Шаманы в Хогвартсе

Рен снова сидел в поезде, даже, кажется, в том же купе, что и в прошлый раз, и ждал, пока он тронется. «Хогвартс-экспресс» был украшен светящимися гирляндами, а маленькие колдовские феечки с рождественскими колпаками раздавали всем красно-белые леденцы. Жуть, какая безвкусица. Он прикрыл глаза, пытаясь отпустить сковавшее напряжение. Последние пару месяцев Рен чувствовал себя так, будто из его спины вытащили тяжеленный металлический прут. Впервые он треснул здесь, на этом самом месте, и Рен тогда почувствовал, что все-таки его позвоночник сделан не из металла, а из живой, позорно слабой ткани. Когда Йо Асакура сказал, что у него добрые глаза. «Если кто-то протягивает тебе открытую правую руку, — учил его отец глубоким басом, — прежде чем пожать ее, отруби левую, ибо в ней может быть зажат меч». Рен сглотнул слюну, чтобы прогнать горькое чувство в давящем горле. Этот Йо Асакура ничего не знал о нем, но угадал его факультет по одному лишь мимолетному взгляду. Это ненормально. Так не бывает. Не бывает! Снова начали дрожать руки, а плечи налились свинцом. Губы его искривились в некрасивой, жестокой усмешке. Кого он пытается обмануть? Рен прежде всего Тао. На нем груз тысячелетнего проклятья, его душа запятнана невинной кровью, и никто из них никогда — никогда! — не сможет выйти из этого порочного круга ненависти и страха. Он был слишком беспечен в последнее время, но письмо отца с беспощадной справедливостью вогнала обжигающий металлическим холодом прут на его законное место. Ему нужно привыкнуть к нему снова и показать железо характера, иначе ни он, ни Джун грядущей встречи не переживут. За грозовыми мыслями в штормящем сознании Рен не заметил, когда именно открылась дверь в купе. — Сладости! Рождественские сладости! Ничего не хочешь, милый? В проеме остановилась розовощекая пухленькая старушка из тех, кто готов защипывать своих внуков до смерти, и смотрела на Рена узенькими от широкой улыбки глазками. Рядом с ней стояла тележка с разноцветными обертками. — Нет. — Путь предстоит неблизкий, ты обязательно проголодаешься! — с искренним беспокойством в голосе воскликнула она. Рен с раздражением покосился на раздражающую торговку и на еще более раздражающие сладости, которые ему почему-то напомнили Хоро Хоро, и от этого он разозлился еще больше. Вставить хоть слово ему не дали. — Знаешь, я еще в прошлый раз приметила, что ты ничегось не ел! — пламенно воскликнула надоедливая старуха. — Это форменное безобразие, так нельзя обращаться со своим растущим организмом. Знаешь что, а ну-ка погоди одну минуту. Сейчас-сейчас, — что-то непрестанно бормоча себе под нос, она начала копаться в ящичках своей тележки и шуршать пакетами. — Ага, вот, нашла! Мои правнуки их обожают. Бери-бери, еще горячий, я как раз перед сменой испекла. С мясом! В руке старуха протягивала пухлый золотистый пирожочек, заботливо завернутый в салфетку. Чуть вязковатое от температуры тесто приминалось пухом под узловатыми грубыми пальцами. Рен отодвинулся подальше от душного теплого аромата, из-за которого рот против воли наполнился слюной, так, будто ему протянули гадюку. — Бери, не стесняйся! — расхохоталась старуха. — Что ты смотришь так? Ух, глазища какие, что у тигра, от девок небось отбоя нет? Ха-ха! Ой, да не слушай меня, старую, поешь лучше. Видимо, в этот момент у Рена случилось какое-то помутнение рассудка, потому что он сам не понял, когда именно в его руке оказался приятно-горячий и мягкий пирожок, глянцево блестящий на ровной рыжей корке. Рен смотрел на него и думал, что по всем заветам отца он должен быть отравлен. Старуха продолжала улыбаться ему своим мерзким беззубым ртом, открывая красно-розовые десна. — Что нужно сказать? — с шутливой строгостью она погрозила ему пальцем. — Спа… сибо? — как-то сам собой догадался Рен, чувствуя, что краснеет. — На здоровье, милый! — старуха кивнула ему и, очень довольная собой, двинула тележку дальше, забыв закрыть дверь. — Сладости! Рождественские сладости! — донеслись ее крики из коридора. — Сладости! Милые, не хотите ли сладостей? Рен мял в руке отвратительный сладостно-притягательный пирожок, не понимая, что должен с ним сделать. Пах он по-простому вкусно и выглядел так же. Отец говорил, что внешний мир жесток и отвратителен. Люди вынуждены воевать и грызть друг другу глотки за место под солнцем. Рен чувствовал, что он прав. И все-таки, все-таки, все-таки откусил теплую солоноватую мягкость, и тут же проглотил. Захотелось укусить еще раз, чтобы лучше разжевать и распробовать вкус. Рен жевал все медленнее. Чем лучше становилось во рту, тем хуже было на душе, как будто кто-то невидимый вскрывал зарубцевавшиеся раны. Он не имел права привязываться к идиоту Хоро Хоро, не имел права ввязывать в это Йо и Чоколава. Он не имел права на их доброту, на друзей, даже на этот чертов пирожок. Это дело только его семьи, и он понесет это бремя сам, как и подобает наследнику и будущему главе. В открытую дверь неслышно постучались. — Рен, можно? — в проеме застыла неловкая, сгорбленная Джун, заламывая пальцы. Рен замер с пирожком во рту и не ответил ничего. Она расценила это как согласие и села напротив, как когда-то сидел Хоро Хоро. — Джун, — сказал он, когда доел, — я не сержусь. Она вскинула голову на него и посмотрела внимательным взглядом. — Я поставил тебя в безвыходное положение, солгав отцу. Он бы все равно узнал рано или поздно, и тогда было бы еще хуже. Написав все, как есть, ты обезопасила себя. — Ты изменился, — с тихой задумчивостью сказала Джун, но, спохватившись, улыбнулась, потому что женщина должна приносить лишь радость. — Братик, я… Рен посмотрел на нее таким взглядом, что она запнулась. Это был взгляд их отца. — Не улыбайся мне фальшиво, — Рен был, как всегда, хмур и груб. Джун замерла, смотря под ноги. Когда молчание начало затягиваться, Рен сказал: — Отправление через пару минут. Ты уверена, что не хочешь остаться в Хогвартсе на это Рождество? Мы не на семейный праздник едем. — Мой долг всегда быть с тобой, — осторожно ответила она. — Я не спросил о долге. Я спросил, хочешь ли ты этого. Воздух в купе стал тяжелым, или это у Джун перехватило дыхание. Никто и никогда не спрашивал, чего она хочет. — Это наша общая проблема, Рен. А я не нежная фиалка, а дочь клана, — Джун вскинула голову, и прядь волос упала на ее ставшее надменным лицо. В этот момент брат и сестра стали удивительно похожи. Невероятная наглость в присутствии наследника. Рен удовлетворенно кивнул, ухмыльнувшись. — Что мы будем делать? — спросила Джун, сжав кулаки. — Ты… — Да, — голосом, который вдруг охрип, сказал Рен. Память явила ему свежую горячую кровь перед внутренним взором. — Ни один из нас не может жить спокойно, пока жив другой. Я убью его. Поезд тронулся.