Nothing New

Марк чуть не подпрыгивал вместе с Женей, когда тот заходил на четверные, на тройной аксель, да даже на тройной флип, и не беспокоился о том, что могут подумать Морис и Винсент: не было на это времени, да и какая разница? Все знали, что Женя — как минимум его товарищ по сборной, как знали и то, как Марк обычно переживал за всех и вся. Ничего необычного. Ничего необычного, просто Женя приземлил чисто три четверных в одной программе, чего не происходило с соревнований в Финляндии. Марк обрадовался приземлённому четверному тулупу, но не расслаблялся: впереди были аксели и программа в целом. Женя собрался. Это Илья вот развалился, причём очень обидно. А Женя выкатал, улыбался после финальной позы, восстанавливая дыхание. На весь экран показывали его лицо, и Марк даже радовался, что смотрит его вот так, а не с трибуны: никаких отвлечений, просто смотреть, просто радоваться. Ну и что, что его и самого в итоге на экран выведут, когда Женя будут оценки ждать. Это же правильно — радоваться отличному прокату соперника. И параллельно запоминать, к чему можно стремиться, в чём улучшаться. Учиться у тех, с кем соревнуешься, а не заранее считать, что ты их априори сильнее. У Жени было чему поучиться. Большей сосредоточенности на том, как программа задумана, а не как она чувствуется в моменте из-за тех или иных событий, эмоций. Кораблику. Выдержке. Марк не знал, додумывал ли он это всё. Знал только, что Женей он гордился. Сделал пару глотков воды, пока Женя усаживался на диван в КиКе. Не было слышно, что ему там говорил Алексей Николаевич: их начавшийся разговор быстро перекрыли музыкой из Жениной программы, которая сопровождала повторы элементов и просто красивых моментов проката. Марка тем временем уже тоже показывали в углу экрана, и Марк усмехнулся, отставив в сторону бутылку с водой. Помахал рукой. По произвольной Женя оказался только четвёртым, даже в отсутствие Шомы и Юмы: сто баллов за технику, восемьдесят один с лишним за компоненты. А потом на экране показали сумму и итоговое место. Женя удивлённо переглянулся с Алексеем Николаевичем, тот протянул ему руку для рукопожатия. Двести восемьдесят две целых и шестьдесят шесть сотых балла. Первая мысль: а прикольно было бы, если бы двести восемьдесят шесть — число Дьявола бы получилось, три шестёрки подряд. Вторая мысль: шестьдесят шесть — перевёрнутое девяносто девять. Третья мысль: Женя обходит Марка, Женя точно забирает медаль, Марк был к пьедесталу близко, но — не в этот раз. Марк увидел, что его снова вывели на экран. Вспомнил наспех, как многие делают, и показал в камеру руками сердечко. Понял вдруг: не было расстройства, не было горечи, не было обиды на себя, на Женю, на судей. Произошло то, что произошло — Женя чисто откатал обе программы, показал два образа на льду, доказал, что не зря его взяли в Таллин, не зря он отправился в Пекин, неслучайно он попал в Монпелье. У него же с этапа в Канаде медалей не было. А тут вот — наконец-то будет. Да ещё и такая важная. Когда Женя зашёл в гринрум, Марк подскочил с места, чуть ли не кинулся на него с объятиями. Морис уже ушёл, а Винсент не знал русского — можно было поговорить более или менее свободно, если что. Женя обнял в ответ, прижимая его к себе одной рукой: во второй ещё держал свою бутылку воды. — Спасибо тебе, — услышал Марк и тут же чуть отстранился, чтобы заглянуть Жене в лицо, убедиться, что он не ослышался. — За что? — смеясь, спросил Марк. — За то, что не откатал произвольную на сто восемьдесят семь плюс? Ведь тогда бы именно он оказался выше. А так их разделяли даже не два балла. Меньше. Женя укоризненно так посмотрел на него, но ничего по поводу этой невесёлой шутки говорить не стал. — За