Горячие сердцем

      Тэхён не знал, что делать.       Когда празднество в честь Ночи Даров подошло к концу, и Чонгук покинул тронный зал вместе с Ёнджи, которая сияла ярче звёзд на небосклоне, омега почувствовал, как от бесконечной череды переживаний к горлу подкатывает тошнота. За весь вечер он не позволил себе выдать свои настоящие эмоции: улыбался, когда к нему подходила знать, чтобы выказать почтение, смеялся над шутками Чимина и на удивление спокойно общался с омегами гарема, которые не переставали шушукаться и перемывать кости ненавистной Ёнджи. Но сейчас, в эту самую минуту, провожая взглядом спину уходящего Короля, чувствовал, как сердце сжимается от боли.       Он знал, что произойдёт дальше.       Чонгук вернётся в свои королевские покои, в которых Тэхён не был с тех пор, как в гареме появилась соперница; он переоденется в спальное облачение и подготовит для Ёнджи подарки, которые прежде в Ночь Даров тоже всегда получал один лишь Первый омега. Ёнджи тем временем отведут в баню служанки, чтобы подготовить к совместной ночи, натрут тело ароматными маслами, после чего облачат в самый прекрасный наряд и проводят к Королю. А Тэхён останется в своих покоях — корчиться от боли и заглушать болезненный вой в подушку, чтобы не потревожить сон сыновей и не пугать их своим состоянием.       Сегодняшняя ночь и ему подарит дар — самую сильную боль, которую только можно испытать.       К себе Тэхён добрался как в тумане. Все силы ушли на то, чтобы поддерживать лицо безэмоциональным и заставить передвигаться ноги, которые совсем не слушались. Хотелось сорваться на бег, ворваться без разрешения к Чонгуку, упасть к нему в ноги и умолять не допустить близости с той, что сумела разлучить их друг с другом. Но позволить себе такого унижения Тэхён не то что не мог — не имел права.       Сам себя перестанет уважать, если опустится до подобного.       Лишь в покоях позволил себе поддаться слабости и сразу устало опустился на тахту, роняя несколько слезинок: не думал, что будет так тяжело. Его с обеих сторон окружили Чимин и Рюджин, беззастенчиво обнимая, поглаживая по спине и призывая успокоиться, ведь слезами горю не поможешь. Оставив омегу на попечение Чимина, Рюджин упорхнула к лекарю, чтобы втайне выпросить хороший успокаивающий отвар, который должен был помочь Тэхёну расслабиться. А Чимин тем временем, чувствуя боль от такого разбитого вида любимого Господина, стиснул зубы.       — Давайте же, Ваше Высочество, возьмите себя в руки, — тихо увещевал, а после взял его лицо в ладони, заставив посмотреть на себя. — Вы всё ещё Первый омега государства и папа двоих принцев, один из которых в будущем унаследует трон. Вы тот, кто вознёсся до невиданных вершин, не имея ни должного статуса, ни влияния — стали супругом Короля лишь благодаря своему удивительному характеру, мягкости, грации и красоте. Ёнджи не сможет похвастаться ничем из того, что есть у вас, даже если действительно станет второй супругой Его Величества — не это ли истинное богатство?       Слушающий мудрые речи своего фрейлина Тэхён постепенно прекращал плакать, успокаиваясь, расслаблял сведённые напряжением плечи и остаточно всхлипывал, хлопая слипшимися в треугольники ресницами. Чужие заботливые поглаживания по спине и тихий убаюкивающий голос медленно, но верно приводили его в чувства; боль никуда не уходила, но теперь Тэхён мог хотя бы ясно мыслить. А стоило вернуться Рюджин, которая тут же дала ему отвар, как его практически отпустило — только спать хотелось невероятно сильно от накатившей усталости. Несколько раз глубоко вдохнув, успокоился окончательно и перевёл взгляд на Чимина, который слишком уж решительно смотрел на него.       — Клянусь вам, мой Господин, своей головой клянусь: Ёнджи сегодня и шагу за порог своей комнаты не ступит.       