— • ✈ • —
Жизнь в аэропорту кипит. Пока Чоро с Тодо облюбовали себе компанию стюардесс, а Карамацу с искренней радостью, до боли вычурно и гостеприимно встречает заходящих в салон пассажиров, Ичи с Осо о чём-то увлечённо заболтались, стоя на аэродроме неподалёку от готовящегося ко взлёту Боинга. Младший любит изредка пожаловаться на своих узколобых коллег, а затем развеять стресс лёгкими и ненавязчивыми разговорами. Которые, в общем-то, первым всегда зачинает Осомацу, как будто чувствуя, что у братца день не задался. Всё же гораздо спокойнее наблюдать, как механик скромно поддакивает и что-то кротко комментирует, нежели когда он сидит в одиночестве где-то в дальнем углу ангара, бездумно и бесцельно разглядывая в руках инструменты, как будто в груде металла вдруг окажется что-то интересное. К парочке подбегает какая-то маленькая группка студентов. По их выпученным глазам очевидно, что они заприметили настоящего командира воздушного судна: совсем бессовестно перешёптываются и тычут на четыре золотые полоски на погонах формы. На просьбу сфотографироваться не последовало отказа; Ичимацу они уже раздражают. — Сэр! Можно вопрос? Как думаете, какое самое лучшее место в самолёте? — издаётся звонкий голосок из толпы. Не успевает Осомацу ответить, как инициативу тут же перенимает младший брат: — У иллюминатора. Успеете насладиться пейзажем во время крушения, помогает расслабиться. Ну и вид горящего двигателя тоже завораживает. Несомненно напуганные детишки неловко посмеиваются и всё-таки уходят прочь, к постепенно уменьшающемуся потоку людей; а вот старший Мацуно, кажется, вовсю оценил шутейку, с хохотом держась за живот. Едва ли не на колени падает. — Дурак, — улыбаясь с долей ехидности, командир скрещивает руки на груди и глядит на то, как собеседник злорадно хихикает. Пускай побалуется. — А что? Трудно поверить, что с Дерьмомацу на борту вы не врежетесь в ближайшую гору. — Ну, если Карамацу не будет засматриваться на своё отражение в стекле, то, может, и не разобьёмся! Переживаешь? Ичимацу пожимает плечами. — Не знаю. Я бы не доверил ему самолёт. Осо мягко похлопывает его по плечу, качая головой, а затем смотрит, как последние пассажиры поднимаются на борт. Наконец-то пора в небо, подальше от всей этой утомляющей суматохи. — Ты его просто плохо знаешь.— • ✈ • —
Экипаж обычно не летает в полном первоначальном составе и постоянно перемешивается, поэтому пришлось приложить немало усилий и надоедливых мольб, чтобы выклянчить у их отца — владельца авиакомпании — общее расписание. Тот напрочь был убеждён, что вместе сыновья скорее будут только безобразно выполнять свои обязанности и нагло покрывать друг друга, но эффект оказался даже обратный. Кроме того, это принесло дополнительную прибыль: ну кто не захочет полететь в одном Боинге с главными шишками компании? В этот день Карамацу предстоит финальный полёт, после которого его повысят до долгожданного ранга КВС. Оттого он и весь взбудораженный с самого утра — скорее не терпится опробовать на себе новую кличку и нашивки. Осомацу уверен: для младшего брата это ничто иное, как просто повод потешить своё самолюбие. Не присуще нарциссу ни заботиться, ни тем более вести за собой. Но когда в нём всё-таки просыпаются крохотные, настоящие лидерские задатки, которые с каждым днём постепенно растут и растут, командир не может не чувствовать какой-то спонтанный тёплый прилив гордости за своего компаньона. Старший Мацуно ненавидит нести бремя ответственности только на своих не то чтобы крепких плечах; но теперь к этим же плечам прижимается человек, добровольно желающий разделить с ним сию тяжеловатую ношу. Большего и не пожелаешь. В свою очередь, Кара получает то, чего ему так не хватает — шальное чувство значимости; не только в личностном плане, но и в коллективе. Он весь