии – естественно, Кап оф Раша у нас, потом финал в Осаке… Где-то по дороге, в начале декабря, нас ожидал отборочный чемпионат страны. Ну а после Нового года – чемпионат Европы и… И Корея. Олимпийский старт. Событие, которого мы все ждали с волнением и нетерпением. Короче говоря, начался новый сезон, обещавший стать сложным, но интересным.              К концу декабря пасьянс начал выкладываться окончательно.       На контрольных прокатах в Челябинске, которые больше напоминают открытую тренировку, на которых не ставят оценок, и обстановка царит веселая и благожелательная, так вот, посреди этой радости и веселья мы вынуждены были распрощаться с Катей. Не совсем уж трагично, только на этот сезон, но для нее весьма чувствительно. Бедняге пришлось сняться с произвольной из-за невыносимых болей в голове и плохо действующей правой руки. Комиссия судей рекомендовала ей воздержаться от соревнований в ближайшие месяцы и настоятельно заняться собственным здоровьем. Катька все равно не рассчитывала в этом году на какие-то высокие результаты, поэтому, поплакав в раздевалке для порядка, успокоилась, облегченно вздохнула… И уехала домой раньше всех нас, попрощавшись только с Нинель. Тогда я не предполагал, что увидимся мы с ней очень нескоро…       Тем временем, жизнь не собиралась стоять на месте. И не успели мы отдышаться после Челябинска, как наступили дни грома, красиво именуемые «Гран При»… Ох уж эти Гран При. Шесть этапов. Сражения за баллы. За рейтинг. Первые шестеро спортсменов в каждом виде катания, по итогу прошлого чемпионата мира, принимают участие в двух этапах. С седьмого по двенадцатое место – в одном. Хотя, возможны варианты, если, например, ты рейтинговый фигурист, но не попал в шестерку, то тебе разрешают участвовать в двух этапах… Как мне в этот раз… Просто повезло. С моей роскошной короткой программой и сорванной произвольной я оказался на том самом двенадцатом месте. Полбалла, на которые я опередил китайца Ван Ханя решили дело в мою пользу. И вот я участвую наравне со всеми корифеями. Плюс, поскольку есть еще и Кубок России, тоже отнесенный международным союзом к этапам Гран При, я буду кататься еще и там, потому что принимающая сторона имеет право выставить любых своих троих спортсменов. И вот здесь у нас намечается вторая интрига. О первой я еще расскажу, а это – вторая по значимости, хотя… Короче, из нас троих завсегдатаев различных мировых пьедесталов, Мишки, Женьки и меня, для участия в Кап оф Раша федра выбрала четвертого - Андрюху. Андрея Германа. Заклинаниями ли Нинель, за свои ли невероятные успехи и прогресс или просто в качестве аванса на будущее – не знаю. Но факт был на лицо – вчерашний юниор уже сегодня выступает на Гран При, а что будет завтра не возьмется предсказать ни один провидец… Между нами же тремя жребием разыграли два оставшихся места, которые достались мне и Семенову, хотя Щедрик объективно сильнее и, на мой взгляд, имел больше прав. Тем не менее, Мишка отнесся к такой несправедливости философски и… Женился! На Дашке Бекшеной, девчонке-парнице, которая выступала то за нас, то за Венгрию, то еще где-то, но в конце концов бросила спорт ради вот этого вот оболтуса. Свадьбу отгуляли у Мишки в Питере, а Танька поймала букет невесты…       Два месяца прошмыгнули перед глазами, как кино в ускоренной перемотке. И вот уже позади финал Гран При, и мы возвращаемся из Осаки самодовольно помахивая заслуженными медалями и чеками на офигеть-не-встать тысяч долларов, из которых, правда, большую часть загребет себе федра и тренеры. Я выиграл этот Гран При. Вопреки всему. Вопреки падению с тройного акселя в короткой программе, чего не было уже давно. Вопреки жуткой ангине и высокой температуре, которые изводили меня на протяжении всех четырех дней в Японии. Вопреки отчаянным стараниям моего друга Юзика, прорывавшегося на первое место и мечтавшего повторить успех Парижа… Не вышло. И он удовольствовался серебром, столкнув на третье место неожиданно и опасно подобравшегося к нему Женьку.       А вот в девчоночьем катании зародилась та самая интрига номер один, о которой я говорил раньше. И выглядела она таким образом, что фаворитку, безупречную спортсменку, само совершенство и просто красавицу Анечку Озерову нежданно-негаданно в финале обошла Валя Камиль-Татищева, балеринка и тихоня, которая сначала всех удивила короткой программой под Рихтера, а потом так выстрелила своим «Болеро», что судьям просто не осталось выбора. Анька, конечно, немного расстроилась, но нос не повесила, понимая, что главные старты сезона еще впереди, и если чего-то хочешь добиться, то нужно работать с вектором вперед, а не вздыхать об ушедшем. Танька же, взяв уже привычную для себя бронзу, не уставала загадочно улыбаться, пряча хитрые зеленые глазищи за рыжей челкой – свои козыри на произвольную программу она, как и я, скрывала до поры до времени, ограничиваясь стандартным для ее уровня контентом.        Середина декабря. Отборочный чемпионат России. И мы снова интригуем. Я знаю, что мне достаточно занять любое призовое место, чтобы попасть в олимпийскую сборную и откровенно не напрягаюсь, под хмурые взгляды Нинель и недовольные окрики Муракова. Я знаю, что они знают, что я знаю, что все это для проформы, и чтобы остальные вокруг не расслаблялись. Поэтому делаю вид, что вкалываю, но на самом деле – валяю дурака и смотрю, что происходит вокруг. А вокруг происходит интересное. Потому что в бою не на жизнь, а на смерть сошлись Женя Семенов и Андрей Герман, отчаянно пропихиваясь на пьедестал. И если нам с Мишкой, в общем-то, ничего серьезного с их стороны не грозит, то друг другу крови они попортить очень даже могут. При чем, если у Женьки еще остаются шансы попасть в основной состав сборной даже с четвертого места, по сумме баллов за Гран При и за свое боевое прошлое, то у Андрея здесь один шанс на миллион, и выигрывать ему нужно без всяких вопросов и условий. Помог, как всегда, случай. Гребущий случай, мать его… Не понятно, почему. Не понятно, как. Что могло произойти и каким местом тогда повернулась ко всем нам судьба, но ровно после выполнения своей произвольной, когда оценки оглашены и результат зафиксирован, по дороге в раздевалку, которую мы с закрытыми глазами знаем, помним каждый стежок на ковре и каждую кафелинку на полу, Мишка берет и на четырех ступеньках, ведущих вниз от льда к коридору, спотыкается неизвестно обо что, кубарем валится, сметая все и всех вокруг и ломает лодыжку, решая таким образом спор наших отстающих и параллельно спутывая все карты тем, кто всерьез рассчитывал на его участие в первенстве Европы. Ну вот как так можно? Оказывается, очень просто. И в результате, к новогодним праздникам и к чемпионату в Стокгольме, Щедрик приезжает на больничной койке, с задранной кверху ногой и кислой миной, с которой ему и предстоит в ближайшие месяцы наблюдать за тем, как я, Женя Семенов и Андрей Герман будем делить между собой Европейские медали. Вот вам и мировые рейтинги… Зато у девчонок все стабильно и однозначно. Аня-Валя-Таня, Лиза Камышинская без четверных дома и мимо кассы, Катька с больной головой и безрукая – неизвестно где. Остальные – резервный состав, запасные, на случай всякого случая. Не дай бог…       С такими вот успехами мы доживаем до Нового года.       С наступающим!              - Значит так. В Стокгольме контент полностью показывать не будем пока…       Она снова, в десятый, наверное, раз, сосредоточенно просматривает на экране мой прогон. Меня душит злость и обида.       - Ну почему?..       - Так надо…       - Но вы же сознательно меня тормозите. Я в форме, я могу все сделать. У меня получается…       - Вот именно, что у тебя получается, - Нинель яростно сверлит меня взглядом. - Ты можешь. Но ты – не делаешь.       Ошалело смотрю на нее, не находя слов. А, я извиняюсь, что вот это вот только что было? Кто, если не я минуту назад на ее глазах чисто и красиво откатал произвольную с пятью квадами? Ну… Почти чисто… Но там ерунда, не считается…       - Как тебе объяснить… - Нинель поджимает губы. – Ты нестабилен. Твой результат пока что зависит от настроения и сиюминутного состояния организма. Захоти ты сейчас попить или сходить в туалет – это сразу же приведет к сбою. К ошибке. К срыву элемента. Нам это не надо…       - Но я…       - Да пойми ты наконец… - не выдерживает она, резко хлопая ладонью по столу. – На драйве и на эмоциях ты сможешь прокатать только раз. И если этот раз будет в Стокгольме… Соображаешь? Два раза такой контент на в подряд идущих стартах не сработает. Ты выстрелишь на Европе, но сорвешься на олимпиаде. Это я тебе гарантирую, потому что кое-что понимаю и в тебе, и в спорте.       Мрачно смотрю на нее исподлобья. Не согласен ни с единым словом. Нет, ну может быть в чем-то она и права где-то… Но все равно…       - Посмотри на Татьяну, - продолжает увещевать меня Нинель, - какая она осторожная, как все ювелирно оттачивает. И никуда не торопится. Понимает потому что…       - Таньке нужно триксель вкатать, а не дурью маяться, - зло бросаю я.       За что сразу же получаю по заслугам.       - Позволь мне решать, что кому здесь нужно, а что нет, - орет она, не стесняясь окружающих нас тренеров и спортсменов. – Я сказала, в Стокгольме катаешь произвольную по лайту, ставишь три квада. Если есть возражения – поговори с психологом. Все, убирайся, чтобы я тебя не видела. Разговор окончен.       Она захлопывает крышку компьютера и демонстративно поворачивается ко мне спиной.       Разворачиваюсь и понуро качусь к калитке, чтобы успеть переодеться и попасть на занятия по хореографии. А что мне остается делать? Настроение, конечно, так себе…       На вечерней тренировке у всех прокат короткой. Нинель, как ни в чем не бывало, бодрая, сосредоточенная, внимательная, в меру ироничная.       - Руки… Руки на выезде, я сказала… Что ты ими машешь как мельница… Прямо нужно… Правую подними, висит как черти-что… Так… Беговой… Не перетягивай… Пошел в прыжок… Да… Понял, что я имею в виду? Вот будешь делать как тогда в Японии, то снова все развалится и тебя по льду собирать будут, по кусочкам… Во-от… Так правильно. Просто запомни и делай так, если ума не хватает самому понять… Пошел дальше на вращение… Ну выпрями ты спину, ну елки зеленые, как дед старый сгорбился, не мешок же с картошкой везешь на себе… В финал заходи… Аккуратно!.. Задницу подбери… Замах… И… В позицию встал… И куда глаза? А вот довернуть не надо было? Судьи не там, они здесь все, на тебя смотрят… Ну черти что, на самом деле… Ладно… Что там получилось?.. Сейчас посмотрим… Так… На тебе твои баллы… Что?.. Слушай, уйди с глаз моих… Вон там покатайся, дай отдохнуть от тебя хоть пять минут…       Ну и все в таком же духе, всем вместе и каждому в отдельности, не взирая на пол, возраст и былые заслуги. Работаем. Тренируемся. Готовимся.       Вечером перехватываю Нинель в пустом коридоре и проникновенно заглядываю в глаза.       - Я сегодня домой не еду, - говорю.       Она смотрит на меня строго, но я замечаю не успевшую скрыться мимолетную улыбку.       - Ну что вы шляетесь вечно черт знает где, - ворчит она, поправляя на мне воротник куртки, - приехали бы с Аней в дом, я вам что, мешаю? Занимайтесь… Чем хотите…       Мама, она всегда мама. Даже когда она отчаянно не хочет ею казаться, но изо всех сил старается быть.       Незаметно, мягко пожимаю ей руку.       - Прости, спасибо… Но я не только с Аней… Мы с компанией. В доме не поместимся…       Улыбаюсь и ласково смотрю на нее.       Нинель понимающе кивает.       - Завтра к восьми на хореографию, - произносит она.       - Конечно…       - Никакого алкоголя!       - Исключено…       - И не наедайся, - добавляет она, - а то поднабрал немного…       - Ни грамма, клянусь, - обещаю.       Она быстро оглядывается по сторонам и, на мгновение притянув меня к себе, целует в нос.       - Мальчишка… - шепчет она, уже не пряча улыбку…       Несусь по коридору в сторону раздевалки, где меня ждут ребята и Анечка. Рот до ушей, как у дурачка. Мальчишка… Ну… Да… Естественно… А кем мне еще быть?              Накануне вылета в Стокгольм к нам в гости приковылял Леша Жигудин. Именно приковылял, опираясь на палочку, кривясь и охая на каждом шагу. Приходит он, естественно, о чем-то пошептаться с Нинель, но первым его у бортика вижу я и сразу подъезжаю.       - Привет, прости господи, с тобой-то что случилось? – вытаращиваюсь на него с ужасом и любопытством.       Череда травм и неудач, которые преследуют нашего брата, начиная с меня и заканчивая Щедриком, произвела впечатление на все сообщество, и зрелище очередного хромого и покалеченного фигуриста совершенно не внушает оптимизма.       - Хочешь увидеть дурака, Валет? – кисло интересуется Леша. – Так вот на этот раз зеркало тебе не понадобится, можешь посмотреть на меня.       - Тебя что, самосвалом переехало?       - Хуже, - вздыхает он. – Вот, поспорил с Авербаумом, что смогу еще что-то прыгнуть…       - А-а…       Меня начинает разбирать смех, но я держусь.       - И что ты прыгнул? - спрашиваю.       - Ай, - Леша пренебрежительно машет рукой, - тройной тулуп… Я ж уже больше ничего и не умею-то.       Мне сводит челюсть и начинает беззвучно трясти.       - И много выиграл? - предательски икнув интересуюсь я.       - Тысячу рублей, - скривившись сообщает он.       Хрюкаю в кулак и, уже не сдерживаясь, ржу в голос, только что не складываясь пополам.       - По какому поводу веселье?       К нам подъезжают Нинель, Артур и Мураков, явно заинтересовавшись, кто это там смеет меня отвлекать от тренировки.       Не в силах произнести ни слова, хватаю ртом воздух и просто тычу пальцем в сторону Жигудина. Потом безнадежно машу рукой и отъезжаю, чтобы отдышаться.       - Сволочь ты, Валет, бессердечная, - беззлобно бросает мне в спину Хомяк.       У меня его слова вызывают новый приступ смеха, и я совершенно миролюбиво поднимаю ему в ответ задранный вверх большой палец.       Уезжаю докатывать тренировку.       Вечером все же даю волю любопытству и интересуюсь у Нинель, чего приезжал Жигудин.       - Вот ты поиздевался над человеком ни за что, - укоризненно усмехается она, а он, между прочим с предложением приезжал.       - Руки и сердца?..       - Нет, до этого пока не дошло, - качает головой Нинель. – Шуба… То есть Тихонова, Татьяна Вячеславовна, не сможет в Стокгольм поехать комментировать вместе с Лешей и Авербаумом. У него появилось одно аккредитованное место, вот он и пришел предложить его нам.       - Какая невероятная щедрость, - хмыкаю я.       - Зря хихикаешь. Между прочим, он, во-первых, совершенно не обязан был, а во-вторых, это действительно хорошее предложение…       - Возьми Катьку, - легкомысленно предлагаю я, - пускай поработает комментатором. Хоть поржем…       У Катьки забавный тембр голоса, и если ее не знать, или не видеть, то можно запросто подумать, что это какая-то малолетка умничает на серьезные темы.       Нинель отрицательно качает головой.       - Катя, как действующая спортсменка, не должна комментировать своих коллег и соперников, это неэтично…       - Ну, как угодно, - пожимаю плечами я.       - Поэтому я предложила Леше взять с собой Артема…       - Кого?       От изумления у меня чуть глаза из орбит не выскакивают.       - Артема, - повторяет она. – Розина.       - Я понимаю, что Розина, - фыркаю без всякого одобрения, - мне не понятно, с какой такой радости…       Нинель спокойно смотрит на мою реакцию, не пытаясь меня одернуть или пристыдить. Совсем напротив…       - А тебе разве не хотелось бы послушать, как он будет комментировать твое выступление? – с милой улыбкой спрашивает она.       Вот оно что… Мелкая месть предателю. Ну, а с другой стороны, почему бы и нет. Дешево и сердито.       - Коварство? - ухмыляюсь я. – Одобряю. Постараюсь сделать так, чтобы меня ему было комментировать противнее всего.       - Да уж пожалуйста, - кивает она. – Мы все на тебя рассчитываем…       А если бы мой старт комментировал еще и Авер, то противно было бы уже двоим и в потоках желчи можно было бы захлебнуться… Но, к сожалению, престарелый мачо ни черта не смыслит в одиночном катании и, боясь попасть впросак, в основном комментирует танцы. Так что такого удовольствия мы от него не дождемся. А жаль…       Словно прочитав мои мысли, Нинель протягивает руку и проводит по моей щеке.       - Ты у меня лучший, помни об этом, - произносит она. - И никого не слушай…       - Плевать на всех, - ухмыляюсь я, жмурясь от удовольствия…              Стокгольм встречает нас снегом, собачьим холодом и собачьим же отношением со стороны организаторов чемпионата. Начать с того, что не успеваем мы приземлиться, как выясняется, что куда-то делся наш багаж. Рейс из Москвы у нас прямой, по дороге чемоданы вывалиться не могли. Вопрос, куда делись вещи? А в багаже у нас, чтобы вы понимали, все, от коньков до костюмов, мы же стоим у пустого крутящегося подиума и в наличии у нас ровно то, в чем мы есть. Хорошо еще, что куртки догадались зимние перед отлетом напялить, хотя в Москве нас провожала внезапная январская оттепель. Понимаем, что это какая-то ошибка, и чемоданы наверняка увезли не на тот терминал. Просим встречающих нас организаторов как-то разобраться, а в ответ слышим, это, мол, не наши обязанности, разбирайтесь сами со службой «лост энд фаунд». Разозлившись, мы с парнями просто разделяемся и прочесываем весь аэропорт «Орланда», все стойки для выдачи багажа, и обнаруживаем, наконец, все наше барахло, уныло крутящееся на конвейере, предназначенном для прибывшего за десять минут до нас рейса из Мексики. Хорошо еще, что страна цивилизованная и никто не додумался стащить бесхозные сумки.       Приезжаем в гостиницу, замерзшие и злые, потому что на улице минус двадцать, а в автобусе не работает отопление. Ну, у тренеров, как говориться, с собой было, а нам остается только кутаться в наши тряпки и усиленно дышать на руки себе и соседям.       Гостиница… Гостиница нормальная, ничего не скажу. Не люкс, конечно, но вполне приличные номера, двухместные, большие и с ванной, а не просто с душевым блоком. Селить нас вдвоем с Анькой не стали, об этом еще в Москве мне заявила Нинель, чтобы, как она сказала, не поощрять блядство. Ха-ха. Ну, ладно, где наша не пропадала. Узнаю, что Фею поселили вместе с рыжей и тут же даю Андрюхе, навострившемуся мне в соседи, от ворот поворот, заменяя его Семеновым. Справедливо полагаю, что выпихнуть его к Таньке, пока я оказываю гостеприимство Анечке, не составит ни малейшего труда. Можно было бы, конечно, лисе зеленоглазой предложить поменяться с Валей, тем более, что с Аней они последнее время как-то не сильно ладят. Но я рассудил так, что Андрея балеринка вряд ли на всю ночь к себе пустит, уж больно у них все еще по-детски, обнимашки-поцелуйчики, цветочки-конфетки. И куда мне его тогда? А у Женьки с Танькой все в порядке, любовь в полный рост, ходят светятся от счастья. Ну, значит, поможем юным и горячим не растерять свой радостный запал. Правильно? Правильно.       В первый же вечер результат проведенной нами рокировки не заставил себя ждать. После ужина, хватаю Анюту в охапку и волоком тащу в свою берлогу. Шучу. Все происходит по обоюдному согласию. Я же джентльмен, ёбте, а не хамло трамвайное. Заходим в комнату, и Женька без слов понимает, что его номер шестнадцатый и раньше завтрака видеть его никто из нас не желает.       Остаемся с Анечкой одни и без сил валимся на кровать. Тяжелый перелет, ожидание в аэропорту, неблизкая дорога и, как следствие, общая усталость наваливается на нас тяжким бременем. Но все же находим в себе силы доползти до ванной… И даже набрать ее… И даже… А хорошо, что Анька еще в Москве сунула в мой чемодан сумочку со своими девчоночьими вещичками, штучками и финтифлюшками. И даже для меня кое-что припасла, ух ты… Молодец какая… Люблю. Очень…              На следующее утро после завтрака организаторы, видимо устыдившись своего вчерашнего нерадивого к нам отношения, предлагают российской сборной бесплатную автобусную экскурсию по городу с посещением музеев и всевозможных увеселительных заведений. Те, кто не был раньше в Стокгольме радостно скачут. Не я. Я сюда ездил уже раз пять и мне не понравилось. Нинель шипит змеей, загоняя всех наших на утреннюю тренировку. Ну а мы с Анькой и Танькой делаем для Андрюхи с Валентиной широкий жест, и уговариваем Нинель отпустить молодежь погулять, а пытать и мучить этим утром только нас, все равно старт только аж через три дня, еще успеют накатать. Ворча и хмурясь, снежная королева соглашается, не суля нам, оставшимся, ничего приятного. Видя такое дело, к нам присоединяется и Женька Семенов, хотя Профессор, в принципе, был не против, чтобы и он поехал проветрился.       Ледовый дворец соединен с гостиницей стеклянным переходом, так что наряжаться, как на северный полюс, не нужно, и мы, как есть, в спортивных костюмах и с коньками на плечах, решительным отрядом топаем работать. Сегодня лед свободный, то есть время ни для кого не расписано, каждый может кататься когда и сколько хочет. Раннее утро, не все еще доехали, а кто доехал ленятся в своих номерах. Поэтому ничего удивительного, что на утренней раскатке только мы да пара танцоров из Эстонии, которым и ехать-то сюда, поди, не нужно, можно пешком дойти из своего Таллинна. Хотя, вроде бы там какое-то море, Балтийское, кажется. Ну, не важно…       Получаю задание на раскатку. Обращаю внимание, что тренеры, дядя Ваня, прежде всего, продолжают беречь мою травмированную ногу, формируя комплекс подготовительных упражнений так, чтобы нагрузка не была максимальной. Ну, им виднее. Хотя я чувствую себя совершенно здоровым. Вообще, раскатка это дело такое, сугубо индивидуальное. Разогрев перед основной тренировкой, чтобы мышцы в тонус вошли. Некоторые спортсмены и сами знают, как им доводить себя до кондиции, некоторые слушают только тренеров и не проявляют инициативы. А вот Катька, например, вообще честно призналась как-то, что все эти указания по разогреву, все задания, получаемые ею на раскатку она тут же забывала и крутила вместо сказанного что попало. Как ей это все с рук сходило – не представляю. А может врет. С нее станется…       - Сережа, делай, пожалуйста, как я тебе сказал, не надо вот это вот туда-сюда…       Мураков мгновенно реагирует, стоит мне на миллиметр отклониться от заданного им курса. Киваю, тут же исправляюсь.       - Вот… Вот… Так и давай… Не суетись… Таня, что там у тебя опять с руками?..       Стараниями дяди Вани и Масяни Танька таки вывела тройной аксель на относительно стабильный уровень. Это большой для нее плюс. Но Нинель все равно ей не очень доверяет и компонует программы так, чтобы перестраховаться. Триксели стоят у Таньки и в короткой, и в произвольной, но в случае срыва первого, второй ей автоматом заменяют на дупель. Потому что психологически, сорвав прыжок один раз, она еще долго боится его сделать снова. И это чистая психосоматика, потому что технику ей накатали качественно.       Масяня ведет себя непривычно тихо. Уже полгода как. Говорят… Именно говорят, слухи ходят, что после Парижа Нинель закатила ему истерику с мордобоем, и вопрос стоял не только о его уходе из «Зеркального», но и о волчьем билете и отъеме тренерской лицензии. И опять-таки, по далеко не проверенным слухам, Масяня ползал перед ней на коленях, в соплях и с разбитой рожей, умоляя простить и не губить жизнь его и без того пропащую. Может врут, не знаю. Мне об этом нашептали вообще из таких кругов, в которые и при очень-то большом желании вход рубль выход два… Как бы там ни было. Максим Таранов… Прям, не поворачивается язык его теперь Масяней называть… Так вот, Максим Леонидович по-прежнему с нами, но как-то вдруг резко посерьезнел, куда-то спрятал свои приколы и выпендреж, забросил Ютьюб и с головой погрузился в работу, пася и дрессируя не только своих Рыжиков, но и активно помогая Муракову в занятиях с нами по технике. Меня он не то чтобы сторонится, нет, мы общаемся по рабочим вопросам, взаимно вежливы и приветливы. Но былое панибратство, отеческое, с высока, похлопывание по плечу, шуточки и намеки на грани фола исчезли начисто. Не скажу, что жалею. Отнюдь.       - Серый, руку правую выше! Ну… Что такое? Как выезд, так не дотягиваешь. Детские ошибки…       Максим на пару секунд переключается на меня, делает замечание и тут же отворачивается к другим. Он прав. Руку я не довожу, потому что бок болит. Несильно и не всегда. Просто нужно помнить…       Катаем по кругу. Прыгаем. Крутим. Скорее бы уже старт…              Мне выпадает открывать последнюю разминку в короткой программе. Со мной Андрюха, Женька, Васька Денисов из Латвии, еще один ученик Ламбьеля, француз Марк Фьюри и итальянец Джузеппе Бальчиано по кличке «Буратино». Получил он ее потому что его тренер внешне очень похож на актера, сыгравшего в одноименном фильме папу Карло, да и самого его зовут Карло Санти. Ну а кто еще может быть подопечным у папы Карло?       Шесть минут, как заведено, катаемся по кругу, пугаем друг друга прыжками и каскадами, веселим публику. Шведы народ спокойный, не такие темпераментные, как французы или итальянцы, но тоже могут и настроить, и вдохновить спортсмена, и отблагодарить за доставленное удовольствие. За полученный при звуке моего имени шквал аплодисментов с трибун, в качестве алаверды, исполняю каскад тулупов четыре-три с выходом в кантилевер. Выпендреж, конечно, но зал в восторге. Вижу краем глаза как укоризненно качает головой Нинель и хмурит лоб Мураков. Ох и получу же я сейчас…       Разминка окончена, и народ выстраивается в очередь в открытую калитку. Подкатываюсь к бортику, где стоят мои тренеры.       С лучезарной улыбкой Нинель берет мои ладони в свои.       - Сорвешь программу – убью, - ласково произносит она, сжимая мои кисти что есть силы.       Улыбаюсь в ответ. Киваю. Соглашаюсь. Я тоже люблю тебя, мамочка.       Она отпускает мои руки и разворачивает меня за плечи лицом ко льду.       - Задай им всем, - шепчет она мне в ухо, - как ты умеешь…       - Representing Russian Federation…       Легкий шлепок ладонью по спине… Еле заметно вздрагиваю. Шевелю губами в унисон с рефери.       - Сергхэй Ланскоуй…       Когда же я научусь-то наконец спокойно воспринимать свое имя, произносимое перед стартом?..       Улыбаюсь, машу руками, проезжаю полкруга до исходной позиции под аплодисменты и приветствия. Останавливаюсь. Закрываю глаза…       Моя короткая под «Песнь Земли» Майкла Джексона в оригинальной обработке Лео Рохаса. Такое себе занудство, но красивое и идеально подходящее для моей цели. Костюм под стать, белый верх, черный низ, кудряшек мне накрутили, свисают со лба, как пейсы у хасида… В середине программы, кстати, там у меня вставочка из Билли Джин, где я делаю лунную дорожку и классический джексоновский поворот на одной ноге, да. Пара секунд всего, но получилось органично. Короче… Поехали.       Первым элементом у меня тройной аксель. Ну, это мне, наверное, уже по жизни карма. Хоть и выучил его уже вроде бы как следует, но все равно, червь сомнения каждый раз подтачивает сознание, а вдруг опять что-то, а что, если снова не получится… Маленький такой червячок. Но противный.       Заход, поворот, замах… И-и-ух! Сделано! Выезд. Руку правую выше… Дальше едем…       На этот раз, ставку на победу в короткой мы не делаем. Имея сильную произвольную, Нинель решила не нагружать меня до предела на обоих стартах. Поэтому сейчас по скромному…       Небольшой проход. Вращение. И еду дальше, готовлюсь к прыжку. На мгновение всплывает в памяти Катька, с ее читерским сальхофом. Мне даже при желании так не прыгнуть…       Мах правой, толчок… Вж-жик!.. И-и выезд. Руки!.. И этот сделан. Сальхоф четыре оборота. Мой самый стабильный квад. И самое сложное, считай, позади… Отдыхаем…       Billy Jean, that’s my love…       Добавляю красивости, проход по-джексоновски, резкий поворот. И гром аплодисментов. Понравилось. Мы знали, что вам понравится…       Разгон беговыми вдоль бортика и выезд по дуге в центр. Закидываю левую ногу перед правой, чтобы как по классике, перекатываюсь на внешнее ребро и резко выбрасываю правую ногу назад… Зубец… Толчок… Вращение… Приземление… И сразу же левую ногу накрест перед правой, но теперь не касаясь лезвием льда… Помогаю себе руками… Толчок… Вращение… Приземление… И выезд… Сделано!.. Лутц-риттбергер три-три… Почти все… Теперь уже точно…       Дорожка, прыжок во вращение… Смена ноги… Докручиваемся… Финальные аккорды… Та-дам… Есть!       Два сердцебиения тишины.       И гром оваций. Хорошо. Я знаю, что хорошо. Меня научили, натренировали, выдрессировали, и я сделал. Все, что хотел. Все, что мог…       С разгона залетаю в калитку и попадаю в сильные объятья Муракова и Артура.       - Молодец!.. Молодец!.. – мнет меня дядя Ваня, сверкая белозубой улыбкой.       Клей усмехается в усы и сжимает мое плечо. Это похвала. Щедрая. И очень редкая в его исполнении.       Нинель стоит немного в стороне, улыбается. Терпеливо дожидается, когда мужики меня отпустят. Протягивает мне чехлы.       - Ну, справился, справился, - говорит она, оглядывая меня с ног до головы. – Все в порядке? Дышишь?       - Все в порядке, - киваю я.       - Ну идем…       Выслушиваем оценки, и меня, наконец, отпускают в раздевалку. Краем уха слышу, как объявляют выход Васьки Денисова. Но мне уже все равно…       Главное, дойти и сесть. А лучше лечь… А лучше вообще…       «Вообще» мы себе позволили устроить вечером, когда стало известно, что по результатам короткой программы я обошел всех с приличным отрывом. Вторым же, с разницей почти в пять баллов за мной уверенно пристроился Женька…              - Болеть за меня будешь?       - Буду.       - А волноваться?       - Тоже буду.       - А что сильнее будешь, болеть или волноваться?       - Ф-р-р…       Я хватаюсь ладонями за голову, изображая отчаяние.       Анька смеется и, перевернувшись, обнимает меня и кладет голову мне на грудь.       - А за Валечку тоже будешь болеть? – спрашивает она помолчав.       - За нее есть кому болеть, - отвечаю. – Пускай Герман напрягается…       - А за Таню?..       Она смотрит мне в глаза, и я улавливаю в ее взгляде неподдельное беспокойство.       - За Таню, - говорю, - тем более. Там у Женечки все на полном серьезе, не подступишься…       - А ты пробовал?..       - Да ну тебя…       Она удовлетворенно хихикает, но мне кажется, что ее до сих пор не отпускает чувство неуверенности и детской ревности.       Глажу ее по головке, целую макушку.       - Я люблю только тебя, слышишь? - шепчу я. – Только тебя одну… Остальных просто не существует…       Аня вздыхает и прижимается ко мне еще сильнее. Чувствую, какая она теплая. Тону в ее запахе…       - Люби меня… - едва слышно произносит она.              Что такое не везет...       Болел ли я не достаточно сильно, волновался ли не так качественно, как должен был...       Короче…       На прокате короткой программы Анька свалилась с чертова своего тройного лутца, ушибла бедро, расстроилась, ну и, как результат, дотянула выступление только до четвертого места, пропустив перед собой и Валю, и Таню, и даже бельгийку Еву Хендриксон. Шансов на золото у нее теперь почти не оставалось, разве что наши девчонки вдвоем решат ей подыграть, а Еву кто-нибудь удавит ночью подушкой. Понятное дело, рассчитывать на подобную удачу не приходилось.       Развезя слезы и сопли по моей не сильно волосатой груди, обозленная неудачей и с уязвленным самолюбием, Анька была отправлена мною сперва в душ, а потом, укутанная с ног до головы в халаты и полотенца, усажена смотреть дурацкую комедию по телевизору. Наших парней и девчонок, которые рвались к нам чтобы Аньку утешить и развлечь, я прогнал без зазрения совести. Впустил я только Нинель, которая минут сорок гладила ее по голове, утирала нос и что-то настойчиво внушала тихим, проникновенным голосом. В конце концов, зацелованная и залюбленная, Анька заснула, свернувшись калачиком посреди кровати, а я, пристроившись сбоку, полночи размышлял, почему так получается, что других Нинель может, когда нужно, и успокоить, и приласкать, а меня же ей удается только выбесить до икоты и разозлить. Отцы и дети, понимаешь… Извечная загадка бытия.       Накануне произвольной программы начались фокусы.       Сначала меня в столовой без объявления войны, окружает вся наша комментаторская бригада, Жигудин, Авербаум, Леша Петров – в прошлом чемпион мира в парном катании – с женой Машей Тихоновой и примкнувший к ним Артем Розин и дружно, словно долго готовились, желают мне удачи завтра, не просрамить, значит, доказать всем, и прежде всего самому себе, и так далее. Как будто это мой первый чемпионат Европы в жизни, и я нуждаюсь в чьей-то моральной поддержке. И если в искренность Хомяка, которого знаю с детства, и, скажем семьи Петровых-Тихоновых, которых почти не знаю, я еще как-то готов поверить, то Аверу и Хот Арти…       Ладно. Иду в раздевалку. По дороге натыкаюсь на слоняющегося без дела Таранова.       - Здрасте…       - О, привет, Серега, - жизнерадостное обаяние из него так и хлещет. – Хорошо, что тебя встретил.       Сразу же настораживаюсь. Перед глазами тут же всплывает Париж, под ложечкой начинает предательски сосать, а ноги сами готовы развернуться и бежать куда подальше без оглядки.       - Я это… типа спешу, - бормочу я, отчаянно выискивая в пустом коридоре хоть кого-то, за кого можно было бы ухватиться и улизнуть. – Тренировка у меня…       - Конечно-конечно, Сереж, - Максим выставляет перед собой ладони, - я тебя ни в коем случае не задерживаю. Просто хочу, чтобы ты знал… Короче… Мы за тебя болеем. Мы все. Держись, в общем…       Макс поворачивается ко мне спиной и поспешно уходит, оставив в состоянии полнейшего ступора. Что вот это за фигня сейчас была, может кто-то объяснить?       Пожимаю плечами. Иду переодеваться.       Перед выходом на раскатку прохожу мимо хмурого Муракова, задумчивого Клея и Нинель, о чем-то в полголоса беседующей с Фединым. Бочком протискиваюсь, чтобы никого не задеть.       - О, сам Ланской пожаловал, - загораживает мне проход Профессор, - здоров-здоров, добрый молодец. Как поживаешь?       - Спасибо, замечательно, - отвечаю, стараясь соблюсти вежливые интонации.       Одного взгляда на Нинель мне достаточно, чтобы понять – все не просто плохо. И даже не очень плохо. У нас катастрофа. Бледная, с горящими от гнева глазами, с поджатыми до белизны губами – такой я ее давно не видел…       - Вот и прекрасно, - Федин само радушие. – Ты уж давай, не подкачай завтра. Вся страна на тебя смотрит. Затаив дыхание, можно сказать. Вот и Танечка тебе привет передавала, Татьяна Вячеславовна, Тихонова, - уточняет он на всякий случай. - Говорили сегодня с ней, да. О тебе…       Так… Это уж слишком. Медленно выпрямляю спину, напрягаясь как струна, демонстративно облокачиваюсь о стену и скрещиваю руки на груди. В упор смотрю на Нинель.       Федин хмыкает, кивает нам троим одновременно и, уперев взгляд в пол, быстро уходит по коридору.       Дядя Ваня и Артур, словно охрана, становятся справа и слева от нас, с явным намерением отогнать любого, кто попробует подойти на расстояние вытянутой руки. Нинель вздыхает и подходит вплотную ко мне.       - Международный союз считает, - без предисловий сообщает она, - что завтра ты должен проиграть Семенову. В противном случае, тебя уличат в применении допинга…              Андрей заканчивает произвольную, и Мураков с Артуром ведут его в кис-энд-край получать оценки. Мимо меня с сосредоточенным видом проносится Женька и, на ходу кивнув, устремляется к калитке. Сейчас его старт. После него – я…       Нинель рядом. Стоит решительной скалой, держит меня за руку, отпугивает взглядом всех, кто хотел бы или пытался со мной заговорить.       Я спокоен и сосредоточен.       - Ты для себя все решил? - спрашивает она раз в десятый, наверное.       - Да…       - Мы еще можем сняться. Тогда это будет просто проигрыш…       - Исключено!       - Тогда… Это дисквалификация… - спокойно констатирует она. - Возможно навсегда… Если пробы подтвердятся…       - Мне плевать, - упрямо смотрю в пол. – Ты сама меня учила, наш спорт – это не подкидной дурак, здесь шулерство не проходит.       - Все правильно, но…       - Мам, - я поднимаю голову и встречаюсь с острым, горящим взглядом карих глаз, - ради удовольствия этих толстозадых дедов я жульничать не собираюсь. А что если Женька сейчас упадет? Мне что, на четвереньках кататься?       - Это твое решение, Сереж, - произносит она. – Я не могу на тебя давить. И не собираюсь. Делай, как считаешь правильным. Я тебя всегда поддержу.       - Вот так-то лучше, - усмехаюсь я. – Вот такую я тебя люблю…       Она легонько шлепает меня по затылку.       - Мал еще взрослым женщинам о любви говорить, - улыбается она.       Трибуны у нас над головой разом ахают, как от чего-то неожиданного. Синхронно задираем головы.       - Что там такое…       - Axel failed… - слышатся голоса. - He broke the jump!..       Удивленно поднимаю брови. Странно… Хотя… Пожимаю плечами и снова смотрю в пол.       - Что я говорил…       - М-да… - тянет Нинель.       Под заключительные аккорды Женькиной программы, мы вдвоем отлепляемся от стенки.       - Ладно, идем, надерем им задницы, - произносит она, хищно выпятив нижнюю челюсть.       Мне хочется съязвить или сказать что-то двусмысленное. Но на этот раз я сдерживаюсь…              - Итак… С нетерпением ждем результатов… Напоминаю, что по итогам короткой программы Ланской обходит Семенова на… э-э-э… да, почти на пять баллов, Германа на пять с половиной. Но после произвольной у нас расклад поменялся, и мы видим, что Герман сейчас на первом месте с суммой баллов двести семьдесят два и восемь сотых, на втором месте итальянец Джузеппе Бальчиано, у него двести семьдесят… и двадцать шесть сотых, да… Ученик Карло Санти…       - Того самого…       - Да, того самого Карло Санти, с которым еще я катался и у которого выиграл чемпионат Европы сезона двухтысячного года, и которому же проиграл в том же сезоне чемпионат мира… Хороший наш знакомый, известный тренер…       - Да, ну а наш Женя Семенов, к сожалению…       - А Семенов сейчас спустился на третье место, у него двести шестьдесят девять ровно…       - Из-за падения с тройного акселя…       - Совершенно верно… Вот так, одна ошибка, и… Очень жаль, но тем не менее, имеем то, что имеем. Но мы ждем…       - Да. У Сергея Ланского сейчас…       - После короткой программы…       - Да, у него девяносто девять и семьдесят шесть сотых и это очень хороший результат… Который…       - The scores please…       - Сколько там, не видно…       - Так, за произвольную у Ланского... Да! Сто семьдесят четыре и семьдесят два! Сергей Ланской получает за свою произвольную программу сто семьдесят четыре целых и семьдесят две сотых балла и обходит Андрея Германа в итоге с суммарным результатом в двести семьдесят четыре целых и сорок восемь сотых, и становится новым чемпионом Европейского континента...       - Новым-старым...       - Ну да, можно сказать и так... Он, подтверждает свое звание чемпиона Европы по фигурному катанию в мужском одиночном разряде. Поздравляем Сергея, поздравляем его тренеров, Ивана Муракова, Артура Клейнхельмана и конечно же неподражаемую Нинель Вахтанговну Тамкладишвили, главного тренера группы «Зеркальный»...       - Отличный результат, отличное катание, Сергей молодец... Ребята все молодцы...       - Да, конечно, не забываем, что второе место у Андрея Германа, тоже ученика Нинель Вахтанговны, вчерашнего юниора. На третьем - Джузеппе Бальчиано, Италия. Ну а на четвертом месте Евгений Семенов, из группы Афанасия Федина. Вот... Такие дела... Ну мы что?       - Реклама...       - Да, дорогие друзья, мы уходим на короткую рекламу, а вы не переключайтесь, потому что через несколько минут у нас здесь в Стокгольме, на чемпионате Европы по фигурному катанию состоится церемония награждения победителя и призеров в мужском одиночном катании...       - Не переключайтесь...       Леша с Артемом одновременно выключают микрофоны и уже не стесняясь строят нам рожи из своей комментаторской будки, расположенной прямо вплотную к кис-энд-край. Мы же, все составом, дядя Ваня, Клей, Нинель, я и Андрей радостно обнимаемся, поздравляя друг друга и машем болельщикам, которые шумно приветствуют нас с трибун и швыряются мягкими игрушками.       Все-таки я выиграл. Назло всем. Назло вот этим вот... Которые вон там рядком сидят.       С ненавистью смотрю на центральные трибуны, на вальяжно рассевшихся там трех возрастных жирных дядек и одну старую сухопатую тетку, представляющих Международный союз конькобежцев на этом чемпионате. С трудом удерживаюсь от желания продемонстрировать им средний палец. Потому что еще пока не все...       Я откровенно наплевал на угрозы нашего высшего начальства. И меня теперь должны размазать по стенке образцово-показательно. С особым цинизмом. Чтобы запомнил надолго. Например, могут объявить о найденном в моих анализах допинге прямо сейчас, или в момент награждения. После уже не вариант, потому что медаль уже побывает в моих руках, и отбирать ее сложнее чем не давать вообще. А вот аннулировать результат прямо сейчас, едва он был озвучен, это как раз в их стиле...       Жду. Коплю злость. И мне все пофиг. Как приговоренному к смерти...       На лед выбегает команда подготовки к награждению, разворачивают ковровые дорожки, выталкивают три разновеликих блина, долженствующих обозначать призовые места – на них нужно будет забираться...       Пока есть время, просматриваю ленту на телефоне. Меня же должны поздравить, правильно? «Телеграмм» пухнет от сообщений, но я смотрю только некоторые.       Анечка... Конечно же... Фея моя волшебная... Люблю-люблю. Раньше всех. Даже не написала. Чтобы быть первой, прислала мне анимированный поцелуйчик и прыгающую от радости мультяшную девчонку со смешно задирающейся юбочкой. Прикольно...       Танька. Тоже без текста. Большой палец и слово «Yes!»       Дальше просматриваю, прокручиваю тех, кто мне не интересен...       Мишка. Да, герой со сломанной ногой. Все могло быть по-другому. Интереснее. Прислал анимашку со стреляющей бутылкой шампанского. Ну, а почему бы и нет? Вот вернусь и можно будет... Чуть-чуть...       Смотрим, смотрим...       Валя. Валюша. Валентинка... «Поздравляю, ты молодец! Ура!» И куча сердечек и поцелуйчиков. Пишу в ответ: «Спасибо, мой солнечный зайчик»... И тут же вытираю. Не нужно. Зачем?.. Возвращаю «Спасибо» и приклеиваю гифку радостно прыгающего мальчишки. Пора уже взрослеть, Ланской... И думать не только о себе...       Кручу дальше. Не то. Не то... Неужели... Где же ты... Вот! Все-таки есть...       Катюша. Катенька. Котик мой. От нее: «Ты лучший! Ты мой самый любимый...» Где же ты, душа моя истерзанная... Причудливы гримасы судьбы. Дурацкое стечение обстоятельств. Мы могли бы быть вместе. Но мы смогли жить друг без друга. И нам так комфортнее. И мы должны помнить о тех, кто нам дорог, помимо нас самих. Кому дороги мы. И не навредить... Не навредить... Не навредить... Пишу: «Спасибо! Мое шоу было для тебя. Скучаю...»       И вот теперь мое настроение окончательно испорчено. Когда к чувству обреченности добавляются угрызения совести, получается совершенно невыносимый коктейль эмоций. Никому не желаю...       Прячу телефон в карман. Остальные мне не интересны. Я знаю, что вы мне напишете. Я вам благодарен за поддержку и поздравления. Но... Мне все равно. Извините.       К нам, через трибуны, пробирается невысокого роста молодой человек с аккредитацией организатора. Что ж, начинается...       Целенаправленно он двигается в сторону Нинель, и, добравшись до нее, деловито берет под руку и отводит в сторону. Наблюдаю за их диалогом с грустной усмешкой. Он что-то долго ей объясняет. Нинель кивает. Смотрит на него спокойно. Потом она что-то ему говорит. Повторяет одну и ту же фразу... По артикуляции вижу, что она произносит ‘That’s all?’ по-английски. Ее собеседник несколько раз решительно кивает. После чего делает жест ладонями в стороны, мол, все, тема закрыта. Они кивают друг другу и он, также поспешно, удаляется. Жду, что Нинель позовет меня, но она подходит сначала к Муракову с Клеем, что-то говорит им и только после этого делает мне знак рукой подойти.       - Так, Ланской, - произносит она серьезным голосом. – Касательно…       Но дядя Ваня ломает ей всю картину. Сияющий, с улыбкой во все свои искусственные зубы он сгребает меня за плечи и жмет так, что трещат недавно сросшиеся ребра.       - Они перепутали пробы, – сипит он мне в ухо. - Ты понимаешь? Они взяли пробы другого спортсмена и сунули их в твою коробку. Ты чистый, Серега!..       Артур рядом. Смеется, пританцовывая. Рад… Смотрю на нее. Улыбается. Облегчение разгладило морщины на ее высоком лбу. Значит и правда ‘That’s all’. Не будет никакой дисквалификации. Не будет разбирательства, позорного аннулирования результатов… Не будет скандала. Мы отделались легким испугом. Да неужели? Правда, что ли?       Как же вы мне все…       Освобождаюсь от объятий Муракова. Киваю. Пытаюсь улыбнуться. Но понимаю, что на этом мои артистические возможности исчерпаны. Отворачиваюсь от всех и подхожу к бортику. Передо мной лед. Мой смысл жизни, которого я только что чуть было не лишился. Голубые отсветы ярких софитов играют причудливую комбинацию цветов и теней.       Лед. Это ведь просто вода.       Как и слезы, которые меня душат.       Не в силах сдержаться, закрываю глаза.       Вода к воде…       Произвольную Анька откатала просто фантастически. Как говориться, все у нее в масть. И музыка, и образ булгаковской Маргариты, и контент, просто обалденный по своей красоте, сложности и исполнению. Идеальный прокат на высочайшие балы…       Просто у Вали получилось лучше. На две десятые. Не завали Анька проклятый свой лутц в короткой возможны были бы всякие варианты, но здесь… Идеальный прокат, безупречный образ, заслуженные высокие баллы. И – серебро…       Представляю, как ей обидно. Но… В который уже раз с удивлением восхищаюсь выдержкой, самообладанием и хладнокровием моей любимой девочки. Когда после проката Валентины становится ясно, что Аня не дотягивает, на ее лице не дрожит ни один мускул, из глаз не выкатывается ни единой слезинки. Сидя в закутке для временных победителей, где обычно во время проката околачиваются первые три лидера по текущим результатам, занимая там центральное кресло и понимая, что на пьедестале ее место уже точно не в центре, Аня смеется, аплодирует, посылает в камеру сердечки, а когда туда приходит Валя, первая обнимает ее, тискает за розовые щечки, целует и… Я же вижу… Это все – искренне. На самом деле. Взаправду… Ч-черт… Та же Танька, с ее абсолютно заслуженным, но все же третьим местом, косится на Валю исподлобья, улыбается в натяг… Да ладно Танька - рыжая бестия никогда никого не любила и не ценила в этой жизни кроме себя, и в спорте ее интересует только свой собственный результат. Но даже я… Смог бы я, во так, по глупости, упустив золото, совершенно искренне и бескорыстно порадоваться за соперника, не допустившего ошибок и обошедшего меня в честной борьбе? Нет, конечно… То есть, я бы выполнил весь набор приличествующих подобному случаю процедур, и руку бы пожал, и слова нужные сказал… Но лицо бы меня выдало. И это было бы заметно. А Анька… Если бы я не знал ее так, как знаю, то наверняка тоже решил бы, что она играет, скрывает злость, просто у нее это хорошо получается. Но я-то знаю, что как раз злость и раздражение моя обожаемая фея держать в себе не умеет…       Прямо с трибун посылаю Вальке в «Телеграмм»: «Умница, красавица. Горжусь!» Наблюдаю за реакцией. Девчонки вот они, совсем рядом, метрах в пятнадцати. Балеринка как раз о чем-то весело щебечет с Аней. Мельком смотрит на экран своего телефона. И тут же, словно чего-то испугавшись, быстро прячет его в карман курточки. Поднимает голову и бросает взгляд в мою сторону. На мгновение наши глаза встречаются. И в этом взгляде я читаю столько всего…       Вот, значит, какие дела… Грехи мои… Эх, Герман, Герман. Нелегко тебе придется…       По итогу, наша картинка выглядит как никогда пристойно. У «Зеркального» весь женский пьедестал, золото и серебро у мужчин и серебро у парников Таранова. И если по девочкам и по парному разряду неожиданностей, в общем-то не произошло, ну если не считать рокировку Ани и Вали, то успех Андрея – это очень серьезная заявка на все последующие старты. Нинель в очередной раз показала свое отменное чутье и умение вовремя выставить темную лошадку. Конечно, мелкому подфартило с травмой Щедрика и сорванным акселем Семенова. Но… Везет всегда сами знаете кому. Нет, не дураку. Везет всегда сильнейшему. И если обстоятельства складываются так, что спортсмен показывает результат на много лучший того, на который он сам рассчитывал, и которого от него ожидали его соперники и тренеры, то обесценивать его в этом заслугу – глупо и недальновидно.       Сижу один, подперев кулаком подбородок, жду награждения девчонок. Все наши внизу, вьются вокруг виновниц торжества. Я не пошел. Мой день был вчера, и нет никакой необходимости светить лицом лишний раз, когда к тебе сегодняшнее событие не имеет никакого отношения. Женя с Андреем тоже могли бы проявить тактичность и предоставить девчонкам самим наслаждаться вниманием прессы, но, что тут поделаешь, любовь… Смотрю на Аню внизу, в окружении камер. Улыбается, смеется. Что-то рассказывает. Поднимает голову, и видит меня. И совершенно естественно, с милой улыбкой, показывает мне сложенное ладошками сердечко. И надо же такому случится, что именно этот момент вездесущие телевизионщики выводят на огромный, висящий над центром льда, экран. Сначала ее, сияющую красотку, потом меня, посылающего ей в ответ воздушный поцелуй. И тут же по переполненным трибунам ледового стадиона проносится восхищенный вздох и аплодисменты. Ну вот… да… Захочешь спрятаться – не получится. Найдут. Аннушка очаровательно смущается и прячет лицо в ладонях. Я же гляжу в камеру и принужденно машу рукой.       - Отрабатывай, отрабатывай, Валет, - слышу я над ухом. – Отслужить хлебалом в нашем деле не менее важно, чем отмахать ногами.       Жигудин шумно примащивается рядом со мной, грузно опираясь на палку и вытягивая травмированную ногу.       - Все еще болит? – сочувственно киваю я.       - Всегда болит, - пожимает плечами он. – Иногда сильнее, иногда нет… Я привык. И ты привыкнешь…       - Вдохновляющее начало.       Леха хмыкает и поводит головой по сторонам, убеждаясь, что вокруг нет лишних ушей.       - Короче, - говорит он сухо, - мне ухаживать некогда. Тем более, что все мы тут чертовски привлекательны…       Киваю, показываю, что шутку понял. Леха еще раз озирается и наклоняется поближе.       - Угадай с одного раза, чья допинг-проба вчера лежала на столе у контрольного инспектора.       У меня противно ноет под ложечкой. Угадывать мне не нужно. Ответ я знаю.       - Моя, - спокойно говорю я.       - Молодец, - Жигудин откидывается на спинку сидения и облегченно вздыхает. – Подсказал кто-то или сам догадался?       - Женька с акселя никогда не падает. Это его коронный прыжок…       Стараюсь унять дрожь в голосе. В бессильной злобе сжимаю кулаки.       - Спокойно, Валет, - шипит Леха мне в ухо. – Люди смотрят. Все правильно. Ставка была не на тебя, а на него, на Семенова. Он не должен был занять второго места. Ты просто мешал. И тебя решили немного подвинуть…       - Немного? - саркастически переспрашиваю я.       - В сложившихся обстоятельствах - да, - кивает он. – Ты мог бы сняться, и все решилось бы малой кровью… Но все понимали, что ты этого не сделаешь.       Сжимаю зубы, чтобы не заорать.       - С-суки… - цежу злобно.       - И единственное, что смог для тебя сделать Федин, - добивает меня Леха, - это заставить Семенова сорвать свой самый стабильный прыжок. Чтобы явно было. Чтобы все понимали. Чтобы ты понял…       - Что понял, Леша? – не выдерживая, взрываюсь я. - Что вы все так вцепились в меня, как пиявки? Мы смотрим, мы гордимся, не подведи, не подкачай… Имел я в виду все ваши… И всех вас… Да я эту медаль Федину сам на шею повешу, пускай подавится, не нужна она мне, тем более такой ценой…       - Тихо, тихо, - Жигудин хватает меня за руку и очень сильно, до боли сжимает. – Не истери, сынок. Не потеряй, смотри, того, что имеешь. Длинные языки у нас очень хорошо умеют укорачивать.       Он медленно отпускает мою руку, и, с нарочитой заботливостью, расправляет смятый рукав.       - Пойду я… И вот еще что…       - Что?       Он медленно поднимается и нависает надо мной, как судьба.       - Медальками-то своими, Сережа, не разбрасывайся. На чемпионатах, в отличие от олимпиады, они настоящие, из чистого золота. Пригодятся в старости, зубы вставлять…       Смотрю на него, и ловлю себя на мысли, что стоит мне сейчас его пихнуть посильнее, и он покатится вниз по трибунам, до самого льда. И переломает себе все оставшиеся кости.       Как будто угадав, о чем я подумал, скривившись от боли, Жигудин неловко разворачивается и делает шаг прочь.       - Леша!..       Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.       - Да? – он останавливается и поворачивается ко мне в пол оборота.       - Какая была ставка против Женьки?       Он вздрагивает, кривит губы в усмешке и качает головой.       - Ну что ты орешь, Валет, люди ж вокруг…       - Я могу и громче, - повышаю голос я.       Он смотрит на меня, и ухмылка сползает с его лица.       - Миллион. Евро, – произносит он. – За меньшее, бывало, убивали…       Кровавая пелена застилает мне разум…       И только мелодичный и громкий звук гонга, возвещающего о начале церемонии награждения, заглушает все то, что я говорю в тот момент Леше Жигудину.              До олимпийского старта чуть больше месяца. И мы уже забыли, чем отличается день от ночи. С утра прогон короткой программы. Днем – произвольной. Между ними – что-то напоминающее обычные занятия, но все равно, так или иначе, имеющее прямое отношение к будущему эпохальному событию и нашему в нем участию. Эпизодические перерывы на сон и еду. Взвешивания! Каждый день, перед каждой тренировкой. У кого перебор на сто-двести грамм – голодовка и бег в пленке. Выглядим как озверевшие зомби, с синяками под глазами. Чувствуем себя также - голодные и злые.       В коллективе обстановочка так себе. Звездная троица девчонок, объективно понимая, что в Корее им конкурировать между собой, смотрят друг на дружку недобрыми глазами, выискивая у соперниц слабые места и тихо радуясь ошибкам. Даже Аня, в какие-то моменты, думая, что ее никто не видит, позволяет себе ехидные ухмылки в адрес споткнувшейся или неудачно прыгнувшей партнерши по команде. Про Вальку, а тем более Таньку, и говорить нечего. Того и гляди в волосы одна другой вцепятся. Наблюдать за ними и смешно, и грустно одновременно. С одной стороны, они такие забавные, когда злятся, но с другой – они мне все родные и любимые, и я одинаково переживаю за каждую. Вру. За Аньку больше, чем за остальных.       Андрей меня сторонится, хотя агрессии не проявляет. Может опасается, а может выполняет полученные указания. У меня к нему нет ни претензий, ни вопросов. Его программу я знаю наизусть, прекрасно отдаю себе отчет, в чем его сильные стороны, и понимаю, где, в случае необходимости, мне со своей нужно будет поднажать или усилить. Если вдруг в этом возникнет необходимость.       Нинель, и весь тренерский штаб неумолимы и бескомпромиссны. Всячески поощряют конкуренцию в группе, среди девчонок – особенно. Явных фавориток не выделяют, прогнозов по поводу распределения мест не только не делают, но и пресекают все разговоры на эту тему. Со мной немного по-другому. Все прекрасно знают, что я последние четыре года живу и работаю, фактически, ради этого олимпийского старта, и этого золота. И готов горло за него грызть кому угодно. Мне не нужно поблажек, но и откровенной подставы я терпеть не стану. Поэтому очевидно, что я очень внимательно слежу за тем, что делает Андрей на одном со мной льду, а также, Юзик в Японии, Энтони Чанг в Штатах, Женька в Питере и Буратино со своим папой Карло в Италии. И соответственно корректирую, добавляю, совершенствую и допиливаю свои программы, чтобы они были лучше, качественнее и стоили дороже.       Потому что олимпиада – это вам не чемпионат континента, или даже мира. Медали там и правда, не золотые, а позолоченные. Но олимпийским чемпионом ты либо становишься, либо нет. Второго места на олимпийском старте не существует. Как минимум, в моем понимании.              - Не хочу, не хочу, не хочу!.. – Анька решительно упирает ладони в бока и надувает губки.       В своей рыжей лисьей шубке и кроличьей шапке она похожа на рассерженного колобка на тонких ножках.       Я в отчаянии опускаю руки.       - Да что же это такое? Что тебе не предложи, ты все не хочешь.       - Не хочу, - упрямо трясет она головой. – В твоем этом небоскребе холодно, грязно, нет воды, нечего есть и вообще… полнейшая антисанитария.       - Да ты там не была уже полгода почти, - пытаюсь ее вразумить, - может там как раз тепло, сухо и комфортно.       - С чего бы это? – насмешливо хмыкает Анька. – Неужто ремонт сделал?       - А если и сделал?       - Нет, что, серьезно, что ли?       Ее симпатичное личико из капризного превращается в заинтересованное.       - Хотел, чтобы это был сюрприз, - произношу я, разглядывая свои ногти. – Ну, раз ты не хочешь…       - Хочу-хочу! – подпрыгивает Анька. - Поехали сейчас же!       - Хочу-не хочу, поеду-не поеду, - брюзгливо тяну я, не двигаясь с места, - ты сама не знаешь, чего ты хочешь…       Анька фыркает и, достав телефон, тычет несколько раз пальчиком в экран.       - Я такси вызвала, поехали давай, ну Сережка-а-а!..       - Ну не знаю…       - Вот ведь противный…       Она обхватывает руками мою голову и целует в губы и в нос.       - Ну ладно… - милостиво соглашаюсь я. – Поехали.       - И что за мужики пошли, - возмущается Анька, - пока не соблазнишь, ни на что не соглашаются.       Ловлю ее за талию и пытаюсь защекотать. Куда там. Шуба плотная и скользкая. Анька хохочет и вырывается.       - Поехали…       Тулим по вечернему городу в Москва-сити. В мою обновленную квартиру. Которую, в начале осени, я все же решился привести в порядок. Жизнь у Нинель начинала тяготить, и мне ничего не оставалось, как попросить все того же неизменного и вездесущего Лешу Жигудина помочь с ремонтом. И Леша, как всегда, помог. Два месяца какие-то недовольные дядьки в прокуренных, дешевых костюмах морочили мне голову различными планами, чертежами, сметами и прочей дребеденью, в которой я ничего не понимал и не хотел понимать. В конце концов, сдавшись, я натравил на них Нинель, просто попросил ее как-то вечером спасти меня, по-родственному, от того болота, в которое я сам себя втянул. Поругавшись и поворчав на меня за самодеятельность («Раньше не мог сказать, олух…»), она взяла дело в свои руки, и к декабрю я уже смог, наконец, сказать, что у меня, великовозрастного, появилось собственное жилье. Спасибо спонсорам и тренерам… Кстати, оплатил я все сам, из своих денег, хотя Нинель и порывалась было где-то что-то мне в карман подсунуть. Но, как своевременно я в ней любящую мамочку включил, так вовремя и выключил, сказав, что уж на всякие там трубы с цементом мне хватит.       Тем не менее, в силу своей бытовой лености и привычки жить в комфорте, на всем готовом, я как-то не торопился окончательно съезжать с Рублевки, уговаривая себя пожить у матери еще недельку, ну может две, ну до Нового года, ну вот до весны… Нинель посмеивалась, но меня не прогоняла, наверное, ей было спокойнее, когда я был под боком, на контроле и не шлялся где-попало.       И все же, жить мне хотелось самому. И я решил, что после олимпиады уж точно перееду к себе. И может быть даже…       - Ухтыш-ка, классно-то как!       Анька обалдевшими глазами смотрит на возникшее вдруг в неярком приглушенном свете аккуратное, продуманное, сверкающее новизной и хайтеком великолепие.       - Нравится? – интересуюсь.       - Очень, - кивает она, сбрасывая шубку на диван и прохаживаясь вдоль огромных окон. – Другое дело совсем. Не то что было…       - Лампочка в туалете есть, я проверял…       - Ну прям… подготовился.       Подхожу к ней сзади. Обнимаю. Вижу в отражении на стекле, как она улыбается, закрыв глаза.       - Останешься со мной?       Она поводит плечами, устраиваясь поудобнее в моих объятьях.       - Насовсем?       - Да.       - Буду есть из твоего холодильника…       - Да пожалуйста…       - Э-э-э… Бегать писать в твой туалет…       - Бога ради.       - Разбрасывать свои волосы по твоей ванной…       - У самого та же проблема, - вздыхаю.       - Измажу косметикой зеркало, займу половину шкафа… развешу трусики сохнуть после стирки…       Не отвечаю. Прижимаю ее к себе крепче. Целую в шейку.       - Я тебя люблю, - шепчу ей на ушко.       Анька смеется. Потом вдруг отстраняется.       - Ничего не получится, Ланской, - с деланной серьезностью заявляет она.       - И почему же?       - У меня нет очень важного предмета, - скороговоркой щебечет она. - У меня нет зубной щетки. Если мужчина серьезно относится к женщине, он первым делом просто обязан подарить ей зубную щетку…       Молча опускаю руку в карман и протягиваю ей новенькую, в упаковке, зубную щетку, которых две купил сегодня, без всякой мысли, просто забежав на обеде в магазин. Ну так совпало… Чистое везение…       Аня с удивленной улыбкой поворачивается ко мне.       - Сереж, ты что… Серьезно?..       - Совершенно серьезно, - киваю я.       - Боже мой, как романтично, - хихикает она, опуская глаза.       - Ты согласна?       - Ну я … - она и правда кажется смущенной. – Даже не знаю, что ответить… Прости…       - Ну что ты…       - Это все на столько неожиданно…       - Ладно, забудь, - беру ее за плечи и пытаюсь заглянуть в глаза. – Все в порядке, слышишь.       - Да…       - Давай чаю попьем, – меняю тему я. – Там на кухне я точно видел чайник. Да?       Аня протягивает руку и проводит ладонью по моей щеке. В ее синих глазах удивление, испуг и что-то еще, необъяснимое.       - Давай попробуем… - тихо произносит она.              За три недели до начала олимпиады наша сборная переезжает на спортивную базу в Красноярск. Официальная версия - чтобы привыкнуть к разнице в часовых поясах. Неофициальная - чтобы перед самым стартом не произошло чего-нибудь непредвиденного. Спортсмены - мы ж такие, люди непредсказуемые, можем и накуролесить. Шучу. На самом деле, сборы накануне ответственных соревнований – это нормальный ход, правильный. Тому, кто умеет быстро настраиваться на рабочую волну они не повредят, а тем, кто любит долго раскачиваться пойдут на пользу.       И у нас очередная интрига.       Дело в том, что по новым правилам олимпийский старт у фигуристов проводится как в индивидуальном, так и в командном зачете. Понятно, да? Индивидуально – это как обычно, как на любом первенстве, каждый сам за себя и считает свои баллы. В команде – по-другому. В каждой из дисциплин – мальчики, девочки, пары, танцы – катается короткая и произвольная программы. При чем, к произвольной допускаются только пятеро первых по итогам короткой. Всего команд десять, от десяти стран. Поэтому за каждую программу, в зависимости от проката, команда получает от одного до десяти баллов. Сумма баллов определяет победителя. Все просто. Максимально возможный результат – восемьдесят баллов, это когда по всем программам в каждой из дисциплин команда получила максимальные очки… Если бы на прошлой олимпиаде Женя Шиповенко, поехавший вместо меня, не допустил ошибку в короткой, у нашей сборной был бы как раз почти максимум… Катать может кто угодно из членов сборной, можно ставить разных спортсменов на разные программы, главное заявиться не позже чем накануне.       И вот тут начинаются спекуляции.       Решение о том, кто и что катает в команде, принимает чуть ли не верхушка нашей Федерации. Даже у тренеров по этому вопросу голос совещательный. Что уже о нас говорить. Сидим, как рядовые в окопе, ждем, кого назначат добровольцем.       - Нинель Вахтанговна, а кто у нас в команде кататься будет?       - Я откуда знаю?..       - Ну как вы думаете?..       - Думаете-передумаете… За нас с вами наши начальники думают. А мы выполняем. Понятно? Все должны быть готовы… Так, не расслабляемся. Работаем!..       - Артур Маркович…       - Что?       - Как по вашему, э-э-э… кого в команду выставят?       - Как кого? Тебя, конечно!.. И вон подружку твою…       - Ой!.. – пищит подружка.       - Что ой? Не готова? Так сейчас быстро домой поедешь, я на твое место десятерых таких найду…       - Дядя Ваня!..       - Ну чего тебе, Ланской?       Подсаживаюсь к Муракову в столовой. В отличие от остальных тренеров, он ест практически тоже, что и мы, пытается удержать катастрофически расползающуюся в стороны фигуру. Поэтому настроение у него последнее время не очень. Но взгляд понимающий.       - Спросить хотел, - говорю, - как думаете, кого у нас в команде кататься назначат?       Мураков потирает нос тыльной стороной ладони и пожимает плечами.       - А черт их знает… Тебя, наверное.       - На обе программы?       - Конечно. А чего мелочиться? Шансы на золото у нас очень неплохие, и, если ты постараешься – все получится. Главное, чтобы остальные не облажались.       - А остальные кто?       - Ты девчонок имеешь в виду?       - Ну… Да… В паре и в танцах особо выбирать не из кого…       - Это да… Не знаю. Только гадать остается.       - Аня? Озерова…       - Как вариант, - кивает он. – Но не единственный. Допустим, Камиль-Татищева и Шахова, при чем Шахова на произвольную…       Понимающе киваю.       - И тогда Озерова в индивидуале… - продолжаю его мысль. - И у нас… тогда… три золота! У каждой из девчонок!..       - Классно было бы, да?       - Конечно…       - Но не честно. Как минимум, по отношению к Шаховой. Если она выдохнется на командном прокате, то тогда не потянет индивидуальный. А это не одно и тоже, согласен?       Задумываюсь. Медленно киваю.       - Ну… Да, верно.       - Посмотрим, Сереж. Как-нибудь они там решат. В тебе я уверен, в Максима Леонидовича ребятах тоже… А из девочек, вот лично я, поставил бы Валю, как самую маленькую. По возрасту она на следующую олимпиаду точно попадает, а стартонуть с командным золотом – тоже не плохо, верно?       - То есть вы совсем не видите ее победы в индивидуальном зачете?       Дядя Ваня хитро щурится и смотрит на меня с улыбкой.       - Кто знает, Сереж… Кто знает…              Через день катаю на тренировках произвольную с пятью квадами. И ни разу не получается чисто. Как заколдовано все. То на флипе поскользнусь, то на лутце слетаю с ребра, то не докручиваю триксель. Может быть волнение, или ответственность давит. Не знаю…       Нинель недовольна. Нервно крутит в пальцах карандаш с измочаленным, искусанным кончиком.       - Наверное, мы торопимся, - наконец выносит она свой вердикт. – Не тянем мы пока на пять…       - На старте я все сделаю… - пытаюсь ей возразить.       - На старте ты должен быть абсолютно уверен в себе, - говорит она. – Авантюризм не пройдет. Мы должны четко себе представлять, делаешь ты пять квадов или не делаешь. И от этого отталкиваться. Пока я не вижу, что ты готов. Четыре – да. Пять – нет. Три недели, Ланской… Не увижу в течение пяти дней стабильный результат – будем убирать элемент из программы. Все.       Она дает понять, что разговор со мной на сегодня окончен, и я уныло качусь к калитке. Заминаться, а потом отмокать в душе…       Черт…       Хочешь не хочешь, а приходится признать, что она права. Я не уверен. Я нервничаю. Я не могу настроится на выполнение программы. Я – нестабилен. Прекрасно… Отличный настрой за три недели до самого ответственного старта в моей жизни.       Постояв под освежающими струями и покрутив регулятор от крайнего положения с изображением синей звездочки до противоположного, с изображением красного облачка, выключаю воду и обматываюсь полотенцем. Вот, всего-то на всего, разогнал застоявшуюся в мышцах молочную кислоту, и приятное ощущение разогретого и эластичного тела тут же способствует улучшению настроения. Натягиваю шорты с майкой, сушу голову феном и, чистый и вдохновленный, иду не в комнату, страдать на плече у Женьки, а в тренажерный зал. Чтобы не пропадала даром такая замечательная помытость.       Еще в коридоре, через стеклянную стену, вижу, что побегать, попрыгать и потягать тяжести этим вечером сподвигся не я один.       Захожу. Наблюдаю картину.       На беговой дорожке, отчаянно пыхтя, напрягается Авер. Семен Мирославович. Наша легенда, знаменитость и вообще наше, если не все, то очень многое. В прошлом, естественно. Рядом, перед зеркалом, обмотанный полотенцем вокруг бедер, с айпадом в руках стоит Леша Жигудин. Он при деле - любовно снимает на видео свой безупречный пресс и дразнит Авербаума.       - Давай, давай, Сёма, активнее руками, ноги выше…       Авер качает головой и одаривает Жигудина многообещающим взглядом.       - Распустился ты, старичок, - продолжает Леша, - брюшко отрастил, отъелся. Хотя, для твоего возраста может еще и ничего…       - Сволочь ты, - бросает ему Семен, учащенно дыша на бегу.       Жигудин удовлетворенно потягивается.       - Пойду ка я посплю часок. А ты работай, работай…       Он выключает планшет, поворачивается и замечает меня.       - О, Валет - сожрал котлет, - хмыкает он. - Тоже пришел жирком потрясти?       Авербаум сбивается с ритма, бросает взгляд в нашу сторону, спотыкается и, чуть не упав, выключает свою дорожку.       - Ему скорее не жирком, а костями трясти, - сообщает он, вытирая лоб полотенцем. – Ты, Хомяк, на себя посмотри, и на него.       Демонстративно снимаю через голову футболку и вальяжно подхожу вплотную к Жигудину… Ну, а что вы хотите… Действующий спортсмен с режимом тренировок по двенадцать часов в сутки и человек, ведущий обычный образ жизни, с естественной для такого образа долей излишеств и удовольствий. Конечно, разница заметна. Хотя, я это не раз повторял, в его возрасте выглядеть как Леша – достижение получше многих атлетов.       Он выпячивает нижнюю губу и окидывает меня хмурым взглядом, после чего звонко шлепает меня ладонью по груди.       - Ладно, выставил тут… - произносит он миролюбиво. – Девкам лучше показывай свое великолепие, а не перед нами, стариками, выделывайся…       - За себя говори, - тут же встревает Авер. – И вообще, Жигудин, что-то ты разговаривать много стал…       - Вот ты сейчас неправ, Семен, - обижается Леха. – Вот если бы не юный и неиспорченный отрок, сказал бы я тебе…       - Идем уже…       Авербаум вяло машет ему рукой и, кивнув мне, направляется к двери.       Я смотрю на Жигудина. С нашего не самого приятного разговора в Стокгольме мы больше толком не общались. Так, привет-пока-как дела. И не то чтобы это была обида или злость. Нет. Я, во всяком случае, не испытывал к нему неприязни. Но дружеского контакта, как раньше, пока у нас не получалось. К сожалению…       - Ну, давай, успехов тебе, чемпион… - Леша делает неловкое движение правой рукой, словно что-то мешает ему ее поднять, но я с готовностью протягиваю ему свою ладонь.       - Спасибо, - тихо произношу я.       По его сильному рукопожатию и мимолетной улыбке понимаю, что мой шаг к примирению принят…       Труся на беговой дорожке, разглядываю себя в зеркале. Прав Авербаум. Что-то сильно я последнее время сбросил. Нужно заканчивать с обертываниями. И есть начинать хоть что-то. А то не то что на пять – на три квада меня перестанет хватать.       А еще, кряхтя и обливаясь потом на тренажере, я неожиданно понял, с кем я смело могу поговорить о своих неудачах. И кто мне действительно может дать дельный совет…              - Приставать будешь? – по-деловому интересуется девчонка.       - А ты хочешь?       Она откидывается на спинку стула, слегка выгибается, ровно на столько, чтобы ее круглые грудки и твердые, напряженные соски соблазнительно проступили сквозь футболку. Поведя бровью, она бросает на меня один из своих беззастенчивых взглядов, от которых у меня каждый раз дух захватывает.       - Я подумаю…       Она игриво проводит кончиком язычка по верхней губе. Не сводя с меня своих изумрудных, ведьмовских глаз, медленно наматывает на пальчик длинную рыжую прядь.       - Ох, Танька…       Чувствую, как что-то ёкает предательски у меня где-то в области груди, а к щекам приливает кровь. Почти год прошел, господи, с той нашей с ней встречи в Париже, можно было бы уже успокоиться, а поди ж ты…       Рыжая жизнерадостно смеется, наслаждается моментом. Понимает, что ничего у меня не потухло, не завяло и не забылось.        - Ох, Сержик, - в тон мне произносит она.       Сидим в нашей импровизированной кафешке, за столиком, тянем минералку. Вокруг бродит разнообразный народ – лыжники, хоккеисты, саночники – бог знает кто еще из нашей олимпийской сборной. Фигуристов нет – все либо на льду, впахивают, либо отлеживаются после тренировок.       С трудом настраиваю себя на рабочий лад и выкладываю Таньке то, из-за чего ей пришлось ради меня пожертвовать отдыхом. Она выслушивает с задумчивым видом, сразу же меняя игривость на сосредоточенность.       - И давно это у тебя?       - С приезда сюда, - говорю. – В Москве все было нормально.       - Смену часовых поясов, проблемы со здоровьем, какие-то внешние факторы?..       - Исключаем сразу, - качаю головой я. – С этим я бы пошел не к тебе, а к врачу или психологу.       - Хм… Ладно, - она медленно кивает. – Что ты хочешь тогда от меня?       - Что ты чувствуешь, когда катаешь свою «Круэллу»?       - Э-э-э… Тебе как, посекундно, или в целом?..       Я на мгновение задумываюсь. Пытаюсь задать вопрос по-другому.       - О чем ты думаешь, когда выходишь на лед?       Танька кисло усмехается.       - О том, что первым прыжком у меня триксель, - скривив губы говорит она. – И если я его сейчас сорву, то дальше можно уже не катать…       - И?..       - Что «и…»? Становлюсь и делаю…       - Ага… Ну допустим… - я пытаюсь поймать за хвост ускользающую мысль. – Допустим ты свалилась. Что дальше?       - Да ничего особенного, - пожимает плечами Танька. – Встаю, утираю сопли и еду дальше…       - Хорошо, - киваю я. – А если приземлила чисто?..       - Ну… Тогда тоже еду дальше, естественно, - она разводит ладони в стороны и изображает трепещущие крылышки. - Только вся такая радостная…       - Вот! – я щелкаю пальцами. – А теперь сравни свои ощущения, в первом и втором случае. Только теперь вот, как ты сказала, посекундно.       - Хм… Ну, хорошо.       Она выпрямляется на стуле и закрывает глаза.       - Когда я приземляю чисто, то это просто счастье, - произносит она. - Удовлетворенность. Прилив сил. Сначала, правда, такое «у-ух, получилось!», и хочется расслабиться и прям попрыгать от восторга. Но я же знаю, что впереди еще вся программа. Поэтому концентрируюсь и еду дальше…       - Хорошо, - киваю, - а если…       - А если я понимаю, что падаю… - Таня хмурит лоб. - Это… Испуг. Да, испуг. Страх, что сейчас будет больно. Потом злость. На себя. На весь мир… Потом отчаяние. И… усталость. Такая противная безнадежная усталость. Типа уже все пропало, а дотянуть до конца надо. Но это длится буквально мгновение. Я поднимаюсь и… - она открывает глаза, снова откидывается на спинку стула и смотрит на меня. - И все. Дальше я просто забываю о падении и катаю программу.       Что-то… Что-то есть… Но я никак не могу понять, что именно. Не могу уцепиться. То, о чем она говорит, где-то, почти полностью совпадает с тем, что ощущаю я, когда выхожу отрабатывать программу с пятью квадами. Но в все равно, это что-то другое… Но что?..       И тут Танька, сама того не поняв, дает простой и очевидный ответ на все мои вопросы.       - Но это все на стартах. На соревнованиях… На тренировках – там совершенно все иначе. Иногда с самого начала не могу заставить себя проснуться…       - Постой, - хмурюсь я, - то есть ты хочешь сказать, что ощущения на старте и ощущения на тренировке на прокате у тебя разные?       - Конечно, - она непонимающе качает головой. – У тебя что, по-другому?       Неужели это оно? Удачный аксель – и ей хочется скакать от радости. Неудачный – и на нее накатывает всепоглощающая усталость… А на тренировке, перед этим самым акселем, она ходит сонная… Как в воду опущенная… В предвкушении…       - На старте у меня всегда всплеск адреналина, – говорю. - Я люблю сам процесс соревнований… А на тренировке я всегда настроен на результат потому что…       Внезапно, я все понял. Ну конечно же. Ведь это у них, у всех, у нормальных, обычных спортсменов соревнования – это решающий бросок, экзамен, поединок за баллы. А тренировка – это только подготовка, разработка и построение путей для сдачи этого экзамена…       - Сереж, у тебя все в порядке?       Таня смотрит на меня с удивлением и беспокойством.       - Кажется, да, - улыбаюсь я. – Кажется…       Беспорядочный набор мыслей, страхов и образов в моей голове из сумбура потихоньку вкладывается в стройную мозаику. Как все просто-то на самом деле…       - Ланской, ты меня пугаешь… - она разочарованно качает головой.       В порыве… Просто, в порыве, хватаю ее ладони и целую, глядя ей в глаза.       - Ну надо же… - ошарашенно бормочет она.       - Таня, Танечка, Танюша, - произношу я скороговоркой, - ты замечательная. Я говорил тебе раньше, что ты умница, красавица и просто прелесть?..       - Нет, - она качает головой и пытается отобрать руку, - обычно ты сразу лез ко мне под юбку… Не то, чтобы я сильно возражала…       - Самое время исправится, - заявляю я. – Ты – прелесть.       Замолкаю. Танька выжидающе смотрит, требовательно загнув один пальчик.       - Умница, - с готовностью повторяю, с каждым словом целуя подряд все ее пальчики. - красавица, самая обаятельная и привлекательная, чертовка рыжая, зараза соблазнительная…       Танька заливается смехом, оттолкнув мою ладонь и машет на меня руками.       - Ой, хватит… Уморил… Ланской, прекращай уже.       Я спокойно возвращаюсь на свое место, а она, раскрасневшаяся, наливает себе воды и, искоса, поглядывает по сторонам. Ишь ты… Стесняется…       - Ну так как, - говорит она, - объяснишь причину такой невероятной, а главное своевременной оценки моих достоинств?       - После Пусана – обязательно, - обещаю я.       - Да ну… Ждать долго, - разочарованно тянет она.       - Зато завтра на прогоне, если придешь, увидишь… Кое-что интересное.       Танька смотрит на меня с улыбкой, и я вдруг понимаю, что очень хочу ее обнять… И поцеловать… И увезти в Париж, чтобы как в тот вечер…       А рыжая ведьма, словно открытую книгу, читает мои мысли.       - Париж-Париж, мой славный друг, старинных стен незыблемая сила, - нараспев произносит она.       Смотрю на нее с удивлением.       - Ты знаешь эту песню? Ее уже и забыть-то успели до нашего рождения…       - Папа в машине какой-то старый диск нашел, - машет рукой Танька. – Как раз, когда мы тогда из Франции вернулись, и крутил его постоянно… Ностальгию тешил. Вот я и запомнила строчку…       Совпадение? Разве они бывают?       - Набери меня, - прошу ее. – Прямо сейчас. Можешь?       - Зачем?       - Пожалуйста…       - Ну… Ладно… Сейчас…       Она достает телефон и водит пальцем по дисплею. Экран моего телефона, лежащего на столе между нами, тут же загорается изображением ее, смеющейся и прекрасной.       «Париж-Париж, сон наяву, седая ночь в тебя влюбилась…»       Эту песню я поставил на ее звонок сразу, как только она тогда ушла… Той ночью… Ушла, от меня… Навсегда. Мне тогда казалось, что виноват во всем Париж…       Она смотрит на меня, как будто хочет что-то сказать. Но не решается. Опускает взгляд.       Сбрасываю ее звонок. И нечаянно, вместо отбоя, нажимаю звонок в ответ. Танькин телефон на столе настойчиво вибрирует, высвечивая мою ухмыляющуюся физиономию.       - Прости, я случайно…       «Париж-Париж, сон наяву…»       Танька поспешно хватает аппарат и выключает звук.       А я снова чувствую эту неодолимую тоску в области сердца.       - Мне пора, - не глядя на меня говорит она.       Мы выходим в коридор и только здесь я решаюсь обнять ее за плечи.       - Танюша…       Она как-то сразу обмякает и прижимается ко мне.       - Сережка…       Наши губы сами находят друг друга, и мы несколько минут серьезно рискуем стать причиной крупного скандала в команде, да еще и накануне олимпийского старта.       Первой в реальность возвращается Таня.       - Отпусти… - она поводит плечами, освобождаясь. – Не делай так больше. Никогда. Слышишь?       - Не могу, - честно признаюсь. – Для этого мне придется уехать на другой конец света.       Таня смотрит на меня своим изумрудным взглядом и качает головой.       - Упрямый, да?       - Как баран…       - Все равно ведь не отстанешь?       - Только еще сильнее пристану…       Она фыркает, вздыхает, кладет руки мне на плечи.       - Ну и черт с тобой, - шепчет она, - кого я обманываю?.. Делай что хочешь… Дай только хоть олимпиаду откатать, не мешай мне… Господи, откуда ты только взялся?..       Я снова обнимаю ее и прижимаю рыжую головку к своей груди.       Стоим, как два тополя на Плющихе…       - Позвони мне завтра, - произносит Таня, тыча пальчиком мне в живот.       - Зачем, - удивляюсь, - мы же и так увидимся…       Она смотрит на меня снизу вверх, вздыхает и иронично поджимает губы.       - Какой же ты, Ланской, неромантичный.       До меня доходит, как до жирафа.       - Хочешь, чтобы я поставил тебе музыку? – спрашиваю ее с улыбкой.       Она снова прижимается ко мне, и мы, не сговариваясь, хором шепчем: «Париж-Париж, сон наяву…»               Однажды, на какой-то вечеринке, или это был концерт, или шоу – не важно… Так вот, однажды, мы с Лешей Жигудиным зацепились обсуждать переходы спортсменов от тренера к тренеру. Тема сложная и чреватая. Но мне не интересно в нее углубляться. В тот момент меня интересовало одно, почему те, кто уходит от Нинель сразу же теряют класс? Как раз ушла Катя, и стало совершенно очевидным, что тех результатов, которые были у нее в «Зеркальном» у Шиповенко она не показывает и близко. Хотя тренировки были интенсивные, да и Артем Розин многому у нас научился и мог вполне грамотно применять методы «Зеркального» в своей работе с Катей. И тогда Леша сказал одну умную вещь, которая запала мне в душу.       - Знаешь, Валет, почему они все, Камиль-Татищева, Асторная, да даже этот ваш Розин, почему они ничего не могут сделать, и ничего не добьются? Хоть головы себе порасшибают – ничего не получится. Знаешь почему?       - Почему?       Он поднимает вверх указательный палец.       - Потому что у них больше нет её.       - Э-э-э… Ты имеешь в виду?..       - Да-да, её, её самую. Нинель Вахтанговну. Нет её у них. И результатов нет. И не будет. Помяни мое слово…       И можно как угодно относиться к этому утверждению, но Леша оказался прав. Без Нинель они все потихоньку чахли… И зачахли бы окончательно, если бы не хватило ума вернуться…       Я вспомнил этот наш разговор с Лешей уже расставшись с Таней у лестницы ее этажа. И понял, что такое объяснение очень хорошо сочетается с причинами моих неудач последнего времени. Ведь, на самом деле, у меня тоже вдруг не стало её…       Всю жизнь я был у Нинель один. Девчонки не в счет – мы не конкурировали. Я был у нее один. И все ее внимание было на меня. И я привык к этому. И это, на самом деле, что-то вроде магии. Хотите верьте, хотите нет… Я знал, что я единственный. И меня некем заменить.       Плюс ко всему, каждый выход на лед превращался для меня в сложнейшую задачу по доказыванию самому себе и, главное, ей, что я её достоин, что она может мною гордиться, и что я не зря занимаю место в ее доме, в графе ее расходов и, как мне иногда казалось, в ее сердце.       И это было для меня адреналином. Драйвом. Тем самым плюс-стартом, который обычные спортсмены испытывают только на соревнованиях, а я же, как законченный наркоман, принимал эту дозу ежедневно, утром и вечером.       Представили себе, да?       А вот теперь представьте, что у этого самого законченного наркомана, у меня, вдруг, отобрали шприц. Просто перестали колоть дозу. Отдали другому…       Я перестал постоянно чувствовать на себе колючий взгляд ее карих глаз. На ее команды и окрики: «Ну что ты встал как пень, поехал, поехал, спину держи…», - я по инерции реагирую, как и раньше, не задумываясь, но часто в ответ получаю: «Ланской, а ты чего там дергаешься, все же нормально было? Аккуратнее…» То есть первое замечание было не мне…       Сначала это никак себя не проявляло. Есть я, есть Андрей – понятно, что ей приходится распределять внимание. Но со временем напряжение, в котором я держался всегда, выходя на тренировочный лед, подсознательное желание показать ей, что я стал еще лучше, что мной можно гордиться – все это начало как-то смазываться и затухать, как фитилек в керосиновой лампе.       И вот однажды керосин закончился…       Танька сказала, что зачастую выходит на тренировку сонная и вялая, не в состоянии мгновенно себя завести. И на меня снизошло прозрение. Ее слова в точности описывали мое состояние. С той лишь разницей, что завести себя я даже не пытался. Стандартный набор прыжков и упражнений – пожалуйста. Программа по лайту – нет проблем, тут нечем удивлять. А вот программа с пятью четверными… Она все равно не заметит, не оценит… И даже не обругает. Сухо констатирует твой результат… Так зачем стараться? Самому себе я уже давно все доказал, Нинель что-то доказывать нет надобности, а надрываться для кого-то еще – не охота.       У меня вдруг не стало её. Пропало мое вдохновение. А художник без вдохновения превращается в ремесленника.       Я понял все это, лежа ночью без сна, рассматривая звезды в окно под жизнеутверждающий храп Женьки Семенова. Я нашел причину. Но не находил решения. Предположим… Предположим завтра я откатаю для Таньки… Скорее из желания похвастаться, но этого должно хватить. На один раз. Но дальше что?       Как же все это не вовремя…              - Ну, вот… Ну молодец же. Можешь, когда хочешь…       Нинель стоит, пританцовывая, у бортика, руки в карманах пальто, глаза горят, внимание только на меня.       Я подъезжаю к ней, и отчетливо ощущаю, как за спиной трепещут только что прорезавшиеся крылышки.       Сделал.       Получилось.       Полностью чистый прокат произвольной программы. Под «Шоу маст гоу он». С пятью квадами… Все, как я хотел…       И после всего в организме здоровая физическая усталость. Лоб мокрый, по спине текут ручьи, дыхание не успевает за выпрыгивающим из груди сердцем… И весь этот джаз!.. Драйв. Как будто реально мне что-то вкололи. Скажи она мне вот прямо сейчас все повторить – пойду и сделаю, без колебаний…       - Вот нужно было тебя поигнорить пару недель, чтобы ты забеспокоился, спустился со своего Олимпа и начал работать… - говорит она с торжеством в голосе.       Я чуть не спотыкаюсь, вытаращиваюсь на нее и ловлю ртом воздух как рыба.       - Так ты все знала!.. - выдавливаю я из себя.       - Тише ты… - шипит она, продолжая улыбаться, - вокруг люди…       - Вы… Вы… Но откуда, как?       - Яхонтовый мой, - она упирается локтями в бортик и наклоняется ко мне, - я на этом льду уже столько лет, такого насмотрелась и наслушалась, что разглядеть твою мальчишескую ревность мне было проще простого. Сложнее было направить ее в конструктивное русло, но тут ты сам молодец, выбрал себе правильного советчика. Я, честно говоря, опасалась, что ты пойдешь страдать в жилетку Озеровой, и тогда бы терапия затянулась…       Я невольно бросаю взгляд на трибуны, где сидят Танька с Женькой, в обнимку, и с радостными физиономиями машут мне руками. Нехорошее подозрение закрадывается мне в сердце.       - Так Таня… И… Вы?.. – начинаю я.       - Нет конечно, - возмущенно качает головой Нинель. – Шахова вчера вечером нашла меня и, как хороший и честный друг, рассказала, что с тобой беда и нужно спасать мальчика. Полчаса пришлось потратить, чтобы объяснить ей… зачем Володька сбрил усы и почем в Одессе рубероид…       - Да чтоб вас всех… - бросаю я в сердцах.       Нинель издевательски смеется.       - Зато результат, Ланской, - говорит она тоном заговорщика. – Это ж если ты так катанешь в Корее…       - Знаю, знаю, - машу рукой я, - все соперники нервно закурят в раздевалке…       - Ну а раз ты все знаешь, - перебивает она меня, - то послезавтра ты мне покажешь точно такой же прокат, и в четверг тоже. И вот тогда я решу, будешь ты делать эту программу на олимпиаде или нет. Понял меня?       Нинель не пробить ни грубостью, ни сарказмом. Она реально все видела на этом льду. Да и вообще в жизни…       Танька, без тени стеснения, кидается мне на шею.       - Сережка, молодец, супер!..       Осторожно сжимаю ее плечи, чтобы не выглядеть последней сволочью в глазах мнущегося рядом Женьки.       - Я – супер, - заявляю я, - а ты – предательница. Разболтала все…       - Фу ты, глупый, - тут же обижается и отталкивает меня Танька, - я же для тебя старалась…       Снова ловлю ее за плечи, и на этот раз сильно прижимаю к себе.       - Спасибо, умница-красавица, - быстро шепчу ей в ушко.       Танька, хихикнув, выкручивается из моих рук и хватается за Женьку, как за спасательный круг.       Так и должно быть… Это правильно…       Пора взрослеть, Ланской…       - Я приду сегодня смотреть как ты катаешь Круэллу, - говорю я, поворачиваюсь и собираюсь идти в раздевалку.       - Позвони мне… - Танька смотрит на меня своим изумрудным взглядом, тень улыбки пробегает по ее губам. – Пожалуйста…              Кругом одно разочарование.       В Сеул летели с пересадкой в Осаке, в моей любимой Японии. Остановите, я сойду. Нифига. Не успели сказать здравствуй, как сразу же и до свидания, Япония. Обидно.       Корея. Город Пусан. Температура за бортом минус двадцать пять. Напоминаю, Корея у нас Южная. Что же тогда в северной творится? Подумать страшно…       Не успели прилететь и разместиться в гостинице – нате вам церемония открытия. Всей толпой вышагиваем на морозе вокруг стадиона, светим вымученными улыбками и согреваемся невкусным, остывшим чаем – выданные нам маленькие термосы совершенно не держат тепло. Не заболеть бы…       С девчонками нас селят в разных отелях, так что даже здесь последней радости в жизни я лишен. Хотя… Черта с два! Плевал я на ваши правила. А с Женькой всегда можно договориться.       Из интересного. Пришли рекомендации федры по поводу участников командных соревнований. О чем нам на первой же тренировке сообщает Мураков.       - Значит так, бойцы, и… - взгляд на девчонок, - и вы, вот, тоже…       - Бойцыцы, – подсказываю я.       Все смеются, а дядя Ваня, с серьезным видом продолжает дальше.       - В команде у нас, у мальчиков… - он заглядывает в бумажку у него в руке, - Герман - короткая, это завтра, четвертого… Семенов – произвольная, соответственно, шестого… Это пока… Такая вот рекомендация…       Андрей с Женькой, синхронно пожимают плечами.       А я с облегчением откидываюсь на спинку сидения и закидываю руки за голову. Да пожалуйста. Не больно-то и хотелось…       - У девочек, - продолжает Мураков, - Валя Камиль-Татищева в обеих дисциплинах, четвертого числа и шестого, без замены… Валюша, слышала?       Валька с готовностью кивает. Сидит спокойно, как будто и не ей два следующих дня убиваться за всех. Молодец… Зато Анька с Танькой, рядом, меняются в лицах, с трудом скрывая разочарование и раздражение. Понимают, что Валя сильнее каждой из них, и шансы на золото были что у одной, что у другой только если бы их обеих поставили катать в команде. Потому что в индивидуале… Ладно, посмотрим еще…       - Пары… Ну тут понятно, - дядя Ваня кивает на Володю с Женей, Рыжиков-чижиков, рядом с которыми стоит Таранов. – шестого и, соответственно, седьмого. Ну и танцы… Танцы там без нас разберутся. Пока как-то так… Вопросы есть?       - А пожрать скоро дадут? – ернически интересуюсь я.       Девчонки, хихикают, опустив глаза, парни делают серьезные лица, смотрят кто в потолок, кто в сторону.       - Поправка, - тут же реагирует Мураков, прожигая меня взглядом, - не дурацкие вопросы есть?       Все, я вижу, приготовились, ждут от меня еще какой-нибудь выходки. Но я знаю меру. Сладкое в нашем деле нужно подавать не часто и маленькими дозами. Поэтому молчу паинькой и встречаю любопытные взгляды коллег открытой и непосредственной улыбкой.       - Свободны. Работаем, - командует дядя Ваня, кивая всем в сторону льда.       Расклад у нас вполне понятный. Команд, как я уже рассказывал, заявилось десять, от десяти стран, но все, естественно, понимают, что основная борьба будет между нами, японцами и американцами. Только наши сборные могут полноценно выставить реально сильных спортсменов во всех четырех дисциплинах. Традиционно сильнейшие в танцах французы ничего не показывают в женском одиночном катании и в паре – без шансов. Канадцы, тоже сильные танцоры и классные парники, но в одиночке у них максимум в десятку попадающий Мессинг, и все. Тоже не конкуренты. Итальянцы – сильная школа мужчин-одиночников и парного катания, но опять грусть печаль во всем остальном. Ну и так далее. Немцы, бельгийцы, корейцы… То есть возможны, конечно, чудеса и неожиданности. Кто от них застрахован?.. Но по серьезному – только мы, США и Япония. По количеству призовых мест.       Ну что ж…       Андрей и Женька…       Старт завтра, а это значит, лед сегодня строго регламентирован. Два крытых катка в нашем распоряжении, тренировочный и соревновательный, по часу на каждом для каждой команды. Это чтобы в световой день уложиться. Можно катать и ночью – пожалуйста, но на что ты будешь похож тогда завтра?       Нинель традиционно раздражена и озабочена.       - Чем они там в Москве думают? - слышу я, как она ворчит Муракову. – Почему Ланского было не поставить на произвольную?.. Или на оба вида, как мы с тобой думали…       - Давай так и сделаем, - хищно скалится дядя Ваня, - пока они там у себя сообразят… С Афоней я поговорю…       - Да ты что, - отмахивается Нинель, - я и так там регулярно выслушиваю, а тут они вообще из берегов выйдут – во век не отмоюсь, еще и Сережку подставлю… К тому же, Афанасий Иванович никогда не согласится…       - Победителей не судят, Нина… - с интонацией Фауста, вкрадчиво говорит Мураков. - Когда еще будет такой случай?       - Победителей, Ваня, вот именно, что победителей. В наших-то с тобой я уверена. А остальные? Семенову, мягко говоря, не то что до Ланского, ему до Германа, как до Луны. А там, я уверена, и Сакоморо будет, и Чанг, и Бальчиано… Таранова ребята максимум на второе выйдут… Да и Саша Жудилин со своими, сколько не напрягайся, никак выше французов с канадцами не прыгнет… Вот и считай. Герман… Ну а вдруг, да? Считаем - десять, Женя… семь, от силы. Камиль-Татищева… Ну ладно, двадцать. По максимуму берем… Тихонова-Жарин… Хорошо, ну девять и девять, считаем… Танцоры… Восемь и восемь. Это так, с большим авансом. Итого…       - Семьдесят один, - мгновенно считает Мураков.       - Семьдесят один, Ваня, - повторяет Нинель. – Это потолок, максимум. Реальных там шестьдесят пять. Тут в тройку бы попасть… Потому что американцы, это я уже сама прикидывала, даже по скромному семьдесят три с ходу берут. И японцы шестьдесят шесть легко.       Мураков озадаченно чешет затылок, оборачивается и замечает меня. Строю невинное лицо, делаю вид, что беззаботно прогуливаюсь вдоль бортика.       - Ты чего бездельничаешь? - тут же набрасывается он на меня. – Задание на раскатку получил? А ну вперед…       - Ну что ж ты его, Иван Викторович, так жестко, - поворачивается к нам Нинель, - он у нас птица вольная, смело может четыре дня дурака валять…       Облокачиваюсь о бортик.       - Не для протокола, - в полголоса говорю я, - если вы решите, что я должен катать в команде – я готов.       Мураков усмехается и подходит ближе.       - Подслушивал, партизан…       Нинель смотрит на меня, наклонив голову.       - К вашей математике, - продолжаю я, - сможете добавить три балла, которые не добирает Семенов, и тогда получится семьдесят четыре. А это уже больше, чем у американцев…       - Это если остальные, как минимум, не обделаются… - задумчиво произносит Нинель.       - Нина, - отбросив стеснение снова уговаривает ее Мураков, - ну давай я поговорю с Афанасием…       - Да без толку, Ваня… - она вздыхает. – Я больше чем уверена, что это была его идея, чтобы Семенов в команде выступал. Гарантированно, на чужих плечах, на пьедестал заехать можно, почему нет?.. Они же в Федерации там все друзья… Хрычи старые…       - Ну а вдруг, - не унимается он, - ведь это реальный шанс для всей сборной. Вдруг он передумает и согласится…       Нинель пожимает плечами.       - Попробуй, поговори…       Мураков кивает и спешно направляется по трибунам на противоположную сторону катка, где профессор царственными движениями раздает указания Женьке.       Как только он оказывается достаточно далеко, Нинель позволяет себе грустно вздохнуть.       - Дядя Ваня у нас наивный идеалист, - кисло произносит она.       На фоне ее безнадежной уверенности, картина напротив выглядит реальным тому подтверждением. Мураков, добравшись до Федина, что-то долго и убедительно ему рассказывает, несколько раз ударяя ладонью о ладонь и кивая в нашу сторону. Федин слушает молча. Сначала. Потом его лицо делается белым как мел. А потом красным. Повернувшись к Муракову, он перебивает его на полуслове и начинает что-то громко кричать и размахивать руками. До нас доносятся слова «федерация», «доверие» и «не позволю». Помитинговав так с минуту, Федин разворачивается, и, застыв в позе Ленина на броневике, вперивает свой колючий взгляд в нас с Нинель. Лицо его постепенно из пунцового начинает приобретать нормальный цвет. Абсолютно не сговариваясь, Нинель и я машем ему ладонями, как демонстранты президенту на мавзолее. Не понимая, как реагировать, и вообще, принимать ли наш жест как знак дружбы или как издевательство, Профессор, от греха подальше, гордо поворачивает голову и не смотрит в нашу сторону.       Возвращается запыхавшийся, расстроенный Мураков.       - Ну что, Ваня, убедился? – без ехидства, скорее участливо спрашивает его Нинель.       - Старпер совковый… - бурчит, кряхтя, дядя Ваня.       Незаметно глажу Нинель по руке и, получив в ответ легкий кивок, еду катать свою раскатку. Тренировку никто не отменял. Через четыре дня у меня старт. Первый, из двух важнейших стартов в моей жизни.       И черт меня побери, если я не откатаю их на свой абсолютный максимум.              - Скажу раз...       - Пасс, - Андрей сворачивает карты и аккуратненькой стопочкой кладет на стол.       Смотрю на Женьку.       - Ну два, - тянет он.       - Здесь...       - Три... – вопросительно поднимает бровь он.       - Здесь...       - Четыре...       Задумываюсь. На руках четыре старших бубны, и туз с королем по черве. Железная шестерная. На четыре мелких от черных мастей даже смотреть нечего. Семерную не тяну, разве что взятка из прикупа придет...       - Давай, Валет, думай не больше часа, - гнусавит Женька.       Чешу затылок. А, была не была…       - Здесь еще.       Посмотрим, что он скажет.       Женька раздумывает недолго.       - Бескозырка.       - Все еще здесь, - усмехаюсь я. – Ну роди уже давай…       Если скажет семь по пике, я отдам ему игру.       - Играй, хрен с тобой, - вздыхает он, подталкивая в мою сторону прикуп.       Открываю по одной.       Дама пик… Плохо. Не нужна от слова совсем. Женька, напротив, не успевает сдержать разочарованный вздох, давая мне такую важную в игре подсказку.       Дама черв. Да! То, что нужно.       Сграбастываю карты, вынимаю две ненужные и откладываю в сторону.       - Бубна семь, - сообщаю парням.       - Кто бы сомневался, - ворчит Женька.       - Но поберегитесь… - добавляю я, глядя на Андрея.       - Вист, - невозмутимо произносит он, - рассматривая свои карты.       - Пасс, - Женька пожимает плечами. – Как прикажете?       - Пускай походит, - лаконично отвечает Андрей.       Вот ведь противный. Хоть бы для виду понервничал.       У меня семь взяток и третья дама по пике. Ну мало ли…       Бросаю на стол бубнового туза.       Андрей делает Женьке знак и парни раскрывают карты.       - И чем ты хотел меня напугать? – интересуется Андрей, после недолгого размышления.       Длинная Женькина пика и ренонс по бубне не оставляют мне даже шанса на ошибку с их стороны.       - Голой жопой, - ехидно подсказывает Семенов.       Пытаюсь лягнуть его под столом ногой, но он уворачивается.       - Боюсь-боюсь, - кивает Герман и поднимает глаза. – Своя…       Швыряю карты на стол и откидываюсь на свою кровать.       - Скучно. Надоело.       Женька картинно всплескивает руками.       - Андрюша, мы его теряем, мы его теряем, Андрей!..       Запускаю в него подушкой, но этот гад успевает отклониться.       Андрей аккуратно выбирается из-за стола.       - Я пойду, а то завтра рано вставать…       Друзьями мы с ним не стали. Да и не станем никогда. Слишком уж мы разные. Мне подавай веселье и всеобщее внимание. А он тихоня, такой весь в себе… Зануда. Ни на какую пакость его не сподвигнешь. Не то, что Женьку…       - Как настроение на завтра, - спрашиваю, вставая и провожая его до двери.       Андрей пожимает плечами.       - Настроение победить.       Вот поэтому он Нинель и нравится.       - Мы все придем завтра смотреть, - обещаю я. - На вас с балеринкой. Так что победить придется…       - Проигравшим – смэрть, - замогильным голосом подвывает Женька.       Андрей натянуто улыбается, кивает нам и закрывает за собой дверь.       Очевидно, что он тяготится нашим обществом, и предпочел бы провести время в одиночестве, или с Валей… Но я специально затащил его сегодня на партию в преферанс, чтобы хоть немного отвлечь и взбодрить перед завтрашним стартом. Пускай лучше у него в душе будет раздражение на нас, которое поддаст ему злости и сил, чем он расслабленный, довольный и вялый завтра будет пытаться настроить себя на результат. Может быть я не прав… Но ведь со мной это работает.       - Ну что, - Женька плотоядно потягивается и смотрит на часы, - сходим в гости?       Я чешу рукой затылок.       - Не хочется. Иди сам.       Женька внимательно смотрит на меня и не двигается с места.       - Что-то ты, Сергуня, грустный последнее время, - заходит он издалека. – Что-то случилось? Или обидел кто? Так ты ж поделись, не держи в себе…       У Женьки дурацкая манера прятать искренность за ерничеством. Вроде бы и участие проявляет, а тон такой, что послать подальше хочется. Вот и пойми его, всерьез он спрашивает, или издевается.       - Ребра болят, - честно говорю я. – И ногу потягивает. Очень вовремя, сам понимаешь…       Он наклоняет голову и искоса смотрит. Я забираюсь с ногами на свою койку и приваливаюсь к стене. Наша комната похожа на большое купе в железнодорожном вагоне – окно в стене, с обеих сторон наши кровати, под окном длинный стол. Над каждой кроватью зачем-то сконструированы полки, что и придает сходство с купе. На этих полках как попало свалены наши вещи.       - Почему тебя не поставили в команду? – задает, наконец, он тот вопрос, который его волнует.       Пожимаю плечами.       - Чтобы тебе медаль досталась, - отвечаю с безжалостной ухмылкой.       Женька кивает и отворачивается.       - Поэтому ты психованный такой ходишь, - бормочет он.       - Не поэтому…       - Ага, как же…       - Чтобы ты понимал, - говорю спокойно, - мне командные вообще нахрен не упали. Без обид, Женя, но это развлечение для детей, для Андрея, для Вальки…       - Но медали там настоящие, - качает головой он.       - Вот и выигрывай. Что ты сидишь, занудствуешь? Возможность вполне реальная. Серебро – так вообще…       - Не честно это как-то, - он разводит руками. – Сам же знаешь… За Юзиком и за Чангом я объективно не тяну. А выползти за счет ваших… Такое себе. Мне же с ними рядом стоять…       - Слушай, Семенов, - раздражаюсь наконец я, - хватит ныть, достал уже. Просто вышел и откатал свой максимум. Никто не будет там считать, сколько ты заработал и на какое место встал. Просто отработай. Как следует… Не как в Стокгольме…       Он резко поднимает на меня глаза, и я спокойно встречаю его взгляд.       Знает ли Женька, что если бы он тогда не сорвал свой коронный триксель, то меня бы дисквалифицировали, и он стал бы чемпионом Европы? Шанс, который у него реально был. И которым он не воспользовался…       - Точно не пойдешь к девчонкам? – хитро прищурившись интересуется он. – Озерова расстроится…       Ну вот что с ним делать?       - Ладно, - говорю, - идем. Уговорил…              На первом же элементе Андрей поскальзывается, и, хоть и не падает, отрицательных гое зарабатывает. Обидно. Тройной лутц у него всегда выходил стабильно, без проблем, и вот, в самый ответственный момент, такое вот…       Смотрю в сторону стоящих у бортика тренеров. Мураков, расстроенный, качает головой, Артур задумчиво теребит бороду. Нинель невозмутима. Только в перила вцепилась руками так, что не ровен час оторвет.       Теперь главное, чтобы Андрюха не расстроился раньше времени и докатал все как следует…       По жеребьевке нам достался восьмой стартовый номер, хотя, в эту жеребьевку тоже верить – себя не уважать. Очень редко, когда стартовый отличается от твоей рейтинговой позиции. Все, кто уже выступили, должны были Андрея вдохновить, потому что такого слабого катания на международном старте я не помню. Из более-менее серьезных соперников - Кшиштов Джезина упал с акселя, итальянец Буратино сорвал каскад и остался без элемента… После Андрея катают американец Чанг и Юдзи Сакоморо - наш друг Юзик. И если они откатают чисто, то вместо ожидаемых десяти баллов мы на Андрее заработаем только восемь. А это катастрофа…       Каскад тулупов четыре-три Андрей исполняет чистейше, получая заслуженный максимум по гоям. Ну, молодец. Значит сумел взять себя в руки и не рассыпался.       Сидим в нашем секторе, всей командой, включая запасных, врача и массажистов. Болеем. Отчаянно хлопаем в ладоши на каждый выполненный Андреем элемент. Иногда даже перехлопываем зрителей, которых, на удивление, немного. Может время слишком раннее, а может быть командный турнир по фигурному катанию не представляется публике достаточно интересным видом программы. А цена за билет – такая же, как и на индивидуальное первенство.       Аксель Андрей приземляет чисто. При чем умудряется завернуть триксель вместо заявленного дупеля. Да еще и во второй части программы. Короче, почти полностью реабилитировался за подсорванный в начале лутц. Молодец, боец. Конечно, вложила за эти полтора года Нинель в него немеряно. Фактически, выволокла за волосы из небытия. Вот ведь чутье…       Андрей заканчивает выступление и, уперев ладони в бока и покачивая головой, подкатывается к калитке. Нинель встречает его, засунув руки в карманы пальто, и тут же, наклонившись, начинает что-то методично выговаривать. Андрей согласно кивает на каждую ее фразу. Чехлы на лезвия ему протягивает Артур.       Скатываемся всей толпой в кис-энд-край изображать группу поддержки. Вижу, как Андрей несколько раз бросает взгляд на нашу компанию, словно ожидая чего-то. Подбираюсь сзади к Вальке и легонько щиплю ее за бочок.       - Пойди, поздравь человека, - наклонившись шепчу ей, - а то он шею сейчас себе свернет…       Мелкая зараза ослепительно улыбается и, не двигается с места. Хуже того, еще и прижимается ко мне упругой попкой.       - Не хочу, - заявляет она также шепотом. – Мне и здесь хорошо.       Так нас камеры и запечатлели всех, в ожидании оценок, Андрюху - напряженного и нервного, Нинель – удовлетворенную и спокойную, меня - с алеющими щеками рассматривающего потолок, Вальку и всех остальных - довольных и улыбающихся.       По результату командного соревнования, благодаря собственному мужеству и безнадежно свалившемуся с прыжка Чангу, Андрей занял вполне заслуженное второе место, заработав девять очков и уступив только Юзику, который реально выдал шикарный прокат. Со своим каскадом четверной лутц – тройной риттбергер, тройным сальхофом и трикселем, Юзик очевидно готовился достойно сразиться со мной, а Андрюха, увы, явился для него приятной неожиданностью.       Расползаемся обратно по трибунам. Андрюха с Валькой уходят переодеваться – следующий блок соревнований – женщины, и балеринка должна показать себя достойно и всех удивить.       По дороге из раздевалки в свой сектор, к нам заруливает сияющий, жизнерадостный Юзик, на котором, визжа, тут же повисают Танька с Анькой.       - Come on, come on girls. Don’t try so hard… - проседает под ними японец, тем не менее, совершенно не сопротивляясь такому проявлению симпатии.       Освободившись от девчонок, Юзик присаживается рядом со мной.       - Я знаю, что у вас есть песня, - говорит он по-английски, специально не спеша, чтобы я понял, - там что-то про жену моряка и что она никак не может застать мужа дома, что-то такое...       - Есть, - киваю, и стараюсь подбирать правильные английские слова. - Ты намекаешь, что собираешься сделать мне предложение?       Юзик привык к нашим шуткам ниже пояса, поэтому реагирует спокойно.       - Нет, когда я на это решусь, то, пожалуй, выберу Анну, извини. Но эта песня, о которой я говорю, она точно про нас с тобой...       - Ты начальник – я дурак, нам не встретиться никак, - нараспев цитирую я глупую пародию на известный шлягер. – На горшке сижу я ровно, сам начальник – сам дурак.       - Да-да, точно! – радуется Юзик. – Хотя, по-моему, слова там немного не такие…       Девки покатываются со смеху.       - Переведи ему, - прошу сидящего рядом Женьку, - а то кроме «дурак» я ничего не знаю.       Тот, икая, и держась за правый бок, переводит, довольно точно, на сколько я могу судить по выражению лица Юзика.       - Тебе бы все шутить, - с улыбкой качает он головой.       - Не переживай, самурай, - дружески треплю его по плечу, - в индивидуальном зачете обязательно встретимся.       Юзик вежливо наклоняет голову и поворачивается к Женьке.       - Яшимо Моро просил передать, что с нетерпением ждет встречи послезавтра, - произносит он. – И обещал надрать тебе задницу.       Яшка, Яшимо Моро, второй одиночник в японской команде, тоже известная нам личность. В отличие от низкорослого крепыша Юзика - высокий, тонкий как тростинка, похожий на сошедшего со страниц аниме сказочного героя. Предмет воздыханий многих наших малолеток. Но в плане профессиональном – не айс. Женьке, можно считать, повезло, что на произвольную японцы решили поставить Яшку на замену Юзику.       - Передай своему Яшке… - ерепенится было Женька, но тут же берет себя в руки, возвращаясь к шутовски-церемониальному тону, - то есть уважаемому Яшимо-сан, что свои мечты о чужой заднице он может разделить с кем-нибудь другим.       Юзик лучезарно улыбается и кивает. Он выполнил поручение – это главное. Передать вот так привет сопернику, намекнув, что теперь состязание превращается из обычного поединка в персональный батл – обычное дело. Странно, что Яшимо сам не пришел поздороваться – может быть постеснялся, ведь мы все его старше.       На прощанье, Юзик протягивает мне свою миниатюрную ладонь.       - I wish you luck, but I wish you to loose, - произносит он так, чтобы слышал только я.       - You too, my friend, - улыбаюсь я, совершенно искренне.       На том и расстаемся. Непримиримые друзья и лучшие соперники.              Балеринка катает короткую под «Ин Мемориам» Кирилла Рихтера. Музыка шикарная, как под нее специально писана. Да и девчонка – само очарование. Кукольная головка с аккуратной гулькой гордо сидит на длинной тонкой шейке. Руки, плечи, спина, попа, ножки – все такое пластичное и пропорциональное – не захочешь засмотришься. Ну и умеет Валентинка себя подать, со знанием дела пользуется своими внешними данными, преподносит все очень грамотно и артистично. Леша Железняк с ней хорошо поработал, выдрессировал, да и Артур вложил немало сил и времени. Соответственно и отдача на лицо.       Со своими выученными и безупречно выполненными спинами, дорожками и прыжковым контентом – дупель, тройной флип и каскад лутц-тулуп три-три – Валентина уверенно оставляет позади всех соперниц, воцарившись на лидирующей позиции и удержав ее до самого конца соревнований. Заслуженная десятка от судей, восторг зрителей и наши поздравления вперемешку с объятьями и поцелуями.       Смотреть пары и танцоров не хочу. Подговариваю Аньку на плохое, и, под уничтожающим взглядом Нинель, утаскиваю ее с трибун. Мой старт через три дня. Анечка катает вообще аж двенадцатого. Поэтому нам можно… Осторожно… Совсем немного… И пока никто не видит…       Вот, о чем вы сейчас подумали? Охальники бесстыжие. Ничего ТАКОГО у нас и в мыслях не было. Напротив, натягиваем в гардеробе куртки, напяливаем шапки и, взявшись за руки, несемся на улицу, где за поворотом, два квартала всего пройти, сияя расцвеченной неоном витриной, в цокольном этаже углового дома притаилась малюсенькая кафешка с соблазнительным и манящим названием Gelato Italliano. Итальянское мороженное… Что может быть восхитительнее? И да, пускай на дворе зима и лютый мороз, пускай это нарушение режима накануне такого важного соревнования… Плевать. Один раз живем.       - Ты какое будешь? – спрашиваю.       Анька голодными глазами пожирает витрину с выставленными в ней разноцветными коробочками и судорожно сглатывает.       - Яблочное, - шепчет она. – И грушевое. И… Пепси-колу!..       - Вау, детка, попридержи коней, - гнусавлю я тоном американского ковбоя.       - Хочу! – упрямо мотает головой она.       Усмехаюсь, делаю заказ на установленном для этого возле витрины планшете.       Располагаемся за столиком у окна, возле работающего калорифера. Кроме нас в кафе никого нет, поэтому, недолго думая, сваливаем свои куртки и шапки на соседние стулья.       - Господи, как холодно! – она тянет руки к обогревателю.       - Дай я…       Беру ее ладошки в свои и прижимаю к своим щекам. Ощущение, будто сунул лицо в сугроб.       - Ой-ой, Сережка, ты что, опять? – подскакивает Аня как ошпаренная. – Неужели заболел?       - Да нет, - смеюсь я, - просто не успел замерзнуть. Грейся, грейся…       Она гладит меня по лицу, и я, пользуясь моментом, исподтишка целую ее пальчики.       - Хи-хи, щекотно, - жмурится Анька, не отнимая ладоней.       Смотрю в ее небесные глаза и мне хочется схватить ее и улететь из этой реальности навсегда.       - Соскучился, - произношу я тихо.       - Я знаю, - улыбается она.       - Хочешь, - предлагаю, - я выгоню Семенова сегодня на ночь…       Анька смеется, смущенно опускает глаза.       - Потерпи немного, Сержичек, - шепчет она. – У Жени послезавтра старт, потом у тебя…       Нас предупреждали врачи и инструкторы, что сексуальные отношения, буде таковые возникнут в процессе соревнований, нам, мальчикам, лучше оставить на послестартовое время. Потому как если девчонок это стимулирует и бодрит, то нас, напротив, расслабляет. Выходит, лекцию о пользе и вреде неуставных отношений прочитали не только нам…       - Тогда, - говорю, - восьмого вечером я приглашаю тебя на свидание с… эффектным продолжением.       - Очень эффектным? – уточняет Аня.       - Я бы сказал, фееричным…       Она смеется и, наклонившись через столик, целует меня в губы.       Подошедшая к нашему столику молодая кореянка, ставит перед нами пиалы с мороженным и бутылочки с водой. Глядя на нас, она улыбается и, поклонившись, говорит что-то по-корейски. Виновато разводим руками, показываем, что не поняли.       - Красивые, молодые, - переходит она на английский, поводя рукой в нашу сторону. – Пускай у вас будет крепкая семья и родятся такие же красивые дети.       Анечка улыбается, краснеет, а я, гоголем, расправляю плечи.       - Мы будем очень стараться, - обещаю я.       Кореянка смеется, показывает нам большой палец и уходит, на ходу смахивая пыль с других столиков.       - Мы ведь будем стараться? – поворачиваюсь я к Ане.       Она смотрит на меня задумчиво, склонив голову.       - Ты правда этого хочешь?       А действительно… Чего я хочу на самом деле?.. Я никогда серьезно об этом не задумывался. Вот так, чтобы четко и определенно дать себе ответ, что я хочу того-то и того-то… Так каков же ответ? И вдруг у меня перед глазами возникает воспоминание. Мы дома, за столом, Нинель угощает нас диетическим, малокалорийным ужином, Аня с Фишкой дурачатся… А я сижу и с истомой в сердце, с комком в горле, с ощущением бесконечного счастья понимаю, что все вот эти люди вокруг – это моя семья, те, кого я люблю, и с кем хочу прожить жизнь… Да черт возьми, ради этого стоит жить. Правда ли я этого хочу?       - Больше всего на свете, - говорю я, глядя в бездонные, голубые глаза моей любимой девочки.              После первых двух дней командных соревнований уверенно ползем на третьем месте, уступая, как и предполагалось, американцам и японцам. Таких долгожданных нами ошибок и не подумали совершить ни Юдзи Сакоморо, ни пара из Канады Эрик Дюамель и Меган Рэдфорд, позволившие нашим Жене Тихоновой и Володе Жарину занять лишь третье место и уступившие только американцам. В танцах вообще беда – наши еле-еле тащатся на четвертой позиции, пропустив вперед и французов, и итальянцев. Единственное утешение – безупречная и беспрекословная Валькина десятка. Что ни говори, балеринка уделала всех соперниц, без каких-либо шансов. Жаль, но хрупкой малявке никак не вывезти на своих плечах всю команду…       Нинель преисполнена скепсиса и тихим голосом хает Федерацию. Мураков с Артуром перебрасываются кислыми взглядами. Таранов, как всегда, где-то носится, изображая бурную деятельность.        С Женькой встречаюсь в раздевалке после утренней тренировки. Вчера вечером я пришел поздно, и он уже спал, а сегодня утром он подхватился ни свет - ни заря и умчался на встречу с Фединым, который назначил ему ранний прогон. Вид у него сосредоточенный и боевой.       - Ну что, забьемся по полтосику на десяточку, а? – с коварной ухмылкой провоцирую его я.       - Иди ты к черту, Серый, - беззлобно отмахивается Женька, - без тебя, не видишь, тошно…       - Семенов, что я слышу? - складываю руки за спиной и имитирую интонации Профессора. - Вся страна, затаив дыхание, ждет от тебя победы и только победы. На кону репутация нашей, питерской, школы. Федерация оказала тебе неоценимое доверие…       Женька хмуро смотрит на меня, поджав губы.       - Ты что подслушивал? – интересуется он.       - Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, как там вас мотивируют, - пожимаю плечами я. – А что, похоже?       - Да слово в слово, - кивает он. – Еще и позу изобразил - меня аж передернуло…       - Вот брошу спорт – пойду в пародисты, - говорю я.       - Если тебя раньше кто-нибудь не придушит, - ворчит он, - за твои шуточки…       Хохочу во все горло и тормошу его за плечи.       - Пять сотен, на то, что не попадешь в тройку, - заглядываю ему в глаза.       Женька наконец взрывается.       - Ты не охренел, Валет? – он отпихивает меня в сторону. – Штукарь на второе место…       - Заметано, - тут же соглашаюсь я и протягиваю ему руку.       Тони Чанг, Юзик и Яшимо Моро, тоже зашедшие в раздевалку, с интересом наблюдают за нашим диалогом. Не вижу Андрея… Странно. На раскатке он был. Куда делся?       Пожелав, уже на полном серьезе, Женьке удачи, подхватываю коньки и бегом несусь в гардероб – хочу успеть в гостиницу, позавтракать до того, как начнутся соревнования...       Обычно маленькие признаки большой беды выглядят вполне невинно. Так и в этот раз.       - Слышал, награждения сегодня после произвольной не будет?..       Андрей подсаживается ко мне за столик со своим стаканом сока. Я отрываюсь от телефона и от недоеденной порции обезжиренного творога.       - Что такое, – интересуюсь, - на вас медалей не хватило? Забыли сделать?       - Говорят, по техническим причинам, - пожимает плечами Андрей.       - Ну и забей, - отмахиваюсь я. – Не сегодня, так завтра, или послезавтра устроят. Никуда не денутся…       - Просто странно…       - Балеринка в курсе? – на всякий случай интересуюсь я.       - Нет, - он качает головой. - Мне самому Артур Маркович только что в коридоре шепнул…       - Вот и хорошо, - киваю. - Не нужно чтобы они расстраивались раньше времени.       Хотя, так ли уж принципиально для Вальки и для Семенова, когда им на шею наденут их медальки, сразу после проката, или на следующий день? Женьке, я точно знаю, до лампочки…       На обратном пути в ледовый дворец забегаю в гостиницу к девчонкам. В отличие от нас с Семеновым, Анька с Танькой живут в двухкомнатном люксе, в котором места на четверых, и откровенно жируют. Раскидали свое барахло везде, где только можно. Анька открывает мне дверь и, ничуть не стесняясь, убегает внутрь, сверкая едва прикрытой тонкими трусиками попой и прозрачным топиком. Высунувшись из ванной, Танька, вообще только в одних облегающих шортах, радостно хихикает, увидев меня.       - Ага, Сержичек пришел, - потирает ладошки она, - хорошо, а то я думала, кого бы запрячь мою сумку дотащить.       У меня разбегаются глаза, и пропадает всяческое желание вообще куда бы там ни было идти в ближайшие пару часов. Сразу же вспомнилось детство золотое, сборы в Белогорске и все нехитрые радости, которые мы себе тогда дарили…       Превозмогая желание сунуться в ванную к Таньке, прохожу через холл и, облокотившись о косяк, с наслаждением наблюдаю, как Анечка одевается. Надо что-то с этим делать. Если я и дальше вот так буду метаться между ними двумя, то это никуда не годиться…       - Чего уставился, - хитро щурится Анька, - что-то новое увидел?       Натянув колготы, она сбрасывает топик, позволяет мне секунду собой полюбоваться и быстро напяливает облегающее, утягивающее белье, толстовку и спортивные штаны.       - Помоги лучше собрать все…       Она кивает мне на раскиданные по полу вещи и небольшую дорожную сумку на колесиках.       - Вы что, съезжаете? – удивляюсь я.       - Да вот, - Анька пожимает плечами, - Вахавна утром написала, чтобы пришли со всем шмотом тренировочным.       Аккуратно собираю Анькино приданое в сумку, вытягиваю из-под стола коньки и засовываю туда же. С удивлением замечаю, что коньки совершенно новые.       - Ты что, сломала подметку? Опять?       Анька виновато разводит руками.       - Позавчера на вечерней тренировке. На последнем прыжке, так обидно…       Обидно ей… Хорошо еще, что не на старте. Правда, теперь ей терпеть натертости и мозоли, которые всегда нам сопутствуют при смене ботинок…       Сочувственно качаю головой. Но, ничего не поделаешь. Такова наша жизнь.       Дожидаемся Таньку и вываливаемся гурьбой из отеля. Тащу за собой в одной руке Анькину сумку, а в другой - Танькин розовый пластиковый чемоданчик. Две заразы, взгромоздив свое барахло на меня, радостно скачут рядом налегке. А что поделаешь? Заразы-то свои, родные и любимые… Как им откажешь?       В нашем секторе на трибунах нездоровое оживление. Кроме Вальки с Андреем, Женьки и Федина собрались практически все и что-то горячо обсуждают. В центре внимания – Максим Таранов. Вещает с сосредоточенным видом. Нинель, Мураков и Клейнхельман сидят в сторонке, перешептываются. Увидев нас троих, дядя Ваня тут же поднимает руку и делает знак подойти. Протискиваемся к тренерам и обступаем их со всех сторон.       - Значит так, молодежь, - спокойно говорит Нинель, окинув каждого из нас внимательным взглядом, - только без паники. У нас в команде положительная допинг-проба…       Немая сцена. Стоим выпучив глаза и разинув рты, как идиоты. У меня в ушах колокола усиленно вызванивают похоронный марш.       Чтобы вы понимали, для того, кто попался, это – приговор. Крест на карьере, дисквалификация, обнуление всех результатов, полученных после даты забора пробы… А тесты мы сдаем после всех официальных стартов, многие выборочно, а призеры – в обязательном порядке. Поэтому, после первого шока, мы трое почти что хором выдыхаем:       - Кто?!       Нинель качает головой.       - Не известно. Пока еще нет официального подтверждения…       - Судя по тому, что на уши они встали сегодня утром, - предполагает Мураков, - то скорее всего кто-то из катавших вчера…       - Но это не точно, - перебивает его Нинель. – Так что, понимаете, да? Всех любопытных, друзей-соперников, журналистов, в том числе и наших, которые будут приставать с вопросами, посылаем куда?       - Нахер, - подсказывает Мураков.       - Беспроигрышный вариант, - кивает Нинель, - но я бы, все же, предложила посылать их в пресс-службу МОКа и АйЭсЮ. Так надежнее. Договорились?       Киваем как китайские болванчики. Все еще под впечатлением от услышанного.       - Ланской, - Нинель поворачивает ко мне голову, - я тебя попрошу, найди Германа с Камиль-Татищевой, не могу дозвониться ни одному, ни второй, и предупреди, чтобы в обморок не падали и не болтали с кем не попадя. В Андрее я, как бы не сомневаюсь, там нервы крепкие, да и в обычной ситуации слова лишнего не вытянешь, а вот Валентина…       Все понятно. Киваю. Быстро выбираюсь с трибун.       Черт… Черт… Черт… Как же не вовремя… Так ведь и команду могут дисквалифицировать. Всю. До окончания разбирательства. И это в мой единственный олимпийский сезон! Вот ведь блядство… Но все-таки кто? Андрюха? Валька? Да ну, абсурд. Зачем? Кто станет так рисковать?.. Масянины парники? Да тоже ерунда какая-то. Танцоры, Костомарова и Шабунин? Черт их знает, мы почти не общаемся. Да и стал бы кто-то на них внимание обращать с их пятым местом… Значит, точно кто-то из «Зеркального»…       Стоп!       У меня в памяти всплывает мимолетное воспоминание. Даже, скорее, тень воспоминания. Но тень очень нехорошая. И если на секунду предположить… Нет. Не может быть… Или может? Если предположить, что моя догадка правильная, то… То тогда у команды, может, и есть шанс вылезти из ситуации малой кровью. А вот у того, кто попался – шансов нет…       Где же эти детки, черт бы их забрал? Легко сказать, пойди и найди… Ну, Валька, скорее всего, в раздевалке, или в тренировочном зале, готовится… А этот герой-любовник? Хорошо было бы если при ней…       Безуспешно тыкаюсь в разминочный зал и, на всякий случай, в мужскую раздевалку. С тем же результатом. Зато нахожу Андрея, слоняющегося возле женской раздевалки. Одного. Великолепно.       Хватаю его за плечо и затаскиваю в какой-то темный угол. Прерываю на полуслове его удивленное возмущение и в двух словах излагаю ситуацию. Даже в темноте вижу, как он бледнеет.       - Помнишь, ты говорил, что отменили награждение? – спрашиваю я.       - Точно…       - Теперь понятно, что его не будет, ни сегодня, ни завтра – никогда. Если только…       - Если только что?       - Если только порченный не снимется сам.       - Да, но мы же не знаем, кто…       Я не собираюсь делиться с ним своими догадками. С Нинель – да. Но только с ней. Потому что решение принимать ей.       - Не знаем, - киваю я. – Так что под подозрением все…       - Все… Это значит и…       - Думай, Герман, думай, - увещеваю его я. - На Семенова мне наплевать. Ты уже свое откатался. А вот если малая узнает, какая тут каша заваривается, то сто процентов обосрется и сорвет прокат…       - Я ей не скажу, - по-детски пугается Андрей.       - Ни ты, ни кто-то другой. Пока не откатает. Понял меня?       Встряхиваю его как куклу.       - Да…       - Торчи при ней, развлекай, раздражай – делай что хочешь. Отгоняй любопытных – только не давай ей ни с кем разговаривать, понял?       - Да понял я, - Андрей выпрямляется, и голос его звучит уже на много увереннее.       - Хорошо. Тогда…       - Ой, мальчики, а что это вы здесь?       Одновременно вздрагиваем, оборачиваемся, словно пойманные за чем-то предосудительном. Валентина стоит перед нами, ослепительная в своем потрясающем платье, в красных нейлоновых перчатках и с изумрудной змейкой с алым язычком и глазками-стразиками, притороченной к правому плечу. Не девочка, а статуэтка.       Мгновенно ориентируюсь, пока тюха Андрей пытается что-то промямлить, строю на физиономии лучезарную улыбку и, шагнув к ней, подхватываю девчонку на руки.       - Балериночка, куколка, какая же ты красивая, - говорю я, и вижу, как заливается краской удовольствия ее милое личико.       Мне плевать на Андрея, укатываю мелкую всем доступным мне арсеналом. Потому что она наша главная надежда, и должна быть в хорошем настроении.       - Катайся сегодня только для меня, слышишь, - шепчу ей на ушко.       Валька обнимает меня за шею и слегка касается губками моей щеки.       - А ты сегодня смотри только на меня, - шепотом требует она.       - Обещаю…       - Как тогда…       Опускаю ее обратно на пол – в коньках она мне чуть выше плеча. Я прекрасно понимаю, о каком «тогда» речь. В Париже, будь он неладен, в массажном кабинете, я впервые смотрел на нее обнаженную, и не мог скрыть безумного восторга и восхищения, которые она во мне тогда пробудила. И малявка это поняла. Более того, ей понравилось…       Бездонными карими глазами она, мне кажется, видит меня насквозь. И я сжигаю все мосты.       - Как тогда… - еле слышно произношу я, чтобы услышала только она.       С торжествующей улыбкой, Валька машет мне вслед ладошкой под озадаченным и хмурым взглядом Андрея. Гоню от себя прочь ненужные и вредные мысли, уговариваю совесть помучить меня потом и быстрым шагом иду обратно к трибунам.       Только бы Герман не додумался начать выяснять с балеринкой отношения прямо сейчас…              Встречаю взгляд ее глаз… И понимаю – она все знает. Проклятье… Мама, ну как же так, как ты могла?..       Еще когда я шел искать малых, мне стало ясно, что на допинге попалась Валька. Во-первых, методом исключения – это не я, не ребята Таранова, которых нет смысла таким образом тянуть, и не Андрей, которого я, как своего самого вероятного соперника, знал, как облупленного, вплоть до пищевых рекомендаций и результатов анализов в медкарте. И не Танька с Анькой, которые еще на этом старте не катались. Ну а во-вторых… Париж-Париж… Долго же ты мне будешь аукаться с самых непредвиденных сторон. Тогда, убегая из массажного кабинета и усиленно вертя своей соблазнительной задницей перед моим носом, Валя получила из рук нашего врача то, что в общем-то и брать не стоило. Безобидный с виду пузырек с таблетками. Но что это за таблетки? Мы все боимся допинг-проб как огня, если заболеваем, то лечимся аспирином, не доверяя свой организм антибиотикам, в наших медицинских картах скурпулезно и дотошно прописываются все препараты, которые нам дают… Тогда я лишь мимоходом обратил внимание на то, что наш врач выдал Вальке целый ворох этих таблеток, а не одну-две, как это обычно делается. Хотел еще пошутить при случае на эту тему, и расспросить, если получится, Нинель. Но потом это мое идиотское падение, выбившее меня на несколько месяцев из седла, тяжелое восстановление, неожиданно возникшая в моей жизни Катя, и точно также неожиданно из нее исчезнувшая… Я забыл о том случае. И только сегодня, в стрессе, сложив в уме мозаику и вспомнив годичной давности эпизод, я понял, что все это было и к чему привело. Ощущение величайшей подлости и чудовищной несправедливости, творящихся на моих глазах, придало мне сил и во многом определило мою дальнейшую судьбу.       Исполняю неслыханное. Пробираюсь на трибуны, подхожу к Нинель и под ее ледяным взглядом прошу уделить мне пять минут времени наедине. Она не двигается с места. Но после секундной паузы слегка кивает Муракову, и они с Артуром уходят, оставив нас вдвоем.       Я не утруждаюсь сдерживанием эмоций.       - Это бесчеловечно, мама, - шиплю я, - она же еще ребенок!..       - Не твоего ума дело, - спокойно отвечает она, - тебя это не касается.       - Касается, - продолжаю кипятиться я, - Валя моя подруга…       - Как, и она тоже? – с ядовитым ехидством перебивает Нинель. – Когда успел?       Я задыхаюсь от негодования, чем она тут же хладнокровно пользуется.       - Прекрати истерику, Ланской, - зло, с улыбкой кобры, произносит она, - Ты не знаешь и малой доли того, что нам пришлось пройти… И что пришлось сделать. И отчитываться я перед тобой не собираюсь… А ну сядь, не маячь как столб…       Она дергает меня за рукав, и я тяжело шлепаюсь на сидение рядом с ней.       - Если Валя сделает все так, как от нее требуется, - шепчет Нинель, - то она не только не пострадает, а еще и народной героиней станет. Ну не получит она медальку, подумаешь… Захочет - приедет через четыре года и все у нее будет… А не захочет, так завиднее невесты в Москве не сыщешь. Очередь из женихов выстроится…       - Это здесь при чем? - невольно сам перехожу на шепот я.       - Тебе же сказано, не твое дело – не лезь, - осаживает меня она. – Валя твоя - несовершеннолетняя, а значит, находится под защитой федерации, формально пострадать не может. Так что будут искать виноватого со стороны. Суды-пересуды – дело затянется на годы, глядишь, и зачахнет где-то по дороге. А она будет кататься, ты не переживай. Уж я-то ее не отпущу…       У меня в голове полнейший сумбур. И неуверенность от осознания того, что я многого не знаю. С отвращением к себе самому чувствую, как злость постепенно меня отпускает.       - Но если ее сейчас снять, - подвожу свой последний аргумент, - скандала удастся избежать…       - И какой смысл тогда? – сверлит меня взглядом Нинель. – Так она будет олимпийской чемпионкой в своей стране, да еще и с ореолом невинно обиженного ребенка. А сними я ее сейчас и что? Вся карьера на смарку? Ты этого ей желаешь? Ну тогда хреновый ты… друг, скажу я тебе…       Она смотрит на меня в упор, кривя кончики губ в своей знаменитой улыбке.       - Такова жизнь, мальчик мой, - говорит она уже совсем спокойно. – Попались. Жалко. Но почему бы не воспользоваться ситуацией?       Я не нахожусь, что ответить, и Нинель решает, что убедила меня в своей правоте.       - Давай, иди, вдохновляй свою балеринку, - усмехается она, - а мне верни Ивана Викторовича и Артура Марковича. У нас тут работа, знаешь ли…       Поднимаюсь с ощущением, что меня, толи красиво обманули, толи разыграли в темную. Как козырного валета… И тошно на душе от мерзости происходящего. И возразить нечего.       Я не революционер. И тем более не Дон Кихот. На мельницы с красным флагом в атаку идти не способен. Значит буду делать то, что умею. То, чего от меня ждут и хотят.       И я пошел… Куда послали.              Из десяти команд во второй тур прошли только пять. Французы, китайцы, японцы, американцы и мы. Конкуренция невероятная. Идем плотненько. Между первыми тремя местами разница вообще в одно очко. И, к сожалению, наша доля в этом пуле самая маленькая. Тридцать шесть у американцев, тридцать пять у японцев, тридцать четыре у нас. Шансы на победу есть у каждой команды. А вот права на ошибку нет ни у кого. Но ведь никто не застрахован от этой самой ошибки, правда?       Традиционно начинают мужчины…       Сижу среди своих. Девчонки рядом. Наверное, это уже что-то инстинктивное. Как бывает близнецы чувствуют и тянутся друг к другу, так и мы. Не сговариваясь, не подстраиваясь – всегда вместе. Осколки старой школы. Хотя, почему осколки? Мы все здесь. Почти все. Нет только Кати. Зато есть Андрей. Шахова, Камиль-Татищева, Озерова, Ланской и… Андрей. «Школа» в сборе, правда последняя буковка в ней еще совсем маленькая, можно сказать, написана от руки. Но все равно… Хотя, кого я обманываю?..       Занятый своими мыслями, пропускаю мимо сознания выступление спортсменов из Франции и из Китая. Они молодцы. Хорошо все делают. Только слабо. Как есть…       Пока Анечка занята разговором с Артуром, Танька приваливается ко мне слева и горячо дышит в ухо.       - Андрюшка-то небось Вальку сейчас на победу благословляет, - похабным голосом мурлычит она. – Вот бы подсмотреть…       - Они еще маленькие, - усмехаюсь я, - приличные детки. Ничем таким не занимаются. Не то, что мы с тобой…       - Ах, - мечтательно вздыхает лиса, - мы с тобой...       Она прикрывает губы ладошкой, как будто и правда что-то говорит мне на ухо, а сама, острыми зубками, довольно болезненно кусает меня за мочку. Вздрагиваю. Опускаю руку ей на бедро.       - Больно, - сквозь зубы шепчу я.       - Знаю… - хихикает Танька.       Знает, рыжая зараза, и то, как меня возбуждают вот такие ее покусывания в самых неожиданных местах.       Сжав на мгновение мою ладонь у себя между ножек, она поднимается и, одернув куртку, направляется к выходу.       - Схожу посмотрю, как там Семенов, - цинично ухмыляется она на мой немой вопрос. – Может и ему… благословение потребуется…       Иногда я просто уверен, что острые рожки и шипастый хвост она умело прячет под спортивной формой.       Уж не знаю, какая звезда в тот день светила нашей команде…       Но иначе как фантастическим везением все произошедшее назвать просто не поворачивается язык. Естественно, везет сильнейшим, и все такое, но судите сами.       Тони Чанг, американец, сильнейший в своей стране спортсмен, обладатель самого дорогого прыжкового контента, катая произвольную, срывает три элемента подряд, получает кучу галок, только что не дедакшинов, и в итоге, зарабатывает на столько низкий балл, что, если сравнивать его, допустим, с моими показателями, то при сходной сложности программ я опережаю его не меньше чем на десятку. Унылый и расстроенный, Чанг занимает первое место, но ровно на десять минут.       Сразу же за ним, согласно занимаемому после короткой программы месту, на старте Женька Семенов. Ну не знаю, что там рыжая бестия наворожила, и каким образом она его там очаровывала… Такого Женьку я видел впервые, и посмотреть было на что. Про Таньку я шучу конечно же… А вот Федин, каким бы он там костным ни был, подготовил своего спортсмена просто безупречно. При чем он как начал с каскада четверной лутц - тройной тулуп – тройной риттбергер, как выполнил его на максимум, так и попер до самого конца, продемонстрировав еще один четверной тулуп и безупречный тройной аксель. Ну и остальное, по мелочи. Просто красавец.       В кис-энд-край, обласканный и затисканный всеми нами, Женька даже, небывалый случай, удостоился рукопожатия от самой Нинель Вахтанговны, главы конкурирующего клана – быстрее Монтеки расцеловались бы с Капулетти чем Вахавна снизошла бы до фединского… Баллы Женька получил запредельные, побив свой собственный сезонный рекорд. И вот тут-то мы своими хищными носами почуяли пока еще совсем слабый, едва уловимый, но, без сомнения, тот самый, сладкий запах близкой победы…       Чтобы столкнуть Семенова с первого места, Яшимо Моро нужно было не просто выкатать все без сучка – без задоринки, но и добавить чего-то эдакого. Еще один четверной, к примеру, или усложненный каскад, или, на худой конец, соло четверной, но не тулуп, а что-то другое. Мы это понимали. И Яшка это понимал. Поэтому, когда он выехал на старт, градус напряжения в зале стоял такой, что слышно было, казалось, как статические разряды перекатываются от нашего сектора к японцам и обратно.       - Волнуюсь я что-то, - Танька снова рядом, на этот раз просто сидит, обхватив мою руку и положив голову мне на плечо.       Ани рядом нет. Нинель призвала ее зачем-то с собой вниз, наверное, как-то помочь Валентине. Так что, попади мы с Танькой в камеры, у журналистов, поклонников и хейтеров будет очередной повод покидаться двусмысленностями. А, наплевать…       - Все будет хорошо, огонек, - целую ее рыжую макушку.       - Огонек? – она окутывает меня своим зеленым взглядом. – Что-то новенькое. Так ты меня еще не называл.       - Нравится?       - Ну я же агонь-дефка, - хихикает Танька, - не каждый выдержит. Могу и обжечь, да?       «Просто с тобой светло и тепло», - чуть было не брякаю я, но вовремя сдерживаюсь.       Нельзя ломать жизнь другим. Особенно если они твои друзья. Особенно если… Если ты сам уже все для себя решил и определился… Взрослеть… Взрослеть, Ланской. Сколько уже можно…       Обнимаю Таню за плечи, и она тут же, теплым рыжим облачком уютно прижимается ко мне. Зарываюсь лицом в ее пламенеющую гриву и вдыхаю ее запах.       Неужели я все-таки тогда поспешил?..       Господи, укрепи, не дай мне усомниться…              Яшимо ошибся почти в самом конце программы. Оставив аксель на вторую половину, и надеясь подзаработать на этом нужных десятых, Яшка не учел собственной усталости. Наверное, ему бы стоило рисковать, и ставить в программу третий четверной прыжок, а триксель заменить дупелем. Но тренеры решили иначе.       Красивый вход, эффектный взлет… И ошибка на группировке, утягивающая его в недокрут, в приземление на зубец и в совершенно безнадежное падение. Дупель с галками и дедакшн. Фактически, без элемента. А это значит…       А это значит, что Женька Семенов, сам того не ожидая, совершает эффектный кульбит с третьего места на первое, походу еще и выигрывая у меня тысячу долларов ставки. Кривящийся же от боли Яшка, его хмурый тренер и вся японская команда теряют такое нужное им очко, оказываясь на втором месте по результату произвольной программы и имея, по окончании мужского первенства, одинаковые с американцами и нами баллы. Интересная картина. У трех команд-лидеров сейчас по сорок четыре очка.       Но только у нас есть балеринка…       Получасовой перерыв между мужским и женским стартом пересиживаю на трибунах. Принципиально не спускаюсь вниз, чтобы не оказаться вместе со всеми. Пускай сначала малая откатает. Там разберемся. Тем более, что Андрей с Женькой тоже там, и ни с одним, ни с другим мне вообще общаться не хочется. Потому что… Вот ведь случай, мать его… Я старше, опытней и сильнее каждого из них. Но свой олимпийский старт у этих двоих уже был. И какой старт – откровенно золотом поблескивает. А я… Сижу на трибуне. Смотрю… Где же справедливость-то в этом мире?..       Интересно, что бы сказал на это Леша Жигудин, мой внештатный психотерапевт… Или провокатор-альтруист Макс Таранов… Или Татьяна Вячеславовна Тихонова, всеобщая наша мама и бабушка фигурного катания?.. «Не время ныть, вытри сопли, твой старт самый важный, соберись и давай…» Где-то так… А что они еще могут? Все равно, то, что я, может быть, и хотел бы сейчас услышать, никто из них сказать мне не способен…       - Скучаешь?       Она подходит бесшумно, и я вздрагиваю от звука ее голоса.       - Можно? – она кивает на пустое сидение около меня.       - Конечно, что за вопрос?..       Нинель подворачивает полы пальто и усаживается рядом. Потом, неожиданно, обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Чувствую, как ее щека касается моей макушки. Деревенею от неожиданности…       - Ма, ты что?.. – шепчу испуганно.       - Ничего…       Она также порывисто отстраняется, одергивает воротник и поправляет свои шикарные белокурые локоны.       - Ничего, - повторяет она. – Просто там в раздевалке, все суетятся, бегают… Мальчишки ржут как кони, Камиль-Татищева ходит из угла в угол, злая, на девок твоих кидается, Артуру Марковичу, вон, тоже досталось… Дядя Ваня озабоченный всеми проблемами мира… А я так подумала, что ты здесь один совсем, вот решила с тобой… Поскучать.       Ну прям день откровений… Сентиментальная Нинель. Нет, бывало, конечно. В домашней обстановке или в отпуске. Но вот так, чтобы на работе, при всех…       - Мне тут шепнули, - произносит Нинель негромко, - короче, если команда занимает призовое место, то завтра, самое позднее - после завтра дисциплинарная комиссия выступит с заявлением об отстранении Вали…       У меня противно ноет под ложечкой.       - Снимай ее, - глухо говорю я. - Еще не поздно. Легкая травма, нервный срыв, месячные… Да что угодно. Не убивай ребенка…       - Может быть и стоило бы…       - Так в чем проблема?       Нинель смотрит на меня немигающим взглядом без улыбки.       - Валентина сказала, что будет катать…       - А…       Разеваю рот от удивления.       - Я описала ей ситуацию, - пожимает плечами Нинель. - Сказала, что она может решить сама, что делать. Она расстроилась было, но потом хорошо так разозлилась, уперлась и сказала, что сегодня будет катать, хоть небо на землю упади…       - Давно сказала? – невольно вырывается у меня.       - Э-э… Ну вот где-то полчаса назад, - удивленно смотрит на меня Нинель. – Утром я с ней побеседовала, велела подумать, мне даже казалось, что она готова сняться… Но, вот, получается, решилась…       «Как тогда»…       Получается, маленькая уже все знала…       «Как тогда»…       О, господи, гореть мне в аду без милосердия и прощения…       - Знаешь, - я опускаю голову и нервно сглатываю, - мне так домой хочется… Чтобы все это уже закончилось. Чтобы вечером, у камина с чаем… И чтобы Фишка с нами…       Она бросает на меня мимолетный взгляд, смотрит по сторонам и загадочно улыбается.       - К черту все, улетаем прямо сейчас?       Интересно, что будет, если я скажу «да»? Но я знаю Нинель. А она меня...       - Не-е-ет, - смеюсь, откидываясь на спинку. – Не с нашим счастьем.       Нинель кивает, мимоходом поглядывает на засветившийся экран телефона и, со вздохом, встает.       - Это точно, - соглашается она.       - Зовут? – интересуюсь, указывая на телефон.       - Требуют…       - Иди… - говорю я, и совсем уже тихо добавляю. - Я люблю тебя, мама…       Она как будто хочет что-то сказать, и уже даже открывает было рот… Но нет… Взгляд, улыбка, взмах руки… И ни слова больше.       Провожаю взглядом ее решительно удаляющуюся высокую фигуру с длинными, белокурыми волосами и руками глубоко в карманах пальто…       Трибуны постепенно заполняются зрителями. Наш сектор тоже потихоньку начинает бурлить и пениться от возвращающихся в него коллег. Я же занимаю стратегическую позицию в первом ряду, чтобы все видеть самому, и главное, чтобы видно было меня. Потому что я обещал Валентине, что буду смотреть ее танец. И я знаю, что для нее это очень важно, видеть, что я держу свое обещание.       И черта с два теперь меня кто-то с места сдвинет…              Валька выступает последней. И рвет всех. В клочья.       Тот случай, когда прекрасно все. И костюм, и музыка – «Болеро» Мориса Равеля – и контент, и спортсменка. Об исполнении вообще говорить нечего. Кто бы захотел придраться – не смог бы.       На последних тактах зал уже ревет и взрывается восторгом. Аплодируют все, и свои, и чужие. Потому что очевидно, что Валя – лучшая.       Балеринка сияет. Понимает, что сделала все как надо. Раскланивается. Как положено, на все четыре стороны… И легкий реверанс с воздушным поцелуем в сторону нашего сектора... В котором кроме меня – никого, потому что все толпятся в кис-энд-край, ждут, когда тренеры ее туда приведут… Обычно так не делают. Не принято совсем уж откровенно демонстрировать свои симпатии в отношении конкретных зрителей. Но Вальке сейчас можно все. И она отрывается по полной.       Ожидаемо, балеринка получает свой максимум, а наша команда – еще одну десятку. И теперь уже мы в лидерах с пятьюдесятью четырьмя очками против пятидесяти трех у японцев и пятидесяти одного у американцев. Впереди парники и танцоры. И если в танцах нам точно ничего хорошего не грозит – тут не упустить бы то, что уже имеем, то в парном разряде произошла неожиданность в виде замены. Ничего не показавших позавчера ребят Таранова заменили на вполне серьезную питерскую пару Тамары Московиной, таких себе Сашу и Дашу Горямовых, которые звезд с неба не хватают, но работают крепко, слаженно, и в имеющемся контексте как раз могут поспорить и с американской парой, и с японцами, и с итальянцами, традиционно сильными в этой дисциплине. Посмотрим…       Полчаса перерыва. Народ расползся кто куда.       Пока я ходил, добывал себе в автомате маленький стаканчик кофе и два шоколадных батончика (Нинель узнает – убьет), возвращаюсь, вижу, что все три мои красавицы уже на месте, кокетничают с зашедшими в гости Юзиком, Яшкой и Чангом под хмурым взглядом Андрея. Раскрасневшаяся, довольная Валька первая меня замечает.       - Сережка!..       Она бросается ко мне и, я едва успеваю поставить на бортик недопитый кофе, прежде чем подхватить ее на руки.       - Ты смотрел на меня, смотрел? – шепчет она, крепко обхватив меня за шею. – Я же там только для тебя…       Какой же она еще ребенок. Очаровательная. Соблазнительная. Умненькая. Сильная. Но такое еще дите…       - Конечно смотрел, - заверяю ее я. – Ты была великолепна. Вот, подожди…       Ставлю ее обратно на пол, сую руку в карман куртки и протягиваю ей мягкого, большеухого, пушистого котенка, с синим бантом на шее - игрушку, которую купил на днях специально для нее.       - Ой-и! – визжит Валька, аж подпрыгивая. – Хорошенький какой!..       - Поздравляю, - говорю ей с улыбкой.       Схватив игрушку, малая прижимает ее к себе и, баюкая котенка, как настоящего, бросает на меня такой взгляд, что у меня мурашки по спине бегут.       «Как тогда…»       - Эй, парни, а мы-то облажались! – громко заявляет Тони, усмехаясь во весь рот. – Ланской молодец, подарок победительнице принес, а мы? Лузеры!..       «Еще какие», - думаю я про себя, пряча ехидную ухмылку за вновь оказавшимся у меня в руках кофе.       Расшаркавшись и раскланявшись, парни, едва завидев на горизонте Нинель, Муракова и Клея, поспешили ретироваться на свои позиции. Валя тоже, повинуясь властному кивку тренера, побежала вниз, решать какие-то организационные дела. За ней же туда уныло поплелся и Андрей.       Усаживаюсь между Анькой и Танькой, и сразу же, упреждающим ударом, протягиваю каждой по шоколадному батончику. Помогает не очень.       - Вот, Анечка, - ехидничает Танька, вгрызаясь в ореховую начинку, - замена нам с тобой подрастает, помоложе, да порезвее. Чё его делать, куда бежать – прям не знаю…       - Ну, тебя-то хоть в Питере приютят, - вторит ей Анька, - а мне так только на пенсию… Или в Японию, под сакуры…       - Ремня бы вам хорошего, обеим, - весело говорю я, раскидывая руки и обнимая моих любимых ведьм.       Танька указывает на меня полусъеденным батончиком и говорит, обращаясь к Ане.       - Он думает, что получится соскочить, ага, щас!       Анька согласно кивает.       - Нет, Серенький, попал ты конкретно, - хихикает она. – Валька-то влюбилась по-настоящему. И я не знаю даже… С таким напором, ну ее нафиг с ней конкурировать. Я ее боюсь…       - Угу-угу, - поддакивает Танька с полным ртом.       Мне этот цирк начинает надоедать.       - Слушайте, вы вообще нормальные? Себя услышьте. Она же ребенок, дите неразумное. И не испорченное, в отличие от нас… Какая любовь? Ей еще в куклы играть…       - Ага, - кивает Танька, - в игрушки. Резиновые. У нее, кстати, есть, я видела…       - Ух ты, - взбадривается Анька, - а фотки есть?..       Короче говоря, коллективная сцена ревности с элементами мазохизма. Такое у нас уже случалось. Давно, правда. И выход из этого, естественно, кроме скандала и дурацких обид, один и очень простой.       Крепко притягиваю к себе обеих склочных стерв, так что они чуть не стукаются головами, и начинаю целовать благоухающие шампунем и парфюмом макушки, по очереди, то темненькую, то рыженькую. А когда какой-то из них кажется, что ей удалось вывернуться, то я тут же добираюсь до ее шейки и ушек.       В конце концов, первой не выдерживает Танька. Обмякнув и привалившись ко мне, она заходится в приступе беззвучного смеха. Ну а видя капитуляцию союзницы, сопротивление прекращает и Анька.       - Ох, Ланской-Ланской, - отсмеявшись, Танька усаживается обратно на свое место, - и что в тебе такого девки находят? Ну ладно мы, две дуры, но остальные-то?..       Она рассматривает меня своим болотным, ведьмовским прищуром, скорее с интересом, нежели с чем-то еще.       Анечка обнимает меня за шею и целует куда-то в район носа.       - Я его люблю за то, что он добрый и красивый, - дурашливо заявляет она.       Не успеваю вставить свои пять копеек, как рыжая лиса тут же переводит все в предельно понятную, практическую плоскость.       - Ну, мне секс с ним тоже нравился, это понятно… - философствует она. - Но вот, допустим Асторная, с которой у него ничего не было и уже не будет, или малая, с которой у него еще ничего не было… Эти-то чего сохнут?       - Кто ж их поймет, - картинно вздыхает Анька.       - Девочки, я вам не мешаю? – в конце концов не выдерживаю я.       Танька делает круглые глаза.       - Ты смотри, а куколка-то говорящая, - она изображает удивление и, отстранившись, со вздохом поднимается на ноги. – Ладно… Скучно мне с вами. Где там мой Семенов? Пойду ему, что ли, крови попью…       И, тряхнув рыжей гривой, она танцующей походкой направляется к выходу. Вдвоем провожаем ее взглядами.       - Скучаешь по ней? – Аня спрашивает совершенно спокойно, даже буднично.       Не вижу смысла скрывать очевидное.       - Иногда – да, - говорю я.       - Я тоже, - вздыхает фея. – Иногда. Не часто.       - Женя хороший парень, он справится, - уверенно говорю я.       - С Танькой? – она качает головой. – Вряд ли… Хотя… Это не важно.       - Что ты хочешь сказать?       Аня вздыхает и опускает голову.       - Только то, что пока ты не определишься окончательно, она так и будет метаться…       - Ну что ты такое говоришь?..       - Говорю, как есть, Сереж, - Аня невесело усмехается, - я же не слепая…       Я не нахожу, что ей возразить. И тут она, улыбнувшись каким-то своим мыслям, поднимает на меня глаза и, протянув руку, гладит меня по щеке.       - А еще, знаешь… Это конечно ужасно… Но я в последнее время только поняла, что… - она понижает голос до шепота, - что на самом деле я очень скучаю по тем временам, когда мы были… втроем…       Иногда окружающий мир взрывается, как фейерверк. Иногда – становится с ног на голову. А иногда, застревает в полузакрученном состоянии, как сползшая в крутой кювет машина. Вот, примерно, как сейчас…       Трибуны нашего сектора постепенно наполняются народом. Прискакала беззаботная Валька под ручку с Андреем. Вернулась Танька в сопровождении Жени, о чем-то горячо с ним споря. Пришли Рыжики Таранова и сам Таранов. Наконец, неразлучной троицей, явились наши тренеры, воссев на мгновенно очистившиеся для них лучшие места… Предстояло еще два этапа соревнований, и все еще выглядело далеко не так однозначно, как всем нам хотелось. Но мы готовы были поддерживать своих, болеть за них, и порадоваться любому результату, который по итогу нас ожидал. В конце концов, это все ведь обязательно закончится…       Обнимая Анечку, я думаю над тем, что она сказала. И понимаю, что построенный мною в мечтах песчаный замок, заметно просел и начал местами осыпаться. А вот развалять его до основания, чтобы построить новый, или все же попытаться как-то укрепить и спасти – ответа на этот вопрос я пока найти не могу.       Зато ответ на другой, не менее важный вопрос нашелся всего лишь час спустя.       И ответ этот был – да! Да, наша сборная, ценой невероятных усилий, выиграла командное первенство и, да, завоевала золотые медали. Да, японская пара умудрилась сорвать поддержку и получить дедакшн. Да, наши танцоры не продвинулись, но зато и не ухудшили свой четвертый результат… Все равно, по сумме баллов мы обошли всех конкурентов и победили. А победителей, как известно, не судят…       На самом же деле, как в последствии оказалось – еще как судят…              - Валька, не смей, держись… Держись, я сказал…       Но она все равно разнюнилась и, вместо того чтобы сделать, как я ей сказал, безудержно разревелась. И снова утешать расстроенного, обиженного ребенка достается мне.       Сгребаю ее за плечики, притягиваю к себе, и позволяю хлюпать мокрым носом и протекающими глазами у меня на груди, размазывая потекшую тушь по моей тренировочной футболке. Ерунда, у меня есть запасная…       Глажу кукольную головку и баюкаю вправо-влево ее тоненькую фигурку. Со стороны, наверное, это смотрится как забавный танец – высокий парень и маленькая девчонка, на коньках посреди льда стоят и раскачиваются в такт только им слышной музыки.       - Ну хватит, котенок, хватит… - ласково пытаюсь успокоить малую. – Ну подумаешь, отстранили? Времени еще навалом, как запретили, так и разрешат, еще извиняться будут…       Валька отрывается от моей груди, поднимает на меня заплаканные глаза и смешно шмыгает носом.       - Правда?       - Правда. Так что прекрати реветь, соперникам на радость…       Она вздыхает и утирает лицо рукавом толстовки. Достаю из кармана куртки пачку салфеток и вручаю ей как ценный приз.       - Езжай умойся, - говорю, - и сразу же назад. А то получишь от Вахавны. Тренировку никто не отменял…       Валька одаривает меня несчастным взглядом, снова дергает носом, но собирает волю в кулак и, развернувшись, решительно тулит к калитке. Смотрю ей вслед и в очередной раз ловлю себя на мысли, что восхищаюсь этим маленьким, но таким сильным и волевым человечком. Между нами, откатать две программы на максимальный результат, завоевать олимпийское золото, и после этого, вместо почестей и поздравлений, пережить в течение двух дней весь набор неприятностей и унижений от организаторов, волны хейта и говна в соцсетях, косые взгляды коллег и соперников, и только раз, на минуточку сорваться в истерику – это вам не каждому взрослому под силу. Нинель, конечно, та еще гуманистка, нашла время сообщить Валентине об отстранении сегодня именно перед утренней тренировкой, да еще и в присутствии почти всех наших… С другой стороны, раз мы решили до конца отстаивать нашу невиновность, то чего, спрашивается, скрывать и стесняться?       Награждение победителей в командном зачете, конечно же, отменили. Два дня организаторы тянули, отмахиваясь то техническими проблемами, то организационными вопросами, но вчера вечером разродились-таки официальным заявлением, что награждение состоится сразу же после решения вопроса с допинг-пробой Валентины Камиль-Татищевой. Одновременно, из Москвы от представителей Российского антидопингового агентства, пришло сообщение об отстранении Вали от соревнований по факту обращения к ним Всемирного антидопингового агентства с информацией о ее положительной допинг-пробе. Пробу взяли еще в декабре прошлого года, а анализы предоставили только сейчас. И здесь, как мне объяснила Нинель, был наш шанс снять с Вальки бан, потому что результаты анализов должны были быть предоставлены не позже чем через двадцать дней, а сейчас уже прошло почти два месяца. И, как ее проинформировали добрые люди из нашей Федерации, апелляцию на решение РУСАДА официально назначенные представители Валентины подадут уже сегодня. Хорошо быть несовершеннолетней. Даже в случае признания претензий антидопингщиков, малой не грозило ровным счетом ничего. Кроме потерянного времени…       - Но ты, на всякий случай, там на нее поглядывай, - снабдила меня наставлением Нинель. – Чтобы она чего не выкинула. А то знаю я ее…       Вот я и поглядываю…       Сегодня у нас восьмое число. Значит мой первый старт завтра, а второй - одиннадцатого. У девчонок короткая назначена аж на тринадцатое, а произвольная на пятнадцатое… То есть времени у Валькиных адвокатов навалом, успеют ее вытащить и отменить все идиотские запреты. Это хорошо. Главное, чтобы она выбросила глупости из головы и нормально отработала все эти дни на разминках и тренировках. В качестве громоотвода, на случай всяких там слез, соплей и припадков, Нинель выбрала меня. Такое себе решение. Мне тут, извините, олимпиаду выигрывать, единственную в моей жизни, а не инфантильным подросткам носы подтирать… Ну ладно…       Пока суд да дело, и Валька где-то обсыхает в уборной, мы трое заканчиваем раскатку. Женя, Андрей и я. Еще вчера – союзники и члены одной команды. Уже сегодня – соперники. Хоть и из одной сборной – тем непримиримее. Предпочитаем друг с другом не общаться, чтобы не портить карму перед стартом. Даже более того, Аня мне нашептала, что рыжая лиса до окончания соревнований дала Семенову от ворот поворот, запретив к себе приближаться и вообще разговаривать. Чтобы не отвлекал и все такое. За это я ей где-то даже благодарен. Правда, со мной она тоже не очень-то контактирует, не говоря уже об Аньке с Валькой, но это может быть даже и к лучшему. Пускай настраивается на свои пять квадов…       Нинель взмахом руки подзывает нас с Андреем к себе, и мы послушно подкатываем к бортику.       - Ланской, как самочувствие твое? – интересуется она, не глядя на меня, что-то щелкая в своем ноут-буке.       - Все хорошо, - отвечаю.       - Ноги, ребра, руки, голова? Прочие… запчасти?       Отрицательно качаю головой на каждое ее слово.       - Все системы функционируют нормально! – с улыбкой басит рядом Мураков.       - Ну раз все так замечательно, то давай целиковый прогон сейчас. Герман, - она отрывается от экрана, чтобы взглянуть на Андрея, - повтори раскатку и заходы, понял, да?       Андрей кивает и отваливает от бортика. Я мнусь в нерешительности, не знаю, говорить им про Вальку, или не нужно. Но потом решаю не поднимать эту тему. В конце концов у них же у всех глаза на месте, наверняка все видели.       - Сережа, есть вопросы? – поворачивается в мою сторону дядя Ваня.       - Я готов, - отрицательно качаю головой.       - Тогда, к барьеру, - кивает он мне на исходную.       Занимаю позицию. Дожидаюсь первых трех тактов. Поехали…              Вечером, после тренировки, перед ужином выходим погулять и подышать свежим воздухом. Всей нашей компанией. Без Женьки. Но с Андреем. На улице холодно, но не так как пару дней назад, когда дыхание буквально замерзало, не успев вырваться наружу. Мороз постепенно отступает. Через две недели весна…       Снега почти нет. Все что нападало за последние дни – сухое и быстро сдувается ветром. Поэтому улицы непривычно чистые для этого времени года.       Напротив отеля, через улицу, небольшой парк с установленными в нем тематическими инсталляциями, посвященными олимпиаде и зимним видам спорта. Сваренные из толстых хромированных труб силуэты хоккеистов, биатлонистов, лыжников, конькобежцев. Даже керлингистов не забыли. Само собой, мы там тоже есть – на метровой высоты гранитном подиуме пара фигуристов, мальчик и девочка, разъезжающиеся в разные стороны в позиции арабеска.       Забираюсь на «мальчика», хватаясь варежками за скользкую трубу, и пытаюсь вписаться в силуэт. Поза получается неестественная.       - Носок не дотянут, спина кривая, и голову зачем задрал, как индюк на ярмарке? – комментирует Танька, передразнивая, очень похоже, интонации Нинель.       Все смеются, а я, поскользнувшись, чуть не сваливаюсь на промерзшую землю.       - Покажи, как нужно, раз такая грамотная, - предлагаю Таньке.       - Ага, щяс, делать мне нечего, лазить где попало. Еще шею сверну…       - Дай я попробую…       Аня выскальзывает у меня из-под руки и ловко, как обезьянка, забирается на подиум. Ухватившись за фигуру, она пытается скопировать позу «девочки», но больше получается не арабеск, а пародия на Супермена, с вытянутым вперед кулачком и задранной ногой.       -Ну, Озерова хотя бы старалась, - комментирует Танька одной из любимых фразочек Нинель.       Мелкие, Валька с Андреем, тихонько хихикают, стесняясь смеяться над старшими в голос. Балеринка успокоилась, уже не дергается и не психует, умничка, взяла себя в руки. Сейчас веселится и млеет от внимания Андрюхи. Я же говорю, ребенок, маленькая еще. Просто радуется, когда ее любят и хочет, чтобы пожалели, когда ей грустно.       Помогаю Анечке слезть с пьедестала и, обняв своих девчонок, киваю младшим.       - Идемте походим, а то стоять холодно.       Проходим парк насквозь и оказываемся на какой-то торговой улице, многолюдной, с расцвеченными витринами лавками и магазинчиками. Немедленно возникает желание что-то съесть.       - Трубочку хочу. Сладкую, - решительно заявляет Анька.       - А я – медовую вафлю, - вторит ей Танька.       Моему возмущению нет предела.       - А совесть вы нигде не забыли? – интересуюсь у них. – У нас с Андрюхой завтра старт, между прочим, а вы предлагаете на вас двоих жующих сладкое любоваться?       - Мне тоже… трубочку, - поднимает руку Валя и с невинной улыбкой машет мне ладошкой.       Нет слов…       В первой же сияющей огнями кондитерской, сбросив куртки, шумно располагаемся за столиком и девчонки получают свои лакомства. Мы с Андреем ограничиваемся двумя маленькими чашечками теплого суджун-гва – чая с корицей.       Анька с наслаждением вгрызается в вафельную трубочку, цинично-медленно слизывая язычком выступившую сверху тонкую каплю карамели. Валька, насмотревшись, повторяет за ней, но умудряется испачкать нос и смешно фыркает.       Танька макает свою вафлю в пиалу с медом и переводит взгляд с меня на Андрея. Явно готовится сказать какую-нибудь гадость, зараза рыжая…       - А что, Андрюш, - начинает она таким же сладким голосом, как сочащийся в ее руке кондитерский шедевр, - Сержик уже развел тебя на деньги за завтрашнее выступление?       Андрей непонимающе вскидывает брови, а я обреченно качаю головой.       - Не слушай ее, - говорю я Андрею. – А то она тебя научит…       - А что, - вскидывается Танька, - скажешь не было никогда? Да я сама слышала…       - Во-первых, - перебиваю ее, чтобы она и правда не взболтнула лишнего, если на самом деле что-то знает, - я своих никогда не подставляю. Во-вторых, ставок на себя не делаю. И вообще я уже Семенову все свои карманные деньги проиграл…       Танька ехидно усмехается.       - Так тебе и надо, - мстительно произносит она. - Это тебе за то, что тогда на нас с Анькой бабки сделал, и не поделился…       Старая история. Сто лет назад это было. И денег-то тогда выиграл сущие копейки, и не на ней, а только на Анечке. А поди ж ты…       - Семенов твой – трепло бесхребетное, - говорю ей с сатанинской улыбкой. – Так ему лично от меня и передай.       Танька хохочет, откинувшись на спинку стула.       - Но разве нам можно делать ставки на соревнованиях? – интересуется Андрей нахмурившись.       - Нет, конечно, - пожимаю плечами я. – Их никто и не делает. Так, иногда заключаем частные пари, джентельменские соглашения. Оно тебе не надо, Андрюх, не ввязывайся.       И тут он проявляет себя с совершенно с неожиданной стороны.       - Если хочешь, - говорит он, спокойно глядя на меня, - можем поспорить на завтрашний результат.       Я удивлен. Что это? Бравада перед Валькой? Или попытка показать себя равным? Или обычная мальчишеская дурь, которая никогда ничем хорошим не заканчивается?       Валя с Анечкой шепчутся о чем-то своем, хихикая и не обращая на нас внимания. Танька с заинтересованным лицом смотрит на нас с Андреем.       Чтоб тебя…       В конце концов, я тот, кто я есть, и образцом для подражания или нянькой ни к кому не нанимался.       - Хорошо, - просто говорю я. – Вот тебе пари. Назови пять завтрашних лидеров и как они распределяться по местам. За каждого правильного я даю тебе сто долларов. За каждого неправильного – ты мне. Подходит?       Андрей задумывается, соображая. Максимальный проигрыш, в его случае, пять сотен. Деньги не бог весть какие, можно и рискнуть. И тут мне в голову приходит совсем уже провокационная идея.       - Или, – вкрадчиво говорю я, наклоняясь в его сторону, - забьемся на призовую тройку среди девчонок? За угаданную девчонку – пять сотен. За угаданное место – еще пять. А?       - Ну ты и гад, - шепчет Танька, восхищенно глядя на меня.       - Вариант беспроигрышный, - продолжаю играть в Мефистофеля я, соблазняя невинного Фауста. – Троих-то сильнейших ты знаешь. Вот они, - киваю головой на сидящих рядом девок. - Кого хочешь спроси, тебе подтвердят. Значит полторушка уже твоя. Ну а угадать места… Тут уж как фишка ляжет, да? В худшем случае останешься при своих. Так как?       - Согласен, - кивает Андрей, не сводя с меня взгляда.       - Андрюша, брось, - Таня уже без улыбки кладет руку ему на плечо. – Ты не знаешь с кем связываешься. Он никогда не проигрывает…       - Ну, неправда, - перебиваю ее я. – Женечке я его первое место проиграл.       - Все равно, - она непреклонна, - Андрей, ну правда… Пошутили и хватит.       Но меня уже захватил азарт, и я не позволяю ей его переубедить.       - Какой вариант ты выбираешь, Андрей, - безапелляционно, как само собой разумеющееся, спрашиваю я.       Он хочет ответить, но запинается. И выдает себя с головой, бросая мимолетный взгляд на занятую разговором с Анькой Валечку. Вот ведь дурачок… Если это все ради того, чтобы произвести на нее впечатление… Она того не стоит. Пока не стоит…       - Оба, - произносит наконец он.       Таня смотрит на меня со смесью негодования и азарта. Но мне уже все равно.       - Хорошо, - говорю, - тогда жду от тебя в «Телеграмм» сообщение с нашей первой пятеркой завтра не позже начала соревнований и с девчоночьей тройкой не позже утра тринадцатого. Присылаешь мне и… И, вот, Татьяне. Будешь нашим арбитром, огонек?       Танька медленно кивает.       - Буду, - произносит она, сверля меня взглядом.       И кончиком языка облизывает губы. С откровенностью, которой я сам от нее научился. Ну надо же!.. Неужто наша игра так ее завела?       Протягиваю Андрею ладонь.       - Не передумаешь?       - Нет, - он пожимает плечами. – Я же сам предложил.       И крепко сжимает мою руку своей здоровой лапой. Я киваю.       - Тогда дружеский тебе совет, - говорю. – Принимай решения не сердцем, а умом. Когда сегодня или завтра будешь распределять места, дважды подумай о своих возможностях. Потому что ставить на себя – сложнее всего. Таня права, я этого никогда не делаю, потому что могу примерно предсказать поведение и результат любого, кроме себя самого. Если у тебя с этим нет проблем…       Он качает головой.       - Тогда, как мы говорим, желаю удачи, но желаю проиграть.       С этими словами я поднимаюсь и, неопределенно махнув рукой, направляюсь в сторону ведущей вниз лестницы. Спускаюсь и оказываюсь в длинном коридоре, подсвеченном тусклыми неоновыми лампами, увешанном стилизованными под старину фотографиями и гравюрами. В дальнем конце – две двери с характерными, недвусмысленными изображениями на них, но мне туда не нужно.       Останавливаюсь посреди коридора и опираюсь спиной о стену… Знаю, что должно произойти… Жду.       Сначала слышу шаги.       Потом вижу ее… И сердце замирает от нереальности и неправильности всего происходящего.       Она грациозно подходит и становится напротив меня. Не говорит ни слова. Но в ее взгляде я вижу… Снова вижу то, что уже мелькало не один раз. Но сейчас все в отрытую, без стеснения.       - Мы не можем… - еле слышно шепчу я. – Только не здесь. И не сейчас…       - Просто смотри на меня, - произносит она в ответ.       Ее руки скользят по моей груди и плечам.       - Как тогда…       - Валюша, Валентинка, котенок…       Сам не понимаю, как мои ладони оказываются на ее талии, я наклоняюсь к ней и наши губы соприкасаются. Она обхватывает меня за шею и прижимается, не позволяя себя отпустить.       Сколько это длится, может секунду, а может быть вечность? Я не заметил.       Когда я снова могу дышать, Валя стоит передо мной, все также положив руки мне на грудь, с улыбкой разглядывая мое лицо.       - Так приятно, - шепчет она. – Это всегда так приятно, или только с тобой?       Господи, совсем же еще ребенок… Что я творю?..       Не дожидаясь моего ответа, она поднимается на носочки и, дотянувшись, снова целует меня в губы.       Затем отстраняется и делает шаг к лестнице.       - Завтра я буду смотреть на тебя, чтобы ты выиграл, - произносит Валя. – Ты ведь выиграешь, правда?       - Конечно… - уверенно киваю. - Буду катать для тебя…       Она весело хихикает и делает еще пару шагов к лестнице.       - Не иди сразу за мной, - заговорщицким шепотом говорит она. – А то они догадаются…       И прежде чем я что-то успеваю ответить, она уносится наверх.       Умываю лицо холодной водой над раковиной в туалете, и такое ощущение, что весь горю изнутри. Определенно, такого со мной еще не происходило никогда. Неужели девчонки правы, и у Вали это не просто детская привязанность и желание понравится, а что-то серьезное, совершенно ненужное и опасное для ее возраста? И почему, вместо того чтобы это все пресечь и прекратить я получаю от этого удовольствие?..       Ругая себя на чем свет, возвращаюсь к нашему столику. И застаю идиллию. Валя с Андреем о чем-то беседуют, смеясь и толкая друг друга. Анечка что-то просматривает в своем телефоне, водя пальчиком по экрану. И только Танька встречает мое возвращение пристальным взглядом прищуренных, зеленых, ведьмовских глаз.       И от взгляда этого мне ни спрятаться, ни скрыться…              И этот день настал… Наконец-то! Вот он мой старт. Мой звездный час. Мгновение, к которому я шел всю свою сознательную жизнь, сколько себя помню, через боль, травмы, недоедания, недосыпания… Через что еще? Да через все. Все мое существование последние шестнадцать лет было подчинено одной единственной цели – выиграть олимпийские игры. Эта была единственная тема, шутки на которую не понимались, не принимались и пресекались на корню, кто бы ни пробовал шутить. Потому что это вершина. Венец карьеры. Выше нет ничего. И ты либо взбираешься на эту вершину и остаешься на ней в ореоле славы навсегда, либо скатываешься к подножию непокоренного тобою олимпа сопровождаемый сочувственными и ехидными взглядами друзей и соперников.       Наш спорт не приемлет трех вещей - жалости, оправданий и вторых мест. Любой из этих факторов, упоминаемых в связи с тобой равносилен клейму. Девяносто девять процентов из нас с этим рано или поздно смиряются… И только победители остаются победителями. Как Леша Жигудин, как Торвилл и Дин, как Юдзуру Ханью...       И я просто обязан стать одним из них. Иначе, зачем все это мне? Ради чего я тут об лед убиваюсь?..       Традиционно жеребьевка, в кавычках, ставит меня в последнюю разминку. На этот раз последним. Передо мной Юдзи Сакоморо – друг мой Юзик, еще раньше Тони Чанг, перед Тони Андрей Герман, еще раньше Джузеппе Бальчиано – Буратино из Италии и самым первым на лед выйдет Женька Семенов.       Толпимся в коридоре возле раздевалок, облаченные в костюмы и в коньках. Все шестеро. Уже откатали свою короткую программу наши знакомцы Яшимо Моро, Васька Денисов и Кшиштов Джезина, при чем, после откровенной неудачи в команде, Яшка заметно подсобрался и задал хорошую планку, лихо набрав чистым прокатом девяносто девять с половиной баллов, опередив таким образом всех, кто до него катался, минимум на три балла. Это серьезная заявка, и перепрыгнуть Яшку будет довольно сложно. Но можно. И даже нужно.       У бортиков тусят тренеры. Весь состав. Наша троица и примкнувший к ним Таранов, хотя его парникам выступать еще не скоро, Афанасий Федин, Тамара Московина, Саша Жудилин – тренер танцоров. Тренеры наших соперников тоже все здесь, и тоже в расширенных составах. Все нервничают, волнуются. Это естественно... Пока стоим, я вдруг вспоминаю, как меня однажды, в каком-то интервью, спросили, кто, на мой взгляд, больше отдает сил, энергии, здоровья, короче говоря, кто сильнее вкладывается в результат, тренер, или спортсмен. И я тогда задумался. Потому что при всей очевидности моей позиции – естественно, нашли у кого спрашивать, я тут на льду с утра до ночи цепями бряцаю, а кое-кто с кофейком у бортика посиживает да на таких как я покрикивает – ответ, на самом деле не столь однозначен. Потому что, если разобраться… Тогда я ответил, что, по моему мнению, на старте больше надрывается спортсмен, а в ходе тренировочного процесса – тренер. А некоторое время спустя, болтая по-семейному, мне Нинель, как бы между прочим, призналась, что тогда в Сочи, когда сначала подлостью и закулисными махинациями в сборную не включили меня, а потом, совершенно неожиданно и трагично сорвала выступление Юля Лептицкая, она, по итогу, потеряла пять килограммов за неделю. Просто, на нервах. И тогда я с сомнением подумал, что, возможно, поторопился с ответом на заданный вопрос…       Наконец, объявляют нашу разминку и мы, по очереди, гуськом, выкатываемся на лед через калитку. Замыкаю строй. Иду последним. Прохожу под любопытными, внимательными взглядами всех собравшихся на выходе. Перед самой калиткой сдергиваю чехлы с лезвий и отдаю их дяде Ване, который ближе всех ко мне. Нинель уже заняла место у бортика, положив справа и слева от себя, на расстоянии вытянутой руки, чехлы, только что полученные ею от Андрея. Тонкий намек, что место занято и кто бы ни пытался – рядом становиться не нужно.       Ставлю правую ногу на лед, двумя руками отталкиваюсь от бортика и еду раскатываться следом за остальными пятью. У нас традиционно, шесть минут, вроде как по минуте чтобы на каждого можно было посмотреть. Ну и представляют нас по очереди.       Еду спокойно, по кругу. Перетяжки, беговые. Не мешаю тем, кто стартует раньше. Вообще, быть последним в разминке мне не нравится. Только разогрелся - и снова простаиваешь, ждешь пока выступят все остальные. Лучше уж сразу, настроился и в бой. Но, как есть.       Представляют Женьку. Трибуны оживляются, бодро аплодируют. Помнят его лихой прокат на командном этапе. Женька закладывает вираж и эффектно выполняет тройной аксель, чисто приземлив и красиво выехав из элемента. Очередной взрыв рукоплесканий. Проезжая мимо меня, он едва не задевает меня бедром – я успеваю отклониться. Ничего страшного, все нормально. Я бы удивился, если бы он чего-то такого не выкинул. Наши старые счеты…       Исполняю вращения и пропускаю представление Джузеппе. Поглядываю на Андрея.       Герман спокоен как скала. При звуках своего имени, разнесшихся по ледовому дворцу, не меняется в лице, даже тени улыбки не показывает, решительно, как партизан на амбразуру, заходит на прыжок и приземляет гладкий и чистый тройной флип. Ну, посмотрим, посмотрим. Глупо не отдавать себе отчет в том, что потенциал у него колоссальный. И Нинель сделает из него звезду, несомненно, если он не начнет лениться. Опасаюсь ли я его в данный конкретный момент? Не более, чем кого-либо еще из нашей разминки. Хотя, нет, Семенов и Буратино очевидно мне не конкуренты. Но остальные – вполне себе да…       Тони Чанг с белозубой улыбкой от уха до уха не утруждается прыжковым элементом и крутит каскад вращений со сменой ноги. Каждый раз на международных турнирах он доставляет мне неприятности, то выстреливая неожиданным набором элементов, то показывая более дорогой каскад прыжков, то просто катаясь веселее, что добавляет ему второй оценки. Пока выиграть ему у меня не получалось – как правило страдал то бедняга Щедрик, то совсем уж ни за что попадавший под раздачу Юзик. Но у Тони в организме есть такой немаловажный в нашей профессии орган, как упрямство. И я не исключаю, что когда-нибудь он своего наконец-то добьется. Но не в этот раз…        Любимец публики Юдзи Сакоморо исполняет каскад тулупов под аплодисменты поклонников и одобрительные кивки тренеров. Юзик хороший. Наш человек. Единственный, кому я готов проиграть с удовольствием. Не сейчас, естественно. Когда-нибудь, в будущем. Обскачет меня на каком-нибудь чемпионате мира или Гран При – и я радостно пожму ему руку, без всякой задней мысли. Честное слово. Только не сегодня. Не надо. Не мешай мне…       Рев трибун и гром оваций почти заглушают произнесенное диктором мое имя. И тут уже никуда не денешься. Набираю скорость, бросаю взгляд назад, чтобы наверняка никого не задеть, меняю ногу исполняю каскад тройных лутц-риттбергер. Может и слишком для разминки, но, во-первых, положение обязывает, а во-вторых, я уже чувствую бурлящий во мне адреналин приближающегося соревнования, мне уже хочется начать выдавать, выпускать накопившуюся энергию. «Плюс-старт», условно – третья оценка… Посылаю вопящему залу воздушные поцелуи, улыбаюсь, машу руками. Все-таки, никого так не встречают из мужчин-одиночников. Нужно ценить.       Пару минут катаемся в свое удовольствие, ждем. Вот-вот должна прозвучать команда уходить со льда. Женя уже стоит у бортика, внимая последним наставлениям Профессора. Вот так бы подъехать к нему сзади и пнуть под коленки… И заработать порицание, или даже штраф… Не вариант. Ладно, будет еще время…       - Skaters please leave the ice! – раскатисто несется надо льдом.       На этот раз, в калитку я заскакиваю первым…              Я никогда не смотрю на соревнованиях, как катают мои соперники. Хотя и в раздевалке, и в разминочном зале, и даже в коридорах, как правило висят огромные мониторы, на которых без звука идет прямая трансляция того, что происходит в этот момент на льду – все равно. Мне это не нужно и не интересно. Я знаю многих спортсменов, которые, напротив, напряженно всматриваются в прокаты выступающих перед ними, подсчитывают баллы и таким образом как-то себя настраивают на старт. Не мой вариант. Нинель с раннего детства учила меня, что спортивный старт – это соревнование прежде всего с самим собой, со своими слабостями, комплексами, с собственной ленью, если хотите. И не имеет значения, как выступают соперники – ты работаешь не для них, и даже не для судей. Только для себя. Выдавай максимум возможного, и пускай другие смотрят на твой результат и сравнивают. В конце концов, от того, что ты посмотришь на прокат соперника и узнаешь его баллы в твоем теле не прибавится мышц, не убавится лишнего веса и не добавится прыгучести. Ну и чисто эмоционально, нужно быть в тонусе. Не расстраиваться от слишком удачного выступления соперника, и, что еще страшнее, не расслабляться при виде его неудачи. Потому что часто моральный настрой оказывается не просто важнее физической формы, а и прямо на нее воздействует, коварно дезориентируя тебя в самый ответственный момент.       Поэтому, пока остальные пятеро не завершили свои короткие программы, я, чтобы не остыть, бегаю, прыгаю, скручиваюсь, и приседаю на прорезиненном полу просторного холла, расположенного под главными трибунами, периодически уворачиваясь от проносящихся мимо коллег, тренеров и журналистов. Последних, особо настырных, иногда приходится вежливо посылать на хутор к бабочкам, потому что не все, к сожалению, понимают, когда уместно приставать со своими вопросами, а когда нет.       Муракова замечаю раньше, чем он меня, и понимаю, что пора. Значит Юзик вышел на старт, и у меня три минуты чтобы окончательно настроиться. Подхожу к дяде Ване.       - Не остыл? – по-деловому интересуется он.       Отрицательно качаю головой.       - Все хорошо…       - Ну и хорошо, - кивает он.       Оглядывая меня с ног до головы, Мураков одергивает рукава моей рубашки, смахивает одному ему заметную пылинку и теребит пуговицу на груди.       Опускаю голову и попадаюсь как ребенок…       Дядя Ваня легонько щелкает меня по носу и довольно крякает.       - На удачу, сынок, - произносит он.       Усмехаюсь. Все нормально. Сброс излишнего напряжения. Это тоже нужно…       - Я пошел…       Прохожу по пустому коридору и, с последними тактами музыки, под которую катает Юзик, подхожу к бортику.       Артур – внимательный взгляд, вопросительный кивок. Отвечаю также, взглядом, что все нормально.       Нинель. Стоит около калитки. Разглядывает меня, как сувенир на базаре.       - Самочувствие в норме? – спокойно спрашивает она.       - Да, все хорошо, - я, наклонившись, отстегиваю чехлы и отдаю ей.       - Ну давай…       Она проводит ладонью по моему плечу. Вижу, как Юзик, откланявшись и отулыбавшись, заходит в калитку для откатавшихся, и выезжаю на лед. Не забываю достать из кармана маленькие наушники и вставить их в уши. Наушники хорошие, прилегают очень плотно, практически не пропуская звуков. Снова-таки, было дело, один внимательный журналист заметил, что я всегда так делаю и поинтересовался, какую музыку я слушаю перед выступлением, или, может быть, получаю какие-нибудь последние указания от тренеров. Ответ оказался прост до банальности и не содержал ничего сенсационного. На самом деле ничего я не слушаю в этот момент. Вообще. Наушники мне нужны как раз чтобы не слышать оценок моего соперника, которые объявляет диктор на весь стадион, вот и все. И когда, наконец я вижу, как Юдзи со своими тренерами поднимается уходить из кис-энд-край, я вынимаю наушники, подкатываюсь к бортику и кладу их в протянутую руку Нинель.       - Все помнишь, все знаешь, все умеешь?.. – произносит Нинель, держа мои ладони в своих и глядя мне прямо в глаза.       - Все-все-все, - улыбаюсь.       - Ты у меня самый лучший, да?       - Конечно…       «On the ice representing…»       Поворачиваюсь лицом к арене и чувствую, как ее руки сжимают мои плечи.       «Sergey Lanskoy!»       - Сделай их, - громко говорит она у меня над ухом и легонько толкает в спину, между лопаток.       А то! Зачем еще я тогда здесь?       И под аплодисменты, рев и свист я еду на стартовую позицию.       Катать «Песнь земли».       И побеждать…              - Мо-ло-дец! Мо-ло-дец! Се-ре-жа!       Это с трибун мне несется. Даже сквозь шквальный рев и совсем уже невообразимые звуки, слышу, как скандируют мое имя зрители. Приятно. И заслуженно. Потому что свою короткую в этом сезоне я еще так здорово не откатывал. Мне так кажется…       Проезжаю круг по арене, всем машу, всех целую, всем улыбаюсь. Заезжаю в калитку, где на меня, как на взмыленную лошадь, заботливый Мураков тут же накидывает спортивную куртку.       - Красавец, Сережка, красавец, - говорит он, радостно хлопая меня по плечам.       - Спасибо…       - Сейчас еще посмотрим, что они там нам поставят, - Нинель, как всегда, далека от сантиментов и излишней восторженности. – Идем…       В закутке кис-энд-край толпа прыгающих и веселящихся наших. Вся команда почти. Три мои красотки, естественно, тоже здесь, в первых рядах. Перед тем как усесться на диван, обнимаю девчонок и собираю урожай поцелуев.       - У Германа девяносто девять семьдесят два, - открывает мне все карты Нинель, пока мы ждем оценок, - у Сакоморо девяносто семь и пять…       Честно говоря, таких высоких результатов от соперников я не ожидал. Поэтому слегка ошарашен.       - Ну, Юзика я точно обошел, - осторожно киваю я.       - Сейчас посмотрим, - пожимает плечами Нинель. – В любом случае это пока только…       «Scores please…»       Одновременно поворачиваем головы в сторону экрана.       Что-то как-то тревожно мне стало. Вдруг. Никогда раньше такого не было. И вот опять…       «For his short program Sergey Lanskoy earns…»       Удар сердца… Пауза… Удар… Пауза…       «… one hundred and twenty one points making his season best score and finally ranked the first place»       Удар…       И чувствую, как благодатное тепло разливается по всему телу, как отпускает сведенные нервной судорогой мышцы, как развеивается туман в мыслях…       Есть! Сделано!       Хочется подпрыгнуть до потолка.       Хочется расцеловать Нинель.       Хочется… С удивлением и восторгом понимаю, что да… Хочется!.. Прямо сейчас… При чем, всех троих…       Но я позволяю себе только сдержанную улыбку. В ответ на все проявления радости, на все поцелуи и обнимашки, дружеские похлопывания и рукопожатия. Потому что мне этого мало. И только когда я ловлю на себе неприкрытый восхищенный и гордый взгляд ее бездонных карих глаз и вижу слегка приподнятые вверх уголки губ, я выскальзываю из дружеских объятий, подхожу к ней и, опустившись на одно колено, целую её тонкие, холеные руки.       - Эс квелапери шентвисаа деда (Это все для тебя, мама (груз.)), - произношу я, глядя на нее снизу вверх, и зная, что поймет меня только она.       Щеки Нинель заливаются румянцем, она сжимает мою ладонь, заставляя подняться.       - Мальчишка… Какой же ты все еще мальчишка… - произносит она, уже не сдерживая радостной улыбки…       На выходе обязательный допинг-контроль – подписываю кучу бумажек и, под надзором врача… Короче, не хочу я вспоминать подробности этой процедуры. Захотите – в интернете почитаете. Потом без вариантов в душ – я весь потный – переодеться, и что-нибудь съесть. Желательно, жаренного слона. На худой конец, подойдет и йогурт с крекерами.       Походу, узнаю, как откатали остальные.       Женька Семенов откровенно слил. Чуть не упал с четверного сальхофа, что-то там намудрил в каскаде – у него стоял лутц-тулуп, а он зачем-то начал цеплять туда риттбергер. В результате что-то получилось, но очень коряво и гои вышли невысокие. Короче, шестое место после короткой. Ну, такое себе. Особенно после его блестящего проката на командном турнире. Зато из-за этого на пятое место, сам не помня себя от радости, прорвался итальянец Буратино, достигнув никем не ожидавшихся от него высот. Тони Чанг прокатился почти вровень с Юзиком, отстав от него на несколько сотых. А вот кто реально удивил, так это Андрей, обошедший Юзика почти на три балла. Реальная заявка на успех. И меня напугал до полусмерти… Хорошо, что я не знал его результата до своего выступления, точно бы разнервничался…       До телефона мне удается добраться только спустя три четверти часа, пока со всеми переобнимался и наговорился. Поздравления – спасибо – на потом. Интересно мне только одно сообщение. Если оно вообще есть…       Есть.       По времени, смотрю – за полчаса до начала соревнований. Успел, паршивец…       Андрей немногословен. Мы и правда очень разные. Я бы не преминул ввернуть какую-нибудь остроту. А тут все четко, по-деловому.       «Как договаривались. 1-Ланской, 2-Сакоморо, 3-Герман, 4-Чанг, 5-Семенов»       Двоих Андрюха таки угадал. Меня и Чанга. Ну, молодец. Себя недооценил только. Сам виноват. Я же ему говорил, на себя ставить сложнее всего. Получается у нас что? Из пяти два попал, три мимо…       «Как договаривались, - пишу ему, - с тебя сто долларов».       Может на будущее будет ему наука, как в серьезные игры со взрослыми играть. Права была Танька, я очень редко проигрываю…       Засовываю телефон обратно в рюкзак и мельком оглядываю себя в зеркале. Сойдет. Усталый, конечно, помятый со впалыми щеками и темными кругами под глазами, но меня будут рады видеть и таким. Обязательно наделают кучу фотографий и видео, которые потом разлетятся по спортивным сайтам и различным частным блогам. Да ради бога, мне не жалко. Это Нинель требует от нас на тренировках всегда присутствовать в идеальном внешнем виде, чтобы все чистенькое, с иголочки, ничего нигде не висело и не болталось, глаза горели, плечи выпрямлены, а для девчонок еще и с прическами и макияжем. Но тренировка у нас когда? Правильно, вечером. Так что сейчас можно и сгорбившись, и в мешковатой куртке, и в стертых кроссовках. Главное, до гостиницы доползти.       И завалиться хоть часок поспать…              - Так, Ланской, я не поняла, - Нинель оглядывает меня с ног до головы критическим взглядом, - это у тебя головокружение от успехов, или ты досрочно закончил соревнования?       Утреннюю ласковость и обаяние с нее как ветром сдуло, и она снова суровая, сосредоточенная и колючая. И я сполна это ощущаю на себе, получая в хвост и в гриву за ошибки на раскатке.       - Что это там за повороты медвежьи такие? – чихвостит меня она. - Мешок с цементом возишь на себе, что ли? Спину выпрямил, колени согнул и пошел, а не наоборот… Вращения черти-какие, ну в самом деле, сговорились вы что ли… Нашли время, когда расслабляться. Всех касается, вас, красавицы, тоже…       Анька, Танька и Валька с кислыми минами мнутся рядом у бортика, ожидая каждая свою порцию добрых слов. Но Нинель еще не закончила со мной.       - Дальше пошли, - она щелкает на клавиатуре компьютера. - Что это были за подергивания на выездах, я не поняла? Руки где должны быть? Или тебе, как маленькому, нужно аршин в рукава запихнуть? Будешь пугалом кататься… Безобразие, короче говоря. Если ты мне сейчас такую же произвольную покажешь, то что мне с тобой прикажешь делать?       Нинель раздраженно поводит плечами.       - Соберись, пожалуйста, и сделай свою работу как следует. Мне не интересно за тобой сопли подтирать и штаны тебе поддергивать. Ясно или нет?       Разворачиваюсь и спокойно отъезжаю от бортика. Ясно, чего уж… Куда уж яснее. Я сам все понимаю, где ошибся, где налажал… Сейчас будем исправлять. Задница, вот только от профилактической клизмы отойдет…       - Герман, я тебя вообще не узнаю, - переключается на новую жертву Нинель. – За старое взялся? Молодость вспомнил? Я тебе сколько раз говорить должна, чтобы ты лед руками не трогал, он не для этого здесь. Может еще и палки лыжные возьмешь, чтобы не падать?..       Чувствую себя как дома, в «Зеркальном». Все такое родное, знакомое, все друг друга любят… Только надписи вокруг непонятными крючками и кружочками.       Подъезжаю к Муракову с Артуром, стоящим немного поодаль. На ухмыляющихся лицах ни капли сочувствия.       - Ну что, Сереж, получил заряд бодрости? - веселится Мураков.       Смотрю на него с тоской. Со вздохом киваю.       - Ничего, ничего, - машет рукой Артур. – В страданиях закаляется дух.       - Это правда, - соглашается дядя Ваня. – Ладно, лирику в сторону, смотри сюда…       Заканчиваю раскатку под чутким руководством Муракова и Артура Марковича. По дороге к нам присоединяется Андрей, тоже огребший люлей за все хорошее. Вроде бы подсобрались и я, и он. Дело пошло на лад и ошибок стало меньше. Все-таки пендель животворящий в исполнении нашего главного тренера творит чудеса, как ты не крути...       - Расслабились, ребята, - подводит итог Артур, - а зря. Рано еще. Обрадовались высоким баллам после первого проката, и тут бац, - он хлопает кулаком по ладони. – Эффект Лептицкой. Результат, если вовремя не принять меры может быть очень неожиданным. И прямо противоположным желаемому.       - Все верно, - Мураков согласно кивает и внимательно смотрит на нас с Андреем. - Нинель Вахтанговна, - повышает голос он, поворачиваясь в сторону нашей строгой, но справедливой метрессы, - я думаю, что мальчики готовы.       Но то ли сказалась усталость, то ли настроение у меня было уже не то - все равно, целиковый прокат произвольной у меня в тот день откровенно не получился. Слава богу, обошлось без падений, но четверной сальхоф получился тройным, а риттбергер в каскаде вообще превратился в бабочку. И вроде бы все остальное нормально, но как-то осадочек остался. И Нинель, не скрывая досады, отдала мне лист с оценками, не сулящими мне ничего хорошего.       - Я согласна принять это сегодня как следствие усталости, Ланской, - сказала она в качестве напутствия мне по дороге в раздевалку. – Но завтра этого повторится не должно. Иди. Расстроил ты меня сегодня очень.       С горящими щеками и ушами плетусь в раздевалку. Радости от утреннего моего триумфа как не бывало – все смазала неудачная вечерняя тренировка. И снова это ощущение какого-то липкого, тягучего бессилия, как будто я попал в болото, и меня медленно засасывает вглубь.       Тфу ты, ну что за напасть. И снова так не вовремя...              Она приходит, когда уже почти стемнело.       Мы с Семеновым валяемся на своих кроватях, уткнувшись каждый в свой телефон, оба, не испытывая желания к общению. Поэтому робкий, едва слышный стук в дверь мы вдвоем воспринимаем как избавление. Поднимаемся оба, но первым к двери успевает Женька. И его разочарование видно даже со спины.       - Женя, можно тебя выгнать?       Аня решительно проскальзывает мимо него внутрь и останавливается посреди комнаты. Прекрасная в своей решимости и безуспешно подавляемом смущении.       - Да-да, - бормочет Женька, подскакивая к своей койке, кое-как одергивая одеяло, и сгребая руками телефон, планшет и кофту.       - Жень...       - Что?       Аня берет его за руку и вкладывает в ладонь карточку-ключ.       - Я же не последняя стерва, - нервно улыбается она. – Утром вернешь...       Женька остолбеневает.       - Но...       - Иди, Семенов, ты нам мешаешь, - уже совсем потеряв терпение рычит на него Анька.       Женька пулей выскакивает за дверь, с грохотом захлопывая ее за собой.       Несколько мгновений стоим рядом, смотрим друг на друга, после чего быстро и молча начинаем стаскивать друг с друга одежду.       - Подожди... Вот здесь расстегни...       - Сейчас...       - Не тяни... Порвешь...       - Плевать... Покажи...       - Смотри...       - Иди ко мне...       - Ох-х, мамочки... Люби меня...       - Можно тебя в...       - Можно куда хочешь, только люби...       В первом, неудержимом порыве я подхватываю Анечку за упругую попку, усаживаю на стол, сметая с него на пол всякую мелочь, и проникаю в нее всем своим истосковавшимся и изголодавшимся желанием. Она обнимает меня, и мы губами жадно впиваемся друг в друга. Чувствую, как ее острые когти раздирают до крови мою спину и замираю, растягивая удовольствие и не позволяя себе достигнуть кульминации раньше, чем она. Нас хватает на два вздоха и четыре, в унисон, удара наших сердец. Одновременно с дрожью во всем ее теле и сорвавшимся с ее губ стоном, прекращаю сдерживать то, что сдержать я не в силах. Миг экстаза длинною в сотни жизней, и с обессиленным восторгом мы замираем в объятиях друг друга, не имея сил ни говорить, ни дышать.       - Я люблю тебя, - с трудом переводя дыхание, срывающимся шепотом говорю ей я.       - Я люблю тебя, - эхом, на выдохе повторяет за мной она.       И мир закручивается вокруг нас причудливым калейдоскопом…              И снова луна… Мягким светом проникает в незашторенное окно, нарушая наше уединение. В неверном голубоватом сиянии на стенах тени рисуют замысловатые силуэты, похожие на футуристические замки и каких-то фантастических животных – шестиногих слонов, ящериц с раздвоенными хвостами и бог знает на что еще. На что только хватает фантазии возбужденному эмоциями разуму.       Обнимаю Анечку крепче, прижимаю спиной к себе и зарываюсь лицом в ее ароматные, мягкие волосы. Чувствую, как под моими руками снова набухают желанием ее сосочки.       - Прости… - шепчу ей.       - За что, мой хороший? – удивляется она.       - Я так… бесцеремонно на тебя набросился… Соскучился… Давно не было…       Аня тихо смеется, поглаживая меня по руке.       - Иногда можно и без… церемоний, - мурлычет она. - Мне даже понравилось…       - Повторим? – с готовностью подбираюсь я.       - Обязательно, - она соблазнительно поводит бедрами, - только чуть позже. Мне нужно отдышаться…       Целую ее в шейку, спускаюсь губами ниже, к плечу, и чувствую, как желание снова начинает переполнять меня всего. Она еле слышно стонет, закусывая нижнюю губу. Сжимаю в ладони ее маленькую круглую сисечку, медленно спускаюсь ниже, к упругому животу и глажу стройное бедро.       - И правда, соскучился, - шепчет Аня, пристраиваясь ко мне поудобнее.       Повинуясь моим движением, она приподнимает ножку, пропуская меня к себе.       В этот раз я веду себя сдержанней, и дожидаюсь ее полного удовольствия, лишь затем позволяя расслабиться и себе…       Провожу рукой по ее горячей, влажной коже.       Анечка учащенно дышит, вздрагивая от моих прикосновений.       - Так… хорошо, - произносит она с придыханием. – Как же… с тобой… хорошо…       У меня мороз по коже от ее слов. Невольно вспоминается малая Валька и наши с ней поцелуйчики… Ее безумный, влекущий взгляд… И такие же слова, которые она мне сказала…       Гоню прочь бесстыдные воспоминания. Обнимать одну, думая о другой – свинство первостатейное. Уж лучше втроем. Так, как минимум, честнее…       Анечка, как будто ловит мою последнюю мысль, и, сладко потягиваясь, переворачивается на спину.       - А я звала Таньку с собой к тебе… - произносит она, водя пальчиком по моей груди. – Если тебе интересно…       - Не интересно…       - Но она не захотела, - продолжает она, словно не слыша. – Вернее, сказала, что пойдет, но только сама. Если я останусь…       - Аня, пожалуйста…       - Как тогда, в Париже…       У меня перехватывает дыхание. Смотрю на нее, в ее огромные глаза, блестящие серебром в лунном свете. И вижу в них совсем не то, что ожидал…       - Удивлен, Серенький? – она приподнимает бровь, улыбается и, потянувшись, закидывает руки за голову. – Я тоже тогда удивилась. Думала ты устоишь перед ее… напором. Но ты не смог…       - Аня, я…       - Когда Танька тогда вернулась… Я сразу же поняла, что она получила от тебя то, что хотела. И меня тогда такая злость взяла… - она смотрит в потолок и говорит, словно ей все равно слушаю я ее или нет, как будто сама с собой. – А потом… Потом ты разбился… И я…       Она снова переводит взгляд на меня. Но теперь без улыбки. И с пронзительной грустью.       - Когда я представила себе, - произносит она, беря мою ладонь в свою, - что тебя вдруг может не быть в моей жизни, что ты можешь больше не встать с больничной койки, или не вспомнить меня… Или… Просто уйдешь… К другой…       Привлекаю ее к себе и, закрыв глаза, прячу лицо в ее волосах. И чувствую себя такой редкостной скотиной, что выть хочется.       Она отстраняется, уперев руку мне в грудь.       - Может я дура безмозглая, глупости несу, - шепчет она, - но просто знай… Я не выдержу, если ты меня бросишь.       Я пытаюсь что-то сказать, но она прижимает палец к моим губам.       - Молчи, - произносит она. – Я все знаю. И про Таньку, и про Катю… И то, что малая наша в тебя влюблена тоже вижу… Но они все просвистят мимо и исчезнут. А я останусь. И тебе решать, останусь я рядом с тобой или… без тебя…       «Я все решил! Я наконец-то все решил! Мне нужна только ты! Я ненавижу их всех! Я хочу быть только с тобой!»       Кричу ей беззвучно, одними глазами. И она все понимает. И мне достаточно сказать только последнюю фразу, в которой лишь надежда, горечь и раскаяние.       - Я такой дурак, Аннушка… - шепчу, глядя ей в глаза. - Прости меня…       Она привстает, обнимает меня за шею, на миг прижавшись, быстро целует в губы и, скользя ладонями по моему телу, ложится обратно.       - Давай спать, Серенький, - говорит она, подтягивая одеяло к груди. – А то скоро утро, Семенов припрется, а мы, как нашкодившие дети…       Я ложусь рядом с ней. И не смыкаю глаз до самого рассвета.       Вдыхаю аромат ее кожи, любуюсь линиями ее лица и проклинаю собственную глупость…              - Сергей!..       - Да?       Он ловит меня за рукав куртки на выходе из раздевалки, перед утренней тренировкой.       - Мой проигрыш… - Андрей протягивает мне зажатую двумя пальцами стодолларовую купюру. – Хотел отдать вчера вечером, но Таня сказала, что ты уже отдыхаешь…       Усмехаюсь, забираю деньги и сую в карман штанов.       - С почином вас, Андрей Ильназович, - шутовски раскланиваюсь я. – Ну так как, сбил оскому? Или душа жаждет продолжения?       - Душа жаждет отыграться, - ничуть не обидевшись улыбается Андрей.       - Ой Андрюха, вздыхаю я, - не за то батька бил, что играл, а за то, что отыгрывался. Слышал такую поговорку?       - Слышал, - пожимает плечами Андрей. – Только, у меня нет отца… Так наш договор в силе?       Смотрю на него склонив голову. И, против всякого желания, киваю.       - Жду твой прогноз не позже старта произвольной у девчонок, - бросаю ему сухо и, отвернувшись, иду в сторону арены.              Ситуация с Валькиной допинг-пробой развивается скверно, но предсказуемо. Как и предполагала Нинель, апелляция адвокатов на решение РУСАДА об отстранении Вали от соревнований, была удовлетворена, и балеринке официально разрешили продолжать кататься на олимпиаде. То есть в индивидуальном зачете она сто процентов выступит. Даже, не смотря на то, что подлые старперы из АйЭсЮ и циничные негодяи из МОК тут же поспешили сделать ход конем и подали в Спортивный арбитражный суд уже на РУСАДА с требованием дисквалифицировать Валентину, задуманное им не удалось. САС оперативно прислал своих представителей в Пусан, те за полдня опросили всех причастных, включая Нинель и Вальку, пообедали, заперлись в выделенной им коморке и меньше часа спустя выкатили решение, согласно которому из-за нарушения сроков предоставления результатов тестовых проб и принимая во внимание то, что Валька – несовершеннолетняя, оснований отстранять ее от участия в олимпиаде они не видят, а окончательное разбирательство решили провести после завершения игр.       Скрипя зубами, МОКовцы возобновили отобранную было у Вальки аккредитацию. Но злобу затаили, это очевидно. Во всяком случае, о награждении победителей командных соревнований речи уже не шло – результаты, хоть и были официально зафиксированы, но медали им выдавать никто не собирался. Такие дела.       