Минус четыре по Цельсию

                           Ненавижу оправдываться. Вот честно... Оправдание подразумевает вину. И если выглядеть виноватой, быть виноватой и чувствовать себя виноватой – это три совершенно разных ощущения, то оправдываясь ты как раз понимаешь, признаешь, что есть за тобой грешок. Маленький. Или не очень. Но точно присутствует, подлец. Мизерная такая червоточинка. Едва различимое помутнение на самом дне чистой воды бриллианта... И вот, осознавать себя виноватой и оправдываться мне в двойне противнее даже душеспасительных проповедей, которыми нас пичкают учителя на уроках по этике...       Короче... Вот вам печальная история моего грехопадения. И главное ж, что обидно... Началось-то все с сущей ерунды...       Первая же тренировка после нашего триумфального возвращения из Екатеринбурга, и оп-па-па, встречайте нашу новую звезду. Новую-старую. Овцу, блин, заблудшую. Но на путь истинный вернувшуюся. Не в последнюю очередь благодаря Розину и отхватившей от него по физиономии Катьке. Но, окей, результат дороже слез, соплей и где-то подпорченной репутации. Хотя, не скрою, в самой своей сокровенной глубине моя душа паскудненько радуется, стоит мне представить, как он её... Уи-й! Не сомневаюсь, своего Артемчик и здесь не упустил. Потому что, если верить Ланскому, отступных за Вальку Нинель отвалила Клюву столько, что дешевле трех таких Валек было бы на базаре прикупить. Ну да ладно, заслужил, чего уж...       Само собой, в сборную Вальку не взяли. Не смотря на все ее неприкрытые совершенства, щедро продемонстрированные на чемпионате страны, возраст не позволяет ей пока выступать за взрослых. Пятнадцать ей исполнится только в следующем апреле. Так что... Уговор дороже денег, и третью квоту себе забрал Федин, великий наш Профессор. И теперь лелеет нескромные надежды в отношении результатов своей Лизель, которой себя показывать и с нами тягаться предстоит на европейском чемпионате в ее родном Питере, а потом на чемпионате мира в Париже. Говорят, дома стены помогают... Посмотрим.       Без малейших перспектив на сезон, понимая, что ей сейчас, в декабре, предстоит потянуть в полной мере все то, что мы уже разжевали и проглотили с лета, Валька, тем не менее полна оптимизма и желания пахать. Чужие программы у нас не катают, раз пришла, значит будешь все делать заново, с чистого листа. А значит… Раскрасневшаяся, с горящим взглядом, она резво гоняет разминку, а потом почти час попрыгунчиком отрабатывает занятие у дяди Вани. Спотыкается, ошибается, падает, корчит хорошенькое личико от боли и досады... Но работает. Как все мы. Как сама же когда-то научилась...       Двухминутный перерыв, чтобы отдышаться.       И мы съезжаемся, на этот раз вчетвером.       - Ой, как у тебя тут тепленько, дай погреться...       Анька пролезает ладошками к Ланскому под кофту и замирает, прикрыв глаза от удовольствия. Я пристраиваюсь сбоку... И сразу же чувствую, как его ладонь мягко ложиться на мою попку. Да... На то оно и мягкое место, чтобы его мяли. И гладили. Приятно... Улыбаюсь, и тоже прижимаюсь к Сережке. От него приятно пахнет. Чем-то новым. Необычным...       Ни секунды не стесняясь, словно все так и надо, хихикающая, довольная Валька решительно ввинчивается между мною и Анечкой. И ее шаловливые пальчики тут же оказываются у Ланского на груди.       - Ребята, - восторженно шепчет малая, - я так рада быть с вами...       - Я же говорил тебе, что все получится, - усмехается Сережка. – А ты боялась...       - Боялась, - быстро-быстро кивает Валя. – Очень боялась... И сейчас боюсь... Немного...       Незаметным, плавным движением поглаживаю ее по бедру. Смотрю уголком глаза... И встречаю мимолетный, но такой бешеный и страстный взгляд, что у меня мурашки идут по коже. Вчера днем я, как и обещала, утащила ее к себе. И мы, поверьте, не только гуляли с собаками, гоняли кошек и игрались в приставку... Предложить ей остаться на ночь у меня не хватило духу. Но почему-то мне кажется, что Валечка бы согласилась...       - Время, девочки-мальчики! Подъезжаем ко мне...       Голос Нинель гремит словно из репродуктора. И мы, все четверо, аж вздрагиваем от неожиданности.       - Ну же, ну, - подбадривает нас она. – Успеете еще наобниматься... Давайте. Ланской... И Герман, где ты там, в стороне бортик подпираешь? Оба-два к Ивану Викторовичу на экзекуцию шагом марш. Валя к Артуру Марковичу... Давай, давай, глазки потом кавалерам своим строить будешь, а мне не нужно... Так... Вы, красавицы, у меня остались. Что тут у нас?..       Она шелестит страницами своего блокнота, определяясь, чем нас занять...       А я, не без удивления смотрю в сторону, куда нечаянно бросила взгляд секунду назад, и вижу...       Вижу, как он на нее смотрит.       Невыносимо, безнадежно влюбленными, полными восхищения глазами.       Как когда-то сказал мне Розин? Созданы друг для друга? Одна душа на двоих? Ну, не знаю. Даже в самые наши счастливые моменты... Когда все наружу, и нечего, да и незачем скрывать... Я все равно не припоминаю, чтобы Ланской вот так смотрел бы на меня или на Анечку... С таким восхищением. И с таким обожанием...       Как Андрюха Герман сейчас смотрит на Вальку...       - Таня!..       Голос Нинель выводит меня из ступора.       - А?       - Не спим, да? – она не утруждается даже понизить голос. – Вращения мне сейчас все свои показываешь, по очереди, как в программе. Вон там, поняла? Справа. Аня, ты в левой части тоже самое. И руки подсобери, чтобы не висели... Давайте.       Она отталкивается от бортика, и первая едет в отведенную нам четверть катка, в полной уверенности, что мы с Анютой обе послушно следуем за ней. Ну, а с чего бы ей не быть в нас уверенной. Конечно же мы следуем. И конечно же - послушно. Как учили. Анечка, сосредоточенная и задумчивая, вся в программе и в элементах... И я. С идиотской ухмылкой на лице и изумленно приподнятыми бровями.       Это ж надо...       Ай да Герман... Ай да... Хотя, в оригинале там был Пушкин... Ну так и что теперь? Никого другого сукиным сыном не назвать? Ох, Андрюша... Малыш, а туда же. И черт возьми... Это что же, теперь всегда так будет? Это моя карма, или мое проклятье?..       Иначе как объяснить, что уже не сосчитать в какой раз, снова, стоит мне положить глаз на девчонку, как у нее тут же, откуда ни возьмись, заводится воздыхатель?       - Аня! Я кому сказала за руками следить? – взрывается почти что у меня над ухом Нинель. – Ты меня слушаешь вообще, или витаешь где-то в облаках? Чё за отношение такое, я не поняла? Так, сейчас же вижу нормальную позицию в элементе, задницу свою подтяни, спину выпрями! А то я кажется меры приму – мало не покажется. Что не ясно?       Анька, вижу, багровеет от обиды, аж губы в ниточку сжимает. Но молчит. И старательно исправляет свои косяки. Между нами, Нинель абсолютно права. Те разболтанные вращения, которые с трудом, нехотя накручивает сейчас Анька, годятся разве что для детской оздоровительной группы. Сама виновата. Знает же, что у нас прошлые заслуги во внимание не принимаются. Даже напротив. Быть свежеиспеченной чемпионкой страны и филонить тренировку – вдруг не заметят... Заметят. И спуску точно не будет.       - Так давай, давай, пошла… Заход… И нога… Так… Спину держи… Голова… Докручивай, докручивай… И-и… Вышла… Вот так, да… Нормально… Давай заходи и еще раз… Таня!       Ой…       - Секвенция - на переходе грязь и на перепрыжке не качайся. Поняла меня?       - Да…       - Давай заново все сделай. Вот так, как сейчас. Не перетягивай и не перекручивай… Зашла… Вышла. И дальше… Ага.       Даю… Только что дым из ушей не валит. Не за благодарность впахиваю. Не за доброе слово… Для себя стараюсь.       Аньке хватает одного раза, чтобы прийти в чувство и настроиться. Как говорит Нинель, пока не наорешь не доходит. Ну, вот, да… Это сегодня про Анечку. Тем не менее, взбучка идет ей на пользу, и утреннюю тренировку мы заканчиваем на позитиве, уставшие, взмыленные, но не сломленные. И все в предвкушении вечерних прогонов…       Растяжка… Подкачка… Весь набор обязательных ритуалов, необходимых для содержания мышц и сухожилий в работоспособном состоянии. Со временем ко всему этому привыкаешь, и после стольких лет непрерывных занятий спортом, все упражнения выполняешь на автомате, в привычной последовательности и даже не задумываешься о времени и количестве подходов. Тело все помнит само. И знает, что ему необходимо в данный момент времени…       - В школу пойдешь?       Вздрагиваю от неожиданности и поворачиваю голову в сторону. Не заметила, как он подошел…       - С какой целью интересуетесь? – с усмешкой приподнимаю бровь я.       Он опускается рядом со мной на мат. Но вместо позиции для упражнения просто усаживается по-турецки.       - Да так… Интересуюсь.       Разминочный зал – это не лед. Здесь можно и поболтать, и побездельничать. Замечаний делать не станут… Ну разве что ты попытаешься цинично заснуть прямо на шпагате… Но это уже совсем крайности.       Аккуратно выхожу из планки и тоже сажусь, скрестив ноги, прямо напротив него. Взгляд внимательный, немного напряженный… Светлая челочка аккуратно уложена на бок… Идеальной белизны хлопчатобумажная футболка, шорты без единой замятости, носки свежие, белые… Сам только что Армани не благоухает. Как будто и не откатал, и не отскакал только что полтора часа вместе с нами со всеми… И как это у него так получается?..       - Ты, Андрюша, свеженький такой, - беззлобно поддеваю его я. - Как из баньки. С тобой рядом мне аж неудобно делается…       Демонстративно взлохмачиваю свои выбившиеся из хвоста пряди волос и без намека на стеснение ловлю его невольный взгляд, брошенный на влажные разводы подмышками моего топика.       Андрей и не думает смущаться. Привык.       - Ну… Я же хочу тебе понравится, - хитро прищуривается он. – Вот, стараюсь. Пытаюсь соответствовать…       В его словах и интонациях все такое знакомое и неоригинальное, что мне сразу же становится неинтересно.       - Герман, голову мне не морочь, да? – снисходительно смеряю его взглядом. – Ладно бы если просто дурачком повторял за другими… Но когда говоришь такое, а сам ни капли не веришь… Я ж и обидеться могу…       Злюсь… Не могу себя сдержать. Потому что ненавижу экивоки и неискренность. В любых проявлениях.       И вид, похоже, у меня и правда не очень приветливый. Потому что малой тут же меняется в лице, убирает свою пошленькую ухмылочку и даже, о чудо, краснеет.       - Таня… Я… Пошутил. Прости…       Но меня уже прорывает и несет, как сорванную с якоря баржу.       - Ланскому, дружку своему, привет передавай, - цежу я сквозь зубы. - Так ему и скажи, что он дурак и шуточки ваши дурацкие мне уже осточертели. Понял?       Резко отталкиваюсь от мата руками и рывком вскакиваю на ноги… И оказываюсь нос к носу с Андреем, который подрывается следом за мной.       - Таня!..       - Что?       - Я же извинился… Пожалуйста. Я…       Он говорит в голос, громко. Так, что нас слышат другие ребята и девчонки в зале. А кое-кто даже оглядывается.       - Что ты орешь? – шиплю я, яростно буравя его взглядом. – Чего тебе еще?       Малой отшатывается от меня, как от чумной, набирает в грудь воздух, словно собираясь что-то сказать... А потом просто качает головой.       - Ничего… - он выставляет перед собой ладони, словно защищаясь от моего гнева. – Ни-че-го…       Уперев глаза в пол и сжав зубы, чтобы не сказать еще чего-нибудь гадкого, поворачиваюсь к нему спиной и несусь злобной фурией вон из зала. И только уже на выходе понимаю, что меня провожает непривычная, звенящая от напряжения тишина. О, господи!..       Что это со мной? Чего я взбеленилась-то? Не до такой уж степени Герман меня выбешивает, чтобы вот так, при всех на него кидаться… Все у меня хорошо, месячные еще не скоро… Собаки… Мама… Анечка… Сережка… Валя… Рыжая, что-то ты рановато кукухой ехать собралась. Может и не стоило так-то?..       Может и не стоило. Определенно, не нужно было… Только вот остановить меня было некому. К сожалению…       Стою в душевой под теплыми струями, подставляю лицо тугому напору воды, нервно покусываю губы… И постепенно успокаиваюсь. Ну и ладно. В конце-то концов… Ну и подумаешь. Прослыву сучкой среди коллег… Не в первый раз. А малой… Ну не барышня же он, чтобы дуться на меня за такую ерунду. Сам еще придет мириться… Как пить дать придет… Да вот пускай хоть сейчас ко мне в кабинку залезет и прям вот на коленях прощения просит. Я что против что ли? Не прогоню, не откажу и вообще, только рада буду… О-ох ты ж божечки…       Стоя, закрыв глаза, в оглушительном шуме низвергающейся на меня воды, я совершенно не слышу, что происходит у меня за спиной. А потому вздрагиваю и даже сдавленно ойкаю от неожиданности, когда вдруг чувствую на себе прикосновение чьих-то ладоней. Маленьких. Ласковых… Которые сначала нежно поглаживают мои плечи, потом медленно спускаются к груди и, разделившись, одна остается теребить мой влажный сосок, а вторая скользит ниже, ко всем моим прочим радостным местам… И самое чудесное в этом всем то, что своими плечами, шеей, спиной, поясницей и бедрами я отчетливо и с восторгом ощущаю страстно прижимающееся ко мне изумительное, стройное, подрагивающее от возбуждения девичье тело. И в тот же миг из головы моей улетучиваются все горести и глупости.       Поворачиваюсь… Сплетаю руки у нее на талии. Прижимаю к себе… Чувствую ее дыхание рядом с моим… Открываю глаза.       - Дурочка… Ты меня напугала, - с улыбкой шепчу я, касаясь губами ее губ.       - Ты не рада, что я пришла?       - Что ты?..       - Ты ждала?..       - Я ждала…       - Что придет она…       - Что придешь ты…       - Обманщица!..       - Ты же знаешь…       Она знает. Мы обе знаем. И обе врем. Частенько. Себе. Друг другу. Всем остальным… Потому что так надо. Потому что иначе нельзя…       - Рыжуля…       - Что, солнце?       Она кладет ладони мне на грудь и слизывает кончиком язычка каплю воды с моего подбородка.       - Можно, сначала я?..       - Конечно…       Прикрываю глаза в предвкушении неземного наслаждения…       В раздевалку вползаем измотанные, обессилившие, одуревшие и полностью удовлетворенные. Обе. И мне достаточно лишь взгляда, чтобы понять – беда. Потому что кроме нас двоих в раздевалке только одна она… И если Валечка, в своей наивности и неопытности, еще надеется что-то скрыть, то я прекрасно понимаю - бесполезно. Потому что Анечка знает меня как облупленную. Как я ее знаю… И на то, чтобы догадаться, чем мы с малой занимались вот буквально десять минут назад и с каким результатом, ей хватает и половины вздоха. Вторая половина застревает у меня в груди…       - Ой, а мы думали, что вы с Сережечкой уже ушли, - простодушно хихикает Валька, плюхаясь рядом с ней на скамейку.       Анька холодно улыбается, смерив меня презрительным взглядом, и поднимается, проигнорировав Валькину попытку обняться.       - Вот, как раз уходим, - спокойно, ледяным тоном произносит она.       Смотрит сквозь, как будто меня нет. Решительно проходит мимо, едва не задевая меня плечом. Подхватывает рюкзак и кофту… И молча, не попрощавшись и не кивнув, выходит за дверь. А щелчок замка звучит в моей голове, как удар молотка по крышке гроба. Моего…       - Твою ж мать…       Не выдерживаю. Опускаюсь, как есть, в трусах и в майке, на пол, тыкаюсь лбом в коленки. И даже не чувствую, что сижу практически голым задом на холодном кафеле. Мне некогда думать о том, что мне холодно, что я могу простудиться и заболеть. Потому что у меня в мыслях бьется только одно непристойное, но очень подходящее в данной ситуации слово, емко и кратко характеризующее меня, родимую. Его и произношу, глухо, тупо уставившись на трещину в плитке.       - Анечка на нас обиделась… Кажется, - без тени удивления или хотя бы разочарования констатирует Валька.       Заставляю себя поднять голову, и встречаюсь с ее взглядом. Спокойным. Даже немного ироничным. И уж точно, все понимающим.       - Мне звездец, - произношу я, качая головой, и добавляю с сарказмом в голосе, - кажется…       Валя не пугается. Не обижается. И не смеется в ответ. Она вообще не делает ничего, что положено делать ребенку в ее возрасте. При чем… Как я это только сейчас поняла… Уже довольно давно. Подхватив кофту, она поднимается со своего места, подходит ко мне и приседает рядом на корточки. Миг – я мои озябшие плечи заботливо укутаны теплой материей. Второй – и я смотрю в два бездонный темных океана ее глаз, в которых все, от любви и ненависти, до неземных мук и такого же неземного наслаждения. Третий… Она проводит ладонью по моей щеке и легонько касается пальчиком моих губ, не позволяя мне произнести больше ни слова.       - Можно мне сегодня у тебя остаться? – спокойно, как само собой разумеющееся, интересуется она.       Я удивленно таращусь на нее, онемев от такой наглости… А еще - от простого и банального понимания того, что это как раз именно то, чего мне сейчас на самом деле хочется. И как же это у нее так получилось?..       Несколько раз согласно киваю.       - Да… Конечно да…       Мне наградой ее улыбка. И такой бодрящий и многообещающий поцелуй в губы… В голове же у меня полнейший сумбур… А на душе – раздрай… И стайка моих демонов, сбившись в кучу, нерешительно бросает взгляды в мою сторону, словно ожидая подтверждения: «Что? Летим? Точно?»       Влажная маечка, туго облегая, обрисовывает совершенные формы Валькиной груди… Влажные, еще не досохшие волосы русыми волнами разбросаны по плечам… Влажные, бездонные глаза зовут утонуть в их глубине… Влажные губы призывно ласкают, шепчут влажные слова, навевающие влажные мысли. Я тону в этой сладкой влаге. Мы не летим, ребята. Мы ныряем…       - Я хочу быть твоей… Даже если тебе это не нужно…       - Я хочу быть с тобой… Пока не переменится ветер…       - Рыжуля…       Господи!.. Только не снова! Прошу…       Бабочки…              У Танюши все наперекосяк и кувырком. Это у меня. Да…       Чувствую себя - дура-дурой. Веду - как последняя стерва… Ну, значит, и результат вполне закономерный не заставляет себя ждать.       Проще всего и быстрее решаю свои косяки с малым.       - Андрей!       - А?       На следующий день после нашей с ним, так сказать, не самой любезной беседы, окликаю его в коридоре перед раздевалками.       - Поди сюда…       Его сразу же бросает в краску, аж до самых ушей. И в глазах настороженность пополам с обидой. Ох ты ж господи, боже мой. Как же тяжело с этими детьми…       Подтаскиваю его, нерешительно мнущегося, за рукав к себе и кладу руки на плечи.       - Извини меня, слышишь…       Говорю спокойно, и достаточно громко, чтобы слышали окружающие. Раз уж опозорилась, то и хлебать мне эту кашу до конца. Предсказуемо, ребенок в шоке.       - Э-э-э… - тянет он неуверенно.       - Прости… - смотрю на него, не позволяю опустить взгляд. – Я вела себя по-сучьи. Больше не буду… Ага?       Он как-то нервно дергается, крутит головой… Но потом, внезапно успокаивается, и даже изображает некое подобие улыбки.       - Э-э… Ну… Это ты меня… извини, - произносит он, мотнув головой. – Я тоже… Полез такой к тебе… Еще и глупость сморозил…       Хороший мальчик. Умненький. Знает, что с тетей Таней лучше дружить, чем воевать…       Мне ничего не стоит обольстительно ему улыбнуться, и где-то как бы невзначай прижаться, или может быть даже поцеловать в щечку...       Ничего этого не делаю. Конечно же нет... Не хватало мне еще детские травмы на душу брать. Поэтому просто хлопаю его по руке.       - Мир-дружба-жвачка?       Андрей несколько раз решительно кивает. Ну, слава тебе господи. Хоть здесь карму себе почистила. А то как-то, честно говоря, скверно у меня на душе было, после всего…       - Таня, я…       - Что?       Малой хмурится, но потом все же преодолевает страх сцены и прочие свои опасения.       - Я тогда… Вчера… Хотел попросить тебя…       - О чем? – удивленно приподнимаю бровь.       - Меня в школе… В моей той, старой, в Ижевске… - он неопределенно машет рукой в сторону, видимо уточняя для меня направление на свои Ижевск. – Ребята… Одноклассники просили устроить встречу по «зуму»… С тобой… Вот…       Как все просто и банально… Дура ты, Танька. Ой дура…       - Ну… Собственно… Без проблем, - пожимаю плечами я. – Давай устроим…       Андрей снова краснеет. И на этот раз таки отводит глаза.       - Прости, - виноватым голосом произносит он. – Но я уже договорился с Аней. Вчера еще… Вечером… И она согласилась.        Влепленная мне наотмашь пощечина, которую я, несомненно, заслуживаю, произвела бы, наверняка, меньший эффект, чем вот эти его слова. И поделом тебе, идиотка… Одна надежда, что впитанная годами наука держать лицо при любом, даже самом болезненном падении, не подведет меня вот сейчас вот. Когда от обиды аж скулы сводит…       - И правильно сделал, - с максимальным равнодушием в голосе выдавливаю из себя я. – Анечка как раз у нас чемпионка, с ней интереснее…       - Не обижайся… Пожалуйста…       Андрей все понимает. Понимает, что наказал. Что по заслугам. Но радости от этого не испытывает.       - Не буду, - просто отвечаю я.       И, отвернувшись, быстро ухожу в раздевалку. Чтобы не видеть его больше. И не слышать. Чтобы отгородиться дверью… Чтобы снова не наговорить такого, за что опять будет безумно стыдно и гадко на душе… Твою ж ма-ать!..       