Маленькая, храбрая и очень-очень сильная

— Это какой-то бред! Тетрадь, с характерным звуком шурша исписанными листами, перелетела комнату, ударилась о стену и шлёпнулась на пол, оскорблённо открывшись на одной из последних страниц, которую хозяин тетради целиком посвятил тому, что подкладывал под неё монеты разного достоинства и закрашивал их карандашом вместо того, чтобы слушать учителей на уроках, словно лишний раз напоминая Николаю о его переходящей все границы безалаберности. Напоминание, впрочем, эффекта не возымело — разве что теперь выражение «что о стенку горох» можно стало переиначить на «что о стенку тетрадь». Конец мая выдался необыкновенно жарким не только по погоде, но и в плане загрузки домашними заданиями. Учителя, будто сговорившись, выдавали материал на самостоятельное освоение тоннами в то время, как на носу маячил очередной тест, который лучше было бы сдать на сколько-нибудь проходной балл. Готовиться приходилось всем, хотят они того или нет, и для большинства это было невыносимым мучением. Что может быть хуже, чем скрипеть мозгами, стараясь не впасть в бесконечную спячку и усилием воли следя за переплетениями иероглифов на страницах, когда за окном нежно шуршит запутавшийся в листве ветерок, тихо поют птицы, светит солнце, а в ухо неумолимо гудит проклятущий вентилятор, и вопрос о том, сильнее ли резь в висках от его постоянного жужжания или от жары, если машину с лопастями отключить, так и не находит ответа? Разве что терпеть всё вышеперечисленное одному, благо Николай один не был. — Эх, не дотянул, - насмешливо ответила Кетрин, ленивым взглядом проводив тетрадь от точки соприкосновения со стеной до пола. Сегодня выносить тяготы и лишения загруженной негрызенным гранитом науки юности они решили вдвоём, и она даже почти не отпускала шуток по этому поводу. — Ещё чуть-чуть — и это был бы страйк. — В смысле? - поднял на неё глаза Николай, устало потирая виски. Кетрин вместо ответа с ухмылкой указала пальцем на вентилятор — и действительно, тетрадь попала в стену довольно близко к нему. Выбить такой «страйк» означало в лучшем случае раскошелиться на ремонт подающей живительный воздух машины, а в худшем — ещё и остаться без трудом и потом выстроенных в правильном порядке на многочасовых мучениях бесконечных закорючек. — Там...сетка, ничего бы не случилось, - отмахнулся владелец тетради, но по голосу было понятно, что он искренне старается убедить в этом скорее себя, чем собеседницу. — Возможно, - легко согласилась та, поводя плечами, затёкшими от долгого пребывания в одном положении. — Но если у тебя выходит бред, это какой-то слишком радикальный способ начать с чистого листа, не находишь? — Я не к тому, что у меня выходит бред. Я к тому, что столько задавать — бред! Сивой кобылы, как у нас говорят… — Это Ямамура-сенсей — сивая кобыла? Да брось, она вполне себе ничего, - хмыкнула Кетрин. — Разве что скулы и впрямь лошадиные… — Это просто выражение, Катя, - закатил глаза Николай, нехотя поднимаясь с полу — его мучения с учёбой были ещё далеки от завершения, и брошенный конспект стоило возвратить на место. Но, едва он нагнулся подобрать записи, как воздух комнаты пронзил резкий звук шлепка, а выпяченный зад — ощущение от меткого попадания ладонью, заставив резко выпрямиться. Кетрин дала волю смеху, глядя на его покрасневшее лицо. — Я просил тебя так не делать! - недовольно сдвинул брови Николай, предупреждающе хлопнув тетрадью по руке, но девушка и бровью не повела: — А я просила тебя не называть меня Катей, - был ответ. — Так что теперь мы в расчёте, бойфренд. — «В расчёте», - буркнул Николай, возвращаясь на своё место и снова открывая тетрадь. Поутихшая