то, что помог мне собраться, — ответил он и потянулся было к Марку снова рукой, но сам себя одёрнул быстро — видимо, вспомнил, что в гринруме были камеры, а ещё тут всё ещё сидел Винсент, пусть и смотрел в свой телефон в этот момент. — Я? — снова не понял его слов Марк. Или понял, но хотел убедиться в том, что понял правильно. — Ты рядом, — объяснил Женя и наконец присел на своё центральное место. Рядом. Вот оно, главное слово их передружбы. Их Новогорска, их Монпелье. Но ведь совсем скоро — Марк это понимал, Марк этого боялся — этого рядом уже не будет. Нужно было что-то на замену. Очень нужно было с этим разобраться, очень нужно было поговорить. Значит, Женя смог сконцентрироваться и выдать свой лучший прокат благодаря Марку. Нет, конечно, тренировки, тренерский штаб, долгие годы работы над собой, но здесь и сейчас — Марк, Марк как один из главных факторов. Женя добрался до — Марк в этом не сомневался — бронзы Чемпионата мира, потому что чувствовал, что Марк за него переживает. Интересно, как бы Женя отреагировал, если бы увидел, как именно выражалось это переживает? Марк и сам боялся на себя со стороны взглянуть в таком состоянии, но всё-таки было интересно. Марк уже не мог нормально смотреть ни прокат Юмы, ни прокат Шомы. Всё посматривал на Женю и иногда встречался с ним взглядом. Улыбались друг другу, пусть улыбки и были скрыты масками. Марк улыбался и когда видел — не вживую, на экране — радостного Женю на пьедестале с медалью на шее. В Милане последний раз Миша на его месте стоял, и вот — смог же. Говорить потом с журналистами о своём прокате было странно. — В будущем сезоне четверной лутц планируете в произвольную вставлять? — спросили его после стандартных слов о рабочем прокате и том, что нужно работать дальше. Марк пожал плечами. — Будем смотреть по моей форме и обстоятельствам, — ответил, как есть. В будущее смотреть не хотелось. Будущее пугало: оно было слишком рядом и не рядом одновременно. В этом приближающемся будущем нужно было объявлять о расставании на весь свет, подписывать контракты для выступлений в шоу в межсезонье, отбиваться от назойливых журналистов и фанатов, а ещё... а ещё — что-то с Женей. Вроде уже сказали друг другу много важных слов, а всё равно не было понятно, как оно всё после Монпелье будет — и будет ли вообще. Марк жмурился от всех этих мыслей в автобусе — сидел со Светланой Владимировной, а Женя — с Алексеем Николаевичем через несколько рядов от него. Смотрел в окно, думал, как бы было хорошо, наверное, остаться тут на подольше. Город изучить. На дома эти светлые каменные поглядеть. Пофотографировать. Словить очередную волну вдохновения. Гулять вдвоём и — вместе — не бояться. В отеле Марк много-много болтал всякое хорошее про медаль и про прокат, Женя смущался и тыкал его шутливо в бок. Только в номере вдруг притихли, успокоились резко. Марк быстро обувь сбросил, зашёл в ванную, чтобы вымыть руки. Резко вспомнил, что происходило ночью — чуть качнул головой, выгоняя лишние образы. Включил воду. Женя зашёл — тоже. Выдавил в ладони жидкого мыла, и Марк чуть-чуть отодвинулся, чтобы хватило места. Марк намыливал руки быстро-быстро, но Женя почему-то управился быстрее — уже вытирал руки полотенцем у него за спиной, а Марк так и замер с ладонями под струёй тёплой воды, засмотревшись в зеркало. Вот только на сей раз — на Женю. Смешной такой. Хороший. Закрыть глаза бы, сделать вид, что нет этих чувств всех резких, смешанных, вернуться назад во времени. Вернуться — чтобы вовремя всё осознать, вовремя переиграть, вовремя избавить себя от всей возни с медиа. Вот только по-настоящему представить, как бы оно всё было, Марк не мог. Какой был бы исход соревнований всяких. Хоть сколько глаза