***
И очнулся в Санктуме. В его Санктуме. Под самой крышей возле огромного фигурного окна. Стивен приподнялся на локтях и осторожно встал, огляделся — и, замерев на середине движения, изумленно заморгал: возле окна, наполовину в тени, застыла, заложив руки за спину в излюбленном жесте, до последней черточки знакомая фигура Древней. Той Древней, что много лет назад умерла у него на руках. В груди заныло, и у Стрэнджа возникло совершенно детское желание протереть глаза или ущипнуть себя — потому что иначе как сном объяснить появление давно погибшей наставницы он не мог. Впрочем, вариант с галлюцинацией нравился ему еще меньше. — Вы?! — вырвалось удивленно против воли, и он осторожно спросил, с подозрением смотря на нее: — Разве Вы не умерли? — Умерла, — легко согласилась Древняя, не оборачиваясь, так, словно разговор с мертвыми был самой обыденной для нее вещью. Знакомый спокойно-отрешенный голос будто вернул ему самообладание: чародей прикрыл глаза и глубоко вдохнул, беря эмоции под контроль. — В таком случае, как же Вы здесь оказались? — поинтересовался он, выгнув бровь в вежливом недоумении, и, не удержавшись, добавил: — И где это «здесь»? Развернувшись, она неспешно приблизилась, по-птичьи склонила голову набок, изучающе разглядывая бывшего ученика. — Везде и нигде, — она окинула рукой пространство вокруг. — Между миром живых и миром мертвых. Между той вселенной и этой. На границе времени и реальности. Стрэндж тихо фыркнул: ну да, чего еще ожидать от Древней — только она может ответом на простой вопрос породить еще больше вопросов. В груди потеплело и сжалось от болезненных воспоминаний: вот она перед ним, такая же, как и прежде, гордая и невозмутимая, как живая. Столь близкая — только руку протяни — и в то же время абсолютно недосягаемая. Лишь сейчас, годы спустя, глядя на нее с расстояния прошедших лет, он отчетливо понимал, как же ему ее не хватало. После ее смерти на него свалилось непосильное для мага-недоучки бремя — пост Верховного мага — он сбивался с ног, не спал ночами, пытаясь успеть, узнать, объять необъятное, и отчаянно старался собрать, склеить себя по кусочкам. И у него это даже вроде бы получилось — пока он не оказался один на один с Даркхолдом и внутренними демонами. А Древняя меж тем все так же вдумчиво продолжала, казалось, не обращая ни малейшего внимания на его душевные терзания: — Что касается первого… Вы знаете, на что способна израненная душа, Стивен? — вопрос явно был риторическим и не требовал ответа, так что Стрэндж молча слушал, нацепив на лицо вечную надменно-невозмутимую маску, с которой не расставался и в самые тяжелые времена. — Люди в отчаянии становятся берсерками и призывают демонов, без ритуалов и заклятий, без ничего, одной только концентрированной волей. А маг… — она покачала головой. — Маг может перевернуть мироздание без всякой точки опоры. Вы же призвали меня. — Но почему Вас?.. — сорвался с языка непрошенный вопрос, прежде чем Стрэндж успел себя одернуть. Она лишь молча склонила голову набок, в темных глазах заиграло лукавство. И правда, ответ был донельзя очевиден: а кого еще? Кого еще он бы услышал, кого бы послушал, кто мог бы его остановить? Кто, кроме нее, которую он так ни разу и не назвал учителем, хотя в глубине души давным-давно признал? Он проглотил жалкие оправдания и замолчал. — Вы избрали опасный путь, Стивен, — в тихом прохладном голосе не было ни тени упрека или обвинения, но обычно бесстрастный взгляд потяжелел и ожесточился, — но осознаете ли Вы его последствия? Маг усилием воли заставил себя не опустить голову и уверенно посмотрел в строгое лицо. — Осознаю. Но выбора нет. Мне нужно вернуться, чтобы остановить Ванду и спасти Америку. Древняя отвернулась от него и вновь отошла к окну, тонкие, обманчиво слабые руки сжались за спиной в кулаки. — Выбор