***
На новом месте его никто особо не ждет. Немудрено: закрытие, жопа в мыле, люди остаются в офисе допоздна, забывая поесть и поспать, им не до всяких там Арсениев. Они, конечно, знакомятся и задают очевидные вопросы про перевод, на что получают короткое «квартиру сменил, неудобно добираться», кивают и опять устремляют взгляды в монитор. Он и сам торчит за компьютером намного дольше, чем прописано по регламенту: пытается вникнуть в цифры, отчеты и статистику. Спасибо Шеминову, тот решил вопрос максимально быстро, даже недели не прошло. До Нового года чуть больше месяца — есть время, чтобы привыкнуть к другому филиалу. Глаза постоянно сохнут и болят. Арсений по-совиному моргает — сначала одним, потом другим. Мозг до того напряжен, что каждые пять минут виснет, как интернет эксплорер, а иногда и вовсе выдает ошибку. Усталость берет свое. Это отчасти хорошо: не остается сил на всякие дерьмовые мысли (правда, они атакуют его перед сном, но это уже другое). Живот громко урчит, потому что кофе — не еда, и молоко, хоть и прибавляет жирности, делу почти не помогает. Арсений косится в угол экрана: до конца перерыва десять минут. Опять проебался… Конечно, здесь ведь нет Антона, который напомнит про обед или принесет сэндвич из кафе на первом этаже. Справедливости ради, Антона нет не только в офисе, но и в его жизни в целом. Мысль хоть и знакомая, но всё равно причиняет боль — будто в ранке ковыряешься, раз за разом срывая корку. А как не срывать, если под ней виден гной. Не заживает же ни хуя, без толку себя обманывать. Арсений проводит ладонью по лицу, давит на веки. Поворачивает голову вправо — косится на лежащий на столе телефон. Палец тапает по экрану и, не снимая блокировку, листает шторку уведомлений. Куча рекламы, упавшей на почту (отписаться бы, но лень), и стопка спама от маркетплейсов. Несколько сообщений от Сережи и Руслана. Целое ни хуя от Антона. Это закономерно, правильно. Он сам так решил. Но всё равно зачем-то продолжает ждать, когда рядом с нужным именем появится заветное «…печатает». Хорошо, что не появляется. Арсений не знал бы, как себя вести. Он чуть не выронил телефон, когда в первый день в новом офисе увидел в шторке короткое «блядь». И еще через секунду — «Арс». А следом — «ты реально ушел?». Ему понадобилось десять минут, чтобы сердце хоть немного успокоилось, а легкие вспомнили, как функционировать. Когда он открыл Телегу, в диалоге уже было пусто. Не успел. Антон удалил сообщения, и в чате виднелись только злополучные фотки с Русланом. Арсений поначалу думал их стереть, но потом специально оставил. И неотрывно смотрел на них всякий раз, когда хотелось сорваться и написать банальное «привет, как дела?». А написать хотелось часто. Буквально каждый ебаный день. Однако фотографии напоминали: всё, что сейчас происходит, случилось не просто так. Это было взвешенное решение. Нельзя давать заднюю и опять прыгать на грабли, даже если они любимые, а шрамы от них чешутся так сильно, что легче разодрать кожу до крови, чем игнорировать этот зуд. Он, наверное, поступил как мудак. Не попрощался с Антоном, не предупредил о смене офиса. Просто не смог. Да и как бы это выглядело? «Хэй, я помню, что у нас перерыв в общении, но-о… тут такое дело…» Арсений пытался понять, что будет большим эгоизмом: нарушить договор и свалиться как снег на голову или не сказать вовсе. Он крутил эти мысли всю неделю, но так и не нашел ответ. Чувства путались и сбивали с толку, вопросы множились, а рефлексия делала только хуже. Если бы Антон узнал, он бы, наверное, попытался ему помешать. Арсений желал этого и боялся одновременно. Их последняя попытка могла стать тем самым спасительным мостиком друг к другу — так заявление на развод помогает осознать, что никто из супругов его не хочет, — но, с