Ψταλία | psytalia

- Здравствуйте. Меня зовут Хельга. Как мне к вам обращаться? - Гилберт. - Приятно познакомиться, Гилберт. Расскажите, пожалуйста, что привело вас ко мне. - Мой младший брат считает, что мне нужна помощь. Что у меня ПТСР, нарциссическая травма и куча прочего дерьма, которая отравляет ему жизнь. - А вам это отравляет жизнь? - Я стараюсь не думать об этом. - Правильно ли я поняла, что вы пришли на терапию по наставлению брата? - Я бы и шагу не ступил в ваш кабинет по собственной воле. - Вас пугает то, что придётся довериться и открыться постороннему человеку? - Меня ни черта не пугает. - Хорошо, я вас услышала. Какого результата вы ожидаете от наших встреч? - Чтобы он от меня отъебался. Думаю, я сделал достаточно, чтобы меня оставили наконец в покое. - Я не веду записи во время сессий, предпочитаю использовать диктофон. Вам будет комфортно... - Нет. Никакого диктофона. И записи вы тоже вести не будете. Я плачу достаточно, чтобы вообще ничего не напоминало о том, что я когда-то здесь был. Чтобы вы вообще забыли, что когда-нибудь меня видели. - Хорошо. Наша беседа продлится шестьдесят минут, и я постараюсь помочь вам с проблемой, которая вас волнует. После, мы вместе наметим план её решения. - Вряд ли мы обойдёмся шестидесятью минутами. И у меня нет проблем. У меня всё заебись. - Но всё же вы здесь. - Да. - Расскажите мне о своей семье. - Это... сложно. У меня есть брат, у нас большая разница в возрасте. Я заменил ему отца. Во всяком случае, пытался. - А что насчёт ваших родителей? - У меня... было много опекунов. Некоторые лучше, некоторые хуже, это не важно, я всё равно знал, что вместо них после будут другие. Ничего толком не менялось. - Вы росли в приёмных семьях? - Можно и так сказать. - Гилберт? Я хотела бы, чтобы вы были предельно искренны во время наших встреч, только так я смогу вам помочь. Все что вы расскажете, останется в этом кабинете. - Я знаю как работает терапия, и про вашу профессиональную этику тоже знаю. И я говорю то, что могу сказать. - Хорошо. Какими были ваши отношения с опекунами? - Меня воспитывали так, как считали правильным. - Что вы подразумеваете под "считали правильным"? - Иногда меня покалачивали. По другому меня просто не получалось заставить делать то, что следовало делать. А в остальном всё было нормально. - Как вы считаете, это был эффективный способ "заставить делать то, что следовало делать"? - Да, наверное. Я вроде не отбитый на голову психопат. Нормальный в итоге. - А что "следовало делать", Гилберт? - Заботиться о своём благополучии. - Разве это не обязанность взрослого: заботиться о благополучии ребёнка? - Блядь... да. Но они не могли этого сделать сами, это должен был сделать я. Я должен был отстаивать свои границы. - Я правильно вас поняла: вас наказывали физически, чтобы вы стали отстаивать свои границы. - Чёрт, я... Я не хочу больше говорить об этом. - Хорошо. О чём вы хотите поговорить, Гилберт? - О моём брате. - Хорошо. Как зовут вашего брата? - Гер... Людвиг. - В каких вы отношениях с Людвигом? - В нормальных. Но последнее время мы часто ругаемся. - Как вы думаете, с чем это связано? - Он считает, что я безответственный и на меня нельзя положиться. - А как считаете вы? - Я делал в своё время достаточно. Из кожи вон лез, чтобы у нас всё было хорошо. Теперь его очередь разбираться с дерьмом, свалившимся на нас. Особенно с тем, в котором виноват он сам. - Мне кажется, вы обижены на брата. - Нихрена я на него не обижен! Но... он помогает сейчас другим, когда я нахожусь в точно такой же ситуации уже длительное время. Прыгает через мою голову, словно моя проблема менее важна, чем чужие проблемы. Это злит. Это одна из причин, почему мы ругаемся. Я не обижен на него, это скорее... Да блядь. Да, я пиздец как обижен. - Вы говорили с ним о том, что испытываете обиду по этому поводу? - Да. То есть, я не сказал об этом словами через рот, но он прекрасно понял. - Вы довольно уверенно говорите о том, что ваш брат в курсе тех эмоций, что вы испытываете, даже без их вербализации. - Я нажрался, как последняя свинья и орал, что он неблагодарный ублюдок, думающий только о себе. Такое сложно истолковать неоднозначно. И мы говорили на эту тему раньше. Он прекрасно знает, что моё положение доставляет мне дискомфорт, а значит и ему тоже. У нас... раньше у каждого из нас был свой бизнес. Людвиг владел своим один, а у меня был партнёр, которому я доверял, как самому себе. У нас только наладились дела, но мой партнёр решил выйти из игры. Но обсудить это он решил не со мной, а с Людвигом, чтобы сделать мне подарок, по тому, что когда-то я хотел объединить наши фирмы, ведь они работают, как тогда мне казалось, в смежных направлениях. Мой партнёр продал Людвигу все свои акции, а потом эти два кретина пришли обрадовать меня, что теперь у меня семейный, мать его, бизнес, и они собрали пакет документов для слияния. А сейчас этот бизнес стал нашим общим с братом, и у меня только двадцать пять процентов, потому что мой партнёр продал акции не мне. Я толком не могу принимать никаких решений, но Людвиг хочет, чтобы я это делал. А я не могу. И не хочу. То, что осталось от меня... то есть, моей фирмы... Полтора сранных кабинета вместо девятиэтажного офиса, а мой брат вливает деньги в другие проекты, вместо того, чтобы помочь мне оживить то, что они не успели угробить окончательно. - Если позволите, я проведу аналогию. Сейчас многие восточные немцы рассерженны тем, что правительство активно пытается интегрировать беженцев, тогда как их самих до сих пор так и не интегрировали в полной мере. - Вы... Бля. Да, это отличная аналогия. Вы зрите прямо в корень проблемы. - Думаю, мы готовы сформулировать ваш запрос, Гилберт. - Нет, я так не думаю. Мы можем просто говорить? Без запросов и прочего дерьма? Мне не нужна психотерапия, мне нужно просто выговориться. - Это было бы совершенно не профессионально с моей стороны. - Тогда это всё. - Ваши шестьдесят минут ещё не истекли. - Да насрать. Хорошего дня.