***
Введенский перехватил Белова сразу после похорон матери. Сашин мобильник зазвонил, когда он только-только вышел за ворота кладбища. Категорическим тоном фсбэшник потребовал встречи, никаких возражений он слушать не стал и, назвав время и место экстренного рандеву, сразу отключился. Можно было, конечно, плюнуть и не поехать. Но к тому времени Саша уже понял, чьи пули положили Луку и Руслана в Крылатском. Фордыбачиться и качать права в его положении было не только глупо, но и опасно. Ему ясно и недвусмысленно дали понять, кто в доме хозяин, кто рассчитывает и ведет свою грязную игру, и четко указали на его место во всей этой мерзости. Белов приехал на место с красными от недосыпания глазами, небритый и потерянный. Введенский уже был на месте. Рядом с ним в пустой придорожной беседке стоял Володя Каверин. В другое время Саша, наверное, немало удивился бы этому обстоятельству, но сегодня ему было не до того. Не поздоровавшись ни с одним, ни с другим, Белов вошел в беседку и тяжело опустился на лавку. Он закурил и поднял измученные глаза на Введенского. Игорь Леонидович ответил ему откровенно озлобленным взглядом. — Значит так, Белов, — он начал свой разнос ледяным, чеканным голосом, нервно расхаживая перед самым Сашиным носом. — Вы сами накликали неприятности. Так что скажите «спасибо» Владимиру Евгеньевичу, за то, что сидите здесь, с нами… — Введенский сделал выжидательную паузу. — Спасибо, Владимир Евгеньевич! — Саша с ернической насмешкой поклонился Каверину. Тот протестующе поднял ладони и замотал головой, демонстративно отказываясь от его благодарности, но Белов видел — ему безумно нравилось то, как Введенский его отчитывал. — Да! А не валяетесь где-нибудь под камнем в компании червей, жуков да лягушек. Понятно это? — фсбэшник резко развернулся к Саше. — Не слышу… Каверин еле сдерживал торжествующую улыбку. — Да понятно, понятно… — буркнул Белов и снова язвительно усмехнулся: — Извините, что я сижу, да? Введенский пропустил его колкость мимо ушей и продолжил все тем же раздраженным голосом. — Дальнейшие инструкции получите у Владимира Евгеньевича, — он кивнул в сторону Каверина. — Считайте, что все произошедшее — последнее китайское предупреждение. Никаких церемоний больше не будет. — Широко расставив ноги и заложив руки за спину, Игорь Леонидович застыл перед Сашей. Буравя его гневным, колючим взглядом, он внушительно, раздельно отчеканил: — Шаг влево, шаг вправо — расстрел. К чертям свинячьим! Казалось, он хотел сказать что-то еще, но вместо этого вытащил из кармана связку ключей на длинной, с полметра, серебристой цепочке, и раздраженно подбросил ее на руке. Наградив напоследок обоих своих подопечных суровым взглядом, Введенский направился к машине. Белов и Каверин остались одни. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Странная это была пара — спаситель и спасенный. Каверин даже не пытался разобраться в букете собственных ощущений, в котором преобладали, пожалуй, ненависть, злорадство и некоторая досада: к сожалению, вендетта — это блюдо, которое надо есть холодным. В свою очередь спасенный не испытывал к своему «шефу» ни малейшей благодарности. — Зря он так прессует, — с наигранным сожалением покачал головой Каверин. — Ты это… не обращай внимания. — Тебя не спросили… — процедил Белов и, глядя на собеседника, презрительно прищурился. — Ну, валяй, инструктируй, что ж ты? Володя замялся, старательно изображая растерянность. — Так что, собственно… — пожимал плечами он. — Вместо Луки я теперь буду. Мои контакты в Чечне хотят оружия. Ну и… будем поставлять его по твоим каналам. Как тебе такой план? — Хреновый, — мрачно отрубил Саша. — А вот это ты зря! Чечня сейчас — такой ключик! К таким замочкам! — Каверин оживился, загримасничал, многозначительно задирая вверх свои маленькие белесые глазки. — Ты что! Потом всех нас еще благодарить будешь! — Угу… Я так отблагодарю, что мало не покажется… — угрюмо пообещал Белов. Саша повернулся вслед тронувшейся машине Введенского. Каверин проследил его тяжелый взгляд и вдруг рассмеялся и мелко-мелко закивал головой. — Да-да-да… У меня тоже иногда такие мыслишки бывают… — захихикал он. — Взять тратильчика грамм этак пятьсот, и — бабах! И нет куратора! Красота, а?! Даже не взглянув в его сторону, Белов встал и вышел из беседки. Каверин бросился следом, стараясь заглянуть ему в лицо. — Нет, правда, Саш… Есть ведь такое, согласен? А, Саш? — настойчиво спрашивал он. — Вот если по чесноку, сознайся, ведь охота иногда Леонидыча вальнуть? Вдруг Саша остановился и двумя резкими движениями ощупал карманы пальто Володи. В левом что-то было, он быстро запустил в карман руку и вытащил оттуда работающий диктофон. Белов выключил механизм и сунул его под нос опешившему Каверину. — А если б мы с тобой в бане разговаривали? Куда б ты его спрятал?! — брезгливо спросил он. Каверин развел руками и осклабился. — Ой, я тебя умоляю! — поморщился он. — Ну это ж просто привычка! Да не обращай ты внимания… Я даже жену иногда записываю, так, для интереса. А что? Пусть будет… — Штирлиц хренов! — Белов развернулся и стремительно зашагал к машине. — Саша! — Каверин растерянно смотрел ему вслед. — Ну, погоди, Саш!***