другой стороны, где гарантии, что этой надеждой заправляет здравый смысл, а не банальная паника? Где включается интуиция, а где — защиты? Уловить разницу он так и не смог, а потому ушел молча, предупредив о переводе только тех коллег, с которыми был связан рабочими делами. И Ваню. За пару месяцев Арсений успел к нему привязаться (не то чтобы они прям дружили, но в их бартерном общении была своя атмосфера). Последний день оказался невыносимым: глаза постоянно поднимались к потолку, где за слоем бетона и плитки сидели маркетологи. Ваня, снующий по офису с таким лицом, будто Арсений не просто меняет филиал, а как минимум уходит на фронт, тоже не помогал. — Да не бойся ты, ну. Виталик поможет, если что. Он, в конце концов, твой наставник, это его обязанность. — Хуйня он, а не наставник, — пробубнил Ваня, а потом беспокойно глянул по сторонам. Никто на их диалог не обращал внимания. Он снова посмотрел на Арсения и, тяжело вздохнув, продолжил: — Да и я ж не только из-за работы… Просто жалко, что переводитесь. Внешняя схожесть с юным Антоном опять ударила под дых — пришлось сослаться на занятость и уткнуться в монитор, потому что глаза предательски вспотели. Вечером, когда все засобирались домой, Ваня перехватил его в холле первого этажа и вместо того, чтобы пожать руку, как они это делали раньше, утянул в неловкие объятия. Арсений на секунду зажмурился, но ответил, чувствуя, как сердце стучит в висках, а к горлу подступает ком. И именно в этот, блядь, момент мимо них прошел Антон. Он скользнул по ним безразличным взглядом. Его лицо было пустым и холодным — никаких поднятых бровей, поджатых губ или крохотного намека на интерес. Может, будь в руках Арсения коробка с вещами, как показывают в американских фильмах, Антон бы остановился, но все нехитрые пожитки уместились в рабочую сумку. Хотелось его окликнуть. Просто сделать несколько шагов, дернуть за рукав, растормошить как-нибудь. Отчаяние раздирало изнутри, бесновалось на кончике языка, но Арсений сжал челюсти и позволил Антону уйти. А потом эти ебучие сообщения… Он до сих пор не уверен, что поступил правильно. Повторяет как мантру «так лучше для нас обоих», но всё равно засыпает и просыпается с ощущением, будто жизнь застыла. Она просто встала на паузу, и даже новые декорации в виде квартиры и другого офиса не помогают почувствовать что-то кроме апатии. Может, если бы Антон не удалил… — Эй, новенький, — раздается над ухом, прерывая поток мыслей. Арсений поднимает голову, чтобы увидеть коллегу, которая обычно сидит справа от него, а сейчас стоит совсем рядом и протягивает какой-то сверток. — Ты опять пропустил обед, балда. На вот, возьми. — Что это? — Саб с курицей. Он непонимающе хмурится и пару раз моргает, как дебил. Катя сдувает прядь осветленных, судя по корням, волос, которые лезут в глаза. — Спасибо, я не голоден, — врет Арсений, испытывая неловкость пополам с раздражением. Забота вроде и греет, но и навешивает социальные обязательства. Какие — он и сам не знает. И не горит желанием узнавать. — Ты веган, что ли? — Нет. — Тогда бери, говорю, — она впихивает сверток ему в руки, забив на личное пространство. — У нас тут дел до самой жопы, и никто не будет с тобой возиться, если ты упадешь в голодный обморок, понял? Арсений собирается возразить, но желудок предательски урчит. Катя выгибает бровь, и на ее лице читается «просто возьми еду и не мотай мне нервы, мальчик» — но не в укор, а скорее в шутку. Сдавшись, он прижимает саб к груди (тот теплый даже через обертку — приятно) и улыбается уголком губ. — Спасибо. Сколько я тебе должен? — Нисколько. — Кать… — Господи, — она закатывает глаза, — какой же ты зануда, новенький. Ладно, купишь мне кофе в следующий раз. Капучино с корицей, сахар не добавляй. Арсений кивает, улыбнувшись чуть