***
Стрелку с таджиками забили в районе Южного речного вокзала. Здесь было предостаточно пустынных мест. Слева шоссе ограничивалось бетонными заборами промзон, справа, за узким перелеском, широко разлилась Москва-река — корпуса жилых домов виднелись только на том, далеком берегу. Урбанистический бетонный пейзаж удачно дополняли мощные линии электропередач. Провода тревожно гудели, как струны какого-то нечеловеческого музыкального инструмента. Бригада прибыла на место первой. «Мерс», «вольво» и «бээмвэшка» остановились так, что шоссе впереди было видно как на ладони. Саша, Космос и Варя вышли из машины первыми и остановились, внимательно глядя на ленту дороги, туда, где оно поворачивало и уходило круто вверх. — К реке! Ставьте машины ближе к реке! — распоряжался Фил. Водители ловко выполнили его приказание. — К воде прижмем, — деловито объяснил Фил Белому. — Война — фигня, главное — маневры, — бодро улыбнулся в ответ Саша, будто все, чем занимался сейчас Фил, его касалось меньше всех. — Да ты что, Фил вообще стратег, каких мало, — вмешался Космос. — Ну что, может, посадим пару человек в кустах? — предложил Фил. — Давай, — кивнул Белый. Варя и Космос курили вместе с бойцами. На шоссе впередсмотрящими остались лишь Белый с Филам. Фил почувствовал, что он должен именно сейчас сказать то, что давно собирался. Не ровен час… Хотя думать о худшем не хотелось. Похоже, о чем-то подобном размышлял и Белый. Хотя всем своим видом он демонстрировал полное самообладание. Но немножко переигрывал. Внутреннее напряжение проявлялось именно в этом слишком явном спокойствии, чуть ли не равнодушии. Впрочем, Фил не был слишком хорошим психологом. Хотя даже он заметил, как подрагивают Сашины ресницы. — Брат, ты меня прости… — начал Фил. Саша скосил на него глаза, при этом, не упуская из вида шоссе. — Прости за ту гранату, в подъезде… — Да ладно, все в порядке, — примирительно отозвался Саша. С пригорка, из-за перелеска вывернули три машины. Конечно же, «мерсы». — Едут! — раздался напряженный голос одного из бойцов. — Приготовили стволы! — распорядился Фил. Бойцы мгновенно разобрали укороченные «калаши» из багажника. В углу остался лежать явно лишний здесь предмет из параллельной, мирной жизни — футбольный мяч с черными шашечками. Как и рассчитывал Фил, таджики остановились очень удобно. Для Бригады, конечно. Они встали на повороте шоссе — так, что от них до невидимой им воды было всего-то метров двадцать — тридцать. Таджикские бойцы с оружием в руках заняли, что называется, оборону. Из головного «мерса» вышли трое. Один — пожилой, со стриженой седой бородой. Второй — с круглым лицом, всклокоченными воздушными волосами и тоненькой ниточкой усов над верхней губой. Третий был гладко выбрит, зато глянцевые черные волосы падали на плечи. Глаза его прикрывали щегольские темные очки овальной формы. Длинное летнее пальто доходило почти до пят, из-под обшлагов виднелись белоснежные манжеты рубашки, поблескивали массивные золотые запонки. Длинноволосый собрал волосы в хвостик, стянул резинкой. И неторопливо, в гордом одиночестве двинулся по шоссе в сторону противника. — Вареник, тебе страшно? — хихикнул, подначивая, Саша. — Очень, — в тон ему ответила Пчелкина. — А уж мне как страшно… — Сначала я хочу увидеть ту бессмертную, — с сильным восточным акцентом крикнул длинноволосый, — с которой я говорил по телефону. Иди сюда, потолкуем дальше! — Лечу, родной! Она уже сделала шаг вперед, но Саша довольно резко остановил жену. И сам