Переплетено

Арсений сидит в ванной и, свесив руку, пялится в никуда. Пальцы сморщились от воды; она падает тяжелыми каплями прямо на пол. Сместить бы ладонь, подвинуться немного — и будет падать на коврик, но ему слишком лень.   Рядом на тумбе лежит телефон. Из динамика раздается незнакомая тоскливая песня — такая же тоскливая, как мысли Арсения. Она играет на повторе, пока он пытается разобраться в себе. Вот бы как в конструкторе Лего: эту деталь сюда, эту вот сюда, а вот эта вообще лишняя — её в мусорку.   Все страхи, обиды, злость, боль — на помойку к чертям собачьим.   Жаль, что оно ни хуя так не работает.   Он устало выдыхает, проводит пальцами по лицу, а потом скрипуче скользит всем телом вниз, пока вода не накрывает с головой. Свет падает на веки, и Арсений лениво думает, что стоило, наверное, задернуть шторку. Полежать в тепле и темноте. Есть в этом что-то… успокаивающее и первобытное, почти лиминальное, но вместе с тем безопасное.   Он хмыкает: безопасности сейчас и не хватает. Так, по крайней мере, говорят статьи, посвященные страху близости.   Отсутствие доверия. Неспособность выстроить отношения с подходящим партнером. Постоянный поиск неподходящих. Бегство.   Воздух выходит булькающими пузырьками. Коленки, торчащие над водой, покрываются мурашками: разница температур слишком ощутима. Арсений позволяет себе полежать еще немного, но вскоре отталкивается пятками и садится. Волосы тут же липнут к лицу и шее, лезут в глаза.   Он прислоняется затылком к стене и размышляет, какого, собственно, черта с ним случилось всё это дерьмо.   Первый порыв — отмахнуться от новой информации, вырубить интернет и для надежности выкинуть ноутбук в окно. Но чем больше Арсений анализирует прочитанное, тем сильнее оно в нем отзывается.   Почему именно Антон? Из всех вариантов разной степени ебанутости и фартовости он выбрал лучшего друга, состоящего в счастливых — вроде как — отношениях, к тому же образцового (раньше в это верилось) гетеросексуала. Можно, конечно, притвориться, что у Арсения очень мощный гей-радар, который заподозрил неладное раньше самого Антона, но нет, это абсолютно не так.   А Егор? Олег? С первых же дней было ясно, что ничего путевого не выйдет, но он с упорством бульдозера раскатывал логику в тонкий блин и пытался сохранить то, в чем не нуждался.   С Эдом всё оказалось иначе. И в этот раз Арсений сам просрал свой шанс. А ведь могли сесть и поговорить, сделать шаг навстречу, не рушить по щелчку пальцев (к Эду, кстати, тоже есть вопросы, но чужая душа — потемки).    С Антоном ситуация не лучше, даже если отбросить путаницу насчет ориентации. Как только он попытался приблизиться, Арсений его оттолкнул. Он ведь до сих пор не знает, что хотел сказать Антон в их предпоследнюю — или какую там — встречу в кафе.   Я начал разбираться.   Двусмысленно, с явным подтекстом, который Арсений хотел и одновременно боялся услышать. Чуть что — сразу в кусты. Молодец, ага. Зато всех вокруг винить и играть в жертву — это он может, это он первый в очереди.   Блядь, во что превратилась его жизнь?   Почему Арсений упрямо проебывает шансы на хорошие (в теории) отношения и откуда это вообще взялось?   Раньше было проще. Ему хватало слепой убежденности, что Антон с кризисом ориентации и ревностью развалит всё на раз-два, но на деле их процентный вклад в расставание был бы пятьдесят на пятьдесят.   До сих пор тянет написать или позвонить. Прижать телефон к уху и взволнованным голосом прохрипеть «давай встретимся и поговорим, давай выложим всё как на духу», но толку? Сережа верно сказал: смысл трахать мозги другому человеку, если сам еще ни в чем не разобрался. О каких предъявах может идти речь, когда у Арсения рыльце не то что в пушку — там на носу целый труп, хоть бери и обводи мелом.   Единственное, что он сделал правильно — не стал втягивать в это еще и Руслана. Хотя соблазн был велик. Не из-за самого Руслана: просто хотелось, чтобы кто-то взял всё в свои руки и указал верный курс.   Арсений чувствует себя абсолютно потерянным. Магнитная стрелка компаса сбита к чертям, сети нет, дороги тоже — ни асфальтированной, ни протоптанной. Он шатается в тумане, постоянно набредая на кусты и колючки, спотыкаясь на каждой яме и пачкая белые кроссовки в грязных лужах.   Однако Арсений не один. Серега бродит в таком же пиздеце где-то неподалеку, и порой они перекрикиваются, сложив ладони рупором, и жизнь становится почти выносимой.   На периферии мелькает Катя с фонарем в руке, но приближаться к ней слишком страшно.   И всюду призрачным эхом ходит Антон. Арсений сам таскает его за собой — каждодневными мыслями, открытыми диалогами и болючими снами.   Потому что до сих пор не готов отпустить.  