шире, и Катя, подмигнув ему, уходит на свое место. Она, вообще-то, прекрасно знает, как его зовут: всю неделю их главный делал упор на имени (громко и показательно), обращаясь к нему с идиотскими вопросами, — хочешь не хочешь, а запомнишь. Но Катя немного странная и продолжает называть его новеньким. Это не звучит как издевка — больше похоже на дружеский подкол, хотя они и не общаются толком. Разве что по утрам раздается ее бодрое «погода — хуйня», или «всю жопу отморозила, пока доехала», или «да что этому ебантяю опять нужно?», когда руководитель отдела собирает очередную летучку. Арсений лишь согласно мычит, не вступая в диалог, но Катю это явно не задевает. Он вообще не уверен, что ей нужна какая-то реакция. Она не слишком навязчива, но и не дает почувствовать себя одиноким отщепенцем, и это по-своему греет.***
Арсений падает на диван с бокалом вина и, согнув ногу в колене, требует: — Рассказывай. — Да нечего рассказывать, — Сережа продолжает листать инсту, но взгляд ни на чем не задерживает. Вот ведь жук пиздливый. — Ты две недели торчал в Армавире, а потом еще столько же от меня морозился, — не ведется Арсений. Он и так терпел-терпел, а потом еще терпел-терпел, но это уже ни в какие ворота. Дело не в любопытстве (точнее, не только в нем), просто надоело смотреть, как друг себя закапывает. Сережа вздыхает и откладывает телефон. — Мне нужно было время, чтобы переварить. — И как? Переварил? — Частично. Больше Арсений не давит: чувствует, что всё сдвинулось с мертвой точки и Сережа подбирает слова. Они оба молчат, но тишина не тяготит. Может, причина в доверии, которого по сравнению с прошлым годом прибавилось в разы, а может, вино тоже играет свою роль. — Я думал, что не злюсь на него, — раздается тихий голос. Следом — скептичное фырканье. И, хоть ответ очевиден, Арсений спрашивает: — А оказалось?.. — Злюсь пиздец как сильно. Он ведь даже ни хуя не осознал, — Сережа дергает краем рта, хотя ничего смешного в этом нет. — Когда я ему про Дашу рассказал, он сразу начал загонять, что это слишком большая ответственность и вообще не каждый потянет. Я так-то согласен, базару ноль, но проблема в другом. Он просто… только про минусы говорил. Как это по бабкам затратно, и времени на себя нет, ребенок постоянно мешает и т.д., и т.п. Хочется ободряюще сжать его плечо, но Арсений не шевелится: боится спугнуть. — Он ведь, по сути, про меня это всё говорил, понимаешь? — продолжает Сережа, хмуря брови и смотря в какую-то точку на стене. — Как ему было не в кайф торчать со мной дома, или таскать с собой на рыбалку, или, там, на секции водить — потому что я мелкий, че с меня взять. И он когда об этом рассказывал, ему даже в башку не пришло, что мне обидно или… не знаю, короче. Он как будто ждал, когда я наконец вырасту, чтобы пожаловаться мне на меня же, прикинь? Типа вот, смотри, как было хуево, не повторяй моих ошибок, уходи сразу. — И как ты отреагировал? — Да никак. Он непрошибаемый, ему бесполезно что-то доказывать. А я, блядь, еще себя винил, думал… — Сережа ведет плечом, — …может, я слишком трудным рос. Не таким, как он хотел. Думал, что, если б я как все пацаны в футбол играл или боксом занимался, а не танцами этими ебучими, он бы не свалил. Голос спокойный, но в словах столько горечи, что чужую боль Арсений чувствует как свою. — С тобой всё было в порядке, — произносит он тихо. — Это не твоя вина. Родители любят детей не за то, что они хорошие или удобные, а за то, что они просто есть. Спасибо маме, которая еще в детстве донесла эти элементарные, но важные истины. — Та знаю я, — устало отзывается Сережа, потирая запястье. — Но раньше как будто не знал. Или не копал так глубоко. И всё как-то… стремно. — Что именно? Он молчит несколько секунд и опять смеется: — Я ведь тянулся к нему