Mela en'coiamin

Под сенью окружающих ручей деревьев уже почти ничего не напоминало о произошедшей здесь совсем недавно резне. Растерзанные орками тела купцов атани, которые первыми попались на пути орды, уже преданы земле, согласно обряду фиримар. К счастью, освобожденный Леголасом раб Итильдин знал, к какому племени принадлежат его бывшие хозяева, и сумел объяснить, как следует упокоить несчастных. Он дрожащими руками поднял с земли выпавший у старого хозяина узелок с эльфийской драгоценностью, которая стала ценой его свободы и, поклонившись, протянул находку Элладану. Тот только отмахнулся, с горечью оглядывая изуродованную недавней схваткой поляну. Трупы орков пришлось сжечь, не хотелось отравлять их ядовитой кровью землю гостеприимного леска. Вонь от кострища стояла жуткая, хлопья гари все еще висели в воздухе, заставляя эльдар прикрывать лицо влажными платками. Их отряд потерял четверых, еще шестеро надолго застрянут в Палатах исцеления. Сам Владыка Элронд колдовал над их ранами, выпевая древние мелодии, взывающие к Эстэ и Ирмо. Тем же, кого сегодня встретил Нуруфантур, пели совсем другие песни, желая лёгкого пути в вечность и скорого возрождения в Благом Краю. Шатер Элладана освободили от лишних вещей, расположив там раненых, сам он сидел у костра рядом с братом, устало прикрыв глаза, привалился гудящим затылком к шершавому стволу бука. Один из ударов чудовищного орка прошелся по виску, к счастью, скользнув по витому металлу венца. Казалось, ничто не могло прервать скорби братьев по погибшим друзьям, но голос отца заставил вскочить обоих. — Элладан, подойди ко мне, ion nin… Элронд и сам был утомлен несколькими выматывающими силы схватками с нечистью, но куда больше похоронами и прощанием с погибшими воинами. Кроме того, Перэделя удручало, что все его усилия наладить отношения между молодыми оказались тщетны — юный Трандуилион не хотел понять свою сущность и принять любовь его сына, своего истинного. Он покорился, но в его глазах виделись такие укор и боль, что Элронд и сам чувствовал себя не лучше орка-насильника. Он виноват, но разве только он? Разве не воспитание Таура, отца юного Лайквалассэ, стало виной всему? Своевольный, совсем не похожий на Дарующего жизнь Ар-Трандуил… О нем слагали лэ, брака с ним добивались многие из знатных синдар Дориата еще в те времена, когда Менегротом правил Владыка Элу. Ходили смутные слухи, что в Орофериона был тайно влюблен один из Темной троицы феанорингов, но Элронд не очень верил этому. Увидев сына Ар-Орофера во время осады Мордора, потерял покой Лаурэфиндэ… Элронд заломил брови, вспоминая, как распахнулись обрамленные черными ресницами сияющие серые глаза возрожденного. «Таких, как он не бывает, Элерондо! — шептал древний воин, заплетая в сложный узор лунное серебро брачного кольца. — Я принесу его отцу дары, и он не станет на пути у двух любящих сердец!» «Илли…», — выпевала его fea, как птица распахнувшая крылья, стремясь к прекрасному существу, похитившему его покой. Владыка невольно дрогнул губами, припомнив, с каким негодованием принял жениха-нолдо Ар-Орофер. Вслед за мифриловым браслетом из шатра Владыки нандор и синдар вылетел, пылая гневом и сам возрождённый, сопровождаемый царственным рыком: «Никогда! Слышишь, нолдо? Никогда мой сын не станет твоим супругом…». Никакие объяснения о принадлежности Лаурэфиндэ ко Второму Дому не помогали, видно причины, заставившие Орофера невзлюбить всех потомков Таты и Татьи были слишком серьёзны. Сам аранен Трандуил, сидевший рядом с отцом, не повернул и головы, прекрасно зная крутой нрав и тяжелую руку своего родителя, которые не раз испытал на себе в детстве. Всегда гордо приподнятый, изящно очерченный подбородок, ниспадающие до колен, увитые жемчугом тяжелые боевые косы, строго сжатые розовые губы. И бархатный голос, от которого бросало в дрожь. Казалось, улыбка никогда не касалась этих глаз, взгляд безразлично скользил по лицам, теплея лишь в разговоре с близкими и немногими друзьями. Воспитанник Белега Куталиона и Маблунга Тяжелорукого, царственный синда, умница… Редкий упрямец и язва, зачем-то воспитавший единственного наследника воином и не рассказавший юному Лайквалассэ о его предназначении. Но сейчас пришло время забыть взаимные обиды и объединиться. Дар предвиденья