***

  — Так… Вы помирились? — Сережа вопросительно мычит, и Арсений поясняет: — Ну, с отцом.   Тот фыркает, продолжая глядеть в экран. Их досуг стал совсем пассивным, но, справедливости ради, в этот раз они смотрят фильм в квартире Арсения. Сережа — первый, кого он смог пригласить к себе.   — Та мы, считай, и не ссорились. Это ж у меня с ним проблемы, а у него все эти годы всё было зашибись.   Чендлер стучит метлой в потолок и требует не шуметь. Момент забавный, но в груди всё равно что-то екает.   — Не будешь с ним общаться?   Сережа пожимает плечами:   — Не знаю. Вроде и хочется… наказать его, что ли. Проучить. Типа «вот, побудь в моей шкуре, почувствуй себя брошенным». Но он ведь ни хера не поймет, Арс. И смысл вообще?.. Это ж я его сын, а он мой отец. Не наоборот. Учить его, как не быть мудаком — не моя работа.   Арсений кивает, попутно думая о родителях. С одной стороны, отношения в их семье намного теплее. С другой — он до сих пор не рассказал о своей ориентации, потому что деревянный шкаф родом из СССР, стоящий в гостиной отчего дома, имеет очень тугие створки, готовые ебнуть по лбу в любой момент, — выйти из него не так уж просто.   — Скучаешь по нему?   Сережа хмыкает:   — Не по нему, а по тому, каким он мог бы быть. Это разное. — Взгляд приклеен к сериалу, но сами глаза не двигаются. — Я без понятия, что будет дальше, но… пока решил, что он мне не нужен. Я сам себе и папа, и мама, и все на свете.   — Эй, — Арсений мягко толкает его плечом, — ты не один. Я рядом, если что. Только свистни.   — Знаю, но я не об этом. Родители… ну, это другое.   — Вы не понимаете.   Тот качает головой:   — Мемы твои ебучие… — Вспоминается Антон, и в животе неприятно тянет. — Я серьезно, Арс. Мне надоело ждать, когда он раздуплится. Да он, скорее всего, и не раздуплится. А зависеть от того, проснутся в нем отцовские чувства или нет… хуйня голимая. Мне уже не восемь, я сам о себе позабочусь.   Арсений, игнорируя грусть, кивает:   — Если там вам не додали, то здесь додали.   Сережа закатывает глаза:   — Даже не буду спрашивать, откуда ты взял эту херню.   Опять же… от Антона. Думать о нем — всё равно что тыкать языком по воспаленной десне, где еще недавно был зуб: больно, жутко и абсолютно не поддается контролю. Однако Арсений меняет шило на мыло и возвращается мыслями к родителям. В тех статьях, которые он успел прочесть, всё зачастую уходит корнями в детство. Цепочка вполне закономерная: страх близости означает проблемы с привязанностью, а те, в свою очередь, рождаются из-за сложных отношений в семье. Да только у кого они простые? Может, это всё полная чушь. Арсению не хочется в нее верить — как минимум потому, что соблазн обвинить во всём родителей слишком велик, и это та бездна, из которой он боится не выбраться.   — Арс?   Приходится вернуться в реальность.   — А?..   — Сам-то как, говорю? Как на работе дела?   Начинается заставка «Друзей», и стопы, обутые в тапочки, бездумно отбивают ритм.   — Нормально вроде.   Сережа недоверчиво выгибает бровь.   — Подружился с кем-нибудь?   — Да, мам. Все дети очень хорошие, меня там никто не обижает.   — Не выебывайся, — он пихает его коленом, заставляя ногу Арсения покачнуться. — Тебе нужно общаться с людьми, а то совсем одичаешь. Купишь мяч, назовешь его Уилсоном.   Звучит неплохо, к тому же куда дешевле «Алисы».   — Я общаюсь с тобой.   — Ага, раз в неделю, — Сережа потягивается, хрустя суставами. — И Позу до сих пор не писал, да? Не отвечай, по морде вижу, что да. Руслана тоже слил?   — Никого я не сливал, — упрямится Арсений, хотя отчасти так и есть. После его отказа отношения с Русланом стали натянутыми, но пока нет никаких сил выгребать еще и это.   Сбоку раздается тяжелый вздох.   — Бля, не заставляй меня нудить, ладно? Отгораживаться ото всех и молча сидеть в углу не твой вариант, и мы оба это знаем.   — Да не сижу я в углу, — бухтит он раздраженно.   Судя по скептичному фырканью, Сережа ему не верит. И правильно делает. Хотя, строго говоря, стол Арсения не в углу, а посередине. Остальное уже семантика.    