Меня, честно говоря, в этом всем занимал чисто академический вопрос, а был ли на самом деле допинг? Поскольку подобный фокус уже грозились провернуть со мной, очевидным было, что пробы могут быть подсунуты любые, и к истине заявления чиновников из АйЭсЮ имеют отношения с ровной вероятностью пятьдесят на пятьдесят.       Правду же знал только наш врач. И еще Нинель. Но, если у матери я мог бы как-нибудь, при случае, поинтересоваться ответом на эту загадку - дома, вечером, под бокал красного вина - то мысль спрашивать такое у главного тренера команды, да еще и в разгар соревнований, у меня даже близко не возникала. Кто хочет, чтобы его грубо обругали и далеко послали? Правильно, никто.       На тренировку пришла практически вся сборная, кроме танцоров. Трое нас. Трое девчонок. Две пары. На все про все у нас час, поэтому никто резину не тянет, все сосредоточены и собраны. Ну а раз завтра катаем старты мы с Андреем и Женькой, то и приоритет у нас же.       У Андрея сильная программа. Три четверных прыжка, два акселя - в каскаде и соло. В общем, перебить его я могу только четырьмя квадами и безошибочным прокатом. Если малой сам не поможет мне и не налажает где-нибудь…Напряженненько, ничего не скажешь…       По поводу пятого квада Нинель, после долгих раздумий, все-таки сказала «нет».       - Седьмой элемент, Ланской. А после него еще и каскад тулупов, где четверной просто необходим. Ты не вытянешь физически. Это никто не вытянет. К тому же, чисто у тебя так ни разу и не получилось…       - Да наплевать, - пробую убедить ее я, - по очкам же все равно добираю…       - Ну… Да, - с сомнением качает головой она. – Но что потом? Допрыгаешься до стрессового перелома какого-нибудь, вылетишь снова на полгода. Жизнь же на олимпиаде не заканчивается, а у нас на тебя планы…       - Заканчивается, - упрямо ворчу я. – Мне нужно золото.       - Ладно, давай доживем…       К сожалению, она права. У меня так ни разу и не получился стабильно чистый прокат с пятью квадами. Тут крыть нечем. И если по технике я однозначно набираю хорошие баллы, то с ошибками, степ-аутами и, не дай бог, падениями, оценка за компоненты будет недостаточная. Тут можно и не угадать…       Меня выпускают катать после Андрея, перед Семеновым. По сравнению со вчерашним, настроение у меня на много лучше и чувствую я себя готовым на все. Поэтому, выбрасываю из головы все ненужное и сосредотачиваюсь на прокате.       А ненужного много…       Засыпаю я, только под утро и, понятное дело, меня будит щелчок дверного замка и крадущиеся шаги Женьки, на цыпочках пробирающегося в комнату…       Как ни старается он не шуметь, у него не получается. Задев стул, он шумно облокачивается о стену, разбудив уже и Анечку тоже.       - У-у-у, Семенов, - стонет она, протирая глаза и подтягивая одеяло к шее, - кто ж тебя учил врываться без стука?..       - Ничего, что это и моя комната тоже, - взбрыкивает было Женька.       Смотрю на него зверем, и он, проглотив возмущение, подхватывает свой рюкзак и, демонстративно медленно, выходит в коридор.       Переглядываемся с Анькой. Краснеем. Смеемся. Целуемся. Ну и все такое тоже…       Наконец, час спустя, мокрые после душа, оставшиеся без завтрака, разбегаемся. Я – на тренировку, Анечка к себе, переодеваться.       А на мне, все равно, даже не смотря на шампунь и лосьон, ее запах, и воспоминания, от которых все внутри сжимается. И совесть мучает…       Первые три элемента выполняю с легкостью, можно сказать, играючи. Триксель, каскад с заглавным четверным лутцем, четверной флип. И на несколько секунд можно перевести дух, проходя первую дорожку. Как назло, в этот же миг боковым зрением ловлю у бортика рыжую головку с аккуратно упакованной в гульку огненной гривой. Танька...       Мы сталкиваемся буквально в дверях, в конце коридора, перед выходом на лед. Изумрудный взгляд, задорная улыбка... Которая мгновенно превращается в ехидную, едва она видит меня.       - Привет...       - Ах, Ланской, - с деланной жеманностью произносит она, - как прошла ночь?       - Хотел спросить тебя о том же, - тут же настраиваюсь на ее волну я.       - Довольна ли наша Анечка вашими талантами? - продолжает издеваться лиса. – Не переусердствовали ли?       Вроде бы шутка, и как бы все свои, слава богу, роднее некуда... Но ее слова ощущаются как беспощадная пощечина. Смотрю на Таньку с укоризной и удивлением.       Понимая, что перегнула, рыжая краснеет и сбавляет тон.       - Беги, Сержик, к Вахавне, а то она о вас двоих уже спрашивала, - говорит она со вздохом. – А я пойду Анечку из нирваны доставать...       И, повернувшись ко мне спиной, она почти бегом скрывается за поворотом...       Тройной сальхоф. Проще простого. За ним четверной лутц и двойной аксель. Чередую ультра-си с базовыми элементами, чтобы не выдохнуться досрочно. Но чувствую, что предательская усталость уже подкрадывается со всех сторон. А еще не все…       Хореографическая дорожка…       И перед глазами Валентина…       Едва я выезжаю на лед, как балеринка догоняет меня и, нарезав вокруг перетяжками, останавливается передо мной и закручивается в медленном волчке. Так, чтобы я мог рассмотреть ее всю…       - Я тебе нравлюсь, скажи, нравлюсь? – шепчет она, просовывая свои ладони в мои и заглядывая мне в глаза.       От нее не отвести глаз. Она восхитительно прекрасна. Но меня коробит от ее детской непосредственности и совершенно недетского взгляда.       - Ты же знаешь, что да, - честно отвечаю я.       И наивно сам себя убеждаю, что ей этого достаточно.       Она подскакивает на зубцы – с ее балетным прошлым такой трюк она проделывает с легкостью – и целует меня в щеку. После чего, звонко смеясь, укатывается прочь также быстро, как возникла. А я на себе ловлю, не сулящий мне ничего хорошего, взгляд Ниель…        И вот момент истины. По первоначальной задумке здесь бы быть четверному сальхофу. И тогда со следующим за ним каскадом тулупов четыре-три квадов получилось бы ровно пять. Но я уже устал. И понимаю, что даже выполнив четверной сейчас, с большой долей вероятности завалю каскад, и останусь без элемента. Ну или четыре-три у меня превратится в три-два, сожрав все бонусы за четверной… Куда ни кинь…       Вместо сальхофа приземляю тройной риттбергер. Дальше, уверенно заезжаю на тулупы и делаю-таки четверной, а за ним тройной прыжок.       Завершаю программу вращениями, красивым финалом и лучезарной улыбкой в сторону судейских мест. На самом деле, дышу как паровой молот, сердце колотится как ненормальное, а коленки трясутся, словно в эпилептическом припадке. На честном слове подъезжаю к калитке, перешагиваю и просовываю руки в рукава любезно поданной Артуром куртки. В реальности - просто приваливаюсь к нему, чуть не упав.       - Ух ты, молодец какой, - тут же просекает ситуацию Клей, крепко подхватывая меня за плечи. – Отлично связочки там проработал, Сереж, и так чоктао и твизлы вот здесь у тебя легли, ну, я доволен, да…       Вижу его как в тумане, но улыбаюсь, киваю.       - Артур Маркович, посади его на скамейку, - не позволяет себя обмануть Нинель. – И попить ему дайте…       Прихожу в себя достаточно быстро. Пять минут, и мир перестает вращаться каруселью. Даже тремор в ногах успокаивается. Но на душе больно и гадко.       - Ненавижу эту программу, - шепчу себе под нос, закрыв глаза. – Терпеть не могу… Не хочу больше ее катать…       - Все слышали? - раздается возле моего уха голос Нинель.       От неожиданности аж подпрыгиваю и озираюсь вокруг. Справа она, слева он. Мураков на корточках передо мной.       - Артур Маркович, - продолжает Нинель, - нам нужна новая программа к чемпионату мира…       Клей обводит нас обалдевшим взглядом.       - С ума сошли? – сварливо интересуется он – Где я вам ее возьму?       Понимаю, что натворил делов…       - Э-э-э… - мямлю. – Я как бы…       - Ты, как бы, - перебивает меня Нинель, - можешь двадцать минут отдохнуть, а потом все тоже самое, как бы, еще раз, да? Я ничего не упустила?       - Могу через десять минут… - хорохорюсь я.       - Не надо, - Нинель поднимается и прячет руки в карманах пальто. – Двадцать минут, я сказала.       Она опускает голову и, не глядя ни на кого, уходит в сторону выхода. Артур, тут же подхватившись, спешит за ней, явно озадаченный полученным указанием.       Мураков протягивает лапу и хлопает меня по бедру.       - Что-то ты сынок… Не радуешь, - произносит он, печально заглядывая мне в глаза.       - Простите, дядя Ваня, - бодро говорю я, - минутная слабость. Больше не повторится.       Он качает головой, явно не ободренный моими словами. И тоже уходит, насупившись и скривив рот.       А я остаюсь сидеть. Смотрю как катается Женька, как после него проезжают две наши пары…       И впервые в жизни меня вдруг посещает ну совершенно несвоевременная мысль о том, что может быть вот этого вот всего с меня уже как бы и хватит…              Где же ты? Поговори со мой. Мне так нужна твоя поддержка. Именно сейчас...       Я отсылаю ей смайлик и маленькое пульсирующее сердечко.       Но экран телефона остается пуст.       Сообщение доставлено, но не просмотрено.       Ответа нет...       - О чем грустишь, Серега?       Леша Жигудин возникает передо мной как черт из табакерки. Невольно вздрагиваю от неожиданности.       - Фу ты, напугал...       - Прости. Просто увидел, что ты сидишь один, дай, думаю, воспользуюсь столь редким случаем...       Леша вальяжно усаживается в кресле напротив и скрещивает руки на животе. Ну, прям, заправский психолог.       Мы сидим в лонже на первом этаже нашего отеля, и, кроме бармена у стойки, вокруг ни души. После вечерней тренировки народ разошелся отдыхать, а я, перед ужином, решил немного побыть в тишине и одиночестве. Поразмыслить кое о чем...       Посреди зала сооружен большой искусственный фонтан с золотыми рыбками – аляповатое и безвкусное творение – но его журчание действует успокаивающе и настраивает на минорный лад.       Леху я видеть рад. При всех его понтах и непомерном самомнении, он хороший человек, и хороший друг. И мне все еще стыдно за то, что я сорвался на него тогда в Стокгольме...       - Я не грущу, - усмехаюсь я. – Так, задумался.       Леша смотрит на меня внимательно, склонив голову набок.       - Я видел тебя сегодня, - произносит он отчетливо. – Утром и сейчас.       Понимаю, о чем он. Киваю. Вопросительно поднимаю бровь.       - И что?       - Хочешь добрый совет? – спрашивает он.       - Не хочу.       - А я все равно скажу, - ничуть не смущается он.       - Кто бы сомневался…       - Фигню ты задумал, Валет, - серьезно говорит Леша. – Дурацкую глупость. Вообще не представляю, как Нинель Вахтанговна тебе до сих пор не запретила об этом даже думать…       Пожимаю плечами. Без раздражения. Устало.       - Запретила, - говорю. – Но я думаю.       Леша поджимает губы и смотрит на меня, как строгий папочка на нерадивого отпрыска.       - И что ты этим хочешь доказать? – интересуется он. - А главное кому? Что ты лучше всех парней – так это и так все знают. Что ты лучше Шаховой? Так это бред, вы разные, а она, к тому же, еще и моложе…       - Мне нужна победа, Леша, - перебиваю его я. – Пятью квадами, как ты их назвал, дурацкой глупостью, я себе эту победу гарантирую.       - Ты убьешься на сальхофе и сорвешь последний каскад, это же очевидно, - он качает головой. – И с чего ты взял, что не сможешь победить с тем, что катал утром и сейчас? Контент-то шикарный…       - Если Герман постарается… - начинаю я.       Леша отмахивается от меня двумя руками.       - Ваш Герман еще из памперсов не вырос, куда ему…       - Ты видел его оценки за короткую?       - Ну и что? Во-первых, у тебя все равно больше, а во-вторых, - он разводит руками, - ты можешь сказать, что сам откатался идеально?       Я запинаюсь, уже собравшись ему возразить. Но он прав. Всегда есть, к чему придраться, и что улучшить.       - Вот видишь… - Леша тычет в меня указательным пальцем и продолжает уговаривать. – Человек, Серега, животное ограниченное. Своими желаниями, своим воспитанием. А особенно, своими физическими способностями. Если спортсмен объективно не готов достичь того или иного результата, он не может себе ставить такую цель. Потому что цели для того и ставятся, чтобы быть достигнутыми… Это как пятерной прыжок…       - Все ограничения, Леша, у нас в голове, - не соглашаюсь я. – Нас так учили…       - Красивые слова, не более того.       Жигудин раздраженно машет ладонью и отворачивается к окну. Внезапно вспомнившая о зиме природа, как по заказу, целенаправленно заваливает нас снегом, который холмиками и сугробами искрится в лунном свете. При этом, зрелище из окна открывается весьма симпатичное.       - Я понимаю, что тебе хочется, - говорит Леша. – И у тебя даже получается. Иногда. Но посмотри на свою Таньку. Она планомерно и настойчиво прет к этой своей цели уже не первый сезон. Готовится, откладывает в копилку, и в нужный момент просто подсоберет все, что накопила и сделает. Гарантированно сделает. А у тебя, ты извини конечно, это просто хайп и безграничный твой талант. Может вывезет. Даже наверняка. А если нет?       Я глубоко вздыхаю. И молчу. Потому что сказать нечего.       - Обидно будет, - добивает меня Жигудин, - если после всего того, что в тебя вложено, после всех потраченных сил ты тупо сольешься… А так и будет. Если у тебя снова не получится. Скажешь я неправ?       Крыть нечем. Он прав…       Упрямо молчу, с тоской разглядывая угол стола. Но Леша не был бы тем, кто он есть, если бы не умел читать по глазам.       - Ладно, Валет, - усмехается он, выбираясь из своего кресла. - Пойду я спать. И тебе того же желаю. Отдохни, глупости из головы выкинь, и завтра, бодрый и веселый приезжай за своим золотом. Мне тебя комментировать, так что не напорти мне там, понял?       Он легонько толкает меня кулаком в плечо и, насвистывая, уходит, в ореоле парфюма и чувства собственного величия. Что ж… Имеет право. Свое олимпийское золото он уже завоевал.       Собираюсь уходить, и чувствую, как вибрирует мой телефон. Смотрю на экран.       «Прости, ходила с бабушкой посмотреть, как там лошади. Тебе от нее привет.»       Катя… Катюня… Котик мой далекий. Скажи, что мне делать…       «Я скучаю, - пишу ей. – Сыграй со мной в игру.»       «Эротическую? - тут же уточняет она, приправив свой вопрос подмигивающим смайликом.»       «Почти, - смайлик с высунутым язычком. - Скажи мне да или нет.»       Она прочитывает, но отвечает не сразу.       «Так не честно! Я не знаю, о чем ты…»       «Просто «да» или «нет». Ничего сложного.»       Я вижу, как появляется сообщение «Котик пишет…» И выключаю телефон. Чувствую вибрацию – Катя ответила. Но это уже не имеет значения. Я только что принял решение. И оно мое. Не важно, кто и что об этом думает. Все это мы будем обсуждать и анализировать уже завтра, после старта.       Решительно поднимаюсь и, собрав свои вещи, иду в сторону выхода. Через холл, на лифт, в номер и спать.       Потому что проспать завтрашний день я не имею права…              - Mr. Herman on the ice, mr. Lanskoy to be ready.       Снова, как всегда, вздрагиваю при звуке моей фамилии, произнесенной с иностранным акцентом. Наверное, это со мной уже навсегда. Никогда не привыкну…       Стою в коридоре, перед выходом на арену – упругий, резиновый пол, светлые стены, фоновый свет. Через каждые десять метров огромные плазменные экраны под потолком, демонстрирующие прямую трансляцию того, что происходит на льду. Не смотрю. Не интересно…       Поправляю костюм. На мне трико, повторяющее костюм Фредди Меркюри – имитация желтого пиджака, светлые спортивные брюки – на бежевых ботинках коньков аккуратно и старательно приклеены черные полоски, должные придать им вид кроссовок фирмы «Адидас», в которых он часто выступал… Я не застал этого артиста, он умер задолго до моего рождения, но его музыка меня всегда вдохновляет. Не зря я второй сезон подряд прошу ставить мне программу на композицию Куин…       Несколько раз подпрыгиваю, делаю десяток наклонов и приседаний. Так, без всякой цели. Чтобы кровь не застаивалась. В конце концов все тренировки и разминки я сегодня уже отработал на максимум.       Понимаю, что пора. Естественно, меня позовут, пригласят и никоим образом не позволят опоздать на старт. Но мои внутренние часы работают безошибочно. Ставлю ногу на ступеньку… И выхожу к бортику ровно в тот самый момент, когда Андрей заканчивает свой прокат.       Она стоит одна. Опустив голову и глядя себе под ноги. Вокруг нее пустота и тишина. Словно вакуумный пузырь, и она в нем, как сферический конь…       Мураков с Артуром, естественно, побежали встречать Андрея к другим воротам, откуда всех откатавших водят в кис-энд-край за оценками и поздравлениями. Поэтому нам никто не может помешать…       Протягиваю ей свои чехлы и, как бы невзначай, касаюсь ее руки. Ее кожа холодная как лед…       Ловлю взгляд ее прекрасных глаз и задерживаюсь в них на лишнее мгновение.       «Как ты, мой хороший?»       - Так, ну что, готов?       «Мне очень страшно, мамочка… Мне так тебя не хватает… Забери меня отсюда… Поехали домой!..»       - Конечно.       Она оглядывает меня с ног до головы. Протягивает мне коробочку с наушниками.       - Может быть хочешь?.. – начинает она.       Отрицательно качаю головой. Мне это не нужно. Все равно, выше собственной головы я не прыгну. А все, что умею – сделаю и так.       Вставляю эйрподы в уши, ставлю ногу на лед и энергично выкатываюсь вдоль бортика.       Решение катать программу с четырьмя квадами я принял вчера вечером. О чем и написал Нинель, получив в ответ лаконичное «ок». Все-таки синица в руке… Если все пройдет гладко и по плану, то мне должно хватить баллов обойти Андрея. Если только он не придумает что-то экстраординарное. Но в этом случае меня предупредят. Обязательно предупредят…       Нарезаю круги беговыми. Кручу тройки. Имитирую заход на прыжок. Жду…       Мог ли Герман подложить мне какую-нибудь свинью? Сам прыгнуть пять квадов? Исключено! Он к такому не готов, и на такой риск сознательно никогда не пойдет. Четыре? Четыре – может. Я видел, как он откатывал версию произвольной с четырьмя прыжками в четыре оборота. Но ни разу у него не получалось чисто – всегда с ошибками. В принципе, по очкам я всегда могу понять, как он проехал, достаточно просто поднять голову и посмотреть на табло…       Смотрю вниз, на лед. Еду параллельно бортику.       Нет. Это не мой вариант. Так будет только хуже. Если мне стоит о чем-то волноваться, Нинель мне скажет. Я же не ребенок, чтобы самодеятельностью на льду заниматься…       Наконец, Андрей и Мураков с Артуром поднимаются с дивана и гуськом покидают кис-энд-край. Все. Настало мое время…       Подкатываюсь к ожидающей меня Нинель, вынимаю наушники и протягиваю ей. Она спокойна. По ее лицу невозможно прочитать ее эмоции. Но я знаю, что она уже просчитала все возможные сценарии и на девяносто процентов знает, чем все должно закончится.       - У нас все по плану, мам? – не удерживаюсь от вопроса я.       Она молча кладет мне руки на плечи и поворачивает меня лицом к арене.       Рев трибун перекрывает все прочие звуки. Но я слышу только, как бьется мое сердце…              Это был мой лучший прокат за все время. Объективно. Так я не катался еще никогда. И вряд ли когда-либо еще смогу. Тут вам и годы тренировок, и безупречная спортивная форма, и пресловутый «старт-плюс»… Идеально сошедшиеся в нужном месте и в нужное время факторы. Идеальные условия для победы…       Первые такты музыки, и я сразу же начинаю раскатку. Времени мало. Элементов много. Размышлять и что-то менять – поздно.       Empty spaces what are we living for…       Все как учили. Как тренировали. Ничего нового. Просто катаю…       Behind the curtain in the pantomime…       Заход по дуге, разворот, смена ноги… «Прыгай, как на дупель. Замахивайся ногой, как на триксель»… Я все помню, Максим Леонидович… Так и делаю…       Does anybody want to take it anymore?..       Замах, толчок, группировка… Миг тишины и скрип стали о лед… Руки в стороны, спина прямая, носок дотянут. И вот он есть! Мой олимпийский тройной аксель. К которому не придерешься, и черт меня подери, если он не на максимальные гои… И ожидаемая реакция трибун, которые орут и визжат в экстазе от увиденного.       The show must go on!..       Не расслабляясь, сразу же захожу на каскад. Сложный. Коварный. Но хороший, дорогой и красивый. Мне он нравится. И я много сил и времени положил на то, чтобы он нравился не только мне…       Inside my heart is breaking…       Разгон, заход… Вдох… Левую ногу перебрасываю через правую, становлюсь на внешнее ребро, приседаю и, забросив руки вправо, раскручиваю тело, одновременно упираясь правым зубцом. Вылетаю вверх, кручусь в четверном лутце, приземляюсь…       My makeup may be flaking…       И тут же снова переброс ноги, на этот раз не касаясь льда. Толчок… Вращение… Тройной риттбергер… Приземление, выезд… Ойлер – перепрыжка на левую ногу…       But my smile…       Внутренне ребро… Резко вытягиваю правую ногу. Как можно дальше назад. Вонзаю зубец в лед и выбрасываю тело в тройной флип… Приземление… Выезд… Выдох…       Still stays on.       Не просто слышу – ощущаю пульсацию трибун. Зрителям нравится, то, что я делаю. И я впитываю их энергию для следующего элемента…       Whatever happens…       Разгоняюсь. Слежу за ребром. Чем выше скорость, тем чище исполнение… Наклон вправо, правая нога назад, приседаю… И как топориком зубцом по льду. И вверх… Видели когда-нибудь лица фигуристов в момент вращения в прыжке? Добрые люди любят выкладывать такое в интернете. Посмотрите. Увидите, как легко нам даются наши победы…       Another heartache, another failed romance…       Прилетаю с четверного флипа и выезжаю, слегка покачнувшись. Ошибка заметная. Жаль…       Но мне некогда сокрушаться и грустить. Это все потом. А пока…       Does anybody know what we are living for?..       Тройка. Еще одна. До бортика далеко. Значит…       Левую ногу через правую. Колено подогнуть. Прыжок… Не так сложно и не так долго, как предыдущие. Но и силы уже потрачены немалые… Тройной риттбергер приземляю чисто, выезжаю в спред игл, который мы называем корабликом, и получаю заслуженный шквал аплодисментов и несколько секунд отдыха.       I must be warmer now… I’ll soon be turning…       Дорожка. Выученная. Вытанцованная. Вкатанная многочасовыми занятиями с Артуром. И от того – безупречная и завораживающая. Здесь все мои вторые оценки…       За одно успеваю отдышаться, растрясти занывшие было мышцы и вдохнуть в них свежего кислорода. И тут же, разгоняюсь по дуге, переставляю левую ногу и становлюсь на внешнее ребро…       But inside in the dark I’m aching to be free…       Замахиваюсь руками. Толкаюсь ногами. Выбрасываю руки вверх и тяну свое тело в воздух, вкручиваясь винтом в пустоту. Пытались когда-нибудь посчитать обороты в прыжке? Не пытайтесь. Мозг просто не успевает за визуальным восприятием. И я тоже, не столько понимаю, сколько ощущаю мой четверной лутц. И прилетая на лед думаю только о том, чтобы правильно выехать и собрать максимум гоев… И у меня получается!       The show must go on!..       Набор спинов - вращательных элементов – перед следующим прыжком тоже можно считать отдыхом. На самом деле – нет. Перенос усилий с одних мышц на другие. Так что прыжок акселя во вращение и крутим, крутим…       Inside my heart is breaking…       Волчок вперед, волчок назад, либела… Все вращения должны быть не меньше четвертого уровня – это значит не меньше трех оборотов… Комбинированные… Со сменой ноги.       My makeup may be flaking…       Сразу же после вращений, энергично заезжаю на позицию на левом внутреннем ребре.       But my smile still stays on.       Правую ногу назад… Упор… Толчок… И еще один флип. Тройной…       Который я выполняю чисто, без галочек… С усложненным, длинным выездом. И с чувством накатывающей на меня усталости…       My soul is painted like the wings of butterflies…       Вторая дорожка с элементами. Выкрюк на левой. Беговой. Чоктао. Крюк на правой. Твизл… Как учил меня Артур. «Ночью встал, не просыпаясь сделал, и лег спать обратно…» Хотел бы я не просыпаться…       I can fly, my friends…       И снова распутье. Мое решение против моего желания. Мои возможности против мечты…       The show must go on…       Замах правой ногой с движения назад, легкий чирк по поверхности льда, пригибаюсь и выпрыгиваю… В тройной сальхоф. Все-таки в тройной. Я не могу позволить себе риск. Я не имею права сорвать прокат…       Приземляю…       I face it with a green, I never giving in…       И уже с улыбкой – все позади, все решения приняты, все мосты сожжены – спокойно заезжаю на каскад, финальный каскад прыжков…       On with the show…       На правой ноге, левым зубцом об лед, ракетой вверх… С хрустом приземляю на правую и все тоже самое тут же, еще раз, но уже не так быстро и резко… Четыре три. Каскад тулупов… Простой выезд с руками в стороны… Правую выше…Сделано! Сделано…       I’ll top the bill, I’ll overkill, I have to find the will to carry on…       Заезжаю в последний каскад вращений и закручиваю сначала бильман, который почему-то считается чисто женским элементом, но я его делаю с легкостью…       On with the show…       И наконец, в самом финале, закручиваюсь винтом, с руками вверх, скорость, я где-то читал, может достигать двух оборотов в секунду… Кому-то ж пришло в голову померять…       Show must go on… Go on… Go on…       Останавливаю вращение и замираю в позе Фредди Меркьюри со склоненной головой, выброшенной вверх правой рукой, и левой, со сжатым кулаком, опущенной вниз.       Go on…       С последними тактами музыки воцаряется миг тишины. Который тут же взрывается таким шквалом аплодисментов, воплей и свиста, которого я в жизни своей никогда не слышал.       Трибуны ревут стоя…       Создается впечатление, что лавина звука давит на меня сверху, с потолка, грозя обвалиться стеклянным дождем с прозрачного купола. Но это мне только кажется.       Расслабляюсь. Выхожу из образа. Позволяю себе улыбнуться. Раскланиваюсь. Перед судьями – это прямо передо мной - и в оставшиеся три стороны. Приветственно поднимаю руку и машу всем вокруг. В мою сторону летят цветы и мягкие игрушки. Разные. Это Аньке обычно кидают медведей, а Таньке – рыжих лисят. Мне же, как всегда, бросают самую разнообразную мультяшную живность, от Мики Маусов до крокодилов Ген и Чебурашек.       Подхватив со льда понравившегося мне, очень похожего на реально нарисованного, кота-Матроскина, завершаю круг почета и на скорости подъезжаю к гостеприимно распахнутой калитке. Нинель ждет меня с чехлами в руке… Одна. Ни Муракова, ни Артура при ней нет… Странно. Хотя, все равно… На самом-то деле, кроме нее мне никто и не нужен.       - Ну хорошо все сделал, молодец, - она подает мне куртку и расправляет воротник. – Выезд там был не очень чистый…       - Я знаю…       - А остальное ж нормально все, да? Ну пошли…       В кис-энд-край никого. Только мы вдвоем. Вообще не понятно…       - Куда все делись? – удивляюсь я, когда мы усаживаемся.       - Я попросила их уйти, чтобы не мешали, - просто говорит Нинель.       - Ну… Ладно.       Пожимаю плечами и смотрю на монитор. Показывают повтор моих прыжков. Естественно, неудачное приземление после флипа тоже. Меня немного знобит. И бьет нервная дрожь.       The scores please…       - А сколько там у Германа? – спрашиваю я, и понимаю, что Нинель, которая обычно сразу мне говорит об очках соперников, на этот раз не сказала ни слова.       Она не успевает ответить.       Sergey Lanskoy representing Russian Federation has earned one hundred ninety two and fifty one points for his free skating that is second rate for the program. After two programs he gets two hundred ninety two and seventy two points and is totally ranked second place.       Окружающий мир качнулся, мигнул и погас…       Где-то далеко, в другом измерении, Нинель крепко сжимает меня за плечо, прижимает к себе, громко что-то говорит мне, перекрикивая трибуны, наверное, что-то вроде «Ты молодец… Серебро… Это классный результат…»       Но я ее не слышу…       Полное ощущение нереальности происходящего. Это не я. Это не со мной… Я сейчас проснусь…       И пустота…              Я правда не помню… Что там было и как? Мне уже потом рассказывали, что я вполне адекватно спустился в коридор, вместе с Нинель. Под надзором двух врачей сдал пробу на допинг. Потом пошел в раздевалку, где были все, и дядя Ваня, и Клей, и Федин…       Наверное, от меня ожидали чего-то неадекватного. Потому что все, кто вспоминал тот день, говорили, что Мураков с Артуром не отходили от меня буквально ни на шаг. И других отгоняли…       Кстати, вру. Я смутно помню награждение. Там эпизод курьезный произошел… Когда я взобрался на пьедестал, на свое второе место, Юзик со своего третьего протянул мне руку, чтобы поприветствовать. А я, не дотягиваясь, просто залез на центральный, чемпионский блин и так к нему подошел. И зрительный зал просто взорвался овациями, криком, шумом… И разочарованно загудел и затопал ногами, когда я вернулся назад… Андрея же, когда тот поднялся на свое законное первое место, встретили довольно жиденькими аплодисментами, но я не помню, чтобы ощутил по этому поводу удовлетворение или злорадство…       Первое мое воспоминание из того эпизода моей жизни, после которого я могу сказать, что отчетливо помню все произошедшее потом, это, только не смейтесь, как я сижу следующим утром, пардон, на горшке и читаю «Телеграмм». И вижу кучу новых сообщений. От друзей, от знакомых, от знакомых моих знакомых… Пролистываю не читая. Не интересно. Все после… После чего? Да сам не знаю пока. Просто после…       Четыре верхних приоритетных письма все же открываю.       Анечка… Фея моя. Первая. Судя по времени написала сразу же, как объявили мои оценки. А я даже не помню, говорил ли с ней вчера…       «Ты лучший. Все остальное - ерунда. Люблю.»       Сглатываю комок… Листаю дальше.       Танька. Рыжая стерва, как всегда, откровенна и прямолинейна.       «Шок! Держись. Не кисни. Хочешь, подговорю Семенова, и мы ему морду набьем?»       Приятно это «мы». Понятно, кому «ему». Понятно и то, что это шутка, попытка меня хоть немного взбодрить.       Валечка…       «Я так за тебя болела! И за Андрея с Женей тоже, но за тебя больше, честно-честно! Прости. Мне так жаль. Плачу…» И ниже – смайлик со слезкой.       Моя ты маленькая… Ей над своей судьбой в пору поплакать, а она…       Катя… Господи, я и забыл, что мы переписывались накануне…       «Просто «да» или «нет». Ничего сложного.» - читаю я свой текст.       А ниже – ее ответ, который я так и не просмотрел раньше.       «Вряд ли ты спрашиваешь о том, о чем я бы хотела, чтобы ты меня спросил)) Но все равно, я скажу тебе «ДА!»       Вот как все просто. А вопрос-то был всего лишь, катать ли мне пять квадов… Если бы я посмотрел на Катькин ответ раньше… Если бы послушался ее интуиции…       Ничего бы не изменилось. Потому что не ей принимать за меня решения. Тем более вслепую… Я в такие глупости не верю.       И то, что она написала дальше, уже вчера, после моего проката, лишний раз подтвердило, какая же она умница, а я дурак.       «Ты все сделал правильно. Поэтому я еще раз скажу тебе «да». Да, ты лучше всех. Помни об этом… И ты, по-прежнему, мой самый любимый.»        И в этот момент меня осеняет прозрение. Я понимаю, что до сих пор не сделал того, что просто необходимо было сделать с самого начала. В состояние шока, аффекта, обалдения, офигения от собственной неудачи, от вида рассыпающегося в пыль песочного замка, который я возводил столько лет и предполагал оставить его стоять на века, я упустил элементарную и очевидную вещь.       Ньютону его гениальное открытие снизошло вместе со свалившимся на голову яблоком. Менделееву таблица химических элементов приснилась во сне. Малевичу идея черного квадрата пришла в тот момент, когда он сидел на толчке ночью и рассматривал небо в мансардное окно… Наверное, во мне тоже есть что-то от Малевича…       Открываю Ютьюб и ввожу в строке поиска то, что мне нужно. «Ты все сделал правильно», - написала Катя. Конечно же! Она ведь видела мой прокат. И выступление Андрея передо мной. А я до сих пор не удосужился его посмотреть.       И все-таки понять, какого черта, каким образом он умудрился набрать балов больше чем я?              Подхожу к дверям ее люкса, стучу. Она там, я точно знаю. После обеда и перед вечерней тренировкой Нинель обычно устраивает совещания тренерского состава у себя в номере. Или не совещания, и не тренеров – не важно. Главное, я знаю, где ее найти…       Она открывает сама и, увидев меня, молча отступает от двери.       Прохожу в гостиную. Вижу. Сидят, голубчики. Оба два. Леша Жигудин и Макс Таранов. В общем-то, я не удивлен, застав здесь именно эту парочку. Тем лучше. При Муракове и Артуре я бы постеснялся. А так – можно не церемониться.       Киваю обоим. И громко обращаюсь в сторону Нинель.       - Мама, я хотел бы поговорить наедине.       Как по команде, Леша с Максимом подскакивают и направляются к выходу. Жигудин, проходя мимо, задерживается и теребит меня за рукав куртки.       - Ты только спокойно, Сереж… - произносит он, заглядывая мне в глаза. – Не пыли…       - Если хочешь, можешь остаться, - пожимаю плечами я.       - Не хочу… - говорит он хмуро. – Но даже если бы хотел… В ваши семейные отношения лезть – себе дороже встанет.       Я поворачиваюсь к нему спиной, подхожу к окну и внимательно рассматриваю хаотично роящиеся снаружи снежинки, подгоняемые порывами ветра.       Щелкает дверной замок.       Нинель подходит к буфету, берет чашку с кофе и молча садится на диван. Смотрит на меня спокойно. Без эмоций.       Подхожу к столу, беру ее айпад, без всякого стеснения ввожу пароль, который знаю давным-давно, и вывожу на экран то, обо что чуть глаза не стер, просматривая во всех деталях в последние два часа. Кладу перед ней.       - Два вопроса, - стараюсь говорить медленно, чтобы мой голос не задрожал. - Зачем ты это сделала? И почему я об этом не знал?       Она мельком смотрит на экран, потом снова поднимает глаза на меня. Разумеется, там для нее ничего нового. Всего лишь катающий свою вчерашнюю произвольную программу Андрей Герман. С добавленным четвертым квадом – у него это четверной сальхоф, вместо тройного, в каскаде с тройным тулупом – и перенесенным во вторую часть программы четверным флипом. То, чего я не знал, не ожидал, и то, что обеспечило ему те самые дополнительные баллы, за счет которых он обошел меня. На восемь десятых. Цена моей золотой медали. Какая мелочь… Казалось бы…       - Что тебе не понятно? – холодно интересуется она. – Ты же сам видишь, что он не выполнил флип вначале. Но не растерялся, и прицепил его в конец…       - Откуда взялся четверной сальхоф? Его там не было…       - Я предложила ему добавить еще один квад накануне старта. Он был готов, это дополнительные баллы, результат и шанс подняться с третьего места…       - Мне почему ты об этом не сказала? – я чувствую, как во мне начинает закипать бешенная ярость, от ее расчетливости… И от ее безжалостности.       - А что бы это изменило? – Нинель ставит чашку на стол и с ледяным спокойствием выключает айпад. – Ты бы распсиховался, снова начал бы пихать в программу пятый четверной прыжок, в результате наделал бы массу ошибок, наполучал бы галок и дедакшинов…       - Но у меня был бы шанс!..       - У тебя был твой шанс, Сережа! – повышает голос она. – Не нужно было лажать на выезде. Больше следовало уделять внимания вращениям… Скажи спасибо, что мы не стали тебя будоражить перед выходом, а то бы сейчас ты сидел вообще без медали…       - Я и так без медали… У всех будет золото, а у меня, значит, нет…       Нинель возмущенно сверкает глазами.       - Ты себя послушай! У тебя второй результат на олимпиаде. Сколько людей на свете могут похвастаться этим?..       Но я уже не могу ее воспринимать. Пелена ярости застилает мой разум. Остатками воли я сдерживаюсь, чтобы не нахамить ей в открытую.       - Ты все знала! – злобно цежу я. - Ты меня подставила! Из-за тебя я лишился единственного шанса на олимпийское золото…       Она выслушивает молча, с ледяным спокойствием глядя в мою сторону.       И это ее спокойствие ставит большую и жирную точку на многом, что было мне дорого, чем я все это время жил и о чем мечтал.       Поднимаюсь, прохожу мимо нее, без единого слова открываю дверь номера и захлопываю ее за собой. Только в коридоре позволяю себе глубоко вдохнуть и выдохнуть.       Приваливаюсь спиной к стене и провожу дрожащей рукой по взмокшем лбу. Слышу бешенный стук собственного сердца и ощущаю его пульсацию в глазах, в ушах, в щеках...       А еще - понимаю, что теперь я остался совершенно один перед суровой реальностью этой жизни…              На вечернюю тренировку прихожу вместе со всеми. Война войной, а спортивное расписание никто не отменял. Завтра старт короткой программы у девочек, поэтому все внимание тренеров нашим троим красавицам. Ну, а у нас, отмучавшихся, стандартная раскатка, набор базовых упражнений и, если остается время, прогон показательного номера. Катаемся на небольшом пятачке вдвоем с Андреем. Но внимания друг на друга не обращаем. Так, кивнули друг другу при встрече. Тренеры в нашу сторону поглядывают. Артур даже подъезжает ко мне с серьезным лицом.       - Ты как вообще? В каком состоянии? – интересуется он.       - Вешаться не собираюсь, - пожимаю плечами, - Германа убивать тоже. Раньше показательных домой не сбегу.       - Ну хорошо… - Артур вздыхает с явным облегчением.       Он хочет сказать что-то еще, но у меня нет желания ничего сейчас слушать и я, сделав вид, что не заметил, откатываюсь в сторону.       После тренировки, девчонок, практически под конвоем, уводят в раздевалку, всех троих, так что пообщаться не получается ни с одной. Разочарованные физиономии Андрея рядом со мной и Семенова на трибунах являются мне хоть ничтожным, но утешением по этому поводу. Обломитесь, мальчики. Хоть в чем-то…       На выходе из раздевалки меня снова за рукав куртки ловит Леша Жигудин.       - Серега, сходим поужинаем куда-нибудь?       Останавливаюсь и смотрю на него исподлобья.       - Если ты собираешься ездить мне по мозгам, - говорю, - и пытаться с ней помирить, то иди к черту.       - Не собираюсь, - искренне заверяет меня он. – Просто поедим, поговорим о погоде, о девочках…       Я задумываюсь. В принципе, Леха, наверное, единственный, с кем мне вообще сейчас хотелось бы общаться. Кроме Анечки… Но до нее, как до горизонта – видно, да не добраться.       - Только мы вдвоем? – уточняю я.       - Только…       - Ну ладно.       Леша кивает.       - Давай через полчаса в холле, я вызову такси…       Не то чтобы мне очень хотелось… Но Леша, так получается, на сегодняшний день мой единственный друг, которому от меня точно ничего не нужно, и с которым мне совершенно нечего делить. А это, как говорит его любимая Шуба, дорогого стоит…       Мы притаскиваемся на окраину Пусана и заявляемся в заведение вполне европейского вида. Высокие вежливые служащие с безукоризненным английским, большеглазые официантки, напоминающие японских фарфоровых кукол, как по одним лекалам изготовленные… Говорят, в Корее пластика лица достигла небывалого совершенства и буквально поставлена на поток. Охотно верю…       Располагаемся в зале с мягкими креслами и большими деревянными столами. Вокруг дубовые панели, свисающие с потолка хрустальные люстры, аквариум с какой-то живностью под стенкой. Так, если закрыть один глаз и не обращать внимания на снующих вокруг азиатов, можно вообразить себя где-нибудь в сердце Сохо, в Лондоне.       - Если смущает восточная кухня, - комментирует Леша, пододвигая мне меню, - здесь смело можешь заказывать все тоже самое, что и в Европе. Готовят не хуже, вкус тот же… Последствий не выявлено.       В отличие от многих моих коллег, я совершенно не фанатею от суши, сашими, маринованных угрей, фугу и прочих водорослей. Как по мне, так лучше уж тарелка гречки и паровая котлета, это если мы говорим о диете и режиме. Ну а когда на ограничения можно уже смело наплевать…       - Закажи мне полупрожаренный стейк и овощи на гриле, - прошу я Лешу. – А то я сам такое не выговорю.       - Расслабляешься, - усмехается Леша. - Это правильно…       - С утра не ел ничего. Голодный просто...       Еду приносят быстро, и я, на радостях, набрасываюсь на мясо, как голодный удав. И только под неодобрительным взглядом Леши я, нехотя, сбавляю темп и, выпрямив спину, начинаю, как учили, чинно и медленно отрезать по маленькому кусочку и, кладя в рот, тщательно пережевывать.       Сам Жигудин к своей рыбе в тарелке едва прикасается, примериваясь так и эдак, и я просто вижу, как в его глазах счетчиком прокручиваются граммы и калории, аппетитно благоухающие перед ним. Бережет себя Леша, боится форму потерять. И стать как Авербаум…       - Татьяна Вячеславовна, кстати, передавала тебе большой привет, - наконец нарушает молчание Жигудин, - и наилучшие пожелания.       Я отмечаю про себя, что не поздравления. Шуба, как и все мы, понимает, что поздравлять меня сейчас - это издевательство.       - Спасибо, - благодарю я с набитым ртом.       - Интересовалась твоими дальнейшими планами… - добавляет Леша, как бы, между прочим.       Ну конечно, всех интересуют мои планы. Такая ж, блин, интрига… Но черта с два я сейчас буду откровенничать и делиться тем, что у меня на уме и на душе. Даже с тем же Лешей… Хотя, отблагодарить нужно…       - Передай Татьяне Вячеславовне, - говорю ему с ухмылкой, - что с победой на чемпионате мира ей меня поздравлять не придется.       Традиционно, после олимпиады, на следующий за ней по пятам чемпионат мира, ездят серебряные призеры, чтобы мировым золотом скомпенсировать себе досаду от олимпийского второго места. Но на этот раз я склонен сломать традицию.       - Не поедешь? – без удивления, просто уточняет Леша.       - Нет. И не собирался.       Он бросает на меня короткий, внимательны взгляд и молча кивает. Информация получена.       - Я только тебя прошу, Сереж… - Леша даже откладывает вилку и смотрит на меня в упор. – Не уходи из спорта…       - Слушай, отстань, а? Дай поесть спокойно…       - Не отстану.       Я хмуро поднимаю на него глаза, и по его взгляду понимаю, не отстанет.       - Только один пример, - он примиряюще выставляет ладони вперед.       Вздыхаю. Кладу нож с вилкой на тарелку, где ждет меня недоеденный стейк и откидываюсь на спинку кресла.       - Ну?       - Я.       Он показывает на себя пальцем и ограничивается одним единственным личным местоимением. В общем-то посыл понятен и без объяснений. Свою золотую медаль Леша выиграл в две тысячи втором году, когда ему было двадцать четыре года. К следующей олимпиаде, которая будет, в Китае, мне тоже как раз исполнится двадцать четыре. То есть он недвусмысленно намекает…       - Ты хочешь сказать, что у меня все впереди и следующая олимпиада точно моя, да?       Жигудин усмехается, и заговорщицки поводит бровями.       - Это ты сказал, Валет, не я…       - Понимаешь, Леша, - решаю выдать ему всю свою аргументацию, - тебя и меня нельзя сравнивать…       - Почему же?       - Во-первых, - объясняю, - у Тихоновой ты был один. Во-вторых, это была твоя первая олимпиада. Ну а в-третьих, ты никого не столкнул по дороге. Как, кстати, столкнул меня твой друг Шиповенко перед Сочи…       - Он мне не друг, - возмущенно дует губы Леша.       - Ну хорошо, твой не-друг Шиповенко – какая разница… А теперь смотри, что будет в моем случае через четыре года. Да, возраст еще подходящий. Но. Поспеет новая когорта молодых, голодных и резвых, с которыми мне придется конкурировать. И кто-нибудь обязательно окажется самым перспективным и подающим надежды – мама никогда не откажется от такого шанса. И это только «Зеркальный», а ведь есть еще Федин, Московина, да тот же Шиповенко со своими полуфабрикатами… Ну а поскольку я не Клюв, и федра ради меня не станет ни закрытые прокаты организовывать, ни мухлевать с результатами, сборная на Пекин мне не светит ни при каких раскладах. Так что ты, Леша, прекрасный пример. Но не для меня. К сожалению. Ты ешь, а то остынет…       Я снова беру в руки приборы и начинаю отрезать кусочек мяса. Леша предпринимает последний бросок.       - На «Зеркальном» свет клином не сошелся… - произносит он, как бы между прочим.       Смотрю на него таким взглядом, чтобы он понял – легче предложить мне отпилить себе руку, чем бросить родную школу.       Свое обещание поговорить о девочках Леша выполняет уже за чаем, когда я, сытый и добрый, наконец не представляю опасности для его любопытного носа.       - Вы с Озеровой твоей вообще как-то собираетесь…       Он делает неопределенный жест рукой.       - Мы с моей Озеровой, - глумливо сообщаю ему я, - собираемся, часто и регулярно. И сейчас бы могли, если бы я тут с тобой не сидел…       - А ну тебя к черту, - машет на меня рукой Леша. – Что ни слово, то пошлость. Ну как так можно?       - А что такого? – строю невинный взгляд я. – Уже пару лет все вокруг в курсе, что мы встречаемся и трахаемся… Ах, пардон за пошлость… Любим друг друга, да. А ты вдруг решил поинтересоваться…       - Хотел спросить тебя, - укоризненно качает головой Леша, - как нормального мужика, как близкий человек, можно сказать, а вдруг вы пожениться решили после олимпиады? Платья-кольца-лимузины, все дела. Может помочь с организацией нужно… А ты…       Меня невольно разбирает смех, и я хрюкаю в кулак.       - Какая свадьба, ты что, Леш? Ей же всего восемнадцать. Год назад школу закончила. И каждый раз у мамы разрешения спрашивает, можно ли домой после одиннадцати вернуться…       - Тю… - удивляется Жигудин, - а нафига ты тогда квартиру делал? Мы так уже думали, что сразу для вас двоих…       Я пропускаю мимо ушей это «мы» и решаю, что для очередной порции сплетен и слухов наговорил сегодня уже достаточно.       - Ладно, закрыли тему, - без улыбки подвожу черту я. – О личной жизни мы с тобой как-нибудь потом поговорим…       Леша не возражает, кивает и громко отхлебывает горячий чай из чашки. Он сам женат на фигуристке, знает на какие фантазии способно наше сообщество – дай только повод. Хуже того, с его женой они даже пару раз всерьез расходились, когда злые языки доносили до ушей одного или другой различные подробности жизни супруга. Так что в понимании ему не откажешь. Впрочем, как и в неуемном любопытстве.       - Ну а что у тебя в ближайших планах, Сереж? – осторожно начинает подбираться ко мне Жигудин.       - В смысле? – изображаю непонимание я.       - На чемпионат мира ты не едешь, - поясняет он, - впереди межсезонье… Жениться ты, как выяснилось, не собираешься…       - Не знаю, - пожимаю плечами. – Честно, не думал еще. О! Поеду к Катьке Асторной, устроюсь конюхом на ее эту лошадиную ферму. А что? Свежий воздух, симпатичные наездницы…       Леша на этот раз шутить не расположен.       - Если хочешь, - говорит он серьезно, - я могу пристроить тебя в несколько неплохих шоу, в Штатах, в Канаде, в Японии. До осени. Покатаешься, развлечешься. В рекламе поснимаешься. Денег, опять-таки, заработаешь…       Я внимательно смотрю на него, и понимаю, наконец, зачем он меня вытащил на этот разговор.       - Передай… Заинтересованной стороне, - говорю я с ироничной улыбкой, - что для ухода из «Зеркального» меня нужно очень хорошо замотивировать. Дешевыми аттракционами не отделаетесь.       Он не удивлен. Скорее даже наоборот, рад, что не нужно больше вилять.       - Скажи, чего ты хочешь, - по-деловому предлагает он.       - Э, нет, Леша, со мной это не сработает, – усмехаюсь ему в лицо. - Сегодня я хочу луну с неба, завтра буду доволен раем в шалаше. Удивите меня. Может я и передумаю.       - Твоего вчерашнего результата тебе мало для… удивления?       Вот так откровенно. Разумеется, о чем-то подобном я догадывался. В конце концов натянуть одному и украсть у другого пару десятых балла не так уже и сложно, любой технический судья справится.       - А что вчера произошло? – делаю удивленные глаза. – Герман выиграл по-честному, там нужно с лупой ковыряться, чтобы что-то доказать. А то, что мама не стала мне подыгрывать, сознательно занижая планку и придерживая перспективного спортсмена, так это скорее поднимает ее в моих глазах. Как тренера, разумеется.       Леша слушает меня, склонив голову набок и уставившись не мигая. В конце концов он несколько раз кивает.       - Хорошо. Я тебя понял, - произносит он без эмоций.       Вернувшись в гостиницу, я не вызываю лифт, а поднимаюсь на нужный мне этаж по лестнице. Мне необходимо несколько минут, чтобы собраться с мыслями и настроиться. Но дойдя уже до знакомой мне двери, я вдруг меняю решение. Нет. Не нужно. Не сейчас. Завтра первый старт у девочек, она и так вся на нервах… Посмотрим, как все пройдет. Может быть я зря паникую, и все мои подозрения - только игра воображения и чувство детской обиды…       Миновав этаж, на котором живет Нинель, я поднимаюсь выше и, пройдясь по устланному мягким ковролином коридору, захожу к себе. Бесшумно закрываю дверь.       Женька спит, похрапывая, закинув голову и раскинув руки. Чтобы его не разбудить, не зажигаю свет и тихо раздеваюсь прямо в прихожей. Ныряю в кровать и достаю телефон.       Я знаю, кому мне написать. И знаю, что. Другой вопрос, как объяснить мою уверенность в том, что я собираюсь предложить?..       Выбираю в «Телеграмм» адресата.       И аккуратно, думая над каждым словом, решительно вывожу на экране свою дальнейшую судьбу…               На утреннюю тренировку прихожу раньше всех, и успеваю уже и разогреться, и раскататься, когда у бортика появляются сначала тренеры, а потом и все остальные.       С девчонками понимаем друг друга с полувзгляда.       Молчаливой стайкой, толкаясь у калитки, вся троица выкатывается на лед, подлетает ко мне, и я как могу, обнимаю всех троих сразу и целую каждую в отдельности. Губки, ушки, щечки, шейки… Ароматные девичьи макушки с тщательно уложенными гульками.       - Ласточки мои любимые…       Их ладони на моей груди и плечах. Мне кажется, что я чувствую, как колотятся их сердца. Стоим посреди льда, тесной группкой, и я физически ощущаю, как что-то теплое и родное проникает в мою душу, согревая, лаская и баюкая…       Краем глаза замечаю, как дергается у калитки Андрей, порываясь выскочить на лед, и как его за локоть придерживает Женька Семенов, что-то быстро объясняя ему на ухо.       