Горячие сердцем

      Чонгук знал, что делает больно тому, кто давно забрал его сердце.       Каждую секунду то отзывалось не ударами, а уколами собственной боли, на которую он добровольно подписался, но по-другому было просто нельзя. Когда всё закончится, он обязательно попросит прощения у своей Луны снова, сделает что угодно, чтобы вымолить его для себя. Ненавидит себя за каждую пролитую слезинку своего омеги; Тэхён искусно овладел мастерством прятать свои настоящие эмоции за масками спокойствия и равнодушия, но и Чонгук научился — заглядывать глубже, видеть то, что от него хотят спрятать. Альфа был зол на всех, из-за кого пришлось допустить подобное, но на себя сильнее всего, ибо не нашёл другого способа со всем разобраться.       — Тебя можно поздравить? — осклабившись, в кабинет вошёл Юнги.       — Ты, вообще-то, со своим Королём говоришь, — рыкнул Чонгук в ответ. — Не слышу в голосе почтения.       — И действительно. Так Твоё Величество поздравлять или нет?       Король усмехнулся, покачав головой. Юнги, являясь начальником королевской стражи, был одним из немногих, кому альфа позволял с собой фамильярничать — и всего одним из трёх человек, которым доверял безоговорочно. Тот порой был излишне бесцеремонным, говорил всегда в лоб то, что думал, не заботясь ни о чьих чувствах, но именно за это его почитали как в замке, так и в народе. Стражники и ищейки его одновременно и уважали, и боялись, ибо в гневе Юнги страшен, хотя со стороны и производит впечатление как несерьёзный и ветреный альфа. О его преданности Чонгуку ходят легенды, среди обывателей его зовут «цепным псом», который запросто перегрызёт глотки за своего «хозяина», поэтому потенциальные недоброжелатели думали дважды перед тем, как решить восстать против Короля.       — Мне тоже донесли, — устало потерев лицо ладонью, следом за Юнги вошёл Намджун. — Но я расшаркиваться не буду, поэтому — поздравляю с очередным пополнением в семье, Чонгук. Жаль, что мы все узнаём такие новости при не совсем радужных обстоятельствах.       — Скоро вся эта свистопляска закончится, — кивнул сам себе Юнги; по глубокой складке между его бровей было понятно, что сложившаяся ситуация его не радует, но предстояло ещё отыграть несколько аккордов. — И стрясу с тебя месячный отпуск!       — Начальник королевской стражи даже со словом таким должен быть не знаком, — хмыкнул тому Ким. — Но не могу не согласиться— ситуация все соки выжала.       — Мы готовы? — чуть нахмурив брови, допытывается Чонгук. — Все переменные учли? Последствий не будет?       — Последствия будут в любом случае — особенно учитывая, что ты собираешься учудить, друг мой, — устало рухнув в стоявшее неподалёку кресло, Юнги ухмыльнулся. — Но их можешь не бояться: ни тебя, ни семьи твоей беда не коснётся, мы не позволим.       Король кивает, чувствуя на плечах небывалую, неподъёмную усталость. Чёрт бы побрал всех этих жадных до власти крыс… Глубоко вдохнув, зовёт к себе камердинера, давая приказ собрать в тронном зале весь гарем и позвать Его Высочество. Хосок кланяется учтиво и тут же исчезает с глаз; Юнги, негромко крякнув, поднялся на ноги, выражение его лица посуровело, когда они втроём вышли из кабинета. Чонгук готов был поклясться, что ещё никогда прежде не чувствовал себя настолько измождённым. Последние два месяца ему удавалось спать урывками по четыре-пять часов, но поскольку напряжение не оставляло его в покое даже во сне, тёмные круги под глазами стали его постоянными спутниками, из-за чего взгляд стал казаться более цепким, колючим. Усугубляло положение ещё и то, что Короля лишили возможности проводить время с любимыми детьми и мужем, по которому его умытое кровавыми слезами сердце истосковалось до колющей боли. Да, в такие жёсткие рамки он сам себя загнал, сам себя лишил ощущения любимых объятий, губ и улыбки, но жизни и здоровье его семьи были для него гораздо важнее.       Он слышал, как шушукались слуги, пока он в сопровождении стражи и своих помощников направлялся к тронному залу; чувствовал неодобрение своих подданных, которые не могли понять, как их Королю пришла в голову эта безумная идея — сделать Ёнджи своей второй супругой. До слуха долетали обрывки фраз о том, что Тэхён — единственный омега, достойный стоять рядом с Его Величеством, и как жаль, что он этого не понимает. Чонгуку и самому было горько от одной только мысли, чтобы разделить ложе с кем-то, кто не Тэхён, но он бы подобному случиться и не позволил, иначе никогда бы себе не простил. Но что ещё чувствовал Король, так это сочувственные взгляды Юнги и Намджуна; те единственные были в курсе всей ситуации, знали, как сильно страдал их Король эти два месяца вдали от своих близких, но одновременно с этим гордились, что тот сумел решить возникшую проблему гораздо раньше, чем они предполагали.       