есть всегда, — тихий голос эхом разнесся по полупустому помещению. — Даркхолд — не единственный способ. Стрэндж неопределенно качнул головой. — Не единственный. Но искать книгу Вишанти в этой вселенной нет времени. — Однако что они такое? — она резко развернулась, так что полы желто-рыжего одеяния взметнулись в воздух, поднимая пыль. — Вы никогда не задумывались о том, почему Даркхолд считается темным и запретным, а книга Вишанти — светлой и допустимой? — она приблизилась к нему неспешным тягучим шагом, замирая на паузах, и каждое ее слово камнем падало между ними. — В чем различие? — Даркхолд — ведьминский артефакт, и плата за его знания и силу непомерна. Древняя мотнула головой. — Вы мыслите слишком поверхностно. Копните глубже. Что их объединяет? Ее вопрос ввел чародея в ступор. В очередной раз в общении с этой женщиной он не находился с ответом. — Что Вы хотите сказать? — он недоуменно выгнул бровь. Казалось, она сейчас глаза закатит на его несообразительность — но нет, чуда не произошло: все то же бесконечное терпение в голосе и во взгляде. — Они как две стороны одной медали, — начала медленно и вкрадчиво, будто разжевывая ребенку очевидную истину, почему воровать и убивать — плохо. — Оба — магические артефакты, у них одна природа, но совершенно разные подходы. Даркхолд пробуждает в человеке самые низменные желания и страсти и обостряет их, стирает грани восприятия и осознания. Человек под его властью теряет себя, он готов преступить любой закон мироздания, даже самый незыблемый, — и Даркхолд дает ему такую возможность. За это и плата. В то время как книга Вишанти нейтральна, она ни на что не толкает. Все, что творит с ее помощью человек, он делает исключительно по воле собственного разума, без влияния извне. — Но к чему Вы мне это рассказываете? Как бы там ни было, книга Вишанти мне недоступна. А другого способа вернуться в мою вселенную нет, — льдисто-серые глаза горели непониманием, в тихом глубоком голосе прорезалось раздражение: он терпеть не мог бродить в потемках, а Древняя, казалось, попросту не умела говорить прямо — или же нарочно испытывала его терпение. Причем, зная ее, он склонялся ко второму варианту. Женщина тяжело вздохнула и укоризненно посмотрела на бывшего ученика. — Вы так и не поняли: книги — лишь копии. Настоящий текст записан Магией в скрижалях Вечности. Его не стереть и не уничтожить. Вы маг, Стивен. Так обратитесь к магии внутри себя. А она направит Вас к источнику. Что-то щелкнуло у него в голове, и пазл сложился. И правда, как он раньше об этом не подумал. Гонялся за артефактами, за дешевыми подделками, в то время как ответ был прямо у него под носом: не могут такие древние знания храниться в книге, пусть и не подверженной влиянию времени, книге, которую можно потерять или сжечь. Незыблемые законы мироздания заложены в основе бытия всего сущего, они — начало начал. Их можно нарушить, но нельзя свести на нет их действие. Стрэндж поднял на наставницу потерянный, болезненно-уязвимый взгляд: осознание того, что он чуть было не натворил и чем чуть было не поплатился, ударило резко и жестко, как обухом по голове. А она смотрела на него уверенно и твердо, с долей доброй, необидной иронии — и ему сразу стало кристально ясно, что делать дальше. «Покоритесь, Стивен. Заглушите эго», — как наяву прозвучал в голове далекий голос — и она была тысячу раз права. Только сейчас он по-настоящему это понял и принял. Не до гордости сейчас, только не перед этой мудрой несгибаемой женщиной, чьи теплые глаза светятся памятью веков. Древняя даже после смерти сделала для него то, чего не смог и не пожелал никто ни до, ни после, — остановила. Удержала от падения. Увела от края. И меньшее, чем он мог ей отплатить, — уважение и признание — именно сейчас, пока она еще здесь и слышит, пока не