***

  Он не видел Антона почти месяц (если не считать мониторинг соцсетей), и это пиздец как много.   Больно открывать Телеграм и ничего не писать, но еще больнее, когда старые привычки дают о себе знать. Хочется обернуться: рассказать шутку или пожаловаться на начальство, — однако за плечом никого. Арсений, стараясь обмануть глупое сердце, продолжает мысленные диалоги, но на автомате ищет взглядом Антона — реального, а не живущего призраком в его голове. Или хватает телефон, чтобы настрочить смс, а потом вдруг вспоминает и тут же надеется забыть. Палец замирает над отправкой смешного мема. Ноги ведут к ненужной — уже неактуальной — станции метро. Из продуктовой корзины приходится выкладывать тонну сладостей и кидать туда пачку риса (и плевать, что на кухне до сих пор лежит целая упаковка).   Перед сном он смотрит на браслет из Карелии. И утром, когда просыпается, тоже смотрит. Это быстро превращается в ежедневный ритуал.  

***

  Театр выжимает все соки. Раньше это было местом силы, но с той премьеры всё пошло по пизде, и становится только хуже. Дело не в Антоне. Арсению тяжело справляться с эмоциями, вызывать их практически насильно, лишь бы отыграть роль. Прежде ему удавалось разграничить себя и персонажа, погрузиться — но не до самого дна, не потеряться в пучине чужих историй. Теперь это проблема.   Его либо вообще нет, либо он есть в каждом слове, в каждой чертовой букве. И в моменте всё хорошо, словно Арсений под кайфом и тревоги сдвинуты на задний план. Но потом представление заканчивается и надо собирать обломки себя по краям сцены, под ногами малочисленных зрителей, в коридорах, в гримерке, на одежде других актеров, на заученных страницах текста…   Впервые он думает, что слова об уходе, вскользь брошенные в разговоре с Сережей, имеют вес — причем довольно большой.  