всё это время. Надеялся, что вот сейчас школу без троек закончу — и он будет мной гордиться. Или, там, в универ на бюджет поступлю. Бизнес свой открою. Пытался ему доказать, типа смотри, я же такой хороший, я всё смог. Теперь от самого себя противно. Да и от него тоже. Арсений, выдержав паузу, хмыкает: — Иногда я задаюсь вопросом, что будет, если я уйду из театра. Денег это особо не приносит, больших ролей нет. — Но тебе ведь нравится? — Да. Просто я не знаю, сколько это еще продлится. И когда представляю, что решил всё бросить, то сразу слышу голос отца. — Он кривит губы. — Это его «хватит ерундой страдать». И как будто… как будто, если я уйду, он окажется прав и всё остальное перестанет иметь значение. Мы с ним почти не общаемся, не видимся, а внутри косоебит так, словно мне шестнадцать. Сережа понимающе кивает. Это, наверное, нормально — нуждаться в любви родителей, даже когда ты вырос. Или не нормально, но очень… по-человечески. Арсений, ополовинив бокал, мягко спрашивает: — И чем у вас всё закончилось? — Да особо ничем. — Поругались? — Нет. Я когда приехал, он вроде рад был, нормально общались, а про Дашу речь уже потом зашла, под конец. Я пиздец разозлился, но сам понять не мог, на что. Поэтому свалил. Об остальном уже дома додумался. — И к чему пришел? — К тому, что у меня хуевый батя, — фыркает Сережа. — И что я ничего не могу с этим сделать. Мужику за полтос уже, вряд ли он поменяется, его и так всё устраивает, походу. Да и незачем мне его одобрение, понимаешь? Я сам всего добился, и он к этому не имеет никакого отношения. — Смотря как посмотреть, — говорит Арсений, но по лицу напротив тут же видит, что стоило прикусить язык. — В смысле? — Просто… ты же сам сказал, что он тебя, э-э, мотивировал? Хоть и не специально. Кто знает, может, если б он не ушел, ты бы вырос ленивым инфантильным пиздюком, — он пытается свести всё к шутке, но Сережа лишь сильнее хмурится: — Мне ему благодарным типа быть? «Спасибо, что съебался, с тобой я бы не справился», или че? Арсений чувствует себя танцором на минном поле. — Ситуация хуевая, но если из нее и можно было взять что-то хорошее, то ты взял, Серег. Даже не благодаря ему, а скорее вопреки. Я об этом. Снова молчат, снова отпивают — кто вина, кто сока, — и невидяще смотрят на мебель. — Не только хорошее взял, — говорит Сережа через минуту, — дерьма тоже нахапал. Сколько времени прошло, а я до сих пор не врубился, как к детям отношусь. То есть… чужие норм, мне в кайф с ними возиться. — А свои? Он пожимает плечом: — Не знаю. Страшно, наверное. — Чего именно ты боишься? — осторожно подталкивает Арсений, решив, что вопросы куда полезнее, чем свое дохуя ценное мнение и ненужные советы. — Первое, что приходит в голову? — Что застряну с ними, — цедит Сережа кисло. Поджимает губы. — С ребенком, с Дашей. Нельзя будет сорваться и уехать — ни в путешествие, ни по работе, — и я просто… Он вдруг замирает, а потом разбито смеется и, откинувшись на спинку дивана, закрывает лицо локтем. От этого смеха в груди всё неприятно ноет. — Я же, блядь, как он говорю, — раздается сиплый голос из-под руки. — Один в один. Сука. Подождав немного, Арсений спрашивает со спокойствием, которого на самом деле не чувствует: — Ты сейчас это понял? — Нет. Или да… Блядь, не знаю, — Сережа выпрямляется и, потянувшись к журнальному столику, отпивает сока. Прочищает горло. — Я как будто всегда это видел, эти ебучие А и Б, но не додумался соединить, хоть они и рядом стояли. Вроде ниче нового не сказал, но… внутри пиздец какой-то случился, понимаешь? Арсений кивает и отставляет опустевший бокал. — Не хочу этой хуйни, — продолжает тот, покачав головой. — Мне такая схожесть с ним на хер не упала. — Он выбрал легкий путь, Серег, но ты-то другой человек. Ты уже начал разбираться. А