Вижу наших тренеров… Задумчивого профессора Федина, откровенно рассматривающего нас. Улыбающегося Артура с телефоном у уха. Нинель, ставшую было в боевую позу и уже приготовившуюся нас окликнуть… Решительного дядю Ваню Муракова, который, дотронувшись до ее плеча, просто молча качает головой. И грозная снежная королева, глубоко вздохнув, повинуется и, повернувшись, что-то внимательно изучает на экране своего планшета…       Не знаю, сколько проходит времени – минута, пять, десять. Просто в какой-то момент мы все четверо чувствуем, что сосуд наполнился. Терапия окончена. Обмен энергией произошел. Они отдали мне то, в чем я нуждался, а я поделился с каждой тем, чем мог. И вот уже, из мира возвышенного и нематериального, мы возвращаемся на грешную землю, и я понимаю, что мои руки обнимают и гладят три восхитительные девичьи фигурки, а в ответ на свой взгляд я получаю сияние трех очаровательных пар глаз – любящих, ироничных и восхищенных.       И только слова нам по-прежнему не нужны. Потому что все мы давно и всё друг другу сказали…       - Ну все, мальчики-девочки, давайте к работе возвращаться…       Ни капли раздражения. Она даже не повышает голос. Стоит у бортика, засунув руки в карманы пальто и смотрит куда-то в сторону. И на ее красивом лице грустная улыбка…       Еще раз крепко прижавшись друг к дружке, разъезжаемся с девчонками, каждый в свою сторону.       Через несколько часов им катать короткую. Побеждать. И выяснять, кто из них сильнее.       А мне – сидеть на трибунах и переживать. За всех вместе и за каждую в отдельности. И это тот самый случай, когда личные симпатии отступают на второй план, уступая место первородному чувству привязанности.       Какой палец на своей руке вы бы могли назвать самым любимым? Особенно, если остальные придется отрубить…              На этот раз жребий, якобы жребий, не приносит ни сюрпризов, ни интриг. Наши девчонки катают друг за дружкой, в последней разминке, последней тройкой. Фактически, все ждут только их, потому что остальные… Как бы это так помягче сказать, чтобы не обидеть… Не тянут и близко. Что японка с труднопроизносимым именем, что бельгийка Ева Хендриксон – эффектная блондинка с обалденной фигурой – их лучшие результаты на несколько баллов ниже средних показателей любой из наших спортсменок. Тут следует признать очевидное. Если в мужском одиночном катании мы в общем-то практически на равных катаемся с американцами и японцами, и борьба идет скорее контентом, чем качеством катания, то у женщин наши девушки находятся в таком существенном отрыве от всех возможных конкуренток, что даже без четверных прыжков вполне себе способны претендовать на самые престижные места. Ну а со своими квадами и трикселями они просто недосягаемы. Чего это стоит и чем достигается – тема отдельной беседы. Сейчас речь о результате. И этот результат однозначен…       Когда-то, в одном из своих немногочисленных интервью, Нинель сказала, что ее цель – это весь женский пьедестал на олимпийских играх. Что ж, можно ответственно заявить, что от этой своей цели она буквально в шаге. Точнее, в двух.       Я не спустился вниз к девчонкам перед разминкой. Там хватает народа и без меня. К тому же, видя на большом экране над ареной периодически мелькающую свою физиономию, понимаю, что камеры нет-нет да и поворачиваются в мою сторону. Значит, могут сунуться и за мной следом, куда бы я ни пошел. А зачем лишний раз привлекать внимание к тем, кто и так нервничает, на взводе перед ответственным стартом? Совсем незачем.       Поэтому сижу смирно в нашем секторе, рядом с Женькой и Андреем.       - Ну чё, Серега, - Семенов толкает меня плечом в плечо, - забьемся на девчонок по соточке?       - Сейчас? – удивленно поворачиваю голову в его сторону.       - А почему нет?       - Ну… Ладно, - пожимаю плечами. – Удиви меня раскладом, на который я соглашусь.       - Э-э-э…       Ситуация такова, что шансы всех троих наших фавориток примерно равны, и нужно быть провидцем, чтобы с абсолютной точностью угадать их сегодняшний результат. Хотя…       - Играю только на вариант, где Валя не первая, - подсказываю ему я.       Женька потирает лоб.       - Ты так в ней уверен?       На что-то серьезное с его стороны я не рассчитываю, поэтому смело раскрываю карты.       - Программы у девчонок примерно равные по сложности и одинаковые по компонентам. Но, у Танечки хромает тройной аксель. А у Анечки – тройной лутц. Это те самые тридцать три сотых вероятности, которые нарушают равенство шансов, гарантируя Вале победу. Мне этого достаточно, чтобы не ставить против нее.       - А если ни одна не сорвет?       - Я же тебе говорю, удиви меня.       Женька хмурится и кусает губы.       - Да что там спорить? - неожиданно встревает Андрей. – Валя первая, потом Аня, Таня третья. Это ж кроту видно…       Удивленно поджимаю губы и киваю Семенову на Андрея.       - Слыхал? Устами младенца, как говорится…       Герман тут же строит недовольную мину и надувается. Со смехом трясу его за плечи.       - Ну что ты сразу же в образ входишь, как барышня, малой? - добродушно говорю ему я.       - Да надоело, блин, - возмущенно взрывается Андрей. – Со всех сторон, малой, пацан, сынок… Даже… Даже Валя меня так называет, а она между прочим на два месяца младше!..       Смеемся уже вдвоем с Женькой. Какие же эти дети потешные…       - Ну и что? – отсмеявшись, искренне не понимаю я. – Малой ты и есть малой, никуда не денешься. Что в этом плохого?       - Ну как-то это… не серьезно, - бурчит он, отворачиваясь.       Понимаю, что это для него важно, и прекращаю шутить.       - Забей, Андрюха, - говорю ему, как он и хотел, серьезно, - а лучше, в такие моменты, почаще вспоминай, кто ты есть, и чего достиг. В свои-то пятнадцать лет…       - Шестнадцать, - поправляет меня он.       - Тем более. А там… Пускай хоть как угодно называют. Хоть чучелом.       Андрей хмыкает и вроде как почти улыбается.       - Как у тебя все легко и просто всегда… - произносит он тихо. – И в спорте и… в жизни.       Прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Не удивляюсь. Даже если они не говорили об этом с Валькой, в интернете полно всего про меня, как хорошего, так и не очень. А еще, ощутимо и ясно мне становится, что наш новоявленный олимпийский чемпион, надежда отечественного спорта, добрый молодец и симпатяга банально мне завидует. Как может завидовать зашоренный отличник разгильдяю двоечнику, с вьющимся вокруг него ореолом дворовой романтики и ароматом выкуренной в подворотне дешевой сигареты… И все как-то сразу становится мне ясно, понятно и не интересно.       - Учись, пока я жив, - усмехнувшись хлопаю его по плечу.       Он понимает, что сказал глупость, вижу, что жалеет, но шанса исправится у него уже нет.       - Идут! – сообщает Женька, и мы, с благообразным лицами, тут же склоняемся к перилам, отделяющим нас от выхода на лед.       Последняя разминка. Пятеро девчонок. Должно было быть шестеро, но итальянка в последний момент снялась из-за травмы и вместо двадцати четырех спортсменок в короткой программе участвуют двадцать три. Соответственно, завершающая шестерка превратилась в пятерку.       - Каори красотка, - комментирует Семенов, наклонившись ко мне. – Прыгает, правда, как свая, но стабильная.       Японка с трудно запоминающимся именем. Каори Как-то-ее-там. Не важно. В команде показала себя хорошо, но и только.       - Не конкурент, - коротко качаю головой я. – Я бы выбрал Еву…       Женя прекрасно понимает, что я имею в виду.       - По сотке на дерево?       - Забились…       «На дерево» - это значит на деревянную медаль. Так мы между собой называем четвертое место. Самый обидный результат для спортсмена. После второго, естественно…       Девочки выезжают на разминку…       На этот раз интуиция меня подводит.       Бельгийская фигуристка Ева Хендриксон, катая после японки Каори (вспомнил!) Ханироко, выполняет эффектный тройной риттбергер и не менее эффектно приземляется на свою симпатичную попку, теряя сама все имевшиеся у нее шансы на четвертое место, и лишая меня моих кровно заработанных на Германе ста долларов. По результату на табло, перед Танькиным стартом, на первом месте Каори, на втором – Ева и дальше все остальные.       Семенов радостно потирает руки.       - Нашлась на старуху проруха, - ехидничает он, мусоля полученную от меня купюру. – Не все тебе, Валет, нашу кровь пить.       - Злой вы, Евгений, - брюзгливо ворчу я. – Нехорошо так откровенно радоваться чужому проигрышу.       - Если нельзя, но очень хочется, то можно, - отмахивается от меня Женька.       Андрей, на этот раз, в нашем диалоге участия не принимает, напряженно высматривая что-то внизу у бортика. Точнее, кого-то.       Небольшая техническая пауза, вызванная какими-то неполадками в судейских компьютерах, задерживает Танькин старт. Этим пользуется Нинель, что-то в очередной раз объясняя и внушая стоящей на льду у бортика рыжей лисе. Мураков рядом, кивает, что-то поддакивает. Танька слушает с отрешенным лицом. Наконец, звучит гонг, и из динамиков громко приглашают Таню на лед.       Ну что ж… Давай, огонек, зажги…       Это только короткая. Самое интересное будет послезавтра. Но все испортить можно уже сейчас. Что Таня, с готовностью и делает.       Первым элементом у нее стоит ненавистный ей тройной аксель, с которого она предсказуемо валится с недокрутом и приземлением на два зубца. Естественно тут же поднимается и едет дальше. Но, как в том анекдоте, клево уже не будет. Вот что ей стоило не прыгать этот нестабильный прыжок, заменив его на вполне выполнимый и доступный ей дупель. На что угодно готов поспорить, что именно об этом ей говорила перед самым стартом Нинель. А теперь, мало того, что галки за недокрут, так еще и дедакшн за падение…       Смотрю на Семенова, развожу руками – что я говорил. Женька с кислым лицом кивает.       После падения, Танька, как настоящий боец, выполняет и заявленный тройной флип, и каскад тройной лутц — тройной тулуп, и завершает программу на вполне мажорной ноте. Но это олимпиада, здесь поблажек не делают. И баллов у нее всего семьдесят четыре и шесть… И ой! Это меньше, не на много, но меньше чем у Каори, которая автоматически становится претендентом на промежуточный третий результат, выталкивая Таньку на четвертое место.       Протягиваю к Семенову открытую ладонь. Не могу сдержать ехидную ухмылку.       - Па-пра-шу вернуть мои деньги, - веско заявляю я. – Ни ты, ни я не угадали, пари отменяется.       Женька вздыхает, нехотя лезет в карман.       - Мог бы и забыть хоть разочек, - ворчит он.       - Ага. Щяс! – отбираю у него стодолларовую бумажку. – Вы с твоим друганом Щедриком мне много раз вот так забывали?       Андрюха втихаря посмеивается в кулак, потешаясь над нашим диалогом.       А у калитки, напряженная и сосредоточенная, уже готовится к старту Анечка. Мураков ушел водить за ручку Таньку, но рядом с Нинель тут же возникает Клей. Артур, конечно, в Аньку много вложил. И времени, и сил, и таланта. Наверное, ни с кем из нас он столько не возился, как с ней. Тут и амбиции, и его творческие какие-то порывы, и, безусловно, личная симпатия. Любит он ее больше всех и сильно, но никому и в голову не придет увидеть в этом что-то предосудительное. Просто, как любому художнику, Артуру нужна муза. Вот Анька для него такой музой и стала. Такая вот у них взаимная любовь. К фигурному катанию.       Артур держит ее забранные капроновыми перчатками руки в своих ладонях и что-то проникновенно говорит. Аня кивает, глядя себе под ноги. Нинель рядом, но не вмешивается. Посматривает по сторонам, периодически бросая взгляд в нашу сторону. Следит, чтобы качественно болели.       Объявляют Анин выход, и она решительно нарезает круг по арене, разминая руки и постукивая себя кулачками по ляжкам.       Смотрю. Переживаю. Держу кулаки за фею мою…       И вот вам сразу и разница между буйством эмоций с эпатажем, и холодным расчетом. Рыжая все старается взять с наскока, нахрапом. И получается у нее черти что. А Аня – как усидчивый муравей, носит-носит, складывает травинку к травинке, и в результате…       В своей короткой программе она практически безукоризненно выполняет двойной аксель и все те же тройной флип и каскад тройной лутц — тройной тулуп, нигде ни разу не поскользнувшись и не покачнувшись. Молодец. А сколько было слез, ушибов, ободранных коленок и ладоней, пока упрямый лутц ей таки не покорился. Все помню. Все видел. Лично ссадины ее перекисью промывал и заклеивал пластырем. Так что справедливо чувствую в ее успехе и свой маленький вклад.       Пока Аня с Артуром ждут оценок, на лед выкатывается Валька, вся такая солнечная и воздушная. Была у меня мысль спуститься и пожелать ей удачи, но, подумав дважды, я решил этого не делать. Чтобы ее не сбивать с настроя, и чтобы другие не обижались. Смотрю на Андрея. Сидит замерев, пожирает балеринку глазами. Ромео доморощенный…       У Анечки восемьдесят и два. У Каори Семьдесят девять и восемьдесят четыре. Разрыв меньше балла. Но главное - в нашу пользу. Все идет по плану…       Валентину у бортика наставляет на путь истинный лично Нинель. Так уж получается, что техничную попрыгунью Таньку больше опекает дядя Ваня, артистичную и утонченную Анечку – Артур, а универсального бойца, безупречную и всемогущую Валю, алмаз негранёный, Нинель не доверяет никому кроме себя. На самом деле все, конечно же, не так однозначно, и все тренеры вкладываются в каждого из нас на полную катушку. Но иногда, под определенным углом если посмотреть, можно заметить некоторые, скажем так, особенности отношения. Ну, такое. Есть и есть. Главное, что всех все устраивает.       Валька слушает Нинель в пол-уха. Перебирает ножками от возбуждения, крутит кукольной головкой по сторонам. И конечно же, поднимает глаза в нашу сторону. Понимаю, что это мне. Потому что снова этот взгляд, манящий, возбуждающий, от которого не оторваться…       Посылаю ей воздушный поцелуй одними губами, чтобы никто кроме нее не заметил. И Валечкино очаровательное личико тут же заливается краской и сияет радостной улыбкой.       Нинель возмущенно одергивает ее и хмуро поворачивается в нашу сторону. Поздно. Я уже откинулся на спинку сидения и повернул голову к Женьке, подставив под ее уничтожающий взгляд Андрея. Плата за любовь, сынок. Учись, пока я жив…       Representing Russian Federation…       Балеринку разворачивают лицом к арене и, легонько шлепнув по спине, отправляют в бой. Давай, малая, покажи им…       И Валя показывает.       Показывает она, кроме всего прочего, почти идеальный тройной аксель с небольшим степ-аутом, но это не страшно, потом, ожидаемо, тройной флип, а также каскад лутц-тулуп три-три. Все тот же контент. Только компоненты сложнее. И в целом как-то лучше… И баллов у нее, не смотря на ошибку, почти на два больше чем у Анечки, аж восемьдесят два и шестнадцать сотых. Я даже не поверил сначала в такие цифры. Но нет, все верно. На сколько Анино катание было безупречным, на столько оно совершенно у Вали. Тут даже как-то и говорить не о чем.       Толкаю Семенова локтем в бок.       - Вопросы есть?       Женька усмехается и качает головой.       - Чем вас там в вашем «Зеркальном» колют и облучают, что вы такие все активные?..       - А что, хочешь к нам? - подзуживаю его я. – Могу поспособствовать. Только тебе не понравится. Нас регулярно бьют, не кормят и заставляют петь патриотические песни. Дважды в день. Хором.       - Оно и видно, - флегматично кивает Женька.       Заканчиваются соревнования. Зрители, кто по одному, кто группками, тянутся к выходу, под потолком звучит ненавязчивая музыка, а на лед, гудя, вылезает заливочная машина по форме напоминающая огромную жабу. Парни изъявляют желание присоединиться ко всем нашим, но у меня свой план.       - Я догоню, - говорю я.       И дождавшись, когда они уйдут, достаю телефон.       На мое ночное сообщение есть ответ. Не тот, которого я ожидал, но как минимум заинтересованность проявлена.       «Ты уверен?»       Мой корреспондент лаконичен до безобразия. И я ему не уступаю.       «Абсолютно.»       Что ж… Я сделал все, что мог. Теперь остается только ждать и надеяться, что все пройдет так, как нужно. Пусть даже мне за это и придется поплатиться…       Она подкрадывается сзади и закрывает ладошками мои глаза. Я ее не вижу, но обмануть меня сложно – аромат ее рук и учащенное дыхание не оставляют сомнений.       - Балериночка, ты была прекрасна, - произношу я, пряча телефон в карман.       Валя хихикает, обнимает меня сзади и прижимается щечкой к моей щеке.       - Тебе понравилось?       - Конечно… Ты же не забыла? Я смотрю только на тебя.       Валя несколько раз вздыхает, словно на что-то решаясь.       - Когда ты смотришь на меня… - она запинается, стесняясь продолжить.       - Когда я смотрю на тебя? – подбадриваю ее я.       - Когда ты… так… смотришь… на меня… - она понижает голос до шепота, - мне кажется, что я… танцую голая. И мне это так… нравится…       Я поворачиваюсь к ней, но она прячет лицо в ладонях, исподтишка поглядывая на меня сквозь пальчики.       Что ответить – не знаю. Просто теряюсь в эмоциях. Гоню от себя все то, чего не должно и не может быть… Но не получается.       Отнимаю ее руки от лица, и тону в бездонном недетском взгляде.       - Только не говори Анечке, а то она меня отругает и убьет, - испуганно шепчет Валя.       И словно порывом ветра с меня сдувает пелену колдовства. Момент потерян. Я снова в реальности. А передо мной милый, восхищенный ребенок. Которого позволительно лишь любить и защищать. Но это все было так близко…       - Идем к ребятам, - я беру ее за руку и поднимаюсь. – А то меня, без всяких слов, убьет твой Андрюша.       Валя грустнеет, и опускает голову.       - Он маленький и глупый, - вздыхает она. – Мне с ним скучно…       - А со мной, значит, весело? – усмехаюсь я.       - Конечно, - снова расцветает Валя. – Ты столько всего знаешь, все время интересное что-то рассказываешь… А он только молчит и пялится… на мои…       Она смешно морщится, от чего мне делается весело.       - Открою тебе секрет, - тоном заговорщика шепчу я, - я тоже пялюсь…       Валька снова бросает на меня свой колдовской взгляд. И отвечает совсем не так, как я ожидаю.       - Тебе можно. Ты уже все видел. И сказал тогда такие слова приятные, что мне так… так хорошо стало… И совсем не стыдно. А он… Так смотрит, словно оценивает… Как будто воображает себе, какая я… там... И молчит…       Она раздраженно передергивает плечами и отворачивается.       Эх, Герман-Герман… Дурачок… Не по зубам себе орешек выбрал…       Молча спускаемся по лестнице и останавливаемся перед дверью.       Сжимаю Валину ладошку, влеку ее к себе, обнимаю и глажу по волосам.       - Никто не знает, как повернется жизнь, Валюш, - медленно произношу я. – Но в одном я уверен абсолютно точно. Если тебе что-то не нравится, что-то раздражает, бесит и заставляет нервничать – избавляйся от этого. Не позволяй приносить себя в жертву чужим прихотям. Потому что ты у себя одна. И пожалеть тебя больше некому…       Она смотрит на меня долгим, глубоким взглядом, и я вдруг совершенно явственно вижу, что она все понимает. На много больше, чем мне кажется…       - Ты ведь не станешь меня жалеть, правда? – тихо произносит она.       - Ты в этом не нуждаешься… - усмехаюсь. – К тому же… мне всегда будут мешать… мои воспоминания…        Валя смеется, откинув голову, потом снова крепко прижимается и прячет лицо у меня на груди.       - Наши воспоминания, - я чувствую, что она улыбается. – Наши…              - Ты сегодня без Ани?       Женька откладывает планшет в сторону с явным желанием поговорить или куда-то завеяться.       - Как видишь, - пожимаю печами я, не отрываясь от своего экрана.       Семенов мается, то ли от безделья, то ли от излишка энергии.       - Что ты там так смотришь внимательно, аж глазки блестят, - снова пристает ко мне он.       Женька настырный. Если прицепится, то просто так от него не отмахнешься.       - Кино смотрю, - говорю ему я. – Про нас с тобой.       - Ух ты, - приподнимает брови он. – «Горбатая гора»? Как они узнали?..       - Ага-ага, - ехидно киваю я, - не с твоим счастьем… Сериал про фигурное катание…       - А-а-а, знаю-знаю… - Женька разочарованно машет рукой. – У нас в «Юбилейном» снимали по ночам. Там еще Алексей Константинович засветился. И как тебе? Чушь же собачья…       - Ну почему же чушь, - усмехаюсь. – Нинель Вахтанговну так очень похоже изобразили. Явно подсмотрели манеру общения и кое-какие фразочки… Леша, опять же, одухотворенная карикатура, то на Артура Марковича, то на Железняка… Забавно.       Женька качает головой, не соглашаясь.       - Мы все там выглядим как конченые уроды. Ни одного положительного героя. Все с тараканами в голове, все друг другу козни строят… Да если бы это было правдой, ни у кого бы из нас просто времени не оставалось бы на тренировки – только и делали бы, что отраву друг другу сыпали да лезвия расшатывали.       Я отмалчиваюсь, в принципе соглашаясь с его словами. Сериал и правда, так себе. Несколько прямых аллюзий на реальных персонажей, естественно, присутствуют. Есть и непрямые, которые заметны не каждому. Например, сын тренерши – мажор и плейбой, у которого в голове солома. Ходульный персонаж. Юноша бледный, с глазами горящими, не способный себе цены сложить и отравляющий таким образом жизнь, как свою, так и окружающих. Или, вот, главная героиня, такая себе спортсменка-комсомолка, мечущаяся между тремя своими мужиками и тискающаяся то с одним, то с другим, то с третьим… Вот сто процентов даю, не обошлось здесь без Жигудинских подсказок сценаристам, где чего попикантнее добавить… Хорошо еще, что имена все вымышленные, и тренер там толи Атрохова, толи Артюхова – не стали коверкать грузинскую фамилию Нинель, и делать из нее Тутберидзе какую-нибудь…       - Может быть ты и прав… - рассеянно киваю я. – Да нет, определенно прав. Чтобы тренер выпивал со своим спортсменом… Или чтобы сам предложил сигарету выкурить… Бред, однозначно.       - Ну вот…       - Короче, - резюмирую я, тоже откладывая свой айпад, - унылая чепуха. Потом досмотрю.       Женька прохаживается несколько раз взад-вперед по комнате, разминая затекшую спину.       - Так сходим к подружкам, а, Валет? – выдавливает он, наконец, из себя наболевшее.       - Не пойду и тебе не советую, - качаю головой я. – Во-первых, никто тебя туда не пустит, во-вторых, зачем их отвлекать перед стартом?       - Меня, может быть, не впустят, а тебя – точно впустят, - заискивающе строит мне «глазки» Семенов. – А значит, кого-то, возможно, и выпустят. Да и старт у них только послезавтра…       Я, конечно, могу и поупираться, и послать его… Но сам по Аньке соскучился.       - Ладно, хрен с тобой, - ворчу для вида, - ты и мертвого уговоришь…       Нарочито медленно сползаю со своей кровати и начинаю, не спеша, переодеваться. Семенов, с довольной физиономией, потирает руки.       Являться без предупреждения, конечно, не красиво. И за это тут же следует расплата.       Скребемся в девчоночью дверь, мужественно преодолев все заслоны и кордоны из дежурной обслуги в вестибюле и на этажах. За дверью возня. И наконец - щелчок замка.       - О, легки на помине, явились!..       Танька. В весьма далеком от скромности коротком кимоно и с распущенными до пояса рыжими волосами. Улыбается, светит влажными зубками, глазищами своими зелеными так и зыркает, то на меня, то на Женьку. Чувствую, срочно нужно Анечку мне сюда, потому что быть беде…       - Привет, - Семенов вваливается первый, нелюбезно отпихивая меня в сторону. – А можно в гости?..       В отместку, прикладываю его в бок кулаком.       Рыжая хохочет, наслаждаясь нашей потасовкой. И как всегда выдает прямолинейно и просто, чтоб не осталось сомнений.       - Только я на тройничок не подписываюсь, сразу предупреждаю, - развратно поводит бедрами она. – Так что вы, мальчики, определитесь, кто в дом, а кто за порог…       Замираю с нехорошим предчувствием.       - Аня где? – резко спрашиваю я.       - Понятия не имею, - пожимает плечами Танька. – Я думала, что с тобой…       - Ясно…       Разворачиваюсь и выхожу в коридор. Само собой, на «тройничок» с ними я и подавно не подписываюсь. Не хватало…       - Подожди, Сереж…       Она выскакивает следом и прикрывает за собой дверь. Блудливое выражение с лица как ветром сдуло. Смотрит на меня серьезно и с какой-то грустью.       - Все нормально, огонек, - улыбаюсь ей я. – Двое в драку – третий в…       - Мы правда не ожидали, что вы придете, - с досадой в голосе перебивает она.       - Сами виноваты, - киваю.       Танька смотрит куда-то мимо меня и кусает нижнюю губу. Нехорошее предчувствие постепенно перерастает в уверенность.       - Кто? – просто спрашиваю я.       Таня прекрасно понимает вопрос. И лишь мгновение колеблется, молчать, или сказать как есть.       - Артур… Маркович…       Против воли не сдерживаюсь от короткого и емкого междометия.       Таня хватает меня за руку.       - Ты не подумай, Сержик, - быстро шепчет она, - Анечка до последней минуты сомневалась, думала, что ты придешь, не хотела…       В себя прихожу практически сразу. Глажу ее по волосам, смотрю в глаза, улыбаюсь.       - Все в порядке, лисеночек, - говорю ей спокойно. – Он же тренер. Значит не позволит себе ничего плохого, да?       Таня смотрит мне в глаза и медленно кивает.       - Ну, вот видишь, - я отступаю от нее на несколько шагов и не могу не отметить, какая она красивая. – Ты выглядишь божественно. Хорошего вам вечера.       Разворачиваюсь и, не оглядываясь иду по коридору в сторону лифтов.       - Сережа! – Таня так и стоит там, где я ее оставил.       - Все хорошо! – бросаю я ей через плечо и, подняв руку в прощальном приветствии, захожу за угол.       И прекрасно понимаю, что все очень нехорошо.              Вибрация телефона застает меня в холле моей гостиницы, и я, чтобы не терять время, располагаюсь тут же на диване и достаю светящийся аппарат. Это сообщение, которого я не хотел, но ожидал получить. Перечитываю всю свою переписку, чтобы лишний раз проникнуться глубиной нарытого мною дна.       «Евгений Викторович, - пишу я, - у меня есть информация о том, что нашей с вами Вале Камиль-Татищевой не дадут выиграть олимпиаду. Доказать мне нечем, кроме как собственным результатом. Если это в ваших силах - помогите. В случае Валиной чистой победы обещаю положительно откликнуться на любое ваше предложение ближайшей весной.»       Если Вальку решили срезать насильно, то только Шиповенко может, надавив своим авторитетом, вмешаться и как-то повлиять на ситуацию. Другой вопрос, захочет ли? Но если я пообещаю перейти к нему из «Зеркального», то ради этого может и захотеть…       Между моим сообщением и ответом Шиповенко - почти сутки и Валина победа в короткой программе. И Женя, естественно, имеет полное право сомневаться.       «Уверен?»       «Абсолютно», - моя реакция на его сомнения практически мгновенная.       И вот только что от него пришло новое сообщение.       «Валет, все подтвердилось. Но изменить ничего уже нельзя. Если ее начнут прессовать – пусть снимается. Следи, чтобы ее не покалечили – второй Париж не нужен никому.»       И внизу приписка.       «Ценю твою самоотверженность, но пользоваться твоим благородством чтобы насолить твоей матери желания не имею.»       Это был финал. Все. Тушите свет, как говорится. Вальке не выиграть – это факт. Ее либо дисквалифицируют перед стартом, либо она сама снимется… Либо Нинель заставит ее упасть. Упасть… «Второй Париж не нужен никому»…        Получается, меня год назад завалили специально. Кто-то, понимая, что договориться не получится, рассверлил отверстия, в которые ввинчиваются крепежные болты лезвий, и от сильнейшей нагрузки от прыжков они ослабли…       Но не обо мне сейчас речь.       Валя. Солнечная балеринка. Она не должна пострадать. Не должна загубить свою карьеру, которая едва началась… И я не могу допустить, чтобы с ней что-то сделали. Потому что на больничной койке я уже за всех отлежал. Хватит…       - А кто это тут у нас расселся? Уж не Ланской ли?       Занятый своими мыслями и своим телефоном, я не заметил, как они подошли. Целая компания, припорошенных снегом, с замерзшими носами, довольных и улыбающихся. Валька, Андрей, Артур и Анечка.       - Ну вот, Озерова, а ты переживала. Вот он твой ненаглядный…       Артур весело подталкивает Аню в спину, и она, не долго думая, сияющая, усаживается рядом со мной и кладет голову мне на плечо.       - Все, я дома, - заявляет она, - больше никуда не иду.       - Слышали? – весело интересуется Артур, повернувшись к малым. – По яслям шагом марш. Герман, доведи сокровище до номера и не вздумай в гости напрашиваться. Прослежу.       Я быстро прячу телефон в карман и, с годами отрепетированной артистичностью перестраиваюсь на волну окружающих. Обнимаю Анечку и прижимаю к губам ее озябшие ладошки.       - Я услал Семенова к Таньке, - шепчу я.       - Я знаю, - улыбается она. – Таня мне сразу же написала… И велела до утра им не мешать.       Артур, спровадив мелких, оборачивается к нам.       - Ромео, Джульетта, завтра в полвосьмого раскатка. А вы еще здесь сидите. А ну живо…       Поднимаемся и, пройдя мимо него, направляемся к лифтам.       - Будем считать, - напутствует нас Клей, - что я не в курсе, в какой гостинице проживает некая Озерова Анна.       Переглядываемся, краснеем, заходя в лифт, опасливо смотрим в сторону Артура Марковича.       И видим, как его красная с белым куртка медленно удаляется в сторону вращающейся стеклянной двери главного входа отеля.              На следующий день, перед утренней разминкой, обнаруживаю возле раздевалки Вальку - сидит в коньках на резиновом полу, обхватив коленки руками и уткнув в них нос. После нескольких безуспешных попыток до нее дозваться, опускаюсь с ней рядом и обнимаю за плечи. Она поднимает голову, и я вижу, что она в конец задерганная и зареванная.       Неужели таки да?       - Что? Что уже случилось? – вытираю ладонью мокрые потеки на ее щеках.       Валька затравленно озирается по сторонам, и убедившись, что кроме нас в коридоре никого нет, громко шмыгает носом.       - Ва-ва-вахавна, - сдавленно заикается она, явно намереваясь снова разреветься…       Ну, естественно, кто же еще?       - Что Вахавна? Клизму вставила? – цепляюсь за последнюю соломинку. – Так это разве повод?..       Валя отрицательно мотает головой и наклоняется ко мне.       - Она сказала, - хлюпающим шепотом произносит она, - что администраторы запретили проводить награждение, если я выиграю, и из-за меня теперь у девочек не будет медалей…       Я не верю своим ушам.       - Что, прямо так и сказала?       - Ну-у… - Валя хлопает глазками. – Не совсем… Не потому что я виновата… - она морщинится, силясь вспомнить. – Сказала, что мы с тобой, говорит, завтра всех победим, но медалей не получим. А потом так добавила, как будто мысли вслух, что и девочки ничего не получат. Но я-то поняла, что это она для меня так сказала…       Валька снова опускает истекающие слезами глаза к коленям.       - Э, нет… - ловлю рукой ее подбородок и заставляю смотреть на меня. – Давай-ка успокаивайся, на, вот, вытри сопли, - достаю из кармана и протягиваю ей пачку салфеток, - и сама подумай. Она же сказала тебе, завтра всех победим. Вот это тебе и руководство к действию. Ты побеждай. А все остальное - не наше дело.       - Но девочки… - слабо сопротивляется Валя.       - А что девочки? – понимаю, что прозвучит жестоко, но все равно говорю. – Девочки тебя не поблагодарят и уж точно не оценят, если ты ради них подставишься.       Валька смотрит на меня бездонным, влажным взглядом и невесело усмехается.       - Нинель Вахтанговна тоже самое сказала, - кивает она, вытирая нос салфеткой. – Говорит, у нас индивидуальный спорт, каждый сам за себя… И сниматься со старта тоже сказала, что не будем, потому что… Э-э-э…       - Потому что это все равно что признать свою вину…       - Да-да, точно.       - И тогда уже не жди пощады ни от международного союза, ни дома от федры…       - Ага, - она кивает. – Я не все поняла, что она говорила, но что-то такое, да…       Вижу, что она немного подуспокоилась. Вроде бы больше плакать не намерена. Значит сеанс утешения пошел на пользу, и его пора заканчивать. Встаю сам и за плечи поднимаю на ноги Валю.       - Врежь им всем завтра, - говорю ей, поправляя съехавший на бок капюшон ее кофты и приглаживая выбившиеся из гульки пряди волос. – Ты же можешь. Чем оглушительнее ты завтра выстрелишь, тем сложнее всем остальным будет тебя в чем-то обвинить. Слышишь меня?       - Если я выиграю, - Валька с детской решительностью смотрит на меня снизу вверх, - будешь меня любить?       Ну вот что с ней делать?       - Буду, - говорю совершенно искренне.       - А если проиграю? – она коварно улыбается.       - Все равно буду… Но по заднице тебе так надаю, что сидеть не сможешь.       Она хихикает, отбегает от меня на несколько шагов, как будто боится, что свою угрозу я собираюсь выполнить немедленно, и хитро смотрит.       - А ты сначала догони, - нагло заявляет она.       - Даже пытаться не буду, - демонстративно поворачиваюсь к ней спиной. – Сама придешь…       - Приду… - вздыхает мне вслед Валька.       И мне очень хочется развернуться и заглянуть еще раз в ее глаза. Но я этого не делаю.              Отрабатываю тренировку под придирчивыми взглядами тренеров, и даже успеваю прокатать показательный номер. Разумеется, в моем распоряжении только треть льда и барахтаемся мы на нем вдвоем с Андреем. Но неписанные правила командной этики запрещают нам не то что сознательно мешать – даже случайно задевать или подрезать соперника. Поэтому внимательно посматриваем друг на друга и периодически джентльмнски разъезжаемся, уворачиваясь от столкновений.       Андрюха не зазвездился после своей победы, но и заискивать передо мной не пытается. Лишает меня начисто возможности его как следует возненавидеть или начать презирать. Ведет себя достойно. И я, волей-неволей, проникаюсь к нему уважением.       Нам объявляют пятиминутный перерыв, и я подъезжаю к нему вплотную.       - Ты еще не передумал по поводу завтра? - в лоб спрашиваю я.       Он понимает, о чем речь, и удивленно качает головой.       - Нет, конечно, как договаривались…       - Послушай, - я понижаю голос, - обстоятельства изменились. Я не могу тебе сейчас сказать всего, но то, что было очевидным еще вчера, завтра может оказаться большим заблуждением.       Он внимательно смотрит на меня, оценивая мои слова.       - Валя не выиграет?       - Нет…       - Даже если…       - Снимется со старта, внезапная травма, или выйдет, но упадет со всех прыжков… Даже если чисто откатает – на пьедестале ее не будет. Вообще.       На его лице недоверие и какое-то злое упрямство. Подозреваю, что детский инфантилизм заставит его наделать глупостей. Поэтому даю ему тот самый шанс, которого ему не хватает для сделки с собственным самолюбием.       - Если хочешь, - говорю, - взамен старого пари предлагаю новое. Я ставлю три тысячи баксов на то, что Валя не ступит завтра на пьедестал. Ровно столько ты планировал у меня выиграть на очевидном для тебя финале. Если я ошибаюсь – ты получишь свой выигрыш. Если я прав – просто сохранишь деньги.       Андрей хмуро рассматривает лед под коньками. И задает совсем не тот вопрос, который я жду.       - Мы… можем что-то для нее сделать?       Взгляд пионера-героя, готового броситься на амбразуру со связкой гранат на поясе.       Такой бы запал, да в мирных целях… Но мне остается только отрицательно покачать головой.       - Без нас уже… наделали.       Отталкиваюсь от бортика и медленно качусь в центр нашего лягушатника.       - Сергей!       Оборачиваюсь. Андрей подъезжает ко мне и смотрит прямо в глаза.       - Скажи, - произносит он, - зачем ты меня… предупредил. Ведь мог же срубить денег… Я бы сто процентов ставил на… нее?..       Невольно усмехаюсь такой детской непосредственности. Ну кто ж тебе скажет-то… Откуда ты можешь понять, что нажитое на горе близкого, родного и любимого человека, ничем иным, кроме кола в горле не обернется? Как минимум, я это именно так и вижу. Только объяснять не стану. Тебе – уж точно…       Думаю было ответить что-то типа «я детьми не питаюсь» или «вырастешь – поймешь», но в последний момент просто говорю ему то, что должно правильным элементом лечь в пазл его мировоззрения.       - Это ведь было бы не честно, правда?       Андрей на мгновение задумывается. Потом кивает.       Сую эйрподы в уши, включаю своего «Ведьмака» и, выразительно глянув на малого, становлюсь в исходную.              Накануне женской произволки картина складывается довольно интересная.       Из-за своего упрямства, Танька отстает довольно сильно. Но программа с пятью четверными в обойме у нее готова, накатана и несомненно будет выполнена. Суммарно это даст ей некий результат икс и неплохие перспективы.       Аня после короткой стартует очень неплохо, обходя Таньку на без малого шесть баллов и даже со своими двумя квадами против пяти имеет хорошие шансы. Назовем их игрек.       Вале для победы достаточно просто безошибочно откатать. И ее гипотетический результат, зет, безусловно больше икса и игрека. Но мы также знаем, что, принимая во внимание все обстоятельства, зет со стопроцентной гарантией будет помножен на ноль. И у икса с игреком появляются очень впечатляющие возможности.       Самое интересное в том, что для победы, и Ане, и Тане нужны не столько собственные чистые прокаты, сколько ошибки соперницы. А при общем примерном равенстве их будущих результатов, чистота и компоненты резко возрастают в цене. Вывод. Танька уже подарила Анечке нехилое преимущество, сорвав тройной аксель в короткой и практически уровняв шансы. Теперь, если Аня не споткнется ни на одном из своих элементов, можно предположить с высокой долей вероятности, что имя будущей олимпийской чемпионки мне известно. Посмотрим…       Забавно, что этой веселой математикой озабочены кто угодно, кроме самих девчонок. И это объяснимо, и это правда. Нам некогда думать о чужих результатах накануне собственного старта. Более того, чем выше ставки, тем сам вид с соперника начинает все сильнее бесить и раздражать. Уж я-то знаю… Тем интереснее мне смотреть, как тренируются девочки, нарочито отворачиваясь друг от друга и объезжая одна другую десятой дорогой.       Валентина отрабатывает тренировку, как ни в чем не бывало. Личико сосредоточенное, на голову плотно нахлобучены розовые теплые наушники, чтобы не продуло, все движения четкие и отточенные. Вот если будет так держаться до конца, то, глядишь, и окажусь я плохим провидцем, и дрогнет рука у моковского чиновника, уже занесенная для отмены ее результата… Хотя, я же знаю, как работает эта система. Мы все знаем…       Аня на своей волне. Иногда даже кажется, что она катается с закрытыми глазами, хотя это не так. Стабильная, предсказуемая. Идеальный спортсмен, с точки зрения тренера. Лояльная… Как и я, не знавшая никогда других тренеров и не помышляющая об изменениях и переходах. Все мы, в том или ином виде рано или поздно сталкиваемся с предложениями или, как минимум, намеками со стороны других школ. Мы лучшие, поэтому на нас есть спрос. Но, на сколько мне известно, Анька единственная, с которой подобных разговоров никто никогда не заводил. И это вряд ли от отсутствия интереса… С широкой дуги Аня эффектно и чисто выполняет тройной лутц и каскадом к нему тройной тулуп. Мастерски. Легко. И кажется, что совсем без напряжения. Вот так, кстати, все чемпионские вершины и берутся. С многократным запасом по всем параметрам…       То, чего постоянно не хватает Таньке. Хотя технически она сильнее всех. Если бы существовал отдельный чемпионат по прыжкам в фигурном катании, то ей не было бы равных. Все время на разрыв, на пределе возможностей. Без малейшей жалости к себе. В ущерб стабильности. И так постоянно. Сегодня все на максимальные гои – завтра сплошные галки. И не важно, ответственный ли это старт или так, очередной проходной прокат. Ее это как будто вообще не волнует. С каким настроением пришла, с таким и катает. Как только Нинель с ней не борется – ничего не помогает. Эмоции через край, и либо мировой рекорд на тренировке, либо снова бронза на чемпионате Европы. Но она уникальна. И только ей Нинель никогда не предъявляет претензий – здесь не дотянула, там не докрутила, растолстела, обленилась. Потому что не к чему придраться. Танька – идеальна во всем. Просто она вот такая.       Рыжая ракета пролетает, крутясь, совсем рядом со мной, обдав меня волной своего аромата, и с хрустом стали о лед приземляет свой очередной четверной. А я, провожая ее взглядом, понимаю, что мог бы смотреть на эти ее упражнения бесконечно. Как на горящий огонь, текущую воду и откровенно недостижимое для меня совершенство.       - Ланской, не спи! Чего застыл? – окрикивает меня Нинель, на мгновение отвлекшись от девчонок.       Он неожиданности вздрагиваю.       - Заснешь тут, - бурчу я себе под нос, и в пятый, наверное, раз изготавливаюсь катать свой показательный номер.              Весь день проходит в каком-то нездоровом напряжении. С одной стороны, как бы ждем решения по Валентине. С другой – надо бы и о своих делах помнить и не запускать тренировки. А в преддверье окончания олимпиады, близящейся весны и в принципе выполненной на этот сезон программы, вообще делать ничего не хочется.       В качестве сюрприза, нам, мне и Андрею, тренеры отменяют вечернюю тренировку и отправляют заниматься в зал. Значит звездная троица будет катать целиковые произвольные программы и лишние личности на льду, равно как и зрители на трибунах, им не нужны.       На ОФП людно и весело. Вся наша фигурнокатательная сборная, собственно, в сборе. Парники, танцоры, Семенов, запасные одиночники, тренеры – Профессор, Максим Таранов и Саша Жудилин. Не хватает только вездесущего Леши Жигудина и Авербаума, но они, наверное, готовят завтрашний эфир и в кои-то веки заняты делом.       Макс, едва меня видит, тут же раздает кучу заданий. Явно соскучился.       - Значит, Серега, на беговую сначала, потом пресс, приседания, ну и дальше можно к станку. Хорошо?       - Слушаюсь, - приседаю я в поклоне.       - Давай, давай, пижон...       Андрей тоже получает свою порцию ценных указаний, и мы расходимся каждый в свою сторону.       Включаю беговую дорожку на переменный режим и бегу следом за своими мыслями...       Мне хочется и колется поговорить с Нинель. Иногда она убеждаема. Даже в самых безнадежных ситуациях, вроде нынешней. Но за ее свинство по отношению ко мне, даже мысль о разговоре с ней вызывает у меня отвращение. Хотя... Если бы я был уверен в успехе, ради Вальки я пошел бы на это не задумываясь. А я не уверен...       Вальку тоже надо бы вдохновить... А главное, удержать от необдуманных глупостей. Поэтому ее нужно будет ловить перед самым стартом, чтобы никто другой не успел накрутить... Была у меня мысль попытаться воздействовать на нее через Андрея, но потом я от нее отказался. Этот, в своих безудержных порывах, может скорее все испортить, чем я - исправить, так что обойдемся без помощников... Только бы девки не додумались ее начать на слабо пробивать. Мол, тебе-то какая разница, все равно в пролете, так дай хотя бы нам порадоваться. Танька точно может. У нее совесть в организме очень специфически расположена. Аня... Не знаю. Хотелось бы верить, что постесняется. Хотя... В условиях стремительно молодеющего женского фигурного катания, она может прекрасно отдавать себе отчет, что эта ее олимпиада, как и моя, первая и последняя, и упустить подворачивающийся шанс будет глупо и нерационально. Тем более, что Валя, в отличие от нее, несомненно, через четыре года на олимпийский лед вернется. И это может быть еще одним из аргументов давления... То есть, что же это получается? Не на Нинель нужно ориентироваться, а на Аню? «Скажи Камиль-Татищевой, чтобы откатала на результат - останетесь без медалей, упустишь свой шанс на золото, зато спать будешь с чистой совестью», - так что ли? Фигня какая-то получается. Такое подсказывать, а тем более – просить нельзя. Эти мысли сами в голову должны прийти...       Грехи мои…       Вот стал бы я вот так заморачиваться ради малой, если бы сам не был в ситуации попавшего на подставу? Ради Аньки – несомненно. А вот ради Вали… Не знаю. Не могу сказать. Наверное, зависело бы от обстоятельств. Не такой, вот, я, выходит, положительный получаюсь, каким хотелось бы казаться. Хотя бы самому себе. Как есть…       Выполняю весь комплекс упражнений ОФП и, против обыкновения, не остаюсь в зале, а забираю свой рюкзак и ухожу. Мне не хочется сейчас ни с кем общаться. А хочется просто лечь и заснуть…               Начинается последняя разминка, и у меня есть шесть минут чтобы спуститься к раздевалкам, не встретив на своем пути никого из тех, кого я не хочу видеть. Тренеры у бортика, девчонки на льду. На манеже все те же пятеро, плюс еще одна американка, Алиса Ли по прозвищу «Белый кролик». Потому что блондинка. И потому что Алиса.       Утреннюю тренировку нам снова заменили на занятия в зале, поэтому подружек своих я сегодня еще не видел. А очень хотелось бы. И не столько для того чтобы расшаркаться, пожелать и поддержать – подобной ерундой мы давно не страдаем и в дружеских локтях не нуждаемся. Просто, когда долго не вместе, а особенно, далеко от дома, то мы начинаем скучать. Я, во всяком случае. Пустота эмоциональная образуется, которую нужно заполнить.       Моя аккредитация позволяет мне пройти куда угодно, кроме кис-энд-край и судейских мест. Поэтому прохожу в длинный, выстланный резиновыми коврами светлый проход между раздевалками и ареной и просто жду, подпирая стенку. Слоняющимся без дела журналистам с фотокамерами и микрофонами вежливо улыбаюсь, позволяю себя фотографировать, но на попытки со мной заговорить отрицательно качаю головой. Все комментарии только на официальных пресс-конференциях – это категорическое требование наших руководителей. Так что, извините…       Молчаливой толпой девчонки вваливаются в коридор. Пятеро из шести – Кролик осталась катать. Но трое моих все здесь. Видят меня и сразу же прилепливаются со всех сторон.       - Ну как вы тут?       - Нормально… - за всех отзывается Танька откуда-то из-под моей руки.       - Хорошо…       Молча стоим так, полминуты, не больше. Тем временем в дверях появляется голова дяди Вани Муракова, мгновение нас внимательно разглядывает и снова скрывается. Это значит, скоро сюда спустится Нинель.       По очереди, осторожно, чтобы не испортить тщательно уложенные прически, легонько касаюсь губами темненькой, русой и рыжей макушек. Прижимаю к себе всех троих.       - Бегите уже…       Танька, изловчившись, исподтишка щиплет меня за задницу, и первая высвобождается из нашего клубка. С хитрой улыбкой, она машет мне ручкой и уходит в сторону раздевалки.       Аня, подпрыгнув на зубцы, кладет ладошки мне на плечи и быстро целует в губы. После чего также молча, не оборачиваясь, уходит за Танькой.       Валя, перед этим тактично отошедшая в сторону, возвращается и становится рядом со мной.       - Хочешь мне что-то сказать? - поворачиваюсь в ее сторону.       Она смотрит мне в глаза, и как будто правда решается, говорить или нет. Но, в конце концов, качает головкой и просто улыбается.       - Если на тебя хоть кто-то давил, или к чему-то принуждал… - начинаю я.       - Нет… - она осторожно берет меня за руку. – Нет. Правда.       - Лезвия проверила? Винты не шатаются? Шнурки целые?..       - Не волнуйся так, - она делает шаг, и дистанция между нами практически исчезает.       - Значит… все будет… хорошо? – уточняю, предательски прерывающимся голосом.       - Конечно…       - Ну, тогда…       - Ты помнишь, что ты мне вчера обещал? - спрашивает она тихо.       - Э-э-э…       - Уже забыл? – она возмущенно поднимает брови и отстраняется. - Так быстро?       - Не забыл… - я тоже понижаю голос. – Я помню… все…       Валя дарит мне свою ослепительную улыбку, и я снова безнадежно тону в ее манящем взгляде.       - Так, что тут у нас за собрание?       Я не заметил, как она подошла. Напрасно. Судя по ее интонациям, она рада меня видеть не больше чем я ее.       Малая тут же гаснет, на кукольном личике появляется сосредоточенное, напряженное выражение, а ее ладонь выскальзывает из моей, прячась в кармане куртки.       - Валентина, тебе совсем не нужно готовится к старту? – ледяным голосом интересуется Нинель.       Не говоря ни слова, Валя опускает голову и, проскользнув между нами, торопливо уходит в сторону раздевалки, куда перед этим скрылись Аня и Таня.       - Ты для какой-то конкретной цели здесь находишься, - Нинель сурово буравит меня взглядом, - или просто пришел сбивать моих спортсменов с настроя перед ответственными соревнованиями?       Смотрю на нее как на ненормальную. Мне, почему-то, казалось, что после нашего последнего разговора она должна была уже остыть и успокоиться. Получается, я ошибался. Что ж. Устраивать склоку на глазах у всего мира – это последнее, чего бы мне хотелось.       Молча разворачиваюсь и спокойно иду в сторону выхода на трибуны.       В любом случае, все свои решения она уже приняла и точно не станет их менять, что бы я ей ни сказал. Ну а Валька… Ей придется сделать нелегкий выбор. Я знаю, как бы я поступил на ее месте. Но будет ли правильным мое решение для условий ее задачи – я не знаю.       Выступление Кролика Алисы, Евы Хендриксон и японки Каори не приносит никаких сюрпризов, располагая в турнирной таблице каждую следующую из них над предыдущей с незначительным преимуществом в один-два балла. Зрители откровенно скучают и ждут наших. Не удивительно, что появление на льду Таньки вызывает ожидаемое оживление на трибунах.       Рыжая бодро прокатывает пару кругов пока объявляют результат Каори, и подъезжает к тренерам у калитки. Все трое на боевом посту. Нинель берет ее за руки и что-то кратко говорит. Танька кивает. Поворачивается к арене и с первыми словами приглашающего арбитра решительно катит в центр на исходную. Ну, с богом…       У Таньки музыка из фильма «Круэлла». Из заявленного – дупель, пять квадов и остальное по мелочи. Амбициознейшая претензия не только на призовое место, но и на золото.       Первые такты. Танька в образе. И понеслось…       На одном дыхании, с легкостью, словно играючи она практически подряд приземляет четверной флип, четверной сальхоф и четверной тулуп, допуская на последнем досадный степ-аут. Не критично. Баллы уже и так запредельные, зал в экстазе, а соперницы, подозреваю, в шоке. Дальше, немного отдохнув и покрутившись, Танька выполняет каскад двойной аксель — тройной тулуп, ошибается на выезде, но главное чертов аксель сделан! Дорожка, краткий отдых, вращения… И вот кульминация – каскад четверной лутц — тройной тулуп. Делает, чертовка рыжая! Вижу по всем ее движениям, что собой довольна, радуется… И тут же чуть было не остается без элемента, выполняя четверной лутц и, запнувшись, не делая после него запланированный ойлер и тройной сальхоф. Ошибка, так сказать, стилистическая, минусов за собой не несет, но теперь нужно выходить из положения и лепить каскад с сальхофом. Но у нее уже вкус победы на губах. Как будто и не было до этого всей этой фееричной программы, она, как в школе, как на тренировке, на изи приземляет каскад тройной лутц — тройной сальхоф через ойлер, и мы все видим торжествующую улыбку на Танькином лице. Сделала! Первая. Снова первая. Никто до нее еще такого не выдавал. Я не смог. Зато она смогла. Ну не молодец, разве? Агонь-дефка, во всех смыслах.       