Джульетта? Рапунцель, мудак!

Погода заметно портится. Набирающий силу ветер завывал в трубах, и от одного звука становилось холодней. За прикрытым плотной шторой чердачным окном было непроглядно темно. Тэхену нравилось здесь, ему сдали помещение за половину арендной платы — владелец устал искать съёмщиков на эту неприветливую чердачную комнату, а Тэхен влюбился с первого взгляда, не думая подписал документы, и внес залог. В студии было тепло, а зажжённые по периметру свечи в противопожарных колбах кидали неровный свет на стены, создавая уж совсем интимную обстановку. Домой не хотелось и пришлось заказать доставкой легкий ужин, и устроиться на мягком диване, поджав ноги. Взгляд зацепился за нарисованную вчера картину, Тэхен задумчиво прикусил губу, рассматривая два нечетких, сплетённых силуэта. Он никогда не рисовал людей, но взяв в руки кисть, особо не задумывался, выводя мазки на черном холсте. Звенящую тишину прервало пришедшее оповещение. Парень вздрогнул и глазами нашел откинутый смартфон. Тот снова зажужжал на этот раз входящим. Вставать было лень, но пришлось. Ступни зарылись в ворс мягкого ковра, и Тэхен перешел на другую сторону комнаты, поднимая с пола испачканный краской телефон. — Секс по телефону не практикую. — Жаль. Открывай, — Чонгук тяжело дышал в динамик. Громко сглотнул и повторил, — Открой, Тэ, я пиздец как замерз. — Я в студии, — удивлено ответил блондин, но быстро пересек комнату, дергая ручку входной двери. — Я знаю… На пороге стоял раскрасневшийся от мороза, явно очень замерший Чонгук. — Ты… — Нет, не я блять. Тэхен, не тупи и впусти, у меня, кажись, обморожение. — Ты без куртки! — наконец-то замечает Тэхен и хватает старшего за руку, затягивая в студию. — Придурок ебанутый, — шипит кошкой, обхватывает чужие ладони и подносит к губам, пытается согреть дыханием под пристальным взглядом Чонгука. — Машина заглохла. — Как и твои мозги, — согласно кивает и присаживается, чтоб расстегнуть змейку на его ботинках, понимая, что Чонгук замерз настолько, что пальцы попросту не шевелились, и разуться самостоятельно он не сможет. — Куртка где? — В машине, — растеряно брямкает Чон и получает болючий шлепок по бедру. Тэхен обреченно закатывает глаза — За что мне это, — стонет обреченно и в следующее мгновение рычит на резко дернувшего за талию Чонгука. — Ты всегда такой неадекват или только по праздникам? Рождество, вроде, прошло. — Люблю тебя, — вместо ответа выдыхает Чонгук, а Тэхену большего и не нужно. Пальцы впиваются в ворот чужого свитера, грубо сжимая, он яростно впивается в потрескавшиеся на морозе холодные губы на миг растерявшегося Чонгука, который в следующее мгновение сжал непослушными пальцами выбеленные волосы на затылке, засасывая юркий язык Тэхена в рот. Тот стонет несдержанно, хрипло, так, что член, сжатый плотной тканью джинс, твердеет, болезненно пульсируя. — Тебе идет, — отстраняясь, делает комплимент, перебирая пепельные пряди. — Я знаю, — целует снова, затыкая старшего. Тэхен тянет его на себя и неожиданно спотыкается пяткой о ковер, заваливаясь назад, расширив глаза, но все так же впившись в губы Чонгука своими, тот падает сверху, придавливает всем своим немаленьким весом и сжимает бедро Тэхена пальцами. Отстраняется. Пропускает момент, когда атлет ловко переворачивает его на спину, седлая бедра. Нависнув сверху, Тэхен, наконец оторвавшись от губ все еще замёрзшего Чонгука, внимательно посмотрел в его потемневшие глаза. Полутьма, стоявшая в комнате, мешала как следует рассмотреть плескавшиеся за радужкой эмоции, но это было и не нужно. Их тела были красноречивей всех слов. Тэхен медленно провел кончиками пальцев по его щеке. Она не была уже такой холодной, как несколько минут назад, возбужденное тело согревалось в разы быстрее. — Что-то ты больно молчалив, — хмыкает баскетболист, перехватывая руку Тэхена, и смотрит со смехом, поднося ладонь к губам и оставляя в ее центре мягкий поцелуй, шумно вдыхая запах чужой кожи. Сердце Тэхена екает, он судорожно втягивает носом воздух и отвечает, не отрываясь от глаз напротив. Все так же не моргает, чувствуя, как начинает печь глаза. — Хочешь поговорить? — склоняет голову к плечу, проводя пальцем все еще сжатой ладони