тает, когда его старания оценивают. Осомацу обожает их регулярные «свидания» в небе; летать с Карамацу — одно удовольствие. Можно и поболтать на отвлечённые темы, и посмеяться. Не заносчивый, послушный, но при этом достаточно самостоятельный; просто паинька. В большинстве случаев даже и командовать не приходится — напарник уже озвучивает своё желаемое действие, ожидая подтверждения. Порой командиру кажется, что они понимают друг друга без слов. А когда пилоты летают только вдвоём, без Чоромацу, что-то в Каре переворачивается: он будто более не страшится доверить свои сокровенные, даже немного меланхоличные мысли, которые по каким-то тайным причинам пока что удаётся обнаружить лишь когда они наедине. Снимает солнечные очки с глаз, а старший брат с понимаем слушает, вбрасывая утешительное словцо в ответ. Осо тихо вздыхает. Такая крепкая синергия у него вряд ли ещё с кем-то будет; и если его любимый — очень даже в прямом смысле любимый — второй пилот решит отделиться, то опьянённое привязанностью сердце, скорее всего, соскучится. И, наверное, поревнует, как та неугомонная девица из второсортных сериалов. КВС заходит в кабину, а Карамацу уже с полной готовностью ждёт его указаний. Осомацу любезно уступает ему своё командирское кресло слева, а сам садится на место второго пилота справа; Чоромацу также устраивается позади них и принимается вдумчиво заполнять документы, сгорбившись и уткнувшись в них носом, как ботаник на экзамене. Никто, кроме него, всё равно не станет так лелеять нудные бумажки. Кара с нетерпением хватает предполётный чек-лист и без малейшего затруднения начинает проверять оборудование, драматично озвучивая каждый пункт. Осо, подперев рукой щёку, смотрит на него с ухмылкой. Даже напоминать не пришлось. Закончив с обязательной процедурой, второй пилот поворачивается к командиру и с сияющими глазами ожидает его одобрения. — Мой умница, — нарочито ласково хвалит его старший брат. А пока Чоро не видит, ещё и тянется нежно погладить ладонью по плечу. Младший на это действо застенчиво опускает глаза на панель; трудно не заметить его искреннюю улыбку и нежный румянец на щеках. Он определённо доволен собой. Ну, и как же не обойтись без пафосного объявления для пассажиров? Кара в предвкушении включает громкую связь в салоне и подражает речам, которые всегда говорит его командир: — My dear passengers! Вас приветствует Matsuno Airlines, на связи кома... Э-э... Второй пилот этого замечательного лайнера — Мацуно Карамацу! Мы направляемся по маршруту 123: Токио—Осака. Пожалуйста, во время взлёта оставайтесь на своих местах и пристегните ремни. Thank you! Желаем приятнейшего вечера! Они неторопливо выруливают на взлётную полосу. Аэродром сегодня довольно загружен, но оно и понятно: множество людей поскорее спешит к родным праздновать завтрашний Обон. На один только Боинг, которые старшие братья ведут, пришлось более пятисот человек! Через окно Осомацу с интересом наблюдает, как Джушимацу на дороге бодро разруливает всю эту самолётную мешанину, бегая вокруг и взмахивая светящимися палочками. Вот уж действительно занимательная работа: гораздо интереснее находиться в гуще событий, шугать и провожать огромных птиц, чем просто сидеть в тесной кабине на одном месте — хотя бы спина не устаёт. Старший с мычанием потягивается. Но это только на земле так скучно. Разрешение на взлёт дано; они разгоняются и плавно устремляются ввысь. Только вот что-то долговато летят с торчащими колёсами. — Шасси, Карамацу. — Ой... Его неловкий смешок всегда такой милый.— • ✈ • —