Подобное заявление Тэхёна удивило и даже напугало — настолько, что сон как рукой сняло. Он обеспокоенно наблюдал за тем, как Чимин, улыбнувшись каким-то своим мыслям, поклонился ему и покинул покои. Переглянувшись с ничего не понимающей Рюджин, омега занервничал: как бы его чересчур инициативный фрейлин не наколол дров со своим темпераментом и вечным желанием защитить Тэхёна от всего и вся. Позвав к себе Мингё, попросил его приглядеть за неугомонным Чимином и прикрыть, если тот вдруг что-то натворит. А судя по тому, с какой решимостью тот от Тэхёна ушёл, желание не просто что-то натворить, а откровенно напортачить у Пака превалировало.       Лишь бы на плаху не попал.       Евнух, склонившись перед Первым омегой едва ли не пополам, клятвенно пообещал сделать всё, что в его силах, и тоже поспешно удалился. Неровно вздохнув, Тэхён проверил сладко спящих сыновей, поцеловав их в лоб, и принялся мерить покои, слоняясь из угла в угол, словно загнанный зверь. Из головы улетучились все мысли о Чонгуке и Ёнджи; остались лишь те, что непосредственно касались Чимина и возможных проблем, которые того могут ждать. Что ж, если в этом и был его план — заставить Тэхёна забыть о собственной боли, — то у него неплохо получается.       Омега не знает, сколько времени прошло с того момента, как за его верным фрейлином закрылись двери. Но примерно через десять минут после того, как у Тэхёна начали гудеть ноги от бесконечных метаний, в коридоре раздался шум, который до боли напоминал сегодняшнее утро — с той лишь разницей, что теперь это были возмущённые вопли, нытьё и сетования. А ещё через полминуты в его комнату ворвалась возбуждённая донельзя Цзыюй — без стука и предупреждений, чем немало Тэхёна напугала, — но перед тем, как затворить двери, окинула взглядом просторный коридор.       — Что происходит? — взволнованно поинтересовался Тэхён.       Омега подошла к нему ближе и коротко, словно для проформы, присела в неглубоком реверансе. В её движениях явно отсутствовало всякое уважение, но и агрессия тоже, поэтому Тэхён предпочёл закрыть на это глаза.       — Ваше Высочество, кто-то подмешал краску в травяной отвар Ёнджи, — с долей испуга, но явно удовлетворённо произнесла Цзыюй. — Не знаю, кто был зачинщиком, но постарался он на славу: её волосы теперь синего цвета, она в своих покоях рвёт и мечет — и, кажется, подозревает вас.       Брови Тэхёна лезут едва ли не до линии роста волос, когда он медленно осознаёт: это дело рук Чимина. И хотя какая-то часть омеги не одобряла подобного ни коим образом, другая его часть в душе облегчённо рыдала оттого, что Ёнджи сегодня ни к какому Чонгуку не попадёт.       Чимин выполнил своё обещание.       — Я не имею к этому никакого отношения, — покачал головой Тэхён.       — Что-то в гареме сегодня шумно, — ехидно улыбаясь, в покои тихо вошёл Чимин. — Никак, Ёнджи сетует, что ей надеть нечего.       Глаза Цзыюй загораются, когда она понимает.       — Я никому не скажу, обещаю.       — Никому не скажешь о чём? — хитро прищуривается тот.       Тэхён же переводит взгляд с одной омеги на другого и обратно, чувствуя при этом, как волнение неприятно поднимается откуда-то из нутра, пока не застревает в горле словно пробка из винного кувшина. Цзыюй ему не подруга, ничто не мешает ей, владея такой информацией, разом избавиться и от Ёнджи, и от Тэхёна, стоит только шепнуть несколько слов первому советнику Короля. Конечно, вряд ли Чонгук на радостях позволит ей к себе приблизиться и занять место Первой омеги, но, по крайней мере, лица ненавистных соперников не будут маячить перед очами.       — Разве я что-то сказала? — приняла правила игры Чимина девушка, подмигнув, но посерьёзнела сразу же, как только в коридоре раздался крик камердинера. — Сейчас начнут всех слуг проверять, ваших наверняка в первую очередь, Ваше Высочество. Мы с омегами прикроем вашего фрейлина — скажем, что ни Чимин, ни Рюджин не входили в гарем после вашего ухода из тронного зала.       — Почему ты нам помогаешь? — задаёт свой вопрос в лоб Тэхён.       