по губам под ней. — Хм… — Чонгук насмешливо хмыкает и прикусывает нежную подушечку техеновского пальца, — А ты? — А я считаю, что разговоры - самое оно для темных, зимних ночей. — Уже утро. — Поэтому не хочу, — нетерпеливо отвечает Тэхен и наклоняется за очередным поцелуем. Не целует в губы, кусает подбородок и мокро лижет, подаваясь бедрами вперед, чувствуя, как в них впиваются сильные пальцы. Они оставят следы, и Тэхену это нравится. От ощущений и захлестнувших чувств кружится голова, и думать о том, что сейчас происходит на ковре посередине его мастерской не хотелось от слова «совсем». Чонгук сжимает одной рукой шею Тэхена и не позволяет отстраниться, захватывая его губы в горячий плен. Целоваться с ним - сладко, чувствовать, как горячо отдается — сладко вдвойне. Хочется целовать его везде, вылизывать сладко пахнущую кожу, кусать, оставляя на ней следы принадлежности. В эти проносящиеся мгновением минуты Тэхен принадлежит Чонгуку так же, как Чонгук Тэхену. Он не сдерживает себя, опуская младшего на ковер, подминает под своё тело, терзая мягкие губы. Кусает, лижет и снова кусает. Чонгуку не нужно слышать слов разрешения, тело под ним выгибается, льнет, прося. Тэхен вскидывает бедра, вжимается пахом в пах Чонгука и рычит, предупреждающе, когда Чонгук крепко фиксирует за талию, не давая отстраниться и повторить движение. Чонгук не главный, и Тэхен ясно дает это понять, впиваясь ногтями в его ладонь, заставляя отпустить, и снова ведет бедрами, не сдерживая хриплый стон. Боль отрезвляет, а в следующее мгновение Тэхен снова сверху, вжимается в пах Чонгука и закатывает глаза от пробирающих до дрожи ощущений. Чонгук матерится, перекатывается снова, и Тэхен лежит лопатками на паркете. Задевает плечом мольберт, и тот, не устояв на ножках, заваливается назад, поймать его не успевает. Мольберт с громким стуком падает, задевает стоявшие без опоры картины, и те по очереди заваливаются до той, что стояла у стены. От резкого колыхания воздуха тухнет несколько свечей, с задетого столика со звоном падает банка с кистями, те рассыпаются по паркету. В комнате становится еще темней. Три оставшиеся свечи позволяют видеть лишь силуэты и отблески света в глазах напротив. Тэхен перекатывается в противоположную от рабочего места сторону, задевая руку Чонгука, на которою тот опирался, и тот валится, чуть не въехав носом в пол. Блондин тихо смеется и отползает еще дальше на ковер. Ближе к дивану. Ближе к зажжённым свечам. Он хочет видеть Чонгука хоть чуть-чуть. Его снова прижимают к мягкому ворсу, чужие руки нетерпеливо скользят под футболку, обжигая горячую кожу — они ледяные. По коже бегут мурашки, и Тэхен давится воздухом, когда вслед за руками чувствует контрастные горячие губы. Чонгук цепляет зубами затвердевший сосок и отстраняется резко, выше вздёргивает ткань, и младший понимает без слов. Цепляется пальцами за его плечи, чуть пристав, позволяет снять мешающую одежду. Он лижет шею Чонгука, ловит губами довольный выдох и глубоко целует, поддевая пальцами его свитер вместе с футболкой под ним, тянет выше, стягивает, нехотя отстраняясь и снова целует. Тэхену жарко. Хочется открыть окно и вдохнуть морозный воздух полной грудью, но вдыхать Чонгука хочется не меньше, и Тэхен не сдерживается. Ведет носом по трепещущей жилке, внизу живота стягивается сладким узлом. Он сильнее вжимается в Чонгука и вгоняет зубы в его кожу, глуша стон, пачкая собственные штаны. Возбуждение не уходит. Становится лишь сильнее. Разрядка не приносит облегчения, член пульсирует, давя на ткань свободных кремовых штанов перепачканных краской: дурная привычка вытирать об себя кисти. Чонгук еле сдерживается, чтоб не кончить следом, ласкает языком подставленную под горячие поцелуи шею, кусает, срывая с губ младшего всхлипывающие вздохи. Тэхен сдаётся. Больше не пытается забрать инициативу, плавится под холодными руками, что иглами обжигали чувствительную кожу, под голодными поцелуями и прожигающими взглядами. Он чувствует мокрые прикосновения губ у резинки, еле держащей штаны на бедренных косточках. Чонгук стягивает вниз ткань медленно, зацеловывает открывающиеся участки кожи, шумно дышит и рыкает, когда Тэхен случайно задевает его пах ногой