и опыт обоих правителей подсказывал, что вскоре Эндорэ ожидают тёмные времена… Элронду было жаль расставаться со старым другом, но Лаурэфиндэ так загорелся, услышав о возможности быть рядом с Ар-Трандуилом… Элронд досадливо потер висок: «Нужно было заставить этого гордеца принять Лаурэфиндэ консортом — никуда бы не делся, согласился бы ради своей ненаглядной Пущи». …Куда там: «Недостойно мне принуждать свою истинную пару, Элерондо. Вспомни судьбу злосчастной Ириссэ — никогда я не уподоблюсь кузнецу из Нан Эльмот!» Более пятидесяти лет минуло с тех пор, но разве это срок для эльдар? — Atto? Элронд улыбнулся подошедшему сыну и стер пальцем брызги крови, застывшие на виске. По большей части она была чужой, по-настоящему беспокоил Элладана лишь один удар, пришедшийся по голове, но признаваться в этом отцу он не собирался. Еще один безумец, покоренный чарами лихолесского наследника. Его мальчик, увидев в аранене свою судьбу, пропал. Он грезил голубыми глазами и звонким смехом прекрасного, как vilvarin Лайквалассэ… Лаэголаса, как звали его на синдарине. — Я побеседовал с твоим юным супругом о сущности и правилах поведения, принятых для младших мужей, но помни, ты должен быть снисходителен к юному Трандуилиону. Он еще совсем юн и невежественен, жизнь в опасной глуши сделала его грубым и совсем неприспособленным к роли нежного супруга — украшения жизни наследника Ривенделла. — Я стараюсь, atto, — вздох Элладана мог растопить и льды Хэлкараксэ, во всяком случае на лорда Элронда они всегда действовали безотказно. Элладан устало потер лицо ладонью и нахмурился, оглядываясь в поисках синды. — Вам нужно проводить вместе больше времени, возьми его к себе в седло, когда мы двинемся в путь. Этого… Итильдина повезет Элрохир. Никогда не думал, что скажу такое, но манеры этого младенца с толикой звездной крови куда лучше, чем у многих из известных мне квэнди. «Прошу простить, муж мой…». Изысканнейший придворный поклон, учтивая речь, полная поистине королевского достоинства… Atto поистине мудрейший из эльдар, если он сумел в одну беседу разъяснить упрямцу-синде его права и обязанности — не зря он входит в Белый Совет. «Прошу вернуть мне…». Что? Да он издевается… Спокойнее, Элладан — аранен еще глупое дитя, он сам не понимает, чего просит. — Такой ошибки я больше не сделаю, супруг мой. «Побольше яда в эти слова». — После того, как лагерь будет свёрнут, мы продолжим наш путь. Не менее изысканный поклон, и Элладан, бережно взяв под локоток своевольного, направил его к своему жеребцу, тоненько заржавшему при их приближении. Тот, обдав их теплом дыхания, фыркнул в лицо Лайквалассэ и умиротворённо положил точеную морду ему на плечо, позволив погладить светлую проточину на храпе. — Ты ему понравился, — рассмеялся Элладан, с нежностью глядя на Лайквалассэ, шепчущего что-то в чутко настороженное конское ухо. — Мы поедем на нем, вместе… Лайквалассэ вскинулся неверяще, вызвав недовольное ржание жеребца. — Что случилось с моим Ambaron? Элладан замялся, не зная, как сказать, но все же решился слукавить: — Он легко ранен, но скоро будет совсем здоров. Стрела лишь чиркнула по шкуре. — Я должен немедленно увидеть его, — стремительный вихрь мелькнул уже у палаток, Элладан едва удержался, чтобы не схватить неугомонное создание за один из взметнувшихся золотистых локонов и, придерживая ножны, побежал следом. Серого в яблоках жеребца осторожно водили по кругу. Повязка на оцарапанном наконечником стрелы плече заставляла коня недовольно всхрапывать и пытаться сдернуть мешающую тряпку, которая казалась ему причиной тянущей боли. — Ambaron, mellon… Синда налетел золотым вихрем, и конь сразу же приосанился, показывая, что для своего друга и седока он лучший, что никакие нолдорские дылды его не обгонят — пусть пыль из-под копыт глотают. Он грозно заржал, красиво меся в воздухе копытами, и Лаэголас счастливо рассмеялся, видя, что с любимым роханцем все в порядке. — Я подарю тебе более спокойную лошадку, подобающую твоему положению и статусу, Лайквалассэ, — улыбнулся Элладан, думая, что супруг обрадуется подарку. Громадный роханский жеребец, даже более крупный, чем его собственный… О чем думал Ар-Трандуил, позволяя сыну ездить на таком? Дарящий жизнь мог упасть, расшибиться… Но какой же красавец этот