Adrian von Ziegler — Servant of Chaos
— Итак, мы можем наблюдать выпирающие сквозь кожу кости, а также желчь в желудке и полное отсутствие любой переваренной пищи, но при этом крайней степени истощения я не вижу, — патологоанатом стягивает с рук белые перчатки, бросая в контейнер с отходами возле операционного стола. — Какой можно сделать вывод о причине смерти? Осаму, ты слушаешь меня? — А? — парень в белом халате, подпёрший подбородок ладонью и сидящий с ногой на ноге за письменным столом в углу морга, встрепенулся, и взгляд тёмно-карих глаз перестаёт смотреть куда-то в пространство, становясь осознанным. Он проморгался и медленно поднял вверх руки, потягиваясь и шевеля затёкшими лопатками. — Да, слушаю. — Что писать в заключении о смерти? Какова причина? — Ну-у… — названный Осаму юноша задумчиво посмотрел в потолок, откинувшись спиной на спинку стула и сложив руки между расслабленно разведённых ног. — От целого кома проблем? Стресс и расстройство пищевого поведения, преследующие беднягу всю его жизнь, дали о себе знать холодной дождливой ночью, и он просто не проснулся, потому что сердце не выдержало? Патологоанатом прищурил каре-красные глаза, в свете белых и негромко потрескивающих ламп и вовсе показавшимися кроваво-алыми. Он с минуту смотрит юноше в глаза, и тот, ненадолго отведя взгляд, пожимает плечами и виновато улыбается в попытке изобразить невинность. Мужчина вздохнул и покачал головой. — Ты сделал это на основе моих слов? — Конечно! — Осаму, улыбчиво жмурясь, одной рукой медленно отодвигает от себя в папку документов бумаги в файлике, лежащие с самого краю. — Исключительно на основе твоих выводов, дядюшка. — Ты уже взрослый, а до сих пор ищешь лазейки, лишь бы не думать самому, — названный дядюшкой патологоанатом скрестил руки на груди, сведя к переносице тонкие чёрные брови. — На экзаменах и последующей работе выезжать за счёт других не выйдет. — Я одним глазком пробежался всего. — В следующий раз заключение о смерти будешь печатать сам, чтобы не было соблазна смотреть в мои документы. — Да ладно, ладно, в следующий раз честно буду думать своей головой. Мужчина закатил глаза, включая кран и смывая все пятна крови со стола, стекающие под телом в водосток. В морге было бессчётное количество людей, особенно если учитывать тех, что бездыханно лежат в отсеках в хранилище тел и ожидают, когда их заберут. Не то чтобы их всех, конечно, можно считать прямо уж людьми, всё-таки люди если не разговаривают, то хотя бы дышат, как вот дядюшка, например… Он читает что-то на компьютере сейчас, склонившись над своим рабочим столом, и что-то негромко бубнит себе под нос, перечитывая напечатанное вслух. На нагрудном кармане его синей рабочей формы с короткими рукавами висит бейдж, блеснувший пластиком в свете лампы, когда мужчина развернулся, накрывая труп простынью: «Огай Мори, патологоанатом/судмедэксперт». Осаму всегда удивлялся: ну какой из его дядьки скромный патологоанатом? С его красными глазами, чернющими волосами, убранными в короткий хвост на затылке и с отпущенными двумя тонкими прядями по обе стороны от лица, и кучей кровавых пятен то на одежде, то на перчатках, он больше напоминает жнеца, гробовщика, убийцу, маньяка, кровожадного хирурга из фильма ужасов — да кого угодно! Только не замкнутого паталогонатома. Осаму, не спуская с дядюшки глаз, всё думал, что когда он закончит вуз и станет патологоанатомом, то на своём бейджике он напечатает: «Осаму Дадзай, смерть без косы, но со скальпелем». И в скобочках мелким шрифтом будет подписано снизу: «И паталогонатом по совместительству». До образа дядюшки с его отпечатавшимися на лице работой и скептицизмом в виде едва заметных морщин в уголках глаз и тенях под скулами ему, Дадзаю, конечно, далековато, но в этом вся и соль! Кто подумает на молодого интерна с пушистыми и слегка вьющимися на концах, немного отросшими каштановыми волосами, длинными ресницами и улыбкой на губах, что он заправляет целым загробным миром? Ну, вернее, моргом, но загробный мир звучит лучше. А вот кем должен был стать парниша, безмолвно вьющийся в воздухе вокруг то патологоанатома, то лежащего под простынёй тела, периодически хватающийся в жесте ужаса и беспокойства за своё лицо и всеми силами пытающийся привлечь внимание Мори, уже никому ни известно, ни интересно не будет. Это ведь его худое тело, принадлежащее разыскиваемому семнадцатилетнему беглецу из детского дома в голубой детдомовской одежде с потрёпанными штанинами, в синяках и с выпирающими рёбрами, поседевшими по генетике (или от тяжкой приютской жизни) волосами с неровной стрижкой, но удивительной красоты желтоватыми глазами с селёдочным блеском под закрытыми веками лежит на операционном столе с зашитым Т-образным разрезом под ключицами и вдоль грудины до самого живота. Парниша первое время ощупывал себя, понимая, что является полупрозрачным и что его собственные руки проходят сквозь его собственное тело, а ноги периодически и вовсе пропадают, когда он носится в воздухе от зеркала к Мори, к своему телу, к Дадзаю — и так по кругу. Мори не обращал на его мольбы и жалостливые просьбы ни малейшего внимания, лишь периодически растирал одну из рук от нахлынувшей гусиной кожи из-за резкой прохлады; кажется, он и вовсе не слышал, как полупрозрачный юноша, парящий рядом с ним в воздухе и читающий заключение о собственной смерти на компьютере, через который может без проблем проходить любой частью тела, умолял объяснить ему, что происходит. Осаму, сидящий в углу морга, единственный наблюдал за ним взглядом с самого поступления тела сюда — дух пытался бить по щекам своё бездыханное тело, но его полупрозрачные ладони проходили сквозь его мертвенно-бледное лицо. Именно из болтовни несчастной беспокойной души Дадзай и узнал всю его подноготную, соврав, что заглянул в заключение о смерти. Какие же призраки бывают болтливые! — Я- я н-ничего не понимаю, как такое произошло, боже! — от мельтешения духа туда-сюда у Осаму заболела голова. — Чёрт-чёрт-чёрт, как же так, я ведь просто устал… я просто прилёг на картонку… я… боже! Нет-нет-нет, наверное, я просто сплю, мне это всё п-просто снится… Как же мне проснуться? Так, Атсуши, спокойно, нужно просто взять себя в руки и- б-боже, я могу просунуть руку сквозь свой живот! Как же это так получается… Дадзай молчал. Когда Мори говорил что-то там на заднем плане, он слышал его, но не слушал, потому что полностью отдал своё внимание призраку. Он привык ещё с самого детства, что видит немного больше, чем абсолютно все люди вокруг, и также привык не заговаривать со странными полупрозрачными фигурами, выглядящими напуганными, или уставшими, или злобными… От последних исходила самая плохая и тяжёлая аура. У Дадзая порой могла подняться температура, а порой могло упасть давление, если преисполненные яростью души были рядом и пытались с ним контактировать, зная, что он единственный из всей толпы их слышит и видит. Со временем Осаму просто научился не показывать своего внимания и игнорировать нежеланных собеседников. Но от этого духа исходили лишь страх и беспокойство — ничего необычного, всё как всегда. Призрак бесчисленное количество раз пытался «занырнуть» обратно в себя, зажмуривая глаза и пытаясь задержать дыхание, не зная, что дышать ему не нужно. Но раз за разом юноша проваливался сквозь операционный стол и истощённый труп и переживал ещё больше. — Что со мной? Как так получилось? Я что, сплю? Это просто плохой сон, да? — дух, заметив, что Осаму следит за ним взглядом, бросился к нему, кружась вокруг и активно жестикулируя, хватаясь то за свою голову, то за свои волосы, то вовсе закрывая ладонями лицо. — Почему он не видит меня и не слышит? Почему меня вообще в том коридоре никто не видел и не слышал, я ведь обращался к каждому! Я ведь… В присутствии дядюшки Дадзай держал рот на замке. Да, патологоанатомам, особенно наследственным, свойственно быть весьма своеобразными людьми со своими тараканами в голове, но на разговоры Осаму с самим собой Мори всегда реагировал без особого удовольствия. Вернее, это нормально, когда дети заводят себе воображаемых друзей, но когда с возрастом это не проходит, а в речи и обращениях в воздух начинают фигурировать имена недавно умерших, невольно в голову закрадываются подозрения. Один раз Мори даже сводил парня к своему знакомому психиатру, но там Осаму, вовремя раскусив дядюшкин план, так искусно отмалчивался, переводил темы и строил из себя саму невинность, что психиатр подумал, что помощь требуется не ребёнку, а самому взрослому. Дадзай был умён не по годам, но чертовски хитёр и удивительно ленив, потому противостоять подростку было бесполезно. Правда, после посещения психиатра Дадзай перестал вести диалоги с