Шаманы в Хогвартсе

Пайрон, сидя у камина, перечитал письмо еще раз. Он мог бы не утруждать себя. Слова, написанные мелким почерком с аккуратными завитушками, сами собой возникали в его памяти, стоило ему закрыть глаза. За ночь он заучил его наизусть. Если бы не первокурсники, шумно собирающиеся на рождественский завтрак, он и не понял бы, что наступило утро. По столу гордо вышагивал черный филин Рена. Пергамент пах сандалом и кожей, его лукавой слизеринкой. «Сожги его, когда прочтешь, как обычно». Он не сжег ни одного. — Верность и отвага — девиз Гриффиндора, — смеялся он. Джун всегда закатывала свои драгоценные глаза и недовольно кривила точеные губы. В его присутствии она могла это делать. — Глупость — вот ваш девиз! — она давила на его нос острым ноготком и скалила белые, как жемчужины, зубы с мелкими клыками. — Нам нужно расстаться, иначе… Пайрон никогда ее не дослушивал. Ему было плевать, что шло после этого «иначе…». Наверное, зря. «Прости». — Ты не понимаешь, — повторила она в очередной раз, когда дыхание позволило ей это сделать. В голосе ее читались истеричные нотки. — Я Тао, глупый! Держись от меня подальше. Мы прокляты, все до единого, пойми же наконец! — Ты только что сказала, что я не понимаю, — его соболиная бровь приподнялась в том движении, от которого падала в обморок большая часть девчонок с факультета. Пайрон долго репетировал перед зеркалом, копируя актера из одного магловского боевика. Джун долго хохотала, когда узнала. Сейчас же Джун взвыла круче, чем любой волк или оборотень на луну. Ему так нравился этот алеющий от досады кончик острого носа, эти слипшиеся от слез ресницы — мелкие недостатки на безупречном мраморном лице. Пайрон крепко держал ее руки. Они пересмотрели все магловские боевики. Он научил ее облизывать пальцы после попкорна. «Мы оба знали, чем все закончится». — Вообще-то платить должен я! — шепотом возмутился он. Джун выпрямила королевскую осанку и улыбнулась так лучезарно, будто бы ее учили этому все детство. — Не хочу тебя обидеть, но в этом ресторане кофе стоит столько, сколько ты обычно тратишь за месяц. Так что или я плачу за двоих, или по твоей вине остаюсь голодной, — острые ноготки Джун прошлись по его руке вверх, а глаза заглянули в лицо с щенячьей жалостью. — Мой милый рыцарь не хочет же, чтобы дама его сердца осталась без ужина? Она научила его наступать на горло своим порывам. «Я думала, что отвыкну от тебя, но сейчас я жалею, что не могла проводить каждую минуту вместе. Эта рана не закроется никогда». — Нам нужно расстаться. — Опять ты за свое, — Пайрон подпер щеку рукой, смотря, как Джун мечется коридору. На дворе был душный и любовный май. — Про проклятье я знаю, про замок в курсе, даже про клан. — Ты слишком легкомысленен! Ты не понимаешь! — Опять я чего-то там не понимаю? — рассердился он. — Что? Что еще мне нужно сказать или сделать, чтобы ты наконец успокоилась? — У нас жесткая иерархия. Хочешь до конца жизни стать рабом моего отца? — Ну он умрет когда-нибудь… — А потом ты будешь рабом Рена! «Прощай навсегда. Твоя Джун». Пайрон свернул письмо в тугую трубочку. Они с филином некоторое время неотрывно смотрели друг на друга. — И кто из нас глупый? — спросил Пайрон. Филин дискредитировать хозяйку не хотел, а потому серьезно озаботился чистотой своих перьев. Пайрон вышел из гостиной и пошел в противоположную от Большого зала сторону. Навстречу ему шли развеселые группы из знакомцев. Рю, мимолетно зацепив плечом, позвал его отмечать на кухню, прищурив левый глаз и щелкнув по шее пальцем. Команда Гриффиндора едва не утянула его на улицу: жарить на морозе хлеб, сосиски и маршмеллоу. Двое неразлучных слизеринцев с гитарами обещали сделать праздник незабываемым и перекричать весь Гриффиндор. — Что это с ним? — спросила Канна с подозрением, прикуривая у Рю. — А черт их, гриффиндорцев, знает, — он легкомысленно махнул рукой. — Мы тебя ждем, если что. Не спали контору! — Рю скрылся за праздничной мишурой. Такие пустословные, будто бы ненастоящие, они понятия не имели, что на его душе. Пайрону казалось, что он проходит сквозь них, как сквозь призраков. Сначала он отвечал на поздравления и пожимания рук, потом начал просто