— MA123, говорит Токио-Контроль. Занимайте эшелон 240. Желаю ясного неба и мягкой посадочки. Отпивая из стаканчика кофе, Янагида продолжает неотрывно смотреть на экран монитора. Всё-таки тяжела работа диспетчера: попробуй за всеми этими самолётами уследи! Ощущаешь себя в детском саду с кучкой беспризорных детей. Но всё же нянчиться с огромными птицами гораздо занимательнее. Несмотря на всю сосредоточенность, парня до сих пор не покидает навязчивое чувство, будто позади него кто-то стоит. Авиадиспетчер мысленно усмехается: он уверен, конечно же стоит. Незваный гость изредка приходит, чтобы понаблюдать, как проходят некоторые рейсы, а не сваливает домой после окончания рабочего дня или ночи, как нормальный человек. По крайней мере, когда летают его братья. Но вместо того, чтобы подойти и спросить разрешения посмотреть, он постоянно тихонько жмётся где-то в углу, изо всех сил старается оставаться незамеченным. Надеется никому не мешать, но его «призрачное» присутствие только отвлекает ещё больше. Янагида спешно оглядывается и конечно же видит Мацуно, пытающегося заглянуть в монитор перед коллегой. — Привет, Ичи! Чего там стоишь? Подсаживайся! Такое вообще-то запрещено уставом, но для Ичимацу всегда найдётся негласный VIP-пропуск.— • ✈ • —
18:24 Это один из немногих рейсов, во время которого Осомацу может позволить себе немного побездельничать, лишь иногда отвечая на сообщения диспетчера и наблюдая за «командиром» рядом. Младший брат с каким-то невероятным воодушевлением держится за штурвал, плавно управляя самолётом (даже не взирая на то, что эта железяка сейчас на автопилоте), поглядывая то на приборы, то на горизонт. Забавно вспоминать, как в первые настоящие полёты он боялся хоть одну лишнюю кнопочку нажать, словно позабыв всё, что оттачивал на тренажёре, а сейчас знает весь борт, как свой гардероб. А теперь невозможно сдержать улыбку, глядя на то, как Карамацу не может оторвать глаз от «романтичного» розово-голубого небосвода и уже тянется за телефоном, чтобы в очередной раз пополнить свою бесчисленную галерею. Вечерние рейсы — его самые любимые. Не будь позади них бортинженера, он бы однозначно взял командира за руку. Может, даже наклонился бы к нему и... Ход мыслей прерывает приглушённый грохот где-то далеко позади. Осомацу оглядывается на двух других членов экипажа, а те с недоумением смотрят на него. Они тоже это слышали. — Что-то взорвалось. Пилоты тщательно проверяют панели, но ни один из показателей пока не выдаёт ничего подозрительного. Только нос немного вздёрнуло, и у Карамацу, похоже, не особо получается самому выровнять самолёт. — Ну давай, малышка, хватит капризничать! — Осо хватается за штурвал и отталкивает его от себя; управление почему-то поддаётся туго. — Код 7700, Карамацу. Второй пилот кивает и тянется к радиоответчику, чтобы набрать комбинацию. Приподняв бровь, он с ухмылкой косится на старшего братца. — «Малышка»? — Да! Малышка! — усмехается КВС, а затем оборачивается к инженеру. — Что там с двигателями? Шасси? — Все двигатели в норме, шасси и створки на месте, — отчитывается Чоромацу, продолжая растерянно следить за оборудованием. Может, их так лихо треснуло турбулентностью? Осомацу перепроверяет метеосводки, предоставленные им до взлёта, но во всех данных указано, что их маршрут абсолютно чист, а во время полёта также не поступало никаких оповещений. Что-то не так. — Разворачиваемся обратно в Ханэду. Рули вправо. Младший брат выполняет указание, а командир тем временем связывается с управлением воздушным движением Токио: — MA123, запрашиваем аварийную посадку в Ханэде, снижаемся и придерживаемся эшелона 220, приём, — запросив нужный радарный вектор и окончив разговор, Осомацу замечает, что самолёт начинает чересчур крениться. — Эй, не заворачивай так сильно, ей нравится нежненько! Как только Карамацу открывает рот, чтобы остроумно ответить, в кабине раздаётся предупреждение: «Bank Angle!» — Вот видишь! — смеётся Осо, а вместе с ним и его напарник. — Как скажешь, my honey, — второй пилот насмешливо обращается к судну