Цзыюй несколько секунд мнётся, словно бы решая, быть ли с ним до конца честной.       — Надеюсь на вашу милость после, — девушка подняла свой полный надежды взгляд на омегу. — Как бы сильно мне этого ни хотелось, я знаю, что никому из гарема не стать второй и тем паче третьей фавориткой Короля, а потому хочу попросить у вас помощи найти себе достойную партию, когда Ёнджи исчезнет из дворца. Вы ведь супруг Его Величества и наверняка имеете такие полномочия.       Тэхён немного выдохнул и чуть расслабил сведённые напряжением плечи: такое сотрудничество его устроит. Не то чтобы он стремился избавиться от всех омег гарема, которые спали и видели себя рядом с Правителем, месть или ревность не входила в число его пороков, но если в гареме поубавится тех, кто желает ему того же, что и Ёнджи, это сильно упростит его жизнь. И да, как Первый омега государства, а также главный омега во дворце, он имеет право выдать любую омегу гарема замуж за кого-то из знати — с их желания, разумеется, и позволения Короля. Он плохо знает Цзыюй, ещё меньше ему понятны её мотивы, но девушка, кажется, говорила вполне искренне.       — Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал Тэхён.       Омега слабо ему улыбнулась — семь лет зависти и ревности единичным случаем обоюдной помощи не стереть — и, поклонившись, покинула покои, прежде удостоверившись, что в коридоре нет ненужных свидетелей. Выдохнув, Тэхён тяжело опустился на тахту, словно из него разом выкачали все силы, и перевёл обеспокоенный взгляд на Чимина, который выглядел слишком уж довольным своей выходкой.       — Пожалуйста, скажи, что тебя никто не видел! — взмолился тихо.       — Никто, мой Господин, я был осторожен, — успокоил омегу Чимин. — Знаю, что первым делом Ёнджи подумает именно на вас, хотя у неё в гареме наверняка хватает завистников и недоброжелателей. Но если Цзыюй сдержит своё слово и прикроет нас, то ей будет не подкопаться.       — Зачем ты так рискуешь собой? — Тэхён подошёл к своему фрейлину и крепко обнял, чувствуя, как волнение его отпускает.       — Вы — всё, что у меня есть, Ваше Высочество, — так же крепко обнимает в ответ. — Если с вами что-то случится, не думаю, что смогу с этим справиться. Вы стали моей семьёй, я обязан вам всем, что имею, а потому хочу помочь.       — Ну что за болван? — сквозь слёзы улыбается Тэхён. — Я тебе очень благодарен, но больше не смей рисковать своей головой, даже ради меня — понял?       Тот кивает, но по глазам видно, что омега готов жизнь положить за своего Господина. Тэхён качает головой и сдаётся усталости, позволяя своим фрейлинам в четыре руки вытряхнуть себя из парадной одежды и помочь переодеться в ночную.

***

      Вопреки всем своим ожиданиям Тэхён сегодня спал невероятно крепко — да даруют Небеса Чимину долгих лет жизни; проснулся пусть и рано, как привык, а всё же отдохнувшим, и теперь с нежной улыбкой наблюдает за игрой своих сыновей. Те словно чувствуют хорошее настроение своего любимого папы — улыбаются ярко и частенько подходят обменяться нежностями, которые Тэхён и принимает, и отдаёт в троекратном размере, пока малыш Хаджун не начинает забавно попискивать от возмущения. Но по какой-то причине ему именно сейчас очень не хватает внимания от мужа и его запаха, сердце плачет по нежным объятиям Чонгука, которых прежде всегда было так много, но он эти мысли хоронит в себе, уходя с головой в заботу о своих малышах. Он уже собирается дать распоряжение нести завтрак, когда в дверь его покоев стучат; Тэхён вскидывает голову ровно в тот момент, когда те распахиваются, пропуская внутрь камердинера. На лице вошедшего не отображалось ровным счётом никаких эмоций, однако все обитатели замка давно привыкли, что Канмин может с одинаковым выражением лица и поздравить с именинами, и прочесть речь на похоронах.       — Мой Господин, — почтительно кланяется едва ли не в пояс, — Его Величество просит вас прийти в тронный зал — немедля.       