«Бонни and Клайд»

Декабрь 1999 - го — Мам, а когда уже папа нам елку привезет? — Данька вприпрыжку семенил следом за Пчёлкиной, периодически подергивая ее за руку. — Скоро, на днях, — пообещала девушка, — сейчас папа не может, у него очень много работы. — У него всегда много работы, — понурил голову сын. — Работа, работа… Варя покосилась на грустного ребенка и присела с ним рядом на корточки. — Сынок, потерпи немножко. Скоро Новый год, там столько выходных! Мы все вместе поедем отдыхать, — она покосилась на витрину универмага, украшенную красивыми гирляндами и нарядными лесными жителями, — пойдем игрушки на елку посмотрим? Выберешь все, которые тебе понравятся. Грусть из глаз Даньки пропала в ту же минуту, и они поспешили в магазин. А понравилось мальчику многое — новая макушечка, усыпанная блестками, шарики с мультяшными персонажами, пушистая мишура, лампочки в виде фонариков и звездочек… — Теперь папа обязан купить самую высокую и пушистую елку! — хитро улыбнулся Даня. — Да уж, сынок, — усмехнулась Пчёлкина, взяв огромные квадратные пакеты, — теперь папа точно не отвертится. Растопив камин, Варя накинула на плечи плед и расположилась в кресле, наблюдая, как Данька семенит к ней с огромной книжкой сказок. Девушка улыбнулась, откинула отвороты пледа, усадила сына колени и развернула первую страницу. Заиграла волшебная мелодия. — Что сегодня читаем? «Снежную Королеву»? — Пчёлкина поцеловала Даню в макушку. — Или «Девочку со спичками»? Данька уселся поудобнее и сам перелистал несколько страниц вперед. — Давай про солдатика. — Было когда-то на свете двадцать пять оловянных солдатиков, все братья, потому что родились от старой оловянной ложки… Спокойный голос мамы, играющая мелодия и потрескивание огня в камине заставили мальчика улыбнуться, прижаться к Варе еще ближе, вдыхая такой привычный и родной запах, прикрыть глаза и рисовать перед мысленным взором красочные картинки происходящего на страницах книжки. — Батюшки, какие волны ходили по канаве, какое стремительное было течение! Еще бы, после такого ливня! Кораблик бросало то вверх, то вниз и вертело так, что оловянный солдатик весь дрожал, но он держался стойко — ружье на плече, голова прямо, грудь вперед. Варя и сама прониклась к каждому читаемому слову. Казалось, что в чем-то эта сказка, которую она так сама любила в детстве, схожа с их жизнью с Сашей. — Вдруг кораблик нырнул под длинные мостки через канаву. Стало так темно, будто солдатик опять попал в коробку. «Куда меня несет? — думал он. — Да, да, все это проделки тролля! Ах, если бы со мною в лодке сидела та барышня, тогда будь хоть вдвое темнее, и то ничего!» И тут вдруг ночную темень вспороли лучи от мощных прожекторов, и в полночной тишине прогремел усиленный мегафоном жесткий, какой-то металлический, словно и не человеческий голос: — Приказываю всем оставаться на своих местах! Дом оцеплен. Белов, ты под прицелом! От неожиданности Саша выронил сигарету. Варя с Сашей коротко переглянулись. — Вареник, ты со мной? — быстро спросил Саша. — Всегда!.. — Вперед стремись, воитель. Тебя настигнет смерть! Тут бумага окончательно расползлась, и солдатик пошел ко дну, но в ту же минуту его проглотила большая рыба. Ах, как темно было внутри, еще хуже, чем под мостком через водосточную канаву, да еще и тесно в придачу! Но оловянный солдатик не потерял мужества и лежал, растянувшись во весь рост, не выпуская из рук ружья… — Ма, а разве солдатик так и погибнет? И ничего у них с той барышней не будет? — с сожалением в голосе посмотрел на Пчёлкину сын. — А сейчас и узнаешь. Она перелистнула страницу, убрала непослушные прядки волос со лба Дани и поцеловала его в висок. —Оказывается, рыбу поймали, привезли на рынок, продали, принесли на кухню, и кухарка распорола ей брюхо большим ножом… И — каких только чудес не бывает на свете! — он оказался в той же самой комнате, на столе стояли те же игрушки и чудесный дворец с прелестной маленькой танцовщицей. Она по-прежнему стояла на одной ноге, высоко