Гессенский всадник: спасение.

Ноги скользят по льду. Увязают в снежных ловушках, пока он бежит через лес. Дыхание вырывается изо рта с паром. Мороз обжигает щёки. Его конь пал, и это ложится на плечи новым грузом. Тяжёлым. Таким, что не вынести. Ведь существо было преданным ему во крови. Сзади слышится шум погони. Они увидят следы. Они найдут мёртвого коня, и поспешат дальше. Если не получится уйти, он должен быть готов к битве до смерти. Последней битве, самой кровавой. За собственную шкуру. Голые деревья предательски выдают движение, а силы кончаются. Нет, он должен постараться уйти. И, кажется, это выходит. Затихают голоса за спиной – эти идиоты-американцы вероятно сбились с курса. Мужчина неслышно выдыхает сквозь зубы, поворачивается, и замирает, потому что он не один. Напротив, на просеке стоят две маленькие девочки в одинаковых платьицах. Два белокурых ангела, собирающих хворост в лесу. Они смотрят на него внимательно, и не пытаются бежать, или кричать. Одна сжимает в руках подобранную сухую ветку – движение, и послышится треск. Губительный для него треск среди тишины зимнего леса. В немой попытке призвать непорочных созданий к тишине, наёмник прикладывает палец к губам. Но сам желает открутить прелестные головы двум ангелочкам, а не стоять и ждать... Но ожидание кончается для него быстрее, чем он думал. Девчушка смотрит на него по-прежнему без страха, а тонкие ручки напрягаются на секунду – тррреск! – ветка разломана пополам. О, с каким удовольствием он сломал бы ей шею вот так, одним движением руки... Но он знает, что не успеет, потому что весь ад – голоса, топот, тяжёлое дыхание за спиной нарастает, и перед беглецом появляется один из солдат. - Хаа! – выхватывая топор, выкрикивает Гессенский наёмник, и отражает удар, направленный сверху. Удары, брызгающая кровь. Он отсекает кому-то руку. В снег падает чья-то отрубленная голова... вторая... Сбоку налетает ещё один враг, и второй топор покидает своё место на поясе, чтобы отразить новый удар... Он один среди своры этих псов. Они наняли его, чтобы побеждать, а теперь хотят убить, как кровожадное чудовище. Как волка. Они просто боялись его. Одетого в чёрный доспех. С растрепанной копной чёрных с проседью волос. С синими ледяными глазами, и отточенными как иглы зубами. Они его ненавидели. Теперь. После того, как он стал опасен для них самих. Не вывернуться из удерживающих блоков. Левый бок обжигает сталью, и гессенец рычит, когда лезвие меча прорывает кожу доспеха, а потом и плоть. Он рычит как зверь, падая на колени, и силы покидают тренированное тело... Он знает, что сейчас произойдёт, но хочет разорвать глотки этим ублюдкам-солдафонам. Снести топором ухмылки с мерзких рож. Рвать острыми зубами кровоточащую плоть, выплёвывая ошмётки на осквернённый подошвами снег. Ярость и отчаянье переполняют кровожадное сердце, не оставляя места для страха. Всего секунда, и он осознаёт быструю смерть, которую ублюдки могли бы назвать милосердной. Но не успели бы, если бы он был на ногах. Он. Не может. Погибнуть. Пока. Они. Живы. Нет! Рычание. - Стоять! Прекратить! – оклик откуда-то сбоку звучит хриплым карканьем старого ворона, и раненный наёмник ощущает растерянность окруживших его солдат. Замешательство. Что же там? - Опустить оружие, иначе вашему командиру конец. Новый голос. Молодой и смелый. Нахальный. Не знакомый. - Слышите? - Что делать будем? – неуверенное бормотание сбоку возвращает наёмнику всю звериную решимость. Тело, обретя второе дыхание, притупляет боль яростью. Мужчина сильнее упирается руками в мёрзлую землю, и выбивает колено своему несостоявшемуся палачу ударом ноги, обутой в тяжёлый кованый сапог. Звякает шпора. Крик боли тонет в бульканье, когда перехваченный в воздухе меч рассекает незащищённое горло солдата. Всадник уже на ногах, лицом к лицу с несколькими противниками. Скалит зубы, сжимает стальную рукоять до скрипа кожи чёрных перчаток. - Не двигаться! – велит всё тот же молодой голос прямо за спиной наёмника, вызывая раздражение и желание повернуться и снести болтливую голову прочь. – Ваш командир пока жив. Один шаг, и он умрёт. Медленно. Невидимый союзник и спаситель мог болтать, сколько ему было угодно. Сейчас всадник хотел одного – мести американским ублюдкам, решившим казнить его. Рычание, бросок вперёд - замешкавшийся солдат падает с нечеловеческим воем, следом за отрубленной рукой. На лице наёмника – алые брызги. Глаза безумны, рот оскален. - Не слушайте негодяя! Гессенский палач должен умереть! – взывает сзади старый ворон, и пара американцев нападает синхронно, тяжело дыша от страха и напряжения. Один достаёт Всадника концом меча, но раненный, казалось, и не замечает нового увечья. Рык – солдат хрипит, роняя оружие, и хватается за лицо. Разворот, удар острой шпорой куда-то в бедро нападавшему со спины... Хрипение и крики, и кровь, которая заливала его внутренний взгляд, но не могла утолить голод злобы. - Предатель! – отчаянные проклятия, и голос командира захлёбывается, отвратительным бульканьем. Силы медленно уходят, хоть жажда разобраться с американскими палачами велика как никогда. Он наугад машет лезвием, разгоняя оставшихся противников. Но ему мешают. - Меня не зашиби, - фыркают сбоку, оглушающе звякает сталь о сталь. В полу-развороте наёмник видит блеснувшие зеленью глаза невидимого доселе союзника, поймавшего удар, предназначенный раненному в горло. Незнакомец орудует топором и большим охотничьим ножом. Мелькают рыжие волосы, оскалены крепкие зубы. - Арррх! – из последних сил Всадник замахивается мечом, сметает одного из оставшихся противников. Второй бежит, но не успевает уйти далеко. Бросок ножа – лезвие прошивает хребет. Хрип. Тишина... Только собственное сердце глухо стучит в ушах. Толчками кровь выходит из раны в боку. Саднит оцарапанный через доспехи живот. Пальцы разжимаются, и меч беззвучно падает в снег. К горлу подкатывает тошнота, взор, застланный кровью, становится туманным, и как через плотную занавесь, раненный наёмник слышит голос незнакомца: - Не умирай. Я что, зря дрался?.. Потом мир пошатывается. И приходит долгожданная темнота.