стало слишком поздно. — Спасибо, учитель, — он коротко поклонился. Непривычное слово, которое прежде упорно застревало в горле, теперь скользнуло с языка так легко и обыденно, как если бы он повторял его по сто раз на дню. Гром не грянул, земля не задрожала, черти не повылезали из Ада — напротив, на душе стало как никогда спокойно, правильно-спокойно, и он прямо и открыто посмотрел в темные омуты наставницы. Древняя молча склонила голову набок — в потеплевших глазах заиграли лукавые искорки, а тонкие губы расчертила довольная полуулыбка. Она кивнула — одобрительно, подбадривающе, будто говоря: «Вы справитесь. Я в Вас верю», — и щелкнула пальцами. Стрэндж вновь провалился в черноту.***
Чтобы вновь очнуться в круге из свечей перед раскрытым Даркхолдом — вот только он больше не имел над магом той неодолимой власти. Чародей ясными глазами посмотрел на ведьминскую книгу и, уверенно закрыв ее, отложил подальше. Пальцы не кольнуло холодом, по телу не пробежала дрожь — ничего. Будто это самый обычный фолиант из библиотеки Санктума. Взмахом руки он убрал теперь уже ненужные свечи и, сев в позу для медитации, прикрыл глаза. Древняя подарила ему надежду, невероятный шанс исправить свою судьбу, сужденную всем его версиям в каждой из вселенных, — и Стивен не имел никакого права пренебречь этим бесценным даром. Струной натянулась невидимая нить, и по ней — внутрь и затем вовне — устремился тихий, но твердый зов, полный не отчаянной, а спокойной и уверенной решимости. И опять провал.***
На этот раз падение кончилось где-то посреди бесконечного всепоглощающего нигде: вокруг, куда хватает глаз, простирается сплошная чернота, и только он, вопреки всем законам физики, выделяется на ее фоне ярким красно-синим пятном. — Какой интересный гость ко мне пожаловал, — вдруг с тихим смехом зазвенел отовсюду смутно знакомый голос. — Чего же ты хочешь, малыш Стивен? Стрэндж, не сдержав изумления, ошарашенно уставился в пустоту: так к нему еще никто не обращался. Но все возмущения и язвительные реплики тут же застряли в горле, не успев сорваться с губ: если он и вправду имеет дело с самой Магией, что появилась из хаоса и зародила порядок, для нее и Древняя — младенец. Пока он мучительно пытался удержать собственный ядовитый язык, темнота рядом с ним заклубилась и замерцала, постепенно обретая человеческую форму. Скоро явно мужское лицо получило знакомые черты скандинавского бога огня — вот только волосы были непривычно длинными и рыжими, с вплетенными в них бусинками и перьями, и будто горели огнем. — Локи? — чародей неспешно заложил руки за спину и вопросительно выгнул бровь, скрывая за показным равнодушием удивление и неуверенность. — Локи, — согласно качнула головой фигура, тряхнув пламенной копной, отчего бусины мелкой дробью застучали друг о друга. — Или Один, — она вновь замерцала и будто подернулась дымкой, преображаясь в одноглазого старика с седой бородой. — Сунь Укун. Или Ананси, — и вот на его месте уже человекоподобная обезьяна, которая тут же перетекает в огромного паука с головой старца и устрашающими жвалами. — Или Кицунэ, — паук стал прекрасной девушкой в богато расшитой юкате: из сложной прически торчали белые с красными кисточками лисьи уши, а за спиной подергивались девять пышных хвостов того же окраса. С каждым преображением менялся и голос: глубокий у Локи, он стал низким и скрипучим у Одина, с визгливыми нотками у китайского божества и каким-то странно клацающим у Ананси. — Мне продолжать? — светски осведомилась она нежным мелодичным голосом, ярко подведенные глаза сверкнули пронзительно и хитро. Зрелище этих метаморфоз было впечатляющим — Стрэндж на мгновение прикрыл глаза и прочистил горло, чтобы не выдать своего замешательства. — Пожалуй, остановимся на Локи. Как-то привычней, — возвращаясь к прежней