Как скоро ты приедешь вновь?

      Марка бросило в дрожь. Ну кто же знал, что так случится? Что не отец решит устроить серьезный разговор из-за описания поцелуев с соседом по этажу, а сам сосед напрямую задаст вопрос. Вопрос, на который у Марка нет точного ответа. Он вообще не планировал на такой вопрос отвечать, не говоря уже о том, чтобы отвечать на него в таком состоянии и в такой момент. К горлу подкатила тошнота, заставляя сглотнуть слюну. А Милош все смотрел в ожидании. Он с каждым годом становился все менее застенчивым. Можно поспорить, что придет момент, когда тот будет напрямую говорить о чем угодно. В комнате полутьма, лишь одиноко горит настольная лампа, подсвечивая несколько вытащенных из папки обрывков бумаги. Марк не помнит, что было на тех конкретных, но по реакции Милоша все и так было понятно.       Молчат уже неприлично долго. Самое время усомниться, услышал ли собеседник вопрос, но в этом нет смысла, не услышать было просто невозможно. Марк даже успевает расслабиться. Глаза бегают по листочкам на столе, пока голова, отвлеченно от основной проблемы, пытается вспомнить их содержание. Зрение не позволяло рассмотреть ни одной буквы, усложняя задачу. Милош разложил листики на две небольшие кучки, наверное, по признаку прочитанности. А под монитором заметно две отложенные зарисовки. Это, видимо, те самые, натолкнувшие на такой не нужный и такой несвоевременный вопрос. Ах, да. Прошлый отъезд. Внезапно накатило воспоминание. Довольно неприятное, ведь Милош все утро с Марком не разговаривал, но очень важное само по себе. Значит, Милош не забыл про тот случай. Может, этот вопрос он берег целое полугодие, чтобы задать лично. А смело это сделал потому, что зарисовки прочитал. При чем не простые, а те самые, которые Марку больше всего нравились и больше всего пугали.       — Ну так, ты подумал над этим вопросом? У нас было полгода. — говорит уже не так уверенно. Наверное, даже зарисовки не убедили, что Марку это важно настолько же, насколько ему. Марк наконец произносит первые за вечер слова.       — Я не знаю. — Милош еще секунду ждет продолжения, после чего глубоко вздыхает и меняет положение в кресле.       — Ты писал все это сам, и не знаешь точный ответ на вопрос? — видимо, хотел надавить, но вовремя вспомнил, что читать ему никто не разрешал. — И прости пожалуйста, что прочитал, не спросив. Меня увлекло первое, и я не заметил, как дошел… до того самого.       — Я не знаю, что я чувствую к тебе, потому что я не понимаю, что это за чувство. — слишком красивая речь для того, кто пару минут назад с трудом поднимался по лестнице. — А еще я хочу тебя поцеловать.       Оба снова застыли. Ну не умеет Марк под алкоголем объективно оценивать, что стоит говорить, а что нет. Да и ладно, поздно останавливаться. Марк и так уже успел испортить все, что только можно, терять, пожалуй, больше нечего.       — Если я тебя поцелую, я же не стану геем? — говорит Марк, а потом добавляет. — Если ты мне нравишься, я же тоже не гей, да?       Милош теряется. Пытается понять, шутит ли Марк, но тот выглядит абсолютно серьезным. Будто подобные вопросы у него в порядке вещей, будто это единственное, что его заботит во всей этой ситуации.       — Ну… — все еще не совсем понимает, что на такое отвечать, но продолжает. — вообще не будешь, но… — договорить не успевает, Марк снова задает вопрос.       — Тогда я могу тебя поцеловать?       Воцаряется тишина. На кухне копошиться отец, через стену долетают обрывки фраз телеведущих новостей. Милош не знает, шутка это или нет. Он сомневается до последнего, потому что никто и никогда такого не спрашивал. Милош и не целовал никого никогда, а Марк, наверное, имеет приличный список. Марк же в целом отрицает ориентацию, тогда почему так легко спрашивает о таком? Ведь стоит все еще у двери, даже рюкзак из руки не выпустил. Он ведь выглядит как стереотипный российский гопник, да и друзья его такие же. Консервативные стереотипные подростки, интересы которых ограничиваются спортом, пивом и девушками, которых те жаргонно называют «телками». Этот человек уже однажды пошутил так, что Милош весь остаток года провел в раздумьях и невероятных ожиданиях, которые теперь начали сбываться наяву.       — Ты серьезно? — спрашивает почти шепотом, боясь получить отрицательный ответ в той же степени, в какой боялся получить положительный.       — Да — почти беззвучно произносит одними губами и кивает головой.       — Да. — отвечает младший, но ничего не происходит. — Да, можешь.       Марк колеблется всего мгновение, а потом роняет рюкзак на пол, стремительно приближаясь к креслу. Он без понятия, что нужно делать, но водка ослабевает страхи. Трезвый он бы никогда не спросил. Даже если бы спросил — никогда бы не осмелился осуществить задуманное, даже если бы Милош ответил «да». Одна рука ложится на плечо парня, вторая, за неимением лучшего, безвольно остается прижатой к собственному телу. Лица Милоша Марк не видит из-за закрытых заранее глаз, потому сначала попадает губами в лоб, не рассчитав разницу в росте. Потом все-таки решается отрыть глаза, и сразу пытается угадать выражение лица Милоша. Не получается. То ли испуг, то ли радость и облегчение. Но не важно, сейчас не важно, об этом Марк подумает когда протрезвеет, то есть завтра. Находит наконец губы, и надеется, что все делает правильно. Целуются ведь именно так?       Один из самых счастливых моментов в моей жизни, верите? Я бы тоже себе не верил, но так оно и есть. Но я повторюсь вновь и вновь, столько раз, сколько будет нужно. Лучше бы всего этого не было. Лучше бы не было Милоша, самого красивого в моей жизни человека. Ха-ха, смешно, сколько же лет прошло? Скольких я успел повстречать? Лучше бы не было Полины, потому что не будь, я бы никогда не смог поцеловать парня. Да даже просто коснуться бы не смог, кроме разве что рукопожатия. Жил бы себе, притворяясь, что девушки мне интересны в той же степени, что и окружающим. Никогда бы, возможно, не пережил кризис. Может, не будь Вали, Ильи, кто там еще был? Без них, может, я бы не начал пить. Вернее, не продолжил бы.       Не важно, я слишком отвлекся от того, что действительно хотел сказать. Милош мне не просто нравился, я был по уши в него влюблен. Может, осознай я это раньше.? Черт, опять мысли идут не туда. Одновременно с тем, что это воспоминание — самое счастливое, оно еще и самое противное. Вот вспоминаешь бегло, и так хочется туда вернуться. Но стоит лишь углубиться в детали, как начинаешь понимать, насколько ужасным был тот поступок.       Может хватит обращаться к тебе в третьем лице? Для тебя же пишу такой длинный текст, так? Мы тогда только начинали свой путь, и ни ты, ни я не знали, что ждет впереди. Может ты сейчас сидишь с кем-то новым, кто смог подарить тебе любовь. Кто смог тебя наконец осчастливить. С кем не приходиться носиться как с маленьким ребенком. Но не важно. Ты, по крайней мере, еще не успел меня забыть. Значит иногда все-таки вспоминаешь? И точно также, как и я, думаешь, что не будь всего этого, жизнь бы сложилась много лучше. Не отнекивайся, так оно и есть. Надо было остановиться хотя бы тогда. Есть, конечно, еще один ключевой момент, но до него еще вспоминать и вспоминать…       Знаешь, я все еще тебя люблю. Может, даже сильнее, чем раньше, потому и пишу это. Чтобы от нас с тобой хоть что-то осталось. Я люблю тебя. Я люблю то, что между нами было. Но я ненавижу то, к чему это привело. Прошу, просто прости меня. Я не желаю тебе зла, и не желал никогда. Я хочу, чтобы ты наконец жил свободно и счастливо. То, что было — прямая этому противоположность.       