и поворачивает штурвал в противоположную сторону, но ничего не происходит. Боинг не слушается. Отомстить так удумал? — Давление падает, — наконец замечает Чоро, и в качестве подтверждения его слов срабатывает сигнализация. Теперь уже точно не смешно. КВС приказывает снижаться до безопасной высоты, в которой они хотя бы могут дышать без риска быть удушенными невидимыми руками. Лайнера постепенно выравнивается из наклона, но полностью развернуться назад в Токио им так и не удаётся — управление, кажется, с каждой секундой становится всё менее и менее отзывчивым. Как одна палочка сети: вроде и есть, а толку никакого. Кроме того, носовая часть судна произвольно поднимается, а затем из-за падения скорости опускается, вновь увеличивая скорость и вгоняя машину в бесконечный порочный круг. — Гидросистема сдохла, — тревожно докладывает бортинженер, глядя на то, как стрелки на измерителях стремительно опускаются до значения нуля. — Сдохла? — Осо заглядывает через плечо, не веря своим ушам. Хуже сценария и не придумаешь: они буквально лишились возможности управлять самолётом. Это всё равно, что обрезать артерии, качающие кровь от сердца ко всему организму. Взгляд плавно перемещается на напарника в соседнем кресле. Тот выглядит весьма напряжённо: обеспокоенное хмурое лицо и поджатые плечи; сквозь занавесу непроглядных, чёрт бы их побрал, очков всем нутром чувствуется его нарастающее волнение. Осомацу безо всяких раздумий кладёт руку ему на ногу, а сам как ни в чём не бывало продолжает делегировать дальнейшие действия экипажа и отвечать авиадиспетчеру. Заботливое касание Карамацу заметно расслабляет, насколько это возможно в такой ситуации; парень мимолётно опускает глаза, а затем с неким восхищением смотрит на старшего брата, до сих пор спокойного и собранного. Воистину лидер, на которого можно положиться. Самолёт теряет всё больше стабильности. Он начинает бесконтрольно вилять хвостом то вправо, то влево, при этом раскачиваясь из стороны в сторону. Голландский, мать его, шаг. Пилоты синхронно поворачивают штурвалы и давят на педали противоположно стороне, в которую наклоняется Боинг. Из-за неисправной гидравлической системы отклик от управления практически никакущий, но этого хватает, чтобы не перевернуться и не полететь носом вниз. Назревает только один каверзный вопрос: как посадить неуправляемую посудину?! Казалось, «застрять» в воздухе невозможно, но это именно то, что сейчас с ними происходит. — Пробуем снижаться. У них не получается уменьшить высоту: самолёт продолжает самовольно задирать и опускать нос, летя по широкой «волнистой» траектории. Тогда братья косятся на отвечающие за двигатели четыре рычага, которые находятся на панели между ними. Командир кивает, и Карамацу берётся за два ближних к себе, а Осомацу — за остальные. Они увеличивают и, наоборот, уменьшают тягу, пытаясь противостоять неустойчивым движениям корабля. Пока пилоты борются с управлением, Чоромацу собирает сведения от экипажа из салона; бортпроводники через радиосвязь информируют о состоянии самолёта и пассажиров. — ...Где обвалилось? Который самый дальний, да? Понял, — инженер вдруг с крайне обеспокоенным лицом начинает говорить тише, на всякий случай лупая глазами по сторонам, чтобы не дай бог никто не увидел. — Не ходи больше в хвост, прошу... Лучше следи за пассажирами. Они все в масках? После удовлетворительного ответа он обращается к Осо: — Командир! Тодомацу докладывает, что заднее багажное отделение разрушилось. Бортпроводники также сообщают, что кислородные маски в задней части самолёта перестали работать, и пятая правая дверь сломалась. Я думаю, нам нужно срочно снижаться. Командир... В отличие от Карамацу, Чоро на борту никогда не называет старшего по имени. Вроде бы ничего такого: обычная субординация и вежливость, но