боевой конь — ему уже успели рассказать, как неистово он бил копытами и грыз напавших орков, как рвался к хозяину, сбивая с ног бросившихся к нему воинов. Валарауко, а не скакун для нежного младшего, которому предстоит выносить дитя. — Твоего жеребца отправят домой, anar ion, — сильные ладони легли на плечи Лаэголаса, как камни могильника, не давая вслушиваться в мягкий тон, не позволяя видеть горящие любовью глаза. Он слышал лишь одно — у него отнимают последнее. — Ты… Взгляд Орофериона хлестал словно бич, удары изящных, но сильных кулаков били в незащищенную доспехом грудь, словно молотами. Еще сильнее жгли слова неразумного. — Ты отнял у меня мою честь и достоинство воина, отобрал оружие и теперь отнимаешь последнее — моего друга! Ты сам хуже орка, те хотя бы не клянутся в любви. Он устал. Он так устал, что не осталось сил на споры и на сопротивление. Что бы он теперь ни сказал, что бы ни сделал, нолдо будет видеть в нем младшего — постельную игрушку без прав и желаний, пусть и желанного, но раба. — Ты забрал у меня все, — принц безвольно опустил руки и отступил на шаг. — За что ты так со мной поступаешь? Вопрос был риторическим, он не ждал ответа. Пожар ярости, всего мгновение назад полыхавший во взгляде юного синды, погас, осталась лишь усталость, Леголас хотел сейчас одного — как в детстве, забраться с головой под одеяло, закрыть глаза и ни о чем не думать. — Ты больше ничего не сможешь у меня отобрать, у меня ничего больше не осталось, — он повернулся к мужу спиной и медленно побрел прочь, слишком длинный плащ Владыки Элронда волочился за ним по земле, цепляясь за ветки. Ambaron беспокойно танцевал на месте, всхрапывал и не подпускал к себе никого из воинов-нолдор. — Все будет хорошо, mellon nin, — принц прижался щекой к шее благородного животного, шепча в бархатное ухо слова утешения. — Ты должен вернуться домой, ты не должен угасать в неволе. Ты рожден свободным, а я нет. Ты зачахнешь, а я так хочу, чтобы ты жил и был счастлив, гуляя в привольных лугах. Пожалуйста, возвращайся в наш лес и постарайся забыть обо мне. Принц не хотел видеть, как конюхи уводят его коня обратно в лес. Ambaron жалобно ржал, тянулся мордой в сторону своего маленького хозяина, но послушно шел за уводившим его воином. Леголас прикрыл глаза, не в силах слушать все еще доносившееся из леса ржание. Его Ambaron был не просто конем, он был другом. Подарок отца на сорок пятый день зачатия. Молодой роханский скакун никого не подпускал к себе, храпел, бил копытами и вставал на дыбы, но в маленьком синде сразу признал друга. А теперь этой дружбе пришел конец. Лагерь был свернут быстро, впереди предстоял опасный переход через Туманные горы, а малейшее промедление грозило новыми нападениями орков. Леголасу этот переход через горы показался самым настоящим кошмаром. Муж усадил его на коня перед собой, прижав к своей груди, и тот боялся шевельнуться, сидя с прямой спиной, пытаясь отодвинуться от своего супруга, насколько позволяла ситуация, но Элладану и этого унижения показалось мало. Когда сумерки окончательно сгустились, и на землю пала тьма, Элрондион, прикрыв их обоих своим плащом, беззастенчиво скользнул рукой под одежду своего маленького супруга. Леголас задрожал от ужаса, попытался высвободиться, но Элладан держал крепко, лаская нежные соски супруга кончиками пальцев, оглаживая ладонями его напряженный живот и бедра. Кошмару не было конца. Леголас чувствовал спиной растущее возбуждение своего супруга и понимал, что стоит им только оказаться наедине, тот возьмет его снова и будет брать каждую ночь по несколько раз. От одной только мысли об этом насилии на глаза наворачивались слезы. Свою будущую жизнь в Имладрисе свободолюбивый синда видел бесконечной чередой серых дней взаперти, в ожидании прихода мужа — такую цену заплатил его отец за безопасность Леса и подданных. Ривенделл приближался с каждой милей, а руки мужа становились все настойчивее, пробираясь под одежду, и спасение приходило лишь на кратких привалах. Шатер теперь не устанавливали, и Леголас мгновенно засыпал прямо на земле, прикрывшись плащом Владыки. — Пожалуйста, перестань, — прошептал он, когда кони нолдор ступили на заповедную тропу, ведущую в легендарную долину, а Элладан осмелел настолько, что уже не прикрывал свои