направился к таджику. Космос оглянулся на бойцов, а Фил скомандовал тихо и четко: — У кого стволы, приготовились. Двое неумолимо сближались. Прямо как в американском боевике, где действуют неуязвимые для пуль супермены с железными нервами. От них исходило такое напряжение, такая энергия, что все вокруг замерло. От них исходило такое напряжение, такая энергия, что все вокруг замерло. Даже электричество, казалось, перестало гудеть в проводах. Их войска тоже застыли в ожидании. Но были готовы в любое мгновение в пух и прах разнести противника. Если что-нибудь, не дай бог… И тут в глазах Белова появились несвойственные ему смущение и изумление. Замедлил шаги и таджик, снимая на ходу свои темные очки. — Твою мать! Белый! — заорал он дурным голосом, но без малейшего намека на недавний акцент. — Рядовой Джурабов! — в ответ ему заорал счастливый Саша. — Два наряда вне очереди! Упал — отжался! — А-а-а! Белый! — А-а-а! Фара! Они завопили так, как когда-то в Ленинской комнате, перед самым дембелем. И бросились в объятья друг к другу. Вооруженные до зубов бойцы двух противоборствующих фронтов застыли в бесконечном недоумении. — Все нормально! Это мой корешок армейский, — крикнул Саша, обернувшись к своим. Нечто подобное, похоже, крикнул и Фара на своем гортанном таджикском. — Отбой! Свои! — передал по команде приказ свыше Фил. — А я бы их все равно постригла, — с искренним сожалением пробормотала Пчелкина. Космос довольно похоже изобразил мусульманина, сложив ручки на груди и мелко-мелко бесконечно кивая головой в такт молитве. Бой не состоялся. Провода могли спокойно гудеть себе дальше. Оружие вновь побросали в багажник, а оттуда хохочущий Саша вытащил неожиданно пригодившийся футбольный мяч. Надо же было им с Фарой выпустить распирающую их энергию. Так они и шли по шоссе, перекидываясь мячиком и воспоминаниями. А позади них параллельными курсами ехали классные автомобили. Шесть штук. С поразительной скоростью — километров пять-шесть в час. — Фарик, ты помнишь, как мы второе отделение сделали? — Да… У них вратарь Махмудов был. Шикарный вратарь. Сейчас чебуреки продает на базаре, ко мне не пошел… От воспоминаний перешли к делу, по инерции все еще пиная друг другу мячик. — С деньгами решим, скажи своим — через неделю проплатим. — Угу, — согласно хмыкнул, Фара и, улыбаясь, ткнул Сашу кулаком в плечо. — Ну, Белый, я до сих пор поверить не могу. Важный стал! — А ты просто эмир бухарский, — отдал ему пас Белов. — Чем занимаешься, кроме алюминия? — По-разному, на Востоке всего много… Я вообще-то к Артуру предложение вез от моих друзей. — Давай обсудим, чего там, — предложил Саша. — У нас в горах есть плантации — мак, — объяснил Фара. — Мы хотим в Москву возить. — Идея хорошая. А как возить? Курьерами? — прикинул Саша. — Курьеров ловят, везут мало. Хочется больше. — Фара поцокал языком. — Надо думать. Пасуй! — Опа! — И Фара ловко набросил мяч прямо под правую ногу старого друга. Тому оставалось только добить мяч в ворота, которых, правда, поблизости не наблюдалось. На бригадирском «мерседесе» Саша с Фарой подкатили к парадному, ярко освещенному входу ресторана «Узбекистан». Их команды отстали. Если уж Саша садился за руль, то выжимал из машины все, на что она была способна. — Мне «бээмвэшка» вообще больше по кайфу, — признался он сидящему рядом Фаре. — Да брось ты, — отмахнулся тот, — «мерседес» — супермашина! — Ну, где там мои опричники? — оглянулся Саша. — А где мои? — оглянулся и Фара. — Будешь? Фара достал из внутреннего