Зато вечером меня ожидает не сказать, чтобы неожиданный, но гарантированно приятный сюрприз. Как всегда, в общем-то…       - Рыжулька…       - Хм-м, Сережулька…       Он рядом. От него тепло… И он такой родной и любимый…       - Я соскучился…       - Неужели? Прям не знаю, что сказать…       Закрываю глаза. Улыбаюсь… Наслаждаюсь тем, как его знакомые, умелые, ласковые руки скользят по моему телу, именно так и именно там, где я больше всего люблю.       - Можно?..       - Можно…       Он тихо смеется, нежно и легко касаясь губами моей шеи.       - Ты снова знаешь наперед все, что я хочу тебе сказать?..       - Конечно…       - И сделать…       - Да…       - Колдунья.       - Ведьма. Рыжая… Хочешь тебя заколдую?       - Хочу…       Сережка дожидается меня вечером в холле… И, не говоря ни слова, обнимает и влечет за собой. А я – не сопротивляюсь. Хоть и могу. Хоть и должна…       В его этом ужасном небоскребе с прозрачными стенами мне неуютно и неудобно… Но жар электрического камина притупляет чувство страха и незащищенности. Мягкий матрас хранит тепло наших тел и наш запах… А сказанные нами слова, и наши мысли, тонкими облачками парят где-то под зияющим чернотой потолком, отдаваясь эхом и растворяясь, отзвучав.       - Танюша…       - Сержик, хороший мой…       «Не ускользай от меня...»       «Не бросай меня…»       Мое маленькое счастье, в которое я улетаю так редко, и так ненадолго…       А потом я возвращаюсь. Опять... Снова туда, где море огней, и там, где я, с тоскою моей.       Да-а… Здесь все на много сложнее. И простых извинений будет явно недостаточно. Анька на меня дуется. По-настоящему. Не разговаривает. Вообще не смотрит в мою сторону. На сообщения не реагирует – не прочитывает даже. И так уже третий день подряд. На этот раз все на полном серьезе, никакого тебе «поуговаривайте меня». Засада, блин… И вроде бы как бы не за что. И я знаю, что бывало, поигрывала она с Валечкой, да и я не скрывала от нее наших с малой забав… Но сейчас… Я сама понимаю, что это уже другое. И Анечка это тоже поняла, по одному взгляду моему, по движению тела, по вздоху… Так что… Да, заигралась рыжая. Не удержалась. За дело тебе…       Самое мерзкое и гадкое во всем этом, знаете что? А то, что я сижу на жопе ровно и ничего не делаю, чтобы ситуацию разрулить. Вообще. Ка не со мной это все. Вроде бы, это же Аня. Моя Анечка. Анютка… Обожаемая. Любимая… Не-а. Не работает. От осознания бессмысленности и бесперспективности любых моих телодвижений в сторону помириться, у меня опускаются руки и начисто пропадает всяческое желание что-либо предпринимать. Или я просто убеждаю себя, что все пропало, все кончено и… И вообще…       - Ну вот что мне делать прикажешь? - всхлипываю я в трубку, лежа дома на кровати и размазывая сопли по щекам. – На коленях перед нею валяться и майку на себе рвать? Так стыдно… И без толку. Не оценит. Забыть и плюнуть – не могу… По физиономии ей что ли съездить разок?.. Так обратно, рука не поднимется. Я ж не стерва последняя… Просто дурочка похотливая…       - Ну что ты такое говоришь?.. Золотце ты мое… Господи!..       Аделина глубоко и искренне вздыхает на том конце. Не вижу, но может даже вполне себе по-бабьи всплескивает руками. И головой качает на меня, непутевую.       - Я понимаю, что тебя уже тошнит от меня и от моих выбриков… - шмыгаю носом я.       - Да ну глупости!.. – возмущенно перебивает меня Адель.       - Но мне ведь даже поговорить не с кем. Ну правда… Не с Валькой же мне откровенничать. И не с Ланским…       Замолкаю… И несколько мгновений между нами тишина. Потому что явно Аделине сейчас пришла в голову та же самая мысль, что и мне. Только вот озвучить ее она стесняется…       - Но ты… Э-э-э…       - Нет, Адочка, - качаю головой. – Мальчик он конечно замечательный… Но что из него полезет, если не дай бог он сделает то, что я от него потребую, а потом поймет, что ошибся? Не поверишь, я иногда его боюсь. Вот этой его… Непредсказуемости.       Можно говорить долго. Можно пытаться спрятать свои мысли. Скрыть их от других. Даже от себя… Невозможно обмануть ту, которая тебя давно выучила…       - У вас было… Вы… С Сережей… - она шумно набирает в грудь воздух. – Вы… Встречались после твоей ссоры с Аней?       Горько усмехаюсь. Вот и ответ…       - Да…       - Зачем, Танюша?..       - Не знаю… Просто…       Люблю?       Любовь – это ведь очень особенное чувство. В принципе, оно похоже на дружбу. По-разному выражается, но найти ее также сложно. Люблю ли я? Я много чего люблю. Я люблю свою семью, я люблю своих собак… Я, как бы удивительно это не звучало, очень люблю маленьких детей… Они какие-то невероятные. Если вдруг ко мне подходит фанат с маленьким ребенком, я всегда забираю этого ребенка себе на ручки и фотографируюсь с ним.       Наверное, я нечасто говорю, что я кого-то люблю. Реже, чем нужно. Чем стоило бы. Чем хочу… Даже своей семье. Чтобы я подошла и сказала «я тебя люблю» маме, папе, братьям – такого почти не бывает. Я считаю, что любовь показывается поступками. Можно много говорить, можно говорить, что ты любишь всех, можно подходить к каждому и говорить: люблю тебя, люблю тебя… Но я думаю, что это все не так… Это просто слова.       Я поняла, что те люди, которые постоянно говорят, что они кого-то любят или всех любят – они-то как раз лгут.       Любовь должна быть не за что-то, любовь должна быть просто так. К человеку. И не в детском саду, и не в школе – нигде и никогда у меня не было такого. До «Зеркального»… Моя новая жизнь – это моя любовь была... Стала. Да, у меня свои задачи, свои цели - остальное мне неинтересно… Я привыкла слышать: «она все может, сама сделает». Так должно быть… Так правильно. Но я знаю о себе еще и другое. Слишком рано узнала…       Про то, что я - девочка... Мне хочется, чтобы передо мной открывали двери, чтобы носили на руках, чтобы целовали и чтобы признавались...       - Ты любишь Сережку? – тихо спрашивает Аделина.       Я понимаю, что сейчас снова расплачусь. Но мне, почему-то все равно. А еще мне очень хочется ответить на этот вопрос. И самой услышать свой ответ…       Закрываю глаза… И позволяю двум слезинкам скатиться по моим щекам.       - Очень, - еле слышно шепчу я. – Больше всех на свете… Больше жизни. До самой…              Новый Год... Мне грустно.       Раньше этот праздник мне нравился. Очень. Когда это были подарки от родителей, звонки друзей, веселое предвкушение, с установкой и украшением елки, и концертом самой разнообразной музыки по телевизору. А потом – свечки, запах оливье и мандаринов, хруст упаковочной бумаги и восторг от того, что добрый дедушка Мороз снова так точно и щедро угадал все мои самые заветные желания... Так было. Долго. Почти все мое детство. А потом перестало. Как-то так в одночасье... Нет, вы не подумайте. Внешне все осталось по-прежнему... Папа, мама, Ванька с Егором... Весь наш зверинец. Только вот... Подарки теперь всем делаю я. Мальчишкам гаджеты и электронные игры, маме с бабушкой духи и украшения... Папе - строго, в конверте, как договорились... Новенькими, хрустящими купюрами. Я честно и скрупулёзно отдаю свою долю за новый дом. Из призовых, из спонсорских, из левых... Это было мое решение. Потому что я видела, как они в меня вложились и чем ради меня пожертвовали. И вот теперь, став кормильцем в семье, я возмещаю, как могу... И что могу. Мама была против. Но мы с папой решили по-своему. Потому что так правильно. Так надо. Жаль только, что при этом рассыпалась и разлетелась в пыль единственная сказка в моей жизни. Взрослеть не всегда приятно, к сожалению...       