было резь в голове мигом вернулась, становясь всё злее. Кетрин меж тем, отложив записи, пересекла комнату и аккуратно уселась на кровати, опираясь спиной о стену. — Ты что, уже всё? — Может быть, - уклончиво ответила девушка. — Может, я юный гений, таланты которого миру ещё только предстоит оценить. Может, я просто даю себе немного отдохнуть вместо того, чтобы насиловать себя непрерывной зубрёжкой. А может, я просто посещаю школу немного чаще, чем некоторые? Как ты думаешь, Ник? — Предпочту второй вариант и присоединюсь, с твоего позволения, - ответил Николай, откладывая учебники в сторону и усаживаясь рядом с Кетрин на постели. Воспалённый мозг требовал отдыха, даже глаза пришлось закрыть. Резь в висках медленно, но верно сходила на нет. Куда-то исчезло даже назойливое гудение вентилятора, не способного выдуть из комнаты нежный аромат духов Кетрин. Рядом с ней всё становилось...проще? Достижимее? Не так паршиво, по крайней мере. И, если к хорошему быстро привыкаешь — к Кетрин даже привыкать не пришлось. Просто в какой-то момент секундная стрелка часов перескочила всего на деление вперёд — и вот она уже рядом... — О чём задумался? - поинтересовалась она. Ласка в её голосе причудливым образом переплеталась с насмешкой — опять что-то задумала? — О тебе, - честно ответил Николай. — А ты? — О том, что пятно отстиралось, - мурлыкнула Кетрин. Николай нехотя открыл глаза, не понимая, о чём речь. — Какое пят..? Стоило ему увидеть, как Кетрин с ухмылкой придерживает отогнутое покрывало, расправляя ладонью простыни, как в сознание вместе со смущением хлынуло воспоминание, жгучим потоком пробегая от глаз к щекам, груди, животу, всё ниже, заставляя лицо покрыться румянцем, а сердце — подпрыгнуть… — Нико-кун, что это такое?! Химицу с непониманием широко распахнутыми глазами смотрела на него. На то самое пятно, о котором говорила Кетрин. То, которое точно так же сейчас разогнало кровь по всему телу, заставив сердце забиться чаще. Ведь действительно — что это такое? Небольшое тёмно-бордовое пятнышко на простыни. С монетку, не больше. Стирать-то почти нечего. — А...ах, это… Пролитый сок, не иначе. Сколько раз уже он бранил себя за свою неаккуратность, добавлявшую Химицу - да и ему самому - хлопот при стирке, но горбатого только могила исправит. — ...понимаешь, солнце...ты только не злись… — Это кровь, - отстранённо произнесла Химицу, поднимая взгляд. То, что в знакомых всю жизнь, почти родных зелёных глазах не было ни боли, ни осуждения, а лишь холодная, пустая отчуждённость, пугало больше всего. — Нико-кун, это ведь кровь. Да. Конечно же, это кровь. Нет нужды лгать — всё и так очевидно. Нет нужды пытаться свести всё к шутке — с Химицу это не сработает, станет лишь хуже. И делу совсем не помогают воспоминания о том, как он и Кетрин какие-то несколько часов назад оставляли здесь это пятно. Жарко и страстно. Даже не удосужившись полностью избавиться от стесняющей движения школьной формы — было не до того. Она даже не пустила ни одной слезинки, будто давно готовилась к этой ночи. Такой долгой и такой короткой. Такой нужной им обоим. Её лицо, искажённое смесью боли и наслаждения, её хриплое дыхание, когда Кетрин, забывшись, на английском требовала трахать её, ещё и ещё, вцепляясь в волосы своими пальцами, топя в своей страсти… — ...ун. Нико-кун. — ...прости, солнце. Мне надо было сразу тебе сказать, я...в общем, я… Нет, конечно, она его не убьёт. Химицу не станет. Она ведь столько лет рядом, столько уже вытерпела… Он знает, как она любит его. Но и она знает, что они — просто друзья. Пусть она и обещала поддерживать их с Кетрин — ЭТО точно станет последней каплей. Он не слепой. Он видит её с трудом скрываемое недовольство, её ревность...