***
У него бывают такие сны. Сны, где он тонет. Сны, где он один посреди океана, а под ногами нечто дикое тянется к поверхности воды, сверкая огромным клювом и неотрывно глядя на него маленькими, блестящими глазами. Кракен всегда видит Чёрную Бороду, всегда видел. Монстры узнают монстров. Но на пару недель в жизни Чёрной Бороды наступает время, когда сны его меняются. На несколько недель всё становится немного акварельным, немного нежным и глупым и… приятным. Ему снятся приятные, чёрт подери, сны. Иногда он просыпается в своей койке на Возмездии, всё ещё чувствуя тепло чужих объятий, не знает, чьих. Иногда сон обрывается, когда он собирается ответить на вопрос, иногда он улыбается во сне, и улыбка остаётся на губах, когда он открывает глаза. Детали таких снов удаётся запомнить редко, но это чувство остаётся с ним на весь день: когда он разговаривает со Стидом, смеётся с ним или следует за ним на какое-нибудь чертово глупое приключение. Он не знает особо, что делать с этими снами, с этим чувством. Счастье всегда казалось ему тяжелым, он всегда так неуклюже справлялся с этой ношей без помощи. Предпочёл бы не держать её вовсе. После того, как он возвращается на Возмездие (один, один), сны про утопление возвращаются тоже. Но теперь тонет Стид, тянется к нему, просит помощи, и Чёрная Борода пробивается через воду, силясь дотянуться. Или… или… или ему снится тело Стида, плавающее где-то на поверхности воды, и никто не замечает его и не ищет, или Стид за решёткой в какой-то грязной тюрьме, ждёт, пока Чёрная Борода найдёт его. Спасёт. От таких снов Чёрная Борода просыпается в панике, и разум его гонит назад к тому дню на причале — почему он не подождал дольше, почему ушёл, не попытавшись найти Стида, что, если с ним что-то случилось? Стид бы не оставил его там просто так, он бы точно пришёл, он бы не, он бы… Но он не пришёл. Прошлое всегда возвращается к нему с первым за день глотком алкоголя. Он скатывается с идиотского вычурного дивана, или как там Стид его называл, и щурится от головой боли, похмелья и того, как много, слишком много часов растягивается перед ним — абсолютно блядски одинаковых. Стид оставил его. Вскоре сны Чёрная Борода перестает видеть вовсе. А если такое и случается, он всё делает для того, чтобы голова никогда не была достаточно ясной, чтобы их помнить.***
Мир закручивается, Чёрная Борода пробивается к поверхности. Вдыхает и трет глаза и не видит Люциуса, не слышит, не чувствует. Всё черное, чёрное на мили вокруг, в чёртовом небе ни звёздочки, а внизу нечто щекочет лодыжки щупальцами… — Эд! — Слышит он у уха отчаянный голос. — Держу! Держу! — Где он? Он упал, блять, он упал… Его хватают руки, и Чёрная Борода силится из них вырваться. В своей голове он видит лишь падающего за борт Люциуса, не сегодня, но в первый раз, в тот раз, когда это было его виной. Он не может позволить, чтобы это случилось снова, не позволит, чёрт, он скорее сдохнет. — Он тоже тут. Ладно? Просто… Затем Чёрная Борода видит Люциуса рядом, держащегося на поверхности воды, с мокрыми волосами на лице. Чёрную Бороду снова бьёт волной, и он снова оказывается под толщей воды, но руки не отпускают. Корабль нависает над ними, огромный, как ночной кошмар, но с него спускают верёвку. Люциус тянется к ней. Вода поднимается, тянет за собой куртку, ботинки, волосы, вода хочет забрать его, может, стоит поддаться, может, чертовски давно пора… — Держу тебя, — снова говорит тот голос, и он узнаёт — это тот же голос, что он слышал во снах, в глупых, приятных снах. Чёрная Борода смотрит, как вытаскивают из воды Люциуса — выглядит он как очень сердитая зверюга из глубин моря. — Он в порядке. Просто… держись за меня, — говорит Стид, потому