Музыка еще звучит, и Танька еще отыгрывает, а зрители вокруг уже бушуют и бьются в коллективной истерике. Даже Семенов рядом со мной – ну ничего же нового не увидел – тоже, я вижу, готов из штанов выпрыгнуть от восторга. Ну, шанс у него, думаю, еще будет. А пока…       Раскланявшись на все четыре стороны и секси-томно всем поулыбавшись, Танька закатывается в калитку, где ее тут же ловит и одевает в куртку заботливый дядя Ваня.       - Просто супер, - не скрывает восхищения Женька.       Сидящий слева от меня Андрей согласно кивает.       Баллы лиса получает не просто высокие, а шикарные. Сто семьдесят семь и тринадцать сотых, что, на минуточку, на двадцать три балла больше, чем у катавшей до нее Каори. Вы представляете себе разрыв? Вот так, примерно и выглядят все остальные на фоне наших девчонок. По сумме двух программ у Таньки двести пятьдесят один и семь – мне о таких цифрах даже мечтать не приходится – и законное пока что первое место с колоссальным отрывом. То есть уже пьедестал. Не исключено, что и… Но, смотрим дальше.       Не заморачивающаяся, как я, подстматриванием или неподсматриванием результатов соперников, Анечка спокойно ездит кругами и терпеливо ждет, когда ликующая Танька, под ручку с Мураковым, покинет кис-энд-край и воцариться в ложе временных лидеров, выпихнув с первого места японку. Подъехав к тренерам, она получает напутственную фразу от Нинель и кладет руки в протянутые ладони Артура. Тот говорит что-то довольно долго. Аня несколько раз кивает, но глаз не поднимает, сосредоточенно изучая лед под коньками. Наконец, Клей ее отпускает, и она по дуге выезжает в центр льда.       Застывает в позиции.       Звучит музыка… И фея оживает.       Она танцует свою Маргариту в сотый, наверное, раз. Программа очень удачная, чувственная, из двух логических частей с грамотно, под нее, расставленными элементами. Ну вот неровно дышит к ней Артур Маркович, что ты тут не говори, и как ни крути.       Каскад четверной флип — тройной тулуп - идеально, и сразу, как она всегда делает, без передышки, четверной флип. Все на максимум. Череда вращений и тут же безупречный каскад тройной флип — тройной тулуп. Дорожка хореографии – по сути отдых и настрой на следующий за ней двойной аксель, который она выполняет тоже чисто. Не рискует. И делает. Нелюбимый свой лутц Анечка приземляет в каскаде три-три с риттбергером. Правильно. Такие дорогие прыжки должны быть во второй части программы, чтобы заработать больше баллов… Как это сделал Андрей, обыграв меня… Смена темы, и Анечка крутит еще одну дорожку, настраиваясь на следующий элемент. Последний каскад у Ани - тройной флип —тройной сальхоф через ойлер и на закуску горькое и невкусное - тройной лутц, который, даже если бы и не получился, не испортил бы ей настроения. Результат, правда, испортил бы, но и только. Хотя, о чем я? Лутц Аня приземляет чистейше и завершает выступление эффектными вращениями и резким прогибом назад с опущенными руками.       И в совершеннейшем восторге от самой себя, выпрямляясь и сияя, она выбрасывает вверх сжатый кулачок. Сделано!       - Ты знаешь, - говорю я Женьке, когда Аня, раскланявшись и подобрав со льда одного из извечных, приносимых для нее зрителями, мягких медведей, заезжает в калитку в объятия Артура, - вот если бы ты попробовал сейчас поспорить со мной, кто выше, Фея или Рыжая, я бы засомневался…       Женька разводит руками.       - Сейчас узнаем…       И вот, в очередной раз… Выиграть соревнование короткой программой нельзя, а проиграть – можно.       В результате, Анечка проигрывает по очкам Таньке произвольную, но по сумме баллов за две программы обходит фея рыжую лису на четыре целых и двадцать две сотых балла. Всего-то на всего… Но я представляю, какой вулкан страстей сейчас твориться в душе у Таньки. Она-то ехала сюда за золотом, не иначе. А в условиях вполне реальной дисквалификации Вальки…       Бросаю взгляд в ложу лидеров… И вижу, что Тани там нет. Пустует второе место, освобожденное японкой для Таньки. Пустует первое, до которого еще не дошла Аня. Лишь Каори сидит на своем временном правом диванчике и натянуто улыбается… Куда уже Рыжая могла деться?..       Решаю, что подумаю об этом потом. Потому что очередь Вали. Она кивает словам, которые говорит ей Нинель, оттолкнувшись, отъезжает от бортика, и становится в исходную позицию в центре льда… Я весь в готовности, как договорились, даже вытягиваю шею, чтобы меня было лучше видно, и чтобы самому лучше видеть…       И не чувствую на себе Валькиного взгляда. То есть она смотрит в нашу сторону, но глаза ее расфокусированы, и меня она не видит… Она вообще никого не видит… И я чувствую, как волосы вдруг зашевелились у меня на голове. Потому что в наступившей тишине мне отчетливо слышится трубный глас надвигающейся беды…       Происшедшее потом многократно описано на всех новостных сайтах в интернете, выложено в Ютьюбе и обсуждено в форумах. И все, как один, согласны в одном – такого шока не ожидал просто никто. Если без подробностей, в которых просто нет необходимости, то Валька сорвала все.       Начав с правильного и чистого четверного сальхофа, она неудачно приземляет тройной аксель, упершись рукой в лед и теряя гои. А потом, выполняя заявленный каскад тулупов четыре-три она по непонятной мне причине спотыкается после четверного, в результате чего меняет ногу и вынужденно, вместо тулупа, прыгает тройной сальхоф. И тут же, поскользнувшись, падает. При чем, на акселе ошибка какая-то дурацкая, как будто специально подстроенная, мы это называем «погладить лед». Ну а с сальхофа, я это уже ясно вижу, Валька сваливается намеренно. Как нас в детстве учили падать. Мягко, ногой вперед и на попу – совершенно безвредное падение. Дальше я уже смотрю сквозь пелену досады и злости. Еще одно падение, на этот раз с тройного флипа, невнятные дорожки, вялые вращения…       В порыве какого-то непонятного чувства, я встаю со своего места и спускаюсь вниз. Зачем? Обругать Нинель? Встретить Вальку и не пустить ее на сеанс позора в кис-энд-край? Украсть ее прямо со льда, увезти в аэропорт и сбежать с ней в неизвестном направлении?.. Я не знаю. Просто встаю рядом с тренерами у бортика и смотрю, как агонизирует у меня на глазах маленькая богиня. И боковым зрением замечаю, что повернувшаяся было в мою сторону Нинель, с явным намерением грубо осадить и выгнать прочь, вдруг останавливается и медленно возвращается на свое место…       Валя докатывает до конца – либела четвертого уровня – и в сердцах машет рукой, оценивая свое катание лучше всяких судей. Натянуто раскланявшись, закрыв лицо руками и опустив плечи, малая рыдает и уныло едет к калитке, к ожидающим ее Нинель и Артуру.       То, что говорит ей в этот момент Нинель, потом услышат все. Но мало, кто поймет.       - Что же ты все отпустила, можешь объяснить? После акселя-то… - произносит она тихо, почти ласково, стоит Вале только переступить кромку льда. – И что-то непонятное там добавила…       Вот это вот «после акселя»…       Никто не знает Нинель лучше, чем знаю ее я. Я могу по взгляду, по вздоху, по интонации определить, что она думает, чувствует, что она хочет. И в этом никакой магии крови. Я с детства смотрю на нее, слушаю и ощущаю. Просто привык. И выучил язык ее эмоций. Потому что иначе выжить с ней невозможно…       «После акселя…»       Да. То, что было после акселя ее удивило, шокировало, расстроило… Но то, что было до акселя, включая сам аксель, было тем, что она ожидала. Вальке достаточно было завалить один элемент, чтобы сорваться с первого места. Возможно, так договорились с вадавцами, или моковцы смягчили требования и обещали не губить Вальке карьеру, если она отдаст золото…       Но Валька на это не согласилась. Либо победить, либо погибнуть… Я и раньше подозревал, что при таком выборе она примет вполне очевидное решение. И мои подозрения подтверждаются тут же.       - Зато у девочек будут медали, - произносит Валечка, срывающимся от рыданий голосом.       Либо победить, либо…       Артур надевает на нее куртку и, следом за Нинель, они поворачиваются, чтобы идти слушать оценки. Уже пройдя мимо меня, Валя вдруг останавливается и, вырвавшись из рук Клея, быстрым шагом возвращается ко мне.       У меня перехватывает дыхание от ее взгляда.       - Ты обещал, - шепчет она, не сводя с меня заплаканных, припухших глаз.       - Валя, идем! – настойчиво окликает ее Артур.       - Ты обещал! – повышает голос она.       Я делаю то, что должен. И то, что хочу.       Просто сгребаю ее в охапку и прижимаю к себе.       - Валя! Ланской! – Артур просто в бешенстве кидается к нам.       - Я люблю тебя… - успеваю я шепнуть ей на ушко, за мгновение до того, как Артур Маркович, с перекошенным лицом, отрывает ее от меня и буквально волоком тащит к удивленно смотрящей на нас Нинель.       Оценки… А что, оценки? За такое количество сорванных элементов Валя получает мизер, при чем на столько мизерный, что по результату двух программ скатывается с первого места аж на четвертое, повергая в неописуемый восторг японскую сборную. Разумеется, у Каори Ханироко медаль ну никак не вырисовывалась, и тут нате вам, такой подарок. Ну а золото, вполне заслуженно, достается Анечке.       Бедная Валька восприняла поражение стоически. Только слезы капали ручьем из огромных глаз…       Зато!..       По дороге на допинг-контроль, в коридоре за ареной, набитом репортерами и спортсменами, когда Нинель ведет Вальку на процедуру, навстречу, как черт из табакерки, выскакивает злобная, зареванная, с размазанной по всему лицу косметикой Танька, с семенящим за ней Мураковым.       - Ненавижу! – орет рыжая. – Ненавижу этот спорт! Никогда больше не буду ничего в фигурке делать!..       Пытающегося ее усмирить Муракова она просто отталкивает в сторону.       Радостные такому замечательному разнообразию журналисты тут же разворачивают в ее сторону свои камеры.       Обалдевшая от воплей этой фурии Нинель даже забывает на минуту про Валю и пытается образумить беснующуюся Таньку.       Не слышу, что она там ей говорит, но зато, вместе со всеми, слышу и вижу, как рыжая отталкивает протянутую к ней руку тренера.       - Вы знали! Вы все знали!.. – яростно выплевывает она в ее сторону. – У всех есть золотая медаль, у всех, кроме меня… Ненавижу… Так же нельзя… Так нельзя!..       И разъяренным метеором она, в сопровождении ловцов сенсаций, удаляется в сторону раздевалок.       Что это было? Истерика в классическом виде. Имея в одной школе конкурентов высочайшего ранга, всегда нужно быть готовым к неадекватным поступкам с их стороны. Вот поэтому у Федина Лиза одна единственная, а пацаны все ранжированы, и каждый знает свое место. Профессор эту истину постиг, еще тренируя одновременно Жигудина с Шиповенко. Ну а у нас, к тому же, юные леди в пубертате… Черти что может случиться. И, как видим, случается…       Нинель, с невозмутимым лицом, возвращается к Вале и замечает меня.       - А, Ланской, и ты здесь, - говорит она, как будто только что меня заметила. – Если хочешь, для разнообразия, сделать сегодня что-то полезное, приведи в чувство свою подругу чтобы она на награждение вышла. И чтобы молчала там… Идем, Валя…       В опустевшем коридоре воцаряется звенящая тишина. Так всегда бывает, когда еще минуту назад в помещении было полно народу, и вдруг все куда-то деваются. И я понимаю, что я здесь не в полном одиночестве, только когда слышу, как меня тихо окликают.       - Сережка…       Оборачиваюсь.       В обнимку с большим плюшевым медведем, с распахнутыми на пол-лица глазами и натянутой улыбкой, Анечка стоит у стены, как Хатико в фильме.       - Я не знаю, куда мне… Обо мне забыли…       Кидаюсь к ней, проклиная собственный идиотизм.       - Аннушка, солнышко, милая, я тебя поздравляю!       Отбрасываю в сторону дурацкого медведя и обнимаю любимую девчонку.       - Ну, наконец-то, - хихикает Анька, вздыхая, - ты первый удосужился. После мамы, правда…       - Блин, мне стыдно, прости, - виновато сжимаю губы я. – Но ты же видела… это…       Аня с ошарашенным видом качает головой. Значит тоже удивлена. Мягко говоря…       Со стороны раздевалок появляется Артур и, увидев нас, радостно улыбается.       - Анечка, поздравляю! Золотая ты наша!..       Он подходит ближе, протягивает руку, но, видимо, стесняется меня и замирает. Анька, смеясь, обнимает его сама.       - Спасибо, Артур Маркович, - щебечет она.       Артур доволен. Воспитал-таки. Первая олимпийская чемпионка в его активе. Хотя… Первая, все-таки, Валя. А второй – Андрей Герман… Но все равно. Пусть будет, любимая чемпионка, да.       - Сереж…       - Да?       Удивленно смотрю на Артура, который, обнимая Анечку, вдруг вспомнил про меня.       Но ему явно не до шуток.       - Ты, правда, прости за такую просьбу, - мнется он, - но в самом деле, поговори с Шаховой. Еще и здесь нам скандала не хватало…       - Хорошо, - пожимаю плечами я.       И замечаю ехидный блеск в Анькиных глазах. Вопросительно поднимаю брови.       Она походит ко мне, обнимает, также целомудренно, как только что Артура, и шепчет на ухо, едва различимо.       - А с одной мной, Серенький, тебе было бы на много проще… Но ты же хотел любить всех? Вот и люби.       И рассмеявшись, она несильно, но настойчиво толкает меня в сторону женских раздевалок.              Захожу в клетку к тигру.       Тигра стоит у окна, спиной к двери.       Подхожу и молча встаю рядом.       Танька, не мигая, сухими злыми глазами смотрит на улицу.       Опускаю взгляд вниз и замечаю, что она до сих пор в коньках. Это плохо…       У Таньки очень нежная кожа на ногах, и после каждого проката, практически всегда, ступни и пальцы у нее отбиты, натерты и болят невыносимо. Если коньки сразу не снять, то ноги могут распухнуть…       - Давай я тебя перешнурую, - говорю я ей.       Танька шмыгает носом и мотает головой.       - Не хочу, уйди, ненавижу…       - Давай-давай…       Я беру ее за плечи и, преодолевая вялое сопротивление, усаживаю на скамейку. Она плюхается на сидение тяжело и безвольно, как мешок. Молчит. Но смотрит на меня. На красивом, точеном лице отвратительные разводы от потекшей туши и размазанной губной помады.       - Сейчас переобуемся, - говорю ей я, - потом сходим умоемся и накрасимся, да?       Она не отвечает. Но и не сопротивляется, что уже позитивно.       Опускаюсь перед ней на колени. Спокойно и методично расшнуровываю ее ботинки, сначала левый, потом правый. По очереди стягиваю. Мне предстают разодранные на пальцах, в кровавых подтеках, капроновые колготы, которые я, без раздумий, обрываю до ее щиколоток. Зрелище не для слабонервных – все сбито, ступни - один пульсирующий кровоподтек, из-под обломанных ногтей местами сочится кровь. Но я за свою жизнь видал и не такое.       Подтаскиваю к себе ее рюкзак – розовый с болтающимся сбоку брелоком в виде рыжего лисенка… Мой ей подарок не помню уже в честь чего… Достаю пачку влажных салфеток и бактерицидный пластырь.       Медленно и тщательно протираю салфеткой Танькины ноги. Она вздрагивает.       - Холодно… - хрипит она. - И жжется…       - Потерпи, - говорю я, не прерываясь.       Вытираю всю кровь с ее пальцев. На всякий случай, прохожусь салфетками несколько раз, пока не убеждаюсь, что ступни чистые. Достаю пластырь и осторожно обворачиваю каждый ее палец. В результате, Танька сидит, как в педикюрном салоне, поставив ноги мне на бедра и растопырив все пальцы.       - Ногти красить тебе не буду, - шучу я.       Танька хмыкает и качает головой.       - Ты не умеешь… - произносит она.       - Ошибаешься…       Она шевелит ступнями, и я, совершенно неуместно, вдруг, ощущаю самое простое и очевидное желание, вызванное ее прикосновением, и ее близостью. Чувствую, как краснеют мои щеки. Знаю, что Танька это видит и все понимает… Не ко времени все это… К сожалению…       Снова роюсь в ее рюкзаке и извлекаю на свет пару новых хлопчатобумажных носков. Не айс, кататься в хэбэ плохо, можно заработать сильные натертости, плюс, ноги потеют. Но для выезда на награждение – хватит.       Натягиваю носки на Танькины ноги, выравниваю резинки, чтобы не было складок или скруток и прячу под них обрывки колгот. Капрон, обильно политый лаком для волос, прилегает плотно, так что не вылезет. Снова беру в руки ботинки коньков.       - Ныряй, - подставляю ей правый ботинок, в который она послушно всовывает ногу.       - И сюда, - левый…       Повторяю все в обратном порядке. Затягиваю, шнурую… Нахожу в боковом кармане рюкзака скотч и приматываю концы шнурков, чтобы не болтались.       - Готово, - говорю я, аккуратно ставя ее ноги на пол и поднимаясь.       - Спасибо…       - Идем умоешься…       - Я сама.       Она нагибается над своим рюкзаком, достает косметичку и, не глядя на меня, идет к выходу.       - Танюша…       Я осторожно дотрагиваюсь до ее плеча. Танька вздрагивает, вся сжимается, как пружина, но замирает на месте.       - Она запретила тебе делать тройной аксель, да? - спрашиваю я.       Таня медленно поворачивается и смотрит на меня исподлобья. Потом один раз кивает.       - Она сказала, что мне и так хватит с запасом, - глухо произносит она, - что Аня не вытянет…       Это уже слишком. Ну ладно я… Ну ладно, может быть я где-то готов согласиться, включив весь свой цинизм, что Валю можно было принести в жертву, раз уж она попалась на допинге… Но зачем было срезать Таньку? Таньку, которая тебе доверяла безраздельно, которая на тебя только что не молилась… Которая была лучшей…       Меня снова начинает захлестывать злость, и я с яростью сжимаю кулаки.       - Знаешь что, - говорю я, - если не хочешь – не ходи на награждение. Пускай она сама твою медаль и получает. Раз ей это было так важно…       - Я пойду…       Таня качает головой, а потом вдруг улыбается, немного горькой, но той самой, своей, улыбкой.       - Иди ко мне…       Она поднимает руку, обнимает меня за шею и, притянув к себе, слегка касается губами моих губ.       - Не знаю, простишь ли ты меня, - шепчет она, - но я все равно скажу тебе. Тебе первому…       - Что случилось?       Таня набирает в грудь воздух и решительно смотрит мне в глаза.       - Я ухожу… К Шиповенко… Он меня пригласил. И я согласилась.       Ну вот и закономерный итог. Если ты предаешь тех, кто тебе доверяет, будь готов, что и они отплатят тебе той же монетой…       Таня отпускает меня, делает шаг назад, но я удерживаю ее руку в своей.       - Знаешь, - говорю, - я тоже скажу, тебе, первой, по секрету… Я сам готов был уйти к Шиповенко…       - Да ты что? – ахает Танька.       - Да, - усмехаюсь. – Только он меня не взял…              - Я сказала, нет, и точка!       Нинель яростно хлопает ладонью по столу, едва не переворачивая чашку с чаем.       Спокойно пожимаю плечами.       - Тогда я возвращаюсь домой завтра же. Вместе с Валей и Иваном Викторовичем.       У нее белеют губы от моей наглости.       - Ну подожди, Сережа, - Мураков пытается найти какие-то разумные аргументы чтобы меня переубедить, - во-первых, меня не будет, тебе никто не поможет, во-вторых ты неделю не тренировал программу, ну и вообще, у тебя прекрасный номер, что вдруг случилось?       Я тоже стараюсь быть максимально корректным.       - Я катал эту программу последние девять месяцев, практически каждый день, - говорю я, - вряд ли неделя так много решает, к тому же, у меня есть еще шесть дней, чтобы вспомнить, если я что-то забыл. И, при всем уважении к Артуру Марковичу, - вежливо поворачиваю голову к Клею, - показательный номер я смогу катать хоть весь сезон на каких угодно шоу. А произвольная программа, особенно моя, проживет еще от силы месяц. Я просто выйду из пика формы и уже не потяну ее…       - Да глупости какие! - снова взрывается Нинель. - Ну поезжай через месяц на чемпионат мира и катай там себе свои пять квадов сколько влезет, кто не дает-то?..       - На чемпионат мира я не поеду, - с прежним спокойствием говорю я, - меня к нему не готовили, и в планах у меня совершенно другие старты. Вы же это знаете. Тем более, раз нашелся более достойный кандидат на олимпийское золото, думаю, что он вполне справится и на мире.       Нинель смотрит на меня уничтожающе.       - Ну что за детский сад какой-то, - глухо цедит она.       Они сидят молча, уставившись друг на друга. Прекрасно понимают, что заставить меня силой что-то сделать у них нет шансов. А переубедить не получается. Остается только соглашаться. Соглашаться на то, что вместо «Ведьмака» на гала-концерте я буду катать свою произвольную под «Шоу маст гоу он» с полным контентом из пяти четверных прыжков. На меньшее я не согласен. Мою работу, над которой я корпел столько времени и на которую положил столько сил, грубо обкорнали на соревнованиях. Но я спортсмен. И я выполняю указание тренеров. А показательные выступления – это шоу. И уж тут-то будьте любезны, я буду делать то, что я сам хочу. Как бы противно от этого не было окружающим.       Артур проводит ладонью по своей бороде, усмехается и разводит в стороны руки.       - Нинель Вахтанговна, ну а в самом деле, - произносит он, - если Ланской так хочет, то пускай катает. Я думаю, организаторы возражать не станут. Тем более, его и так, против всех традиций, поставили последним стартовым… А, Вань? Что думаешь?       Дядя Ваня качает головой, с лицом, преисполненным скепсиса. Но его возражения уже иссякли.       - Да если хочет, то пожалуйста, - отмахивается он. – Я только понять не могу, зачем? А главное, нафига?..       Все трое, как по команде, поворачиваются ко мне.       - Ты можешь внятно объяснить, - озвучивает коллективный вопрос Нинель, - почему ты не хочешь катать «Ведьмака», а уперся в эти свои квады?       Да потому что я не хочу, чтобы хоть что-то в моей жизни было теперь так, как хочешь ты! Такой ответ ее устроил бы? Если бы не Артур с Мураковым, я бы не преминул узнать. Но в нашей среде откровенность, порой, чревата. Также, как и любопытство. Так что мое объяснение звучит, как и требуется, внятно и исчерпывающе.       - Потому что это моя единственная олимпиада.              Часть третья. Показательное выступление.              Когда двигатели, взревев, потянули самолет вперед, вжимая нас в кресла и гремя незакрепленными предметами на полках, я ощутил, наконец, что все закончилось. Закончилась олимпиада в Корее, забравшая у меня столько сил и принесшая столько разочарований. Закончилась моя звездная и непобедимая спортивная карьера, которая вела меня по жизни, вдохновляя и обламывая, но неизменно вывозя на все более крутые вершины, к более серьезным достижениям. Закончились отношения со многими людьми, которых я знал, тоже перейдя в иное качество, где-то с положительным знаком, а где-то и не очень… А также, закончилось мое затянувшееся детство, которое я провел в школе фигурного катания в «Зеркальном», под крылом матери-тренера, в окружении преподавателей, друзей и любимых. Передо мной лежал чистый лист, почти такой же, как растянувшиеся под крылом до самого горизонта гладкие молочные облака, на котором мне предстояло вывести первые строки своей новой жизни. О чем будут эти строки я пока не знал, да и вряд ли догадывался. Но совершенно ясным мне представлялось первое слово в этом, как мне хотелось верить, длительном и увлекательном повествовании. И слово это было «Независимость».       Мы прилетаем в Шереметьево глубокой ночью, и, пройдя все нудные формальности, только с первыми утренними лучами вываливаемся наконец всей толпой в зал, к ожидающим нас родственникам и знакомым. Встречают всех. Кроме меня. Потому что меня некому встречать.       Вернее, не совсем так.       Я сам отказался от того, чтобы ради меня приезжали в аэропорт. И было у меня на это ровно две причины. Одну звали Катя. А вторую – Валя.       С Катериной все понятно. Ее готовность ломиться в Шереметьево на ночь глядя больше напоминала провокацию, и желание досадить всем вокруг. И в первую очередь Семену Мирославовичу, которому бы вряд ли зашло лицезреть Катьку, цинично виснущую на мне и всячески обращающую на себя всеобщее внимание. В том числе, и его супруги, приехавшей за ним. А так бы и было, тут к бабке не ходи. Исполнять для Катерины роль подспорья в ее взбалмошных амурных делах я не собирался. Она хорошая девочка, и я ее искренне и нежно люблю, но мы уже прошли с ней все необходимые этапы взаимоотношений, чтобы понять раз и навсегда, что вместе нам не по пути. Так зачем же лишний раз бередить то, что может принести только боль? Поэтому Кате я, с благодарностью, написал, что прекрасно доеду сам и с радостью увижусь с ней в «Зеркальном» через два дня. Ответа я не получил.       Сложнее было с Валей. После того, как они с Мураковым уехали домой, сразу после ее проката, мы разговаривали с ней по телефону почти каждый день. Она звонила мне по вечерам, когда заканчивались тренировки. И, как ни в чем не бывало, щебетала, рассказывая о том, чем занимается, куда ездит с родителями и какие новые шмотки, цацки и гаджеты у нее появились. Мудрые Валькины родители, чтобы не допустить ее срыва в депрессию, занимали все ее свободное время различными делами и развлечениями, так что грустить балеринке шансов не оставалось. А вот болтать со мной – пожалуйста. Мы не касались скользких тем – меня не завораживали ее глаза и обходить острые углы было как-то на много легче. К тому же… Меня мучила совесть. Несовершенная малявка явно планировала влюбиться в меня по уши, наплевав на все возможные приличия и ограничения. И я не мог ее остановить. Или не хотел. Или и то, и другое. И даже Аня, которую я обожал и изо всех сил отказывался воспринимать иначе как свою девушку, невесту, будущую жену или, как минимум, спутницу жизни – даже она как-то таяла в моих мыслях под неистовым напором направленного в меня подросткового обожания.       Еще в Корее, как-то ночью, когда нам не спалось, я, не выдержав, разоткровенничался. И получил совершенно неожиданную отповедь…       - Обещание нужно держать, Серенький, - флегматично пожав плечами и улыбнувшись произносит Анечка, в ответ на мое чистосердечное признание ей в опрометчиво данном Вальке слове.       - Но я всего лишь хотел ее подбодрить перед прокатом, кто ж знал-то…       - Она маленькая, - спокойно говорит Аня. – Пока ей хватает твоего взгляда, поцелуев в щечку и возможности тебя смущать. Поверь, мы все такие, когда нам кто-то нравится. И заметь, ее совершенно не волнуют наши с тобой отношения. Потому что такого рода близость ей не нужна. Она даже не ревнует, поверь. Просто радуется, когда ты обращаешь на нее внимание…       - А ты ревнуешь?       Аня, усмехнувшись, отводит глаза.       - Посмотрим, что будет через пару лет, - философски вздыхает она, и не удерживается от шпильки. – А то подумай, Валюша моложе, красивее, а повзрослеет, так вообще всех затмит.       - Ну что за чушь, - возмущаюсь я. – Самая красивая у меня – это ты.       Анечка обнимает меня и кладет голову мне на грудь.       - Мы оба знаем, что это не так, - шепчет она едва слышно…       А где-то за пару дней до нашего возвращения Валя, как о само собой разумеющемся заявляет мне, что собирается встретить меня в аэропорту. И тут уж мне приходится проявлять чудеса дипломатии.       - Кто ж тебя отпустит? – вкрадчиво интересуюсь я. – Ночью-то…       - Мы с мамой приедем, - тут же, с детской непосредственностью находится малая.       - А ну-ка приложи мне маму к трубке…       Все-таки авторитет старшего у меня работает пока безотказно, и Валька тут же выполняет мое требование, как само собой разумеющееся. Мне хватает нескольких фраз, чтобы объяснить Валиной маме, особе, кстати, весьма привлекательной и приятной, чего ей точно не нужно делать, и от чего просто необходимо отговорить ее дочь. В ответ получаю порцию улыбок, ощутимых даже сквозь искаженные эфирными помехами слова и интонации.       - Она трещит о тебе без умолку, мне уже самой интересно с тобой познакомиться, - произносит Валькина мама таким голосом, что я понимаю - волшебная привлекательность ее дочери – это наследственность.       - Приезжайте в «Зеркальный», в любой день, - вежливо говорю ей я.       - Да я была там у вас тысячу раз, наверное, - смеется она, - ты просто внимания не обращаешь на галерку…       Точно… Я дурак. Кто-то же должен был приезжать за Валькой и отвозить ее домой. Это я привык к наличию личного шофера…       - Простите, я, честное слово, краснею от стыда, - ухмыляюсь, даже не думая краснеть. – Приезжайте, и я буду рад с вами познакомиться. А в аэропорт не нужно. И малую отговорите от этой глупости.       - Чтобы вы не сомневались. Будет дома сидеть, как миленькая.       На заднем плане слышу возмущенный Валькин вопль…       - Серенький, ты поедешь с нами, или с Вахавной?       Очаровательным зимним солнышком, в своей лисьей шубке, Аня подбегает ко мне и обхватывает, как дерево.       - Поехали ко мне, - тут же предлагаю я, - у нас целый день до завтра…       Анька смешно морщит носик и строит виноватую мину.       - Прости, я так по маме соскучилась… А еще сестра с мужем приехали… Тебя даже пригласить некуда…       Целую ее щечки.       - Тогда езжайте, я доберусь как-нибудь. На такси…       - Прости…       Она совершенно не выглядит ни виноватой, ни расстроенной. Но это нормально. И я ни в коем случае не обижаюсь. Семья – это святое. Еще раз целуемся на прощание, под ухмыляющиеся взгляды окружающих.       Рыжую окликаю сам.       - Танюшка!       Она оборачивается, отвлекаясь от разговоров и объятий с отцом, мамой, двумя братьями, такими же рыжими как она, и четырьмя собаками.       - Сержичек, - весело кричит она и машет мне рукой. – Иди к нам.       Подхожу вежливо здороваюсь и тут же получаю от Таньки порцию сарказма.       - Тебя Анечка бросила, да? - хитро щурится она, - Бедненький…       - Ну… В общем да, - усмехаясь, признаю очевидное я.       - И как же ты домой? – уже серьезно интересуется Танька.       - Если не смущают собаки – у нас весь третий ряд в машине свободен, - тут же сообщает Танькин отец.       - Собаки не смущают, - благодарно раскланиваюсь я, - но, вряд ли вам интересно тащиться в Москва-сити, а потом, через весь город, к себе. Так что спасибо…       - Как хочешь, - с облегчением в голосе ни разу не настаивает он.       С улыбкой киваю всему рыжему семейству. Поворачиваюсь. Встречаю взгляд зеленых глаз.       - Иди ко мне, - беззвучно шепчет она.       Обнимаю ее, зарываюсь в ее рыжую гриву и еле сдерживаю желание поцеловать ее коралловые губы. Достаточно того, что и так вся Танькина родня несколько ошарашенно смотрит на наши объятия. Мимолетом, задаюсь вопросом, а где же, собственно, Семенов, которому, по всем признакам, как раз следовало бы быть на моем месте. Но потом решаю, что эта та информация, без которой я вполне сегодня обойдусь.       - Позвони мне завтра. – говорит Танька на прощание, многозначительно поводя бровью.       - А ты ответишь?       - Может быть, - загадочно улыбается она. – Да!.. Только не сразу…       Попробовать что ли с нею секс по телефону? Хотя… Ей точно понравится. Так что не стоит даже пытаться…       Поправляю рюкзак на спине, подхватываю свою сумку и направляюсь в сторону маячащих за стеклянными дверями такси. Хотя нет. Туда еще рано… Не хочется, конечно, но… Загребаю правее и подхожу к группке взрослых, о чем-то жизнерадостно беседующих посреди зала. Здесь Леша Жигудин и трое наших – Мураков, Клейнхельман, Нинель… Меня замечают.       - Ну что, Сережа, домой отдыхать? – Клей, хоть и выглядит усталым, но со мной приветлив и жизнерадостен.       - Да, - киваю.       - До завтра отпущен на свободу, - кивком подтверждает Мураков. – Так что давай, дуй отсюда…       Я поднимаю глаза на Нинель, и мы молча ловим взгляды друг друга. Я ее вопросительный и она мой отрицательный. Все-таки хочется ей побыть для меня мамочкой. И домой отвезти, и ужином накормить, и спатки уложить… Но… Нет. Раньше нужно было думать…       - Спасибо вам за все, - говорю я. – За учебу, за терпение… Иван Викторович, Артур Маркович, Нинель Вахтанговна…       По очереди легко кланяюсь в сторону каждого.       - Леша, тебе отдельно, за поддержку… И за угощение.       Жигудин усмехается, А Нинель удивленно поднимает брови.       - Так, я не поняла, о чем это речь? – уголки ее губ, дрогнув, ползут вверх. - Вы позволяли спортсмену нарушать режим питания? Алексей Константинович?..       - Каюсь, виноват, - смиренно склоняет голову Жигудин. – Было один раз…       - Ох уж эти мужчины, - она сокрушенно качает головой, - ни на минуту нельзя вас одних оставлять…       Они смеются, каждый понимая, что-то свое в ее словах.       - Вот молодец, все-таки, Ланской, - бубнит Мураков. – Что бы ты, Нина, не говорила. Единственный, кто подошел и спасибо сказал.       - Конечно молодец, - кивает Нинель. – Разве ж я спорю?..       Не поможет. Все равно не поможет. Как бы ты не старалась. Как минимум, не сейчас…       Спокойно и равнодушно смотрю ей прямо в глаза. И она первая опускает взгляд.       - Тебя куда-то вести, Сереж? Сейчас Таня моя подъедет…       Леша Жигудин тоже живет где-то за городом, они недавно купили с женой дом. Я там еще не был, но знаю, что это точно не близкий свет. И гонять их через центр Москвы ради себя – это вообще совести не иметь.       - Мерси, я на такси, - изысканно расшаркиваюсь я.       После чего окончательно откланиваюсь и, со вздохом облегчения, ухожу от них. Они хорошие. И я им правда очень всем благодарен. Просто утомили…       Выхожу на улицу через автоматические двери, и сразу же попадаю в атмосферу ледяного холода. Все-таки конец февраля у нас далеко не самое комфортное время года. Плотнее натягиваю шапку и поворачиваю направо.       - Молодой человек!..       Понимаю, что это меня – я тут вообще единственный на улице – и оборачиваюсь.       Улыбающаяся, ухоженная, сухонькая мисс Марпл приветливо машет мне рукой с противоположной стороны проезда. Чтобы меня окликнуть ей пришлось остановиться и вылезти из своего Мерседеса…       Мы не знакомы. Но я ее знаю. Бабушка Андрея.       - Здравствуйте, - снова вежливо киваю я.       - Позвольте вас подвести, если не возражаете, - она само радушие. – Мне кажется, что нам по пути.       Припоминаю, что Андрей как-то говорил, что ему домой ехать на «Студенческую», куда-то в район Дорогомиловского рынка. Это действительно не очень далеко от меня. На противоположном берегу, за Кутузовским проспектом.       - Мне в Москва-сити, - на всякий случай уточняю я.       - А нам на Дунаевского, - весело кивает она. – Я же говорю, по дороге. Садитесь скорей!..       А почему бы и нет, собственно? Тут меня совесть точно мучать не станет.       Перебираюсь через невысокое ограждение и, перебежав проезд, подхожу к машине. Багажник открывается автоматически, и я закидываю туда свои сумки, рядом с уже расположившимся там красным чемоданом Андрея.       Мисс Марпл кивает мне на дверь рядом с водителем.       - Кстати, меня зовут Гера Михайловна. – говорит она, четко выговаривая свое имя. – А вы, я знаю, Сережа.       - Да, очень приятно…       - Садитесь же…       В салоне отчетливый запах нового, дорогого авто, приятная, ненавязчивая музыка и ухмыляющийся Андрюха на заднем сидении.       - Привет… - говорю я.       - Ну что, попался, - скалится он. – Бабуля мечтала с тобой познакомиться.       - Что за вульгарное слово ты выдумал, - возмущенно фыркает Гера Михайловна, устраиваясь за рулем и пристегивая ремень. – Знаешь же, что я не люблю…       - Хорошо, хорошо, ба…       - Ну, хоть так… - она со вздохом поправляет зеркало. – Хотя при молодом человеке мог бы обращаться ко мне и по имени…       Понимаю, что поездка предстоит нескучная и заранее готовлюсь получать удовольствие.       Влупив по газам, бабуля срывает Мерседес с места, и я снова чувствую, как меня нещадно вжимает в кресло.       Двадцать минут дикого и веселого ужаса, и мы живые и невредимые выходим из машины на Пресненской набережной.       - Так вы здесь живете? - Гера Михайловна с интересом рассматривает башню Санкт-Петербург, у которой я попросил ее остановиться. – Никогда не была внутри, а интересно…       - Если вас, не смущает ранний час и отсутствие еды, кроме, разве что, банановых чипсов, то позвольте пригласить вас в гости, - галантно протягиваю ей руку. – Кофе, думаю, у меня тоже найдется.       Она усмехается улыбкой опытной, в прошлом, соблазнительницы, но тут же разочарованно качает головой.       - Андрюша устал, ему нужно выспаться. Да и вам тоже…       - Приглашение бессрочное, - тут же нахожусь я. – Телефон Андрей знает.       - Спасибо… Я подумаю.       Она улыбается, и я понимаю, что в этом месте мне следовало бы с видом потомственного аристократа поцеловать ей руку. Но вместо этого я торопливо выгружаю свои сумки из багажника и взгромождаю рюкзак на спину.       - Спасибо вам большое! – говорю я. – И поздравляю вас с олимпийским чемпионом.       Она окидывает меня внимательным взглядом и качает головой.       - Мы оба знаем, что единственный настоящий чемпион этой олимпиады вовсе не Андрей, а вы, Сережа. Я никогда не пробовала себя в вашем спорте, но все-таки кое-что в нем понимаю. То, что вы сотворили на гала-концерте…       Предательский ком подступает к моему горлу и я, на всякий случай, прикрываю глаза и опускаю голову.       - Вы точно не хотите кофе, - негромко интересуюсь я.       Она качает головой.       - И вам не советую. Ложитесь-ка лучше спать… А завтра, сделайте, наконец, то, что вас так гложет, и рвет на куски вашу душу…       Я удивленно смотрю на нее.       - О чем вы?       - Не знаю, - она пожимает плечами, - это вам решать. Я вижу результат, - она проводит рукой сверху вниз, указывая на меня, - но внутрь заглянуть можете только вы.       Я надеваю шапку, чтобы мои горящие уши не отмерзли окончательно.       - Спокойной ночи…       Она кивает и снова залезает в машину.       - Гера, Гера, - ворчу я себе под нос, - и куда, спрашивается, ты торопилась? Что тебе стоило подождать немного и родиться лет этак на шестьдесят позже. Уж тогда бы я с тобой поговорил…       Ветер гудит, отражаясь от окружающего меня стекла и бетона. Снег, унылыми хлопьями, лезет в лицо и, проиграв битву, жалобно хрустит у меня под ногами. Светает…       А я понуро плетусь в свою башню, размышляя над гримасами судьбы и превратностями бытия.              - Тебе совершенно не нужно было сюда приезжать… - он недовольно кривится, поджимая губы. – Я же ясно дал понять, что наше с тобой сотрудничество, по крайней мере сейчас, нецелесообразно.       - Я хочу поговорить не об этом, - спокойно произношу я.       - А о чем?       - Если бы вы ответили мне по телефону, возможно, мне не пришлось бы утомлять вас встречей, а так… Извините.       - Когда крепость не сдается сама, ее берут штурмом, да? У тебя, Ланской хоть какие-то сдерживающие элементы в сознании присутствуют? А что будет, если, например, кто-то из ваших узнает, что ты сюда, ко мне шляешься? Мало вам скандалов…       Я смотрю на занудсвующего передо мной Шиповенко, и в который раз удивляюсь, как наши беглецы умудрялись и умудряются с ним работать. Ну это же просто кошмар какой-то. Две минуты, а мне уже хочется ему нахамить, повернуться и уйти. И сдерживает меня только то, что он мне нужен… А еще, тот случай, о котором рассказывала мне Катька, когда он заступился за нее перед Розиным и дал ему по роже.       Женя облокачивается плечом о стену и занимает выжидательную позу, скрестив руки на груди. Мог бы и в кабинет пригласить… Ну да ладно.       - Я хотел бы попросить вас, Евгений Викторович, поддержать меня в Федерации.       Шиповенко смотрит на меня не мигая.       - Поддержать в чем?       - В моем желании уйти от Тамкладишвили.       - Тфу ты, чушь какая… - он раздраженно дергается. – Ну что за глупость ты затеял?       - Это не глупость, а мое обдуманное желание. Но я знаю, что добровольно меня Нинель Вахтанговна не отпустит, поэтому мне нужно разрешение Федерации на смену тренера.       Женя молча изучает трещину на стене.       - Ты с мамой говорил? - глухо спрашивает он.       - Нет. И не собираюсь.       Он кивает, прекрасно все понимая.       - И к кому ты решил перейти?       - К Ламбьелю… Но формально хотел бы остаться в стране и числиться у вас.       Шиповенко снова раздраженно кривится.       - Я даю вам честное слово, Евгений Викторович, что ни разу не покажусь на вашем льду, и увидите вы меня только на чемпионатах, если вообще захотите меня заявлять…       - А если не захочу?       - Значит мне хватит Гран При и шоу, все равно, все что я мог - я уже выиграл… А что не мог – то проиграл.       Женя чешет в затылке и меняет позу, опираясь спиной о стену.       - Вот же ж, Ланской… - произносит он с досадой. – Одни проблемы от тебя. Почему ты к Федину не обратишься? Или к Московиной?       - Потому что любой, кроме вас, вцепится в меня как клещ и начнет выдавливать по капле, чтобы ухватить свое из того, что еще осталось. Вы же ясно дали понять, что я вам не нужен. Меня это устраивает…       - А почему ты решил, что я стану тебе помогать? - с усмешкой, вдруг, спрашивает Женя.       Наконец-то правильный вопрос, без эмоций. Хотя… Мог бы и сам догадаться. Но я подготовился.       Достаю телефон, открываю «Телеграмм» и показываю ему.       - Узнаете?       На экране наша с ним переписка, где он подтверждает мои слова о том, что Вале не дадут выиграть золото в Корее.        Он мельком смотрит на текст, и по его лицу пробегает тревога.       - Ну и что тут такого, - еще на что-то надеется он, - подумаешь, мы с тобой посплетничали…       Открываю другой диалог, с другим человеком. Да, это маленькое предательство… Но в данном случае, я никому ничего не обещал, и никому не был должен.       «Клюв передал на кого ставить по девочкам?» - пишу я накануне женской произволки.       «Нет. А что там может быть интересного?» - отвечают мне.       «Бегом ставь на проигрыш мелкой. Я же Жене все рассказал…»       «Я ничего не знаю… А сколько ставить?»       «ВСЕ!»       И под этим всем единственное сообщение моего собеседника от следующего дня.       «Поднял пять штук. С меня благодарность. А Клюв, тварь, не меньше десяти лимонов срубил. Следи, чтобы твою долю не закрысил…»       Женя несколько раз пробегает глазами текст на моем телефоне и, я вижу, не забывает посмотреть в угол экрана, убедиться, что это разговор именно с тем, с кем он думает.       - Вот же сволочь… - цедит он сквозь зубы.       - Мы же не хотим, чтобы широкая общественность узнала, что известный тренер, уважаемый человек и просто душка тупо воспользовался инсайдом от обиженного спортсмена и втихаря сыграл на тотализаторе, правда? – проникновенно говорю я, и издевательски добавляю его же фразу. - Мало вам, скандалов?       Шиповенко злобно смотрит по сторонам, потом на меня.       - Сколько ты хочешь?       Никогда не мог отказать ему в практичности. Четко и по существу.       - Я уже назвал цену, - улыбаюсь я. – Ну разве что, в качестве жеста доброй воли от вас, попрошу не репрессировать моего невольного шпиона…       - Розин-то чем тебе так дорог? – удивляется он. – Уж так, как он тебя поливал…       - Если Хот-Арти уйдет от вас, - объясняю с охотой, - то он непременно вернется в «Зеркальный». И его возьмут, потому что мы не помним зла, и ценим профессионалов. И тогда в моем родном доме этот упырь снова найдет себе какую-нибудь условную Асторную и нормальная жизнь школы опять превратиться в скверный вариант «Санта-Барбары». Зачем нам это?       - Нам? – удивляется Женя. – Ты же уходишь. Они же для тебя никто…       Эх, Клюв-Клюв… Ничего-то ты своими алчными мозгами не понимаешь…       - Я ухожу от Нинель, - сурово перебиваю его я. – Потому что она оказалась скверным тренером и никудышной матерью. Но она мне не «никто». И все остальные не «никто», а родные и любимые люди. И я первый в горло вцеплюсь тому, кто посмеет их обидеть. Я доступно излагаю?       - Вполне… - после паузы, мрачно кивает Шиповенко.       - В таком случае, - прячу телефон в карман, - не вижу повода нам с вами не договориться. В конце концов, по гамбургскому счету, я еще чего-то стою и на мне еще можно заработать.       Женя качает головой, весь какой-то поникший и расстроенный.       - Зря ты все это затеваешь, Сережа, - глухо бормочет он. – Очень зря…       - До свидания, Евгений Викторович, - как ни в чем не бывало, вежливо произношу я. – Жду вашего звонка.       И, повернувшись, ухожу прочь из атмосферы унынья и тоски, которой, мне кажется, проникнут каждый камешек в школе Жени Шиповенко.              Пока наши отдуваются на чемпионате мира в Шеффилде, я радостно укатываюсь в заранее организованный мне спонсорами трехнедельный тур по Японии, где я, в замечательной компании моих друзей Юзика и Яшки – японских фигуристов Юдзи Сакоморо и Яшимо Моро - разъезжаю по городам и весям, выступаю в ледовых шоу и концертах, даю без счета интервью, свечусь в телевизоре и всячески развлекаюсь. Япония, и вообще Восток в глобальном понимании мне не очень интересны. Так, посмотреть пару раз, отметиться для галочки. Но выступать здесь очень приятно, потому что японская публика самая открытая и доброжелательная в мире. Купание в волнах любви и обожания – именно так можно назвать то, как относятся японцы к фигуристам. Особенно, если ты, волей случая, еще и внешне соответствуешь их понятиям и канонам красоты. Ладно бы на выступлениях и на автограф-сессиях – но зачастую просто на улице мне очень часто не дают прохода маленькие девочки, девушки и даже женщины постарше, постоянно норовя меня потрогать, запустить руки мне в волосы и обнять. При этом делают они это на столько искренне и открыто, что просто не находишь в себе силы раздражаться или отказать.       Вместе с нами часто ходит и Леша Железняк, поехавший со мной в качестве сопровождающего тренера, но на него японцы так не реагируют, больше пугаясь его высокого роста и накачанного, атлетического торса. Леша над этим потешается, по-доброму поддевая меня и предлагая поспорить, что по возвращении домой, на улице как раз у него не будет отбоя от поклонниц, а на меня никто и смотреть не станет. Охотно с ним соглашаюсь, в том числе и потому, что в Москве по улицам почти не хожу, предпочитая передвигаться на такси.       О своих планах пока не рассказываю никому. Во-первых, все еще может прекраснейшим образом сорваться – Шиповенко передумает, Бисяев, Пахомов, Зайцева, да тот же Федин могут встать на дыбы и заартачиться, чисто из вредности… А может и из желания прогнуться перед Нинель – как никак она принесла им в этом сезоне два олимпийских золота и два серебра. Это если не считать Валю в команде… Во-вторых, это я перед Шиповенко так лихо козырнул, что собираюсь уйти работать с Ламбьелем. Сам Крис пока мне внятно не ответил, ограничившись общей декларацией возможного сотрудничества. Оно и понятно. Ссориться с нашей федерацией он точно не захочет, и будет выжидать решения до последнего. Ну а в-третьих… И это самое интересное… Мне написал агент Брайана Осборна. Того самого. «Мистер Триксель», или «Господин тройной аксель», как называли его наши взрослые. В восемьдесят четвертом году прошлого века, в Сараево он был первый, кто выполнил этот прыжок на олимпийских играх. А сейчас он работает тренером, имеет свою школу во Флориде… И меня приглашали туда, к нему, тренироваться и работать. И вот этот вот третий вариант был мне небезразличен еще и тем, что к Осборну меня звали с условием, что я не ухожу из «Зеркального», оставаясь формально спортсменом Нинель. Фактически, как профессионала, без обязательств выступать на местных соревнованиях. Понятное дело – не бесплатно. Но нужно понимать, что Ламбьель – это даже в самых безудержных мечтах и на десятую долю не Осборн. Как говориться, от таких предложений не отказываются, если при памяти и не дурак…       Или если тебе не застилает глаза всепоглощающее желание отомстить тому, кто тебя подло предал, и в придачу подставил двоих твоих любимых друзей. Поэтому всю мою японскую эскападу меня, как в старом фильме, терзали смутные сомнения, как лучше поступить.       С ними же, с этими самыми сомнениями, я и вернулся в Москву в конце марта.       И буквально на следующий день Шиповенко мне написал – позвонить, вероятно, не позволила гордость – что слушания по моему делу в Федерации назначены на веселую дату первого апреля. Что ж, прекрасно…       Если же говорить о гордости, то Нинель, которая тоже, безусловно, получила уведомление о заседании Федерации, даже не попыталась ни сама, ни через кого-то со мной связаться. То есть разрыв дипломатических отношений между нами можно было считать состоявшимся.       Чего я и добивался.              Естественно, как только возвращаюсь, сразу же звоню Анечке. Поздравить с первым местом на чемпионате мира и вообще… И с удивлением узнаю, что ее нет в Москве.       - Мы в Дубае, здесь… Все…       - То есть как, все? – удивляюсь я.       - Ну вообще все, - Аня как-то нерешительно мнется. - Я, Таня, Валя, Андрей… И Женя Семенов тоже…       - Ого, рад за вас, - без всякой радости констатирую я. – Могли бы хоть предупредить, я бы тоже к вам завернул…       - Да вот как-то закрутились, все так неожиданно произошло, - начинает вилять Анька, - не получилось, извини…       - Не получилось, или тебе сказали мне не звонить? - задаю вопрос напрямую.       Она молчит, и я слышу только ее дыхание сквозь шум электронных помех.       - Ладно, - не желаю разводить дальше полемику я, - счастливого отдыха, всем привет.       - Серенький…       - Все, пока… Прости я спешу.       Отключаюсь. Зло отшвыриваю телефон в сторону. Да что же это происходит-то? Все вокруг как сговорились…       Заставлять Аню извиняться и чувствовать себя униженной мне не хотелось. Я вообще терпеть не могу смотреть на чужую слабость. А что бы она могла мне еще сказать? Ее молчания мне хватило… Лояльная. Лояльная Озерова. Вот так о ней и говорили у нас. Никогда не спорит. Никогда не возражает. Характер проявляет только по отношению к себе и своей работе. Нинель даже не запрещала – попросила, я уверен, просто попросила ее мне не звонить, не отвлекать. И Аня выполнила просьбу тренера. Даже не задумавшись… Или не захотев задуматься. А ведь это только самое начало. Что будет дальше? Честно говоря, я рассчитывал на Анину поддержку, хотя бы моральную. Но, по всей видимости, как минимум сейчас это было невозможно. Что ж…       Выбрасываю из головы неприятные мысли, и всю неделю до первого числа регулярно хожу на тренировки, как в обычные дни. Нинель нет – говорят она улетела в Америку к Фионе – но есть Железняк, Артур и дядя Ваня, с которыми мы, как всегда, прекрасно находим, чем мне заняться.       А еще, соблюдаю режим радиомолчания. Не беру телефонные звонки, не отвечаю никому в «Телеграмм». Общаюсь только с тренерами.       