действия плащом. — Я подчинюсь тебе, я уже подчинился, но не надо так, — Лаэголас молчал всю дорогу, но, видимо, сил терпеть эту пытку у него совсем не осталось. Ему хотелось сейчас только одного — забиться в уголок и проспать несколько суток подряд, но сегодня предстояло пройти еще через одно унижение — ужин с обитателями дома Элронда, где на него будут смотреть как на забавного зверька, а потом… Лаэголас боялся думать о том, что сотворит с ним супруг, когда они останутся вдвоем… Прекрасный Ривенделл, о котором принц столько читал, и увидеть который так мечтал, теперь казался Лаэголасу золотой клеткой. Измученный, он совершенно апатично смотрел на каскады водопадов, резные мостики, анфилады, залы и уединенные беседки, все мысли синды занимала предстоящая ночь. Он боялся не боли, а того, что ему суждено прожить свою вечность в бездействии, боялся так, что сначала даже не заметил, с каким любопытством смотрят на него обитатели дома Элронда. Но разве можно было унизить его еще сильнее? Лаэголас подумал, что, наверное, даже если бы его привели в обеденный зал раздетым и оставили стоять в центре, хуже уже не стало бы. Огромная трапезная Элронда была полной. Конечно, в большинстве в зале гуляли и сидели эльдар, но и эдайн хватало. Элронд сидел во главе стола, а место справа от него пустовало. Лаэголас догадался, что там прежде сидел главнокомандующий войсками Имладриса, лорд Глорфиндел, а ещё раньше — отплывшая в Благословенные Земли Серебряная Леди. Ужин длился бесконечно долго, а Леголас под взглядами нолдор не мог съесть ни крошки. Он уже и забыл, когда вообще ел как следует в последний раз, кажется, еще до того, как узнал о предстоящей свадьбе. Леголаса шатало от голода, но тело просто отказывалось принимать пищу. Обитатели дворца не стесняясь разглядывали так дорого обошедшегося долине супруга принца Элладана, шептались, ухмылялись и смотрели с явным неодобрением. Синде в самом деле стало казаться, что он сидит за столом без одежды, хотя он и не знал, что было бы лучше: расшитые золотом тряпки и распущенные локоны или полная нагота. — Можно мне уйти… пожалуйста, — эллон дотронулся до плеча супруга дрожащей рукой, но Элладан, занятый беседой с братом, отмахнулся от младшего мужа и даже не обратил на просьбу никакого внимания. — Пожалуйста, позвольте мне уйти, — повторил Леголас, но Элладан проигнорировал просьбу, сделав вид, что не слышит. Обсуждение новых доспехов было важнее желаний подстилки? У рабов не может быть желаний — так ведь говорил Итильдин. — Не терпится ноги раздвинуть? Леголас вздрогнул, словно от пощёчины, и робко повернул голову. Рядом с ним сидел высокий эльф в серо-серебристой мантии и сверлил его таким презрительным взглядом, будто смотрел на таракана. Эллона бросило в дрожь. — От тебя желанием несет за милю, — прошипел эльда. — Видимо, это правда, среди синдар существуют такие выродки. Я думал, что это удел атани. — Выходит, что существуют, — Леголас понуро уткнулся взглядом в пустую тарелку. — Я не выбирал родиться таким. — От отсталых лесных дикарей, видимо, и не такого можно ожидать. Сосед Леголаса по неизвестной причине ожидал от синды взрыва эмоций, хотел вывести его, еще больше опозорить перед собравшимися, но эллон больше не проронил ни слова, тайком роняя в тарелку слезы, которые у него уже не было сил или желания сдержать. «Не бойся меня, Лайквалассэ. Прими наш брак, как защиту и поклонение, позволь мне научить тебя любить…». …Нет ответа. Все его попытки помочь, попытаться расслабить напряжённое тело разбивались, словно о ледяную стену, лишая Элладана покоя. Неподтвержденная обоюдная связь, позволившая бы им стать равными в браке, душила и делала его нетерпеливым, заставляла делать ошибку за ошибкой, а главное — она лишала их осанвэ, а, значит, и надежды на общее будущее. Чего он только не делал, чтобы смягчить своего синду… Шептал о красоте рассветов над Бруинен, о цветении в садах и уединенном ажуре беседок, в которых так приятно слушать пение птиц. О том, как хорошо им будет сидеть рядом на музыкальных вечерах и слушать пение Линдира или тайком обрывать кусты с крыжовником, рискуя попасться строгому садовнику. Все тщетно… Каменеющее под самыми нежными ласками ледяное тело, односложные или грубые ответы, нежелание даже попробовать