***

  Арсений был уверен, что правило «не гуглить симптомы» действует только на болезни тела, но сейчас убеждается, что это справедливо и в вопросах менталки. Начав с безобидного (и бесполезного) теста на тип привязанности, он лезет дальше в дебри и через час смело ставит себе БАР, депрессию, ипохондрию, НРЛ и ПРЛ. Потом узнает, что пограничным бывает не только расстройство, но и уровень организации психики, тщетно пытается понять разницу, бесится и с крайне недовольным ебалом закрывает ноутбук.   Он делает перерыв на кофе, чтобы успокоиться и продолжить поиски, попутно переписывается с Сережей и отправляет забавные рилсы Руслану — не общение, но его подобие, чтобы не потерять связь. Тот не ставит реакции, но шлет другие видео в ответ, что, по сути, тоже неплохо. Надо бы встретиться, поговорить нормально, но пока это лишь NB на невидимых полях.   Арсений пробирается через публикации на профессиональных (вроде как) форумах. Некоторые из них откровенно ужасны. Он читает пост по теме, которая его вообще не касается — тут как с ютубом: начнешь за здравие, потом оглянуться не успеешь, а в ленте сплошь мукбанги и ебанутые шоу с канала «Ю», — и чуть не давится кофе.   «Когда эмоции через край, как в описанных вами случаях, то они бьют через край и выходят в форме улыбки, смеха, слез, кашля, зевоты и т.д. У Вас такая особенность оформления эмоций. Если готовы взглянуть правде в глаза, то читайте дальше. У Вас зажим в паховой области. У Вас запрет на получение сексуального удовольствия. Конечно, это повод для работы с психологом. Добра Вам!»   Арсений достает телефон и щелкает камерой, чтобы сохранить это сокровище для Сережи — и потомков, если они когда-то будут. Мозг отказывается переваривать текст, а от последней строчки вырывается нервный смешок. Хочется ткнуть Сережу носом а-ля «ну ты видел? видел?! они же поголовно ебанутые, эти твои психологи!», однако он вынужден признать, что полезные и адекватные статьи тоже встречаются.   В основном в них делают упор на различия близости у мужчин и женщин, но это неудивительно. Какое-то время Арсений был подписан на группы ЛГБТ, однако все их посты касались проблем каминг-аута и принятия себя. Каким-то внутренним (Антон бы сказал «паучьим») чутьем Арсений понимает: его страхи связаны с отношениями, но не ограничены ориентацией. Они куда шире, глубже, как айсберг, верхушка которого не сравнится с огромной частью, скрытой под водой.   Публикации, в которых речь идет о родителях, он читает по диагонали. И всё же взгляд цепляется за название документального фильма — «Джон», — который якобы хорошо отражает механизмы привязанности. Арсений решает дать ему шанс, к тому же тот идет всего сорок минут. Через десять в горле появляется ком; через двадцать начинают потеть глаза. К финальной сцене он позорно наматывает сопли на кулак и зарекается смотреть психологические документалки.   Тема детско-родительских отношений — жирное и твердое нет. Логично предположить, что именно там собака зарыта, но Арсений не готов становиться археологом. Да и слова Сережи «я себе мама, я себе папа» дают хоть какую-то надежду на просветление.   Может, в том, что с ним творится, есть вина матери или отца, однако сейчас это ничего не значит. Арсений и так слишком долго перекладывал ответственность — на судьбу и волю случая, на Антона, Руслана, Эда, — а в итоге вернулся к мысли, что его жизнь (вот уж новость!) зависит от его же стараний. Неважно, какие были проебы, неважно, примут ли его родители, друзья или общество в целом, куда важнее — примет ли он себя сам, со всеми плюсами и минусами.   Коротко звенит телефон: Сережа шлет ржущие стикеры в ответ на снимок и спрашивает, как давно Арсений разминал свои паховые зажимы.   «Давненько, — печатает он, однобоко улыбаясь. — Хочешь помочь?»   Спустя пару секунд на экране появляется «иди на хуй)» и следом — «только не на мой!». Арсений отправляет смайл, который подмигивает и показывает язык.  