Тронный зал уже гудел как разворошённое осиное гнездо, но омеги гарема стихли, едва только увидели своего Повелителя. Чонгук твёрдым шагом направился к своему трону, отмечая боковым зрением чуть напряжённого Тэхёна, который держался буквально стараниями своего фрейлина, и стиснул зубы, успокаивая себя тем, что сегодня весь этот дурдом закончится, и они снова будут вместе. Ёнджи, как и всегда, сверкая улыбкой, которая сегодня сияла особенно ярко — знала ведь, какое будущее ей уготовано, — отделилась от толпы наложников и последовала за своим Королём, занимая почётное для неё место рядом с его троном. А Чонгук смотрел лишь на Тэхёна — единственного омегу, который глубоко пробрался в сердце. Тот, поймав взгляд супруга, вздрогнул едва заметно, его глаза расширились растерянно, ведь отвык от таких взглядов мужа.       — Я собрал вас здесь, чтобы сообщить о грядущей помолвке… — нарушил тишину Король.       Его глаза внимательно следили за реакцией Тэхёна, которая не заставила себя ждать: Первый омега побледнел немного, его рот приоткрылся, словно не хватало воздуха, но в глазах по-прежнему плескалось неверие и доверие альфе. «Верь мне» — это всё, чего Чонгук просил, и Тэхён держал обещание. Среди омег гарема прокатились перешёптывания, слившиеся в единую какофонию звуков, но несколько фраз до него всё же долетело; большинство из них были злобным шипением, ведь Ёнджи прекрасно отыграла свою роль, чем вынудила омег себя ненавидеть, но были и те, кто откровенно злорадствовал по отношению к Тэхёну.       — …Ёнджи и графа Чхве Сынмина.       В этот момент дверь тронного зала отворилась, и в помещение вошёл высокий статный юноша, по красоте всего немного уступавший самому Чонгуку. Он же, не отрываясь от любимого своего мужа взглядом, с мягкой улыбкой наблюдал, как вытянулось тэхёново лицо, когда вместо возмущений Ёнджи нежно улыбнулась вошедшему и, присев перед Королём в глубоком реверансе, спустилась к парню, что незамедлительно взял её руку в свои ладони. Чонгук знает, что Тэхён сейчас вряд ли осознаёт, что происходит, как и все присутствующие — кажется, даже невозмутимая стража слегка опешила от услышанных новостей.       — Торжество пройдёт в главном зале левого крыла замка, поскольку граф получил свой титул недавно и ещё не имеет земельного надела, но к их свадьбе и эта проблема решится, — продолжил меж тем вещать Чонгук. — Кроме этого есть ещё одна важная новость, — он чуть хмурит брови. — После долгих и тщательных раздумий я принял решение законодательно упразднить гарем.       На этот раз омеги завопили куда громче и болезненнее, ведь подобного от Его Величества точно не ждал никто. Тэхён, окончательно растерявшийся и даже не силившийся что-либо понять без объяснений, безучастно наблюдал за взволнованными девушками и парнями, причитавшими о тяжкой неизвестной судьбе, которая их теперь ждала. Не считая Первого омеги и его фрейлин, все без исключения паниковали, ведь лишаются всего, что имели; кто-то откровенно плачет, не понимая, за что цепляться, ибо кроме жизни в замке не знают ничего, кто-то просто стоял, словно громом поражённый.       — Откровенно говоря, я должен был сделать это ещё семь лет назад, сразу после своей коронации, до того, как сменили наложников и наложниц предыдущего короля. Однако я уверяю каждого из вас, что никого на произвол судьбы не оставлю: через несколько недель, когда немного… осядет пыль, мы проведём бал, где для вас будут подобраны подходящие партии — с учётом вашего выбора, разумеется. Уверен, что Его Высочество, пекущийся о всеобщем благе и отличающийся прекрасным вкусом, будет рад помочь вам с этим. Теперь же можете быть свободны.       