Омега невольно сглатывает, и без пояснений понимая причину, зачем его зовёт Король, но старается держать лицо. Да, он никакого отношения не имеет к тому, что случилось с Ёнджи, даже мысленно не просил Чимина ни о чём подобном, а всё же сердце предательски заходится в груди, усиливая волнение. Чимин ободряюще сжимает его ладонь перед выходом, Рюджин легко гладит по спине, подбадривая, давая понять, что всё будет хорошо, но следом не идёт — остаётся приглядеть за детьми. По мере приближения к тронному залу омега чувствует всё бóльший мандраж, однако ничем своего внутреннего состояния не показывает, внешне оставаясь спокойным и собранным.       Он чувствует себя уверенно, идя в своём любимом наряде, который ему тоже в своё время подарил Чонгук. Бежевые брюки тесно облегают длинные стройные ноги, голубая шёлковая рубаха, рукава которой выглядывают из-под тёмно-зелёного бархатного кафтана с гербом на груди, ему в тон высокие сапоги из кожи крепко сидели на голени. Лёгкая укороченная мантия, расшитая золотыми нитями, и золотая корона ясно указывали на его статус, чем, несомненно, бесили Ёнджи, которая зло сверкнула глазами, стоило ему войти в зал. Чимин всё утро никак не мог перестать нахваливать внешний вид своего любимого Господина и искренне недоумевал, куда подевались глаза Его Величества, за что получил от Рюджин очередных тумаков.       Мельтешащие в разных уголках зала слуги почтительно отвешивают ему реверансы и поклоны, улыбаются искренне, ведь любят своего второго Господина всем сердцем, и шушукаются, как тот сегодня прекрасен. Конечно, в их глазах Тэхён прекрасен всегда, но сегодня как-то по-особенному, и оттого говорят о нём чаще, пусть и каждый день без имени Первого омеги на устах не обходится. Тэхён им в ответ улыбается тоже, треплет по волосам помогающего матери маленького омегу, что на ласку едва не мурчит котёнком и протягивает смущённо своему Господину ромашку из сада. Да, не рубиновое колье, подаренное Ёнджи Королём, но для омеги по ценности равноценно, ведь цветок был именно для него сорван этими прекрасными пальчиками, что ещё не познали тяжёлого труда в замке. Лишь после, приняв от всех приветствие, подходит к подножию трона, где его терпеливо ожидает Чонгук, не посмевший прервать общение своего супруга с подданными.       — Мой Король, — слегка склонив голову в поклоне, поприветствовал омега альфу; смотреть на того было больно, и никак не получалось отрешиться от мыслей о нём, но хотя бы голос не подвёл. — Вы хотели меня видеть?       Глаза скользнули в сторону Ёнджи, и брови Тэхёна медленно поползли на лоб: одно дело услышать об инциденте от свидетелей и совсем другое — увидеть последствия воочию. Некогда красивая омега, имевшая возможность похвалиться копной светло-золотистых волос, теперь кипела от гнева, дёрганно поправляя спадающие на плечи синие пряди; краска взялась не равномерно, а полосами и лоскутами, отчего девушка теперь напоминала Тэхёну синюю зебру. Глаза той блестели от злых слёз, и ему было жаль ту: он счастлив, что Ёнджи не разделила ложе с его мужем, и всё же... это слишком жестоко.       Цвет ведь не смоется. Эту синеву ничем не закрасить, былые золотые локоны не вернуть. Только если отрезать и отращивать заново.       — Хотел, Тэхён, — отвечают ему, на что омега невольно вздрагивает: ему кажется, что голос любимого не касался его слуха уже очень давно. — Вчера вечером кто-то подмешал краску в отвар для волос Ёнджи, и мне хотелось бы знать, кто повинен в том, что они теперь так неподобающе выглядят.       — Вы подозреваете кого-то конкретного, Ваше Величество? — твёрдо выдерживает взгляд по-прежнему любимых глаз.       — Не притворяйтесь, Ваше Высочество! — почти шипит сквозь зубы Ёнджи, стоящая возле трона Короля. — Я прекрасно знаю, что это ваших рук дело!       — Довольно, Ёнджи, — отрезает Чонгук; его челюсти стиснуты так крепко, что играют желваки на лице. — Тем не менее я должен спросить, имеешь ли ты к этому инциденту отношение, Тэхён.       — Нет, мой Король, не имею, — спокойно отвечает, радуясь, что голос не подвёл и не дрогнул. — Я бы никогда не позволил себе причинить кому-либо вред.       «...какую бы сильную боль эти люди ни причиняли мне самому», — добавляет уже про себя, чувствуя горечь на языке и лёгкое недомогание. Сердце отзывается уже привычной болью: находиться в такой близости от супруга, когда тот не интересуется никем, кроме треклятой Ёнджи, невероятно мучительно. Тэхён отводит в сторону глаза, чувствуя, как те начинает покалывать от накатывающих слёз, злится на самого себя за эту сверхчувствительность, которой не страдал прежде. Даже видеть их, просто находящимися рядом, подобно самым страшным пыткам в темнице подземелья — уж лучше бы его сразу сослали в старый замок за ненадобностью, чем теперь истязали так душу.       — Что же тогда в глаза не смотрите? — звучит едкое из уст фаворитки. — Те, у кого совесть чиста, глаз в сторону не отводят!       — Не вынуждай меня прибегать к наказанию, Ёнджи! — теряет терпение Чонгук.       Тэхён понимает альфу: сам он, даже уже будучи законным супругом, не позволял себе вмешиваться в беседу Короля с кем-либо, а простая наложница посмела возомнить себя королевой. Та, к слову, на повышенный голос Правителя поджимает губы досадливо и отворачивается с тихим «Простите, мой Господин», чтобы не сорваться снова — оказаться в немилости у альфы ей ой как не хочется. Тэхён на её слова кривится чуть заметно; к Чонгуку, как и к Тэхёну, все в этом замке обращаются «мой Господин», но лишь Ёнджи вкладывает в эти слова собственнический, присваивающий смысл.       Отныне Чонгук принадлежит ей, не Тэхёну.       — Мог ли это сделать кто-то по твоей просьбе? — не оставляет в покое его совесть тот.       Тэхён чувствует робкое прикосновение пальцев Чимина, стоящего у него за спиной, к своему кафтану, те некрепко сжимают тот, словно бы теперь они поменялись местами, и это Пак нуждается в поддержке. Вздохнув тихо, Тэхён складывает руки за спину, за его ладони тут же хватаются чужие, чуть прохладные, омега их стискивает ободряюще, поглаживает пальцами, успокаивая: ни за что не позволит причинить своему фрейлину вреда.       — Нет, Ваше Величество, — снова взгляд глаза в глаза, но без страха, ведь не врёт, — я никого не просил.       Стойко выдерживает испытующий взор, с печалью осознавая, что тот словно стал чужим. Никогда прежде Чонгук не смотрел на него без теплоты и нежности во взгляде, всегда словно самое бесценное сокровище перед собой видел — теперь его глаза тверды, холодны и бесчувственны, и это заставляло сердце сжиматься гораздо сильнее, нежели стоящая рядом с Правителем Ёнджи. Но омега себе плакать запрещает, даёт обещание больше ни слезинки не проронить из-за того, кому так внезапно стал безразличен; рядом с ним всё ещё есть те, кто в нём нуждается и так безгранично любит — большинству людей не посчастливилось за всю жизнь испытать подобной любви, сколько он получает в свои неполные двадцать шесть.       — Ты можешь быть свободен, — взмахом руки ему позволяют покинуть тронный зал и отворачиваются, не давая увидеть в глазах ответа: ему верят или же нет? — Приведите сюда наложниц гарема, — добавляет громче уже для стоящего у массивных дверей камердинера.       Вновь слегка поклонившись, Тэхён покидает зал, ловя на себе полные поддержки взгляды работающей прислуги; уже в просторном коридоре берёт чуть дрожащую ладонь Чимина в свою, переплетая с ним пальцы. Оба хранят молчание до самых покоев Первого омеги и лишь там, скрывшись за дверьми, обнимаются крепко, вводя застывшую Рюджин в ступор. Тэхён счастлив, что Пак не попался, но беспокоится, сдержит ли Цзыюй своё обещание. Омега не знает, что будет делать в случае раскрытия причастности его фрейлина к инциденту, но на плаху его отправить не позволит, даже если та ему самому в итоге будет грозить.       — Что случилось, Ваше Высочество? — обеспокоенно оставляет детей Рюджин и подходит к своему Господину, ласково проведя ладонью по плечу.       Дети, к слову, увидев состояние любимого папы, тоже свои игрушки откладывают в сторону и обнимают родителя за ноги. Тэхён улыбается всем через силу, но чувствует внезапно накатившую тошноту так остро, что почти срывается с места и несётся к туалетам, где опустошает и так пустой желудок. Его фрейлины взволнованы не на шутку. Гёнвон напуганно всхлипывает, Хаджун, не понимающий ничего, начинает плакать просто за компанию со старшим братом.       — Я позову лекаря, — дрожащим голосом оповещает всех Чимин и тут же из покоев исчезает, беспокоясь за состояние Первого омеги.       Рюджин, оставшаяся с омегой, помогает ему прополоскать рот и умыться прохладной водой, Тэхён почти сразу чувствует, что ему становится легче от одного лишь её участия. Покорно следует наставлениям девушки, которая отстёгивает ему мантию и помогает улечься на постель, притягивает к себе детей, залезших следом и не пожелавших отходить от папы ни на шаг. Через несколько минут в покои возвращается и запыхавшийся Чимин, приведший с собой лекаря-омегу, которая спешно водрузила на постель небольшую кожаную сумку со своими средствами и принялась осматривать своего Господина.       Осмотр, впрочем, надолго не затянулся.       — Поводов для беспокойства за здоровье Его Высочества не вижу, — спокойно сообщает. — Ваш организм истощён из-за стресса, что в вашем положении крайне нежелательно. Я дам вам настойку, её нужно будет принимать два раза в день после еды, пусть ваши фрейлины проследят за этим.       — В м-моём положении? — растерянно уточняет Тэхён.       — Именно, мой Господин. — Омега улыбается мягко, укладывая ладонь на его живот, и Тэхён понимает, что та имела в виду ещё до того, как женщина изрекает свой диагноз: — Вы беременны, Ваше Высочество. Срок два месяца. Полагаю, все симптомы вы списывали на усталость и стресс или какие-то другие внешние факторы, но это обычное дело. Главное, вам нельзя нервничать, в остальном всё будет в порядке.       Поклонившись, лекарь покинула покои, оставив растерянного Тэхёна на попечение таких же растерянных фрейлин.       — М-мой Господ-дин, — захлёбывается слезами Чимин; забыв про этикет и правила приличия, он заползает на кровать и лезет через Гёнвона к омеге с объятиями, не переставая всхлипывать счастливо. — К-какое счастье, м-мой Господи-и-ин!       Тэхён по-прежнему ошарашен внезапной новостью, но своему будущему дитя рад несказанно, и радость эта выливается в очередную порцию слёз, которые он и не думает сдерживать. Жалеет лишь, что из-за своей растерянности не попросил лекаря повременить с докладом Королю: не хотел бы сейчас делиться с тем своим счастьем. Чонгук ему дорог всё так же сильно, и ребёнку будет счастлив не меньше, но Тэхён не вынесет его частых визитов в свои покои ввиду определённых событий, которые сейчас происходят. Видеть радостного Повелителя и знать, что к нему непосредственно эта радость не имеет никакого отношения, не ловить в любимом взгляде прежнего тепла и нежности именно по отношению к себе — такого омега не вынесет.       И всё же сейчас мысли о ребёнке вытесняют из его головы всё остальное. Тэхён души не чает в своих маленьких альфах, но ему всегда так хотелось малыша-омегу, которому можно подарить всю его нерастраченную нежность. Гёнвон и Хаджун его, несомненно, очень любят, и всё же они альфы; через пару-тройку лет перестанут проявлять свою любовь к папе так часто и явно, начав обучаться разным наукам, которые помогут подготовиться к будущему правлению. Из их поведения исчезнет эта детская непосредственность, эмоции всё реже станут отпечатываться на лицах, проявление чувств будет выражаться несколько сдержанно, даже сухо. А хочется как можно дольше иметь возможность тискать пухлые любимые щёчки, целовать в нежную шейку и обнимать крепко, зная, что в ответ не начнут противиться с возмущениями «Я же уже взрослый!».       