Ни Нинель, ни Аня выйти со мной на связь не пытаются.              Сижу за длинным полированным столом на неудобном кожаном стуле. Жарко. Отопление здесь явно автономное и молотит от души. Чтобы старческие, скрученные артритом и ревматизмом косточки не мерзли, не иначе. Напротив грозно восседают верные бисяевские пажи, Пахомов и Зайцева. Оба, в прошлом, известные и титулованные фигуристы. Ставшие спортивными функционерами и продавшие души золотому дьяволу. Это в их власти решать судьбу таких как я. И делают они это с явным наслаждением…       Рядом со мной, справа, Женя Шиповенко, слева – Нинель. Она приехала позже всех и, коротко поздоровавшись, уселась и уткнулась в свой телефон. Женя напротив, изнывает от желания пообщаться и перебрасывается ничего не значащими фразочками то с нашими боссами, то со мной. Я стараюсь вежливо и кратко отвечать, соблюдая субординацию. Пахомов что-то цедит сквозь зубы. Ну а Зайцева, как всегда, улыбчива и приветлива, обращается к нему «Женечка», ко мне «Сережечка», такая себе, старушка-молодушка. Нинель она как будто не замечает, словно нет ее, и это, я знаю, не спроста. Терпеть она ее не может до зубовного скрежета, за все – за внешность, за успех, за упрямство и непреклонный характер. Мы все помним, сколько палок в колеса вставила нам Ирина Константиновна, не давая «Зеркальному» сначала образоваться, потом состояться, а потом и удержаться на олимпе спортивных школ. Не вышло. Нашлись и у Нинель доброжелатели со связями, сумевшие охладить пыл не в меру разошедшейся бывшей и единственной в мире трехкратной олимпийской чемпионки.       Ждем Бисяева. Я, когда заходил, видел его в коридоре мило беседующим с Фединым и Лехой Жигудиным. Забавно. Много лет назад, когда Леша со скандалом уходил от Федина к Тихоновой, именно Бисяев орал на него, вот в этом самом кабинете, обещая оставить без карьеры и без денег, если он только посмеет рыпнуться от Профессора, и от определенного ему пожизненного второго места, в кильватере звездного Жени Шиповенко. Но время, так получается, лечит самые глубокие и болезненные раны. Вот же стоят, общаются, смеются… Смог бы я так? Не знаю…       Наконец, глава Федерации появляется в дверях и, небрежно кивнув всем собравшимся, втискивается в свое кресло. В отличие от тощего, напоминающего обтянутый кожей скелет Пахомова, Бисяев выглядит расплывшейся тушей, в которой очень сложно определить бывшего спортсмена. Смерив нас троих брезгливым взглядом, под которым Женя перестает крутиться, а Нинель откладывает свой телефон, Бисяев пододвигает к себе лежащие перед ним документы.       - Предлагаю покончить со всем как можно быстрее, - заранее раздраженно произносит он. – У меня еще сегодня комитет и встреча с министром…       У него отвратительная манера шепелявить и присвистывать, когда он говорит, от чего не всегда удается разобрать все его слова.       - Ланской, значит… - он поднимает на меня взгляд. – Давай, кратко излагай, что ты там затеял.       Кратко излагаю. Не зря же я готовился к этому разговору почти неделю.       Благодарю за возможность высказаться. Перечисляю свои основные достижения. Расшаркиваюсь в благодарности «Зеркальному» и лично Нинель. Краем глаза вижу, что на мои слова она реагирует невозмутимо. Высказываю пожелание расти и развиваться дальше, но одновременно указываю, что по результатам прошедшей олимпиады, где мне не удалось одолеть поставленные передо мной цели, по моему мнению, я достиг своего максимума в Самбо-80 и считаю, что сотрудничество с таким выдающимся и уважаемым тренером, как Евгений Константинович – легкий кивок в сторону Шиповенко – даст мне возможность раскрыть мой не до конца еще исчерпанный потенциал. В чем, собственно и прошу содействия родной Федерации.       Говорю не спеша, четко расставляя акценты. Укладываюсь в пять минут, еще до того, как большое начальство начинает скучать и позевывать в кулак.       Бисяев, нацепив очки, перебирает бумажки на столе и, похоже, слушает в пол-уха.       - Ваше… мнэ-э-э… желание, Ланской, - скрипит с левого конца стола Пахомов, - это обдуманный шаг, или уступка эмоциям?       Смотрю на него спокойно и доброжелательно.       - У меня было достаточно времени, чтобы все взвесить и оценить, - отвечаю я.       - Александр Георгиевич хочет сказать, - встревает Зайцева, - что нам нужно четко понимать, чего на самом деле ты хочешь, начать работать с Женей… С Евгением Константиновичем… Или просто уйти из «Зеркального»… Ты можешь ответить?       Я задумываюсь. Наверное, дольше чем следует. Уйти из «Зеркального»… Это все равно, что уйти из родного дома. Тяжело и болезненно. Даже если в этом доме тебя уже списали со счетов и смотрят, как на предателя… Непроизвольно бросаю взгляд на Нинель, и вижу, что она смотрит на меня. Как когда-то…       - Шиповенко, ты что скажешь? – Бисяев отрывается, наконец, от бумажек на столе и, мельком полоснув меня пронзительным взглядом, останавливает глаза на Жене.       Тот мнется, что-то мямлит невразумительное о перспективах своей школы и возможностях тренерского штаба. Короче, хреновый из него соучастник. По всему видно, как ему не охота во все это ввязываться.       - Женя, - перебивает его на полуслове Бисяев, - ты можешь мне гарантировать, что спортсмен уровня Ланского не деградирует у тебя под началом, не растеряет за полгода все, на что был способен? Как это случилось с Асторной? Как с Камиль-Татищевой?.. Ты потянешь его или нет?       В меня вперивается короткий толстый палец бисяевской руки.       Шиповенко молчит, склонив голову и рассматривая свои ладони, явно демонстрируя, что подобных гарантий он давать не намерен.       - Понятно… - Бисяев кривит губы и поворачивается к Нинель. - Нина, что молчишь?       - А что мне говорить-то? – пожимает плечами она. – Это же не я его выгоняю, - кивок в мою сторону, - это он уйти хочет. Школа без него переживет, и не такое переживали. Ну а сам он… Взрослый уже, может принимать решения. Если не хочет работать у нас – пускай работает там, где, по его мнению, ему будет лучше.       - Да его мнение меня вообще не волнует! - взрывается вдруг Бисяев. – Ох уж мне эти ваши золотые мальчики и девочки… Понапридумывают себе ерунды, возомнят невесть что… Подумаешь, первое место не занял, - это уже мне, - горе-то какое… Серебряная медаль олимпиады. Ты можешь сходу вспомнить, кто еще из наших достигал такого уровня, как ты?       - Он, - говорю раньше, чем думаю, кивая в сторону Шиповенко.       Это правда. Тогда, в две тысячи втором, в Солт-Лейк-Сити, Женя, вопреки усилиям Федина и надеждам Бисяева, стал вторым, уступив золото Леше Жигудину. И лишний раз напомнить об этом главе Федерации было не самой лучшей тактикой.       Бисяев свирепо смотрит на меня, потом снова поворачивает голову к Нинель.       - Нина, ты готова дальше терпеть этого мерзавца?       Нинель по-прежнему спокойна и невозмутима.       - Валентин Николаевич, вы же знаете, что… я терплю всех, кто может и хочет работать.       - Тогда забирай своего красавчика домой, - шипит он, - и лично от меня, задай ему хорошего ремня. Все, поговорили. До свидания…       Он резко отталкивается от стола, поднимаясь, так, что чуть не падает, перевернувшись его кресло. Молниеносным движением, Пахомов подхватывает кресло за подлокотник.       Бисяев уходит, не глядя больше ни на кого из нас. Следом за ним, ужом, из кабинета выскальзывает Шиповенко, забыв даже попрощаться.       Нинель поднимается со своего стула. Такого же неудобного, как и у меня. Запахивает пальто и засовывает в сумку телефон.       Снова пересекаемся взглядами…       - Значит так, - говорит она, что-то прикидывая в уме. – Полдня прогуляли. Жду тебя на вечерней тренировке, после хореографии. Не опаздывай пожалуйста. Да?       - Да… - несколько раз киваю.       - Ирина Константиновна, Александр Георгиевич, - это она уже Зайцевой с Пахомовым, - рада была видеть.       - Взаимно, Ниночка, - фальшиво щебечет Зайцева, - привет твоим мальчикам передавай…       «Мальчики» - это Мураков с Артуром, если что. Хотя… Для нее они как раз мальчики и есть. А я так вообще, прыщ…       Нинель уходит, обдав меня ароматом своих духов. За которым я уже начал скучать…       Тоже делаю попытку встать.       - Вас, молодой человек, - скрежестчет со своего места Пахомов, - только что удержали, возможно, от самой большой глупости в вашей жизни… Вы женаты?       Удивленно хмурюсь.       - Нет пока что…       - От одной из самых больших глупостей, - поправляется он, неожиданно улыбнувшись. – Но, в отличие от раннего брака, исправить необдуманно угробленную спортивную карьеру почти невозможно.       - Спасибо, что, хотя бы, выслушали, - вздохнув говорю я.       - Мне – не за что, - хмыкает Пахомов. – Возможно, я бы вас и поддержал. И, вон, Ирочка тоже, наверняка…       Зайцева с готовностью кивает, как заводной заяц.       - Это Валя, Валентин Николаевич у нас мудрый, все видит, все понимает, все наперед просчитывает… - Пахомов кряхтя поднимается и протягивает мне руку.       С готовностью отвечаю на рукопожатие человека-легенды.       – Хотя, с другой стороны, - он удерживает мою ладонь в своей, и в его глазах, за толстыми стеклами очков, вдруг проскакивает хулиганская искорка задорной молодости, - прожив жизнь правильно и логично, не совершив своих глупостей, вы уверены, что не пожалеете об этом?       Смотрю на него с невольным интересом и симпатией. Как обманчива, порой, бывает внешность…       - Вы полагаете, Александр Георгиевич, - осторожно говорю я, - что мне стоит попробовать… сглупить… еще разочек?       Он улыбается ослепительной, как реклама стоматологии, улыбкой и выпускает мою руку.       - В добрый час, сынок, - произносит он. – Не упусти свой шанс.       И я понял, что на этот раз – хоть камни с неба, не упущу.              - Я не могу… Серенький, мне нужно время…       Аня отводит взгляд и, опустив голову, рассматривает лед под ногами.       - Сколько тебе нужно? День? Год? Жизнь?       - Я не знаю…       - А кто знает, Аня? Мы же вроде бы уже обо всем договорились, все почти решили…       - Вот именно, что почти…       Я начинаю терять терпение, и невольно раздражаюсь.       - Послушай, - говорю ей, - так нельзя… Так не честно, в конце концов…       Она смотрит на меня своим небесно-голубым взглядом, и я понимаю, что проиграл.       - По-другому, Сережа, не получается, - произносит она. – Извини…       Аня делает движение, пытаясь отъехать в сторону, но я ловлю ее за локоть.       - Значит, все, о чем мы с тобой говорили, о чем мечтали – все это было зря, да? – спрашиваю у нее я. – Наша жизнь… Наш дом… Наши… друзья, которых я оттолкнул, ради тебя…       Аня сердито смотрит на меня и, резко дернув рукой, освобождает локоть.       - Не делай из меня дуру, Ланской, - сжав зубы и прищурившись произносит она. – И никогда, слышишь, никогда не смей мне говорить о том, что ты кого-то там ради меня оттолкнул. Все, мне надо работать…       И круто развернувшись, она резко, не оборачиваясь, укатывает на другой конец льда.       Не могу поверить… Неужели вот так… И все…       Печально, но я даже не успел сказать ей, что скоро улетаю. И, наверное, очень надолго… И что мне бы очень хотелось, чтобы она поехала со мной, или хотя бы иногда приезжала, или чтобы мы могли встречаться где-нибудь посредине… Но как минимум, чтобы она знала, что я думаю об этом и очень этого хочу… Получается, теперь мой отъезд будет для нее сюрпризом. Как и для всех остальных… Ну и ладно! В конце концов…       Меня переполняют эмоции. Злость. Подсознательное недовольство, которое долго копилось, и вот накопилось до того, что готово выплеснуться наружу. И отвратительная, липкая и от того мерзкая и противная зависть. Аня, и ее олимпийское золото. Аня, и ее победа на чемпионате мира. Аня, и ее поездка в Дубай. Аня, и вот это вот все, что мне только что пришлось выслушать…       Да пошло оно все к черту…              Нинель смотрит на меня внимательно. Спокойно. С мягкой улыбкой.       - Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? - говорит она. – Предложение от Осборна. Ничего себе, на минуточку. От такого не отказываются…       - Ты же понимаешь, что это всего лишь совпадение, и я от тебя все равно бы ушел… - мрачно произношу я.       - Ушел бы и ушел, - она пожимает плечами. – Было бы к кому…       - А ты думаешь не к кому, - саркастически качаю головой я. – Есть, чтобы ты знала, желающие. И у нас, и за границей… Есть тот же Шиповенко…       - А он есть? – ехидно интересуется она.       Понимаю, в чем ее сарказм, замолкаю, раздраженно машу рукой.       - Он, кстати, твою подругу Шахову сманил, - как бы между прочим сообщает она. – Сыграл на комплексе обиженного ребенка…       - Знаю… - киваю, скрещиваю за спиной два пальца. - Он хвастался…       О своем переходе к Жене мне сказала сама Танька, но Нинель об этой мелочи знать, я думаю, не обязательно.       Я очень хотел бы у нее спросить, зачем она сломала Вальку? Заставив малую завалить аксель, она включила череду сознательных ошибок, которые допустила Валентина и которые утянули ее с первого аж на четвертое место на олимпиаде. Только ли это было желание обеспечить остальным девчонкам беспроблемное восхождение на пьедестал, без токсичного флера Валькиной допинг-пробы? Или здесь крылось нечто большее?       Я хотел бы узнать, зачем она придержала Таньку, не дав ей прыгнуть триксель в произвольной и лишив, таким образом, заслуженного золота. При том, что ситуация была пан или пропал – прыгаешь тройной – получаешь золото, не прыгаешь – серебро и я уверен, что опытная Нинель четко видела эту дилемму. И сознательно не позволила Таньке рискнуть… Как результат – получилась парадоксальная ситуация, когда занявшая в обеих программах второе место, Аня, за счет срезавшейся Вальки и недотянувшей Таньки, по сумме баллов вышла на первое место.       И, наконец, мне было бы интересно услышать от нее лично, зачем, для какой цели или руководствуясь какими соображениями она морочила мне голову олимпийским золотом, как минимум, весь последний год, и банально подставила, не подсказав прыгнуть пятый квад, которого бы мне с головой хватило чтобы обойти Андрея Германа и победить? Что за мотивы были у нее протаскивать на первое место вчерашнего юниора, у которого еще следующая олимпиада впереди, тупо при этом выставляя меня круглым дураком? Ну хорошо, она увидела, что Герман может показать больше, чем она рассчитывала. Замечательно. Он и показал. Меня зачем было приземлять?       И вот эти три «зачем» не давали мне покоя, вертелись на языке, и я едва сдерживался, чтобы не задать эти свои вопросы, понимая, что не ко времени, и не к месту. Нужно время, как сказала Анечка. Да, здесь, именно здесь, как нигде, нужно было чтобы прошло время…       О том, что Брайан Осборн приглашает меня поработать у него Нинель узнала из письма его агента мне, которое я, тактично, переслал ей. Это был не сговор с Шиповенко – она это понимала – это был шанс, один на миллион, и здесь, я думаю, она не должна была упрямиться. Она и не стала. Единственным ее условием было, не распространяться об этом до поры до времени в коллективе. Чтобы не обсуждали, и чтобы не завидовали. Пускай все выглядит сюрпризом.       Я выторговал у нее только разрешение рассказать все Анечке. Но, как оказалось, именно Анечке до этого не было никакого дела.       Считаю разговор оконченным, вежливо киваю и поворачиваюсь, чтобы уйти. Мы общаемся, но только на работе и только по поводу профессиональных вопросов.       Нинель не окликает меня, хотя я каждый раз подсознательно этого жду…              Выполняю данные обещания.       Это вообще нужно делать. Потому что иногда, это не только полезно, но и приятно.       Как-то вечером, после тренировок спускаюсь в холл и вижу одиноко стоящую женскую фигуру в изящном черном плаще и накинутом на плечи темном шерстяном платке. Бесшумно подхожу сзади.       - Добрый вечер! – произношу, наклоняясь.       Она вздрагивает и резко оборачивается.       - Ах ты ж шайтан, напугал…       Она узнает меня сразу, и выражение испуга на красивом лице сразу меняется на приветливое. Как же они похожи… Но малая, все же, более изысканна.       - Простите, бога ради, - извиняющимся голосом говорю я, - в мыслях не было…       - Да ничего страшного, - она с усмешкой разглядывает меня, - просто задумалась…       У нее приятный восточный акцент. Почти незаметный. Скорее даже не акцент, а интонации.       - Я обещал, что мы с вами познакомимся… - улыбаюсь ей в ответ.       Валина мама с готовностью протягивает мне руку в тонкой кожаной перчатке.       - Алсу. Очень приятно…       - Сергей… - пожимаю ее ладонь.       - Да знаю я, - смеется она, - слышать уже о тебе не могу, Сережа то, Сережа это, Сережа такой, эдакий…       - О, господи…       Я чертовски смущен, и не очень понимаю, как реагировать. Алсу несколько секунд наслаждается моим замешательством, после чего дружески похлопывает меня по плечу.       - Не пугайся, все нормально, - говорит она, - детская любовь – она самая искренняя. Я сама, когда была маленькой, до смерти влюбилась в двоюродного брата. Так тот, бедный аж бегал от меня, прятался…       У нее вишневые глаза, смуглая кожа и роскошные, вьющиеся черные волосы. Интересно, сколько ей лет? Выглядит потрясающе и очень молодо.       - Я не пугаюсь, - усмехаюсь ее словам. – Скорее даже завидую.       - Вот так новости, - удивляется она. – Чему?       - Ну… - подыскиваю правильные слова. – Такой откровенности между вами и Валей… Ей повезло с мамой. Я своей о моих… э-э-э… переживаниях никогда не рассказывал. Стеснялся…       Она изучающе смотрит на меня, улыбаясь и немного щурясь.       - Какая твоя мама? - вдруг спрашивает она.       И почему-то мне хочется ей ответить честно.       - Красивая. Очень властная. Успешная… - на мгновение задумываюсь, что я еще могу сказать про Нинель. - Одинокая…       - Ты у нее один?       - Нет, есть еще сестра. Младшая…       - Может быть поэтому, - кивает головой Алсу, - она не так открыта для тебя. Девочки всегда быстрее находят общий язык – им интереснее болтать друг с другом, чем с вами, мужчинами.       - Не знаю, - пожимаю плечами, - я с матерью уже давно не общаюсь…       Она с удивлением смотрит на меня, но не успевает ничего сказать.        - Мама?       Валька, в модном пальто в высоких, кожаных сапожках с распущенными по плечам русыми волосами – ну просто куколка, красавица-девчонка. Подходит к нам. Удивленно улыбается.       - Явилась стрекоза, - Алсу безуспешно изображает строгость. – Еще бы немного задержалась, и увела бы я твоего кавалера, только бы ты его и видела…       - Ну мама!..       Малая очаровательно краснеет, стесняется, но позволяет маме себя обнять и поцеловать.       - Умница сегодня у меня, - приговаривает Алсу, поправляя воротник ее пальто и гладя по волосам, - все хорошо делала, выполняла… Я все записывала на телефон, как ты просила…       Нинель не только разрешает, но даже требует, чтобы родители спортсменов как можно чаще присутствовали на тренировках, смотрели, как работают их дети, слушали тренеров и, возвращаясь домой, выступали бы в качестве ее союзников. Чтобы видели, на что идут их немалые деньги, которые они платят за тренировки в «Зеркальном». Ну и потом, когда деньги начинают платить уже нам, чтобы не забывали, каким трудом и напряжением это все достается. Мне с этим всю жизнь было проще. Потому что я никогда не слышал от тренера раздраженного вопроса «Где твоя мама?».       Валька с Алсу о чем-то шепчутся, поглядывая в мою сторону, и я начинаю чувствовать себя неловко. У обеих во взгляде, в голосе, в движениях присутствует нечто, от чего буквально перехватывает дыхание. Но если одна еще не умеет пользоваться этим своим даром, расходуя его на право и налево, без определенной цели, то вторая, очевидно, знает и понимает на много больше, чем показывает. И здесь нужно быть очень осторожным и тактичным.       Тем не менее, тактического отступления у меня не получается.       - Мы уезжаем, – Алсу хитро смотрит на меня, - но ты, Сережа, если хочешь, можешь поехать с нами… У тебя какие планы на сегодняшний вечер?       Слышать она обо мне больше не может, как же…       Смотрю на Вальку, и в ее глазах вижу все ответы на еще остававшиеся у меня вопросы.       - Я знаю один очень симпатичный клуб, - говорю я. – Сегодня вечером там играют джаз… А после полуночи – вечеринка в стиле диско.       Алсу наклоняет голову.       - Джаз я люблю, - задумчиво говорит она.       - А я люблю диско… - лучезарно улыбается Валя.       Достаю телефон и нахожу нужный номер. Я редко пользуюсь этими своими знакомствами, но знаю, что мне будут рады. Мне и моим гостям.       - Тогда поехали, - говорю я Алсу, прикладывая трубку к уху.       Но смотрю только на Валю. Потому что отвести взгляд не получается…       Я заставляю их попробовать изумительную морскую кухню, которой по праву гордится заведение, куда я их привел, и знакомлю с музыкантами, игравшими душевные импровизации и известные мировые хиты. Многие из присутствующих нас узнают. Многих узнаем мы. Но, чем ценны такие заведения – никому даже в голову не приходит начинать нас фотографировать, просить автографы и требовать «что-то показать». Незнакомые люди кивают нам с улыбками – и мы отвечаем им тем же.       А потом Алсу собирается уезжать домой. Протягивает руку, улыбается и уходит, взяв с меня слово, что Валя никогда не пожалеет об этом вечере, что бы ни произошло между нами. И я обещаю. И все оставшееся нам время, как акробат на струне, говорю, делаю, смотрю, даже дышу с оглядкой, чтобы не дай бог не обидеть, не разочаровать и не расстроить доверенную и доверившуюся мне хрупкую, маленькую богиню, которой и так уже растерзали душу, уничтожили мечту и сломали жизнь.       - А меня пригласили кататься в шоу, - сообщает мне вдруг Валя, гоняя соломинкой кусочек льда в стакане.       - В какое шоу? Кто пригласил? – подхватываюсь я. – Снова я все узнаю последний?       Валя звонко смеется, наслаждаясь моей реакцией.       - На самом деле, - успокаивающе гладит меня по руке она, - ты первый… ну после мамы, конечно же, кому я об этом рассказываю.       - А Вахавна?       - Тоже нет, - она отрицательно качает головой. – Пока только ты.       - Я польщен. Итак?       - Татьяна Александровна Жулина, - сообщает Валька, - а шоу называется «Морозко», это по сказке…       - Знаю…       Конечно знаю… Жулина сама меня приглашала где-то с месяц назад. Репетиции в Питере и в Сочи, потом тур по России, дальше США, Канада, Япония… Мечта! Если бы не Брайан Осборн…       - Знаешь? - удивляется Валя. – Откуда?       Сказать, или нет? В конце концов, я же обещал Нинель, что скажу о своем отъезде только одной моей подруге. Почему бы и нет, тогда…       - Татьяна Александровна мне тоже звонила, - признаюсь я. – Но я отказался.       Невыносимо смотреть на ее разочарованный взгляд.       - Валюша, я уезжаю через месяц, - говорю я, беря ее руку в свою. – Это было решено давно…       - Уезжаешь… Куда?       - В Америку. К Осборну. Тренироваться и работать…       Все же фамилия Брайана имеет какое-то магическое свойство. Печаль с Вальки тут же как ветром сдувает.       - Да ты что! – чуть не подпрыгивает она. – К Осборну? К тому самому?..       - Да…       - Здорово!       Валя снова сияет, и с интересом и завистью смотрит на меня.       - Ну конечно, - кивает она, - кого же, кроме тебя, мог пригласить Осборн. Особенно после Кореи…       Улыбаюсь ее искренности. Она правда радуется за меня. Это очень трогает.       - Только это секрет, не выдавай меня, - тоном заговорщика прошу я.       - Не выдам… - мило улыбается она.       Мы выходим в вестибюль. За окнами уже брезжит рассвет, и предупредительный портье подходит к нам. Прошу его вызвать такси.       Валя задумчиво поправляет на себе пальто перед зеркалом и поглядывает на меня из отражения. Я понимаю, что, либо сейчас, либо никогда. Но помню, что она не должна ни о чем пожалеть…       - Валюша…       Она поворачивается ко мне, обнимает за шею и прижимается всем телом. Чувствую, что она дрожит.       - Ты хочешь? – шепчет она, затапливая меня безумием своих глаз…       - А ты?       - Я… Очень… - а в них желание, страсть…       - И я… Очень… Но мы…       - Не можем… - печаль, нежность и высохшие слезы…       Она опускает голову и прижимается щекой к моей груди.       Глажу ее по волосам. И проклинаю все на свете, саму реальность, что вот так насмешливо сложилась в окружающую и разделяющую нас действительность.       - Я тебя люблю, мой солнечный котенок, - шепчу ей я. – И буду любить всегда, что бы не случилось…       Она снова смотрит на меня, и взгляд одновременно и лукавый, и испуганный.       - Потому что ты обещал… - произносит она.       Качаю головой.       - Нет, - говорю, - потому что я так хочу.       Валя улыбается и тянется ко мне.       - Тогда сделай то, чего так хочу я… - шепчет она.       И мы долго, забыв обо всем и обо всех целуемся, под сводами старинного особняка и под неодобрительным взглядом пожилого служащего…       Всю дорогу держимся за руки, и я стараюсь не встречаться с ней взглядом, чтобы окончательно не слететь с резьбы и не натворить непоправимого. Подъезжаем к их дому, когда уже совсем рассвело.       Алсу встречает нас на пороге, в джинсах, куртке и все в том же черном платке. Очевидно, не спала всю ночь. Ждала…       - Мамочка! – Валя бросается к ней, и я слышу, как она задорно смеется, обнимая и целуя свою маму. – Было так здорово, так весело! А знаешь кого мы там видели? А ты представляешь, к нам подошел сам…       Смотрю на них с легким чувством зависти. Алсу гладит Валю ладонью по спине, и я спокойно выдерживаю ее направленный мне в самую душу тревожный взгляд. Отрицательно качаю головой, не отводя глаз. И с удовольствием вижу, как она, облегченно вздохнув, улыбается.       - Разгулялись, молодежь, - деланно-строго ворчит она. – А честь кто знать будет?       - Ну мама!       - На горшок и спать, живо!       Валька возмущенно фыркает. Но тут же выскальзывает из маминых объятий и, подбежав ко мне, обнимает и крепко целует. Понимаю, что это скорее подростковый бунт, чем проявление чувств, поэтому не сильно ей подыгрываю.       - Я приеду к тебе в Америку, - шепчет она мне.       - Я буду тебя ждать, - обещаю ей я.       - А ну марш спать, я сказала! - в голосе Алсу прорезаются властные нотки, и Валька тут же повинуется, заскакивает в двери и посылает мне оттуда воздушный поцелуй на прощанье.       Я подхожу к Алсу, и она, усмехаясь, протягивает мне руку.       - Спасибо тебе, - говорит она.       - Не за что, - пожимаю плечами. – Я же вроде ничего и не сделал…       - И за это тоже, - она сжимает мою ладонь.       Я понимаю, что она не шутит.       - Я хочу ей счастья, - произносит Алсу тихо. – Обычного женского счастья. Семью, детей…       - И я на роль… счастья для Вали не гожусь, да?       Она грустно смотрит на меня. Потрясающе красивая. И абсолютно темная…       - В тебя можно влюбиться, - она проводит тыльной стороной ладони по моей щеке. – С тобой хорошо… Все твои девочки… У тебя же много девочек… Они все тебя любят… И ты их любишь. Но жить с тобой – это обречь себя на пожизненную муку ревности и неизвестности. Прости, это не для моей дочери…       Она поворачивается, чтобы уйти, оставив на моем лице аромат мускуса и лимона.       - А если я исправлюсь? – бросаю я ей вслед. – Если стану другим… Вы скажете, тогда, что я достоин… ее?       Она оборачивается и окидывает меня с ног до головы взглядом тысячелетней ведьмы.       - Сначала стань. Тогда посмотрим, - говорит она совсем уж по-старушечьи. – Прощай… Мальчик-мечта…       Дверь за ней, со скрипом, закрывается, а я все стою и не могу решиться навсегда уйти от этого дома…              За две недели до отъезда в Штаты, лечу в Копенгаген на два дня, на очередное «олл-старз-шоу». Пригласили нас всех, по понятным причинам, кроме Вали. Разбирательство ее случая с допингом, как и предсказывала Нинель, затягивалось, обрастая все новыми и новыми сложностями. Как результат – международные соревнования пока оставались для нее закрытыми, и даже шоу опасались иметь с ней дело, чтобы не дразнить лишний раз наш международный союз.       От участия в шоу сразу же отказалась Танька, занятая своим переходом к Шиповенко и все еще разобиженная на весь свет. Потом оказалось, что у Андрея вскрылась травма колена – очень неприятная штука, когда под коленной чашечкой, от частых, резких и неравномерных нагрузок воспаляется костная ткань изнуряя спортсмена острой болью – и он тоже остался дома. Ну а Аню просто не отпустила Нинель, без объяснений.       Поэтому в Данию еду один. С Мураковым.       В программе четыре концерта, и в каждом - два моих выхода. Вначале, для затравки, катаю «Ведьмака», а в конце – «Шоу маст гоу он». Для концертных целей мою произвольную программу, где я изображаю Фредди Меркюри, мы с Артуром переделали под показательный формат, немного сократив и упростив. Но два четверных прыжка из пяти оставили, потому что публика жаждет лицезреть…       Меня вообще многие теперь хотят видеть. Особенно после моего показательного выступления на олимпиаде.       Воспоминания, не лишенные приятных ощущений…       Корея, Пусан. День олимпийского гала-концерта. Перед началом шоу, в гримерке, прошу заплести и уложить мне волосы покрепче, как перед произвольной программой, и нарисовать усы. Чтобы добиться максимального сходства с оригиналом.       - Хочешь, еще и глаза тебе наведу, - предлагает девочка-гример, - будет вообще один в один.       - А сможешь?       - А то!       - Давай!       Показательные выступления тем и хороши, что дают нам неограниченный простор для творчества. Можно кататься в гриме, в костюме, в шляпе, в трусах, без трусов… Хотя нет, без трусов нельзя – общественные приличия нарушать не разрешается. Но если на спортивном старте есть норматив, по которому не менее двадцати процентов тела спортсмена должно быть закрыто однородным костюмом – то есть никаких топиков или чулок – то на показательных эти ограничения точно не применяются. Как и с использованием предметов – на старте предметы запрещены, а на галла-концерте можно кататься с гитарой, с бейсбольной битой, со стулом, со столом, с кроватью – с чем угодно. В моем случае, из дополнительных аксессуаров – только усы Фредди Меркюри. И маленькое дополнение к костюму…       - Пришейте мне вот это к рукаву, - прошу костюмершу, которая поправляет и что-то переприметывает на моей имитации желтой куртки.       Протягиваю ей то, что до этого сжимал в кулаке. Зеленую, блестящую, усыпанную стразами змейку с ярко красным раздвоенным язычком. Фрагмент Валиного костюма, в котором она катала Болеро…       Улетая из Кореи раньше всех нас, расстроенная и измотанная, балеринка вырвалась накануне вечером, чтобы попрощаться со мой, и подарила мне эту змейку, которую аккуратно спорола со своего платья.       - На память, - просто сказала она тогда.       И я тогда же решил, что мой показательный номер я буду катать в ее честь, для нее, и часть ее образа как нельзя кстати подойдет для моего собственного…       - Ничего себе! – удивляется костюмерша, естественно знающая все наши наряды до последней пуговицы. – Где ты это взял?       - Хозяйка подарила, - говорю я.       Она смотрит с подозрением.       - А не врешь?       - Не вру…       Она поджимает губы. В принципе, самовольно что-то менять в костюме не принято, нужно как минимум согласовать с хореографом. Но в данном случае речь о такой мелочи…       - Пришейте, пожалуйста, - прошу ее я. – Валя увидит, и ей будет приятно…       И когда завершающим номером программы галла-концерта объявляют меня, и я появляюсь посреди льда, в луче прожектора, то на моем левом рукаве красуется, извиваясь, сверкающая изумрудная лента, которую я нарочито демонстрирую в камеры, занимая стартовую позицию. И это минимум, который я могу сделать, чтобы выразить Вальке свою поддержку…       А потом я катаю программу. В полном объеме. Без единого степ-аута, покачивания или недокрута. На все шесть-ноль, как сказала бы Тихонова. И со всеми пятью квадами. Назло всем…       Под крылом самолета, в лучах утреннего солнца, проплывает Эресуннский мост. Роскошная автострада, соединяющая Копенгаген со Шведским Мальме, летящая подвесными секциями над шведской территорией и частью пролива и ныряющая, в буквальном смысле, под воду, в туннель уже на стороне Дании. Фантастическая по своей задумке и исполнению конструкция. Хотелось бы мне как-нибудь проехать по этому мосту… Может быть прямо сейчас, в аэропорту, предложить Муракову взять напрокат машину, все равно сегодня свободный день?.. Хотя, вряд ли… Иван Викторович по натуре не авантюрист, и вряд ли согласится. А вот Анька бы согласилась… И Валя, скорее всего, тоже… И Катька… И даже Таня…       Последние две недели, после того злополучного разговора, в Аней мы не перемолвились ни словом. Наши графики почти не пересекаются. Я – редко бываю в «Зеркальном», в основном проводя время на съемках рекламы, интервью и шоу. Анечка тоже нарасхват – телевидение, блогеры, опять же спонсоры… В те редкие разы, когда мы случайно сталкиваемся в нашем ледовом дворце, она молча проходит мимо меня, опуская глаза или отвернувшись. И что-то мне подсказывает, что зеленая змейка на моем рукаве оказалась-таки ядовитой, и больно ужалила мою небесную Фею. Как перед этим меня предательски ослепил блеск ее золотой медали… Грустно и печально, на самом деле. Но… Как есть…       Танька с Женькой официально объявили о том, что они встречаются, даже на их страничках в Википедии появилась соответствующая запись. Весь Инстаграмм пестрит их совместными фотографиями, снимками с собаками, с различными медийными личностями, на всевозможных экзотических берегах, на фоне пейзажей и интерьеров. Тогда, стазу после возвращения из Кореи, я так и не позвонил ей, как обещал… Замотался. Забыл. А когда вспомнил, то с экрана телефона, с новостной ленты, на меня уже смотрели улыбающиеся и довольные физиономии, ее и Семенова. О каких Парижах тут вспоминать?       Катька тоже не осталась в стороне и в очередной раз удивила. На этот раз – своим заявлением о переходе в ЦСКА. И снова, как всегда у нее, все с какими-то недомолвками, под покровом тайны, с массой намеков и недосказанностей. Хотя бы то, что объявлено об этом было не так, как того требовали правила и элементарная человеческая порядочность, а в интервью какому-то очередному Ютьюб-каналу уже наводило на грустные мысли. Нинель была единственной, кто отреагировала на эту очередную Катькину выходку спокойно и без удивления – просто молча пожав плечами. Может быть знала заранее – не исключено… Ее телефон молчал, на сообщения в «Телеграмм» она не отвечала, в «Зеркальном» не появлялась. В какой-то день я даже было решил съездить в эту ее конюшню за город, просто удостовериться, что если она там, то у нее все в прядке. Но потом передумал. Ведь это была Катя. Ветреная, взбалмошная, непредсказуемая. Я всегда любил ее такой. Значит, пускай такой она и остается…       Среди осколков нашей многолетней, крепкой и, казалось, нерушимой компании, еще кое-как друг за дружку держимся только мы с Валей. Тем прекрасным вечером, когда я сводил ее и ее маму, на концерт, обеспечил незабываемыми впечатлениями, заставил отвлечься от тоски и хоть немного порадоваться жизни, тогда произошло что-то почти незаметное. Но изменившее в нашей жизни очень многое… Валя, живая, здоровая, веселая, грустная, бойкая, задумчивая – невероятно красивая… Вот она. Рядом. На одном со мной льду. В одном зале. До нее можно дотронуться. С ней можно говорить, смеяться и грустить. Ее можно обнимать и целовать… Ее можно любить… Но дальше для меня дороги нет. Как я знаю, что никогда не прыгну пятерной прыжок – просто потому, что это за гранью моих физических возможностей – так я знаю, что будущего рядом с Валей у мня нет. Не потому что я очень плохой, или она слишком для меня хороша – нет. Плохого можно перевоспитать, хорошую испортить и пара сложится. Здесь другое. Тогда, глядя в глаза ее мамы и слушая ее слова, я понял, что мы просто живем в разных измерениях. И то, что Валечка, по детской своей наивности или доброте пока еще снисходит до нашего несовершенного и порочного мира вовсе не означает, что она захочет в этом мире остаться. Мы отсюда не вырвемся, как бы ни хотели. Она – с легкостью уйдет по первому своему желанию. И вот это-то и вгоняло меня в самую дремучую тоску, посильнее ссоры с Аней и Танькиных выкрутасов…       А недавно, сидя дома в одиночестве и рассматривая мерцающие неоновые вывески внизу за окном, я неожиданно вдруг понял, что всем им - моим девочкам, Андрюхе, Мишке, Женьке, тренерам, даже Нинель и Фионе, всему тому человеческому миру, которым окружил себя я, и который принял меня в себя - всем им будет проще и спокойнее, если я просто исчезну с их орбит, перестав быть фактором возбуждения, раздражения, обожания, подражания… Я не знаю, чего еще. Просто представьте себе мир «Зеркального» без Сережи Ланского. Зазеркальная реальность, в которой отразились все, кроме меня. Но даже если за счет кривого стекла и некачественной, облезшей амальгамы, кто-то выглядит не совсем привычно, кто-то меняется до неузнаваемости, да и сам «Зеркальный» уже не «Зеркальный», а какой-нибудь «Хрустальный» - все равно, такая реальность жизнеспособна, а кое в чем даже предпочтительна. Я попробовал – у меня получилось. И к сожалению, я вынужден признать, что новый, увиденный мною мир-отражение лично мне понравился больше. А раз остаться и разделить радость жизни в этом мире я не могу, то, следовательно, решение уехать к Осборну в Америку было правильным. А главное – своевременным.       - Просыпайтесь, граф, уже рассвет полощется, - пихает меня в бок Мураков, безбожно перевирая слова старинной песни.       Открываю глаза, и понимаю, что банально заснул.       - Уже прилетели? – спрашиваю я.       - Сейчас прилетим, - он кивает головой в круглое окно, за которым проносятся какие-то строения, деревья, дороги и ползущие по ним автомобили. – В гостиницу заселимся и пойдем Русалочку смотреть. Приобщать тебя к прекрасному буду…       - Дядя Ваня, - обреченно вздыхаю я, - я был в Дании уже раз пять или шесть. И каждый раз Русалочка…       - Ничего, сходишь и в седьмой раз, - ничуть не смутившись говорит Мураков. У нас с тобой сегодня программа какая? Правильно, культурная. Поэтому не упрямься.       Наш самолет легко вздрагивает, касаясь полосы, и, притормозив и съехав вправо, быстро катится в сторону торчащих из здания аэровокзала пассажирских рукавов. Приехали…       Что ж, не упрямлюсь. Русалочка, так Русалочка. Сделаю селфи. И пошлю всем девчонкам. А может быть только одной…              Я не люблю прощаться. И не люблю уезжать. Всегда грустишь, когда с кем-то расстаешься, даже не на долго. А тут расставание грозило затянуться…       Поэтому одним теплым майским утром, я как всегда рано встаю, умываюсь, по привычке, скудно завтракаю, одеваюсь в приготовленные заранее вещи и ставлю недопитую чашку чая в раковину. Вот и все. Я готов… Закидываю на спину рюкзак, подхватываю чемодан и впервые в жизни надолго и сам ухожу из дома. Ни с кем не попрощавшись, и никого не пригласив себя проводить.       Мой рейс еще не скоро, и я прошу водителя сделать крюк и проехать по тем улицам, по которым я каждый день ходил и ездил последние пятнадцать лет. По третьему транспортному кольцу, мимо Нескучного сада, поворачиваем направо, в сторону «Академической». Справа Воробьевы горы, цирк на Вернадского и Дарвиновский музей, куда никто из нас никогда не ходил, но все шутили по поводу его экспонатов. Черемушки, Воронцовский парк, Беляево… Улица Миклухо-Маклая и виднеющиеся вдалеке корпуса Университета Дружбы народов… Еще несколько сотен метров, и вот он, мой милый-милый дом… Ледовый дворец, в котором прошла вся моя сознательная жизнь.       - Хотите объехать вокруг? – предлагает мне водитель.       - Просто притормозите…       Рано утром транспорта практически нет, и мы, никому не мешая останавливаемся напротив «Зеркального». Выхожу из машины…       Вот здесь я ходил за руку с Нинель, когда был маленький. Тут была остановка автобуса, а там дальше – пешеходный переход. Переход есть и сейчас… А вот дорожки по которым мы иногда бегаем кроссы, если погода хорошая. По этим же дорожкам мы часто гуляли с девочками… Спорткомплекс доминирует над этим местом, возвышаясь, как настоящий дворец. Главный вход не здесь, левее сбоку, его не видно за деревьями. Но характерную шайбу красного кирпича с зеркальными входными дверями знает, наверное, каждый… На улице непривычная тишина.       Водитель тоже вылезает из машины и вопросительно показывает мне пачку сигарет.       - Я – нет, вы – пожалуйста, - киваю я.       - Спасибо…       Он закуривает, и дым от его сигареты уносится в сторону дворца.       - Вы здесь жили? – интересуется он.       - Можно и так сказать… - усмехаюсь я.       Он смотрит на меня и вдруг хмурится, словно силясь что-то вспомнить.       - А я, кажется вас знаю, - наконец сообщает он.       - Неужели? – саркастически ухмыляюсь я.       - Точно! Я узнал вас, – он абсолютно не обижается на мою реакцию. - У моей дочери дома все стены обвешаны вашими фотографиями, а внучка, Анечка, так просто с ума сходит, когда видит вас по телевизору. Хочет тоже научиться как вы кататься на коньках. Вы фигурист…       Усмехаюсь. На этот раз без всякого сарказма.       - Передавайте им привет…       - Буду в Питере – обязательно передам, - кивает он. Еще бы… Они меня съедят от зависти, когда узнают…       - В Питере? – вдруг замираю я.       - Ну да, дочка к мужу переехала… Да и малышка там родилась…       Я сглатываю невольно подступивший к горлу комок.       - Послушайте, - говорю ему, - только не удивляйтесь… Вашу дочь случайно не Лана зовут?       Он удивленно смотрит на меня, открыв рот и забыв о сигарете.       - Верно… Вообще-то она Светлана, но так ей нравится больше, звучит по заграничному… Но откуда вы?..       Таких совпадений не бывает, а если и бывает, то одно на миллион. Но мне все равно. Наверное, я просто очень хочу, чтобы на этот раз это не было ошибкой.       Обхожу машину и подхожу к нему.       - Доставайте ваш телефон, - говорю, - пожалуйста…       - Э-э-э…       - Сделаем для них селфи, - нетерпеливо объясняю я.       Он достает огромную китайскую лопатину.       Фотографируемся вдвоем на фоне «Зеркального». Потом я забираю у него телефон и включаю запись видео.       - Анечка, привет, - машу я в камеру, - помнишь меня? Приглашаю тебя в Москву, к нам в «Зеркальный». Приезжай. Покажи это видео кому угодно из нашего персонала, и скажи, что тебе нужно передать сообщение Нинель Вахтанговне. Запомнила? За это тебе разрешат покататься на нашем льду вместе со всеми девочками-чемпионками и набрать автографов. Мое сообщение ты не поймешь, просто покажи его высокой красивой тете с белыми волосами…       Делаю паузу, глубокий вдох-выдох и снова смотрю в камеру.       - Иквархар, деда… Одиши. Мадлоба квелас (Я люблю тебя, мама. Прости. Спасибо за все. (груз.)), - произношу я отчетливо и посылаю воздушный поцелуй…       Отдаю телефон слегка обалдевшему водителю и берусь за ручку двери.       - Отправьте мое видео внучке. Это как универсальный пароль. С ним ее пустят на лед к олимпийской сборной.       - Спасибо…       - Не за что…       Он торопливо докуривает. Забирается на свое место и, пристегнувшись, что-то ищет в своем телефоне.       - Поехали в Шереметьево, – подсказываю я ему.       - Да-да… Извините… Вот, - он протягивает мне светящийся экран. – Анечка говорила, что это вы ей подарили… Но мы не верили, смеялись… Думали, сочиняет… Дома на стенку в рамке повесила…       С экрана дешевого китайского смартфона на меня смотрит нарисованная фигуристочка в позиции арабеск и именем «Анечка» под ней.       Понимаю, что все слова застряли у меня где-то между горлом и диафрагмой. Просто киваю, откидываюсь на сидении и, повернув голову, смотрю в окно.       Машина медленно отчаливает от тротуара.       Уезжая, я оставляю много недосказанного и неопределенного. Наверное, меня за это можно осуждать. Но если вдуматься, а так ли это важно, поставить последнюю точку в каждом написанном тобою предложении? Быть может, если не хватает слов или эмоций, лучше ограничиться многоточием. А уж тем более, когда слова и эмоции просто зашкаливают, грозясь затопить тебя и окружающих.       В последний раз смотрю на возвышающийся на противоположной стороне ледовый дворец, оказавшийся для меня замком из песка.       «Зеркальный» исправно продолжает отражать всех, кого я знал, кого любил, и с кем прожил вместе долгие годы.       Всех.       Кроме меня…              Заминка (завершающая разминка после тренировочного дня)              Тройной тулуп (Эпилог 1)              Как-то летом, в понедельник, я проснулся, принял душ, выпил стакан чаю, съел тарелку гречневой каши, сунул в сумку планшет и коньки, и вышел из дома на улицу. Было жарко и солнечно. Как всегда, во Флориде.       Свое расписание в школе Брайана Осборна я помнил на память. В восемь утра разминка, в девять тридцать – первая тренировка, в час пополудни обед, в три часа хореография, в четыре тридцать - вторая тренировка… И так каждый день, с понедельника по субботу. Два года…       Вскинув вверх руку, я подзываю такси.       Сажусь в машину.       И прошу отвести меня в аэропорт.       Чтобы успеть на рейс в Москву…              Тройной аксель (Эпилог 2)              Выхожу из здания аэровокзала. Тепло. Не Майами, конечно. Но классно. С наслаждением вдыхаю полной грудью запахи ненаглядной родины. Что ж ты, милая, так благоухаешь-то…       Сажусь в такси и называю адрес. Телефон в руке…       Я еще в самолете решил, что первым делом позвоню ей. Будь что будет. Только бы ответила…       «Извините, набранный вами номер не обслуживается. Sorry, the number you dialed is out of order…»       Проклятье. Черт. Что же делать?..       Прокручиваю телефонную книгу. «Не получилось с этой, получится с другой…» Что за бред, кто это сказал? Не помню. Но сейчас – это шанс…       - Алло?       - Танюша?       Молчание. Треск статики. Вздох…       - О, Господи…       - Привет! Прости, что так неожиданно…       Пауза…       - Да уж, Сержик, удивил так удивил.       На заднем плане слышу какую-то возню и детский плач.       - Я все еще могу удивлять, да, - вздыхаю с облегчением. - Как ты живешь? Как дела? Не слышал тебя тысячу лет…       Она перебивает.       - Ты где сейчас?       - Еду. Из Шереметьево…       - А...       - Таня…       - Отлично я живу, Сережка, просто замечательно. Замуж вышла вот, ребенку полгода…       Молчание. Шум ветра за стеклом автомобиля.       - Я за тебя рад, - говорю совершенно искренне. – А как наши?.. Валя, Катя, Аня… Не знаешь?..       - Ланской, ты дурак?       Не нахожусь что ответить. И тут ее прорывает.       - Идиот, какого черта ты мне-то звонишь? Явился - не запылился, два года от тебя ни слуху, ни духу… Ты мало крови нам всем попил, еще захотелось? Или думаешь, что я все еще по тебе страдаю, раз в детстве с тобой пару раз перепихнулась? Так вот ошибаешься…       - Таня…       - Что, Таня?       - Прости…       - Послушай… - она вдруг успокаивается и говорит уже своим обычным, почти ласковым голосом. – А помнишь, я уже как-то говорила, что тебе не в чем передо мной извиняться. Правда, Сереж. У нас же с тобой все было классно. Сиськи-письки-цемки-полизушки. Трахались как кролики… И расстались как друзья… Я вот когда о тебе вспоминаю иногда… Знаешь, что такое минус четыре по Цельсию?       - Э-э-э…       - Не утруждайся. Вообще-то это температура льда, искусственного, на котором мы с тобой выросли… Но еще…       - Таня…       Она, казалось, меня не слышит.       - Еще, Сержик, это температура твоего ледяного сердца… Минус четыре градуса…       Она судорожно сглатывает, и я, вдруг, понимаю, чего ей стоит сдерживаться и говорить со мной. В трубке отчетливо слышится детский лепет.       - Боже мой, Ланской, если бы ты мог хотя бы представить себе…       Я слышу, что она плачет.       - Когда ты исчез… тогда, в мае… просто испарился… Раз – и нет тебя… Я как вспомню… Да что я… Анечка… Господи… Анечка, бедная, так рыдала, мы боялись, что у нее сердце остановится от горя… Я еще подумала тогда, это же надо, так любить…       - Таня!       - Да что!?       - Где она?       Молчание…       - Я же все равно найду, - говорю, - только время потеряю…       - Где-где… Дома с родителями живет, как и раньше. Телефон только сменила.       - Дай номер… Пожалуйста.       - Ланской, да ты совсем ошалел в своей Америке… Езжай к ней, идиот, сейчас вот прямо езжай, в ноги падай, унижайся, проси прощения… И чтоб она тебя, дурака, в говне вывозила также, как ты нас всех…       Она бросает трубку на полуслове…       Сжимаю телефон в ладони до хруста.       В голове ворох мыслей. Меня трясет…       Дотрагиваюсь до плеча водителя.       - В Москва-сити не едем, - говорю, - отвезите меня, пожалуйста, в Чертаново…              Четверной лутц (Эпилог 3)              Считаю до десяти. Успокаиваюсь. Звоню. Только бы…       Никакого «кто там». Щелчок замка. Скрип открываемой двери.       Силы небесные, как она прекрасна. Немного подросла. Совсем чуть-чуть набрала в весе – ровно на столько, чтобы из девочки-подростка превратиться в девушку. Темные волосы, роскошной гривой, распущены по плечам. Огромные глаза цвета неба распахнуты. В них удивление… и боль…       Кидаю сумку на пол и подхватываю оседающую, бесчувственную Аню на руки. Она такая же лёгонькая, как раньше…       Из комнаты показывается Анина мама. Испуганно вскрикивает…       Сидим на кухне. Аня очень быстро приходит в себя, и на ее щеках даже играет легкий румянец. Сидит рядом. Смотрит на меня. Как когда-то… Анина мама неловко пытается занять меня разговором. Подыгрываю ей как могу. Наконец пытка заканчивается.       - Идем со мной…       Она поднимается и, поманив рукой, ведет меня за собой. Заходим в комнату. В ту самую.       - Закрой дверь…       Щелчок замка. Она смотрит мне прямо в глаза. И не говорит ни слова. Просто с размаху, наотмашь, со всей силы бьет меня по лицу. Тут же замахивается другой рукой и бьет также сильно и больно. Из небесных глаз потоком льются слезы. Сжав кулаки, Аня кидается ко мне и с силой колотит меня по груди.       - Гад!.. Гад!..       С каждым ударом слова вылетают коротко и зло.       Хватаю ее в охапку, прижимаю к себе. Держу, не отпуская.       Она пытается еще несколько раз меня ударить. Потом крепко обхватывает руками и не сдерживаясь ревет в голос, уткнувшись в мою растерзанную рубашку.       Держу в объятьях ее сотрясаемое рыданиями тело.       - Милая, - шепчу. - Любимая… Желанная… Родная…       Зарываюсь избитым лицом в ее прекрасные волосы.       Дышу ею…       И понимаю, что всю жизнь до этого просто не дышал…