кармана пальто миниатюрную серебряную шкатулку. — Да нет, — отказался Саша, смеясь. Фара щелкнул безделушкой, крышка открылась. Зачерпнув длинным ногтем порошок, Фара привычным жестом «зарядил» нос, а остатки порошка с пальца размазал по зубам. — Кровный брат из Афгана подарил. — Он защелкнул шкатулку и перебросил ее Саше в ладони. — Попробуй открой. Белый покрутил коробочку и неожиданно легко вскрыл ее. — Ну, гений, — восхитился Фара. — Осторожнее, не рассыпь. — Гроб какой-то, — вновь захлопнув волшебную шкатулку и приблизив ее к глазам, подивился Саша. — Не надо нам никаких гробов, — отбирая зелье, неловко пошутил Фара. — Слушай, алюминий же в чушках у вас? — вдруг спросил Саша. — Ну да. А что? — Да я придумал вроде. — Саша хитро улыбнулся. — Что придумал? — насторожился Фара. — Да ничего, — решил помучить его Саша. — Давай, Белый, колись. — Ну что, еще не сообразил? — Сашины глаза откровенно смеялись. — Нет, — честно признался Фара. — Эх, — вздохнул Саша. — Ну ладно… Значит, берем чушку. Делаем там полость. Забиваем наркоту. Ни одна собака, ни один рентген не найдет. — Он счастливыми глазами смотрел на Фару. Тот ошарашенно молчал. — Пять чушек на сто — двести тонн. И ни одна собака… — Значит, я тупой, — задохнулся Фара от восторга, — а ты… ты… Ты — гений! Ты — Аристотель! Ты — Ницше! — В «Жигулях» ездить надо! — подначил его Саша. — Потому что я — чурка, — не слушая Сашу, уже выходил из машины Фара. Он ладонями обхватил голову, будто в припадке жуткого горя. — В хорошем смысле, парень, — от комментировал его «чурку» Саша. Тут подкатили остальные. — Где вы ездите? — беззлобно прикрикнул на них Саша. День сегодня выдался по кайфу: и друга встретил, и новое дело обещало деньги. Море денег. Море-океан.***
Командный состав Бригады и таджиков расположился в одной из ниш ресторанного зала. Рядовые бойцы сидели в общем зале. Фил успел переброситься несколькими словами с солнцевскими, которые частенько проводили здесь вечера — кормили здесь по-восточному вкусно и обильно, да и место было не чужое, спокойное. — Сань, у Кабана проблемы, — шепнул Фил Белому. — Давай об этом потом. — Саша глазами указал на гостей. — Ну что, друзья… — поднял рюмку Саша и проследил, у всех ли налито. — Если позволите, — с заметным акцентом начал седой Абдула-Нури. — Я скажу, а Фархаджун будет переводить. Один великий мыслитель сказал следующие слова… И он заговорил гортанно и красиво. Но абсолютно непонятно. Напевная речь была похожа на стихи. Пацаны, переглядываясь, томились с поднятыми рюмками. Когда Абдула-Нури окончил торжественную речь, повисла напряженная тишина. — Не тормози, Фарик, — ткнул в бок чуток отлетевшего друга Саша. Фара встрепенулся и действительно заторможенно, но от этого еще более торжественно начал переводить: — Уважаемый Абдула-Нури говорит: «Никогда не теряй своих друзей. И пронеси эту дружбу в своем сердце через всю свою жизнь». Короче, за вас, пацаны! — скомкал перевод Фара. — Коротко и ясно, — одобрил Саша. Несколько заплетающимся языком Фара продолжил, перебирая длинными красивыми пальцами свои небесно-голубые четки из горной бирюзы: — Всю красоту и мудрость этого четверостишия невозможно перевести, — многозначительно завелся он. — Начинается, Фарик! — Саша с удовольствием встряхнул друга за плечи. — Ты мне еще в армии мозги компостировал мудростями своими. Ты короче скажи! — Ты мне друг, — как мог коротко сказал Фара. — Ну, это по-нашему, по-пацански! — обнял его Саша. — Честно говоря, — тихо