Поцелуй был не долгим. Всего пара секунд, и Милош отталкивает Марка, по инерции отъезжая на кресле назад. Вытирает облизанные губы рукавом свитера, а на лице вновь отражается страх. Теперь без примесей.       — Ты пьян? — спрашивает и да, Марк еще как пьян.       — Да, — тушуется, прижимаясь спиной к противоположной стене. — да, прости.       — И ты сделал это только потому что пьяный? — Милош уже не боялся. Он злился. А злость выражалась через слезы.       — Нет, не только, — Марк спешно пытается продумать, что будет говорить, чтобы не спровоцировать волну ярости. — Я давно хотел тебя поцеловать.       Милош не отвечает. Кривит лицо в отвращении и осматривается, пытаясь найти путь к отступлению.       — Прости, прости меня пожалуйста. — просит старший, склоняя голову. — Я не гей, знаешь, не гей, но… похоже, что ты мне все-таки нравишься.       — Ты это говоришь тоже под действием алкоголя? — Марк в ответ еще больше склоняет голову. — А что ты скажешь завтра? «Извини, я пошутил, я напился, это все не правда, забудь»? А обо мне ты подумал? Я полгода не могу нормально спать, думая, стоит ли повторять ошибки прошлого, как ты будешь себя вести, смогу ли я расслабиться или нет, находясь с тобой в одной комнате. Я приехал, надеясь разъяснить ситуацию, а ты в первый же день творишь… черт знает что, признаешься мне, чтобы завтра попросить забыть? — слезы тонкими струйками льются из уголков глаз. Голос дрожит, стараясь сдерживаться хотя бы немного, но этого делать не получается. Марку хочется подойти и обнять, но тот знает, что Милош только сильнее разозлится.       — Я завтра скажу тебе тоже самое. Только абсолютно в трезвом уме. Клянусь. Веришь? — пытается убедить, но выходит очень слабо.       — Нет. — уже не скрываясь совсем сквозь слезы.       — Поверь, прошу, последний раз. Дай мне шанс, всего один — в голове промелькнула мысль, что это отличная строчка для будущего стиха. Но это потом. — Я умоляю, доверься.       Милош осматривает Марка, внимательно изучая его лицо. Затем протянутую для пожатия руку, и наконец кивает:       — Ладно, в последний раз. — вздыхает и поднимается. Руки дрожат, а взгляд бегает от Марка к двери. — Я пойду, не буду тебе мешать.       Дверь быстро закрывают с другой стороны. Из коридора слышится разговор отца и друга. Милош говорит, что пойдет разбирать вещи, ведь только приехал. Отец предлагает остаться подольше, но парень не соглашается и поспешно сбегает. Хлопает входная дверь. В комнате по прежнему включена лишь настольная лампа. Слабый желтый свет, под которым привычно уже перепечатывать работы с листков по ночам, подсвечивает лишь стол и кресло. Из окна заглядывает свет фонаря, но светит тускло и блекло. Марк только сейчас понял, насколько устал. Устал вот так стоять со склоненной головой, устал, шатаясь, пробираться по лестнице, устал что-то решать и тем более устал оправдываться. Медленно опускается на пол, откинув голову к стене. Слишком долгий день, слишком насыщенный, слишком неправильный. Не надо было идти с ребятами в туалет. Надо было подождать Полину в актовом зале и никуда без нее не уходить. Надо было вообще не ходить сегодня в школу, нового ведущего бы быстро нашли. Слова с планшета прочитать ничего не стоит.       — Пойдешь есть? — в комнату заглядывает отец, произносит дежурную фразу.       — Неа. Я устал, пойду спать сразу. — Марк начинает подниматься, чтобы перебраться на кровать. Отец кивает и уходит.       Накатывает тошнота, которую сознательная часть мозга игнорировала последние полчаса. Марк скидывает пиджак на кровать и движется в сторону туалета. Отец пропадает на кухне, доедая вчерашние макароны, а телевизор сегодня поможет еще раз, заглушив не только разговор, но и неприятные звуки рвоты. Легче становится почти сразу, правда тянет повторить. Долго засиживаться нельзя. Отец явно давно подозревает о том, почему Марк иногда приходит уставшим на столько, что сразу ложится спать, не стоит давать ему лишних поводов.       