стать ближе. Юный синда казался пустой приманкой — манящая нежная красота, призывный аромат, а на деле… Горькое разочарование почти лишало разума, и Элладан вдруг понял, что с этим холодным существом ему предстоит быть… вечность? Горячая кровь эдайн в нем не могла принять саму возможность такого, мудрость –Лайквалассэ хотелось дышать, как воздухом, носить его на руках, гордиться и оберегать от всего. Как же он не понимает этого и какие слова найти, чтобы объяснить? Элладан сидел за столом, без всякого аппетита сооружая на тарелке башенку из овощей и красиво испеченных в виде цветов сухариков. Рядом что-то увлеченно рассказывал малышу Итильдину братец, то и дело смеясь и требуя у Элладана подтвердить свои слова. Вот уж кому повезло с собеседником — вчерашний маленький раб буквально впитывал каждое слово. Он, словно цветок за солнцем поворачивался к брату и сам в ответ светился нежной радостью, в отличии от угрюмо уставившегося перед собой синды. Элладан вздохнул, поворачиваясь к брату, оживленно обсуждающему с соседями способы закалки стали для доспехов. Кузнечное дело было одним из последних их увлечений и старинные книги из библиотеки отца давали много поводов поразмыслить. Многое было неясно, морская вода и время повредили изящную вязь тэнгвар — «нагревание», «накаливание», а может «тление»? Какая жалость, что в Эндорэ почти не осталось мудрых аманэльдар, сведущих в кузнечном деле, подобных Рогу из Дома Гневного Молота или государю Тьельпэринкваро… — Что случилось, Лайквалассэ… Кто посмел тебя оскорбить? Подобные каплям дождя слезы на нежных щеках синды жгли fea, словно жгучая кислота или брызги раскаленного металла. Элладану, к его стыду, самому хотелось разрыдаться, но он не мог позволить себе эту роскошь. Он старший супруг и наследник… Но что… Что к раукар он делает не так, в чем ошибается? Презрительный взгляд Эрестора, брошенный на юного синду, объяснял многое. Лесных эльдар, будь то голодрим или нандор и синдар, тот не переносил, считая их примитивными дикарями. Элладан вспомнил, как напыщенный библиотекарь вывел из себя их друга Орофина, лориэнского пограничника. Настроение сразу улучшилось от воспоминания о мокром, словно мавка из верований атани Эресторе, которого Орофин усадил в болотце с огромными жабами. Одна из них тут же вспрыгнула на голову библиотекаря и противно заорала. Нужно было видеть выпученные, словно у лягушки глаза зазнайки и плети тины в его длинных волосах. Отчего-то сейчас нолдо выглядел жалко, так жалко, что синда проглотил едкие слова о том, куда старшему супругу следует отправиться вместе со своей убогой заботой. Старший Элрондион смотрел так, как смотрят новорожденные жеребята: потерянно, даже испуганно, и этот грустный взгляд не был наигранным и показным. — Я устал, brannon nin, — Леголас выдохнул и перевел отрешенный взгляд на пустую тарелку, голос принца звучал надломлено. — Разреши мне уйти. Синда действительно выглядел подавленным и болезненно-бледным. Он с трудом переносил косые взгляды и недоброе любопытство, а потому, когда молчаливые слуги проводили его в покои Элладана, посмотрел на него едва ли не с благодарностью. Леголас хотел остаться один после впервые за столько дней навязанного ему общества, но слуги уходить не спешили и делали вид, что не слышат просьб лихолесца, произнесенных и на квенья, и на синдарине, и даже на всякий случай на нандорине и вестроне. Конечно, в замке отца тоже были слуги, они приносили теплую воду, убирали в покоях, их можно было попросить принести ужин, но лет с пяти Леголасу даже в голову не приходило, что слуги будут его мыть, причесывать и одевать, если можно было назвать одеждой эти вещи. Трандуил воспитывал сына строго, а потому такого навязчивого внимания юный принц не знал. — Я не эллет, я сам в состоянии позаботиться о себе, — он еще немного посопротивлялся, но его словно никто не слышал, а потому пришлось подчиниться чужим рукам, растиравшим его уставшее тело пушистой пеной и маслами. Леголасу в конечном итоге даже удалось расслабиться, и в какой-то момент синда признал, что легкий массаж, ароматное масло и приятное фруктовое вино пришлись очень даже кстати после утомительной дороги, но ровно до того момента, пока слуги не облачили его в короткую полупрозрачную рубашку, которая