вежливо кивать в ответ. В конце концов, он ускорил шаг и не реагировал ни на что, пока не постучал в дверь декана. — Профессор. Марко формально кивнул ему, дозволяя войти. Его кабинет был обставлен просто, а потому на глаз казался очень большим. Свет, идущий словно отовсюду, добавлял пространства. Здесь, бывало, помещалась вся сборная Гриффиндора во время планирования очередной игровой стратегии. Когда дверь закрылась, Марко отложил книгу. По одному взгляду он догадался, что его пришли не с Рождеством поздравить. — Что случилось? — Джун и Рена Тао переводят в Дурмстранг. Пайрон произнес это быстро, на одном выдохе. Марко некоторое время вглядывался в его лицо, а потом задумчиво постучал по пергаменту белым пером, которым писал. — Вот как, — от его взгляда не укрылось письмо, которое Пайрон продолжал сжимать в руках. — Необычно, конечно. Как я понимаю, они не горят желанием? — Так решил глава клана. После окончания учебы Джун насильно выдадут замуж за какого-то чистокровку из дальней ветви, чтобы… — Вы ведь знаете, что это за семья. Вы столько лет были вместе, это не могло ускользнуть, в каких бы розово-влюбленных очках вы ни были. — Джун совершеннолетняя, они не имеют права распоряжаться ей! — вскипел Пайрон. — Она в праве сама решать, где ей быть и с кем. Марко развел руками. — Я думаю, она уже сделала выбор, когда уехала вместе с братом домой. То, что отличает всех Тао — это поразительная верность своей семье, будто их цепями держат на этом проклятом Азкабане. Вы ведь предлагали ей бежать? — Марко вздохнул, будто бы принимая неизбежное. Он понимающе склонил голову, из-за чего его очки блеснули. — Да, по глазам вижу, что предлагали. Пайрон смотрел в пол. По всему выходило, что декан прав, но письмо, которое жгло его ладонь, не отпускало его. Он не мог все так оставить. С тем же успехом она могла написать «ПОМОГИ!» — именно так, большими, рваными, нервными буквами. Но Джун прежде всего была женщиной Тао, а потому ее почерк всегда был аккуратен, а бумага чиста. Равно как дежурная лучезарная улыбка на ее лице не значила ровным счетом ничего. — Это несправедливо, профессор, — он поднял упрямые карие глаза на Марко с сомкнутыми своими соболиными бровями. Не играющими, не актерскими, а настоящими. — Несправедливо! Если не бороться за любовь и свободу, то тогда за что вообще стоит бороться? Что-то изменилось в Марко от этих слов. Он чуть встрепенулся, будто вспомнив о чем-то. Даже очки его повисли странно, наискось. — И что же вы хотите от меня? — Отпустите меня к ней в последний раз. Я вернусь до конца дня, обещаю. Никто не заметит моего отсутствия. Марко тяжело встал с места, оперевшись на стол. — Мистер Ли, вы хоть понимаете, насколько это опасно? Пайрон хлопнул руками по столешнице. Они стояли напротив друг друга, смеряя упрямыми взглядами, пока Марко внезапно не улыбнулся. Вокруг его ледяных глаз собрались добрые морщинки. — Не понимаете, но мое мнение здесь ничего не изменит. Я знаю, каково это — быть готовым вплавь пересечь хоть весь океан! — Профессор? — расстерянный от внезапной перемены, Пайрон отступил на шаг. Марко не обратил внимания. Он выпрямился и сложил руки за спиной, будто бы приготовившись читать лекцию. Из окна лился свет: мягкий и праздничный. — Прежде чем вы пойдете в чужой монастырь со своим уставом, я хочу, чтобы вы узнали одну вещь. На острове Азкабан так велика концентрация темной энергии, что там невозможно отследить применение непростительных заклятий. Будьте осторожны. Марко подошел к камину и взял с полки тканевый, на вид несколько пыльный мешочек. — Используйте камин в Большой гостиной, как обычно, — Пайрон поймал брошенный мешочек на лету. — Если кто-то отследит, что вы переместились из моего камина, то… — Я понимаю, профессор. Спасибо вам. Строгость линий в сухих скулах снова сделала тон Марко строгим, будто бы Пайрон вдруг превратился в нерадивого первокурсника, опоздавшего на занятие: — Полагаю, я буду иметь полное право считать вас злейшим врагом, если не получу приглашение на вашу свадьбу, мистер Ли. Я не проиграл ни одной дуэли, и у меня была всего одна ничья. Запомните это. Пайрон благодарно кивнул и потянулся к ручке, чтобы открыть дверь.