Days.

      Он говорил, что не боится ее, но сейчас она его чертовски пугала. Девушка сидела на деревянном полу, скрестив длинные ноги в пыльных серых джинсах и перебирала их запасы, перекладывая в свой старый рюкзак все, что могло им пригодиться, а остальное выбрасывая за спину. Аптечка, еда, патроны, остатки воды и сигарет. Что-то она завернула в пакет, чтобы не промокло, если удирать придется на лодке, а там мало ли что. Будто из ниоткуда она выудила пушку, внимательно ее осмотрела, после чего снова сунула за пазуху. Все это она делала так сосредоточенно и так просто, будто постоянно занимается чем-то подобным. Единственным, что не проглотил ее рюкзак стали рации, убирать которые было еще рановато, по мнению девушки. Пересчет патронов и сигарет успокаивал девчонку. Ей казалось, что подготовиться для побега заранее было вполне адекватной затеей, пусть и выдвинутся из укрытия они только под самый вечер, когда уже будет достаточно темно, чтобы их никто не разглядел. Эдди же себе места не находил. Он дул пиво, курил как паровоз и метался из стороны в сторону, будто его паника хоть чем-то может помочь. Она не помогала, только действовала девушке на нервы, о чем она тут же сообщила парню, то и дело метавшему на нее перепуганные взгляды. — Успокойся, — сказала она, с глубоким вздохом прислоняясь спиной к стене эллинга и закрывая глаза. Забитый доверху и закрытый на замок рюкзак занял свое место в лодке, перелетев туда будто по волшебству. Может быть способность девчонки к телекинезу его не особо и смущала, но нервировало то, насколько ей вообще насрать на происходящее. Вся ее фигура источала ауру собранности и спокойствия, словно за ними не охотилась вся полиция города, толпа обезумевших горожан и еще непонятное дерьмо неизвестно откуда взявшееся в довесок. Как блядская вишенка на их дерьмовом торте. — Не понимаю я, как ты можешь быть так спокойна! — Мансон психанул и грохнулся напротив, устало опуская лохматую голову в ладони. — А чего переживать то…? — Как чего?! Ты думаешь нас тут не найдут?! — О, найдут, конечно, — девушка пожала плечами, меланхолично взглянув на Эдди, тот вскинул на нее голову, каштановые патлы упорно лезли в красивые глаза, — Карвер не идиот, пусть ты и придерживаешься другого мнения. В отличие от копов, он может узнать, где ты брал свою наркоту, так что рано или поздно сюда нагрянет.       Время близилось к обеду, всю ночь Мансон не спал, мешая тем самым уснуть и ей, а потому сил на споры и ругань вообще никаких не было. А уж желания и подавно. Синклер присоединился к основной группе, подтвердив опасения металлиста о том, что вся баскетбольная команда рыщет по городу в его поисках с весьма однозначными намерениями. Девушка же считала, что это им только на руку. Пока обезумевшие спортсмены отвлекают на себя хотя бы часть внимания полиции, они тем самым тормозят и их, и самих себя, чем дают ребятам дополнительное время. Эдди потянулся к последней бутылке, но она отлетела в стену громко разбиваясь вдребезги и рассыпая по полу влажные осколки. — Какого хрена?! — Хватит уже! — прикрикнула она на него, снизу вверх глядя в злое лицо подскочившего на ноги парня, — Нам валить скоро надо, и быстро! И у меня нет абсолютно никакого желания оставлять тебя в этой заднице просто потому, что ты слишком пьян, чтобы нормально соображать! Мы не в том положении, чтобы делать глупости!       Как бы ни было прискорбно это осознавать, девушка была права. Мансону стало за себя немного стыдно. Вот она, сидит и делает все возможное, чтобы не поддаться панике. А он? А он трус, и всегда им был. А еще всегда бежал от любых опасностей и невзгод. От всего, что могло бы хоть как-то пагубно на него повлиять. — У меня, вообще-то шок, между прочим! — Скорее из упрямства, нежели из несогласия, проворчал он, скрестив руки на груди и нахмурившись, — Я такого дерьма повидал, что… — Эдди, — она устало потерла переносицу, приподнимая для этого толстую оправу очков, — Что бы ты не видел, я наблюдала и похуже. Так что давай не измерять друг другу шары, хорошо? Парень отвернулся, недовольно затопав ногой. Ему не было известно обо всем, через что ей пришлось пройти, он только мог представлять и догадываться. Ее диалог с Харрингтоном лишь немного пролил свет на ее непростой жизненный путь.       — Иди сюда, — он повернулся и увидел, что она устроилась у стены поудобнее и похлопала ладонью по коленям. Поджав губы он неуверенно топнул ногой еще пару раз, после чего таки подошел к девчонке, укладываясь спиной на грязный шуршащий брезент и кладя голову ей на ножки. Тонкие пальчики сразу же принялись мягко массировать ему голову, цепляясь изящными колечками за длинные кудряшки. Он так скучал, черт побери. Думал уже, что никогда больше не увидит ее. А теперь он вновь окружен звоном ее чертовых цепочек, удушающим амбре из ванили и сигарет, горького и сладкого одновременно, манящего, дурманящего. Она смотрела на него сверху вниз, глаза были очень печальными и уставшими. Ему стало немного стыдно за то, что она всю ночь не спала, наблюдая за его паническими истериками. Девушка была вялой, пусть и старалась этого не показывать. Черт, из-за того, какой он слабак, ей приходится быть сильной. — Так значит… Ты с детства можешь вытворять всякие такие штуки, а? — Как-то неловко выпалил он, не зная даже, зачем спрашивает. Ему показалось, что если он сейчас ее разговорит, то может быть у него получится выяснить о ее прошлом немного больше. А потом он может даже решится поговорить о них. Время было откровенно неподходящее, но его пожирало изнутри это состояние неопределенности между ними. — Судя по всему, — задумчиво ответила она, — Правда, я сама об этом ни черта не знала до недавнего времени. Ну, впрочем, ты и так вчера все слышал. — Один хрен я до конца все так и не понимаю… — Знаешь. Когда я вытащила из себя эту дрянь, я начала вспоминать родителей... — Взгляд ее блуждал по водной глади, клочок которой можно было рассмотреть сквозь слегка приоткрытую дверь эллинга. Пальцы все так же мягко ласкали его голову, из-за чего становилось трудно сосредоточиться. Хотелось спать, обняв ее острые коленки и наутро проснуться, а все оказалось кошмаром, и на самом деле не было никаких монстров, никаких разлук и ссор. Что они снова в его постели, с утра в чертову школу, а вечером играть в D&D.       Она говорила тихо, голос ее, такой родной, звучал словно музыка, пусть и рассказы ее были совсем не веселыми. Девушка говорила о том, что ее постоянно держали под контролем и непрестанным досмотром, что мать ее относилась к ней как к подопытной крысе, а отец пытался быть для нее хорошим родителем. И при наличии такой матери, это не было чем-то сложным. Она рассказала, что ее к чему-то готовили. Что она должна была что-то сделать, но что именно она не помнит, хоть убей. А потом рассказала про лабораторию, где была все это время. Про то, что ей пришлось там пережить. Как она заново училась управлять своими способностями. Говорила, что это словно учиться говорить после того, как тебе язык разрезали напополам. Девчонка говорила так, будто во всем этом не было ничего странного, ничего страшного, ничего удивительного. А у него в груди все сжималось каждый раз, когда он думал о том, что она через все это прошла. Абсолютно одна. Пока он сидел тут на заднице, злился на нее и пытался утопить любое воспоминание о ней в различной дури. — А я ведь видела тебя с Крисси в тот вечер. — Чего? — Он приподнялся на локте, всматриваясь в опечаленное лицо. Она на него не смотрела. — Да… Я приехала обратно и сразу же пошла к тебе. Но увидела вас вдвоем и поняла, что… Мне не стоило возвращаться. Думала, что ты уже и как звать меня забыл. Она ведь всегда тебе нравилась, об этом все знают…       Значит, ему не показалось. Он действительно слышал ее. Если бы только он доверился своему слуху и пошел проверить, он бы мог найти ее, все бы пошло иначе. Или нет? Кто ж его теперь разберет… — Ничего у меня с ней не было, — буркнул он, брови свелись к переносице, — Я ей дурь должен был толкнуть. Ничего больше. И она мне не нравилась. Ну то есть… Нравилась… Давно. Но не так как ты! Я с ума сходил, когда ты пропала. Даже к опекунам твоим ходил, только вот хрен чего они мне сказали…       Ее лицо было удивленным, девушка захлопала глазами, упираясь в него взглядом. Его ладонь мягко коснулась ее щеки, толстые перстни холодили кожу. Потерлась щекой о грубую теплую длань, словно зверек, истосковавшийся по ласке. Он сел, притягивая ее к себе, ощущая как бьется ее сердце, чувствуя теплое влажное дыхание на своей шее. Ее ручонки сомкнулись на его спине, крашеные волосы струились между пальцами. — Я Гаррету в ебальник дам, если выберусь из этой