нет. Нет! Нельзя дать такому случиться! Нельзя потерять Химицу ВОТ ТАК! После всего, из-за какого-то… «Пустяка»? Ну да, как же. И ведь всего-то нужно решение...решение… Решение. Вот оно. Вот же оно, на самом видном месте! Кёске… — В общем, мне жаль, что так получилось! Это случайность, клянусь тебе! - вскричал Николай, победоносно ставя на постель правую ногу и задирая штанину, обнажая кое-как замотанный пропитавшимся кровью бинтом порез. ...Кёске. И развалюха его матери. И двух дней не прошло с тех пор, как друг попросил помочь ему в гараже, и случайно уронил Николаю на ногу рассёкшую её острую пилу. «Спасибо, друг» - саркастично выплюнул он тогда... Химицу, моргнув, прижала ладони ко рту: — Нико-кун! Что случилось?! Тебя...тебя укусила собака?! — Нет, солнце, нет, - успокаивающе ответил он, убирая страшное зрелище прочь с её глаз. — Просто у Кёске в гараже...помогал...и вот. — «И вот»? «И вот»?! - всплеснула руками Химицу. Николай был готов поклясться, что с возмущённым восклицанием из её груди вырвался вздох облегчения. — Нико-кун, с такими вещами не шутят! Ты хоть обработал её нормально?! Может ведь остаться шрам! ...«Спасибо, друг» - мысленно шептал он сейчас. Сердце кольнуло, когда он увидел в её глазах беспокойство. Кольнуло радостью, ведь там больше не было пустоты. Участие, злость на недотёпу, забота...да даже плохо скрываемому облегчению он был сейчас рад...лишь бы не пустота… — Шрамы украшают мужчин, - неловко улыбнулся Николай. — Не волнуйся ты так, Химицу. Нет там ничего такого — гангрену уж точно не занесу… — Повязку обязательно надо сменить, - безапелляционным тоном ответила девушка, отправляясь за аптечкой первой помощи. — Нико-кун, садись пока на кровать и подними штанину! Я сейчас… — А...ах, это… Воспоминание оборвалось, возвращая в реальность. В реальность к Кетрин, невольно заставившей его солгать во спасение. — ...да, Химицу справилась… — Химицу? - засмеялась она, отпустив край покрывала. — Ну надо же. И она тебе ничего не сказала? Совсем-совсем ничего? Вряд ли бы она...не заметила. — Нет, представь себе, не сказала, хоть и заметила. Просто я сумел объяснить ей, что это не то, о чём она подумала...и не солгать при этом. — И она поверила? - ухмыльнулась Кетрин ещё шире. От этого оскала становилось не по себе. — Да, поверила. Она засмеялась снова, откидываясь на подушки и вытягивая свои стройные ноги, намеренно укладывая их Николаю на колени. — Ух ты. Я правда впечатлена, бойфренд. Послушай, давай возьмём её к нам домработницей, когда поженимся? Николай аж поперхнулся от такого предложения, краснея от вида того, как ловко её ноги переминаются, потираясь друг о друга, у него на коленях. Сознание судорожно пыталось сформулировать возражение одновременно на издевательство над Химицу и так далеко идущие планы, но смогло лишь выдавить: — ...а это не слишком? — О, брось, она будет только рада. Видел ведь, какое у неё было лицо, когда я намекнула на групповушку — а тут такая возможность, мечта станет явью! К тому же — представь её в униформе служанки. Миленько, да? Даже немного возбуждает, правда? Ну, скажи, что да! — Мы с ней — просто друзья, - отрезал Николай, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, пока сознание пытается удержаться от визуализации того, о чём сейчас говорила Кетрин. — Вот и будет просто секс по дружбе, - рассмеялась она. — Ты не рад? Подумай, как она была бы рада. Да будь она сейчас здесь — мы бы уже этим занялись! Впрочем… Кетрин поднялась на постели, ловя Николая за галстук левой рукой, правой цепляясь за его подбородок, заставляя посмотреть на себя, притягивая ближе. — ...