пустыми местами, заподозрив в дядюшке недруга в этом вопросе. В остальном на Огая можно было положиться даже в совершённом убийстве, но Осаму конкретно эту ситуацию проверять не хотел. — Т-ты видишь меня, да? Слышишь же? Скажи хоть что-нибудь! Кивни хотя бы, а? Н-ну что мне сделать, чтобы ты ответил мне? — дух паниковал, с испуганными глазами кружась вокруг Дадзая, и от ветра со стола внезапно упал органайзер с ручками. Мори резко обернулся, видя в ногах Осаму всю свою канцелярию. — Аккуратнее будь, — Огай вновь отвлёкся к компьютеру, пока Дадзай, закатив глаза, начал поднимать карандаши и ручки с пола. — Это знак протеста, — фыркнул Осаму, сложив всё то, что уронил видимый лишь ему одному дух, обратно в сетчатую кружку и отставив её вглубь стола поближе к документам, чтобы не упала больше. — Интересно, против чего же? — Мори на этот раз не отвлекался от печати по клавиатуре. — Против мертвецкой скукоты, что здесь царит. — Могу предложить поиграть в конструктор. Недавно как раз поступил расчленённый труп… — Не-не, я пас, — Осаму усмехнулся, стараясь не реагировать на взывающего к его вниманию духа. — А то сделаю ему ноги от ушей в прямом смысле, и ты будешь почему-то недоволен. Огай только раздражённо вздохнул, вынимая из ноутбука флешку и вставая с места. Он часто уходил печатать заключения о смерти в другой кабинет, потому что принтер в этой больнице был только в бухгалтерии этажом выше. На этот раз Осаму никаких наставлений сказано не было. Какие вообще наставления нужны двадцатидвухлетнему парню, просиживающему всё своё лето у дядюшки на подработке, просто потому что погода жаркая, а в его морге температура идеальна? И знаниями поднатаскаться можно, в медицинском вузе на будущих старших курсах точно пригодятся. А вот то, что Осаму Дадзаю двадцать два года, а он до сих пор видит «воображаемых друзей» в виде неупокоенных душ, которые рассказывают о причинах своих смертей лучше всякой супер-пупер-навороченной судмедэкспертизы, лучше держать в секрете. — К-куда же вы? Я всё ещё… здесь, — дух с неровной чёлкой и отросшей белой прядью сбоку лица грустным взглядом проводил Мори, уже желая метнуться за ним, но у самых дверей он будто впечатался лицом в невидимую стену и пройти дальше не смог. — Чего? Во что я- — Ты не можешь уйти далеко от своего тела, как там тебя, — вздыхает Дадзай наконец, запрокидывая голову к потолку и рукой подтягивая к себе заключение о смерти парня, раскрывая его над самым лицом. — Атсуши… Накаджима Атсуши, да? Да. — Ты всё-таки слышишь меня?! Слава богу! — призрак вздрогнул, резко подлетая к Дадзаю и зависая в воздухе, даже не становясь босыми ногами на пол. — Почему ты молчал? Я чуть с ума не сошёл! Думал, что меня никто не слышит… я так рад! — Ну, ты-то уж точно больше ни с какого ума не сойдёшь, — Осаму усмехнулся, отодвинувшись на стуле и закинув на письменный стол ноги. Мори запрещал так делать, но в его отсутствие Дадзай делал так дядюшке назло. — А вот меня могут упечь в психушку за сумасшествие, что разговариваю с воздухом. — Д-да как же с воздухом, вот он я! — Атсуши беспокойно и с грустными глазами тычет пальцами себе в грудь и резко отшатывается от места, над которым парил, когда руки вновь прошли сквозь собственное тело. — Боже, что происходит, я не понимаю… это просто плохой сон, плохой сон, — парень закрыл руками лицо, встряхивая головой. — Я не хочу тебя расстраивать, Атсуши, но ты немного того, — Дадзай усмехнулся, закинув одну руку за спинку стула, раскачиваясь на нём, а второй жестикулируя в такт своим словам. Накаджима с подозрением, отчаянием и непониманием посмотрел на Осаму. — Как бы тебе сказать помягче… Скопытился. Коньки отбросил, понимаешь? Богу душу отдал, всё, — но Атсуши лишь вопросительно вскинул белую бровь. — Ну, покинул земную сень. Ушёл в лоно авраамово. Кондрашку схватил. Жить долго приказал! Да ты прикалываешься, что ли? — Дадзай вздохнул, не встретив ни толики понимания в глазах духа напротив. — Ты умер, Атсуши. Вон там лежит твоё тело. Призрак не ответил. Услышав страшный вердикт, он, нервно сглотнув, посмотрел на свои руки. Да, через них виднелся пол и всё остальное, рядом с чем Атсуши находился, даже Осаму, на которого призрак посмотрел сквозь ладони: длинноногий и, кажется, закономерно высокий, почти ростом с того патологоанатома, который вышел в двери; под белым халатом была рубашка в голубую вертикальную полоску, чёрный жилет и поверх него — галстук-боло на шее не то с голубым круглым камнем, не то с бирюзовым; светлые брюки и чёрные кеды с белыми шнурками и такими же носком и подошвой. Единственной странностью казались бинты, видные из-под воротника рубашки и из-под белых рукавов халата. Глаза у парня поблёскивали, когда он смотрел на Атсуши, но Атсуши уже не обратил на это внимания — он посмотрел через плечо на тело, накрытое простынёй, и неспешно подлетел к нему, пытаясь взглянуть на самого себя, но ткань никак не сбрасывалась, сколь бы Накаджима ни старался, лишь чуть-чуть колыхалась, как от вентилятора на столе. Дадзай немного понаблюдал за этим страданиями, а затем встал, потянувшись руками вперёд и похрустев фалангами, и подошёл к видному ему одному призраку, сдёрнув голубую простынку за край наполовину. И Атсуши, бесплотный призрак, которому, казалось бы, уже должно быть всё равно, шокировано вздохнул, накрыв руками рот. Почему-то именно сейчас к нему пришло осознание, что всё это происходит по-настоящему. Осаму молчал, да и Атсуши ничего не говорил, впервые за час или два здесь замолкнув. Он лишь молча облетел тело кругом, замерев над столом в полуприсяде и коснувшись невесомой полупрозрачной ладонью своего мертвенно-бледного лица (и холодного, конечно, но почувствовать этого он никак не мог), огладив самого себя по щеке, а затем крепко зажмурил глаза и плавным, замедленным прыжком отлетел в сторону, повернувшись к собственному трупу спиной. Осаму держал руки в карманах халата, наблюдая за поведением призрака, и не сразу вернул простынь на лицо мёртвого мальчишки обратно. Возможно, эта сцена показалась бы ему душещипательной, но, во-первых, на зрелища умерших и убитых он уже вдоволь насмотрелся, а во-вторых — некоторые призраки (не все, конечно!) точно так же не понимают, что теперь мертвы, и в панике мечутся в воздухе. Многие сожалеют о содеянном, многие — о том, чего не сделали. Многие клянут судьбу, а многие, понимая, что умерли, испытывают странное облегчение. Дадзай часто задумывался, что будет после его смерти — страх или спокойствие? Но ему почему-то казалось, что после его смерти будет лишь темнота. Далеко не все тела поступают сюда со своими беспокойными душами. — Так, значит, я… мёртв, — негромко начал Атсуши, сжимая свои полупрозрачные руки в кулаки. — Да, парень, именно так, — Осаму зевнул, приложив ладонь ко рту. — Радуйся. Тебя не ждут впереди волнительные экзамены, провальные защиты дипломов и нелюбимая работа. — Да я бы всё отдал, чтобы сдать хотя бы один волнительный экзамен или провалить диплом! — вдруг в отчаянии и гневе вскричал призрак, воздев руки к небу и выглядя теперь негодующим — его жёлтые глаза ярко сверкали, а белые взлохмаченные брови нахмурились. — Да лучше бы я всю жизнь проработал на нелюбимой работе, чем… чем вот так! — Ого, как категорично, — Дадзай забросил руки за голову. — Неужели в детских домах нынче всё так плохо? — Я… не знаю, — глаза Атсуши вмиг потухли, и он понурил голову, развернувшись к Осаму полубоком. — У нас воспитатели никого особо не любили, каждый сам за себя. Меня и подавно. Понятия не имею, за что я им так не полюбился. — Били, обижали и голодом морили? Поэтому ты решился на побег? — Какой ты проницательный, — Атсуши на миг зло прищурился, посмотрев на Осаму, но злоба тут же сменилась печалью. Его призрак выглядел потрёпанно: старая, изношенная приютская одежда в серо-голубом цвете, грязные босые ноги, встрёпанная голова, неровно стриженые ногти, а под одеждой скрывался большой белый шрам поперёк бока и живота от удара чем-то хлёстким и длинным. В таком состоянии поступали либо жертвы похитителей или маньяков, либо бездомные, чьи тела чисто случайно нашли на улице. Атсуши просто повезло, что он числился на счету приюта и местные директора не могли не подать беглеца в розыск, а то числился бы таким же бездомным. — Но, по крайней мере, эти несколько дней на свободе я чувствовал себя самостоятельным. — И никому не нужным. — Это я чувствую всю свою жизнь, — Атсуши развёл руками и согнул ноги в коленях, продолжая парить в воздухе на одном месте. — Ничего себе, как мы похожи! — Что-то я не вижу, чтобы хотя бы этому человеку было на тебя всё равно, — Накаджима имеет в виду Мори, безвременно растворившегося в коридорах больницы. — Никакой