даже по тону голоса и острым, окликивающим ранг словам, как будто это самая важная вещь на свете, ощущается так формально и чуждо... Осомацу в ответ молча кивает. Наверное, он просто не привык; или не хочет привыкать. Им бы тоже следовало надеть свои маски, но от наступившей гипоксии у экипажа едва хватает сознания соображать, что вообще происходит, не говоря уже о великих размышлениях о том, как посадить лайнер. Руки заняты, а парни полностью сосредоточены на поддержании малюсенького контроля над самолётом и своим расплывчатым рассудком, который у них остался. Отвлекаться на посторонние задачи абсолютно некогда — на счету каждая секунда. По этим же причинам они больше не отвечают на сообщения диспетчера. Другой центр управления пытается наладить с ними контакт. Ах, миленький голосок Йовай... — Matsuno Airlines 123, токийский центр наблюдал за вами и зафиксировал экстренный вызов в 18:26 в 30-ти милях западнее Идзуосимы. Это так? Чоромацу явно взбодрился. И единственный принялся отвечать на звонок: — Да, да... Слушайте, у нас предположительно разгерметизация, одна из дверей сломана и... И поэтому мы сейчас снижаемся. — Принято. Командир хочет вернуться в Токио? Тотоко звучит искренне растерянной. То, что Боинг сбился с курса и ослу понятно, но, похоже, сейчас они летят по такому кривому и нелогичному маршруту, что сами авиадиспетчеры в замешательстве. Наверняка пугаются повторения того случая, когда Осомацу в пьяном угаре решил устроить внеплановую тур-поездку по всей Японии. — Да, мы намереваемся совершить аварийную посадку в Ханэде и, э-э... — бортинженер смотрит на панель управления перед пилотами, и совершенно случайная идея посещает его. — М-мы свяжемся с вами позже! Пожалуйста, продолжайте мониторить нас. Чоро наспех обрывает связь, чтобы поделиться своей мыслью: — Может, опустим шасси? Вдруг дополнительная тяга поможет нам снизиться. Старший тянет вниз рычаг, отвечающий за их предположительное спасение, но это ни к чему не приводит. — Не работает. Без гидро колёса не вылезут, — Осо тяжело вздыхает и трёт пальцами переносицу; голова ноет. — Попробуй ате... Блять, альтернативной системой, в рот её. Инженер тянется к верхней панели и щёлкает маленькие рычажки. Люки открываются, и с помощью гравитации шасси, наконец, может плавно выдвинуться наружу. Пилоты увеличивают силу двигателей, чтобы самолёт ненароком резко не потащило вниз. Благодаря хитроумному трюку младшего брата им удаётся медленно пойти на снижение. Осталось только победить бойкую «пляску» лайнера во все стороны; братьям уже порядком поднадоело это воздушное родео. Им всё ещё нужно развернуться. Осомацу с какой-то нетипичной для себя серьёзностью сводит брови и рассматривает варианты, которые у них есть: а их, по сути, и нет. В неординарной ситуации и мыслить приходится импровизированно — значит остаётся только рискнуть. Рискнуть и собой, и сотнями жизней, которые тебе доверили. В такие моменты откровенно хочется оторвать к чертям свои манжеты — оковы — с этими гордыми четырьмя полосками и выбросить их в окно кабины. Или самому выпрыгнуть и сбежать от всего этого. Выждав оптимальный момент, КВС слегка отталкивает два крайних РУДа назад, тем самым уменьшая тягу двигателей на правом крыле; судно наклоняется и, хвала небесам, начинает заворачивать в желаемую сторону. Бинго! В истерике трясущееся сердце кричит ему больше так не делать. Командир смотрит на навигаторы, но не находит ни единого знакомого клочка земли, а из окон даже обширных окрестностей Токио не видно; они окончательно сбились с маршрута и потерялись. Вдобавок, дышать до сих пор чертовски тяжело — значит недостаточно снизились. — MA123, Токио-Контроль; если вы меня слышите, IDENT, пожалуйста. Младший Мацуно растерянно метает глазами. Он разрывается между двумя решениями: продолжать бдительно следить за управлением самолёта или наладить связь с диспетчером. Но будет ли хоть какой-то толк от второго варианта? — Карамацу, опускаем нос. Не обращай на них внимания, — к счастью, старший брат не медлит развеять его сомнения; и второй пилот слушается. Боинг тем временем проделывает круг, и парни уменьшают тягу двигателей, чтобы увеличить скорость снижения. С уменьшением высоты уменьшается и воздействие гипоксии на экипаж. Осо глубоко дышит, оправляясь от недостатка кислорода. Он крепче сжимает штурвал. Сердце замирает, а затем резко и сильно отдаёт режущей болью в груди. Осомацу осознаёт, насколько опасна сейчас их ситуация. «Мы, наверное, обречены», — слышится эхом в голове страшная мысль. Нет! Он же старший, он обязан всех спасти! От него ожидают слишком многого. Поникши, парень морщится, а затем — с неумышленной отстранённостью какой-то — смотрит на свои колени. Что за противный молоток так яро долбит его грудь изнутри? Его всего выворачивает наизнанку, как несчастную, угодившую в турбину птицу; затягивает перемолоться в водовороте собственных мрачных мыслей, а затем сгореть заживо, — но нельзя. Не сейчас, не здесь. Он проходил все эти долбаные тесты на профпригодность, но даже они не предвидели, что тревога может затравить и таких — самых крепеньких. — Brother... Прикосновение чужих пальцев на плече заставляет почти вздрогнуть. Не надо слов, не надо ничего, чтобы совершенно точно уверить старшего, что всё будет хорошо. Что за штурвалом он не один, и они справятся. Похоже на по-дурацки наивную детскую утешалочку, и скорее всего так и есть, но — Осомацу ценит. Осомацу ценит, что второй пилот всегда рядом. Диковинное чувство, но оно сплачивает все куски уверенности обратно. КВС ласково улыбается, вдыхая полной грудью, и встречается с таким же добрым взглядом младшего брата — с таким, от которого всё время и мир вокруг останавливаются специально для того, чтобы наглядеться подольше. Похоже, инстинкт под названием «присматривать друг за другом» всё-таки заразен. Сосредоточившись, Осомацу смотрит на счётчик высоты. Десять тысяч футов. У них мало времени. — MA123, запрашиваю радарный вектор на Ханэду. — MA123, направляйтесь на курс 090° к взлётно-посадночной полосе 22. Самолёт сейчас под вашим контролем? — Понял. Самолёт неуправляем. Повторяю, самолёт неуправляем. Игнорируя манипуляции пилотов, по-прежнему неустойчивый Боинг снова заворачивает в противоположную от Токио сторону, прямиком в гористую местность. Командир бросает разговор с авиадиспетчером и помогает напарнику пытаться развернуть самолёт обратно; но даже их совместных усилий недостаточно. Они вновь дёргают рычаги, повторяя ранее неуклюжий и тупой способ управления одними лишь двигателями. — Держи нос ровнее, Карамацу, не позволяй ему опускаться. И нос командира ты тоже держи, не позволяй ему опускаться. Чоромацу замирает и с ужасом наблюдает за стараниями старших братьев. Время вокруг для него тоже будто остановилось, и третий сын ощущает себя где-то не здесь, не в кабине рядом с пилотами, не в этом мире в принципе. Они всё ещё живы? Непосильная тревога сковала его; он умоляюще косится на показатели гидросистемы, отчаянно желая, чтобы гадкие стрелки вернулись обратно, на положенное им место. Вид из окна спереди вгоняет в животную панику: перед глазами предстаёт то вид их скорой могилы средь гор, то облачное, какое-то неуместно красивое и умиротворяющее небо. Нос корабля задирается так высоко, что происходит сваливание; бортинженер сглатывает больно давящий ком в горле, дрожащими руками намертво вцепляясь за края своей формы. Голос командира едва слышно, но всё же он помогает младшему очнуться. Экипаж выравнивает самолёт, и сейчас можно спокойно не то что вздохнуть, а хотя бы моргнуть. Они медленно набирают