закрывай — всё равно не сложится логичная картинка. Марк не закрывал глаз и не отводил — вот и не успел голову опустить, прежде чем Женя повернулся. Пересеклись взглядом — уже не в гринруме, а тут вот, через зеркало. Марк поспешно выключил воду, на ощупь стянул с бортика ванны полотенце. Руки дрожали, ноги немного тоже. Накатило вдруг. Не отменишь — как и всего того, что уже произошло. Женя подошёл ближе, руку протянул — и осторожно провёл ей по волосам Марка. Тот инстинктивно подался движениям руки навстречу, выгибаясь и еле удерживаясь, чтобы не издать звуков каких: мало ли, вдруг — заскулит, замурчит, ещё что? Не знал, как может реагировать на такое. Что-то очень новое и чуткое. Не так, как уже было, когда Женя в его волосах путался. По-другому. — Же-е-ень, — протянул Марк, чуть откидывая голову назад. — Я с ног валюсь. И правда: сил уже особо не осталось, хотя всё ещё держался на каком-то адреналине. — Так я же тебя поймаю, — почти прошептал Женя. Невозможный. Марк развернулся к нему лицом, уцепился руками за крепкие плечи. Повиснуть бы совсем, но как-то... слишком, что ли. Чересчур. А ведь хотелось — притянуть поближе, чтобы как в музее, только увереннее, смелее, потому что один на один, потому что... Женя наклонился к Марку и прижался губами к губам быстрее, чем Марк смог бы сам оборвать свой поток размышлений. Как будто бы Женя заглянул в его ночные мысли, прознал, чего ещё Марку не хватало, чего хотелось. Но нет — он просто тоже делал то, что хотел, вот и всё. Женя коснулся языком его губ, разнимая — Марк поддался. Сам осмелел — тоже: провёл языком своим по его зубам, столкнулся с языком Жениным и ещё сильнее в плечи вцепился, еле стоя на цыпочках. Ново. И очень приятно. От слишком стремительно нарастающего жара внизу передёргивало, спирало дыхание и действительно хотелось валиться с ног. Женя, видимо, понял. Потому что положил аккуратно руки ему на талию и стал медленно отходить к двери. Марк засеменил за ним, уже обнимая его за шею, всё-таки почти повисая. Женя нащупал выключатель на стене у ванной, и в итоге в номере света не осталось вообще никакого. Дошли кое-как, спотыкаясь, до более близкой кровати Марка, и тот тут же лёг на спину, привлекая Женю к себе. Не так, как в Новогорске, когда пролежали ещё там вдвоём в обнимку после того, как на Марка накатила истерика. Тогда — робкое и странное, вроде бы близкое, а вроде и на дистанции, с преградами. Сейчас — другое. Женя не под боком, Женя ближе гораздо. Смотрел, нависнув сверху. — Марк, — заговорил он вдруг на выдохе. — Скажи... скажи честно, я не навязываюсь? Марк будто протрезвел сразу. — Издеваешься, да? — спросил, вопросом на вопрос — потому что смысла в этом неожиданном вопросе Жени было примерно столько же, сколько... сколько в решениях федерации на Олимпиаде, например. Но это неуместное сравнение. — Я поцеловал тебя первым, ты забыл? Первый поцелуй — и по инициативе Марка. Серьёзно, осознанно. Не просто так. Да и дальше можно было долго развёртывать. Принять во внимание хотя бы тот факт, что Марк его не отталкивал, держался его всегда, и... — Я просто думаю, как бы оно всё было, если б я тогда к тебе за эйрподсами не пришёл. Женя почти мяукал — вот так его голос звучал и ощущался. Но говорил о вещах таких — мудрёных, честно-то говоря. Ну какие эйрподсы вообще? Как будто без них никаких поводов не было. Марк отвёл взгляд на пару секунд, снова на Женю посмотрел. — А ты серьёзно думаешь, что всё только тогда началось? — набравшись храбрости, спросил он. Потому что для него весь этот пазл складывался совсем иначе. — А... когда? В Пекине? Почти с надеждой спрашивал. Ссылался на тот разговор, конечно. Вот только разговору тоже много что