браваде. — Как пожелает господин, — юная красавица отвесила церемонный поклон, в движении перетекая обратно в рыжего бога огня с издевательской ухмылкой на губах. Вот только этот Локи был другим: он ничем не напоминал того шаблонного злодея, что пытался захватить Нью-Йорк и толкал пафосные речи о свободе и рабстве, или истеричного божка, который грозился его жестоко убить, после того как попался в его ловушку и полчаса падал в пустоте. А вот отправить этого Локи черт знает куда у мага бы рука не поднялась — да он бы и не смог. От него не фонило мощью, он не вел себя по-царски, но вот эта его насмешливая уверенность, ровное осознание собственной силы и власти, взгляд сверху вниз — не надменный, а какой-то родительски-покровительственный — отчетливо давали понять, что это создание за пределами всех категорий и за гранью человеческого понимания. — Но кто ты? — требовательно и твердо, глаза в глаза. — Я взывал к Магии — но вижу тебя. Лодур фыркнул язвительно и снисходительно посмотрел на гостя. — Магия — не фея-крестная — она вообще не существо. Она везде и нигде, разлитая повсюду, — он царственным жестом обвел окружающую их черноту — и, повинуясь его воле, в ней языками и переливами заискрились разноцветные огоньки и узоры — как радуга на воде. — Чистая энергия. Так что чаю ты с ней не попьешь. — А с тобой, значит, можно? — не удержался чародей от ехидного замечания — на что тот лишь глянул на него с каким-то ядовитым весельем и демонстративно щелкнул пальцами: — Отчего ж нет? — перед ними зависли две тонкие расписные чашки с чем-то горячим и душистым. Рядом с трикстером появилось резное кресло, и он сел в него, вальяжно закинув ногу на ногу. — Твое здоровье, — он отсалютовал Стивену чашкой и отпил ароматный напиток, блаженно жмурясь. Стрэндж, выгнув бровь в излюбленном жесте, с вежливым недоумением наблюдал за этим представлением. Локи в своем репертуаре независимо от ипостаси — ни минуты без спецэффектов и театральщины — хотя, надо признать, амплуа шекспировского шута дается ему на ура. — Угощайся, — Лодур кивнул на вторую чашку, и маг, хмыкнув, поднес ее к губам и сел в возникшее за спиной кресло. Яда он не опасался: если б тот всерьез хотел его убить, он был бы уже давно и надежно мертв. — Ты так и не ответил на вопрос, — напомнил он, сделав наконец глоток. — А самому подумать? — Локи подался вбок и подпер голову кулаком. — Я, дорогой мой, трикстер. Я — Дитя Магии. И я же — ее Повелитель. Звучало пафосно, но верилось в это без труда, как-то чисто интуитивно, без раздумий: все внутри буквально замирало рядом с ним, с каким-то трепетом напополам с опаской — больно уж непредсказуемым был этот герой старых преданий. Не меняя положения, Лодур легким жестом развеял свою чашку и принял скучающий вид, демонстративно разглядывая ногти на свободной руке. — Чего ты хочешь, чернокнижник? Зачем ты здесь? Стрэндж резко выпрямился в кресле и подался вперед: наконец-то начался разговор по существу. — Остановить Ванду. И спасти Америку, — он говорил рвано, отрывисто, не размениваясь на долгие переходы и пояснения: и так было ясно, что Локи все знает. Тот презрительно фыркнул. — О да, эти ваши самонадеянные попытки спасти и облагодетельствовать всех и вся! — и продолжил прежде, чем чародей успел что-либо возмущенно возразить: — Ладно, с Вандой, предположим, понятно: слетевшая с катушек ведьма, способная перевернуть парочку вселенных, — он махнул рукой. — А второе — зачем? — он по-птичьи склонил голову набок, с любопытством немигающе глядя на гостя. — Потому что я поклялся. — Зачем? Этот издевательский допрос уже начал порядком раздражать и так далекого от душевного равновесия Стивена. Он с вызовом посмотрел на трикстера. — Я врач. Ее жизнь в опасности, а я могу ей помочь. — Зачем? Он рвано выдохнул, усилием воли заставив себя