И да, новый айфон под елочку я теперь тоже кладу себе сама...       Зато! У нас каникулы. Маленькие. Коротенькие. Но хорошие. До Рождества. Это, правда, вовсе не означает, что можно забить на тренировки и сидеть дома, обжираясь сладким перед телевизором. Если бы... Просто в первую новогоднюю неделю нас не ругают за опоздания, разрешают уйти пораньше, а если тебя пригласили на какое-нибудь шоу или праздник – милостиво позволяют прогулять денек. У меня, кстати, таких деньков за это время выдалось целых три, вот. И езжу я на все эти мероприятия безропотно, задвинув подальше все свои не могу, не хочу и надоело. Потому что – читайте выше. К сожалению, мы не футболисты и миллионных гонораров у нас не бывает. А пахать за каждую копеечку приходится – мама не горюй. Так-то...       Вы только не подумайте… Нет! Развлекаться мы тоже успеваем. Выкручиваемся. Изо всех сил. Но стараемся. И у нас получается.       - Ками!..       - Что, Рыжуленька?       Хм-м… Как это мило… Ах, что за глазки!.. Держите меня, короче…       - Поехали вечером в центр на каток?       Валька корчит умильную рожицу, морща нос и надувая губки.       - Со льда на лед? – хитро щурится она. - Ой, Танечка, и не надоело тебе? Скоро вообще ходить разучишься…       - Мои малые вчера там были, - убедительно киваю головой я. – Говорят весело. Фейрверки, музыка. И пунш детский наливают.       - Ты еще скажи, глинтвейн, - хихикает малая с видом заговорщика приподнимая бровку.       - А хочешь? – перехожу на доверительный шепот я. – Мне продадут, если ты рядом крутиться не будешь…       Валька боязливо оглядывается по сторонам, словно боится, что нас подслушают, и быстро-быстро кивает кукольной головкой.       - Хочу…       Она милашка. Нежная. Очень легкая. И мне правда хочется доставлять ей удовольствие. Одно запретнее другого…       Легонько провожу ладонью по ее щеке и заправляю выбившийся из прически локон за изящное ушко. Она смотрит на меня выжидающе. Словно чувствует…       - Ты видела, - спрашиваю, - как на тебя смотрит Андрей?       В ее взгляде ни тени застенчивости или удивления. Ни грамма той смешливой, стеснительной девочки-подростка, которой заполняются все экраны телевизоров, стоит ей выйти к журналистам после своего очередного спортивного триумфа, или просто попасть в камеру какого-то случайного оператора. Уверенная в себе маленькая богиня.       - Видела… - Валя слегка поводит плечами. – Это… Приятно.       Усмехаюсь такому ее ответу.       - Приятно… И все?       Валька отвечает на мою недоверчивую усмешку откровенной, обольстительной улыбкой.       - Ты меня ревнуешь, Танечка?       Зараза малая…       - Вот еще! Нет конечно, - возмущенно хмурюсь.       - Не ревнуй…       Она плавно поднимает свои изящные руки, медленно скользит ладонями по моим плечам и мягко обнимает за шею. Ее взгляд прямо напротив моего… Наше дыхание сливается, а сердца стучат в унисон.       - Никогда не ревнуй меня, слышишь? – шепчет Валька, едва касаясь губами моих губ. – Особенно к мальчишкам…       Она сладкая, как дурман… И манящая, как темная бездна… Я чувствую, как теряю голову.       - Ками…       - Если хочешь, - едва слышным ветерком шелестит она, - если ты хочешь…       - Что?       - Я сделаю так, что он никогда больше не посмотрит в мою сторону…       - Нет!       - Или… Что он станет смотреть на тебя… Хочешь? Или на Аню…       Два бездонных омута глаз. Я пытаюсь вынырнуть - безуспешно… Но я не оставляю попыток.       - Нет… Не обижай его… Он… Еще совсем маленький.       Она не ожидает этого от меня. И на мгновение замирает… И этого достаточно, чтобы мы смогли отпустить друг дружку… И развеять сгустившиеся было вокруг нас темные чары.       Валя легонько чмокает меня в уголок губ и мило улыбается.       - Ты добрая, Танечка… Очень добрая.       - Я – обыкновенная, - качаю головой.       - Не-ет, солнце, - хитро тянет Валька. – Я же помню, как ты пожалела меня тогда, в Белогорске. Не оттолкнула… Я вижу, как ты заботишься об Анечке, как ты ее любишь… Ты и малого жалеешь… Оберегаешь…       Меня невольно разбирает смех.       - Этот малой – старше тебя на два месяца, - произношу я с улыбкой. – Уж кто бы говорил…       Валька совершенно искренне вскидывает бровки. Замолкает… И в следующий момент мы вдвоем прыскаем со смеху.       - Ты серьезно? – удивление почти полностью замещает в ней весь ее совсем не детский сарказм и чувственность. – Я не знала… А хочешь возьмем его с собой сегодня? Ну… Раз уж он такой взрослый, прям мужчина… Справится с двумя девочками, а?       У меня по спине пробегает озноб…       - Валька… - поджимаю губы я. - Не шути так… Накличешь…       Она смеется. Закрыв глаза и запрокинув голову, позволяя мне обнимать ее за талию. Ей весело. Для нее это всего лишь развлечение. В котором все вокруг – просто забавные игрушки. Созданные и готовые доставлять удовольствие своей повелительнице.       - Вечером, - наконец произносит она. – Я позвоню маме… Скажу, чтобы не приезжала…       Как же все быстро… Пугающе быстро… Неожиданно и нежданно. Валечка заменяет мне Аню… Настойчиво и уверенно протискивается на едва освободившееся, как ей кажется, еще не остывшее место… И я ей это все позволяю… Не останавливаю. И сама не останавливаюсь. Лечу… Плыву по течению. Плещусь в мутной, сладкой молочной реке с приторными, до изжоги, кисельными берегами. Наслаждаюсь… И ненавижу себя за это.       Не предавай… И тогда никто не предаст тебя. Ну или принимай свою судьбу как есть. И не жалуйся.       Моя карма настигает меня предсказуемо… Но, как всегда, в самый неожиданный момент.       - Алло!..       - Можно с тобой встретиться?       Его звонок застает меня как раз посреди хаоса сборов и препирательств с мамой, которая, почему-то, именно сегодня решила устроить великую чистку наших гардеробов, активно вовлекая в этот процесс меня и братьев.       Обреченно вздыхаю в трубку.       - Сереж… Ну не в единственный же выходной… Не хочу я никуда…       - Я могу к тебе приехать…       Этого мне еще не хватало… Нет. Не сегодня. Не хочу… И что это у него с голосом такое? Не оправился после ангины своей?       - У меня дома родители и братья… И вообще…       И вообще, дорогой ты мой… Что за неожиданная настойчивость? У Анечки сегодня неприемный день?       - Я хочу просто поговорить… - произносит Сережка сдавленно.       Понятно… Вот оно… Холодным ознобом по спине, тупой стрелой в сердце, липкой грязью в душу заползает ко мне понимание неизбежного… Или я себя просто накручиваю? Ладно. Не отстанет же…       - Приезжай… - обреченно вздыхаю я.       Что уж с тобой делать…       - Спасибо, Танюша, - еле слышно шелестит он.       Под напряженным, вопросительным взглядом мамы, не выдерживаю и опускаю глаза.       - Сережка приедет… - стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно и равнодушно. – Сходим с ним выгуляем собак…       Маму обмануть невозможно. На то она и мама.       - Таня… Только пожалуйста…       - Что, мама?       