***

Он крутит браслет из ниток, нервно прикусив губу. Тот абсолютно не сочетается с рубашкой, но Арсений носит его не ради красоты.   На Антона хочется злиться. Хочется обвинять в пиздеже, потому что не пишет, не звонит и спокойно живет свою жизнь, будто ничего не случилось. Но здравый смысл (и отсутствие сториз с мемами) намекает, что ему тоже больно. Или хотя бы уныло. Наверное.   Такие эмоциональные всплески — настоящая дурость, Арсений знает. И едва сдерживается, чтобы не натворить глупостей в виде случайного лайка или смс, отправленного «по ошибке». Поэтому он идет на компромисс с совестью и разрешает себе браслет.   Воспоминания проносятся кадрами: цепляют красотой леса и прохладой Ладожского озера, звенят громким смехом Антона. Вдалеке гудит Рускеальский экспресс, а экскурсовод просит отойти от рельсов. Пахнет свежестью и металлом.   — Эй, Попов!   Арсений моргает, ощущая сухость в глазах. Он поворачивает голову к Кате, которая повысила его с «новенького» до «Попова», и вопросительно выгибает бровь. Она выгибает бровь в ответ.   — У тебя всё нормально? А то ты уже минут пять пялишься на свои ниточки. Кстати, не знала, что ты носишь обереги.   Арсений дергает уголком рта:   — Это от прилипал, которые суют нос не в свое дело.   — Заюш, он не работает.   — Я вижу.   Они улыбаются друг другу, и Катя возвращается к монитору. Обычно их разговоры короткие и бессмысленные, потому что он до сих пор держит людей на расстоянии. Пара ребят пытались наладить контакт, но быстро сдались, увидев, что всё сводится к формальному диалогу. Катя оказалась стойкой. Она перестала на него давить и сменила семимильные шаги на нанометры, и Арсений — со скоростью улитки — потянулся к ней в ответ. Сережин гундеж сыграл в этом не последнюю роль. Их общение с Катей довольно своеобразное: они вместе ходят на перекур и при этом оба молчат. Порой она едко отзывается о начальстве или по классике проклинает погоду, но в остальном между ними комфортная тишина.   Стоит об этом подумать, как сбоку раздается веселое:   — Ну что, пошли на перерыв?   Арсений закатывает глаза, потому что с прошлого раза прошел всего час, но послушно семенит следом. Зимняя прохлада щиплет щеки и заставляет шмыгать носом. Катя вопреки ожиданиям не лезет в куртку за сигаретами, а просто опирается локтями на балконное ограждение и смотрит на валящий с неба снег. Ее пальцы, не скрытые тканью перчаток, быстро краснеют — им бы погреться о стаканчик с кофе или огромную тарелку супа.   — Может, пообедаем сегодня в кафе? — спешно предлагает Арсений, боясь передумать. Обычно они едят в офисе, поочередно таская бутерброды из ближайшей забегаловки. — Надоела сухомятка.   Катя наклоняет голову и глядит на него с довольным прищуром.   — А давай. Только чур платишь ты.   Арсений невольно кривится. Он… ну, не жлоб, просто экономный, а у них не свидание, а рабочий перекус. Она вдруг смеется:   — Да расслабься, боже! Я шучу. Никто на твои монетки не претендует, Скрудж Макдак.   Мультяшная утка сразу вызывает ассоциации, и Арсений внезапно выдает:   — Мой бывший… — Прилив слабоумия и отваги откатывает так же быстро, как и накатил, и продолжение получается крайне корявым: — Э-э, бывший друг… Он выступает под таким псевдонимом.   Катя, словно не заметив заминки, фыркает:   — Скруджи, что ли?   — Вы знакомы?   — Нет, но я одно время встречалась с парнем, который его слушал. Та еще фанючка. — Ее бровь лукаво выгибается. — Ну а вы что? Больше не дружите?   — Не дружим, — топорно отвечает Арсений, коря себя за странный порыв.   — Понятно, — на ее лице ноль удивления, голос абсолютно спокойный. Она поднимает руки, чтобы отряхнуть снег, налипший на рукава. — Ладно, пошли уже, а то я замерзла и сикать хочу.   Он кивает, благодарный за возможность соскочить с темы. Катя скрывается в уборной, а Арсений на автопилоте возвращается к своему столу. Упади сейчас метеорит — он и не заметит, потому что… Какого хуя вообще? Что это было? Зачем почти месяц держать дистанцию, если в итоге их сближение начинается с неудачного и крайне ебанутого каминг-аута? Надеяться, что Катя не поняла сути, довольно глупо: его блеяние сказало всё за себя. Просто он откуда-то знает («Паучье чутье!» — вопит мысленный Антон), что ей можно довериться. Вот Кате — можно.   Или это уловка психики, Арсений до конца не уверен. Катя очень манкая во всех смыслах слова, и на ум опять приходит сравнение со светом и мошкарой. Однако он, едва подлетев ближе и ощутив намек на тепло, тут же дал по съебам.   Нет, говорит внутренний голос, не дал, ведь они вместе идут на обед, а это явный прогресс. То, что Арсений прокололся насчет ориентации, не означает, что ему сразу надо выложить всё как на духу. Он трет нитку на запястье, чувствуя, как страх потихоньку отступает. Становится немного легче.  Необязательно выбирать пан или пропал. Иногда неплохо оставаться где-то посередине.  