не только не скрывала наготу, но будто наоборот кричала о доступности того, кто её носит. Леголас хотел возмутиться, сорвать с себя эту отвратительную тряпку и кинуть в лицо супругу, когда тот появится, но вдруг понял, что сил на сопротивление совсем не осталось. Леголас осознал, что ему все равно, это открытие всего на краткое мгновение испугало синду, но в следующую секунду вернулось безразличие. Леголас понимал, что эта спальня станет для него тюрьмой, и что-либо изменить он уже просто не сможет. Дождавшись, когда молчаливые слуги выйдут, эллон забрался под одеяло на слишком большой даже для двоих кровати и свернулся комочком. Несколько минут Леголас прислушивался к тишине за дверью, но выпитое на голодный желудок вино подействовало усыпляюще, и он погрузился в беспокойный сон. Леголасу снилось, будто он угодил в липкую паутину и никак не мог вырваться, дергался в мерзких путах, ожидая нападения, звал на помощь, пытался вытащить свои клинки, но их не было. Осознание ловушки, собственной беспомощности и беззащитности повергло эллона в ужас, Леголас вздрогнул и открыл глаза. Это был не сон, он в самом деле попал в ловушку, из которой не было выхода — Элладан не пожалел спящего супруга. — Не надо, — простонал Леголас, пытаясь высвободиться из душных объятий нолдо, но быстро понял, что муж в любом случае возьмет то, зачем пришел. Маленький синда сжался, вспомнив свой первый опыт. Сопротивляться не было смысла, Элладан заставит через силу, ударит, причинит боль. Руки Леголаса безжизненно упали на постель, позволяя супругу делать с беззащитным телом все, что он пожелает. Принц прикрыл дрожащие ресницы и молил Эру лишь о том, чтобы мужу хватило одного раза. Чужие руки ласкали холодную кожу, жадные глаза страстно пожирали обнаженное дрожащее тело, но не причиняли боли, в каждом прикосновении, в каждом поцелуе была затаённая нежность, и неопытное тело принца охотно отзывалось на ласку. Леголас сопротивлялся блаженной неге, отворачивал лицо от жадных губ, но не смог справиться с волной возбуждения и уже через несколько мгновений сам со стоном подавался навстречу опытным рукам. — Не надо, — простонал эллон, когда муж вошел в его все еще по-детски неподатливое тело. Боль заполнила все его тело, но медленно угасла, оставив лишь чувство наполненности. Элладан целовал его в шею, шептал слова утешения и плавно двигался, растягивая узкое тело, и Леголас поддался этому шепоту. Закрыл глаза и ушёл в себя. Ему некуда было деться из этой золотой клетки, он останется здесь навсегда и каждый день будет похож один на другой. Леголас и сам не понял, когда его руки обхватили шею мужа, а сам он простонал тихое «Saes», умоляя супруга то ли остановиться, то ли продолжать, а потом вдруг стало легко и свободно, из тела ушло напряжение, а ноги сделались ватными, тело содрогнулось в сладкой истоме и словно рухнуло с огромной высоты в темный омут… Наверное, он устал, устал так, что с трудом смог расслышать, что говорил ему Элладан, а в блаженной темной пустоте было так хорошо и спокойно, что сил открыть глаза просто не оставалось. Никаких мыслей, только темнота и покой. Когда Леголас очнулся, в комнате стояла кромешная темнота, свечи догорели, угли в камине погасли, и лишь кроваво-красный Боргиль заглядывал в открытое окно. Принц сел на кровати и потер лицо дрожащими ладонями. По телу расползалась липкая слабость. Он не ел уже много дней и практически не спал, голова кружилась от голода или… эльфенок перевел взгляд на спящего рядом мужа. Элладан блаженно улыбался во сне, словно кот, объевшийся сметаны — так хотелось стереть эту улыбку хорошим ударом кулака. От воспоминаний о том, что произошло, Леголаса бросило в холод. Он вел себя просто отвратительно, стонал, умолял своего мучителя не останавливаться — сам хотел того, что с ним делали. Синда даже слов не мог отыскать, чтобы описать все то, что с ним произошло, но самым мерзким было то, что «это» будет повторяться изо дня в день. Он будет заперт в тюрьме, а вся его жизнь превратится в ожидание насилия. — Нет… — Леголас застонал, сжимая виски руками. Когда же он успел так задолжать своему отцу и народу Лихолесья, что его превратили в узника, раба для любовных утех? Никому он, принц крови, ничего не должен, была бы жива мама, она