сказал Фархад, — я этих с равнины через раз понимаю, но то, что они вас зауважали, — это точно. Абдула-Нури, поглаживая свою короткую седую бороду, что-то спросил Фару на своем наречии. — Он говорит, как здоровье твоих родителей, жены и детей? Ты, кстати, женат? — Да на Варьке. Месяц скоро, — признался Саша и кивнул в сторону жены, которая о чем-то говорила с Холмогоровым. — Ну? — обрадовался Фара. — И молчишь!.. Ну, она конечно красавица у тебя! Саша согласно закивал: — У нас в России следующий тост принято выпивать за родителей. Я предлагаю выпить за родителей. Тех, которые живы…***
Саша с Фарой часам к трем ночи выбрались на ресторанное крыльцо, продолжая свой давно начатый бесконечный разговор. Варя и бойцы уезжали по домам часами двумя ранее. Саша предупредил жену, что, скорее — всего, будет дома под утро. После недавней ссоры дома и стычки в офисе отношения пары были довольно натянутые и Варе было даже не интересно, во сколько муж явится домой. — Нет, ну вот ты скажи, ты кто такой? — настаивал Саша. Швейцар, уже порядком подмерзший в ожидании выхода последних гостей, сделал стойку, моментально оценив платежеспособность клиентов. Конечно, такие вот загульные гости порядком удлиняли его рабочий день, точнее, ночь. Зато от них перепадали и самые сладкие чаевые. Он сложил брови домиком и услужливо поклонился, забыв о холоде. — Сань, я же ариец, — взяв Сашу за пуговицу пиджака, доказывал Фара. — Ага, иранский, — ржал Саша. — Да, настоящий иранский ариец, — согласился Фара. — Клянусь мамой, мы же с тобой арийские братья! — воскликнул Саша. — Ну да. Характер нордический. Голубоглазый, светловолосый. И они заржали уже хором, радостно, как малые дети. Саша не забыл достать из бумажника и вручить привратнику сторублевку. Тот, взглянув на купюру, умудрился одновременно отдать честь и сделать книксен, что еще больше развеселило друзей. — Заходите, — напутствовал их швейцар. — Обязательно зайдем, — успокоил его Саша. — Я здесь жить буду! — с пьяной уверенностью добавил Фара. Уверенно покачиваясь, Саша направился к машине, на ходу доставая ключи. — Стой, стой! На машине не надо! — попытался образумить его Фара. — Я ее не брошу, — упрямо твердил Саша. — Она же железная, — увещевал Фара. — Стоит себе и стоит. Никто ее не украдет. Сейчас поймаем машину… Но Саша не хотел ничего слушать. Его несло. Ему хотелось куда-то ехать, мчаться, вперед, дальше, не разбирая дороги. И словно по волшебству вдруг прямо рядом с ними материализовалась белая лошадь. На самом-то деле никакого волшебства — две девчонки, рыженькая и беленькая, из уголка Дурова уже давно подрабатывали здесь экзотическим извозом. Себе на молочко или, скорее, пиво, лошадке — на овес и сено. Сегодня, правда, они что-то припозднились. — Фарик, не может быть! — прижимая щеку к теплой лошадиной морде, воскликнул Саша. — Это знак судьбы! Можно прокатиться? — Пятьдесят, — окинув его оценивающим взглядом, определила таксу рыженькая. — На, держи сто! — Саша достал купюру. — Что-то дороговато за такую клячу, — проворчал Фара. — Как его там, у Дон-Кихота? Типичный Росинант. — Фара похлопал коня по напряженной шее. — Я буду всадник без башни! — гордо ответил Саша, перехватывая поводья у рыженькой. — Ты будешь, всадник Апокалипсиса! — торжественно и мрачно провозгласил Фара. Саша, не без труда вставив ногу в стремя, перевалился в седло и тронул поводья — «Росинант» лишь вяло переступил ногами. И только когда Саша дал ему каблуками под ребра, он вспомнил молодость