прежде, чем обвить ими торс и вжаться пятками в поясницу. — Ты все еще холодный, — приглушённо шепчет Тэхен, сжимая сильные плечи пальцами, тянет наверх, хочет заглянуть Чонгуку в глаза. И насрать, что темно, насрать, что не самое подходящее время выискивать что-то в пожирающем взгляде. Самое оно. Время увидеть в чужих глазах как сгораешь сам. Пляшущие языки пламени отражаются в глазах нависшего Чонгука. Зрачков в полутьме почти не видно, и от этого кажется, что его глаза — черные дыры. Они засасывают, не позволяют выбраться. — А ты горячий до безумия, — жарко выдыхает Чонгук, целует над бровью, в закрытое на мгновение веко, наблюдая после, как распахиваются глаза Тэхена. В них столько возбуждения, восхищения и еще чего-то, что понять невозможно. Пока невозможно. Его ресницы трепещут, кидая неровные тени на пылающие щеки. Он щурится, ехидно усмехаясь. Тэхен без ехидства — не Тэхен. — Погорячее тебя, — глазами сверкает, выводя узоры горячими пальцами на плечах и шее, зарывается ими же в волосы на затылке. — Язвительная блядь. — Только для тебя, — шепчет, доверчиво льнется, прикрывая глаза и отдаваясь накрывшим, словно цунами, чувствам. Тэхен скользит ладонями по крепким плечам, оглаживает предплечья и слегка отстраняется, ослабляя хватку ног. Откидывает шею, открываясь перед Чонгуком еще больше, ведет ладонью по его животу, чувствуя под пальцами крепкие мышцы. — Да ты у нас крепыш, Чонгук-и, — шепчет, давится словами, когда тонкую кожу прихватывают зубами чуть сильнее. Пытается расстегнуть неподдающуюся молнию подрагивающими от возбуждения пальцами. — Заткнись, — рычит Чонгук. Резко всем телом отстраняется, лишая прикосновений, поднимается на ноги и нервно стягивает с себя ненужные джинсы. Спотыкается. Возбуждение пульсирует, кажется, по всему телу. Бьет в голову так, что ноги слушать оказываются. Он вытряхивает лежащего парня из штанов и наваливается всем телом, закидывая его стройную ногу на своё плечо. Сжимает пальцами ягодицу до побеления, голодно облизываясь на открытого, возбуждённого, покрытого испариной Тэхена, что дышит тяжело и смотрит так по-блядски, что желание трахнуть без подготовки, войти в него, не теряя ни минуты, почти побеждает здравый разум. — Если бы не моя растяжка, то лежал бы подо мной ты, — комментирует, не сдержавшись, Тэхен. Шикает, когда его бесцеремонно переворачивают на живот, ставят раком и звонко шлепают по призывно оттопыренной заднице, он только сильнее прогибается в пояснице, поддается назад, врезаясь ягодицами в чонгуков член. Трется, довольно усмехаясь и закатывая глаза, когда мягкий, но все же оказавшийся слишком грубым для чувствительной, тонкой кожи ворс ковра щекочет головку собственного, истекающего желанием члена. Капля смазки капает на ковер, но о том, что его придется сдавать в химчистку, Тэхен подумает позже. — Я выебу тебя, Джульетта. — Так трахни меня! — несдержанно и грубо рычит Тэхен, приподнимаясь на локтях и заглядывая через плечо на явно еле контролирующего себя Чонгука. У того туман в глазах и стукающий по вискам пот. Чонгук согрелся. Чонгук возбужден. — Джульетта хочет своего Ромео, — Тэхен шипит, когда чонгуковы пальцы, наспех облизанные, проникают в горячее нутро. Сначала один. Больно, но иначе бы не получилось. — Джульетте нужно кончить. У нас нет смазки. — Есть, — прерывисто шепчет Тэхен и сильно жмурится, — Тумба. Нижний ящик. Чонгук вопросов не задает, отстраняется, чтоб достать тюбик, но Тэхену хватает этого, чтоб замерзнуть. Отпускать даже на мгновение нет ни сил ни желания. — Быстрее, хе-ен. Чонгук замирает на жалобном «хен», теряется всего на мгновение, а после крепко обвивает талию, прижимаясь со спины, нежно целует в плечо и шепчет что-то, но Тэхен не слышит. У Тэхена в ушах вакуум, а в голове набатом стучит мысль о том, что Чонгук не должен отстраняться даже на мгновение. Прохладные пальцы снова проникают, раздвигая туго сжатые мышцы. Оглаживают стенки ануса и двигаются благодаря смазке намного легче, чем до этого. Тэхен стонет, опуская голову на скрещенные руки и умоляет снова и снова. — Быстрее, хен, — в горле пересохло, срывающиеся с губ стоны все развратней, а сдерживаться при Чонгуке, кусающего его позвонки, все сложнее. Наспех