впрочем, зачем нам её ждать? — Кет… Имя тонет в поцелуе. Её на удивление сильные ноги обхватывают за талию и бёдра, прижимая к Кетрин, заставляя нависнуть над ней. От её аромата, от жара её тела расплывается сознание, а с ним — и воля сопротивляться. Будто нужно сопротивляться, когда её язык жадно исследует его рот. Будто хочется возражать, когда её коготки собственнически царапают ткань его формы, отыскивая пуговицы… Разорвать поцелуй лишь для того, чтобы дать ей вдохнуть, переходя губами на тонкую шейку, пока руки уверенно заползают Кетрин под одежду. Её дыхание моментально сбивается, из груди вырывается хриплый, искажённый желанием смех. — Да… Её тело откликается на прикосновения, прогибаясь под ним. Пальцы сумели наконец расстегнуть несколько пуговиц на рубашке Николая, тут же бросаясь к его груди и ключицам, довольные своей маленькой победой. Но долго праздновать не вышло: расстегнув блузку Кетрин, его руки жадно проскальзывают под чашечки её лифчика, обхватывая нежные груди. — Ах, да! Неуловимое движение — и её грудь свободна. От вида стремительно твердеющих розовых сосков окончательно ломается рассудок. Пальцы судорожно проскальзывают под прогнутую спинку девушки, нашаривая застёжку лифчика и в несколько мучительно-долгих движений одолевая её, отбрасывая ненужную теперь ткань прочь. Просто поцеловать сжимаемую сладкими ударами сердца грудь не выходит — зубы словно сами собой впиваются в нежную, податливую добычу. — F-fuck, - забывшись, стонет Кетрин на родном языке, запуская пальчики Николаю в волосы, прижимая его голову к своей груди. Ноги сильнее вжимаются ему в бёдра, будто стараясь сплющить два тела в одно, и от этого жар становится ещё нестерпимее. Медленно, бесяще-медленно Николай соскальзывает всё ниже, стараясь выползти из захвата, оставляя на нежной коже дорожку из поцелуев… — Куда?! - беззлобно смеётся Кетрин, ловя его за пряжку ремня, подтягивая обратно и жадно целуя, кусая за губы. — Сегодня моя очередь! Попытка перевернуть Николая на спину, перехватить контроль — пресекается: укус за нетронутый до этого сосок заставляет Кетрин снова прогнуться, выстанывая ругательство, и потерять инициативу. Он ловко сбрасывает с поясницы её елозящие от предвкушения ножки, запускает руки под юбку и резво освобождает покрасневшую девушку от её влажных трусиков. — А вот и нет… С ухмылкой рыкнув, Кетрин отпихивает его от себя, стаскивая юбку и бросая её на пол, куда тут же летит рубашка Николая. Секунда на то, чтобы полюбоваться её прекрасным, жаждущим телом — и он приникает губами к пылающим складкам, заставляя девушку извернуться, царапая простыни: — А-ах! Угнетатель, животное! Делаешь со мной, что хочешь! М-м-м...да...пожалуйста, да… Дважды просить не надо: язык проскальзывает внутрь, всё ещё неумело лаская нежные, мокрые стенки. Кетрин рефлекторно тянет за волосы, пытаясь заставить его коснуться клитора, ну, ну хотя бы на секунду — ах, да! Так хорошо, что рассудок рассыпается на части, мечась меж двух огней. Так хорошо, что не хочется прекращать. Так хочется большего, что дрожь раскатывается по всему телу. В короткое мгновение, когда он прекращает эти ласки лишь чтобы непристойно облизнуться, которого не хватает, чтобы прийти в себя — слух доносит до млеющего от удовольствия сознания его слова, не то угрозу наказать за своеволие, не то обещание награды за послушание: — Сожру...тебя… Так соблазнительно, что стон сам собой переходит в визг, когда Николай снова запускает в неё язык. Так возмутительно, что ноги судорожно сцепляются у него на спине, сжимая голову с её болтливым ртом и языком, трепливым, шершавым, таким офигенным! Совладать с собой. Сбросить пожирающее рассудок пламя, выпихнуть его ОТТУДА, лишь затем, чтобы снова притянуть к себе и укусить за плечо в отместку за медлительность, пока пальцы расстёгивают ремень. — Хватит дразнить, ХВАТИТ! Не могу больше...