Кровать кажется спасением от всего, что произошло за день. Не хочется переживать и думать о завтрашнем дне. Вообще ничего не хочется, кроме как заснуть и не просыпаться. Лучше бы не было всего этого, вообще всего, даже учитывая, что поцелуй скрасил день. Он ведь и привел в итоге к такому финалу, так зачем его помнить, если автоматически придется помнить много чего еще? Пытается заснуть, вертится в кровати, укрываясь одеялом с головой, в следующую минуту скидывая его совсем. Из головы все никак не желают выходить мысли, которых Марк так умело избегал с момента начала дискотеки. На этих каникулах все должно было быть отлично, никаких разборок и недомолвок, а получилось, видимо, как всегда. Марк по-другому не умеет.       Прошел час, а может и больше, с момента, как Марк последний раз посмотрел на время. Если от гнетущего в голове избавиться удалось, отложив на завтра, то вот главное событие дня уходить не хотело. Вертелось и вертелось, проигрывалось по кругу, зацепляя собой переживания о завтрашнем разговоре. «Не поговорить нельзя поговорить». Знакомо, да? Марк все никак не мог верно расставить знаки пунктуации в столь простом, казалось, предложении. В конце концов решает просить помощи. Он уже пару раз так делал, и Полина во всех случаях оказывалась права. Значит она и в этот раз сможет помочь, так?       Казалось, вечность прошла от первого гудка до копошения на том конце провода. Полина явно была недовольна звонком, хотя время еще даже не перевалило за десять.       — Чего тебе надо, алкашня? — с укором и раздражением произносит девушка. — Давай быстрее, у меня тут семейный ужин.       — Я его поцеловал.

***

      Утренний подъем дался на удивление легко. Правда, открыв глаза, Марк понял, что безнадежно опоздал. Никакого смыла идти уже не было. Проспать около двенадцати часов надо было еще умудриться, но парень смог. В квартире уже не было отца и еще не было возможных гостей. Полина обещала поговорить с ним вживую, но ее планы, похоже, провалились, потому придется разбираться самому. Ну, или включить ее в список предполагаемых гостей.       Голова не болела, только спустя пару часов началась неприятная тошнота. Пока Марк бесцельно ходил по квартире, отвлекая себя от мыслей о вчерашнем дне, солнце успело высоко подняться. По ощущениям, конечно. Небо, как обычно, закрывали облака, не давая лучам добраться до жителей окраины Москвы. Полина скоро наконец закончит свои занятия, которые и занятиями-то сложно назвать, и скорее всего пойдет разбираться с Марком. Возможно, наорет или заставит извиниться, но это не так важно. Важно то, что Марк, читая и пропуская слова, отсчитывал минуты до прибытия подруги. Вот, звенит звонок. Вот сейчас, наверное, Полина попрощалась с Никой и Кариной и повернула в сторону дома. Сейчас, еще десять минут и станет ясно, придет она или нет. Видимо все-таки нет, не слышно звонка домофона и стука в дверь. Ну и ладно, придется справляться самому. Ничего, и не такое проходили.       Нет, не проходили. Ситуации хуже Марк просто не может себе представить. Ну хорошо, предположим, что он действительно в Милоша влюблен. Какие отношения, когда вы живете в разных странах и видитесь дважды в год? А что, если Милош вообще не влюблен в ответ, и просто ждет момента, чтобы красиво Марка послать? Что если?       Додумать до чего-то, еще больше вгоняющего в тоску, не дал настойчивый стук в дверь. Полина, пусть ростом была «метр с кепкой», как говорил Марк, стучала с такой злостью и нетерпением, что Марк побоялся открывать. Но пришлось. С порога прилетела пощечина, потом, заходя, девушка, уже абсолютно случайно, отдавила Марк обе ноги, приговаривая «а нечего было у двери стоять» вместо извинений. Скидывает одежду и сапоги, после чего бесцеремонно врывается в комнату, разваливаясь на кресле.       — Ну так, будет хоть какое-то объяснение твоему отсутствию? — спрашивает с придиркой. Почему в последнее время Марк слышит ее только в этом тоне?       — Слушай, я проспал, извини, но давай вернемся к главной теме. — парень садится на кровать, внимательно наблюдая за подругой.       — Давай. — меняется та, и принимает позу профессионального слушателя. — Ты обещал мне рассказать, о чем вы договорились, так?       — Да. — Марк делает паузу, собирается с мыслями. — Я ему признался. Я понял, что был долбоебом тогда, и такое надо на трезвую голову, но я не уверен, что он чувствует тоже самое.       — Почему не уверен? — Полина действительно не понимает, или только делает вид?       — Потому что хорошо все бывает только в мечтах и твоих ванильных гейских историях, Полин. — на слове «гейских» Марк показательно скривил лицо, — Мои отец и мать до смерти друг друга любили, и были уверены, что вырастят несколько детей вместе, а что теперь? Она, не знаю где, возможно, уже мертвая, если эта невнятная ее «болезнь» прогрессировала. А он спился, и теперь каждый вечер проводит под алкоголем, а все выходные выделяет на посиделки с такими же, как он, друзьями. Это грустно, но в изначальном представлении все было не так, понимаешь? Сначала они думали, что будут счастливы. Так откуда ты знаешь, что все получится, если я просто признаюсь ему? — Марк выдыхается. Полина не отвечает ничего. Она даже не знает, о чем стоит спросить, о родителях, о болезни матери, о том, где мать вообще? Почему Марк об этом раньше не рассказывал? А парень, запрокинув голову, думает, что же еще может случиться после признания.       — Так, стой, я ничего не поняла. — наконец прерывает молчание Полина. — Твоя мать болеет?       — Болеет. — слишком грустно сказал Марк. — Чем — не знаю, мне не говорят. Да я ее и видел-то последний раз лет в десять, пока ее в другую больницу не перевели. Не помню совсем, чтобы она вообще со мной когда-то была. Все воспоминания исключительно связаны с отцом. К тому же болеет она, видимо, из-за моего рождения.       — Это ужасно на самом деле. — отвечает Полина. Марк про себя усмехается. — Но подожди, почему вы ее не навещаете? Ты пробовал узнать, что с ней сейчас?       — Нет и нет. Мне не интересно. — Марк возвращает голове горизонтальное положение и вздыхает. — Я ее совсем не знаю, она мне никто.       Оба замолкают. Застывают в неестественных позах, думая каждый о своем. Потом Полина молча встает и идет на кухню. Потом приносит в комнату чай. Марк с удовольствием выпивает весь. Полина не идет наливать новый, лишь готовится к своей части монолога.       — Давай я выскажу тебе свое мнение. Я полгода наблюдала, как ты метался из угла «я не гей» в угол «я хочу его поцеловать». Все это время ты был не уверен, нравится ли он тебе по-настоящему, или же это просто дружеская симпатия. Вчера, придя домой пьяным, ты его целуешь и понимаешь, что все-таки нравится. Признаешься ему в тот же день, но он шлет тебя и соглашается выслушать тоже самое потом, когда ты будешь трезвым. Ничего странного не замечаешь? — девушка вопросительно смотрит на друга. Тот не понимает и ожидающе смотрит в ответ. — Он не отказал тебе, это ты понял? Он согласился выслушать еще раз, потому что надеется, что ты признаешься так, чтобы он мог тебе поверить. Поэтому он не отказал.       — Отказал. — парирует Марк.       — Нет. Он отказал тебе пьяному, но согласился выслушать еще раз, когда ты протрезвеешь. Если бы он хотел отказать, он бы отказал, а не начал обвинять в том, что тебе нельзя верить. Понимаешь, к чему я веду?       — К тому, что если я признаюсь, то он меня примет? — снисходительно говорит парень. Он в такие сказки не верит.       — Да, именно к этому. — в ее кармане начинает вибрировать телефон, и та спешно отвечает на звонок.       