никогда не допустила бы такого. Решение, пусть глупое и безрассудное, нашлось быстро. Нет, он не станет согревать постель проклятого нолдо, не станет вести себя как Итильдин, ожидая ласки или кнута от своего хозяина. Он должен вернуть свободу. Леголас бесшумно выскользнул из кровати, отыскал в темноте на полу штаны и рубашку Элладана и замер. Муж во сне шевельнулся, обнял подушку, на которой несколько минут назад лежал Леголас, но глаза не открыл. Мешкать было нельзя, даже искать сапоги было опасно. Эльфенок натянул на себя слишком большую одежду мужа и, подвернув рукава и штанины, ловко соскользнул с подоконника вниз. Леголасу повезло, что окна спальни выходили на Бруинен, но принц не рассчитал силы прыжка. Он надеялся ухватиться за ветку дерева, но от слабости промахнулся и, ободравшись об кору, упал на острые, торчащие из воды камни. Было больно — так больно, что мальчишка не сдержал стон. Кое-как поднявшись на ноги и перевязав оторванным от туники лоскутом кровоточащую рану на боку, Леголас бросился в спасительную рощу за рекой. В лесу он дома, там он сможет помочь себе, сможет отдохнуть, но только нужно бежать, не останавливаясь до рассвета и путать следы. Ведь он следопыт, он лучший следопыт в Эрин Гален, он должен вернуться домой… «Saes!» Такая желанная просьба, которую раз за разом выстанывали припухшие губы любимого, томная нега в блестящем слезами желания взгляде, подающиеся навстречу сильные бедра прирожденного наездника. Элладан сквозь грезы провел ладонью по мягкой ткани простыней, желая обнять свое своенравное сокровище, изнежить пахнущее медом тело и заставить кричать, деля их общее наслаждение… — Где же ты бродишь, almare nin? Какая-то тупая, словно бы призрачная боль поселилась в сердце, тревожа и беспокоя. Ткань простыней еще хранила тепло юного тела, но ни в освещенной светом звезд комнате, ни в купальне Лайквалассэ не оказалось. Лишь прохладный ночной ветер раздувал вышитые рукой Арвен занавеси в полуоткрытом окне… Элладан ясно помнил тот день, когда у него в покоях появилась смущенная сестра и попросила принять в дар расшитые зелеными листьями и звездами полотнища ткани. Одно из них развевалось сейчас за окном, почти достигая ветвей росшего под окнами, совсем рядом с невысоким обрывом, вяза. Острый взгляд Элрондиона окинул переливающиеся в ночи воды Бруинен, сразу выхватив темнеющие на камнях следы крови, которые лениво слизывали волны своенравной реки. — Элладан, ellint! Тревожный стук в двери покоев заставил Элладана отвлечься от окна. Ему пришлось открыть дверь взволнованно теребящему ворот туники библиотекарю Эрестору и посторониться, иначе тот снес бы его с пути. — Твой муж… Он запнулся, увидев распахнутое окно, разворошенную постель и замолк, все поняв. — Буди Элрохира, — сквозь зубы рыкнул аранен и, на ходу набрасывая тунику, рванулся к окну. Старое дерево, росшее под окном, знакомо заскрипело, приняв его вес. Сколько раз они с братом сбегали по его стволу от занудства учителей и нытья совсем маленькой Арвен, которая сразу причислила их к своим многочисленным нянькам. Сестренку они любили, но она все же нисси и не должна играть с оружием. — Сбежал? Вот же… Элрохир встретил его внизу, все так же наряженный в свою любимую тунику, вышитую когда-то рукой их матери. Серебряная Леди не любила сидеть в саду за вышиванием, предпочитая помогать мужу в ведении хозяйства и лечить в Палатах исцеления. Ее чистый голос выпевал Песнь, изгоняя жар и исцеляя самые тяжкие ранения. Ради этого искусства она отказалась от ратного дела, ее легкие серебристые мечи так и остались в сундуке для оружия и когда-нибудь достанутся Арвен. — Успокойтесь, воды Бруинен, укажите нам путь к заблудившемуся сыну Леса! Два сильных голоса слились в мольбе, вплетаясь в пение потока. Взволнованный –Элладана и уверенный — Элрохира. Пританцовывающий от нетерпения Эрестор держал наготове сумку целителя, он чувствовал себя… Преотвратно он себя чувствовал. Язвительные слова, вырвавшиеся у него на пиру и так оскорбившие юного синду, обжигали не хуже искр из горна кузнеца. Он и сам не ожидал, что способен на такую низость, но что же поделаешь — расцветающий мальчик пах так, что его отточенный ум оказался бессилен, уступив желанию присвоить и захватить. Маленький красивый дикарь, сосуд