что, конечно же, чёртов Стид прыгнул за ним, конечно же, Стид крепко держит его за поясницу, весь перемотанный верёвками, конечно. — Не могу, — отзывается Чёрная Борода. Руки холодные, неуклюжие, пальто Стида выскальзывает из пальцев (такое ему тоже снилось.) — Хорошо. — Стид двигает руками, веревки сдавливают ребра. — Тогда я подержусь за тебя. Следующее, что помнит Чёрная Борода — удар щекой о палубу, льющаяся из глотки морская вода. Все наклоняются ближе, пытаются его коснуться, он отталкивает руки и выкашливает на палубу лёгкие и пытается стряхнуть вонь Стида с одежды. — Чем ты, блять, думал? — Вот это точно Иззи. — Прыгать за борт без страховки, что… Он едва чувствует руками и ногами грубое дерево корабля. Всё тело, кажется, немеет. — Он упал, — выкашливает он, склоняясь к палубе. — Он упал, и я… — Подняться не выходит, дышать не получается от того, как сильно бьётся в груди сердце. — Где он? Люциус, где… — Эм… эй, я в порядке, — звучит неловкий голос, и затем рядом присаживается Люциус. У него синие от холода губы, и его трясёт, но он… да, он живой. — Видишь? Пучком. Чёрная Борода кивает. Потом не может перестать кивать. — Блять, я… мне так жаль, — говорит он, и, Господи, откуда оно лезет? Слишком холодно, не выходит встать, он пытается двинуть руками, но те лишь трясутся, мокрые волосы падают на лицо и глаза от ветра, леденеющего на уголках губ. Может, он всё ещё тонет. Может, уже утонул. Может, именно так себя ощущаешь на дне океана. — Капитан, вы… — Ребят? Эм, он в порядке? Потом что-то трещит, что-то разлетается в щепки, звук отдаётся в позвоночнике, он чувствует — что-то сломалось. Может, непоправимо. Может, он. — Стаксель! — кричит кто-то. — Дайте веревку, — и мимо по палубе несется топот ног. Он слышит голос Иззи и дергается. — Я отведу капитана в… — Эй, Иззи! Блин, извини, можешь тут помочь? Страшно нужна твоя сноровка! — Ага, да, ты нам тут определенно нужен. Стид, почему бы тебе не… Чёрная Борода пытается задать вопрос, сказать хоть что-то, но в легких нет воздуха. Почему его всё ещё трясет? — Точно, — говорит Стид. — Я… да. Его поднимают с палубы. Ноги работают, идти он может себя заставить. Что-то сильное держит его, и он никак не может уцепиться, пальцы не хотят смыкаться, но ладно, пусть это сильное что-то его ведёт. Он слышит вокруг голоса, разговоры, разобрать которые выходит лишь обрывками — в ушах шумит кровь, но Чёрная Борода концентрируется на том, чтобы переставлять ноги. Не на запахе лаванды, который чует иногда, поворачивая голову. Не на голосе Стида над ухом.***
Сначала он запирает Стида с командой за импровизированную решетку. Ему нужно время, чтобы придумать план. Стратегию. Но на самом деле — чтобы вусмерть упиться и поплакать в халат Стида, и потом, может, решить, какого чёрта ему делать дальше. Иззи, конечно, трещит насчет показательной казни, все уши успевает прожужжать, как муха со склонностью к пыткам. Да, пожалуй, стоило бы устроить показательную казнь. Стоило бы вырезать сердце Стида Боннета и съесть прямо перед ним, показать, каково это — когда так больно. Стоило бы… стоило бы повесить его под новым флагом, чтобы развевался на виду у всего мира. Стоило бы это все сделать. Но вместо этого он уничтожает запасы рома всю ночь, не спит и не ест. Даже думать не выходит, зная, что Стид на борту, так близко, за решеткой, может, замёрз… может, голодный. Блять. Через два дня за каютой Джима обнаруживается чёртов писарь. Видимо, зацепился за корабль и висел, а потом забрался как-то назад (неебаться как маловероятно, Чёрная Борода щурит глаза в сторону парочки весьма конкретных членов команды, но к чёрту, теперь хоть есть кому делать заметки.) Спустя еще два дня его очень небольшому