О первой любви

      Приглушённая темнота успокаивала. Всегда. В ней он чувствовал себя уютней. Привычка. В темноте проще спрятаться от пронизывающего взгляда, хоть это всегда являлось самообманом. Каваки знал, что бъякуган видит сквозь стены. Иногда казалось, что он способен видеть куда больше, даже читать мысли. По крайней мере Исшики это удавалось. Но темнота обеспечивала призрачным чувством безопасности и в ней приятно было тонуть...       Заученным маршрутом Каваки взбирался на крышу дома Узумаки.       — Опять как воришка крадёшься? — слабый лунный свет осветил ехидный взгляд высунувшегося из своего окна названного братца.       — Умолкни, — привычно приветствовал Каваки, игнорируя ответный смешок.       Подтянувшись в завершение, он уселся на край крыши, свесив ноги и повернув лицо к прохладному ночному ветру. Спустя мгновение к нему присоединился Боруто. Что было ожидаемо. Боруто всегда приходил, когда замечал его в одиночестве. Словно нёс груз ответственности за то, чтобы Каваки не чувствовал себя чужим и лишённым поддержки. Каваки поморщился, когда в сознание сформировалась еле заметная мысль, что было в этой заботе что-то приятное. Семейное. То, чего всегда ему так не хватало.       Обычно в такие моменты они сидели молча, изредка перекидываясь мыслями о прошедшем дне. Иногда позволяли себе более глубокие темы — Боруто позволял, он в целом редко выдерживал умиротворяющую тишину. Ещё реже Боруто приходил к нему за советом, как к старшому.       Как например сейчас.       Каваки устало вздохнул, заметив напряжение в мышцах Боруто, что говорило о его ожидании более подходящего момента для начала диалога, и решил не тянуть неизбежное.       — Вываливай. — Даже резкость в тоне Каваки со временем практически сошла на нет, оставив лишь привычные фразы, лишённые прежних сочащихся злобой эмоций.       Боруто сначала с неким энтузиазмом подпрыгнул, продемонстрировав своё нетерпение, но затем замялся, осёкся, глубоко вздохнул. Было заметно, как ему на свой вопрос приходилось храбриться. Видимо тема интимного характера. Того хуже, не любил Каваки говорить на такие темы.       — Мы тут с ребятами недавно обсуждали... Ну как обсуждали, они обсуждали, а я просто рядом стоял...       Взгляд серых глаз с подозрением скользнул по Боруто, но Каваки сдержал порыв демонстративно цыкнуть.       — И Ивабе с Шикадаем говорили про... поцелуи. Противно это, чужие слюни, — Боруто мимолётно скривился, — или же приятно.       — И тебе самому захотелось что-ли? Подружку тебе найти?       — Нет! — невольно от накатившего смущения Боруто вскрикнул, но затем осёкся и вновь перешёл на полушёпот, — Я просто. Мне вот интересно. Так это приятно или нет?       Каваки не сразу осознал, что волнующий вопрос уже прозвучал в потоке рассуждения, но затянувшееся молчание побудило прокрутить в памяти весь разговор ещё раз. Каваки цыкнул.       — Нашёл проблему. Для каждого всё по разному. Что для одних приятно, для других противно. — подняв свой взор к россыпи небесных огоньков, Каваки даже на секундочку задумался, а каково было бы поцеловать её. Насколько приятной бы была мягкость её губ. Был бы их поцелуй таким же целемудренным, как скромные разговоры редкими вечерами в гостинной или же страстным, как расписывали в забытых ею на диване романах.       — А тебе? Ты когда-нибудь, ну, целовался?       Каваки вздохнул.       Личные границы можно и не нарушать бестактными вопросами, но Боруто об этом явно не знал. Каваки демонстративно отвернулся, скрестив руки на груди.       — Не твоего ума дело.       — Это значит «да», да?       — Это значит, что тебя не касается!               Боруто скуксился и совсем по-детски выпятил нижнюю губу, что заставило со снисхождением усмехнуться.       — Подрастёшь — сам узнаешь.       Отчего-то упорно хотелось протянуть руку к светлой макушке и растрепать непослушные волосы, совсем как по братски, но Каваки подавил это странное, неподобающее желание. Не стоит нарушать границы, так старательно выстроенные между ними.       На некоторое время обида Боруто обеспечила тишину, и Каваки даже начал в полудрёме погружаться в водоворот собственных мыслей, которые и до этого обеспечивали его внутреннее беспокойство, приведшее к бессоннице, но Боруто был не способен по долгу выдерживать молчания. В этот раз Каваки даже был благодарен ему. Хотелось вырваться из тягучего самокопания на почве безответной тяге к запретному.       — А ты чего опять так поздно не спишь то?       