не могу… Слюнки сами собой набираются во рту, когда его член наконец предстаёт перед ней, больше не сжимаемый тесными брюками. Ловкие пальчики ловят его, проходясь по всей подрагивающей от вожделения длине — как же обалденно! Их взгляды пересекаются, и Кетрин, довольно ухмыляясь, снова скрещивает ноги у Николая на спине, неумолимо прижимая, заставляя навалиться на себя, и шипя полным желания голосом ему в губы: — Затрахаю нахрен… Поцелуй, больше похожий на жадный укус, заглушает стон, когда он наконец входит в девушку. Всё ещё узко — так, что дыхание перехватывает. Всё ещё больно — ведь первый раз был так недавно. Но не проходит и секунды, как Кетрин требовательно толкает его в спину своими ножками — не спи уже! Ритм нарастает будто сам собой, всё тело окутывает сладостное напряжение. Её стоны, похотливое хихиканье и вскрики — вот музыка к их чувствам, гимн страсти между ними двумя. Она изворачивается, когда головка его члена на долю секунды, но задевает ту самую точку глубоко внутри, не в силах сопротивляться наслаждению: — ДА! ДА, ЕБИ МЕНЯ!!! Усилием воли тонкая рука хватает её лицо, затыкая рот, из которого уже готов донестись крик. Ноги, дрожа, подкашиваются, а из глаз ручьём текут жаркие слёзы, когда Химицу падает на колени у порога комнаты Николая. Любовь, что снова привела её сюда, как бывало уже десятки раз, что давала ей крылья и силы...теперь причиняла невыносимую, ужасающую боль. Так больно, что кажется, будто вот-вот изо рта хлынет кровь; так страшно, что разбитое сердце вот-вот выскочит из груди; так дурно, что теряется реальность происходящего... Нет...нет...пусть это будет сон...пусть это будет всего лишь кошмар, пусть в уши вместо стонов Кетрин-тян ударит звон будильника, пусть эту картину вырвут из сознания и она забудется, как всякий сон...пусть Нико-кун не поступит с ней так… Но он поступал. Не замечая Химицу, он самозабвенно трахал эту девку. Мял её тело, целовал, оставляя на груди пылающие отметины от своих губ, выбивал ударами бёдер грязные вскрики. Прямо у неё на глазах...так БОЛЬНО… Злоба подняла в Химицу свою змеиную голову. Злоба на всех и на вся: на Кетрин за то, что ведёт себя, как последняя шлюха; на весь этот мир за то, что справедливости в нём нет и теперь уже не будет; на саму себя за то, что всё тянула с решительными действиями, что обещала поддерживать его отношения с другой, что не может просто отвернуться и прекратить смотреть на это...но не на него. Не выходило, не получалось злиться на Нико-куна. А чем он виноват? Он сказал ей, что у них с Кетрин теперь отношения. Он говорил, что видит в Химицу только подругу. Он старался не ранить её, когда скрывал, откуда взялось то проклятущее пятно… Сквозь мутный от слёз взгляд Химицу наконец заметила его. Блеск в глазах у Кетрин, неотрывно смотревшей на неё уже какое-то время. Блеск гордости и превосходства — смотри, к чему всё пришло! — Сильнее! Ник, прошу, сильнее! А-А-АХ!!! Её руки прижимают его голову к шее, не позволяя ненароком заметить, что он сам того не желая творит. Конечно же, Кетрин знает, что делает. И получает от этого настоящее наслаждение. Но почему не получается отвести от этой мерзости взгляд? Почему бёдрам так тяжело, тяжелее даже, чем разбитому сердцу? Почему...почему так хочется оказаться на её месте? — Ещё! Бери меня! С губ Кетрин сам собой срывается жестокий, довольный смех, когда она видит, как Химицу наконец сдаётся. Левая рука всё ещё зажимает ротик, терпя едва не до крови укусившие зубы, а правая тянется между дрожащих ножек, лишь чтобы обнаружить, насколько она мокрая. Неужели...