терпению приходит очень скорый конец. — Приведи его, — приказывает он Фангу. И затем садится за изрезанный вдоль и поперёк стол. Кладет нож и пистолет так, чтобы можно было легко схватить, и так, чтобы их видел Стид. Они не виделись со дня его возвращения, с тех пор, как его увели под острием меча Ивана. Тогда Чёрная Борода старался на него не смотреть. Старался не думать о солнечном ожоге у него на носу, форме рук, изможденном днями на море лице. И теперь внезапно Стид в его каюте. Сидит напротив, в этой его рубашке с широким разрезом, открывающим шею… Так, нет, не смотри на его шею. Нахуй шею. Он сидит на стуле напротив Чёрной Бороды, с этими его глазами и руками, и когда Чёрная Борода не может ни слова придумать, Стид говорит: — Как твои дела? Он почти смеется, но разве смех обычно царапает горло стеклом? Может, не хватает практики. — Охуеть. Как. Классно. Стид нервно сглатывает и кивает. Быстро окидывает взглядом комнату, рассматривая по очереди хаос и пустоту, и да — несложно понять, как у Чёрной Бороды дела. — Вижу, ты тут… устроил перестановку. Чёрная Борода не готов к этому разговору, не сейчас. Он чувствует себя натянутой до предела струной и потому просто пялится на Стида. Говорит себе, что выглядит угрожающе, пялится весь такой, смотрит. Что выглядит опасным, страшным, злым. Потому что в противном случае — он очевидно жадно тянется глазами к каждой части Стида, которую только может видеть, и это говно и пиздеж и идите нахуй. — Борода отрастает, это… — Если не перестанешь нести херню, этот нож окажется в твоей руке. Стид не реагирует, кажется, ему даже не страшно. Ему должно быть страшно. Он должен быть в ужасе. — Я хочу извиниться, — говорит Стид. — Я… я хочу рассказать, что произошло. Он продолжает говорить, но Чёрная Борода не слышит. В ушах звенит, звенит всё громче с каждым словом, вылетающим изо рта Стида. В звоне теряются все слова, и Чёрная Борода просто сидит и смотрит на двигающиеся губы Стида и пытается дышать и пытается не кусать язык, пока не сомкнутся зубы, и… — Знаешь, нахуй это, — Чёрная Борода поднимается со стула. — Закончили. — Эд? Позволь мне… — Теперь Чёрная Борода. — В горле что-то отдаётся болью, он сглатывает. — Эд долго не продержался. — Это не… — Я оставил твою команду умирать. — У него в руке нож, он не знает, откуда. — Я выкинул твоего юнгу за борт чертового корабля. Это настоящий я, понял? Не знаю, за кем ты пришёл, но его больше нет. Ты правильно сделал, когда сбежал. Стид смотрит на него, глаза блестят болью — какая разница, нахуй его глаза. — Нет, неправильно. Это была ошибка. Это была худшая ошибка, что я… — Заткнись. Просто перестань… говорить, черт возьми. — Чёрная Борода трёт руками лицо, чувствует, как стирается грим. — Я не собираюсь тебя убивать. И не собираюсь выкидывать тебя на необитаемый остров в океане или держать тебя и твою команду за решеткой до конца ваших жизней. — Я знаю, — моментально отвечает Стид, ни секунды не сомневается даже. Чёрную Бороду это не должно обижать. И не обижает. Или, может, обижает, он не понимает. Он смотрит в лицо человека, которого, казалось, мог… Человека, которого, казалось, и правда мог… (Разве это имеет теперь значение? Он ошибался.) Он смотрит в лицо человека, который заставил его сомневаться в себе. Вот и всё, вот и вся суть: сомнение. Стид Боннет заставил Чёрную Бороду думать, будто он мог быть кем угодно, не только тем, кем был. Что в нём была не только злоба, порох и жестокость. Что могло быть что-то нежное. Истории, и шелк, и маленькие белые цветы в его волосах. Что мог быть кто-то, кому было дело, когда он уходил и когда возвращался. Мог быть мармелад. — Оставайся или уходи, дружище, — говорит Чёрная Борода. Делает вид, что не чувствует во рту вкуса крови. — Мне насрать.***