передряги, Богом клянусь, — прошептал он, зарываясь носом в мягкие локоны, нежно целуя ее в макушку. — Да ладно… Я в том письме толком ничего и не написала… По-крайней мере, ты мало бы что понял. Вот Дастин бы сообразил, что к чему. — Да насрать… Мы в полной жопе, но я так рад, что ты снова тут, ты даже представить себе не можешь. — О, я-то могу, — шутливо поддразнила она. Каждый раз, когда она что-либо говорила, губы ее нежно задевали кожу на его шее, пуская по ней электрический ток и орды мурашек. Тело напряглось, он осторожно взял ее за подбородок и жадно поцеловал. Она словно глоток свежей холодной воды с утра во время сушняка. Мысли о том, что сейчас для всего этого не время вылетели из головы, ее холодные ладошки скользнули под ткань его кофты, мягко гладили его, заставляя разум уплывать куда-то далеко-далеко. Какая же она все-таки потрясающая. Такая ласковая, такая мягкая. И только с ним. Глубокий, влажный, невероятно горячий и жадный поцелуй длился будто целую вечность, но и ее было так мало. — Детка, ты просто нечто, — едва дыша прошептал он в ее губы, снова и снова касаясь их своими, внутри все горело, напряжение между ними росло, а стена, возведенная секретами, ссорами и расстоянием, сыпалась мелкой крошкой. Ее ладони скользили по его груди, торсу, бокам, а когда он прижал ее к себе вплотную, переместились на поясницу. Чертов корсет мешал ему почувствовать ее кожу под пальцами, он сжимал ее обтянутую жестким каркасом талию не зная, куда же деть руки. Потому что хотелось дотронуться везде и сразу. Хотелось взять ее прямо тут, на грязном брезенте в этой разваливающейся лачуге, услышать ее стон, почувствовать ее всю, что она принадлежит ему и только ему. И никогда больше никуда не пропадет, потому что он не отпустит. Ее глаза потемнели от желания, влажные припухшие губы слегка блестели, на бледных щеках пятнами горел румянец, — Такая красивая…       Ее шепот словно обещание рая, садится к нему на колени, обхватывая ногами, слегка трется об него, дразня и раззадоривая, не оставляя ни капли сомнения в общности их желаний. Ладонь ее скользит вниз, неуклюже гладит его, заставляя рычать, грубее сжимать ее бедра в дрожащих руках. Она сводит его с ума. Целует в шею, кудри мешают, но ей наплевать. И ему наплевать. Пытается расстегнуть туго затянутый ремень, а рука ее все так же плавно двигается вверх и вниз. Забывает как дышать, слышно, как кровь бьет по венам. Она шепчет его имя, просит поторопиться, жаждет почувствовать его прикосновения, жаждет оказаться в его власти.       И вдруг снаружи что-то громко падает, она вздрагивает всем телом, да и он подскакивает от неожиданности, соседи кричат друг на друга, а момент убит. Упущен. Легкое разочарование, со вкусом неудовлетворенности на языке. Смотрят друг на друга осоловелыми глазами и она тихонько смеется, роняя голову на его плечо. И он смеется. И почему она делает его таким счастливым? Ах да, точно. Потому что он ее любит. Любит до помешательства, до ломоты в костях, до хрипоты, до потери сознания. Он думает, что готов ради нее на все. Даже умереть. Но сказать ей об этом почему-то боится. А потому сжимает ее сильнее, так сильно, что из девичьей груди на выдохе вырывается тонкий писк. Что она с ним сделала? Свела с ума. Свободолюбивого и непокорного заковала в цепи этих неистовых эмоций, заставила его захотеть остановиться и остаться. Пленила словно нимфа гребаного сатира. А может послать все к дьяволу? Всю эту чертовщину, эти безумные планы, эти опасности, все на свете. Схватить ее в охапку, как только солнце зайдет, дотащить до своего фургона, если он все еще на месте, и уехать. Убежать вдвоем, так далеко, что никто и никогда не найдет. Так далеко, где никому до них не будет дела. Жить вдвоем, каждый день видеть друг друга, заниматься любовью пока тело не откажет, говорить, что она только его и самому целиком и полностью пренадлежать ей. — Не могу, — покачала она головой, будто прочитав его мысли, хотя, по правде говоря, не нужно иметь сверхспособности, чтобы понять, о чем он думает, — Эти ребята, они мне дороже всего на свете. И я должна им помочь. Обязана их защитить. И тебя я спасу, слышишь, я клянусь тебе, я все сделаю, чтобы тебя вытащить. — А потом? — А потом будет видно…       Она улыбалась. Жадно покрывал поцелуями ее личико, а она неуклюже пыталась целовать в ответ.       