ему пусть стая диких волков под дверь насрет. — Я до этого момента хотел сказать, что ты прям как психолог, но сейчас как-то передумал. — Кто тревожится — тот на хую корежится. С вас пять тыщ за сеанс психологии. Сережа смеется впервые за вечер. Арсений смеется вместе с ним, но затем вспоминает, что этот мем когда-то давно ему скинул Антон, и улыбка застывает на лице треснувшей маской. — Кстати… Ты к мозгоправу не надумал сходить? — Я? — удивляется Арсений, вмиг ощутив тревогу. — Зачем? Сережа выгибает бровь а-ля «ты кого хочешь наебать?» и почему-то очень сильно напоминает Катю. — Ну давай посчитаем, сколько фигни ты натворил за эти три месяца, — он кивает, демонстративно загибая пальцы: — Признался мне, что любишь члены. Потом признался, что любишь один конкретный. Ебанулся башкой и затусил с бывшим. Засосал Антона без спроса. Сменил квартиру. — Сережа поднимает вторую руку: — Сменил работу. Перестал общаться с Антоном. Забил на Позовых… — Я не забивал на Позовых! — Да? А когда ты с ними последний раз виделся? Или хотя бы писал им? Крыть нечем, и Арсений пристыженно отводит взгляд. — То-то и оно, — хмыкает Сережа и загибает девятый палец: — А, еще ты засосался на фотке с чуваком, с которым вы типа дружите, но не дружите. Я ничего не забыл? — Он шевелит оставшимся мизинцем: — Или ты ждешь, пока полный комплект соберется? — Ой, а сам-то, — раздраженно фыркает Арсений и, подобрав пустой бокал со стаканом, сбегает на кухню. — Ну так я разбираюсь со своими проблемами! — доносится из гостиной. Руки не дрожат, но в них чувствуется напряжение. Он специально медлит и наливает вино со скоростью улитки, а потом неоправданно долго ищет сок на полке холодильника. Нарезает сыр, потому что от алкоголя на пустой желудок начинает немного вести, и, прихватив вакуумную упаковку с колбасой, тащит еду на журнальный столик. — Может, нормальное что-нибудь возьмем? — предлагает Сережа, увидев закуски. Арсений мотает головой и еще раз уходит на кухню, чтобы забрать напитки. Вернувшись и отдав сок, он тут же набивает рот сыром, надеясь съехать с неприятного разговора. Его тактику моментально выкупают: — Арс… — Я тоже, вообще-то, разбираюсь с проблемами. — Плохо пережеванная еда тугим комом скользит по пищеводу. Отвратительно. — И ты сам советовал съехать. — А еще советовал сходить к психологу. — Слишком дорого. У меня денег нет. Сережа закатывает глаза: — Бля, ну не начинай. — Ты цены на них видел? — А ты? — Нет. — Он отпивает вина и снова закидывается сыром. — Но уверен, что дохуя. — Давай только без этих тупых отговорок, ладно? — Тупых? — Арсений возмущенно выгибает бровь. — Я на переезд потратил всё что было. У меня нет сейчас лишних денег. — Это вопрос приоритетов, — не соглашается Сережа и, вздохнув, продолжает уже немного мягче: — Арс, ну серьезно. Ты сам выбираешь, на что тратить деньги. На заказ еды, например, или на кофе, или на какие-то покупки, которые по факту вообще на хуй не нужны. Зато купил — и сразу заебись стало, и проблемы уже вроде не такие важные. Минут десять это работает, потом по новой. — Предлагаешь последний хуй без соли доедать, но зато ходить к психологу? Кофе — это мелочь, я не так много на него трачу. — Вся наша жизнь из мелочей. — Блядь, Серег, это просто элементарная забота о себе. — А психолог что, не забота о себе? Последнее, что ему сейчас нужно, — срач с лучшим другом, поэтому Арсений запивает агрессию очередным глотком вина и стискивает зубы. — Слушай, — зовет Сережа тише, — я не говорю, что надо от чего-то отказываться. Я как раз про приоритеты, понимаешь? Просто если б тебе нужно было срочно пойти к врачу, не знаю, там, зуб отвалился — ты бы нашел на это деньги. И тут такая же хуйня. — Не такая же, — спорит Арсений. — С отвалившимся зубом тяжело жевать, и