Она мягко дотрагивается до моего плеча.       - Не ссорьтесь… - произносит, почти что просит она. – Все всегда можно решить миром…       Усмехаюсь. Если бы все было так просто…       - Не будем, - обещаю.       И, подняв голову, с самым честным выражением встречаю ее взгляд. Настороженный. Любящий. Обреченный…       Вы знаете, что было потом. Или может быть догадываетесь…       С чувством обреченности и отвращения, натягиваю на себя какие-то старые джинсы, шнурую в прихожей ботинки, напяливаю короткий полушубок. И не обращаю внимания на настойчиво вибрирующий в кармане телефон. Знаю, знаю... Иду... Потерпи уже...       - Рет, Батлер! Гулять!       Собаки радостно скачут сначала возле входной двери, а потом возле ворот. Поворачиваю замок. И делаю глубокий вдох. Давай, рыжая... Надо.       Мне хватает одного взгляда на его лицо, фигуру… Одного взгляда его глаз…       Припорошенная снежком дорожка, и собаки деловито трусят, помечая встречные кусты и столбики. Как всегда…       Сережка… Ланской… Сержик… Сережулька… Моя первая и такая грустная любовь… Которой, получается, больше нет?.. Совсем?.. Нет…       Он что-то говорит… Я что-то отвечаю… Даже пытаюсь шутить и рассказывать какую-то ерунду… Но обмануть самих себя мы не можем. Не получается… Не в этот раз.       И я прекращаю пытку первой.       - Ну так как, Сержик, - произношу я с почти что неприкрытой истерикой в голосе, - ты решил меня бросить? И чего ты теперь хочешь? Прощального секса? Благословения?       - Танечка… - он испуганно застывает и бледнеет, как полотно. - Прошу… Прости…       Ну, что уж там… Понятно все…       Лучезарно ему улыбаюсь. Но чтобы не разораться прямо сейчас – отвожу взгляд.       - Да ладно тебе… - передергиваю плечами. – Не за что извиняться. Ты же мне денег не должен…       Нужно идти. Двигаться. Если я буду стоять, то я упаду. И больше не встану.       Ускоряю шаг… Рет с Батлером с готовностью натягивают поводки, приглашая меня побегать вместе с ними... Не сейчас, ребята… Давайте потом…       Он догоняет нас, и делает попытку взять меня за руку. Я же отшатываюсь от него, как от прокаженного. Но Сережка решительно сжимает меня за плечи и поворачивает к себе.       Все… Больше не могу. Зажмуриваюсь, чтобы не видеть его… Любимого… Который так меня мучает, и делает мне так больно… И слезы ручьем катятся из-под моих опущенных век.       - Я до последнего момента… - сдавленно шепчу я, - до твоего сегодняшнего звонка… Надеялась… Что ты… Все-таки… Выберешь… Меня…       И… Вот… Да. Реву, прижав ладони к лицу… Рыдаю, уткнувшись носом в воротник его пальто… Вот, значит, как это бывает. Когда тебе предпочитают другую… Вот, получается, что почувствовала тогда Анечка, когда я… И Валька… Господи… Как же больно-то… Какая же я все-таки…       Мои слезы высыхают. Заканчиваются. Вдруг, также внезапно, как и начались. И я, сжавши зубы, дергаю плечами, сбрасываю его руки и отстраняюсь.       - Знаешь, - я по-прежнему смотрю в сторону, чтобы только не встретиться с его глазами, - а ведь никто никогда не видел моих слез. Ни разу.       Вытираю влажные щеки тыльной стороной ладони и глубоко вздыхаю.       - Даже свалившись с прыжка или поругавшись с Вахавной я всегда убегаю реветь в туалет… Чтобы не смотрели… И не жалели…       Его ладонь… Теплая. Мягкая… Как же я обожала эти его прикосновения… Сережка гладит меня по лицу и убирает со лба непослушные рыжие пряди, вытирает задержавшуюся в уголке глаза слезинку… И просто выше моих сил сейчас оттолкнуть его. Навсегда…       Я поднимаю взгляд… И в последний раз окунаюсь в ласковую глубину его синих глаз… В которых любовь и нежность… В которых моя жизнь…       - Так что, Ланской, это мой тебе прощальный подарок, - усмехаюсь я сквозь снова подкатывающие к горлу рыдания, - можешь всем рассказать, что видел Таню Шахову не только голой, но еще и в слезах…       Он вздрагивает… Хочет что-то сказать… Тщетно пытается удержать меня, сжимая в своих ладонях мои руки…       Поздно, мой хороший… Ты сделал свой выбор. Мне больше ничего не нужно. Это все…       Не обращаю внимания на его попытки. Не говорю больше ни слова. Просто разворачиваюсь, дергаю собачьи поводки и, наклонив голову быстро иду в сторону дома.       И с нечеловеческой тоской и болью слышу, чувствую, как с каждым шагом рвутся тонкие струны моей души, оставляя вместо себя звенящую, темную пустоту…       Дойти…       Лязг железных ворот за спиной… Выложенная тротуарной плиткой дорожка к дому… Ступеньки… Одна, вторая третья… Дверь…       Собак нужно загнать в душевую, помыть лапы, чтобы не наследили… Не делаю. Просто кидаю на пол поводки, сбрасываю ботинки, на ходу стягиваю куртку и шапку…       - Таня, что ты?..       Мама выглядывает из гостиной, услышав мою возню. Но, похоже, мой вид пугает ее сильнее перепачканного пола и разбросанных в беспорядке вещей.       - Танюша!..       Просто молча качаю головой. И даже не дышу… Несусь как ошпаренная наверх. К себе. В мой мир, где нет чужих. Где больше нет никого…       Захлопываю дверь…       И упав коленками тут же при входе на ковер, захожусь долго сдерживаемой, оглушительной, страшной и дикой истерикой. Я ору… Истошно. Реву белугой… Царапаю ногтями пол… И бьюсь головой в стену. Мне больно… И мне все равно. Я просто выпускаю из себя свое горе. Свою мучительную тоску. Свою опостылевшую и ненужную жизнь…       - Божечка, сделай, чтобы я умерла… - скулю я. - Пожалуйста… Только чтобы не болело. Чтобы не так…       Я слышу, как стучат в мою дверь. Как потом в нее ломятся…       И лишь спасительная тьма, пришедшая ниоткуда, не позволяет мне увидеть и услышать, как разлетаются в щепки дорогие, дубовые панели и как надо мной склоняются родные лица тех, кому я на самом деле нужнее и любимей всех на свете, и как откуда-то издалека говорят, кричат и шепчут они мое имя.       - Таня… Танечка… Танюша…       Бездна…              Размашистым мазком по краю сознания…       Тусклый свет настольной лампы. Запах какой-то медицинской гадости… Приглушенные голоса…       - Это успокоительное, не волнуйтесь…       - У нас чемпионат Европы через неделю… У них очень строгий контроль.       - Я знаю. Это совершенно безобидный препарат. Крепче спать будет…       - Но вообще… Это так… Странно. С ней это впервые…       - Обморок не впервые, поверьте… А истерика. Это возрастное… У всех бывает.       - Я просто никогда ее такой не видела…       - Ну она же у вас спортсменка. Умеет держать себя в руках.       - О, господи!..       - Не переживайте… Вот, подержите… Вот так…       Дурацкий сон… Привидится же такое… Вообще ненавижу врачей. От них одни проблемы… Ай! Больно… Как будто ущипнул кто-то за попу… Утром я тебе задам… Кто тут мне спать мешает… Кто бы ты ни был…       Бездна…              Звуки и запахи наваливаются на меня внезапно и вдруг. И я понимаю, что проснулась.       Я не сплю. Уже не сплю…       Просто не открываю глаз.       Мне почему-то страшно от мысли, что я не знаю, что сейчас увижу. Мою комнату – знакомые стены, увешанные постерами, зеркальные двери гардероба, окно с вечереющим небом… Или что-то другое… Я вспоминаю свой мимолетный сон… Или секундное пробуждение. И ассоциации у меня неприятные. Что-то мерзкое, белое… Больничное…       Прислушиваюсь… Тихо. Только чье-то едва различимое дыхание рядом.       