предшествовало. Как в коридоре стояли, а Марк на него засмотрелся, например. Подумал о том, как он идеально выглядит, и даже запомнил, как об этом подумал. Или... или вообще вот. — В Таллине, — признался в итоге Марк — и Жене, и себе. Тогда не понимал. А сейчас всё сложилось. Когда за руку держал впервые по-особенному, чтобы успокоить, когда смотрел на него — вот тогда. Порыв нежности. Отправная точка осознания. Красивый ведь — ну, не только, но тем не менее. Даже когда разбит. И сейчас красивый. Смотрел — точно не верил. А как тут верить вообще, когда после Таллина столько времени прошло, и... будто бы ни намёка? — Ты не навязываешься, — продолжил Марк, легонько касаясь Жениного лица — от подбородка и дальше по линиям. Провёл пальцами по щекам его — Женя засмущался, защурился, отводя взгляд. Марк повернул к себе его лицо, поймал губами губы, вовлекая в новый поцелуй. Точно показывая: вот он я, напрашиваюсь, навязываюсь разве? В голове резкая мысль — самое время всё обсудить. И так начали уже. — Жень, — выныривая из поцелуя, позвал Марк, и тот мигом отстранился. — Надо поговорить. Сели друг напротив друга в полутьме задвинутых штор — Женя на таком свету напоминал напуганного воробья. Сидел, сложив ноги по-турецки, хмурился. — Послезавтра уезжать, — начал Марк. Губы двигались неохотно, точно не хотели говорить, хотели вернуться к занятию более понятному и приятному, а не... а не вот. — Мне с тобой очень хорошо, но я просто хочу прояснить... — Мы же будем на связи, да? — вдруг быстро перебил его Женя, осторожно ухватив за правую руку, и Марк замер. Догадался: Женя тоже очень боялся и не понимал, что дальше, а потому и сейчас подумал, что Марк имеет в виду, что это всё... временно? Не всерьёз? — Женя, я хочу больше, чем просто быть на связи. Понимаешь? Прозвучало как-то стыдливо, что ли. Марк Женину ладонь перехватил, накрыл своей. — Ты сказал, — негромко продолжил Марк, глядя теперь на их руки, — ты сказал в тот вечер, что мы будем не спешить, но, может... Он запнулся, а потом снова поднял голову. Женя смотрел выжидательно. — Может, уже пора и поторопиться? — закончил свой вопрос Марк. По-дурацки как-то. Всё вокруг да около и ничего напрямую. — Ты хочешь сказать, что мы можем... встречаться? — произнёс заветное слово Женя, и Марк повёл большим пальцем по его ладони. — То есть не просто видеться, а именно... — Да, да, — не дал ему договорить Марк. — Да. Я хочу так. Очень. Если можно. Отрывисто говорил, непривычно для себя. Если можно. Потому что до сих пор казалось, что может резко вырасти ещё какая-нибудь преграда, ведь, ну, слишком хорошо как-то? Так разве бывает? Женя вдруг наклонил голову и... засмеялся. Совсем близко был, ну точно какого-нибудь котёнка напоминал вот так. За руки Марка ухватился, но головы не поднимал. — Ты со мной с ума сойдёшь, — сквозь смех проговорил он. — С графиком моим… — А ты — со мной, — невозмутимо ответил Марк. — Сойдём с ума вместе. Женя всё-таки успокоился, выпрямился. Глаза у него поблёскивали так, точно горели в этой полутьме. — Давай, — просто сказал он. — Сходить с ума? — Встречаться, — почти прошептал Женя и, когда Марк, улыбаясь, закивал, потянулся к нему, снова заваливая его на спину. Всё было вовремя, всё было правильно. Главное — не думать о том, что будет дальше. Не думать о сложностях жизни на два города, о прочих препятствиях. Не смотреть в будущее. Делать то, что хочется, чтобы не корить себя потом за то, что что-то не успел. Даже если всё-таки страшно и неловко. Они снова целовались, долго, вязко, и Марк почти ни о чём не думал. Женя одной рукой зарылся в его волосы, а другой повёл по телу, так, что Марк тут же дёрнулся, подставляясь ещё сильнее под прикосновения. Целовал