вскинув другую, — она тоже была стойкая! — Ура! Они снова вместе… — обрадовался Данька, — Ну теперь-то они точно будут вместе, да? —Вдруг один из малышей схватил оловянного солдатика и швырнул в печку, хотя солдатик ничем не провинился. Это, конечно, подстроил тролль, что сидел в табакерке. Оловянный солдатик стоял в пламени, его охватил ужасный жар. Он смотрел на маленькую танцовщицу, она на него, и он чувствовал, что тает, но по-прежнему держался стойко, не выпуская из рук ружья. Вдруг дверь в комнату распахнулась, танцовщицу подхватило ветром, и она, как сильфида, порхнула прямо в печку к оловянному солдатику, вспыхнула разом… Наутро горничная, выгребая золу, нашла вместо солдатика оловянное сердечко. А от танцовщицы осталась одна блестка… Варя закрыла книжку и поглядела на замолчавшего сына. Погладила его по голове, снова прижала к груди. — Ты чего, малыш? — Теперь мне грустно… Они побыли вместе так мало и сгорели вместе… — Знаешь, солнышко, несмотря на это, они все равно были счастливы. Хотя бы эти несколько минут… — А, может, они потом переродятся в другие игрушки и теперь точно будут всегда рядом?.. — Обязательно, — Пчёлкину улыбнулась, — вот видишь — какой ты у меня смышленый! Данька скоро задремал у нее на руках, и Варя, обняв сына за спинку, неотрывно гладила его волосы второй рукой и с улыбкой поглядывала на камин. Наконец, послышался стук ворот и шелест шин с улицы. Девушка повернула голову к окну — Саша приехал. Белов медленно вошел в гостиную, остановился в дверях и улыбнулся. Сердце окатило теплой волной от одного вида на такую домашнюю и родную Варю и спящего сына. — Ждете? — Еще бы. С тебя, кстати, самая высокая и пушистая елка, Александр Николаевич, — улыбаясь, шепнула Пчёлкина, — сын заказал. — Завтра будет, — он склонился к ее губам и запечатал на них поцелуй, — кормить-то будешь? — Буду. — Давай Даньку уложу пока… Варя пошла разогревать ужин, а Белов отнес сына в комнату, подоткнул одеяло, поцеловал Даню. Удивительно просто, какое замечательное настроение было у него накануне голосования! Саша взял ракетницу, вышел на улицу и жахнул вверх сразу из обоих стволов. На веранде появилась напуганная выстрелом Варя. Увидев в руке мужа ракетницу, она тут же успокоилась. — Саш! У тебя что — день пограничника уже? Белый, попыхивая сигаретой, повернулся к жене и выдал улыбку: — Вареник, отгадай загадку: зимой и летом одним цветом? — Да знаю, знаю… — улыбнулась она. — Саша Белый. — Умница, дочка! — засмеялся бригадир и зарядил в ракетницу два новых патрона. — Ужинать идем, стрелок! — Сейчас иду, родная… Белов еще раз запулил в черное небо две ярких ракеты и довольный пошел в дом. Субботу, последний день накануне выборов, он провел дома. Агитация в этот день была запрещена по закону, поэтому никаких мероприятий у него запланировано не было. Да и что можно было сделать за один день? Все, что мог, он уже сделал. День выдался душевный, солнечный, и Белов притащил долгожданную елку. Все семейство еще несколько часов украшало ее, но Данька был главным по тарелочкам, как говорится. Сам решал и указывал, куда какую игрушку вешать, а затем, как настоящий капитан, взгромоздившись на шею отца, собственнолично водрузил на самую верхушку хвойной красавицы блестящую макушку. Весь день Белова не оставляло ощущение спокойной уверенности. Он предпочитал не задумываться о своих шансах на победу в завтрашних выборах. Все равно теперь от него уже ничего не зависело. Только вечером, устроившись вместе с Варей с бутылочкой вина у горящего камина, Белов вернулся мыслями к своей избирательной кампании. Точнее, к ее последней, финишной части. Да, у Саши были все основания быть довольным. Он еще отхлебнул вина и вдруг неожиданно для себя вполголоса затянул: — А есау-у-ул догадлив бы-ы-ыл… — Волнуешься? — Пчёлкина погладила его по плечу и прислонилась ближе. Белый обвил жену обеими руками и запечатал поцелуй на кончике ее носа. — Всё будет хорошо, Варюха, жили и будем жить! Только в тысячу раз лучше.