Зашуршала рация, приглушенный крик Дастина, паника в ее глазах. Вскочила на месте, дрожащие пальцы выпустили рацию из рук и та с грохотом бухнулась на землю, откатываясь к краю деревянного причала и падая в воду, пока девушка безуспешно пыталась ее поймать. Эдди в ужасе шарился в поисках другой рации, которую ему оставил Дастин. Краем глаза заметил, что она перестала метаться. Шумно выдохнула и зажмурилась, замерла на месте, словно само время остановилось. Пыльная лампочка пару раз моргнула, из носа тонкой струйкой потекла кровь.       Красные всполохи, дым и противная влага под подошвами. Бежала неизвестно куда, ничего не было видно. Громкий чужой голос слышала словно отовсюду сразу, не в состоянии обнаружить источник. Она никогда еще не забиралась в голову человека, но это было первым, что пришло на ум. Ее этому учили, она была уверена, что справится, что сможет. Возможно потому и получилось. Отчаянье и страх гнали вперед, вода под ногами противно хлюпала, брызгая вверх, обдавая холодом. Будто она в ней тонет, пока бежит, будто земля постепенно проваливается вниз, а красная жидкость все больше и больше забирает ее в свои глубины. Где-то впереди музыка, облака и крики друзей, тело Мейфилд зависшее в небе. В серых глазах влага, легкие жгло огнем. Она добежала до прохода и осмотрелась по сторонам. Выдох облегчения, вот она. Бежит ей навстречу. Рванула вперед что есть сил, выставила руки вперед и всеми силами, которые в ней оставались, отшвырнула падающий сверху непонятный обломок в сторону, чтобы тот не задел рыжую. Девчушка пронеслась мимо, глазами на мгновение пересеклись. — Не останавливайся! — Кричит и ощущает, как что-то хватает ее за горло, с силой дергает вверх и швыряет в сторону, словно тряпичную куклу. Словно в ней не было ни грамма веса. Такое знакомое ощущение вспышками пробуждает воспоминания. Молл, Билли Харгроува рвут на части, а она пытается. Пытается непригодным для таких целей ножом разрезать чертовы путы Истязателя Разума, чтобы тот не навредил парню еще сильнее, отказываясь принимать, что все и так потеряно. Тогда тоже. Тогда эта дрянь тоже схватила ее за горло и вышвырнула прочь, больно впечатывая в стену, выбивая из легких воздух, а из глаз сноп искр. Все повторяется вновь, но на этот раз она спасет. Спасет, сможет. Получится, у нее точно получится!       Противное скользкое нечто снова обвивается вокруг шеи, она с трудом открывает глаза и видит. Не чудовище, что мелькало за спиной подруги. Но высокого мужчину в белых одеждах, глядящего на нее с удивлением, с любопытством. А рядом колонны с изломанными трупами. Белая с зеленым короткая юбка в красных пятнах, белые кроссовки на неестественно вывернутых ногах. Пустые глазницы и вывернутая челюсть. Мужчина тянет к ней руку и та на глазах превращается в обожженную клешню. Лилит едва поворачивает голову и краем глаза замечает силуэт Максин, исчезающий из этого ада. Сбежала! Она сбежала! Получилось!       Он приближается к ней. Моргнешь один раз — красивый мужчина, еще раз — невообразимое чудовище. На кадык давит так сильно, что хочется блевать, воздуха почти не осталось, но терять сознание нельзя. Нужно выбираться. Причинить твари столько вреда, чтобы она отвлеклась и отпустила, и бежать. Бежать отсюда прочь, как из самого страшного кошмара. Существо все ближе, она ждет момента, бесполезно пытаясь перехватить контроль над сдавливающим горло жгутом-щупальцем. Кричит так громко, как только может, и на мгновение кажется, будто глохнет сама. Щупальце разрывает напополам, потрясение в голубых глазах, глубоко провалившихся во влажное сожженное мясо. Мужчина делает несколько шагов назад, хватается за что-то, чего она не видит. А всматриваться времени нет, нужно скорее… Скорее отсюда…       Вдыхает так, будто вынырнула из глубоких вод, жадно и громко. Больно падает на коленки, прижимая ладони к вискам. В ушах звенит, голову разрывает на куски, Эдди что-то кричит, но она почти ничего не слышит. Голова раскалывается, а на губах противный металлический привкус. Горло болит, при каждом вздохе его саднит. Хочется завопить от боли, но может лишь хрипло скулить, обхватив себя за плечи, ощущая, как Мансон подхватывает ее на руки. Его трясет, он хлопает ее по щекам, осторожно. Лилит пытается сфокусировать на нем взгляд, но все расплывается вокруг. Становится темно и тихо.