ненависти и никакого равнодушия я не почувствовал в его голосе, когда он разговаривал с тобой. — На-адо же, какой дядя скрытный, — Дадзай цокнул языком, снова убрав руки в карманы халата. — Но не скрытнее тебя. Мне просто интересно, ты что, другого места не нашёл, чтобы умереть, кроме как задний двор пекарни? Девушка-продавщица чуть рядом с тобой не легла, когда увидела твою мертвецкую голову у мусорного бака под картонкой. — Я не специально! — Атсуши проводил Осаму взглядом, когда тот прошёлся мимо. — Я просто думал, что найду вечером что-нибудь списанное в мусорных пакетах, но… — Но до вечера ты не дожил. Поздравляю, с планированием времени у тебя плохо. — Боже, я просто прилёг отдохнуть! — Атсуши снова закачался из стороны в сторону (он бы заходил, вернее, туда-сюда, если бы его ноги касались пола), схватив себя за голову. — Я думал, мне всё это снится, все эти больничные коридоры и… и ты со своим дядей… — Ну, теперь тебе точно не о чем беспокоиться. Скоро тебя за твои поступки определят в рай или ад, — Осаму сел на угол стола. — Я, вообще-то, не уверен, но вы точно пропадаете спустя какое-то время. Через несколько часов или дней обычно. Так что не парься, ты здесь ненадолго. — Ненадолго?! — Атсуши вздрогнул, с испугом посмотрев на Осаму. — Но я не хочу пропадать! — А как иначе? — Дадзай усмехнулся, скрестив руки на груди. — Навечно же вы тут не остаётесь. Представляю, какой балаган бы был. Люди-то в коридорах просто так не замолкают, ещё и вы… угх, — он устало потирает переносицу пальцами, зажмурившись. — Неужели ничего нельзя сделать? — Накаджима вновь беспокойно заметался над своим телом, смотря то на самого себя под простынёй, то на Осаму. — Ничего-ничего? — Малыш, я же не некромант какой, чтобы чего-то там наколдовать и- Двери распахнулись, и в морг зашёл Мори, разговаривая с кем-то по телефону, а во второй руке держа пачку документов. — Да-да, я уже закончил, ничего криминального, смерть произошла от остановки сердца, — говорил он в трубку, подойдя к письменному столу, на краю которого сидел Осаму, и плечом отпихнул парня под недовольное: «Эй!», зажимая телефон между ухом и плечом и руками начиная складывать бумаги по порядку. — Осталось получить подпись из этого детского дома, что те не против кремирования… ага, да… ну, в принципе, я по ночам обычно включаю печь, так что завтра, наверное, могу… Да что ты говоришь? Я ничего здесь не решаю, это всё к директору детского дома, который радуется, что избавился от лишнего рта. Жалко парня, да, молодой, но что теперь, мне всех подряд жалеть? Поступают и гораздо младше, и с составом криминала, так что… — Кремирования?! — Дадзай невольно вздрогнул, закрыв уши, когда Накаджима вскрикнул, внезапно оказавшись рядом с ним. — В-вы что, просто меня возьмёте и сожжёте?! — Ну, да? Кладбища не резиновые, — Осаму говорил полушёпотом, на всякий случай достав телефон из кармана и приложив его к уху, делая вид, что тоже с кем-то разговаривает. — Не надо так кричать, я чуть не оглох. — Меня сожгут! Сожгут, как какую-то собаку! — Атсуши в панике заметался по всему моргу, игнорируя любые препятствия перед собой, то исчезая в каком-нибудь шкафу, то появляясь из стены. — Боже, ну что я, так мало настрадался, чтоб меня ещё и не похоронили, как положено?! Меня сожгут завтрашней ночью! Сожгут! Боже! — Да успокойся ты! — Осаму нахмурился, шикнув, но на призрака это не возымело ни капли воздействия. — Чего ты паникуешь? Сожгут — и душа твоя улетит, успокоишься наконец. — Но я не хочу! — Атсуши с полными страха глазами резко появился из стены рядом с Дадзаем, готовый схватить парня за плечи, если бы мог хватать осязаемые объекты. — Не хочу, понимаешь? Я жить хотел! Хочу! — Переродишься в богатой семье и будешь жить припеваючи, — Осаму отступил на шаг, косясь на Мори через плечо, чтобы тот не заподозрил странного разговора. — Не ной. — Не хочу! Не хочу исчезать и перерождаться, Осаму! — Атсуши бросил взгляд на бейдж Дадзая с подписью «практикант». — Я хочу всё исправить, исправить! Я встану на ноги, я- стой, куда ты? Не уходи! Не бросай меня, прошу! Дадзай развернулся к беспокойной душе спиной. Да, сложно бывает смириться, многие вот так паникуют, но обычно все эти призраки просто мечутся из стороны в сторону, не видя в Осаму ровным счётом никого, кто мог бы им помочь, и правильно делая. Можно с таким же успехом паниковать перед расстрелом или повешением — никакая истерика и никакое раскаяние ничего не изменят. Дадзай часто просто-напросто уходил, не желая выслушивать стенания и страдания. Но Атсуши… Атсуши сказал то, от чего Осаму остановился. — Осаму, не оставляй меня одного, пожалуйста! Мне… страшно. Хотя бы до завтрашней ночи! У Дадзая замерла рука на ручке двери. В голове хаотично метались мысли. Этих душ он перевидал и переслушал тысячами, а эта одна-единственная так… искренне взмолилась, что юноша не отринул мысли помочь. Он чувствовал, как призрак в мольбе буравит его спину взглядом. И Осаму, понятия не имея, что он будет делать, вздыхает, поглядев на время в телефоне и увидев полдень, и убирает его в карман, развернувшись и зашагав назад, к операционному столу с телом несчастного сироты, чья душа со своей участью никак не может смириться. Все вещи, находящиеся на трупах и при них, патологоанатомы складывают в мешки с зип-замками и держат обычно где-то рядом, потому что их забирают родственники вместе с телом, или полиция, или похоронники, или ещё какое-нибудь доверенное лицо. Но эти вещи будут сожжены вместе с никому не нужным телом, а значит, их никто не будет проверять… Оглядываясь на дядюшку, занятого бумагами и с кем-то ругающегося по телефону, Осаму осторожно вынимает из ячейки для тела в хранилище этот самый пакет и запускает туда руку, ища что-нибудь такое, чтобы в руке поместилось, что-нибудь маленькое, да хоть какой-нибудь клочок одежды на крайний случай!.. Пальцы нащупывают что-то крошечное и пластиковое, и Осаму спешно вынимает старый, посеревший от времени брелок белого тигра. Откуда? Кто знает. Да и какая разница? Закрывая пакет и возвращая его на место, Осаму прячет руку с брелоком в кармане халата и шагает на выход. — Я на обед. Потом, может, домой, — бросает он нарочито громко, и Огай, оглянувшись через плечо, кивает, возвращаясь к разговору по телефону. Осаму, улыбнувшись, махнул Атсуши рукой за собой. Молчавший всё это время призрак, нервно сглотнув и вспомнив, что в предыдущей попытке покинуть это место он впечатался лбом в невидимую преграду, неуверенно подлетает ближе, вытянув одну из рук вперёд, но никакого препятствия на этот раз не встречает. Улыбнувшись и поняв, что ему ничего не мешает пройти за Дадзаем вперёд, призрак увязывается за парнем, скрываясь за дверьми. — Как ты это сделал? Я же не мог раньше сюда попасть, — Атсуши, летая в воздухе, появляется то по правое плечо, то по левое, оглядывая больничный коридор и вздрагивая, когда какая-нибудь часть его тела проходила через людей в обычных одеждах и медицинских формах. — У меня есть вещь, принадлежащая ранее умершему. Ну, то есть тебе, — Осаму шагает едва не вприпрыжку, насвистывая что-то себе под нос. — Призраки могут находиться рядом с теми местами или людьми, у которых есть что-то, что было вашим. Не спрашивай, как я это узнал. Накаджима, уже раскрывший было рот, закрыл его. Не спрашивать — так не спрашивать. Его в приюте и не к такому приучили, что уж… Призрак также ничего не спросил, когда Дадзай, скривив нос, прошёл мимо больничного кафетерия, проследовав на выход и распахнув главные двери, шагнув на крыльцо. От яркого солнечного света Атсуши инстинктивно прищурился, прикрыв рукой глаза. Осаму, спускаясь по ступеням в роскошный сад с разноцветными цветами роз и маргариток, аллеями и фонтаном, на скамейках рядом с которым сидели пациенты из стационара, недовольно нахмурился и скинул с себя халат, свернув его и повесив на предплечье. Оказалось, что бинты на руках продолжаются до самых локтей — рукава его рубашки были подвёрнуты на три четверти. Атсуши огляделся по сторонам и поспешил подлететь к Осаму, остановившемуся у фонтана, подставившему под одну из струй руку и протёршему прохладной водой лицо. Накаджима хотел было повторить, но, во-первых, он понял, что под палящим солнцем ему ни капли не жарко, а во-вторых — вода всё равно пройдёт сквозь руку. Осаму смочил ладонью волосы и встряхнул головой, прежде чем зашагать к главным воротам. Столько машин вокруг, такси, людей приходящих и уходящих… И все живые. Атсуши до сих пор не мог свыкнуться с тем, что его не видит никто, кроме Дадзая. В городе Осаму зашёл в двери одного кафе, звякнув колокольчиком и здороваясь с девушкой-кассиршей — видимо, он был здесь заядлым клиентом. Картошка