Пока Ёнджи со своим будущим мужем кланяются и покидают тронный зал, не сводя друг с друга счастливых взоров, а оставшиеся омеги медленно приходят в себя и следуют их примеру, Чонгук поспешно оставляет свой трон, чтобы подойти, наконец, к тому, без кого сердце долгих восемь недель тоскливо скорбело. Тэхён, по-прежнему ничего не соображающий, с тихим всхлипом в его руки идёт, цепляется крепко пальцами за синий камзол и лицо в плече прячет. Король слышит, как тот дышит, дышит, дышит им бесконечно долго, прежде чем всё же успокаивается и затихает.       — Объясни… — тихо хрипит ему в шею. — Ты должен всё объяснить.       — Луна моя, — так же тихо шепчет Чонгук, зарывшись носом в тёмные кудри на макушке омеги. — Идём со мной.       Тэхён кивает ровно в тот момент, когда Чонгук нетерпеливо подхватывает своего мужа на руки, ощущая в груди боль от того, насколько самому хотелось позорно расплакаться. Сделать этого не позволяли лишь альфья гордость и статус Правителя, а также лишние глаза и уши, ведь эти чувства для них не предназначены, их лишь один-единственный человек имеет право увидеть. Тэхён крепко его за шею обнимает, вжимаясь носом в его щёку, открещивается таким образом от всех правил и этикета, ему не до них сейчас. Начинает осознавать, пусть и не знает пока всех деталей, самое важное: Ёнджи не станет королевой. Ёнджи не родит Чонгуку наследников. Ёнджи никогда не окажется в постели любимого мужа. Плачет тихо — на этот раз от радости, слёзы роняет на загорелую шею Короля и глаз не сводит, ведь супруг вновь смотрит только на него, в его взоре столько эмоций светится, что становится страшно. Ещё не услышал никаких объяснений, а уже загодя прощает любимому всё: и солёные слёзы, и горькую боль, и щемящую тоску.       Стража безмолвно распахивает перед ними двери королевских покоев, в которых Тэхён был настолько давно, что уже позабыл и красоты, открывающиеся глазу с балкона, и мягкость шёлковых простыней, и треск поленьев в камине. Обновляет эти воспоминания в памяти, когда Чонгук осторожно опускает его на край постели и становится перед ним на колени, лицом аккуратно к ещё незаметному животу прижимается, успокаивая и успокаиваясь. Тэхён снова с ним, больше нет нужды держаться друг от друга на расстоянии.       Больше никто этого сделать не заставит.       — Прости меня, Луна моя, — отчаянно молит, крепко, но по-прежнему с осторожностью обнимая за талию. — Всего святого ради, прости... Если бы мог избавиться от проблем иным способом, даже не подумал бы делать это вот так, причиняя тебе столько боли. И тебе рассказать всего не мог, чтобы под удар не поставить...       — Теперь можешь, Чонгуки, — ласково поглаживает его по голове Тэхён.       Эти касания как святой огонь обжигают, Король чувствует себя недостойным такого отношения после своих поступков, но и отказаться не в силах, ему этого тепла так долго не хватало. Ненависть к врагам вновь в груди закипает, шипит, словно раскалённое масло. Он всех крыс отыщет, не успокоится, пока не сделает этого, просто не сможет спать спокойно, зная, что остались ещё в мире те, кто желает зла ему или его семье. Себя он бы ещё простил, но не Тэхёна — свою прекрасную Луну, единственного омегу, который освещает его жизнь, — и не сыновей, в которых души не чает с их первых дней. Прощение не будет даровано никому, и как бы сильно подлые трусы от него ни прятались, он каждого отыщет, каждого к ответу призовёт, они ему кровью своей заплатят за каждую слезинку, скатившуюся из этих прекрасных глаз.       — Ты ведь знаешь моих начальника стражи и первого советника? — уточняет; омега кивает. — Но знаешь ли ты, что во дворце они появились почти одновременно с тобой?       Тэхён отрицательно качает головой, и Чонгук начинает с самого начала.       Юнги с Намджуном и Тэхёном стали для него близкими людьми почти одновременно, ведь Чонгук сразу после кончины отца и своей поспешной коронации начал «генеральную уборку» среди министров, церковного штата и придворных слуг. Каждого вызывали на своеобразный допрос, всех, кто хоть как-то был связан с неправедными делами — не важно, насколько серьёзными, — или даже просто заподозрен в этом, сразу же увольняли и отсылали в поместья графов и баронов, готовых принять лишний рот. Вместо них набрал новых людей — тех, чьи имена не были запятнаны продажностью, лицемерием и корыстью, и кто хотел послужить своему Королю и народу верой и правдой. Многим это пришлось не по вкусу, недовольные пытались устраивать бунты, затевать перевороты, совершать покушения на его жизнь, но подданные любили своего Короля и против него пойти не захотели, чужие бунты не поддержали, чем заставили смуту затухнуть саму по себе, однако оставлять это просто так отказался уже Король. Верные ищейки Юнги, заступившего на службу через неделю после коронации Чонгука, денно и нощно выискивали зачинщиков, чтобы после предать всех справедливому суду, но некоторые оказались гораздо пронырливее и кинулись искать помощи в других государствах, попав под защиту короны. Уже там, сидя на тёплых местах, выдавали все секреты и тайны, какими располагали, надеясь, что у тамошних правителей хватит власти и сил Чонгука свергнуть.       