Маленькая, храбрая и очень-очень сильная

Отец бы этого не одобрил. Да мало кто в здравом уме одобрил бы. Сердце сжималось от страха и беспокойства, пока ночные улицы ползли мимо, сворачивая к бару, ставшему для Николая в последние дни ближе родного дома. Горечь от разбитого сердца он топил в выпивке, и Химицу было до слёз, до ужаса больно смотреть, во что превращается человек, который столько лет был рядом. В сознании всплыли одновременно две картины: вот Нико-кун меняет на её лбу влажное полотенце, а затем, смешно запинаясь и путая слова, читает ей на ночь сказку, чтобы простуда прошла быстрее…а вот он же пустыми глазами смотрит на неё с перекошенным в жуткой ухмылке от боли ртом, утирая из-под него остатки только что вырывавшейся наружу мерзкой жижи. А посередине, трещиной, кровоточащей рваной раной пересекая его сердце – ОНА. Ненавистная, дрянная, использовавшая его для удовлетворения своих низменных потребностей, а затем бросившая, наигравшись. Химицу так сжала кулачки от подступившей ярости, что ногти больно впились в ладошки, оставляя тёмные следы. Перед глазами так и стоял образ Кетрин, насмешливо демонстрировавшей ей средний палец. Имя Кетрин для неё превратилось в слово, которое на публике не говорят. В страшное ругательство, которое даже самый отмороженный школьный хулиган произнесёт полушёпотом, воровато оглядываясь, не слышал ли кто. Ненависть к ней за то, как ради собственного развлечения растоптала сердце Химицу, как надменно швырнула чувства Нико-куна в грязь, подпитывала, придавала сил. Заставляла ускорить шаг, забыв о ночной прохладе и собственных страхах. Тем более, что дверь бара уже замаячила в зоне видимости. – Эй, сестричка, - окликнул её вдруг грубый голос. Какой-то подросток в тёмно-синей школьной форме, пошатываясь от выпитого, преградил Химицу путь. – Что это такая милашка делает тут ночью, совсем одна? Девушка подняла на него взгляд, едва не прожигая пьяницу ненавистью, которую он сквозь призму алкоголя воспринял не иначе как страсть, потому что криво ухмыльнулся. –Уйди с дороги, - выдавила Химицу, борясь с желанием прямо сейчас не пнуть его между расставленных ног. –Ого! – заржал подросток. – Да ты бойкая. Кто тебе позволил так разговаривать со старшими? Надо тебя научить вежливости… На плечо Химицу вдруг легла чья-то ладонь. Решив, что к пьяницы объявился приятель, она, развернувшись, уже готова была пустить в ход кулаки, как вдруг замерла от удивления, увидев, кто именно стоял сзади. –…с-семпай? Майкл, сухо кивнув ей в знак приветствия, шагнул вперёд и закрыл Химицу собой, вставая перед пьяным подростком. – Она со мной. Проблемы? – А чё, нужны, гайдзин? – зло фыркнул тот, демонстративно хрустнув костяшками немаленького кулака. И дело точно дошло бы до драки, если бы не Кёске, вынырнувший невесть откуда: –Майкл! Химицу-тян! Уф, да подождите вы… Он отчаянно старался отдышаться, как после долгого бега – сказывалась его упитанность. Майкл сохранял невозмутимое спокойствие, Химицу недоумённо переводила взгляд с одного друга на второго, а ночной выпивоха пытался разобраться в опять изменившейся расстановке сил. –Ух, ё…Майкл, я думал, сдохну…у вас тут всё нормально? Подросток, наконец поняв, что тут ему ничего не светит, злобно цыкнул языком и, пошатываясь, побрёл прочь, бормоча себе под нос ругательства. Майкл проводил его ледяным взглядом, пока Кёске, с трудом переведя дыхание, обратился к Химицу: –Химицу-тян, о чём ты только думала?! Ночью, в таком районе, одна! –Прости, семпай! – решительно отбила ему поклон девушка. – Я пришла за Нико-куном, поэтому пожалуйста – не мешайте мне! –Мы тоже, - спокойно констатировал Майкл, пока все трое подходили к бару. – Химицу…тян. Проходи вперёд, пожалуйста. Девушка, удивлённо хлопнув глазами, подчинилась и вошла в пропахшую сигаретным дымом питейную. Друзья неотступно следовали за ней. Бармен, узнав Майкла, кивнул ему и, будто извиняясь, повёл рукой в сторону дальнего столика, у которого сейчас сидел в обнимку с каким-то надравшимся до бессознательного состояния клерком Николай, невпопад пытаясь петь какую-то романтическую попсу, в то время как его собутыльник скорее булькал, а не пел. Химицу прижала ладошки ко рту, подавляя стон жалости и боли – слёзы от этого зрелища сами собой наворачивались на глаза. Николай наконец сообразил, что новоприбывшие имеют к нему какое-то дело, и с трудом сфокусировал взгляд на лице Майкла. Пение оборвалось, сменившись едва связанной смесью русского, японского и английского, в которой алкоголя было больше, чем смысла: –Кого я вижу! Майкл, мой бразэ родной от мазэ другой! Проходь, садись! Кого ты там притащил? Ба, Кёске! И ты здесь, жирт…в смысле, ба-альшой души человек! Бармен, бутылку виски моим друзьям и моей лошади! А это с вами кто там, а…а..? Их с Химицу взгляды встретились. Дикий, неподдельный ужас в