фри аппетитными и хрустящими дольками, бургер с двумя котлетами, салатом, помидорами и беконом, стакан колы с трубочкой… Атсуши готов поклясться, что если бы он мог истечь слюнями, то он бы это сделал. Но сейчас при взгляде на поднос Осаму он не чувствовал даже острого чувства голода — такого привычного, сопровождающего парня всю его жизнь. Пока Дадзай общался с девушкой на кассе, Накаджима из интереса пролетел по всей кухне, заглядывая ко всем поварам в кастрюли и фритюрницы и фантомно чувствуя запахи. Как же здесь, должно быть, вкусно! От одного такого подноса Атсуши мог бы наесться на неделю вперёд. Но… теперь ему этого не нужно. Он со вздохом вылетел к пустой стойке кассы, не сразу замечая Дадзая за самым крайним столиком у окна на двух человек. Да, для многих в самом углу кафе сидит всего лишь один юноша, вытянувший в сторону длинные ноги, чтобы не упираться в стул напротив, но для Дадзая сегодня его сопровождает его новый друг на один день, незримой и невесомой полупрозрачной фигурой «севший» рядом. — И… ты всегда так питаешься? — Атсуши вопросительно вскинул бровь, глядя, как Осаму придирчиво скинул верхнюю булочку с кунжутом и брезгливо убрал с помидора две дольки солёного огурчика. Накаджима только по телевизору видел, как эти самые бургеры едят, и что-то ему подсказывает, что Дадзай, не кусающий этот лакомый кусок целиком, а разобравший его на все ингредиенты и наколовший одну из котлет на пластиковую вилку, делает это немного неправильно. Перед тем как начать отвечать «пустому месту», Осаму вынимает телефон из кармана брюк, а вместе с ним и один наушник, вдевая тот в ухо. Какая хитрая имитация разговора! — Вообще нет, — Осаму качает головой, подперев щёку свободной рукой и пережёвывая маленькие куски. На самом деле, вопрос с подвохом, потому что у Дадзая достаточно худые ноги и руки. — Мори скептично относится ко всем этим забегаловкам, при нём вообще лучше такое не упоминать. Мне и самому из-за этого не слишком это всё нравится, но иногда побаловаться могу. — Понятно… — Накаджима вздохнул, сверля картошку взглядом. Интересно, она на вкус такая же, как жареная картошка на сковородке? — А я бы тут каждый день питался, если бы мог. — Учитывая, насколько это всё жирно и вредно, ты бы умер от зашкаливающего холестерина уже через неделю. — Зато счастливым, — Атсуши, держа руки между ног, со вздохом смотрит теперь в окно. Люди ходят. Дети бегают. Живые… везёт им. — Неделя — это всё равно больше, чем я провёл на улице. — Ну, я слушал о том, насколько истощён по всем фронтам твой организм, так что я не удивлён, что ты окочурился так быстро, — Дадзай пережёвывает котлету, подцепляя пальцами другой руки лист салата и запихивая его в рот целиком. — Учитывая, что у тебя во сне просто остановилось сердце, тебе вообще повезло. — Ну спасибо, — Накаджима нахмурился, подперев подбородок полупрозрачной рукой, но тут же провалившись головой сквозь ладонь. Парень оскалился в злобе, а потом понуро опустил голову. — Боже, ну почему я такой неудачник… — Что это за брелок был с тобой? — внезапно переводит тему Осаму, наколов помидор на пластиковую вилку. — Нашёл где-то в мусоре? — Это единственное, что мне досталось от родителей, — Атсуши грустно смотрит на картошку фри, без особой надежды попытавшись подцепить хоть одну дольку пальцами, но, естественно, ничего не вышло. — И единственное, что из личных вещей я сумел сохранить. — Какая трогательная история. — Его сожгут вместе с моим телом? — По идее, — Осаму пожал плечами, взяв в руки одну из булочек и откусывая от неё кусок — на краю его губ осталось зёрнышко кунжута. — Если я его оставлю у себя, боюсь, что твоя душа не упокоится. Ну, или упокоится, конечно, но я не хочу экспериментировать. — Неужели ничего нельзя сделать?.. — Атсуши закрывает лицо руками, и от его удушающе-печальной ауры у Дадзая поползли неприятные мурашки по коже. — Я… я даже нормальной еды не пробовал… Осаму смотрит в окно, слушая Атсуши вполуха. У него, на самом деле, перед глазами всё прокручивается момент, когда призрак пытался подцепить дольку картошки. У него такие простые и низменные желания… Прямо как у детей, не понимающих, что это за помещение такое тёмное и где их родители. Некоторым достаточно было достать из их вещей их любимую игрушку и положить под простынь, чтобы они успокоились. По первости впечатлений Осаму часто испытывал к духам детей жалость, особенно когда сам был ребёнком, но с возрастом… с возрастом он переставал жалеть всех наперечёт. Кого-то забили до смерти собственные родители с алкогольной или наркотической зависимостью, кто-то выбежал за мячом на дорогу и попал под машину, кто-то умер от лейкемии на больничной койке. Но все неизменно спрашивали: «Где мама, где папа?» Иногда Осаму предпочитал вовсе не отвечать, делая вид, что не видит и не слышит. Да, он эгоист. Но так было проще сохранить собственное психическое здоровье. Духи взрослых не воспринимали его всерьёз, а духов молодых он видел очень редко. По крайней мере, Атсуши был первым, кто вот так по-детски попросил не бросать его одного, хотя Осаму легко мог. И теперь этот несчастный призрак, чьё тело сожгут следующей ночью, сидит напротив него и голодными глазами смотрит на обыкновенную, казалось бы, еду, хотя духи не умеют испытывать голод. И что с ним делать? Честно говоря, Дадзай в принципе впервые прогуливается с привидением. Накаджима такой… отчаявшийся. Его и так жизнь потрепала, так ещё и после смерти столько разочарования! Пока Атсуши не смотрит, Осаму достал из кармана халата тот самый брелок с тигром, который и привязал духа к нему. Сейчас ещё часа дня нет, а тело сироты должны сжечь только завтрашней глубокой ночью… хм. Время как бы есть. Действительно, неужели ничего нельзя сделать? Дадзай ведь видит всё, что недоступно человеческому глазу, а в этот список входят не только духи умерших людей.«Я ведь не некромант, чтобы что-то там нашаманить и…»
Осаму шумно выпил газировку через трубочку, смотря куда-то за окно, а затем резко встал, громыхнув подносом на столе, да так, что Атсуши вздрогнул, подлетев на месте и зависнув в воздухе на уровне головы Дадзая. — Я знаю, что можно сделать, — гордо объявил он, вынимая наушник из уха и неожиданно посмотрев Атсуши прямо в его ярко-жёлтые глаза. У Накаджимы на лице тут же отразилась смесь непонимания и… толики надежды? — Но я не отвечаю, что у меня получится. Идём за мной. — Что-то правда можно сделать?! — Накаджима опрометью ринулся за Дадзаем, появляясь чуть ли не перед ним самим с глупой и широкой улыбкой на лице. — Что? — Есть ещё одна вещь, которую ты должен обо мне знать, перед тем как уйдёшь в свой загробный мир и начнёшь рассказывать о том, какой я хороший и что мне после смерти кровь из носу надо в рай, — Осаму не обращал внимания на то, что девушка-кассирша с удивлением провожает разговаривающего с самим собой гостя взглядом. Она считала его привлекательным, но эта странноватая деталь… немного её пугала. — Кровь из носа? Тебе нужна вата? — …Ладно, забыли. Просто лети за мной. Атсуши с любопытством и страхом в глазах залетел следом за Осаму в автобус, оглядываясь на людей на остановке и на других пассажиров в салоне. Дадзай сел на одно из сдвоенных сидений возле окна, вдев наушники в уши и прикрыв глаза, и упёрся лбом с пушистой чёлкой в окно, скрестив руки на груди. Накаджима не без интереса полетал по салону туда-сюда, заглядывая в телефоны и газеты других ездоков, и две остановки подряд точно наблюдал, как входящие оплачивают проезд у турникета возле автобусных дверей. Он никогда не ездил на автобусах, только видел по телевизору, и тем более ни разу не видел оплату вот так, картой по маленькому экранчику… Дадзай вздрогнул от неожиданного его вскрика, подняв голову и сонно проморгавшись, когда Накаджима, «присевший», видимо, рядом с ним, резко отлетел в сторону, потому что на свободное для всех нормальных и живых людей место села незнакомая девушка. Дадзай ей улыбнулся, и та улыбнулась ему в ответ. Один Атсуши не улыбался. Не очень-то приятно, когда на тебя вот так беспардонно садятся незнакомые люди! Всю дорогу до нужной остановки дух с недовольным лицом и тревогой в глазах наблюдал с одиночного — и никем не занятого! — сидения спереди, как девушка-студентка пытается привлечь внимание Дадзая, то поправляя прядь волос, убирая их за ухо, то крася перед зеркалом и без того накрашенные губы, всё это время украдкой на него поглядывая, но Осаму отвлёкся на неё только один раз, когда вынул наушники из ушей и, немного склонив голову, с обворожительной улыбкой спросил: «Прошу прощения, миледи, на следующей остановке не выходите?» Атсуши с немым восторгом смотрел на большой дом с двумя этажами и небольшим