Договор: Право на тебя

      Голова казалась Лайту тяжёлой, затылок пульсировал противной, тупой болью, словно его огрели бейсбольной битой. Конечно, материала для сравнения у Лайта не было… он просто предположил, что человек, получивший по голове спортивным снарядом, должен чувствовать себя примерно так.              — Чт-то случилось?.. — невнятно проговорил он и осторожно приоткрыл один глаз. Болезненно яркий свет заставил его поспешно зажмуриться.              — Соитиро! Иди скорей, он очнулся! Лайт, бедный мой, как ты себя чувствуешь?              Лайт узнал голос матери, и когда она присела рядом, начал смутно понимать, что лежит на кровати. Но как он сюда попал? «Стоп! Почему мама здесь?»              — Мама? Что происходит?              — Я здесь, Сатико, — услышал Лайт голос вошедшего в комнату отца. Открывать глаза парню пока не хотелось, поскольку первая попытка была не очень удачной, однако ему необходимо было увидеть лицо отца. Тот был для Лайта открытой книгой, и по его виду можно было бы оценить текущую ситуацию.              — Пап, ты не мог бы притушить свет? Голова раскалывается, когда я пытаюсь открыть глаза.              — Конечно, сынок.              Соитиро быстро повернул диммер, и Лайт смело приподнял веки, глядя на родителей сквозь ресницы. Сейчас, имея возможность разглядеть обстановку, он понял, что лежит на кушетке в кабинете школьного фельдшера. Он медленно сел.              — Пап, что со мной?.. Я не… — мозг отказывался соображать, и Лайт никак не мог вспомнить, почему оказался в медпункте с жуткой головной болью.              — Всё хорошо, Лайт, ты просто ударился головой, когда упал и… ну, как много ты помнишь? — осторожно спросил Соитиро, не желающий повторения того, что было ранее.              — Я… я помню, как вышёл из класса и направился в кабинет директора… — начал постепенно вспоминать Лайт. В следующее мгновение всё встало на свои места, и память вернулась. Сначала отец говорит ему это… потом высокие чины из правительства утверждают, что это его долг, как гражданина Японии, и какая это высокая честь — быть избранным… следом накатывает всепоглощающая волна паники… кажется, что стены сдвигаются, зажимают в тиски… невозможно дышать… он вскакивает с места и… темнота.              У него случился приступ паники, и Лайт потерял сознание на глазах у отца и нескольких высокопоставленных правительственных чиновников, приехавших сообщить ему новости. До чего унизительно! «Хуже просто некуда… Почему я повёл себя перед ними как типичный слабонервный, изнеженный омега?»              — Нет… нет… не может быть!.. — простонал он. — Пожалуйста, скажите, что мне привиделась та часть, где меня продали… нет, погодите, как там выразился тот чиновник? Ах да, «оказали честь» быть проданным, чтобы подкрепить договор с Великобританией? Мама… папа, это что, вправду происходит?              Они смотрели на сына полными сочувствия глазами, потом Сатико крепко взяла его за руку.              — Я понимаю, какой это… шок, но теперь нам остаётся только извлечь из этого максимум пользы, — тихо сказала мать, стараясь ничего не смягчать и не приукрашивать. Она знала, что её умный сын оценит честность гораздо больше, чем ложные заверения в том, что они с отцом могут повлиять на события и всё отменить.              — Господи, меня сейчас стошнит, — Лайт наклонился вперёд, упираясь локтями в колени, и спрятал лицо в ладонях.              — Это нелегко принять, сынок, мы тоже до сих пор потрясены, — сказал Соитиро. Он чрезвычайно гордился успехами сына, знал, что тот мечтает пойти по его стопам и надеялся оказать ему помощь в этом. Теперь такое вряд ли будет возможно, и Соитиро был весьма озадачен сложившейся ситуацией. Несмотря на всю её неординарность, это действительно была огромная честь для всей семьи Ягами. Это был знак уважения к положению Соитиро и его заслугам на посту шефа НПА, а также знак того, что достижения Лайта оценены должным образом. То, что японское правительство сочло достойным представителем страны именно его сына, заставляло Соитиро Ягами испытывать огромную гордость. Он старался не показывать эти эмоции на лице и сохранял привычно мужественный и невозмутимый вид, потому что именно такого отца Лайт уважал. Шеф Ягами понимал, что с точки зрения сына ситуация выглядит совсем иначе, поэтому старался проявлять деликатность.              — К сожалению, у нас не так много времени, чтобы успеть подготовить тебя к отъезду в Англию, поэтому мы и приехали сразу в школу.              Лайт с подозрением прищурился:       — То есть? Как скоро они собираются меня отправить?              Он очень старался хотя бы внешне оставаться спокойным, но в голосе явственно слышалась тревога.              — Определённый тебе супруг уже прибыл в Японию. Ожидается, что ты улетишь с ним завтра.              — Что?! Но… но как же окончание школы? Как же университет? — Лайт осёкся. Паника снова рвалась изнутри, и он отчаянно пытался не показать этого. Воплощался в жизнь его худший кошмар. «Я закончу, как Мара и Сакура… Нет! У меня ещё есть время улизнуть вечером за супрессантами… они дадут мне хоть какую-то отсрочку…»              — Мы поговорим с ними, Лайт. Наверняка можно будет что-нибудь придумать, — бодро и убеждённо заявил Соитиро, хотя сам не верил в собственные слова.              — Как же. Можно подумать, титулованный английский аристократ позволит мне учиться и работать, — Лайт со вздохом провёл рукой по волосам. «Наверняка буду сутками сидеть взаперти в каком-нибудь поместье и только и ждать, пока мой супруг сподобится меня отыметь или вывести в свет, чтобы хвастаться перед дружками», — мрачно подумал он.              — Это не аристократ, Лайт. Так уж вышло, что в Англии, как и у нас в стране, всё дворянство уже обзавелось парами, так что этой чести удостоился самый высокопоставленный альфа после знати.              «Здорово, — с горечью подумал Лайт. — Мало того, что меня продали, как вещь, так я даже не получу хоть самого завалящего титула... Брр, наверняка это какой-нибудь богатый, дряхлый извращенец…»              — Твой супруг — следующий по рангу альфа в стае, добившийся огромных успехов в частном бизнесе, — продолжал тем временем Соитиро. — На сегодняшний день он считается одним из самых выдающихся умов мира.              Лайт сощурил глаза, скрестил руки на груди и откинулся спиной на стену.              — Ладно, папа. И что же это за великолепный образчик альфы, с которым я поимею честь спариться? — насмешливо фыркнул он, не сдержавшись.              — Сынок, этот альфа — L.              Секунд десять Лайт онемело таращился на отца, пытаясь уложить это в голове, в которой воцарился полнейший вакуум. Соитиро продолжал что-то говорить, но Лайт ни слова не слышал. На мгновение в нём даже вспыхнула искра надежды, и парень тут же её загасил. Во всех этих политических шахматных партиях не было места надежде, так же, как эмоциям и возможностям. Обе страны двигали Лайта по доске, словно обычную пешку, играя его будущим. Для них он был тем, кем можно с лёгкостью «пожертвовать», чтобы обеспечить себе победу.              В будущем их всех ждёт грубое пробуждение.              В шахматах Лайт был мастером и мог обыграть лучших из лучших. Сама жизнь зачастую напоминала ему огромную шахматную партию. Он был терпелив и изворотлив, и безжалостен, когда сталкивался с противником лицом к лицу. Он всегда просчитывал свои действия на десять шагов вперёд. Лайт был уверен, что со временем обязательно придумает, как обернуть эту ситуацию в свою пользу. Если бы сейчас кто-нибудь заглянул к нему в голову, то почти наверняка услышал бы, как в тишине всё быстрее начинают вращаться заглохшие было шестерёнки, как одна за другой в его мозгу возникают различные стратегии.              Конечно же, L был тем, кем Лайт неизменно восхищался и даже втайне лелеял мечту работать вместе с ним. Но и в бреду бы не подумал, что станет супругом настолько знаменитого альфы, господи боже! Он и понятия не имел о том, кем являлся этот человек на самом деле. Да этого вообще никто не знал. L был загадкой, неуловимо скользящей по миру тенью, он появлялся, чтобы раскрыть преступление, а после бесследно растворялся в воздухе. Никто даже не знал, как он выглядит…              Лайт совершенно точно знал только одно: он покажет L, что с ним нельзя обращаться, как с третьесортной, ничтожной безделицей… и к чёрту титул величайшего в мире детектива!              С каждой секундой в нём крепла решимость и яростное желание доказать L, что они равны, несмотря на противоположность их классов. Лайт ненавидел проигрывать и не собирался сейчас так легко смиряться с поражением.              Проиграна лишь небольшая битва, но когда Лайт завоюет не только уважение L, но и право не быть очередным трофейным омегой, он выиграет войну.