В Тэхёне слишком много этих чувств, которые срочно нужно куда-то девать.       К счастью, хоть здесь небеса пошли ему навстречу.       Омега обнимает Чимина, поглаживая с улыбкой одной рукой, пока Гёнвон бубнит, что его придавили, второй же хватается за протянутую Рюджин ладонь — девушка тоже плачет, радуясь за своего Господина. Сейчас, находясь в окружении этих людей, чувствует себя счастливым, потому что, что бы ни происходило, под сердцем он носит ребёнка от любимого альфы, а рядом всегда есть те, кому он дорог просто потому что. Ему жизнь вообще одни подарки преподносит: он живёт ни много ни мало во дворце, замужем за Королём, пусть тот и так холоден теперь, у него есть Чимин, Рюджин и двое прекрасных сыновей, а в скором времени появится и третье дитя, которого он уже безмерно любит.       Что ещё нужно для счастья?       Успокоившиеся фрейлины вечером уводят альфочек в смежные с комнатой Тэхёна покои, оставляя омегу одного, давая ему время отдохнуть и набраться сил после новости. Тэхён некоторое время действительно пытается заниматься этим нехитрым делом, но мыслей в голове всё равно слишком много, они не дают расслабиться, поэтому он встаёт и подходит к окну, распахнутому настежь, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Вспоминает, как буквально пропадал в саду, когда носил под сердцем Гёнвона, едва не купаясь в аромате цветов, нюхать которые хотелось безостановочно, а с Хаджуном наоборот тянуло в тишину покоев и к одиночеству.       Предвкушающее волнение накрывало и теперь: чего захочется его третьему цветочку?       Уйдя глубоко в мысли, вздрагивает, когда на плечи опускаются чьи-то большие горячие ладони, но развернуться ему не дают, удерживают на месте. Тэхён сглатывает гулко, знакомый любимый запах даёт ответ, кто за спиной, омега чувствует, что его начинает немного трясти из-за близости Короля. Именно этого он и боялся — что тот начнёт навещать его чаще, даст своему запаху укорениться в лёгких заново, а после будет неизменно ускользать в чужие руки, даря любовь не ему. Закусывает губу, сдерживая позорный всхлип, а вот с дрожью справиться не так просто: ту внезапно трепетно и нежно чужие ладони собирают с кожи, растерев предплечья и скользнув на бёдра. Тэхён прикрывает глаза — это любимый жест для них обоих. Чонгук прежде часто любил притягивать его к себе за бёдра, в постели постоянно дарил им внимания больше всего, покусывая и касаясь губами.       Невыносимо.       — Луна моя… — тихо шепчут ему в шею; обращение царапает слух, когтями по истосковавшемуся сердцу проходится, отдаёт болью в глаза, где уже собираются хрустальные капли. Альфа тем временем мягко ладонями живот плоский поглаживает. — Лишь ты один мог мне такой подарок преподнести…       Тэхёну бы отойти подальше, вырваться из оков любимых рук, что сейчас больше боли приносили, чем успокоения, но не находит в себе сил оттолкнуть. Так сильно по своему мужу соскучился, что впору только окончательно своё самоуважение похоронить, развернуться и уткнуться, наконец, носом в желанную шею, подышать убаюкивающим ароматом и проскулить тихонько от бессилия. Чонгук с самого первого дня его самой большой слабостью стал, отнимите его — и омега уже ни на что не способен: ни на воспитании детей сосредоточиться, ни сильным оставаться. Нуждается до глубокого отчаяния в любви одного-единственного человека.       — У тебя теперь есть варианты, — хрипло отвечает Тэхён, отворачивая голову подальше от чужого лица. — Ёнджи наверняка будет счастлива нарожать тебе наследников.       …но даже сама мысль об этом не просто причиняет боль — убивает.       — Она никогда мне их не подарит, я этого не позволю.       