Надо отдать им должное, короли этого добиться пытались со всем усердием, поскольку очень уж стратегически выгодным было расположение империи династии Чон, её плодородные земли для многих стали лакомым кусочком, а после смерти отца Чонгука правители остальных государств решили, что это отличный шанс поживиться. В лоб нападать не спешили, а действовали подло, исподтишка, проворачивая махинации за спиной и идя на разного рода ухищрения — одно из таких Чонгуку как раз пришлось разгребать. Когда Юнги донёс ему слух, что Северный король при содействии одного из вельмож — одного из бывших подданных Чонгука — внедрил в гарем своего шпиона, ему пришлось изрядно попотеть, чтобы попытаться вычислить своего врага, ведь в тот день в замок поступило несколько альф и омег на службу. Надо было отдать шпиону должное — маскировался тот отлично, но все злопыхатели альфы по какой-то причине каждый раз наступают на одни и те же грабли, не учитывая двух вещей.       Чонгукову мудрость и любовь к Тэхёну.       Неизвестно, сколько продолжались бы эти поиски, если бы в итоге шпион сам не пришёл к Королю с повинной.       Точнее, пришла.       Ёнджи даже не пыталась скрыть от Чонгука своих злонамеренных планов, когда ступила в его покои четыре недели назад под покровом ночи. Плача почти взахлёб, девушка призналась, что в замок попала не случайно; когда три месяца назад к её отцу приехал господин Бао — бывший барон, Чонгук лишил его титула за чрезмерную жестокость к простым людям и неуплату тем жалованья, — те подолгу засиживались в кабинете Северного короля, строя планы по свержению Короля Чона с трона. Девушку политика не интересовала, у неё хватало своих проблем, чтобы окунаться с головой в чужие. Но те всё же коснулись её, когда речь зашла о её замужестве.       — Она уже давно любила, но не принца, а обычного конюха, пусть и королевского, и её отец, король Чангмин, разумеется такой союз одобрить не мог, — рассказывал Чонгук Тэхёну, который жадно ловил каждое слово. — Думаю, эта её любовь в какой-то степени и сыграла с ней злую шутку, потому как именно на чувствах родной дочери Северный король решил сыграть. Он поставил ей ультиматум: Ёнджи сможет выйти замуж за кого угодно, самолично выберет будущего мужа, если поможет своему отцу расправиться с королём соседнего государства. А если по какой-то причине не справится, её саму ждала моя участь.       Притихший до этого момента омега в который раз за день побелел и сглотнул, вцепившись в рукав камзола мужа, и Чонгук мягко накрыл его прохладные пальцы своей горячей ладонью, успокаивая и согревая.       — Учитывая, что Ёнджи здесь, думаю, ты понимаешь, что она ответила отцу, — хмыкнул, покачав головой. — Вот только дражайший Чангмин своей дочери не очень-то доверял, а потому отправил следом второго шпиона, который должен был проследить за тем, чтобы та выполнила отцовский наказ. Мою смерть они запланировали на Ночь Даров; как ты знаешь, согласно нашим традициям, если Король собирается выбрать себе очередного фаворита, ни о какой близости и речи быть не может до наступления данного праздника. Я бы её своей фавориткой никогда не сделал, ты ведь это знаешь, Луна моя, — шепчет сокровенно, нежно касаясь губами мягкой щеки. — Ни один омега не войдёт ни в мои покои, ни в моё сердце, кроме тебя. Возможно, она понимала, что подобраться ко мне у неё не получится, однако сама Ёнджи уверяла меня, что у неё просто не поднялась рука отравить меня. Вместо того чтобы исполнить волю отца, она попросила защиты и помощи, и я пообещал сделать её любимого своим подданным, а также даровать ему титул, чтобы они оба могли остаться здесь, за пределами досягаемости и влияния короля Чангмина.       — Но почему ты просто не сделал это сразу, когда узнал правду? — чуть заблестел глазами Тэхён. — Почему не вернулся ко мне?       — Ох, Луна моя, я был бы только счастлив. — Чонгук покрывает поцелуями-бабочками всё лицо омеги. — Проблема заключалась в том, что мы понятия не имели, кто второй шпион, отец не раскрыл Ёнджи его личность, чтобы та не знала о нём ничего и, соответственно, не смогла ничего предпринять. Тот ведь мог, узнав о сговоре, избавиться не только от тебя или меня, но и от неё тоже, для этой цели он и прибыл в замок, поэтому следовало действовать осторожно. Тогда я и предложил ей поучаствовать в этом спектакле: убедить всех, что у неё получилось заручиться моим вниманием, стать фавориткой, что позволило бы выиграть время для вычисления шпиона. Намджун даже отыскал у лекарей специальную настойку, под воздействием которой пульс и дыхание замедляются настолько, что человека вполне можно принять за умершего. К счастью, Небеса спасли меня от подобной участи, послав кого-то испортить волосы Ёнджи. Она устроила жуткий скандал, подняла на уши весь дворец, до меня добралась, но не в том смысле, в котором должна была. — Правитель хохотнул и ласково воззрился на мужа. — Признавайся, Луна моя, это всё же твоих рук дело? Виновника мы так и не нашли. Но я в любом случае не стал бы его наказывать — он ведь «спас мне жизнь».       — Это сделал Чимин, мой фрейлин, — смущённо покраснев, ответил омега. — Он так сильно меня любит, что не смог смотреть на мои слёзы и не хотел допустить, чтобы Ёнджи разделила с тобой ложе.       — Свет мой, я бы этого никогда не сделал...       — Но я-то не знал об этом! — немного вспылил Тэхён, буквально через мгновение успокоившись и добавив уже тише: — Почему ты не рассказал всё мне?       — Я знаю, тебе кажется, что ты научился скрывать свои истинные эмоции, но на самом деле тебя очень легко прочитать, — мягко делится с ним Чонгук. — Подосланный вслед за Ёнджи шпион сразу бы раскусил наш план, если бы не увидел истинной боли в твоих глазах, если бы ты не выглядел настолько печальным, словно для тебя весь мир погас, ведь не только в нашем королевстве уже легенды слагают о сильной любви, что соединяет нас... Возможно, он бы не сумел добраться до меня, но мог с лёгкостью отнять тебя за то, что мы с Ёнджи водили его за нос.       — Знаешь, каждый раз, как мы сталкивались, Ёнджи так на меня смотрела... — Тэхён сглотнул, когда в груди кольнуло остаточно. — Я верил каждому слову. Совсем не казалось, будто она играет, ты уверен, что она и тебя не провела?       — А по-твоему ей следовало тебе мило улыбаться и приглашать попить чаю в саду? — нахмурился Король. — Ей предстояло сыграть роль соперницы, которая сумела встать между нами, ведь иных оснований сделаться моей фавориткой у неё просто не было. Я знаю, это, как и моя холодность, причинило тебе много боли, и я ни в коем случае не обесцениваю твои страдания, но ты, по крайней мере, мог выражать искренние эмоции. Тебе не приходилось держать свои настоящие чувства в узде, просчитывать каждый шаг и обдумывать каждое слово перед тем, как открыть рот. А ведь я мог испортить всё одними лишь глазами, которые всякий день стремились отыскать тебя среди гуляющих в саду омег, хоть ненадолго увидеть твоё лицо, без которого я не мог уснуть ночами. Ёнджи пришлось не легче, потому что на её плечах также висела ответственность за жизнь будущего мужа, с которым я обещал помочь пожениться, ведь и до него могли добраться.       Тэхён понятливо кивнул и, жалостливо заломив брови, клюнул губами мужа в плечо.       — Как вы его нашли?       Король хмыкнул, в его глазах вспыхнуло восхищение.       — Это заслуга Юнги. Он ни на день не оставлял поиски, тайно, чтобы не спугнуть, выискивал шпиона даже среди тех, кому сам доверял; к тому же, у него прекрасно развиты интуиция и чутьё, которые и помогли ему разоблачить предателя, что так мастерски затесался в замок. Ты ведь тоже хорошо его знаешь, знаешь, как он работает.       Тэхён поёжился: иногда одного лишь взгляда Юнги хватало, чтобы захотелось покаяться во всех грехах — даже в тех, которых ещё не совершил.       — А что же теперь король Чангмин? — взволнованно интересуется. — Если он узнает, что его дочь здесь, да ещё и вышла замуж за бывшего простолюдина, то может развязать войну!       — Не волнуйся об этом, Луна моя. Ещё с рассветом я отправил к нему гонца с письмом, в котором я сделал ему предупреждение: пусть успокоится и оставит в покое меня, мою семью и мою империю, иначе каждая душа в мире узнает о том, что он попытался провернуть — думаю, при таком раскладе его репутация как минимум пострадает, как максимум — народ его свергнет. К тому же, когда Ёнджи попала в мой гарем, она автоматически стала моей подданной. Её отец более не имеет над ней никакой власти.       Омега не может сдержать улыбки, слушая мудрые рассуждения своего мужа и точно понимая одно — теперь вся картина для него сложилась воедино.       — Ты хотел защитить меня и детей... — тихо прошептал, подползая ближе. — Сберечь наши жизни, удерживая на расстоянии от себя...       — Я ведь и сам мучился, Тэхён, — уткнувшись лбом супругу в плечо, Чонгук тяжело выдохнул. — Знал бы ты, какими одинокими стали мои дни и ночи, как болело сердце от блеска хрусталя в твоих глазах. Я себя лютой ненавистью ненавидел за каждую пролитую тобой слезинку, за каждый проблеск боли во взгляде. По детям соскучился тоже, но не смел вас даже ночью тайком навещать. Клянусь тебе небесами: душа покидала тело каждый раз, стоило лишь подумать о том, что с вами тремя могло что-то случиться. Я бы себя никогда в жизни не простил и следом бы отправился.       — Чон Чонгук! — внезапно возмущённо рыкнул на супруга Тэхён, чем немало того удивил. — Ты как смеешь мне такие страшные вещи говорить в моём положении?! Я, по-твоему, недостаточно перенервничал за эти два месяца? Боги, да это просто чудо, что я ребёнка не потерял со всем этим стрессом, а ты мне о своей кончине рассказываешь!       — Прости, Луна моя, — сгребает омегу в охапку Король, пересаживая его к себе на колени, не хочет даже такого ничтожного расстояния между ними. — Ты прав, это действительно чудо, но небеса помиловали нас обоих: я наконец-то снова с тобой, а у тебя под сердцем наш прекрасный омега, которого я уже люблю невероятно.       Омега шмыгает носом, утыкаясь тем альфе в шею, и разбушевавшиеся из-за гормонов нервы действительно успокаиваются, в груди впервые за последние восемь недель мир и покой воцаряются. Тэхён всегда любил то, как пахнет Чонгук, но из-за беременности стал в нём нуждаться особенно сильно, и лишь теперь, получив доступ к необходимому аромату, осознал, насколько сильно его не хватало. Водит неспеша носом по шее, к плечу спускается, на пробу прикасается губами — тоже вспоминает. Чонгук окутывает его своими феромонами чуть плотнее, и омега отзывается: начинает беспокойно елозить у него на бёдрах, ладонями пытается под камзол забраться, но куча мелких пуговичек не поддаются дрожащим пальцам, чем раздражают неимоверно. Тэхён коротко хнычет и снова ёрзает, проезжаясь ягодицами по паху Чонгука, на что тот тоже реагирует соответствующе — шипит тихо и немного мужа от себя отодвигает.       — Перестань дёргаться. — Его голос звучит внезапно ниже обычного, и Тэхён впрямь в его руках замирает, прислушиваясь к определённым ноткам. — Ты два месяца был вдали от меня. Два месяца я тебя не касался, боюсь не сдержаться...       — Зачем? — невинно интересуется Тэхён, хотя в глазах его ни капли робости не видно. Он ведь своего альфу тоже долго не чувствовал. — Мы с тобой женаты, у нас двое детей, мы ждём третьего. Оба любим друг друга... если это не изменилось, конечно.       Чонгук осознаёт, что его просто самым бессовестным образом провоцируют, но не чувствует ни раздражения, ни недовольства. Разве он может? Тэхён стал его Луной в тот же день, как только его увидел в толпе омег гарема; эти шоколадные глаза смотрели с такой неописуемой нежностью, что в груди защемило, хотелось пасть на колени и любое желание исполнить. Король Чон был как никогда счастлив, что его коронация, а также замена гарема пришлись как раз к Ночи Даров — он бы вряд ли смог ждать этого омегу больше двух недель. И всё же тогда, в их первую ночь, когда Чонгук навеки отдал Тэхёну своё сердце, он был с ним невероятно нежен и ласков, по-другому с ним просто нельзя никак.       — Ничто в этом мире не способно погасить мои чувства к тебе, — проникновенно шепчет Чонгук в любимые губы, что влажно поблёскивают после скользнувшего по ним юркого язычка.       