не скрипнуть зубами. — Потому что так правильно. — М? — голос раздался у него откуда-то из-за спины, хотя он готов был поклясться, что мгновение назад Локи сидел перед ним, величаво раскинувшись в резном кресле. Он резко обернулся — никого. Теперь уже сбоку послышался довольный смешок. — А где грань? В чем мы измеряем правильность? Чародей тихо фыркнул себе под нос: в голове непроизвольно всплыл старый советский мультик, на который он много лет назад случайно наткнулся в одной московской гостинице. — В попугаях, конечно. Он понял, что игра стоила свеч, в тот момент, когда Локи вновь оказался в кресле, откровенно обескураженно глядя на Стрэнджа. — Прости? — в глубоком голосе сквозило недоумение — на что маг мстительно ухмыльнулся. — Да так, старый советский мультик вспомнил. Трикстер с интересом выгнул бровь — и весело расхохотался, откинувшись на спинку кресла. — Нет, ну мне, определенно, нравится твоя наглость! — отсмеявшись, воскликнул он — в изумрудных глазах заплясали лукавые огоньки. — Давно меня так не развлекали. Будет тебе билет в твою вселенную — и без всяких сомнительных артефактов, — он помахал рукой, прикрыв лицо другой, — Стрэндж благодарно склонил голову, но не двинулся с места: это явно не конец беседы. — Скажи-ка мне, чернокнижник, — резко переключился Лодур после недолгой паузы, — что для тебя магия? Стивен вопросительно посмотрел на него, но все же послушно ответил: — Дитя хаоса, породившее порядок. Начало начал и… — но трикстер ядовито перебил его на полуслове: — Спасибо, я в курсе. Вот только учебник мне не надо цитировать, — он вскочил на ноги и, щелчком пальцев испарив кресло и заложив руки за спину, недовольно заходил из стороны в сторону. — Я спросил, что для тебя магия. Маг покрутил в руках полупустую чашку, ногтем отслеживая очертания витиеватого узора. Вопрос Локи ударил по больному: спустя столько лет занятий магией он так и не понял до конца, что же она в действительности для него значит. Медицина была для него всем: она вошла под кожу, поселилась в голове, раз и навсегда сформировала его мышление. Можно ли сказать, что магия ее заменила? Нет. Встала наравне?.. Он в задумчивости побарабанил пальцами по фарфоровым стенкам. «Вы мыслите слишком поверхностно. Копните глубже», — вдруг вспомнилась ему недавняя фраза наставницы. И правда: а что он в действительности знает о магии? Не думает, что знает, а знает по-настоящему — по сравнению с той же Древней. Ведь, сколько бы он ни учился, рядом с ней он, рано лишившийся учителя, несмышленый младенец. — Все. И ничего, — он внимательно посмотрел в зеленые глаза. Это признание далось ему удивительно легко: упала маска, будто разом стирая всю его надменность и болезненную гордость. Перед Локи было бесполезно притворяться: он видел насквозь, безошибочно считывая малейшие, даже тщательно скрываемые эмоции и душевные порывы. А он и не пытался — больше не пытался, не после того, как тот одним-единственным вопросом заставил его переосмыслить добрую половину жизни. — Хммм… — протянул неопределенно трикстер — что-то хищное и цепкое промелькнуло в разом заострившихся чертах лица. Он мягко и тягуче, как кошка, подобрался к сидящему магу и, склонившись над ним, властно приподнял голову за подбородок. Стрэндж поморщился на такой демонстративный жест: подобное обращение коробило и возмущало, вызывая непреодолимое желание грубо сбросить руку наглеца, — но сдержался, даже не попытавшись вырваться. Хватка была несильной, но твердой: стоит дернуться, и обманчиво хрупкие пальцы сожмутся, на корню обрубая всякие потуги воспротивиться. — И ты бы хотел, чтобы это ничего стало всем? — бархатный голос звучал вкрадчиво — как в омут, затягивал колдовской огонь в изумрудных глазах. И чародей поддался — одним крошечным, почти незаметным движением качнулся вперед — но этого хватило, чтобы тонкие губы изогнулись в довольной усмешке, а изящные пальцы, помедлив, разжались, отпуская чужой подбородок. Стивен усилием воли стряхнул с себя оцепенение и опасливо-заинтересованно выгнул бровь: отрицать свое безоговорочное согласие было бесполезно. — Но какова цена? — на что Лодур ехидно прищурился. — О, малыш Стивен, боюсь, для тебя она окажется непомерной! — однако тон был подозрительно радостным. Маг раздраженно вздохнул на этот театр одного актера, и тот со смешком пояснил: — Послушание тому, кто назовется твоим учителем. Стрэндж тяжело откинулся на спинку кресла и устало потер переносицу. Шутки шутками, но условие и вправду казалось невыполнимым: он и послушание — вещи несовместные ни в одной из вселенных. Слишком он своеволен для этого, слишком горд. Вот только… В памяти всплыл последний разговор с Древней: что бы с ним сталось, если бы она его не остановила? Остался бы он собой? И цена за силу Даркхолда была бы несоизмеримо выше. Здесь и сейчас Локи сделал ему предложение, от которого невозможно отказаться, — совершенно исключительный шанс, и ради него он даже готов был поступиться ненужной гордостью. «Покоритесь, Стивен. Заглушите эго. И Ваша сила освободится», — эхом отозвались в голове перевернувшие его жизнь слова. — Это…справедливо, — нехотя выдавил он из себя неудобное признание и поднял голову на трикстера, который, заложив руки за спину, все это время с любопытством исследователя разглядывал интересного смертного. — Неужели? — Лодур насмешливо вздернул брови. — Неужто через себя переступишь? — на что чародей лишь неопределенно качнул головой. Локи еще с полминуты пристально всматривался в гостя — и, сделав ему одному известные выводы, молча щелкнул пальцами. — Жди гостей, чернокнижник, — как из колодца, донесся до мага знакомый язвительный голос, прежде чем он окончательно провалился в абсолютную черноту.***
Локи не обманул: чародей действительно очнулся уже в своей вселенной на заснеженном обрыве. Но анализ произошедшего пришлось оставить до лучших времен, потому что дальше события завертелись просто с бешеной скоростью — а спасение Америки и жертва Ванды поставили окончательную точку в этом безумном приключении. С тех пор прошли месяцы. Камартадж медленно восстанавливался: отстраивались разрушенные башни и площадки, оправлялись от ран пострадавшие в сражении и набирались новые ученики — даже Вонг уже не так ворчал на его безрассудства, и все чаще улыбалась влившаяся в их жизнь и быт Америка. Вопреки ожиданиям, та встреча с Древней не разбередила старые раны — напротив, избавила от неприятного тянущего чувства пустоты, прежде всегда сопровождавшего воспоминания о ней. И даже скомканное прощание не оставило ощущения незавершенности, неполноты. Они оба знали наверняка, что больше никогда не увидятся, — но это знание их не тяготило — и оба не нуждались в лишних словах: главное было озвучено, все остальное неважно. Лишь тихий огонек благодарности ровно тлел где-то под сердцем, наполняя грудь теплом и светом. Разговор с Локи вызвал у него очень смешанные чувства: ехидного трикстера хотелось убить — и склонить голову перед волей и мощью древнего божества. Он не забыл о его обещании, но и не знал, как к нему относиться: страшно принять, но и отказаться — кощунство — хотя в глубине души все уже было давно и бесповоротно решено. Так что, когда три месяца спустя сработали сигнальные чары и на пороге обнаружился знакомый-незнакомый Локи: короткие волосы цвета воронова крыла легко припорошены первым декабрьским снегом, поднят воротник дорогого шерстяного пальто, а яркие изумрудные глаза искрятся лукавством — с насмешливым приветствием: — Ну здравствуй, Стивен, — Стрэндж лишь пристально взглянул в колдовские омуты — и, молча отступив в сторону, покорно склонил голову.