двориком с тротуарной плиткой да неровно отросшей травой — сразу видно, хозяевам либо не хочется ухаживать, либо некогда. Вообще, обязанность скашивать и ровнять газон под окнами всегда лежала на Дадзае, но Дадзай крайне это дело не любил, поэтому отлынивал как только мог, пользуясь тем, что дядюшка возвращается домой поздно и очень уставшим, даже не смотря на то, что рост травы ни капли не изменился, а в выходные Осаму старался убежать гулять раньше, чем Мори вспоминал про несчастный газон. Сам дом выглядел, на самом деле, совершенно обычным, но для Накаджимы он казался настоящими хоромами. — Да где эти ключи… — Осаму закатил глаза, копаясь в карманах брюк и халата, пока Атсуши вился рядом. — Атсуши, мне просто интересно, ты же в курсе, что можешь пролететь сквозь дверь и без меня? — А… да? — призрак с удивлением замер, неуверенно просовывая сквозь дверь полупрозрачную руку и… действительно оказываясь по ту сторону. Но руку дух отдёрнул, отрицательно покачав головой. — Нас учили, что проходить в дом раньше хозяина неуважительно. — Какой ты правильный, господи, — Дадзай хмыкнул, доставая наконец ключи, кольцом запутавшиеся в наушниках, но даже не стал себя утруждать распутывать этот комок Пандоры, открывая дверь и так и бросая всё вместе на тумбочку рядом, закинув белый халат на вешалку. У Накаджимы ярко светились жёлтые глаза, когда он осматривал новое для себя место. Пустовато здесь было, конечно, но для него это уже было настоящим дворцом: чистые коридоры, никем не занятый диван перед телевизором, полный холодильник!.. От кухни Атсуши больше всего был в восхищении, не обращая внимания на немытую посуду в раковине. Он даже забыл, что не умеет касаться физических объектов, пролетая прямиком сквозь дверцу холодильника и рассматривая полки с едой. Сыр! Молоко! Дюжина яиц в специальном отсеке! В детском доме их не пускали на кухню, только иногда, когда нужно было разнести еду к обеду или ужину. Оттуда всегда так вкусно пахло! Хотя, наверное, от нормальной человеческой еды пахнет гораздо лучше. От того же бургера, например. Но все эти фантомные запахи кружили голову!.. От переполняющих эмоций Накаджима даже не осмотрелся толком вокруг, лишь мельком пробежавшись взглядом по обстановке: в большой комнате напротив кухни через коридор стоял большой диван с небрежно брошенными на нём подушками и скомканным в ногах клетчатым пледом, рядом с диваном — напольная лампа, а вокруг журнального столика с двумя кружками из-под кофе с разводами от него же внутри были разбросаны закрытые и раскрытые книги с закладками и просто завёрнутыми уголками страниц; кажущаяся такой огромной плазма у стены напротив дивана покрылась пылью на экране, как и пульт, лежащий где-то на полу; тяжёлые шторы у окна наполовину его закрывали, позволяя прекрасно видеть в свете дневного солнца пылинки, витающие в воздухе и оседающие на огромных книжных стеллажах, заполненных едва ли не до самого верха, и на корешках было миллион медицинских названий, а также латинских и… каких-то других непонятных, Атсуши обратил внимание лишь на «Занимательные случаи из хирургии», «Ветеринария млекопитающих» и «Тайны человеческого тела: что может поместиться в толстой кишке и что, по вашим представлениям, не может». Очень… интересно. Накаджима даже поёжился, когда прочитал название последней книги, и больше решил на книжную полку не заглядывать. Он словно в библиотеке побывал! В его детском доме было всего несколько книг, отданных приютовцам на растерзание. До Атсуши ни одна книга не доходила. Он и читал-то медленно, если быть честным, да и не особо любил это дело — с фантазией у парня было плохо. Когда взгляд совершенно случайно упал на иллюстрацию раскрытой на столике книги с чумным доктором в широкополой шляпе и чёрной маске с клювом, как у птицы, позади которого пылал целый город, Накаджиму передёрнуло окончательно, и хорошие мысли о холодильнике как-то сразу улетучились. Осмотревшись вокруг, призрак вылетел в коридор обратно, но Осаму не увидел. — Д-дадзай? Ты где? — негромко окликнул он, оглядываясь по сторонам, но вместо какого-либо ответа голосом он услышал грохот падения где-то наверху и уже было устремился прямо через потолок, но… но прямо у потолочной люстры пролетать сквозь не решился и устремился к лестнице наверх, находящейся прямо напротив входной двери и ведущей из коридора на второй этаж. Одна из дверей на этаже была раскрыта, и Атсуши, по старой памяти чего-то опасаясь и стараясь вести себя тихо и аккуратно, заглянул в комнату. В груде книг, явно упавших с книжного стеллажа у стены, лежал Дадзай и растирал ушибленный лоб. Во второй руке он держал какую-то книгу, которую тут же отбросил на пол. — Дадзай! Т-ты живой? — Живее всех живых, к сожалению, — Осаму встряхнул головой и встал на колени, садясь прямо на полу и щуря один из глаз. Судя по красному пятну на лбу, одна из этих книг решила поцеловать его прямо туда, как покойника, и послужила причиной падения. — Да у вас тут целая библиотека, — негромко замечает Атсуши, пролетая в комнату и осматриваясь: на полу в углу лежал футон со скомканным одеялом, и футон этот окружало несколько алюминиевых банок из-под пива; в другом углу стояло повидавшее жизнь кресло-мешок кофейно-грязного цвета; а из одной-единственной розетки на стене между футоном и креслом болталась проводом к полу зарядка телефона, заряжающая, по-видимому, воздух. Книг в этой комнате было гораздо меньше, чем в той, нижней, зале, зато здесь некоторые стопки книг служили подставками под чашки, тарелки с едой и другие мелкие предметы. В комнате было также пыльно. Если бы Атсуши мог чихнуть, он бы чихнул, но нос ничего не щекотало. — Это всё-всё ваше? — Ну, дядюшкины книги все его, — Осаму, вытянув одну из ног, а другую загнув под себя, быстро пролистывает книги из упавшей груды, и если там, в нижней зале, книги в основном по медицине, то здесь… «Мифические существа со всех уголков света», «Обряды экзорцизма», «Паранормальные случаи: объяснение и отсутствие загадки» и «Призраки и привидения: существующие виды и чем опасны». Человеческая половина разума, которая ещё, как бы, жива, говорит Атсуши, что все эти книги немного недостоверны, но вторая половина, говорящая, что Атсуши сам является призраком, яростно отрицает то, что все эти книги — неправда. — Макулатура, макулатура бесполезная… да где же она? Книги, не прошедшие отбор хозяина, вышвыриваются за плечо и бьются то в стену, то сразу об пол, поднимая в воздух блестящую на солнце пыль. — Что ты ищешь? — Атсуши завис в воздухе над спиной Осаму, смотря, что же он там листает, но скорость перелистывания страниц явно быстрее Атсушиных возможностей. Он инстинктивно уходит вниз, когда очередная книга чуть не пролетает сквозь него. — Ой! — Эту надо вернуть в библиотеку, — Осаму бубнит себе под нос, не обращая на духа внимания. — Эту… надо было вернуть три месяца назад. О, и эту, — Дадзай посмотрел на форзац, — только это библиотека другого города… ну и хрен с ней, — ещё одна книга летит за спину. — Это что, все не твои книги? — Атсуши вопросительно вскинул белую бровь, но, видя, что Осаму не обращает на него ни малейшего внимания, злится и, поднырнув под стопку книг, резко появляется полупрозрачной головой до плеч прямо из раскрытой в руках Дадзая книги. — Разве можно не возвращать книги в срок? — Я тебя умоляю, Атсуши, — Осаму скривил лицо, закатив глаза и с хлопком закрыв книгу с головой духа на страницах, и призрак, вздрогнув, отшатнулся назад и вновь завис в воздухе, часто моргая. — Что они мне сделают? Будут угрожать встретить меня в тёмном переулке и разбить мне голову Ведьминым Молотом? Книга такая, — Дадзай не стал ждать закономерного вопроса или хотя бы непонимания в глазах, а затем встал и начал ногами распинывать оставшуюся груду книг. — Но это всё не то, не то, не то… Накаджима молча наблюдает, как Осаму, хмурясь и потирая подбородок в задумчивости, взглядом читает корешки сложенных в стопки у стен книг, выполняющих функции подставок разной высоты, встряхивает скомканное одеяло, а затем отбрасывает кресло-мешок в сторону и радостно вскрикивает: «Вот ты где, моя развалина!» В углу комнаты лежал какой-то старый потрёпанный фолиант, с твёрдой обложки которого Дадзай сдувает пыль и осторожно начинает листать страницы, плюхнувшись со своего роста в это самое многострадальное кресло, удивительно не лопнувшее. Атсуши подлетел ближе, через плечо заглядывая в эту вереницу жухлых и жёлтых от времени страниц. Действительно, эта книга выглядит очень старой. Прямо как одна из воспитательниц в детском доме — старая и злая карга, удивительно ещё не развалившаяся. Но, в отличие от Атсуши, она хотя бы ещё жива. Несправедливо! Но что-то в этой