В ответ на это Тэхён чуть жалобно стонет и тянется к манящим его весь вечер губам, тычется в них своими настойчиво и тут же ответ получает. Этого ему тоже не хватало — мягких губ, настойчивых нетерпеливых ладоней, что сейчас активно пробирались под его кафтан, с нажимом проводя по спине и совсем ласково — по животу, в котором растёт их кроха. Омега безропотно позволяет себя раздеть, не чувствует никакой неправильности происходящего: они поговорили, решили проблемы, которые стояли между ними, они всё ещё замужем и по-прежнему безумно влюблены. Чуть прохладный воздух, задуваемый в покои сквозь открытые настежь двери, ведущие на балкон, немного охлаждает разгорячённую кожу, но пыл и желания касаться — ни на грамм. Тэхён не даёт уложить себя на постель, ему не нужны мягкие перины, нужен только Чонгук, который к чужим капризам прислушивается, позволяет стянуть на бёдра брюки и бельё и сипло выдыхает, стоит прекрасным длинным пальцам коснуться его возбуждения. Омега обнажён, в отличие от своего супруга, но его такое положение дел ни капельки не смущает; он давно позабыл о стеснении в постели, да и как можно, когда тебе ежедневно твердят, что красивее тебя даже звёзд на небосклоне не отыщется?       Знает, что любят, и любит в ответ во всю силу своего сердца.       Упирается коленями в матрас по обе стороны от бёдер Чонгука, устраивается поудобнее и чуть шипит озлобленной кошкой, когда тот принимается его растягивать. За два месяца отсутствия близости, в которой прежде оба не знали недостатка, пришлось потратить драгоценное время; Тэхён жалеет, что у него нет течки, которая бы его сэкономила, и всё же послушно ждёт, когда муж удовлетворит свою альфью потребность не причинить вреда и боли, наслаждается наконец такой необходимой заботой. Укладывает ладони Чонгуку на плечи, держится за него крепко. Лёгкая боль отступает понемногу, Тэхён начинает сам двигать бёдрами навстречу пальцам, когда те внезапно исчезают. Он облизывает пересохшие из-за частого дыхания губы, смотрит в тёмные очи, в которых зрачок уже почти заволок радужку, и уверен, что его собственные выглядят точно также. Распахивает рот в молчаливом стоне, когда чувствует член альфы, проникающий в него неспешно, чуть прикрывает глаза, опускаясь понемногу, пока полностью не садится на крепкие бёдра, выстанывая уже в голос.       На глаза внезапно слёзы наворачиваются: свято верил ведь, что больше никогда так своего мужа не почувствует, больше не ощутит на себе этих касаний, от которых сгораешь и возрождаешься заново, словно феникс. Но вот он, любимый взор — блестит влечением и заботой, страстью и нежностью, необузданным желанием утолить собственный голод и доставить удовольствие. Тэхён начинает двигаться первым, приподнимаясь и опускаясь неторопливо, постепенно увеличивает скорость, наблюдая за тем, как и без того тёмные глаза темнеют ещё сильнее, в них радужка уже неотличима от зрачка — он словно в бездну всматривается, но падения не страшится, добровольно в неё рухнуть готов.       Чонгук чувствует усталость, которая накрывает омегу, подхватывает под бёдра и опускает на постель, не выходя из чувствительного тела, нависает над мужем. Сам двигается — осторожно, но быстро: обоим нужна разрядка, да и не продержаться долго, слишком долго вдали друг от друга были. Тэхён запрокидывает голову, кончая себе на живот, и Чонгук следом за ним идёт, извергаясь внутрь, позволяет узлу набухнуть, чем срывает измученный стон со сладких губ. Осторожно меняет их местами, укладывая омегу на себя, и принимается оглаживать ладонями нежную кожу, собирая влагу с шеи, лопаток и поясницы. Тэхён недовольно ворчит из-за грубой ткани камзола, на котором приходится лежать, поэтому, собрав последние силы в кулак, садится осторожно, чтобы не потревожить узел, расстёгивает торопливо мелкие пуговицы, и открывает, наконец, вид на любимое сильное тело. Тихонько скулит от облегчения, укладываясь обратно, щекой мужу под челюсть притирается и урчит так, как только омеги могут, когда всем довольны.       — Всё ещё не могу до конца осознать, что у нас будет ещё один ребёнок, — отдохнув и переведя дух, Чонгук вновь наглаживает Тэхёна, шепча на ушко всякие нежности. — И так счастлив, что когда-то твои родители продали тебя в мой гарем.       Такая практика была довольно распространена не только в империи династии Чон, но и во всех остальных; в конце концов, омег для гарема не подбирают на улице: кто-то из них добровольно обрекает себя на эту участь, надеясь привлечь внимание короля, а кого-то против воли продают родители, чтобы избавиться от неугодного чада или поправить своё пошатнувшееся состояние. Родители Тэхёна оказались из вторых, но он, возможно, и добровольно бы сюда пошёл, ибо уверен был, что худшего места, чем дом родной, для него не существовало.       — А я счастлив, что никакого гарема больше не будет, — смущённо признаётся омега. — Но разве тебе за это не попадёт от совета? Какой уважающий себя замок обойдётся без гарема?       — Намджун поворчит для вида и успокоится, — улыбается Король. — Он, как никто другой, понимает необходимость подобного решения. Даже не столько потому, что кроме тебя в мои покои в любом случае никто из них не вхож, сколько из-за нецелесообразности поддержания подобной традиции. Какой прок держать столько бесполезных ртов? Я уверен, что любой или любая омега из гарема мечтает выйти замуж и завести семью, не хочу лишать их такого шанса.       — Ты уже лишил, — хихикает Тэхён, целуя мужа в грудь аккурат над сердцем. — Когда отверг их всех, выбрав меня одного.       — Они видят во мне лишь престижный статус, — не соглашается тот. — Стать фаворитом Короля — какой титул может быть выше? Ну, кроме разве что королевского... А за пределами замка, выбрав человека по душе, я уверен, они смогут так же, как и мы, обрести счастье.       — Мне нравится...       — Что именно?       — Что я вижу ту твою сторону, какую не видит больше никто, — омега тянется выше и чмокает альфу в любезно подставленные губы. — Пока короли соседних империй считают тебя суровым завоевателем, а подданные — строгим, но справедливым и мудрым Правителем, я знаю тебя заботливым, нежным и любящим мужем и отцом. Лишь со мной и нашими детьми ты так ласков и мягок, как ни с кем больше, и лишь мне показываешь, насколько именно для тебя важно благополучие твоего народа.       — Моя Луна, кому, как не тебе, могу всё это показывать? — Чонгук целует его в переносицу, задерживая касание. — Кстати, о заботе: говоришь, твой фрейлин испортил Ёнджи волосы?       Тэхён на нём немного напрягается и боязливо приподнимает голову, однако под лукавым взглядом расслабляется и даже позволяет себе улыбку.       — Он всего лишь обо мне заботится.       — Есть ли что-то, что я мог бы сделать для него?       Тэхён забавно округляет глаза. Нет, он помнит, что Чонгук обещал не наказывать повинного, даже не помышлял об этом, и всё же...       — Признаться честно, я понятия не имею, — стыдливо опускает глаза. — Он никогда ничего не просит кроме того, чтобы я себя берёг, потому что я — единственный близкий ему человек. Он рано остался сиротой, я нашёл его у пристани — такой маленький, худенький и беззащитный... Знаю, что фрейлин обычно набирают из знатных родов, но мне так захотелось ему помочь...       — Тогда что, если мы даруем ему титул — хотя бы совсем небольшой? — предлагает Чонгук. — Ему это понравится?       — Думаю, так у него будет больше уверенности в себе и в будущем, — согласно кивает ему Тэхён. — Он, конечно, попробует возмущаться, но это для его же блага.       — Только вот Ёнджи постарайся не проболтаться о том, кто именно изувечил её волосы, — со смешком предупредил альфа. — Я понимаю, почему Чимин так поступил, но ведь она не отрицательный герой в этой истории и такого обращения не заслужила. Кстати, это был единственный раз, когда ей не пришлось играть злость — та была искренней. Поэтому она и на тебя накинулась, Ёнджи в тот день вообще огрызалась на всех подряд, и я её, честно говоря, понимаю.       — Как и я, — заламывает брови омега: ему вот ни капли не смешно. — Я просил никого ничего не делать, но они и слушать не стали! Но Чимини моего всё-таки не трожь, пожалуйста.       Чонгук, тихо посмеиваясь, прижал к себе тёплого и такого родного Тэхёна, вновь принявшись покрывать лицо поцелуями, наслаждаясь любимым ароматом и яркой улыбкой. Эти два месяца научили его тому, что он и так укоренил в себе в тот самый день, когда Тэхён стал принадлежать ему — телом, сердцем и душой: в его жизни нет ничего важнее семьи. В конце концов, он найдёт всех до единого заговорщиков и предаст их суду, как они того и заслуживают; все до последнего предателя отправятся в темницу или на плаху в зависимости от степени тяжести проступка. Не успокоится, пока не уничтожит всех врагов государства. Но кто бы ни считал иначе, какие бы интриги ни плёл за их спинами, одно для Короля Чона останется неизменным.       Его сердце — это его семья.