отчаяннее, а потом резко охнул, когда Женя вдруг прижался своим пахом к его — не нарочно, кажется. — Мы можем остановиться, если ты пока не хочешь заходить дальше, — размеренно проговорил Женя, чуть отстраняясь. А дышал-то тяжело — не скроешь уже, слишком слышно, слишком ощутимо. Марк смутился на миг, но не сдержал улыбки. — Я хочу, — сказал он увереннее, чем от себя ожидал, а затем снизил голос. — Ты… ты же чувствуешь. Просто я не знаю, как… Кхм. Слишком сложная тема. Это не про то, как четверной лутц прыгнуть — это про то, что словами не выразишь, то ли от стыда, то ли от незнания, это про то, про что старался не думать многие годы, потому что: соревнования, скрепы, чувство, будто забуксовал… и робкие вопросы: что будет, если не слушать? что будет, если попробовать? — Узнаем, — тихо пообещал Женя, пробегаясь пальцами по кудрям Марка — он этого, конечно, не видел, но готов был поклясться, что это выглядело чертовски красиво. Именно чертовски. А ощущалось... ласково. Женя обещал. Жене Марк — верил, доверял. Поймает ведь. Но мог ли вообще представить хоть когда-нибудь, что будет доверять Жене вот в таких вещах? Ну, честно говоря… мог, просто… Марк стал водить руками по Жениной спине, робко, едва поглаживая ткань чёрного худи, а Женя вдруг прильнул губами к его шее, оказавшись ещё ближе, чем можно было вообразить — Марк чуть откинул голову, всё-таки вцепился в ткань, оттягивая. Понял вдруг: он очень хотел, чтобы Женя это худи снял. Женя дышал сбивчиво. Марк, наверное, тоже — просто не замечал. Ухватился руками за края Жениного худи, вот и всё. — Ты уверен? — спросил прерывисто Женя. — В том, что хочу на тебя посмотреть? Да, — ответил Марк — почти легко. — А мне на тебя… можно? — решил уточнить Женя. Вместо ответа Марк завозился: стал стягивать свою толстовку. Пусть так. Когда Женя раздевался, то выглядел — даже в полутьме — так, что с него можно было здесь и сейчас лепить скульптуру, такую, чтоб хранить в музее столетиями, оберегать, восторгаться. Когда Женя помогал Марку выпутаться из футболки, Марк закрывал глаза, чтобы отдаться осязанию и убедить себя в том, что всё это взаправду. Когда Женя блуждал по его обнажённому торсу руками и губами, Марк даже не смущался собственной худобы. Перед Женей, под его чуткими прикосновениями, Марк не чувствовал себя неправильным. От него не хотелось прятаться. Хотелось открываться. — Побудь со мной, — вырвалось вдруг у Марка, когда Женя стал спускаться поцелуями ниже, и их лица снова оказались на одном уровне. — Я здесь, — сказал Женя, и Марк осторожно ухватил его за руку и повёл её к кромке своих штанов. Ничего не говорил. Женя зажмурился. — Можно я… кое-что скажу, а тебе необязательно отвечать? — спросил он, открыв глаза, и Марк осторожно кивнул. Женя шумно вдохнул. — Я тебя люблю. Сказал быстро, тихо, на выдохе, почти слитно. Тут же зажмурился снова и спрятал на сей раз лицо, уткнувшись Марку в шею. Марк замер, уставившись в потолок. Улыбался мягко — снова. Женя сказал, что Марку необязательно отвечать, и Марк понимал, что вряд ли сейчас мог бы сказать так же — не потому что чувствовал к Жене что-то менее серьёзное, а потому что это очень большой и смелый шаг. Женя не побоялся. Марк оглаживал его плечи, но всё так же ничего не говорил. Но Марк был уверен: пройдёт месяц, другой, и он найдёт в себе силы произнести эти слова вслух, как уже нашёл силы признаться в том, что Женя ему нравится. Очень. Марк направлял Женину ладонь, целовал его шею и убеждался, вспоминая хоть те же их прокаты на этом чемпионате: Женина любовь — целительная для них обоих, такая, что её хватит им двоим с головою. И Марк знал: они со всем справятся, они найдут выход. У них всё точно будет хорошо.