книге есть странного. Накаджима не видел названия, но ему кажется, что писать люминисцентной краской поверх рукописного текста что-то совсем иное — немного неудобно для чтения. Ещё и какие-то символы непонятные… Больше похожи на обычные рисунки. Атсуши с интересом склонил голову к плечу. — Как это можно читать? — призрак щурит жёлтые глаза. — Я ничего не вижу под этими светящимися фигурами. — О, вы тоже их видите, значит, — Дадзай улыбается, а вот Накаджима с немым вопросом в глазах смотрит уже на него самого. — Это тоже из того списка, что не видят все нормальные люди, но вижу я. Ну, помимо вас всех. — Как это? — Я тоже не понимал, как можно не видеть всех этих знаков, что так ярко светятся в некоторых книгах поверх их текста, но выяснилось, что их вообще вижу только я один, — Дадзай точно ведёт пальцем по одному из круглых символов не то с крестом, не то с каким-то другим похожим узором внутри — они все большие, на разворот помещено не более десяти штук, и выглядят они так, будто кто-то взял светящуюся в темноте краску, обмакнул в неё кисть и нарисовал непонятные закорючки поверх книжных страниц. — Мори, в частности, тоже не видит. Но есть подозрение, что к моим странностям он уже привык. — Ого… и что это такое? — Атсуши с интересом наблюдает, как на каждой странице символы изменяются. — Они что-то значат? — Я расшифровывал некоторые от скуки, когда учился в школе. Где-то там лежит книга с древними языками… самая первая, кстати, которую я не вернул в библиотеку, — Дадзай неопределённо махнул рукой куда-то в сторону груды книг. — И по-моему, кстати, она того же авторства, что и эта. Я их уже примерно все выучил, так что понимаю немного. — И что здесь написано? — Вообще, я думал, что вы все, которые вот эти вот, — Осаму покрутил кистью в воздухе, обозначая, видимо, летающих привидений, — понимаете это всё как свой родной язык. Но либо ты такой особенный, либо это не ваш диалект. Атсуши ничего не ответил. Вполне мог случиться и первый вариант, он ведь даже на своём родном, когда был человеком, читал так себе. — Понимаешь ли, Ат-су-ши, — по слогам произнёс Дадзай, облизнув палец и перевернув ещё одну страницу, — чем старше книга, тем вероятнее, что её писал знаток своего дела… Вернее, писал всё вот это вот, что сейчас светится и что видим только мы с тобой. Если честно, я не знаю, как эта старушка ещё в прах не рассыпалась. — Знаток какого дела? — Накаджима вскинул белую бровь, решительно не понимая ни единого символа, но чувствуя исходящую от них… нехорошую ауру. Вопрос, скорее, был риторическим, но Дадзай с хитрой улыбкой повернулся и посмотрел призраку в глаза. Призрак нервно сглотнул. — Все эти знаки написаны рукой людей, которые умели воскрешать мёртвых, — Атсуши на этом должен был почувствовать облегчение, но от интонации Осаму стало как-то не по себе. — Я особо никогда не воспринимал это всерьёз, да и всё равно, кроме меня, этих символов никто и никогда не видел, так что… — …Что? Ответа на вопрос, что здесь написано, Атсуши так прямо и не получил, но, кажется, догадывался, к чему Осаму клонит. Книга с хлопком захлопнулась, и Дадзай встал на ноги, воздев указательный палец к потолку. — Что мне подвернулся шанс узнать, правду ли писали знатоки некромантии или нет! …Мори не с первого раза взял телефон. Он не любил, когда его отвлекают во время работы, поэтому всегда держал звук выключенным — о звонках его оповещала вибрация биения сердца, — да и в принципе он не терпел нарушения тишины на своём рабочем месте. Но очень уж долго гудел телефон на железном рабочем столе, и мужчина, отвлёкшись, широкими шагами отмерил свой морг, хватая телефон в руку и смотря на входящий контакт: «Осаму». — Привет-привет, ты не занят? — раздался звонкий голос в трубке. Крайне идиотский вопрос, учитывая, что Дадзай задавал его всегда в рабочее дядюшкино время. Конечно, специально. — Ну как тебе сказать, Осаму, — Мори вздохнул и растёр переносицу пальцами. — Что тебе нужно? Ты опять забыл, как включать стиральную машинку? — Ха-ха, смешно! Неужели ты подумал, что я буду что-то стирать сам? — К делу, Осаму. — А-а-а, ладно-ладно, уговорил, — на заднем фоне слышно, что Дадзай не то идёт по улице, не то где-то копошится — в общем, шумно и почему-то лают собаки. — Я на ночь к тебе приду, хорошо? — Опять? Дадзая часто мучила бессонница, начиная с самого его детства. И если раньше он либо просто лежал на своей постели и смотрел в потолок, либо включал у себя в комнате свет и занимался своими делами (часто под утро засыпая за кухонным столом или на полу), то по исполнении ему четырнадцати он стал проситься с дядькой в ночные смены. Мори не был против, потому что Дадзай не был неженкой и от вида трупов и крови, а особенно от запаха в обморок не падал, в чужие кишки голыми руками не лез и вообще вёл себя прилично, сидел себе тихонько за письменным столом, уроки делал на неделю вперёд или в компьютер Мори играл. Спустя несколько лет Огай рискнул оставить Осаму в морге на ночь одного, и Осаму, на удивление, ничего не вытворил, хотя он даже сидя дома может спровоцировать приезд полиции прямо к дверям. Трупы были целы, хранилище было нетронутым, инструменты не были разбросаны, да и жалоб от охраны на юного практиканта не было — вот Дадзай и стал проситься побыть в морге один почаще, когда его мучила бессонница. Ему там, мол, лучше думается, а дома спать жарко и душно. Часто Огай оставаться ему не разрешал, но… последний раз эта просьба звучала месяц назад. — Я такую книгу интересную нашёл, не представляешь, — голос Осаму лился звонким ручьём. — Но, боюсь, если буду читать дома, у меня расплавятся мозги. — Надеюсь, это не что-то из моей библиотеки? — Да нужны мне твои случаи из хирургии! — Мори, конечно, Дадзая не видит, но готов поклясться, что юноша демонстративно закатывает глаза. — Из моей коллекции. — Ладно, — спорить с Осаму бесполезно, да и Мори уже, если честно, подустал за сегодня. Хотелось уже поскорее принять душ и спать. Ужин можно пропустить. — Я оставлю ключи у охраны. — Спасибо-спасибо! Ты самый лучший дядюшка на свете! Патологоанатом качает головой и завершает звонок. Дадзай вырос жутким подлизой в тех местах, в которые ему кровь из носу нужно было добраться. Хоть толика бы искренности в его словах во время благодарности была — цены б парню не было! Но да ладно: друзей своих предполагаемых в морг не водит и трупам внутренние органы ради шутки о бессердечности женщин и о пути к мужскому сердцу через желудок не меняет — и на том спасибо. Когда наступила темнота и больница погрузилась в сон, скучающий охранник ещё издалека услышал, как что-то громоздкое загромыхало по освещённому фонарями асфальту и покатому инвалидному подъёму на входе в госпиталь — то молодой практикант патологоанатома Мори-доно, Осаму Дадзай, мельтешащий тут периодически уже несколько лет кряду, вёз на железной тележке перед собой кипу книг из дома, наваленных прямо-таки хорошей горкой. «Это мне учиться! Вы хоть знаете, каков объём вузовской литературы, что мне нужно прочесть? — говорил он с улыбкой, когда охранник отдавал ему ключи от морга. — Так тяжко, просто не представляете…» Хорошо, что охранник не обратил внимания, что книги были про мифических существ и доказательство отсутствия привидений на белом свете, а то с такой-то литературой странный вуз какой-то получается — уфолого-конспирологический… В морг, пройдя по полутёмным и пустым больничным коридорам, зашли две (по секрету — три) души, но охранник проводил взглядом только лишь одну, принадлежащую Осаму Дадзаю. Атсуши Накаджиму, витающего полупрозрачной фигурой за спиной Дадзая и немного нервничающего, никто не замечал. За книги призрак вовсе не переживал — он больше переживал за то, что под горкой книг была скрыта кошачья переноска с удивительно молчаливой белой кошечкой из приюта, предпочитающей рядом с духом своего отношения ко всему происходящему не высказывать. Вместе с поворотом ключа в дверях зажглись потолочные лампы, тихо жужжащие в тишине. Мори, естественно, в тихом и ночном морге не было — он час назад как уехал домой отсыпаться, — как и тела на чистом операционном столе — оно мирно лежало в каком-то из отсеков. Дадзай с громыханием об ступени свёз тележку вниз, устало выдохнув и размяв запястья, а потом уже и хрустнув спиной, затёкшей в полусогнутом положении. Книги были отложены прямо на стол, где ранее утром лежал труп бездомного сироты, и переноска с животным была аккуратно поставлена туда же, после чего Осаму открыл решётчатую дверцу. — Давай же, Беляночка, выходи, ты нам нужна сегодня, — елейно проговорил он, оставив переноску и пройдя мимо хранилища тел прямиком к угрожающей печи для кремации в самом дальнем углу морга. — Атсуши, будь