***

Настал день выборов. На каждом избирательном участке дежурили по наблюдателю от каждой из команд. Причем они следили не столько за ходом выборов, сколько друг за другом. И те, и другие опасались провокаций, подтасовок и прочих пакостей от конкурентов. В общем, обстановка на участках была довольно напряженной. А в штабах обоих кандидатов до поры до времени было довольно спокойно. Но чем ближе был момент закрытия участков, тем сильнее становилось волнение и самих кандидатов, и их многочисленных избирательных команд. Варя уже успела уложить Даньку, поговорить с матерью, которая больше переживала за состояние дочери, чем за исход выборов. Но под конец разговора все-таки поддержала девушку и пожелала удачи. Звонки с участков становились все реже. Ситуация на компьютере не менялась. Каверин по-прежнему имел небольшое, но стабильное преимущество. Наконец Люда, ведшая учет по участкам, растерянно объявила: — Остался последний участок, шестнадцатый… Саша взглянул на монитор компьютера. Цифры на нем отражали убийственный для него итог. Каверин — двадцать четыре тысячи восемьсот шестьдесят два. Белов — двадцать четыре тысячи восемьсот три. В этот момент зазвонил телефон. Ближайшая к аппарату девушка мгновенно схватила трубку. — Алло, шестнадцатый?!.. — выпалила она и после крохотной паузы разочарованно протянула трубку Белову: — Александр Николаевич, вас… — Слушаю, — мрачно буркнул Саша. — Саша, ну ты что не звонишь? — раздался в трубке чуть подрагивающий от волнения голос жены. — И мобильник твой не отвечает! Я извелась вся! — Да я отключил его… — Ну как там? — Да пока неясно ничего, — ровным, отрешенным голосом ответил Белов. Варя спохватилась: — Прости, я не вовремя. Жду, люблю! — Люблю, малыш… Саша положил трубку и, скрестив на груди руки, отошел к темному окну. В комнате повисла напряженная, тягостная тишина. Пчёлкина расхаживала по огромному залу, нервно покусывая костяшки пальцев, ежилась от сковавшего ее холода, хотя в доме было достаточно тепло. Это все нервы, успокаивала саму себя девушка, нервы… А как тут без нервов? Почти год ушел на то, чтобы доказать народу, что любой человек имеет право на второй шанс, что готов изменить этот мир в лучшую сторону. Оставалось надеяться, что избиратели действительно поверят в это… Свет фар через окно ударил по глазам, и Варя кинулась к двери. — Мы победили! — улыбаясь во все тридцать два, прогромыхал Белов, подхватил жену прямо с порога и закружил по коридору. — Варюха! Победа! Победа, понимаешь?! Она сама рассмеялась так искренне, громко, что только спустя несколько минут осеклась и хлопнула ладошкой по лбу мужа. — Тихо ты! Данька спит же!.. — Сегодня можно гулять! — отмахнулся Саша и расцеловал девушку во все участки лица. — Макс, поезжай обратно к ребятам, мы сами доберемся, через часик где-то, ага? Макс попытался возражать, но Белов и слушать его не стал. — Ладно, — с улыбкой отмахнулся Карельский, — отзвонюсь. Охранник все понимал. Такая радость, люди хотят побыть одни, чего уж тут, в самом деле… Он сел в машину и поехал. По дороге Макс размечтался. Саша проговорился, что возьмет его своим официальным помощником в Думу, и в голове Карельского