высоту, уходя от горных пиков. — Больше я на этой шлюхе летать не буду! Пиздец... — Осомацу находит в себе силы на гневный комментарий. А напарник поддакивает. Ничто не предостерегает их от риска очередного непредвиденного падения, и они всё ещё понятия не имеют, что не так с их корытом, но старший Мацуно начинает дорожить мгновениями, когда хоть немножечко можно почувствовать себя в мнимой безопасности. Он смело использует эти крошечные клочки минут, чтобы с жадностью взглянуть на любимого второго пилота; на его изящные движения рук; на его лицо. На решительную и беззаботную улыбку, которую он украл у своего старшего брата. И то ли гипоксия до сих пор чудит, мешая адекватно всё воспринимать, то ли действительно от одного взгляда на Карамацу становится существенно легче. На душе всё в пёрышки рассыпается. — Теряем высоту. Опустим закрылки, Осомацу? — Опускай аварийкой, — КВС оборачивается, чтобы проверить и второго компаньона. — Чоромацу, запроси позицию. Инженер кивает и выполняет указание. — MA123, на наших радарах вы на 55 миль серево-западнее Ханэды. Кумагая на 25 миль западнее вас. Дайте нам знать о ваших дальнейших действиях. Полученная информация совсем не радует. Не хочется верить, что они забрели в такие дебри, но, похоже, придётся. — Командир, они говорят, что мы в 25 милях западнее Кумагаи... Старший брат не успевает переварить сказанные слова. Его внимание снова отвлекает капризный самолёт: закрылки, как по маслу, опускаются медленно и плавно, но сбой в системе тянет их ниже желаемого угла, да как назло ещё и неравномерно, создавая неприемлемый, катастрофичный дисбаланс. «Bank Angle!» Правое крыло падает, утаскивая за собой носовую часть, и судно наклоняется почти на девяносто градусов, начиная стремительно пикировать. Такие выкрутасы, пожалуй, только в фильмах увидишь. Осо мысленно умоляет, чтобы всё происходящее оказалось всего лишь фильмом, о съёмках которого им намеренно ничего не говорили — для натуралистичности эмоций. От страха спирает дыхание, а сердце проваливается куда-то вглубь; Осомацу упорно пытается отогнать отчаяние, парализующее всё его тело. — Поднимай нос! Газу, газу! Убирай закрылки! — Поднимаю, поднимаю! Напуганный голос младшего братика ножом терзает сердце. Он предпочёл бы оглохнуть, чем услышать его когда-либо ещё. «Sink Rate!» «Pull Up!» Самолёт тоскливо кричит им взлетать; взлетать и продолжать свободно парить в безграничном небосводе, наслаждаться красотами этого мира, ведь они прожили ещё слишком мало. Старшему Мацуно кажется, что машина издевается над ними. Весь полёт она насмешливо сопротивлялась, а сейчас, на грани неминуемой гибели, ей вдруг захотелось жить. Жалкая, гнусная скотина. «Pull Up!» Скорость бешено возрастает. С ничтожными остатками сил лайнер выравнивается, с отчаянной горечью пытаясь вынырнуть из падения; но слишком поздно: впереди через стекло уже виднеются волнистые горы с торчащими древесными пиками, хищно ожидающих свою пищу. Они не успели. «Pull Up!» — Это конец... С невыносимым угрызением теряются последние крупицы надежды; командир беспомощно смотрит в окно перед собой, опуская руки... Но не со штурвала. Им отрывает один из крайних двигателей. Осомацу чувствует ласковое, но донельзя безрадостное крепкое прикосновение: Кара держит его запястье. Печальный голос второго пилота больно въедается в голову, в сердце, во всё, куда только может достать: — Был рад работать с тобой, Осомацу... M-my darling... Кажется, он слышит всхлип. «Pull Up!» Бессильному Боингу отгрызают крыло. Лишённая всякой воли железная туша, прежде искрившаяся жизнью и игривостью — бесячей такой, бунтарской — по инерции переворачивается и падает прямиком в пасть, оставляя за собой ошмётки из собственных перьев. «Pull Up!» Впервые Осомацу видит над собой землю, а не небо.