добр, посмотри, где там твоё тело? — Мне кошечку жалко, — жалостливо пролепетал призрак, с грустью смотря, как из переноски показывается белая голова зверушки с чёрными полосами на голове. — Да ничего твоей кошечке не будет, я же не убивать тут её собираюсь, — Осаму хмыкнул, не без усилия раскрыв дверь печи и устремив взгляд в непролазную черноту. Да, там сжигали человеческие тела, но пахло оттуда жареным мясом из шашлычной. Если быть голодным в ночную смену, можно начать пускать слюни. — Но ты так и не объяснил, что ты будешь делать! — Атсуши был бы рад погладить кошку, вышедшую из переноски и севшую на операционный стол, но рука проходила сквозь неё, да и самой животине прикосновения призрака не нравились — она шипела и воинственно топорщила усы. — Всё просто, Атсуши-кун, я не могу объяснить того, чего не понимаю — только и всего, — Осаму отряхнул руки, поставив их в боки и с улыбкой поглядев на Накаджиму. — Но, как я примерно понял, в ходе обряда из книги чужая живая душа вполне себе может оживить мёртвое тело. — Чего?! — Накаджима поражённо сделал сальто в воздухе, приложив руки ко рту. — Я что, буду жить с душой кошки? Этой несчастной кошки?! — Да не кричи ты так! — Дадзай зажмурился, закрывая уши ладонями, и строго посмотрел на призрака, кружащегося у одного отсека в хранилище. — Скажи спасибо, что я крысу из подвала не принёс! — Атсуши ничего не ответил, хмуро зависнув в воздухе и наблюдая, как Осаму раскрывает дверь отсека, присматривается к нужному телу, кивает своим мыслям и прикатывает каталку для трупа поближе, вытаскивая того на свет белый. — Неважно, чья душа, хоть таракана, Атсуши. Главное, что живая. Я бы и рад объяснить тебе всё это с точки зрения химических процессов, но… давай остановимся на том, что химия и некромантия в одном ряду не стоят, окей? Это вне моего понимания, но это как-то работает. В любом случае, я не уверен на все сто, так что… — Ты не уверен, что у тебя получится? — Абсолютно нет. — Жаль… Но, знаешь, — Атсуши вдруг подлетел к самому лицу, глядя Осаму в глаза, — мне в принципе повезло, что я встретил тебя, поэтому спасибо тебе за то, что ты хотя бы попытался. Я… обязательно расскажу в раю всем, что ты хотел мне помочь. — Ха! — Дадзай широко улыбнулся, остановив каталку рядом с операционным столом, на котором сидела кошка — она не двигалась с места, круглыми глазами наблюдая за парящим призраком. — Только смотри, в аду обо мне не ляпни! — Думаешь, за раздавленного муравья можно попасть в ад? Я случайно, я просто не заметил его тогда на дороге… Дадзай обернулся через плечо, поглядев на Накаджиму, который тут же отвёл глаза в пол. — Если это все твои грехи, то я удивлён, что ты ещё не причислен к ликам святых, Атсуши. Тот самый древний фолиант, осторожно вынутый с самого дна тележки, Дадзай забрал с собой, раскрыв на нужном и понятном одному лишь ему развороте. Шагая с ним в руках и пробегая знаки глазами, он не глядя начал бросать в раскрытую печь те книги, которые привёз, швыряя их туда одну из другой — в разинутую печную пасть отправились и мифические существа со всех уголков мира, и привидения, и даже паранормальные случаи. Половина библиотеки из комнаты Дадзая ушла в топку! Туда же ушёл пакет со старыми вещами погибшего сиротки. Если бы Атсуши мог прочувствовать такое, он бы сказал, что при взгляде на это действо у него сжалось сердце, вдруг книги хорошие, а вещи ещё понадобятся? Но Осаму виднее, да и что Атсуши может сделать… Стоило с хлопком закрыть громоздкую дверь печи и нажать на кнопку, внутри что-то заклокотало, словно стал просыпаться дикий зверь, и языки пламени начали рваться наружу, но Дадзай даже внимания на это не обратил. С письменного стола он достал какую-то тетрадку, вырывая из неё несколько страниц и размашистым почерком чертя на них символы из фолианта чёрным фломастером, а затем, оставив книгу на столе, разложил вокруг стола с кошкой и каталки с трупом почти все, последний оставив в руке. — Ну что, Атсуши, готов? — Дадзай смотрел на свой «обрядный круг» с маниакальным блеском в глазах, и шум из сжигающей книги печи только добавлял жути ко всей этой картине. Накаджима нервно сглотнул и кивнул — делать-то больше нечего. — Тогда залети в круг, будь так добр! — А это не б-больно? — Атсуши понятия не имел, что после смерти можно испытывать страх, но, кажется, именно его он и испытывал сейчас. — У тебя нет тела с нервными окончаниями, чтобы чувствовать боль. Давай, не беспокойся! Призрак завис аккурат между операционным столом с кошкой из приюта для животных и своим телом, накрытым простынёй, нервно перебирая пальцами рук. Осаму присел на колено, прикладывая последний листок с нужным символом к полу, завершая круг. — Да начнётся шоу! — Звучит так себе, если честно, — добавляет призрак, беспокойно озираясь по сторонам и на всякий случай закрыв глаза руками. — Негоже привидениям обижать экзорциста, который их с того света достаёт, — Осаму фыркнул, отойдя на шаг и не спуская глаз со спиритического круга. Но в сию же секунду не произошло совершенно… ничего. И в следующую, и через минуту. Дадзай, хмурясь, обошёл кругом своё творение, но даже кошка не дрогнула, что уж говорить об остальном? Накаджима посмотрел на «экзорциста» сквозь пальцы, замечая, как тот, присматриваясь к листкам, хлопает себя по лбу и дорисовывает какую-то маленькую черту к одному из символов. И, стоило отнять фломастер от листка, Осаму с ужасом и испугом отшатнулся назад, упав на пол, когда круг под оглушающий кошачий рёв засветился призрачным-голубым. Ветра в помещении быть не могло, но под завывание печи с операционного стола слетела переноска, впечатавшись в стену и, кажется, расколовшись на две части. С грохотом тряслись стол и каталка, заходили ходуном двери хранилища тел, создавая такой шум, что Дадзай прижал руки к ушам, зажмурившись. Восстание трупов! Последнее, что он увидел, перед тем как весь морг вспыхнул ярким светом — это то, как призрак Атсуши резко вскинул голову вверх, а его глаза засветились жёлтым, как два фонаря, и исчезли. Сначала была темнота. Лампы включились сами собой через несколько секунд. Всё стихло так же резко, как и началось. Заглохла даже печь, пережевавшая бумагу. Осаму показалось, что он потерял сознание или оглох — настолько стало вокруг бесшумно. Не решаясь отнять рук от ушей, он приоткрыл один глаз, оглядываясь по сторонам. Ничего?.. Морг был пуст. На операционном столе не было белой кошки — той самой, которая в приюте была долгожителем из-за своего скверного характера и возраста, — а в воздухе не зависал неупокоенный призрак. Осаму, продолжая сидеть на полу, попробовал взять в руки один из листков с некромантийными символами, лежащих рядом, но тот тут же рассыпался в прах. Юноша, шумно сглотнув, нахмурился, медленно вставая на ноги и с опаской заглядывая на каталку… Труп под простынью не шевелился. В голову кольнула мысль, что либо Осаму перепутал заклинание воскрешения и переселения душ с изгнанием этой самой души, либо у Осаму вовсе ничего не вышло. В теории, кошка могла убежать, забившись куда-то в дальний угол, и сидеть молчком, но куда тогда делся Накаджима? У Дадзая всё ещё бешено колотилось сердце, когда он, стараясь не шуметь лишний раз, подступил к каталке ближе, медленно стягивая простынь за край. И громко вскрикнул, когда недвижимый и бездыханный труп резко открыл жёлтые глаза и сделал глубокий вдох. — Сила небесная… — Дадзай, держась за сердце, наблюдал, как недавно умерший человек подскочил на каталке, сев на ней и ощупывая руками свою грудь. — У меня вышло… ха… ха-ха! — Я- я- я живой?! — Атсуши с силой давил пальцами на свои рёбра, понимая, что сквозь него больше ничего не проходит. Да он и сквозь каталку не проваливается! — Боже! Я живой! Дадзай, у тебя получилось! — Да я же совершил открытие! — Осаму воздел руки к небу, хохоча, а затем приложил ладони к глазам. На ожившем теле даже не было трупных пятен. Каков успех, а! С первого раза! — Впервые в истории ученик патологоанатома воскресил человека! И кто же этот ученик? Конечно же, великий Осаму Дадзай! — Но… Дадзай, я- — Как я хорош! — Осаму не слышал, поставив одну руку вбок, а вторую приложив ко лбу. — Нет, мои поклонники и поклонницы, автографы за меня раздаёт мой телохранитель… Кто же этот телохранитель? Сам Накаджима Атсуши, которого я оживил благодаря своему незаурядному уму! — Дадзай, мне кажется, что- — Да-да, из самого забавного — его подпись является не чем иным, как отпечатком кошачьей лапы… Вы даже не представляете, какая душераздирающая история за этим таится! Это было глубокой ночью и- Когда каталка скрипнула и Атсуши спустил ноги на пол, держа простынку на своих бёдрах, Осаму краем глаза заметил это движение и, посмотрев на ожившего мертвеца, замолк. У Атсуши… не было ног. Нет, вернее, они были, что-то же он спустил на пол? Но… это не было человеческими ногами. Это были самые настоящие кошачьи лапы с подушечками и когтями, и шерсть на них начинала рост от худых и острых коленей мальчишки. При взгляде на всего Атсуши были также видны полосы белой шерсти на обеих руках от запястий до локтей и выше и самый настоящий кошачий хвост, белый и пушистый, растущий прямо из копчика юноши и нервно бьющий кончиком по каталке. — Д-дадзай, это что такое? — Атсуши с глазами, полными смятения, пошевелил пальцами кошачьих «ног» и посмотрел на Осаму, позволяя увидеть, что и глаза у него теперь кошачьи. — Я… как это… — Э-эм, ну-у… — Дадзай прочистил горло, в жесте задумчивости приложив пальцы к подбородку и поцокав языком. — Как-то я не учёл этого… очень интересно. Что ж, первый блин комом. Но хотя бы получилось. — Д-дадзай, что мне теперь делать?! — Сиди здесь, я сейчас что-нибудь придумаю, — Осаму пошарил в карманах халата, доставая ключ от двери морга. — А потом мы здесь приберёмся, иначе следующим телом на этой каталке буду я.***