И…       Запах! Я знаю этот аромат… Это аромат счастья, мечты, моей любви… Моей…       Я уже не боюсь. Ведь я у себя дома, и я точно знаю, кто рядом со мной… Открываю глаза…       И встречаю взгляд. Напряженный. Внимательный… Страдающий… Взгляд, которому больно. Как мне…       - Ты… - произношу я беззвучно, с трудом разлепив пересохшие губы.       Вижу, как два небесных озера наполняются влагой… Как два тонких ручейка выкатываются из широко распахнутых берегов… И замираю от наслаждения, ощущая, как две мягкие, теплые ладони скользят по моим плечам, по шее, по щекам…       - Ты рядом, - шепчу я, снова прикрывая веки. – Ты мне снишься… Ты всегда мне снишься…       - Я рядом… Я с тобой… Я всегда…       Улыбаюсь… Чувствую нежные тонкие пальцы на моих губах. И, наконец, понимаю, что это не сон.       Она смотрит на меня испуганно. Уголки губ нервно подрагивают. Как всегда, когда она волнуется и нервничает. И бровки… Домиком. От чего ее личико кажется одновременно удивленным и беззащитным.       - Ты напугала меня…       - Прости…       - Никогда больше так не делай, слышишь?       - Не буду…       Никогда… Не делай… Так… Ой, мамочки!..       Я вспоминаю все.       Он… Наш любимый мальчик. Наш общий мальчик. Мой и ее…       Его звонок… Наша короткая прогулка… Наши последние слова…       Теперь он только ее…       И меня снова накрывает.       - Сережка… Приезжал…       - Я знаю…       - Это так… Жестоко… И так больно…       Всхлипываю, борясь с отчаянным желанием снова заскулить и завыть.       - Прекрати, слышишь!.. - Аня резко сжимает мою руку. – Мальчишки того не стоят…       Она хмурится и решительно качает головой. А я не могу сдержать грустную улыбку.       - Ты говоришь, как моя мама…       В сером, льющемся из окна вечернем сумраке, ее силуэт отчетливо вырисовывается на фоне белого пододеяльника. Как будто она парит, сидя на облаке. И я решаюсь… Попросить… Моего ангела…       - Анют…       - Что?       - Прости меня за Вальку... – выдыхаю я свою муку. - Пожалуйста…       За все, что было. За все, что еще будет… Я прошу у нее прощения. Потому что тень легла между нами. И только это имеет сейчас для нас значение…       Аня молчит. И лишь взгляд ее васильковый… Пронзительный. Пронизывающий…       - Только не будь равнодушной, - шепчу я в отчаянии. – Только не бросай… Это так больно, когда…       Анька фыркает, то ли от смеха, то ли от раздражения… Отворачивается, качая головой…       - Сидела бы я здесь с тобой… - произносит она глухо.       - Анюта…       Ее прорывает. Внезапно…       - Равнодушной, говоришь… - бросает она мне яростно. - Твоя мама, между прочим, не кому-то там, а мне позвонила. Мне… Сказала, что ты сначала с Ланским пообщалась, потом в истерике билась, а потом сознание потеряла… А у моей сестры сегодня день рождения, между прочим… Я как полоумная сорвалась… На меня как на идиотку пялились. А я слова сказать не могу, знаю, что заору… Такси только на улице вызвала, так никто еще ехать в эту вашу глушь дремучую не хотел…       Анька нервно сглатывает, и я чувствую как ее всю трясет.       - А у ворот, - нервно, сквозь зубы продолжает она, - как подъехали - скорая… И санитары такие, в красных комбинизонах… Страшные… Я как их увидела, подумала все… Сейчас вот и меня, вместе с тобой…       - Аня!       - Ну что!?       Она бросается ко мне… Я непроизвольно зажмуриваюсь и втягтваю голову в плечи… Ожидая пощечины… Но Анька просто повисает у меня на шее, уткнувшись носом в мое плечо.       - Дура рыжая… Дура… Как же я люблю тебя… - почти что в голос стонет она. – Хоть сто Валек себе заведи… Хоть… Хоть обратно своего Ланского забирай, не нужен он мне… Хочешь?..       Она поднимает на меня зареванное лицо с растрепавшимися колечками волос на лбу.       - Хочешь, я его брошу? Прямо сейчас. Ради тебя…       Легкое дежа-вю. Это все уже когда-то было… Когда-то… Эти же слова говорила ей я… Когда готова была ради нее на любые жертвы. И вот… Получается… Моя жертва принесена. И возврату не подлежит.       - Хочешь?..       - Нет…       - Почему?       Потому что одна душа на двоих. У вас… Не у меня… А у моей души порваны струны… Но я не могу этого сказать. Даже ей…       Вместо ответа, я просто прижимаю ее к себе. И вдыхаю аромат ее волос…       Хнычем и плачем друг дружке в жилетку. Каждая о своем… долго. А потом, проходит время. Может быть час. Может быть два… И нас отпускает. В какой-то момент. Почти одновременно. Вот еще минуту назад мы казались самыми несчастными на свете. И вот, этот миг прошел… Как и не было.       - Рыжик…       - Что, солнце?       - Ты ведь меня не разлюбишь?       - Ну что ты! Нет…       - Даже если?..       - Даже если. Забудь…       Анечка хитро щурится и протягивает мне мизинец.       - Лав форэва?       - Форева индид, - киваю я, цепляясь за ее пальчик своим мизинцем.       Двое нас, лишь двое нас… Теперь вот так. С какой стороны ни глянь.       Трое негритят в зверинце очутились, одного задрал медведь — и двое получилось…       Только вот вопрос, который из трех окажется тем самым медведем?              Осознание, пришедшее мгновенно, со временем сменяется у меня пониманием. Не сразу. Постепенно. Но достаточно быстро, чтобы не позволить моему отчаянию и гневу навредить себе и окружающим.       А что произошло-то, собственно?       Ну, да… Меня бросил парень. Любимый. Предпочел мне мою подружку. И… Что? Подумаешь, невидаль. Каждая из нас хоть раз да проходит в жизни через это все. Ну и? Можно ли считать это поводом к самоубийству или уходу в монастырь? Что, собственно, по сути - одно и тоже… Та ну нафиг! Не дождетесь. Хрен вам, а не Танечкины слезки. Хватит…       В конце концов, я же понимала, что это рано или поздно произойдет. Обманывалась, убеждала себя, что черное это белое и наоборот… Но как ты не встань и не повернись – знала я, что Сержичек к Анечке убежит. Знала еще тогда, когда мне об этом Розин сказал, методично и жестко разложив все по полочкам. Знала, когда рисунки Сережкины рассматривала… На которых я как две капли воды на себя пхожая, а Анька – как божий ангел прекрасная… Какой в жизни ей не стать, сколько бы не старалась… Знала… Когда впервые увидела их рядом, когда поняла, что растворяются они друг в дружке, что сердца их бьются одинаково, словно одно оно у них, сердце… На двоих. Как и душа…       Так что… Если нужно кого-нибудь обвинить, то, Татьяна Станиславовна, пожалуйте к зеркалу. Это если правда нужно… А так… Если подумать…       Нет.. Вру я вам… Если бы было все так легко и просто…       Весь следующий день, когда Анька уезжает, я реву в подушку в собственной кровати, не ем и не отвечаю на звонки, откровенно, впервые в жизни, забив на тренировки и на режим. Жалею себя. Оплакиваю собственные иллюзии…       «Тук-тук. Можно?»       Поверх какой-то многосерийной розовой мути, которую я смотрю на айпаде, размазывая нюни и кутаясь в одеяло, всплывает сообщение из «Телеграмм».       