Мрачные мысли, поселившиеся в голове Пчёлкиной в недостроенной даче в ночь после покушения, не исчезли и после похорон свекрови. Наоборот, ее смерть только укрепила Варю в четком понимании того, что в ее семейной жизни назрели срочные и кардинальные перемены. Стоя у могилы Сашиной мамы, не дожившей даже до пятидесяти, Пчёлкина невольно думала — а не ожидает ли и ее такая же участь? А может, для нее все закончится еще раньше, и не от сердечного приступа, а от пули снайпера или от бомбы в машине, или перерезанного однажды горла? Или что-то будет с родителями? О том, что все эти ужасы вполне могли произойти не только с ними, но и с сыном, Пчёлкина вообще старалась не думать. Наверное, она давным-давно ушла бы от Белова, если бы не одно «но»: Пчёлкина любила Сашу с пелёнок. Первая любовь, любовь последняя… Сука… Именно поэтому она никак не могла решиться на самый крайний шаг. На одной чаше весов был покой ее самой и ее сына, их безопасность и, по большому счету, все их будущее, а на другой — одна только любовь, загадочная и непостижимая, как сама жизнь. Эти бесконечные раздумья, сомнения и собственная нерешительность выводили ее из себя. Плохо было и то, что Пчёлкиной совершенно не с кем было посоветоваться. Ну не с мамой же, в самом деле, — уж та бы, без всяких сомнений, была бы двумя руками за развод. С друзьями тоже не поговоришь. Ее раздражение росло и искало выхода, а тут еще сразу после похорон матери Саша опять уехал куда-то — один, без охраны… Проводив гостей после скомканных из-за Сашиного отъезда поминок, Пчёлкина уложила сына и вместе с Катей, оставшейся ей помогать, закрылись на кухне. Они быстро убирались, причем хозяйничала, в основном, Катя — от навязчивых мрачных мыслей у Вари все валилось из рук. У миксера заело крышку, и это оказалось последней каплей — Варя отшвырнула его и, грохнув по столешнице кулаком, воскликнула в сердцах: — Все, Кать, никаких моих сил больше нет — ни женских, ни, блин, общечеловеческих! Катя, конечно, заметила, что с Пчёлкиной творится что-то неладное. Она тут же с ворчанием отодвинула ее в сторонку: — Успокойся, все! Оставь, током еще стукнет. Что с тобой вообще происходит?! Варя отошла к темному окну и, сдерживая из последних сил закипающее раздражение, вполголоса сообщила: — Короче, я написала заявление на развод. — Глупость какая! — фыркнула Катя, закуривая. — Ты что?! — Глупость?! — мгновенно взвилась Варя. — А ты послушай. Я живу с ним четыре года в браке, так?! В 89-м его ловила милиция, в день свадьбы я чуть не наступила на гранату и потеряла ребёнка… Когда я рожала, он сидел в тюрьме — правда потом сам всё рассказал. Он потом клялся: все, Вареник, мы выходим из «игры», все для сына сделаю. И что, Кать?! — она обратила на гостью глаза, пылавшие праведным гневом. — Неделю назад его чуть не убили у меня на глазах! Все, не могу больше! — Пчёлкина, успокойся, ты Даню разбудишь, — постаралась урезонить ее Катя. Варя плюхнулась за стол и потянулась к початой бутылке коньяка. Руки ее заметно дрожали и, разливая густую жидкость, она пролила несколько капель на скатерть. — А как мне прикажешь реагировать? Я что, Джейн Эйр?! — продолжала возмущаться она. — У нас полон дом холодного оружия, сабли какие-то, томагавки… Я вчера в комнату захожу, а у меня ребенок оптическим прицелом играет! Нет, я все понимаю, я ни хрена не долбанный ангел, сама многого наворотила.… Но ведь поменялась. Думала, что ребенок его изменит… Шмыгнув носом, она залпом выпила рюмку и подняла на Катю глаза. — А знаешь, что еще?.. — вдруг мрачно призналась Пчёлкина. И потянулась к пачке «Самца». Чёрт, всю пачку за день выкурила. — Вчера они расправились с людьми, которые организовали покушение… Как мне жить, зная, что отец моего ребенка… — последнее слово застряло в горле. Не могла уже. Иначе бы точно разрыдалась. Затушив сигарету, Катя растерянно опустилась на стул напротив нее. — Я не знаю, Варь, что тебе сказать. Все это так, да… — задумчиво произнесла она после паузы. — Но с другой стороны… Он твой муж, он отец твоего ребенка, с ним ты как за каменной стеной была всю жизнь, забот не знала… — Кать… — Что «Кать»?! Ты послушай меня и не перебивай! — прикрикнула она. — Он тебя любит, а это не последнее дело, ты уж поверь старой перечнице… Пчёлкина подавленно молчала. Катя взяла пузатую бутылку и налила еще — ей и себе. — Развод, не развод — это тебе решать, конечно. Но только не сейчас, — вдруг взмолилась она. — Ну, дай ты ему из ямы выбраться, худо ему сейчас — покушение это, Таню мы похоронили… Пчёлкина вдруг громко всхлипнула. — Жалко дурака… — И мне жалко, — согласилась Катя. — Все равно люблю ведь… — по щекам Варвары покатились крупные слезы. — Вот видишь, Варька, любовь-то она как… — Катя… — Пчёлкина неуверенно улыбнулась сквозь слезы. — Что ж делать-то? — Давай свое заявление, — решительно кивнула Катя, — я порву… А вообще, ты знаешь, у женщины, должно быть, пять мужчин: муж, любовник, друг, начальник и гинеколог. Гинекологу нужно все показывать и все рассказывать. Другу — все рассказывать, но ничего не показывать. Любовнику — все показывать, но ничего не рассказывать. А мужу — не все показывать и не все рассказывать. — Стоп. А начальнику, Кать? — А это — как тебе Сашка прикажет, Варька…