Days.

      В Хоукинсе начало осени всегда было солнечным и теплым. Девчонки бегали в коротких юбках, щебеча о своих насущных проблемах, заполняя школьные коридоры гулом звонких смешков и тихих перешептываний. Он ненавидел этот гул, ненавидел взгляды, полные отвращения и непонимания. Для многих школа была местом, где можно веселиться с друзьями, устраивать вечеринки, заводить отношения, но только не для него. Для него школа всегда была колючей и холодной, будто насильно вливаешь в себя стакан ледяной воды при больном горле.       «Это мой год», — говорил он себе, честно пытаясь не прогуливать занятия и делать все возможное, чтобы не ловить неуды, но в тот день желание прогулять, заболеть, провалиться под землю было просто невыносимым.       История. Никогда он не любил этого занудного старика, который пах землей и потом. Нудный, слишком чопорный, он всегда бесил Эдди своей манерой разговора, шаркающими шагами и подслеповатыми маленькими глазками, втрое увеличенными стеклами огромных очков.       — Мистер Мансон, если вы хотите получить свою «С», Вам необходимо отправиться на эту экскурсию, — занудно проворчал старикашка, поправляя очки на носу, — Вы мне уже изрядно надоели, так что я дам Вам дополнительный шанс, поедете с группой учеников из другого класса и сдадите мне эссе по теме лекции, которую вам дадут на экскурсии. Ступайте.       Лишь начало осени, а он уже невероятно устал. Лишь начало осени, а он уже хочет убежать. «Кому вообще нужен этот чертов диплом…», — думал он, застегивая свою любимую косуху, чтобы холодный противный ветер не продувал его насквозь. И куда делось все это солнце и тепло…? Тучи собрались на небе черным полотном. Раннее утро должно выглядеть иначе, но сегодня все не так, как должно быть.       Затушив сигарету, он залез в старый желтый школьный автобус, в которых не ездил уже очень давно, с того самого момента, как дядя отдал ему свою старую машину. Конечно, она была не в самом хорошем состоянии, но Эдди радовался как дитя. Теперь ему не надо было искать окольные пути до Рика Рифера, свою крошку (так он звал свою гитару) можно было возить в бар, как королеву, да и в целом, машина была очень удобна. И как же ему хотелось сейчас оказаться в своей старой развалюхе, курить косяк и ласкать пальцами струны, а не смотреть в эти неодобрительные глаза, которые впились в него иглами, осуждая, не принимая, ни черта о нем не зная, но все же ненавидя его.       Он прошел вглубь забитого до отвала автобуса и занял единственное свободное место, позади всех, нацепил наушники и включил музыку, уставясь в окно. Единственным, что жужжало назойливой мухой где-то на задворках его разума, было желание свалить отсюда, но и оно становилось несколько слабее, когда в уши долбил рёв гитар и шум барабанов.       Он полностью погрузился в свои мысли, отгораживаясь от липких взглядов и вездесущего шепота, которых он пусть и не слышал, и не видел, но точно знал, что они полностью заняли всех девчонок в этой поганой колымаге, пока оттуда его не вытолкнуло нечто странное.       Никто не должен был подсесть к нему. Фрик, урод, сатанист, сумасшедший. Все окружающие, кроме его друзей по клубу Hellfire сторонились его. Однако он почувствовал, как кто-то плюхнулся рядом на жесткую грязную сидушку. Его тут же обдало странной смесью запахов: шампунь, кофе, сигаретный дым и приторно сладкая ваниль. Все это перемешалось в удушающий аромат, который неприятно щекотал ноздри. Захотелось открыть окно, вдохнуть утренний свежий воздух, но окно было плотно закрыто, и он с тоской покосился на источник сего удушающего амбре.       Девчонка. Мелкая, худющая, совсем не такая, как ее фигуристые одноклассницы. Бледная как бумага, огромные синяки под большими серыми глазами. На тонкой переносице очки в массивной черной оправе, густо накрашенные ресницы задевают запотевшее от перепада температуры стекло оставляя на нем черные крапинки туши. Тонкие губы скривились в недовольной гримасе. Невероятно длинная и непослушная копна красных волос окрасила серый день в надлежащие ему цвета, словно голову ее покрывали опавшие листья. Девица вытянула вперед тощие ноги обтянутые черными джинсами, подпирая грязными кедами чужое сиденье. Руки, обтянутые толстыми ремнями и тонкими цепочками, звенели колокольчиками при каждом движении, словно музыка ветра у двери в какую-нибудь аптеку. — Смотрите, чокнутая подсела к фрику, — разнесли девичьи языки новую волну шепотков, и острые взгляды теперь были прикованы не только к нему.       «Блеск», — подумал Эдди, отводя взгляд с непрошенного попутчика и снова заглядывая в окно. Меньше всего ему хотелось, чтобы эти стервятники глодали его кости. Было еще слишком рано для эпатажных речей, слишком хотелось спать. Он никогда не делал вид, что ему плевать на мнение окружающих, ему действительно было все равно. Автобус медленно тронулся, покатив в сторону соседнего городка и его ну очень «интересной» историей. Он почти задремал, глядя на серые смутные пейзажи за окном, когда почувствовал, как его хиленько пихнули острым локтем под ребра. Он повернул удивленное лицо в сторону девчонки, она смотрела на него своими глазами-блюдцами и что-то говорила, но из-за громкой музыки он ни черта не понимал. Она забавно надула щеки, нахмурила брови и дернула его наушники вниз, отчего те свалились ему на плечи. — Ты все окно своей гривой закрыл, — недовольно фыркнула она своим мягким голоском, недовольные глазенки уставились на него, в ожидании реакции. Он откинулся назад на спинку сиденья, продолжая сверлить взглядом, тут же уставившуюся в окно, нахалку. Обычно, незнакомые люди стараются обходить его стороной. Особенно девчонки. Она же явно была из другого теста, все тело было напряжено, но недовольная мина на остром личике немного смягчилась. — Что? — Буркнула она не отводя взгляд от окна, почувствовав, что он все ещё пялится на нее. Он упорно молчал, задумавшись обо всем и ни о чем конкретном. Мысли скакали, словно блики от тусклой лампы по ее волосам. Она вперила в него взгляд, будто пытаясь переиграть его в гляделки, и парень, мотнув головой, вытряхнул все странные мысли, словно собака воду с шерсти. Он почувствовал себя законченным идиотом, вот так пялиться на незнакомого человека, ощущал себя неуютно под этим прямым взглядом, отвернулся и снова напялил наушники.       Дорога не была долгой и вскоре они уже прибыли в чертов музей. Еще никогда в жизни ему не было так скучно. Больше всего удручал тот факт, что все это нудное дерьмо нужно было действительно слушать. Никто вместо него не напишет это четырежды проклятое эссе. Он каждой клеточкой своего сознания хотел уйти отсюда куда угодно, лишь бы не слышать эти душные речи, лишь бы не дышать спертым воздухом и пылью, лишь бы не ощущать на себе злые и любопытные глаза. И только звон колокольчиков неподалеку разбавлял эту удручающую ситуацию. Она держалась особняком ото всех, слушала явно в пол уха, лицо у нее было неприятно серое, ей явно было не по себе в этих стенах.       Сначала он не понял, что именно его смутило. Звук. Он становился все тише и приглушеннее. Эдди осмотрелся и понял, красной копны нигде не видно, запах ванили отступил и звона больше нет. В голове щелкнуло. Он медленно отстал от группы, развернулся и бодро зашагал на выход. Тихо открыл дверь, чтобы его никто не заметил и, не приведи Господь, не остановил, и вырвался наружу, под холодную морось и неприятный ветер.       Она сидела на бордюре, прижавшись спиной к мокрым прутьям музейного забора. Голова откинута назад, болезненное выражение на лице, свистящий воздух вырывается наружу из слегка приоткрытых губ вместе с небольшими клубами пара. Она дрожала всем телом, и Эдди только сейчас заметил, что одета она совсем не по погоде. Мятая зеленая рубашка в клетку, больше нее размера на два, была накинута поверх обычной майки без рукавов, и промокла уже почти насквозь. Длинная тонкая цепь, закрепленная на джинсах, мокрой серебристой змейкой вилась на асфальте. — Эй, ты чего? — Он подошёл медленно, стараясь придать голосу и выражению лица максимальное безразличие. — Аллергия на пыль. Эти чертовы идиоты там совсем не убираются, — тихо прохрипела она, приоткрывая глаза и легонько тряхнув мокрой яркой копной. Шумно выдохнула и обмякла, печальные глаза уставились на хмурое небо. Шорох рядом безоговорочно выдал намерения парня, он хлопнулся рядом с ней, стянул с себя кожаную куртку и растянул ее над их головами, словно навес. С любопытством зыркнув на него, девчонка резко выпрямилась и схватила Эдди за руку, опуская ее вниз. Куртка упала обоим на головы, закрывая обзор. — Руки держать устанут, — хихикая сказала она, высовывая лицо из складок косухи и убирая рукав тонкими длинными пальцами, обвитыми изящными кругами колец.       Он и сам не понял, почему засмеялся. Она выглядела как мокрый совенок, смешинки в глазах и мягкая улыбка, почему-то от этого стало чуточку веселее. Будто день стал совсем немного ярче. — Я Эдди, — он протянул ей влажную от мороси ладонь, и в ней тут же утонули мягкие холодные пальцы чужой руки. — Я знаю… Меня зовут Лилит.