рот постоянно болит. — Ну… некоторые терпят. — А я не хочу. — О том и речь. Ты сам выбираешь, что терпеть, а что нет — в том числе беды с башкой. И если хочешь, опять же, дело твое. Но не спихивай всё на деньги или время или еще какую херню. Когда человеку надо, он любые ресурсы находит, лишь бы хуевить перестало. К тому же есть всякие там горячие линии, можно позвонить, если припрет. Арсений кривится, представив, как вываливает по телефону все свои идиотские проблемы. — Я не собираюсь прыгать с крыши. Пусть звонят те, кому нужнее. Сережа хмыкает: — По-твоему, за помощью надо обращаться, когда уже про суицид думаешь? А остальное? Так, насрано? — Серег, ну че ты пристал? — стонет Арсений, подняв лицо к потолку. — Не хочу я к психологу. — Он едва не морщится от мысли, что придется довериться какой-то незнакомой тетке. — Давай закроем тему. — Ладно, — сдается тот. — Я и не настаиваю. Но ты хоть, не знаю… книги какие-нибудь погугли, видосы посмотри. Нельзя же просто ждать, когда оно само рассосется. Если тебе, конечно, не в кайф в болоте сидеть. В словах Сережи есть свой резон — не в той части, которая про деньги, а в той, которая про самопомощь. Мысль вроде очевидная, но вместе с тем очень важная: если Арсений не возьмет всё в свои руки, эта хуйня никуда не денется. Проблемы будут пожирать его день за днем, потому что последние месяцы именно так всё и было. Может, ему и вправду пора сделать что-то помимо пиздостраданий.***
Арсений просыпается посреди ночи, тревожно дернувшись, и, найдя телефон на тумбе, смотрит на время. Половина четвертого. Сна ни в одном глазу, потому что сердце ходит ходуном, а живот затянут узлами. Лучше б это был кошмар, ей-богу. Но нет, ему снился Антон: снилось их прошлое, студенческие вечера в общаге. Подробности быстро стерлись, остался лишь отпечаток чувств. Нежность вперемешку с тоской. Тот мерзкий случай, когда во сне понимаешь, что что-то не так, что всего этого в реальности уже нет, и тебе становится до того паршиво, что хочется выть. Он, скорее всего, сам заставил себя проснуться, потому что видеть теплую улыбку Антона и слышать его смех было невыносимо. Арсений привычно проверяет чаты. В их диалоге ничего не меняется. Он заносит палец над окошком ввода, но, подняв взгляд чуть выше, снова натыкается на серию фотографий. Открывает, пролистывает. Замирает на последней, где изображены они с Русланом, и смотрит так долго, что глаза от яркости экрана начинают слезиться. Отложив телефон, Арсений ворочается целую вечность, но, сдавшись, пялится в итоге в потолок. Он засыпает за полчаса до будильника — слава богу, без сновидений.***
— Капучино с корицей, никакого сахара, — Арсений протягивает обещанный кофе, и Катя облегченно выдыхает: — Ты мой спаситель. Я бы сейчас девственность за кофе продала, честное слово. — А она у тебя еще есть? — ляпает он, не подумав. Та дергает уголком губ: — Я же не сказала, что свою. Ты наших айтишников видел? Наверняка там есть парочка подходящих. Он натянуто смеется и возвращается к себе. Катя… неплохая. Взбалмошная, громкая и слегка без тормозов, но что-то в ней есть. Она и внешне довольно хороша: высокая (а когда надевает каблуки, так и вовсе одного роста с Арсением), стройная, с ладной фигурой. И вся такая тонкая-звонкая, энергичная, будто на восемьдесят процентов не из воды, а из кофе. К ней тянет. Арсений не воспринимает эти чувства всерьез: она молодая, красивая и веселая, ей легко симпатизировать. Не будь он влюблен в Антона, может, и приударил бы — в другой жизни или в параллельной вселенной. Но куда важнее то, что Катя похожа на яркую лампочку, к которой летит ночная мошкара. И вот как раз этого Арсений боится. Страшно вылезать из своего болота уныния. Страшно, глядя на таких людей, поверить, что всё будет хорошо, — а