Каваки искоса взглянул на Боруто и нервно вздрогнул — в голубых глазах всё ещё отражался сварливый укор, скорей всего обеспеченный задетым самолюбием, но страх, что Боруто догадался о его маленькой постыдной тайне заставил с трудом проглотить ком в горле.       — А ты чего?       — А... — Боруто тут же осёкся, замялся, подтянул колени к груди и уткнулся в них носом, — Ну, мне не спалось, вот.       Пронесло.       Каваки постарался как можно более незаметно с облегчением выдохнуть. Боруто может и был наблюдателен, но, даже Сарада не раз замечала, что в некоторых вещах он был крайне недогадлив. Оно и к лучшему.       — Вот и мне не спалось.       Сон всегда был для него роскошью. И даже найдя то место, в которое из раза в раз хотелось возвращаться, в котором уют, тепло и всепоглощающее чувство безопасности окутывало, тревога, засевшая слишком глубоко в его сознании, никогда не позволяла полноценно расслабляться. Нет. Но если раньше он хотя бы мог заснуть, то сейчас недопустимые мысли, подкреплённые постыдными желаниями, не позволяли ни на секунду сомкнуть глаз.        Не тогда, когда весь дом был наполнен её присутствием: в запахе свеже-выстиранного одеяла, ужине, оставленном для него на столе и даже в его выглаженной накидке.       Он закрыл глаза, вспоминая как в первое время она мягко поглаживая его по спине тихо напевала, совсем как ребёнку, помогая ему справиться с очередным тревожным кошмаром. Она приходила поддержать его незаметно, и также незаметно исчезала, когда он умиротворённо засыпал. Тогда он этого не ценил и старался не замечать. Но сейчас...       Рваный вздох.       Каваки понимал, что скорей всего спутал, принял с непривычки благодарность за материнскую заботу как нечто большее, но от осознания страстное желание позволить себе большего меньше не становилось.       Хотелось утонуть в её объятьях, вдохнуть еле заметный запах дома и раствориться в уюте и тепле, что она дарила. Теперь он хватался за каждую секунду, проведённую в компании с ней, скромной, тихой, еле осязаемой, но от того настолько пронизывающей своей добротой и мягкостью, что время проведённое вдали от неё сводило с ума.        Бесспорно Хината была лучшей женой и замечательной матерью. Оттого хокаге и выбрал её. Каваки тоже бы выбрал её. Только её...       Из всех. Она лучшая.              В глазах так не вовремя скопилась влага. Пришлось проморгаться. Грёбанный ветер.       Как-то одним тихим вечером он позволил себе объясниться перед ней, сказать что его мучило достаточно долгое время, но она даже тогда его не осудила. Лишь скромно опустив взгляд с мягкой грустью прошептала, что понимает.        Каваки сжался со стыда вспомнив, что тогда он отреагировал слишком резко. Дёрнулся, развернулся, кажется даже что-то из мебели задел, и ушёл. До самого утра. Думал. Долго думал. Потому что, что она могла понять? Что?! Ему было обидно и больно! Она чужая и такая своя, но не его. Он преодолел себя и признался, а она... Но потом он понял, какой груз повесил на её плечи и его окатило холодом. Она не сказала большего лишь потому, что не хотела возвращать чувство вины ему обратно, приняв его полностью на себя. Потому что она всегда была проницательной, понимающей и такой родной.       Потом они ещё раз поговорили. Утром. Хината умела не только слушать, но и доносить свои мысли тихо, мягко и вкрадчиво. И Каваки понял, что он просто запутался и принял благодарность за влюблённость. Понял, но так и не смог отпустить. Потому что он ещё совсем юный и только учится быть таким как все. А когда он вырастет, то всё пройдёт. Он это перерастёт. Хината сама так сказала. Он ей верил.       — Слушай... Я наверное пойду.       Каваки бросил беглый взгляд в сторону Боруто, заметив как тот встав стряхивал со своих колен невидимую пыль, и мягко качнул в ответ:       — Ага, — и лишь погодя, заметив что тот всё ещё мнётся на месте, всё же добавил, — Я буду в порядке. Не беспокойся.       Потому что знал, что для Боруто это важно. Потому что как бы того Каваки не хотел, они все уже были семья.       Он дождался, когда братец спустился обратно в свою комнату и закрыл окно, и откинулся на спину, закинув руки за голову. Сегодня он скорей всего опять не сможет заснуть до самого рассвета, раз за разом возвращаясь к своим тревогам и мечтам, но всё равно не расстраивался, так как уже привык.       Наверное это станет его новой традицией — проводить ночь на крыше её дома.       Каваки вздрогнул, от того, что воздух вокруг стал прохладней, и поёжился.       Но завтра он с собой возьмёт хотя бы одеяло...