и взял с места в карьер. Фара с гордостью проводил взглядом друга, вскоре скрывшегося в перспективе Неглинки. Спустя час Саша все еще не появлялся. Протрезвевший Фара сидел в «мерседесе», не зная, что предпринять. Уже в который раз к нему приставали девчонки, готовые, кажется, уже расплакаться: — Ну, где его носит? Фара, не глядя, сунул рыженькой очередную купюру: — На, иди пива купи. — Да не лезет уже ваше пиво! — недовольно пробурчала та, но от денежки, впрочем, не отказалась. Саша же был в это время уже далеко. И мыслями, и буквально. Выжав из коняги все, на что тот был способен, Белый за этот час добрался до самого Битцевского лесопарка. Для этого ему пришлось проскакать через Манежку мимо Кремля, пересечь Москву-реку по Большому Каменному мосту, добраться до Гагаринской площади, а там двигаться уже почти по прямой — по Профсоюзной, а потом — дворами до самого лесопарка. В Битце они перешли на медленный шаг. Весь хмель из Саши вылетел, зато невеселым мыслям в голове стало просторно. Варя, упрямо курящая сигарету возле ресторана, перед тем как уехать домой, так и стояла у него прямо перед его глазами. — Я буду к утру, маленькая. Езжай домой отдохни. — Хорошо. Пока — и до озноба холодный взгляд говорящий «Мне всё ровно, во сколько ты будешь» Лес, настоящий Битцевский лес просыпался. Было тихо-тихо, даже цоканье «Росинанта» не было слышно — трава глушила звук. Лишь мерное дыхание коня немного нарушало, впрочем, вполне гармонично, тишину просыпающегося леса. Саша старался дышать в ритм с животным. Сейчас они были единым целым. Они выехали к речке Чертановке, больше похожей на ручей. Остановив коня на мостике, Саша долго смотрел в воду. Злость совсем вышла из него, выветрилась вместе с алкоголем. Он смотрел, как туман, поднимаясь от воды, клубится и тает в воздухе. Этот речной туман смешивался с паром от боков усталой лошади. Эх, Варя, Варя… Саша пристально смотрел на воду, словно надеясь прочесть в ней свою судьбу. Но это была просто вода. А, собственно, что произошло-то? Ну не хочет она жить в квартире подаренной друзьями, причем по понятным причинам. Господи да купит он ей хоть сто таких квартир. Главное что они любят друг друга. А квартира… Квартира дело наживное. У них будет все, и ребёнок обязательно будет, в этом Белов был уверен.***
Толстая угрюмая дворничиха остервенело мела асфальт около телефонной будки. Окурков-то набросали, вот ведь люди называется! Урна же совсем рядом! Равномерные звуки разрушали утреннюю тишину, будто целью женщины было разбудить всю округу, а не навести чистоту. И вдруг она остолбенела: к шварканью метлы прибавилось звонкое цоканье. Прямо на нее из-за поворота выехал всадник на белой лошади. Саша подъехал к телефону-автомату и, не слезая с коня, набрал свой домашний номер. Варя сняла трубку почти сразу — наверное, поставила телефон в спальню. — Але! Але! — голос жены был нежным и немного хриплым. Спала, похоже, без задних ног, пока он бороздил московские улицы. Он молчал и словно бы видел ее всю. Теплую, сонную. Он видел как она своим, только ей свойственным движением прижимает плечом трубку, как откидывает прядь волос со лба. Видел, как бьется, пульсирует голубая жилка на виске. — Але, — еще раз сказала она и замолчала. Но трубку не положила. Он слышал ее осторожное дыхание. Варюха, любимая! — Ну и зараза ты, Варька! Но я так люблю тебя! — ласково сказал он и повесил трубку. Он не мог слышать, как она счастливо засмеялась. И как она могла всерьез злиться на него?