Омега даже замирает на мгновение, уверенный, что из-за боли уже слуховыми галлюцинациями мучается, но альфа молчит и никак не спешит эти сомнения развеивать. Поэтому Тэхён поворачивается всё же к нему лицом, являя вид своих покрасневших от сдерживаемых слёз глаз, и удивлённо воззряется на Чонгука.       — М-мой Король?       А тот вдруг улыбается ему одному — совсем как прежде, у омеги даже дыхание сбивается, когда он видит улыбку, от которой отвыкнуть успел. Альфа притягивает его к себе, ладони на поясницу перемещает, целует в лоб мягко, и Тэхён не сдерживается, даёт солёным каплям по щекам скатиться. Он не верит, что это действительно происходит, наверняка сейчас спит на своей постели и сон прекрасный видит, но просыпаться нет желания. Забывает о своей боли и обидах мгновенно. Хотя бы здесь хочется в таких нужных руках понежиться, получить необходимую ласку — он с наступлением беременности ещё чувствительнее стал, хотя в предыдущие два раза не замечал за собой такого.       Должно быть…       — Это будет омега, — тихо всхлипывает в родное плечо, пока его по волосам гладят успокаивающе.       — Откуда ты знаешь? — слышит в голосе улыбку, но не насмешливую, а счастливую.       — Чувствую.       Чонгук поднимает ладонями лицо омеги к себе и благодарно в губы целует; Тэхён даже не подозревает, насколько тому в действительности тяжело собственные эмоции сдерживать, не разреветься, ведь Королю не положено.       — Несмотря ни на что, меня самым счастливым делаешь.       — Почему ты сказал, что Ёнджи не родит? — взволнованно интересуется Тэхён. — Что не дашь подобному случиться?       — Знаю, что причиняю тебе много боли, моя Луна, — виновато шепчет альфа, словно боится, что и у здешних стен есть уши. — Но я прошу тебя потерпеть ещё немного — если не ради меня, то хотя бы ради наших детей, настоящих и будущих. Не могу сейчас ничем с тобой поделиться, иначе под угрозу поставлю не только твою любовь ко мне, но и жизнь. Это всё гораздо глубже и серьёзнее, чем тебе кажется, но я обещаю рассказать всё, когда придёт время. Ты только дождись меня.       — Ты пугаешь меня, Чонгук…       — Прости, любовь моя, — он прислоняется лбом к тэхёнову, прикрывает глаза и дышит, дышит любимым запахом, без которого сам сходил с ума всё это время. — Возможно, напугаю ещё сильнее через время, но умоляю тебя об одном…       — Что я должен сделать? — с готовностью обнимает своего Короля поперёк спины — так сильно, как только может.       — Позаботься о себе, пока меня нет рядом, — отчаянно молит, пока сердце его обливается кровавыми слезами. — Верь только тем людям, которым доверяешь, и моей любви, Луна моя. Нет ничего крепче в этом мире, чем то, что я чувствую к тебе — помни об этом. Я обязательно вернусь в твои объятия, когда всё закончится, но до того момента, пожалуйста, будь терпелив. Не забывай, что в этом мире для меня нет ничего дороже тебя и наших детей.       — Я обещаю, Чонгуки, обещаю, — доверчиво кивает головой Тэхён, вновь прижимаясь к любимым губам.       Король притягивает к себе своего омегу как можно ближе, практически душит в объятиях, и всё же остаётся осторожен, чтобы не навредить, но Тэхён и сам в него вцепился — не оттащить. Оба пытаются надышаться друг другом, запоминают момент, чтобы тот согревал их после всё то время, которое их не будет рядом друг с другом. После чуть отодвигает от себя, принимается зацеловывать беспорядочно тэхёново лицо, вновь благодарит за будущее дитя, которое тоже уже любит всем своим существом, вновь просит беречь себя и не нервничать, хотя и понимает, что для омеги подобное сложно. В который раз извиняется за всё, осыпает словами любви, что залечивают влюблённое сердце, латают дыры в душе и дают сил выдержать грядущие испытания, а после, насилу оторвав себя от Тэхёна, уходит прочь, забрав с собой почти всё тепло. Горевшие до этого свечи гаснут вместе с хлопком двери, вынуждая омегу поёжиться и зябко потереть ладонями плечи.