теперь роились картинки грядущей новой жизни. Его мечтания прервал звонок мобильника. — Слушаю, — ответил он. — Ну здравствуй, Карельский… Этого голоса Макс не слышал несколько лет, но узнал сразу. Его ладони мгновенно покрылись липким потом, сердце ухнуло куда-то вниз, оставив в груди ноющую пустоту. Он понял: раз Каверин вышел на связь сам, значит, дело серьезное. — Ну, что молчишь, мой афганский вояка? Язык проглотил? — Я здесь, — утихомирив пульс, почти не разжимая губ, процедил Макс. — Ты один? Где Белый? — Он… Он дома, с женой… — Отлично! Слушай меня внимательно. Сделаешь все, как скажу, дам вольную, слово офицера… Карельский стоял у обочины. Даже с улицы можно было услышать страшные звуки из салона — Макс громко орал, колошматил отборными, могучими ударами руль, почти всмятку, досталось и зеркалу заднего вида — кулак рассек стекло в мелкую крошку. Прошло еще полчаса, прежде чем Макс затих. Он почувствовал, как кулак с вонзившимся осколками зеркала, сочился кровью. Посмотрел на свое отражение — разбитое стекло изображало его теперь под каким-то таинственным, ужасным углом. — Саш, ну ждут же, — сквозь непрерывные поцелуи Пчёлкина успевала смеяться и использовать невнушительные убеждения, — Сань… — Подождут, — руки Белова скользили по ее обнаженному телу под легкой блузкой, — начальство не опаздывает, оно задерживается… Беспокойный стук прервал их обоих. Саша покосился во двор — у ворот стоял красный джип Макса. — Не понял… Я же его отпустил. Варя поправила сбившиеся волосы, утерла мизинцем смазанную помаду и поспешила за мужем. Белый распахнул дверь и удивленно уставился на Карельского: — Макс, мы же… Тот сжимал расквашенный кулак и виновато улыбался. — Сань, прости, неожиданность небольшая. — Что с рукой? — выскочила Варя. — Пойдем, надо обработать. И поедем тогда все вместе, что уж теперь. — Пчёлкина, — цокнув языком, Саша закатил глаза и хлопнул Карельского по спине. — Давай, шагай. Макс медленно прошел по коридору, вторая рука была спрятана в кармане — пальцы сжимали рукоятку ножа. Белый прошествовал в кабинет и позвал охранника за собой. — Ладно, раз уж так, давай сразу определимся с новым штатом, пока я еще в состоянии соображать, — новоиспеченный депутат встал к Максу спиной, перебирая какие-то бумаги на столе. Варя отыскала в аптечке ватку и перекись, нашелся и бинт. Она вышла с этим добром в коридор и огляделась — мужчин не было. — Ну правильно, когда еще дела-то обсудить, — усмехнулась она и направилась в кабинет. Толкнула дверь и замерла — тоже никого не было. — Саш? Дверь тихонько прикрылась, из-за угла шагнул Макс. Стеклянный пузырек выпал из женских рук, и падение приглушил упавший рулончик бинта. Пчёлкина отчаянно захрипела, судорожно хватаясь за горло, пытаясь пальцами остановить хлынувшую кровь. Ноги подкосились, кровавая пелена застлала глаза. Варя рухнула на колени и ощутила под собой чьи-то руки. Руки мужа. Несколько секунд, чтобы осознать, что она упала на Сашу. Мертвого Сашу. И в голубых глазах Пчёлкиной теперь навсегда застыло отражение его потухшего взгляда. Что-то зашипело. Макс отшагнул назад. Перекись пузырилась и пенилась на залитом кровью ковре.