неужели её возбуждает...такое? Смотреть, как любимый человек делает это с другой, слышать её стоны, видеть, как она издевается над поверженной соперницей? Сил сопротивляться не остаётся, и никто не услышит задушенный визг, когда пальцы касаются влажных трусиков. Сначала медленно, а затем всё больше ускоряясь, Химицу позорно, жадно...как же сладко...ласкает себя на виду у Кетрин, окончательно утверждая её полную победу. Нечестно...несправедливо...как же хорошо… — К...Катя...Катя-а… - хрипит Николай со смесью муки и наслаждения в голосе, задыхаясь от усталости и ощущений. — Я...я почти… Снова приходится удерживать визг. Глупо, бесполезно отрицать — Химицу тоже хочется так. Хочется, чтобы Нико-кун так позвал её по имени, так придавливал её своим весом к постели...так любил… — Давай...давай, Ник...в меня...всё — в меня! - требовательно рычит Кетрин, со смехом царапая ему спину своими когтями. — И-извращенка...ещё...до выпускного залететь хочешь?! — Да! Да, хочу! Хочу твоего ребёнка…А-а, А-А-АХ, КАК ГОРЯЧО!!! Это последняя капля. Сдерживаться больше нет сил. На глаза снова наворачиваются жаркие слёзы, когда ласкающие влажные складочки сквозь ткань пальцы конвульсивно сжимаются, и Химицу окончательно падает на пол, задыхаясь от смеси удовольствия и боли. Сквозь застилающую разум пелену удовольствия тупо доходит осознание: у неё не у одной сейчас был оргазм. Химицу медленно поднимает голову, сквозь слёзы глядя, как Кетрин гладит Николая по волосам, прижимая его губами к своей шее, довольно мурлыча от осознания собственного превосходства. Свободной рукой она дотягивается до своих губ, бесшумно изображая воздушный поцелуй, и в последнюю секунду демонстрируя Химицу гордо оттопыренный средний палец. В её глазах так и читается: «Знай своё место, прислуга».

***

Часы показывали третий час ночи, а сон всё не шёл. Химицу просто лежала, смяв одеяло в комок, и тупо смотрела куда-то сквозь стену своей комнаты. Почему-то она не плакала, хотя пережитое так и стояло перед глазами. Девушка впала в странную апатию, когда просто не хочется ничего — ни думать, ни вспоминать, ни чувствовать...ни жить… Зачем, если жизнь может просто вот так ударить тебя в сердце, выламывая рёбра, вывернув в груди зияющую рану, которая уже не заживёт. От осознания того, что виноватых искать бесполезно, становится ещё паршивее. В чём вина Нико-куна? Ни в чём. Он волен делать со своей девушкой всё, что захочет, пока она не против — а она явно была не против. Чем виновата Кетрин? Тем, что повела себя с ней, как последняя сука? А было бы лучше, позволь она Нико-куну заметить? Щёчки Химицу налились румянцем от мысли о таком повороте событий. Нет. Этого позора она бы просто не пережила. А её, Химицу, вина в чём? В том, что пришла домой к любимому человеку, не предупредив, как много раз до этого? В том, что увидела то, что не должна была? В том, что не смогла найти в себе силы развернуться и уйти...убежать прочь, так далеко, как только сможет...но разве от себя убежишь. Она...правда такой человек? Ей это...понравилось? — Н-НЕТ! - ударив подушку кулачком, рыкнула Химицу, вскакивая на постели и бешено вперяя взгляд в дверь комнаты — ещё чуть-чуть, и дверь бы вспыхнула от ярости в этом взгляде. — НЕТ! Думаешь, можешь вот так поступать со мной, и лыбиться?! Всё было хорошо, пока ты не объявилась, Кетрин-тян. Это — война! Я тебе ещё покажу...я верну Нико-куна себе...верну... Сон наконец сморил её. Засыпая, Химицу видела тысячу и один способ добиться задуманного, но все они растаяли как туман под лучами утреннего солнца.