Кто это? Кому, нафиг, еще что-то нужно? Кого я сейчас…       Смотрю на аватарку и ник…       Судьба… Ты снова со своими насмешками. Почему именно сейчас? Когда я, словно голая на площади – беззащитна. И бессильна… И когда у меня нет никаких сил послать подальше того, кто так деликатно просится ко мне в душу…       «Можно, Женечка», - медленно тыкаю я пальцем в экранную клавиатуру.       Ты же знаешь… После того нашего свидания на Андреевском мосту… Я не смогу тебя вот так просто отшвырнуть, выкинуть и забыть… Ты знаешь. И я знаю…       Ввод…       Унылые сумерки за окном. Унылая тоска в сердце…       «Я очень по тебе скучаю…»       Догадываюсь… Одно неловкое движение… Судьба… И сжимающая горло грусть.       «Ты меня смущаешь… Вот аж покраснела вся.»       «Прости… Не хочешь приехать к нам в Питер на праздники? Сменить обстановку… И вообще…»       Фантазер ты мой…       «У меня съемки, спонсоры… И тренировки нам не отменяют…»       «Жаль…»       «Так что… Лучше вы к нам.»       Просто фраза. Из фильма… Пришлась к слову. Будь она неладна…       «Я приеду… Если ты хочешь. Если не против…»       Я не против… Мне все равно… Мне просто ничего не хочется. Вообще…       А еще… Я уже в сотый раз за сегодня набираю один и тот же номер… И слышу монотонный голос оператора, сообщающий мне, что аборнент недоступен. Недоступен… Недоступен… Ну что же это такое?.. Недоступен, именно тогда, когда ты мне так нужен…       Мой взгляд случайно задерживается на поблескивающих тусклым золотом, серебром и бронзой моих регалиях. Вехах большого пути. Достижениях… Среди которых заманчиво мерцает твой подарок… Карточка с принтом под алюминий. И два новеньких ключа. Это вариант. Выход… Можно сбежать. И тогда меня сможешь найти только ты… И пожалеть. И утешить…       Абонент недоступен…       А ведь я даже не знаю где ты, и с кем… И у меня нет никакого права нарушать твои планы. И навязывать тебе свои горести… Артем… Сергеевич… Господи, как грустно-то!       Меня опять прорывает на безудержные рыдания, в которых и скорбь по ушедшим детским мечтам, и отвращение к жизни настоящей, и ужас перед будущим. Истерика, короче говоря. И так целый день, до ночи.       Зато, мне хватает этого дня. Чтобы отреветься и перебеситься. Чтобы поняв, в конце концов - принять…       А утром, во вторник, я просыпаюсь совершенно другим человеком и, как ни в чем не бывало, приезжаю в «Зеркальный»… И никто в жизни не может, глядя на меня, даже предположить, что я пережила, передумала и перечувствовала за последние полтора дня. Никто… Потому что все как всегда. Ничего не поменялось.       Мимолетно, ласково целуемся с Анечкой - «Ты как?» «Супер!» «Держись…» «А то!»...       Нежно поглаживаю по изящной спинке Валю - «Ах…» «Да-да!..»…       Все также… Как раньше… Мило веду себя с Ланским. Который опасливо косится на меня из-под полуопущенных ресниц… Правильно, дружочек… Бойся меня теперь. Ты же не дурак, понимаешь, что я могу как простить и забыть, так и запомнить… На всю жизнь запомнить… Но… Нет. Не сейчас. Сейчас мне достаточно того, что я, с обычной естественной непосредственностью сижу с тобой рядышком, положив голову тебе на плечо, и мы смотрим вдвоем, как катает свою произвольную программу Анечка… А ты весь такой напряженный от непонимания, чего же от меня ожидать… Пускай будет так. Пускай будет…       - Анька нервничает, - комментирую я не самый лучший Анечкин прокат. – Совсем как-то рассыпалась после короткой.       Это правда. Еще на утренней тренировке, на прогоне короткой программы, у нее все из рук валится… Да и сама она умудряется упасть с вкатанного-перекатанного сальхофа в самом начале программы. После чего, расстроившись окончательно, лажает и на дорожке, и на вращениях. Плохо. Некомильфо так себя показывать за неделю до чемпионата Европы… Правда к вечеру Анюта все-таки подсобирается, и ее произволка уже выглядит худо-бедно ничего. Хотя и тут много ума не нужно, чтобы увидеть как она напряжена и сосредоточена.       Нинель ею категорически недовольна. Это невозможно не заметить. Стоит Аньке закончить катать и с кислой физиономией подъехать к тренерскому бортику, как наша снежная королева вываливает на нее целую лавину ледяных взглядов и коротких, жестких фраз, произнесенных сквозь сжатые зубы. Нужно отдать должное, выдерживает Анька это все стоически, молча, согласно со всем кивает, и даже не пытается найти поддержку в апостольстких глазах расстроенно и укоризненно взирающих на нее с обеих сторон дади Вани и Артура Марковича.       Ну, такое… Очевидно, что наш ТШТ сегодня в образе, и шкуру будут спускать с каждого, за любую помарочку. Ладно. Пофиг. Не привыкать…       - Ну, я пошла…       Сережка помогает мне перебраться через его коленки, и возле самого прохода придерживает мою руку.       - Ни пуха…       Так… Это что же? Он что, собрался теперь со мной до конца дней общаться виноватым тоном и с выражением лица скорбного Пьеро? Тоже мне, блин… Кто кого бросил, я не поняла?       Усмехаюсь, не глядя в его сторону и мягко высвобождаю руку.       - Иди… Куда подальше…       Хрен там. Всё. Не собъешь ты меня с рабочей волны. И никто не собъет. Ни сейчас, и никогда больше. Гуляйте-ка, дружочки, лесом… Вот в лепешку расшибусь, а откатаю сейчас так, что все вы ахнете.       - Давай хоть ты без сюрпризов, - мрачно напутствует меня Нинель, окидывая с ног до головы придирчивым взглядом. – Можно мне сегодня хоть раз увидеть что-то похожее на фигурное катание, а не эти ваши валяния, прости, господи?       В общем-то на эти тренерские пассажи можно не реагировать. Не обращать внимания, как на белый шум. Просто выполнить то, что велено… Но меня почему-то захлестывает какой-то ну уж совсем бесшабашный задор.       Заглядываю в ее карие глазищи. Невинно улыбаюсь. Жду…       Нинель смотрит хмуро.       - Что?       Не отводя взгляда, кладу на бортик обе руки, ладонями к верху. Ритуал… Мы же тут не просто так, да? Мы же играем в настоящие соревнования. Все по-взрослому. Ну значит и…       Улыбка. Мимолетная. Но все равно!..       Она накрывает мои ладони своими. И я снова чувствую этот импульс. Заряд… Как легкий удар током. Или инъекция адреналина…       - Цители мела…(Лиса рыжая… (груз.)) - произносит она, качая головой. – Эшмакьоба…(Хитрюга… (груз.)) Поворачивайся, давай…       Ее дыхание над моим правым ухом… Неповторимый аромат духов… Теплое прикосновение пальцами между лопаток.       И мир внезапно преображается, обретая новые краски и наполняясь звуками.       А я, вдохновленная… Врываюсь…       И только ветер свистит. Да сталь звенит о лед. Снежное крошево миниатюрной вьюгой взметается вверх, на мгновение оседает на моем лице и тут же испаряется, оставляя сухой привкус на губах. Под звуки музыки я лечу надо льдом, разрывая воздух, ввинчиваюсь в пустоту и выныриваю из нее безупречной ласточкой… С торжествующей улыбкой… И широко расправленными крыльями.       Как птица-феникс, в пепел поверженная, и из пепла же возродившаяся.       Вот оно. То, ради чего я живу. То, что дороже мне всего на свете. Что я действительно люблю. И в чем я – совершенство. Жаркий свет софитов. Обжигающая прохлада льда. Воздух… Вода… И я между ними, как вспышка. Как всепожирающее пламя.       Как огонь, укрощающий стихии…       Как огонь этими стихиями укрощенный…