её больших глазах словно с размаху залепил Николаю пощёчину, заставив стремительно протрезветь на добрых три или четыре бутылки. Этого вполне хватило, чтобы совесть за то, что и перед кем он тут устроил, болезненно кольнула залитый алкоголем мозг, заставив стыдливо опустить взгляд. –Вы…что это вы…зачем… –Нико-ку-у-ун… - страдальчески прошептала девушка, протягивая к нему руки. –Нико-кун, пожалуйста…пойдём домой… Николай, не отвечая ей, медленно покачал головой, с трудом поднял её и сфокусировал уже более осмысленный взгляд на лице Майкла. –Слушай, это подло… –Тебе на сегодня хватит, Ник, - вмешался явно чувствующий себя лишним Кёске. –Давай-ка, пошли… –Я сам…сам… С огромным трудом он поднялся, отводя от Химицу взгляд и пошатываясь. Майкл подхватил его под руку, игнорируя попытки сопротивляться; Химицу поднырнула Николаю под другой бок. –С…солнце…не нужно, я…я сам… –Кёске, подгони сюда машину. Сколько он должен? – перевёл на бармена холодный взгляд Майкл. Тот в ответ горестно махнул рукой: –За счёт заведения. Спасибо вам, что пришли. –Не стоит. Они медленно вывели Николая из бара, оставив бармена будить давно провалившегося в астрал клерка. Кёске уже ждал их снаружи на драндулете своей матери, помог открыть дверь и втащить едва остающееся в сознании тело на заднее сиденье, а ещё подал бумажный пакет для вполне известного применения. –Хоть бы на полицию не налететь, - бормотал он, выруливая на дорогу к дому Николая. Последний пристыжено молчал, не глядя на прижимавшуюся к его боку Химицу. –Ник, если что – ты не стесняйся, но только в пакет, а не на пол, а то мать мне голову открутит. Повезло ещё, что она спит, как убитая… Это было невыносимо. Мучительно, БОЛЬНО в конце концов, сидеть вот так на заднем сидении ползущей по ночным улочкам развалюшки, когда она вот так прижимается. Обеспокоенно смотрит в лицо, стараясь поймать его взгляд. Стыд просто сжигал его на месте – Николай не хотел, чтобы Химицу видела его таким. Жалким, ничтожным, стремительно скатывающимся на самое дно. Сколько лет она уже рядом? Сколько она уже вытерпела, ни слова упрёка не сказав? Если так пойдёт и дальше, недалёк тот день, когда её терпение наконец лопнет, и тогда…что тогда? Тогда он останется совсем один. Сознание забилось в мучительных конвульсиях от одной лишь мысли о том, что такое может случиться. Оно отказывалось принимать такую возможность. Почему, НУ ПОЧЕМУ?! Почему она даже после этого любит его? Почему она рядом так давно, что он уже воспринимает это как должное? Почему она среди ночи отправилась подбирать его - брошенного, растоптанного, кажется, всем миром - из зловонной грязи, почему не устроила сцену, не дала ему пощёчину – он бы сам себе дал… Почему не получается полюбить её в ответ..? Получасом позже, когда Кёске и Майкл, не без усилий выгрузив друга из «Тойоты» – извержения всё же не удалось избежать, благо пострадали только придорожные кусты – уложили его в постель отсыпаться и уехали, Химицу аккуратно поставила тазик рядом с кроватью Николая, держа его за руку и обеспокоенно глядя ему в глаза. Язык шевельнулся в пересохшем рту, тихо выдавливая просьбу: –Нет…Химицу, ты…иди, поздно ведь уже…я сам как-нибудь… –Сам? - тонкие, но удивительно сильные пальчики сжимают руку так, что становится больно. — «Сам»?! Я вижу, как ты сам! Нико-кун, ну о чём ты только думал?! Нельзя же так напиваться! Завтра ведь в школу… Выветривающийся хмель больно сверлил голову, а слова Химицу — сердце. Беспокоится. О нём. После всего, после этого. Нежность переполнила его грудь, захотелось обнять девушку, подхватить её на руки, расцеловать и сказать ей...сказать ей ВСЁ… Но силы куда-то стремительно улетучивались, веки слипались, не давая смотреть на неё — такую маленькую...и такую сильную… — ...прости меня...спасибо...спасибо за то, что ты есть…я тебя люблю... — ...и если ты думаешь, что я тебе по...а? Шёпот застал на середине обличающего монолога, заставив девушку порозоветь от смущения и застыть на секунду или две — уж не послышалось ли? — ...Нико-кун? Что ты такое..? Сознание покинуло Николая окончательно — в ночные звуки теперь отчётливо примешивалось его сопение. Поняв, что ответа не дождётся, Химицу, недовольно надув щёчки, дала себе выход, ткнув его своими кулачками и тихо буркнув: — Дур-рак… Спящий ответил всхрапом, похожим на хрюканье обожравшегося борова. Тонкие руки нежно погладили его по волосам и щекам, когда Химицу, наклонившись, прошептала: — Я тебя вытащу из этой ямы, Нико-кун. Клянусь, я тебя вытащу. Потому что я тоже...я тоже тебя люблю… Коротко клюнув спящего в щёку, девушка поднялась на ноги и вышла из его комнаты, стараясь не шуметь. Ей ещё предстояло объяснить отцу, где она была и почему хотя бы не позвонила, но это были мелочи по сравнению с монументальной задачей спасти Нико-куна, которую Химицу сама себе поставила.