введённый третий палец приносит дискомфорт, и младший хнычет недовольно, но боль быстро перерастает в сладкое удовольствие. Чонгук фиксирует виляющие бедра, разрабатывает вход, нетерпеливо трахая Тэхена пальцами. С пошлым хлюпом вытаскивает их, чтобы наспех стянуть с дивана подушку, подпихивая ту под живот Тэхена. Тот хрипло стонет, когда болезненно возбуждённый член проезжается по грубой наволочке. В темноте зажмуренных глаз прыгают искры, а за спиной тяжело дышит Чонгук, дрожащими пальцами раскатывающий презерватив по члену — нашел там же в шкафу. Тишину мастерской нарушает лишь их синхронное дыхание. Пахнет возбуждением, спермой и кружащим голову удовольствием. Тэхен душит вскрик, кусая предплечье, когда Чонгук, не сдержавшись, входит грубо, резко, причиняет боль. Она уходит так же быстро, как и возникает. Чон втягивает сквозь зубы, казалось, наэлектризованный воздух и замирает, давая привыкнуть. — Пожалуйста, хен, — жалобно скулит Тэхен, поддается вперед, соскальзывая с члена наполовину, и снова насаживается, выгибаясь. Чонгук наваливается на него, жестко впивается в скулы пальцами и целует. Горячо, несдержанно, мокро. Так — как надо. Так — как любит Тэхен. — Двигайся, боже-е… — Тэхен захлебывается очередным стоном, а Чонгук почему-то смеется, двигая бедрами навстречу горячему телу. Он в нем. Полностью. Тэхен и он — одно целое и это бьет в голову похлеще афродизиака, лишает собственной воли, заставляет подчиниться чужой. — Я не боже, но тоже кое-что умею — Чонгук, блять! — Блядь у нас ты, — любовно шепчет Чонгук, прикусывая мочку, двигается медленно, оттягивает близкий конец, спускается поцелуями-укусами по шее, лижет солёную от выступившего пота кожу, а после дует на шейные позвонки, восхищено наблюдает, как от действий волоски становятся дыбом, а Тэхен под ним судорожно выдыхает. Подрагивает в предоргазменной судороге, закидывает голову на плечо Чонгука и умоляюще скулит: — Дай мне кончить, Гук-а… Чонгука кроет. Он впивается в техеновы губы, покидает его тело почти полностью и резко засаживает. Повторяет. Втрахивает в ковер и подушку. Перехватывает руку Тэхена и сам накрывает его член. Движения становятся рваными, из горла вырываются хрипы. Сжимает чужой член у основания, надрачивает, чувствуя, как внизу живота стягивает так, что дышать становится тяжело. Тэхех кончает с его именем на губах. Валится лицом в ковер, придавленный тяжелым горячим телом. Тело подрагивает, а в голове пусто. Чонгук тяжело дышит в затылок, все также сильно сжимая пальцы на бедрах. — Блять, — спустя долгих три минуты выдыхает он и целует в холку так ласково и с такой любовью, что Тэхен под ним вздрагивает, замирая. — Люблю тебя… — Я… — Тэхен чувствует, как горят уши — срывать голос под Чонгуком и то было менее смущающе, — Тоже. Чонгук если и удивлен, то учтиво молчит, потираясь носом о шею. Он спросит потом. Сейчас хочется молчать. Вдыхать их смешанные запахи и молчать. Тэхен не дает. Пихает локтем в бок и ворочается. — Ты тяжелый, как бычара. Слезь. — Чонгук хрюкает, сдерживая смех, но послушно скатывается на ковёр. Дышать становится легче. — Колени натер… Тэхен переворачивается на спину и долго смотрит в темный потолок чердака. Теперь тишину нарушает их успокаивающееся дыхание и шипение выгоревшей свечи. От теплых полов исходит такой жар, что Чонгук не сдерживает тяжелого выдоха, слизывая с губ соленый пот. — Давай встречаться? — Что, прости? — Чонгук вздергивает бровь, поворачивая в сторону парня голову. Тот в ответ не смотрит, гипнотизируя потолок. — Ты трахнул меня, а теперь встречаться предлагаешь? — Трахнул меня — ты. Ну, как хочешь, — жмет плечом, а в душе становится как-то пусто. Хочется плакать от того, что не понимает собственные чувства. — Ты не понял меня. Мы уже встречаемся, нужно было озвучить? Тэхён молчит. — Обиделся? — Пошел в жопу, придурок! Свечи окончательно потухли, темнота чердачного помещения была нарушена тихим смехом. Тэхен перекатывается к Чонгуку под бок и, оперевшись на локоть, заглядывает в глаза, ехидно прищуриваясь. — У меня сегодня день рождения. Где мой подарок? — В машине, — обречено стонет Чонгук, а Тэхен громко хохочет, плюхнувшись на его грудь лбом. — Язва. — Мудак.