***

Видеть гостей на своей кухне непривычно. И дело не в новизне квартиры — скорее в самом Диме: он словно амбассадор всего, что осталось в прошлой жизни.   Прошлой ли? Ведь Арсений до последнего называл (и продолжает называть) это паузой, да и браслет, который он снимает только перед душем, буквально орет о том, насколько всё очевидно.   Дима кидает странный взгляд на его руку и хмыкает, однако продолжает молча попивать кофе.   — Неплохо у тебя тут.   — Спасибо.   — Далеко до работы?   Арсений пожимает плечами, будто не тратит примерно сто тысяч часов, чтобы добраться до офиса — серьезно, проще купить раскладушку и спать прямо там, — и переводит тему:   — Сам-то как? Как Катя?   Диалог абсолютно безжизненный и серый, слово они не виделись несколько лет и теперь не знают, как вернуть былую легкость. Дима не из тех людей, у которых вопросы о семье вызывают щенячий восторг: он, бесспорно, любит свою жену, но эта любовь встроена в повседневную жизнь и не требует никаких специальных условий.   — Да нормально всё. Привет тебе передавала, спрашивала, когда в гости приедешь. — Взгляд, блуждающий по мебели, на секунду замирает на Арсении. — Че у тебя там с театром, кстати? На спектакли не зовешь, совсем зазвездился.   Сказано в шутку, однако за ней всё равно слышно другое: куда ты, черт побери, пропал? Арсений усмехается, зная, что даже его актерских сил не хватит, чтобы притвориться, будто всё в порядке.   — Да я вроде как… ушел из театра. Точнее, ухожу. До конца года доиграю, чтоб ребят не бросать, а в январе уже репертуар сменится.   Дима выгибает бровь и больше не пытается сделать вид, что дизайн чужой кухни не ебаться какой интересный.   — Закурю?   — Валяй. Только пепельницы нет, возьми тарелку.   Тот благодарно кивает и лезет в карман за сигаретами. Арсений не то чтобы отвык от запаха — в конце концов, он общается с Катей, — но видеть, как кто-то курит у него в квартире… Не плохо, нет, просто очень напоминает об Антоне. Ладно, если быть честным хотя бы с самим собой, что угодно напоминает об Антоне. И всё внутри зудит от желания спросить, как у него дела.   Дима открывает окно на форточку и, упершись бедром в подоконник, снова смотрит на Арсения.   — Так а че ушел-то?   — Надоело, наверное. Наигрался уже.   — Пиздишь.   Арсений дергает уголком рта в слабой улыбке.   — Мне… тяжело.   Тот понятливо кивает, словно видит разницу между одним расплывчатым ответом и другим. Хотя, это же Димка: он-то, скорее всего, и видит, даже если вслух не говорит. Поэтому Арсений отдалился, ведь обманывать Антона и Сережу было если не легко, то хотя бы возможно, а тут вообще без вариантов.   — Давай к нам на Новый год?   Поначалу он думает, что ему послышалось — смена темы, мягко говоря, внезапная, — однако Дима продолжает:   — Мы с Катей решили в этот раз у нас отметить, не хотим в бар тащиться.   По груди разливается волнение, но Арсений, стараясь его игнорировать, спрашивает с напускным весельем:   — Кого позовете?   — Тебя, — Дима, сделав последнюю затяжку, закрывает окно. — Еще Серегу с Дашей. — Пепел отправляется в мусорку, а тарелка — в раковину. — Ну и… сам понимаешь.   