для вынашивания ребенка — сухие строки древнего трактата атани о младших велели супругам всячески оберегать и баловать, быть строгим и часто брать на ложе. «Ибо они капризны, похотливы без меры и себялюбивы». Вот и этот, едва вошедший в пору лесной дикарь, взбрыкнул, словно неразумный жеребенок и сбежал. Следы крови на камнях говорили о том, что синда ранен, нуждается в помощи и защите. Все трое переглянулись, и Элладан первым ступил на шершавые, быстро сохнущие камни, покрытые зеленцой водорослей. Совсем рядом с его сапогами бились бурунчики пены, брызги быстро намочили его сапоги, сшитые из тонко выделанной темной замши. Элладан только теперь в полной мере осознал, что его золотое наваждение, его несносный синда там один… Раненый, беззащитный, напуганный. Он ведь так молод и неопытен, на него могут напасть… Эта мысль заставила Элладана глухо зарычать в отчаянии, он в три громадных прыжка перепрыгнул гряду валунов и, не дожидаясь своих спутников, выбежал на берег. — Эли, onoro! Предостерегающий тихий вскрик Элрохира настиг Элладана на опушке леса, у самых деревьев. Он, не оборачиваясь, подал близнецу знак замолчать и следовать за ним в отдалении. Элладан не умел растворяться в лесу так, как нандо и голодрим, ему не хватало практики и опыта. Озорные братья Халдира часто насмешничали, подшучивали над Элрондионами, буквально тыкали их носами в досадные ошибки. Меткое попадание в голову еловой шишкой или старым птичьим гнездом, и светлые косы лориэнских пограничников уже мелькают на самой вершине деревьев. Элрохир часто вспоминал случай, когда они с братом в запале погони догнали и повалили на землю одного из вредных лориэнцев. …Им почти удалось — широкие плечи, укутанные в серый плащ, согнулись под тяжестью прыгнувшего на них Элладана, а Элрохир азартно сгреб охапку осыпавшихся листьев мэллорна и попытался затолкать их под тунику, прямо в широкий, вышитый жемчугом вырез. Засыпанный бело-золотой листвой эльда мгновенно увернулся, роняя на землю своего «всадника», и Элрондионы узнали сердито отряхивающего свои знаменитые серебряные косы деда. Оказывается, если Мудрого рассердить, то можно узнать много новых фраз на превосходном дориатском диалекте синдарина, что даже в изощренных ругательствах звучал, как лучшие из песен. «Интересно, что скажет daerado, увидев их вместе?» …Досталось им тогда. Всем четверым: две смоляные и две светлокосые головы, почтительно склонившись, внимали речам досадливо морщащегося Халдира, которому поневоле пришлось заниматься воспитанием слишком боевой молодежи. Так и началась дружба близнецов, которая длилась до сих пор. …Легчайший медвяный аромат кружил голову, Элладану казалось, что он словно охотничий пес идет по следу добычи — самой желанной и недоступной. Сейчас весь мир для него сузился до легкой, видимой только им золотистой дымки, обозначающей укрытие его несносного синды. Дымки тревожащей, ведь к ней явственно примешивались нотки запаха крови. Каким бы сильным и умелым не считал себя юный Дарящий жизнь, но справиться с опасностями чужого леса он бы не сумел. Ар-Трандуил, видно, совсем не воспитывал сына — где почтительность и обожающий блеск кротких глаз? Где нежность и красивая плавная походка, о которой он читал перед поездкой в библиотеке у Эрестора, когда готовился к браку? Элладан тряхнул молодой тополь, в ветвях которого свил гнездо его подраненный эльфенок. Короткий вскрик, и стройное тело летит ему в руки. Словно лесной кот вырывается и перекатом уходит из хватки жадных рук, прыгает на ствол в тщетной попытке скрыться и уйти по кронам деревьев. — Я вижу, что ты уже поймал свою вольную птичку! — довольно улыбается братец, и Элладану на мгновение хочется оскалиться и зарычать, подобно темной твари — Элрохир даже отшатнулся, всматриваясь в мерцающие искры безумия. «Мое!» — Не злись, мой принц, — раздался почтительный голос Эрестора. — Никто не покушается на твою пару, но сам ты легко можешь задушить его, если не умеришь свой пыл. Элладан мельком посмотрел на бледное лицо с болезненно закушенной губой и прилипшими к щекам золотистыми прядями волос и прижался к высокой шее супруга, вдыхая, впитывая ставший родным запах. «Никто на свете не отнимет его пару! Никакие Валар, орки или сам Некромант! В этом мире и за Гранью».