потом обмануться. Страшно на миг допустить мысль, что всё куда проще, чем кажется, и что люди умеют строить счастье без головняков (или хотя бы не воспринимать их всерьез), а ты — весь из себя драма квин, у которого заебы и косяк на косяке, — страдаешь зря. Потому что (боже упаси!) можно и не страдать. — Эй, новенький, — зовет Катя, прихлебывая из стакана. — Пойдешь курить? — Я не курю, — качает головой Арсений, но не успевает перевести взгляд на экран, как она вдруг говорит: — Я знаю. Ну так что, пойдешь? За компанию. Он хмурится и тратит по меньшей мере десять секунд, чтобы найти отмазку, к тому же весьма банальную: — Много работы, извини. Катя смотрит на него как на дебила, но всё же кивает и продолжает стучать по клавиатуре пальцами свободной руки. Курить она так и не уходит. Арсений нервно кусает щеку, понимая, что Катя — буквально единственный человек в новом офисе, который пытается с ним подружиться. Проблема в том, что он еще не готов.***
Интернет — та еще помойка, но он и не подозревал, насколько всё плачевно, пока не полез искать информацию с психологическим уклоном. Продираясь через ебанутую рекламу в духе «Обучение с нуля! Пройди наш трехдневный курс и начни принимать клиентов!», советы от типичной Тети Сраки «чтобы не было депрессии, исповедуйтесь в церкви и поставьте свечку Святому Кому-то Там…», расклады на таро и статьи про влияние гороскопов, Арсений обреченно закатывает глаза. Хуже этого только херня из журналов а-ля «как удержать мужчину: десять секретов женского счастья». Он даже не знает, как сформулировать запрос, чтобы убрать основную часть ереси. Решает начать с малого: с поиска психологов. Но, опять же, объявлений — хоть жопой жри. Онлайн, офлайн, за пять тысяч в час, за три, за полторы, групповые, индивидуальные, аналитики, гештальтисты, кпт-шники, блядский боже, зачем так много? Как вообще кого-то выбрать, если в душе не ебешь, в чем разница? По принципу «дешево — значит, неопытный и вряд ли поможет, дорого — фильдеперсовый шарлатан»? У него один хуй нет ни денег, ни желания, зачем он вообще это смотрит? Арсений тяжело вздыхает и закрывает вкладки. Даже если не брать вопрос цены, идея вываливать весь свой бэкграунд незнакомому человеку кажется крайне сомнительной. Не потому, что это стыдно или плохо, а потому что себе-то с трудом доверяет, что говорить про левых людей. Он разминает затекшую шею, в который раз проверяет телефон (ничего нового, да), а потом взгляд случайно падает на книжную полку. Рядом с «Колыбелью для кошки» лежит тот самый браслет из Карелии. В груди болезненно ноет и ёкает, к глазам подступает влага. Арсений, разумеется, не плачет — просто секундный порыв трудных чувств, который заканчивается так же быстро, как и начался. Он моргает, сглатывает пересохшим горлом и поворачивается обратно к ноутбуку. Во всём действительно должен быть смысл — иначе ради чего они столько времени тянули друг друга на дно? Изменить прошлое нельзя, но можно попытаться повлиять на настоящее. Даже если это кажется бесполезным, слишком долгим и трудным — это всё еще шаг вперед, а не надоевшее топтание на месте. Да и место уже вдоль и поперек изучено — каждый ебаный сантиметр короткого круга. Нет ни единой причины в нём оставаться. Кроме банальной паники, разумеется. Но она до того заебала, что терпеть это невыносимо. Вряд ли от нее удастся избавиться, вряд ли наступит тот идеальный момент, когда есть и смелость, и деньги, и время, и «вот теперь точно пора» — желательно без всяких клинических депрессий и мыслей о суициде. Пока он ждет, что все звезды сложатся как надо, жизнь день за днем скатывается в ебеня. Его жизнь. Которая вроде как одна и которую отмотать невозможно. Тяжело вздохнув, Арсений вводит в поисковую строку «страх близости» и жмет на энтер.