Это вполне логично, но сердце всё равно прыгает прямо в горло.   — Мы не общаемся, — говорит Арсений хрипло, будто тайком выкурил все Димины сигареты.   — Я знаю.   — Не думаю, что это хорошая идея.   — Арс, — тот садится на место и греет руку о кружку с кофе, который наверняка остыл. — Не накручивай себя, ладно? Просто приходи.   — Просто? — он фыркает, начиная злиться. — Уж поверь…   — Шаст тоже носит эти дебильные нитки.   — Что?..   — Браслет, — Дима указывает подбородком на руку, где виднеется красно-белая полоска. — Уже несколько недель его таскает.   Вау, это… неожиданно больно, блядь. Вопрос вырывается помимо воли:   — Как он?   Дима не торопится с ответом: задумчиво пялится в стол, впервые за встречу выглядя неуверенным.   — В целом держится. — Звучит двусмысленно, и Арсений боится узнать, насколько тот в курсе их ситуации. — Правда, с Иркой постоянно тусит, чего я не совсем понимаю, но не мне судить.   — Она его девушка, — он хмыкает, хотя в голосе нет яда: лишь усталость. — Разумеется, они всё время вместе.   — Арс, — на него смотрят как на дебила, — они давно расстались.   В горле пересыхает, а пальцы нервно впиваются в сидушку стула.   — Насколько давно?   — Месяца два назад, если я правильно помню, — Дима поджимает губы. — Он тебе не сказал?   Арсений качает головой, пока внутри что-то рушится, осыпается камень за камнем, но непонятно, легче от этого или тяжелее.   — Н-да, дела… — Дима вздыхает и привычным жестом поправляет очки, которых уже нет — палец упирается в голую переносицу. Он этого не замечает. — Зря я, наверное, полез в это всё… Но раз начал, че сокрушаться. Короче, советую вам не страдать херней и поговорить нормально. Приходи к нам на Новый год, сто лет вместе не собирались.   Мелькает запоздалая мысль, что ребята, скорее всего, знают насчет Даши — ну или скоро узнают, потому она уже… на каком-то большом сроке. Четвертый или пятый месяц, Арсений не уверен, надо спросить у Сережи. Живот, по идее, должен быть виден. Или нет? Господи, он абсолютный профан в этой теме.   — Думаешь, Антон не соскочит, если я присоединюсь? Как странно называть его имя вслух… Даже в каком-то смысле жутко, будто он Волдеморт.   Дима усмехается:   — Шаст сам это предложил. Не пойми меня неправильно, мы с Катей всегда рады тебя видеть, но я бы не стал вставлять палки в колеса. Он всё-таки мой лучший друг.   Арсений отстраненно кивает, как китайский болванчик, потому что тут всё по справедливости: Сережа бы тоже так не поступил.   — Если Антон сам предложил, то почему через тебя?   — Потому что он мелкий писюн, который всего боится. Но, кстати, потихоньку взрослеет, так что… — Дима ведет плечом. — Ладно, не хочу в это лезть, а то потом крайним выйду, а оно мне на хуй не надо. — Жестко, зато честно. — Ты придешь?   — Я подумаю.   Они кивают друг другу и меняют тему, но где-то на периферии испуганной птицей бьется мысль, что до Нового года осталось чуть больше недели.   Всего лишь десять дней — и он, возможно, наконец-то увидит Антона.   Господи, какой пиздец.