Марк знал, что телефонные разговоры могут длиться долго, но не знал, что Полина их любитель. Пока та в другой комнате о чем-то вещала, парень успел убрать со стола зарисовки. Надо было сделать это еще вчера, но благо отец решил не проверять, что это за огрызки бумаг. И главное не выкидывать их. Даже кровать застелил впервые за целый год, и ради чего? Да чтобы отвлечься, очевидно же. Только не получилось. Теперь Марк думал, стоит ли признаваться. Полина, конечно, всегда в итоге оказывалась права, но вдруг ошибется на этот раз? Может Милош все-таки не рад будет такому. Может после все пойдет наперекосяк?       — Послушай, мне нужно бежать. — говорит Полина, оказываясь в комнате. — Подумай, пожалуйста, что говорить и говори. Я знаю, что он тебя примет.       — Почему ты так уверена? — уже в коридоре, пока девушка пыталась застегнуть сапоги. Полина вздыхает и уходит, оставляя вопрос без ответа.       Дальше все прошло как в тумане. Писать не хочется. Есть тоже. Даже читать не получалось — строчки теряли смысл в голове. Марк сомневался в обоих вариантах так, как раньше не сомневался ни в чем. И первый и второй в голове выглядели неубедительно. Будто после каждого их общение ждёт пропасть. Будто потом, пересекаясь на лестничной клетке или около школы они даже здороваться не будут, избегая глазами. Будто нет выхода. Но нужно что-то решать, определенно нужно. И пока, раз оба варианта так плохи, стоит осуществить тот самый. Или все-таки не стоит?       Когда Марк проснулся, за окном была кромешная тьма. Работал телевизор, но из щели дверного проема не было видно света. Тот подорвался сразу, кидаясь проверять время. Перед глазами пронеслись цифры 23:34. Марк перепроверил. Да, все так. 23:34. Есть целых 26 минут. Хотя постойте, разве это была тройка? Черт. Совсем не тройка. Нужно было быстро что-то решать. Остаться дома равно навсегда потерять друга. Пойти к соседу и рассказать ему об этом? Чему равен этот вариант? Оставшихся минут стало на одну меньше. Марк замечает сообщение. Открывает, потому что от Полины. Она не пишет просто так. «Я уверена, потому что вчера я с ним поговорила». Марк все еще не уверен. Он не знает, что будет дальше, во что выльется все это. Но действовать нужно сейчас или никогда.       Запрыгивает в тапочки, пытаясь быстро провернуть ключ в двери. Идти всего ничего, но спешить нужно. Милош не ложился, Марк уверен. Уверен, что его еще ждут. В один-два прыжка преодолевает расстояние до соседней двери, и нажимает на звонок. Всего секунду спустя начинает стучать, лишь бы ему открыли. Лишь бы он не опоздал. Наконец слышится копошение. Поворот ключа. Нажатие на ручку.       — Тише, отец спит. — шепотом говорит Милош. Он в пижаме, с растрепанными волосами, но не сонный. Он ждал. Да. Точно ждал.       — Я трезвый. — начинает Марк, абсолютно не зная, с чего начать. — Абсолютно трезвый. И я хочу сказать, что раз все это уже произошло, то нет смысла прятаться. Я все еще думаю, что ты мне нравишься. Не как друг.       Милош смотрит испуганно, прячет глаза и пару секунд стоит неподвижно, обдумывая.       — Я не ожидал, что ты это скажешь, но… — договорить не успевает. Из квартиры доносится приглушенный голос отца. Парень пугается еще сильнее. — Ты мне тоже… тоже нравишься.       Марк застывает. Значит, Полина и здесь оказалась права. Как все-таки хорошо, что он ее встретил. Милош хочет закрыть дверь, когда слышит скрип полов, но еще раз оглядывается на Марка и коротко целует. Промахивается, и попадает в уголок губ, но это все еще поцелуй. Значит, все еще можно спасти. Значит, все еще можно исправить. Значит все хорошо.       Дверь закрывается, и Марк остается на лестничной площадке один. Лампочку так и не вкрутили, потому ничего не видно. Не видно граффити на стенах, не видно выжженой кнопки лифта. Не видно, что Марк слабо улыбается, не отводя взгляд от квартиры напротив.