Времени было восемь утра, когда в кафе заявилась колоритная парочка посетителей: в сопровождении Осаму Дадзая, обворожительного молодого человека, заходящего сюда периодически пообедать и представляющегося ассистентом патологоанатома в местном госпитале, шёл нетвёрдой походкой незнакомый юноша, будто прихрамывая сразу на обе ноги. У него были странного цвета белые волосы, будто парень рано поседел или неудачно покрасился, белая рубашка с галстуком не сильно под размер, чёрные брюки с расширяющимися к ногам штанинами и большие чёрные ботинки. Сверху на парне был наброшен белый медицинский халат — тот самый, в котором обычно расхаживает Дадзай-сан, но, видимо, не сегодня. Юноша с белыми волосами улыбался, осматриваясь по сторонам, но старался не смотреть девушке в глаза и при любом удобном случае опускал голову, пряча взгляд. «Познакомься, это мой друг, — Дадзай поздоровался с девушкой-кассиршей, проводив странного друга за тот самый крайний стол, за которым сидел вчера, усаживая его спиной ко всему залу. В какой-то момент показалось, что под халатом у «друга» что-то подозрительно шевелится на манер хвоста… — Можно нам то, что я обычно заказываю, только в двойном размере? И какой-нибудь салат. Один. Спасибо». У Атсуши блестели глаза, когда Осаму сходил за подносом и принёс их заказ к ним на стол. Нет, они не просто блестели, они… слезились. Накаджима неуверенно, облизнув губы, прикоснулся пальцами к долькам картошки, но, поняв, что рука сквозь еду больше не проходит, осторожно взял одну и надкусил. Один из плюсов нового тела — от кошки функция мурлыкания ему не досталась. Слава богу, иначе бы от этого звука началось трястись всё кафе. Как же это… вкусно. Атсуши едва не плакал, расплываясь в улыбке, пока ел бургер. Осаму впервые видел, как настолько тощий парень уничтожает здоровый бургер в три укуса, и потому пододвинул ему второй со словами: «Я всё равно не голоден, так что ешь». Накаджима посмотрел на Дадзая, как на ангела-хранителя, и, пролепетав благодарность, принялся и за второй. Картошка была уничтожена за раз; Осаму боялся, что Атсуши и упаковку бумажную съест вместе с ними. Сам Дадзай лениво ковырял свой салат пластиковой вилкой, периодически отправляя в рот то кусочек зелени, то помидорку черри, то огурец… И смотрел на Атсуши. Парень светился от счастья, сметая с подноса всё, что можно выпить или съесть. Подумав, Дадзай поднял руку и, пользуясь тем, что в кафе они одни, повторил заказ. «Но у меня ведь нет денег… — Накаджима обернулся через плечо, но, вспомнив, что глаза у него несколько необычные, резко повернулся обратно. — Я верну тебе, как только заработаю». Но Осаму с улыбкой махнул рукой: «Я угощаю. Не нужно ничего возвращать». «Деньги ты себе на пластическую операцию потратишь», — хотелось добавить вслух, но на этот раз Дадзай решил промолчать. Всё-таки это его небольшая вина, что он не учёл деталей и Атсуши теперь гордо носит кошачьи лапы вместо ног. Ну ничего, ходит же! Забегает скоро, стоит только потренироваться. — Доброе утро! — звонко выкрикнул в морг Осаму, видя, что дядюшка только-только пришёл. — Я тут со своим другом, ты не против? — Дадзай, почему мне на посте охраны предъявляют претензии за шум и вспышки света ночью? Что за светомузыку ты мне тут устро- — Мори, одёргивая больничную форму, бросил недовольный взгляд на Осаму и лишь затем на маячившую за его спиной фигуру и так и замер. Этот парень… с белыми волосами… он же вчера… Но Дадзай улыбался, а «друг» скромно стоял за его спиной, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Огай медленно перевёл взгляд в стену, анализируя увиденное, также медленно посмотрел на хранилище тел и потом на весь свой морг, но в его чистилище не было ничего подозрительного. — Тебе после твоего ухода принесли в конверте соглашение на кремацию тела того доходяги вчерашнего, я его принял, — всё также с улыбкой говорил Дадзай, держа руки в карманах брюк, и за его руку крепко держался его «друг», стараясь особо не смотреть по сторонам. — Надеюсь, ты не против, что я его сжёг сам? Мне же надо учиться. Мори чувствовал, как у него дёргается глаз, но в отсек с телом на всякий случай заглядывать не стал. Нарочно не смотря в сторону юношей, он покачал головой, отгоняя мысли от себя. Если бы этого парня рядом с Дадзаем сейчас не было, он разразился бы гневной тирадой, но сейчас никакие эмоции в голосе не присутствовали. Мори просто отказывался принимать тот пазл, который складывался у него в голове. — И как вас зовут, молодой человек? — Огай, спрашивая нарочито растянуто, стоял к ним спиной, надевая на руки перчатки. — Я- — Ой, не поверишь, так сложилось, что он тёзка беглеца, которого я вчера сжёг. Вот ведь совпадение, а? Брат, наверное! Только более везучий, — Дадзай усадил Накаджиму на стул своего письменного стола. — Но ты не думай не в коем случае, просто так совпало. Огай поднял со своего рабочего стола письмо в распечатанном конверте о том, что детский дом отказывается от претензий насчёт кремации погибшего воспитанника в силу нехватки денежных средств, и отошёл к печи, бросая туда и письмо, и сам конверт от греха подальше. Точно так же не смотря на Дадзая с… прости господи, Атсуши-тёзкой-трупа-Накаджимой, Мори проходит к дверям морга. — Сидите здесь и не высовывайтесь, ясно? — Яснее ясного, дядюшка! — Осаму сел на край стола, забросив ногу на ногу. Когда Мори ушёл, оставив двери закрываться за своей спиной, юноша похлопал Атсуши по плечу. — Ну вот, я же говорил, что он не будет против? — Мне кажется, что он не очень-то мне рад, — Атсуши сжал ноги, чувствуя, как в ботинках на два, а то и на три размера больше в стельку упираются мягкие кошачьи подушечки. Необычные ощущения, конечно. — Хотя… если бы я увидел человека, похожего на труп, который я тоже недавно видел, я бы тоже… потерялся. — Он всегда так выглядит. Скоро привыкнет, он и не такое на своей практике видал, — Осаму подмигнул. Прошло около получаса, когда вместе с вернувшимся патологоанатомом, надевшим на лицо респиратор и защитные очки, в морг ввезли каталку с новым телом, накрытым простынёй. Мори, кажется, уже оклемался — или просто старался ни о чём не думать, — раз, поправляя перчатки, одним жестом руки указав Дадзаю быстро взять такие же респираторы в ящике его рабочего стола и надеть на себя и на «друга». — Итак, Дадзай, сегодня у нас не очень обычный случай. Вернее, обычный для меня, а для тебя что-то новое, — Мори жестом выпроваживает ассистентов в таких же защитных очках и респираторах вон из морга, а сам встаёт рядом с операционном столом, на который уже переложен труп. — Я опишу тебе симптомы, а ты мне потом скажешь, от чего пациент умер. — Ага, — Осаму кивнул как-то безучастно, не сразу достав из тумбочки нужные респираторы. У Атсуши расширились кошачьи зрачки, и оба юноши смотрели в одну точку. — Хотя, если судить по твоему виду, я догадываюсь уже… На столе, в ногах у трупа, сидел, закинув ногу на ногу, полупрозрачный и худой юноша в длинной белой рубашке на выпуск и в узких чёрных брюках. Причёска у него была необычная — немного отросшие, взлохмаченные чёрные волосы, но при этом по обе стороны от белого, без единой кровинки лица свисали две пушистые чёрные пряди, достающие чуть ниже подбородка, с белыми кисточками на концах. Темнели тени под скулами и глазами. Окинув помещение морга равнодушным взглядом и приложив ко рту ладонь в каком-то привычном для себя жесте, он негромким голосом с хрипотцой, который Мори, естественно, не услышал, заметил: — Я уже и забыл, как выглядит мир здоровых людей вне стен больничной палаты.