Они добираются до кабины, и Стид пинком закрывает дверь. — Блять, — первое, что говорит Чёрная Борода, падая в кресло. Его трясет, их обоих трясет, и руки в перчатках по-прежнему не смыкаются. Закрывая глаза, он всё ещё видит Люциуса, падающего за рейлинг, и это его вина, это была его вина… — Он в порядке, — говорит Стид, словно знает всё, о чём Чёрная Борода думает, и, черт побери, понадеемся, что это не так. — Его отвели под палубу, в камбуз. Пит его отогреет и… ну. Эм. Он пересекает комнату в поиске вещей, которых здесь больше нет, то и дело тянется в пустоту и отдергивает руку. Зажигает фонарь, и Чёрная Борода смотрит, как липнет к его плечам и талии ткань плаща, как за ним на полу остаются лужицы воды. — Корабль… — Команда уже разбирается. Всё хорошо, там просто верёвка… — Почему меня ещё трясет? — Чёрная Борода поднимает руки в перчатках. — Мне надо… — Не двигайся, — твёрдо говорит Стид, и… ага, что ж, этот тон всё ещё что-то с ним делает. Чёрная Борода остаётся на месте. — Возможно, у тебя шок. — Шок? У меня не бывает шока, я чёртов… — Чёрная Борода. Знаю. — Стид уходит куда-то на минуту и возвращается со свертком слишком мягкой приятной ткани, вручая её Черной Бороде. — Надо тебя высушить. — Где ты это достал? — Ты, очевидно, не нашёл шкаф со льном во время своей… перестановки. — Стид опускается перед ним на колени, прямо между ног, будто в какой-то фантазии — может, Чёрная Борода слишком наглотался воды. Может, свихнулся окончательно. — Можно я… Это должно быть более неловко. Но Чёрная Борода был однажды человеком, который сказал бы «да» на любую просьбу Стида, и в голову бьют старые привычки или ещё чёрт знает что — и он кивает, особо не зная, на что соглашается. Оказывается, на то, чтобы Стид помог снять перчатки, отдирая их от кожи, и прошелся тканью по рукам, пытаясь втереть в них чуть тепла и жизни. Чёрная Борода не сопротивляется. Наблюдает, как извилисто стекает капля воды к кончику носа Стида и повисает там. Довольно приятное место, наверное. Так близко ко всем лучшим частям — глаза, губы, всё такое. Было бы здорово побыть дождевой каплей. — Как твои руки? — интересуется Стид, и Чёрная Борода старается собрать мысли, но в голове странно мутно. Пальцы не болят, но и делать ничего особо не хотят, всё ещё немного бледные, серые. Дрожит он сильнее, чем на палубе. Стид тоже, так что, может, у него тоже шок. Пальто на нём уже нет, а рубашка висит на плечах, насквозь мокрая. Время от времени Чёрная Борода замечает мелькающие через ткань очертания затвердевших сосков. Лучше б он утонул. — Бесполезные немного, — отзывается он, стуча зубами, как идиот. — Вовсе не бесполезные, — шепчет Стид. — Просто надо чуть-чуть согреть. Чёрная Борода фыркает и не отвечает. К коже противно липнет ткань куртки, но расстегнуть не получается — руки по-прежнему не слушаются. К чёрту, надо будет — отрежет. — Можно помочь? — спрашивает Стид. Он всё ещё на коленях, всё ещё смотрит снизу вверх, и Чёрная Борода застывает на мгновение от внезапного жара, в животе словно растекается рюмка виски. Проходит это так же быстро, как появляется, но боже — он давно уже ничего такого не чувствовал. Не знал, что может вообще. — Придется, видимо. И смотрит, как чёртов джентльмен-пират начинает расстегивать ему ремень. Всё происходит будто с кем-то другим, руки Стида дрожат, когда он освобождает край ремня, откладывает в сторону кобуры под пистолет и нож и переходит к следующему. Со вторым ремнем приходится повозиться, но руки Чёрной Бороды мёртвым весом висят по бокам, совершенно бесполезные. Волосы у него всё ещё мокрые, борода липнет к лицу, но у него никак не выходит взять чертово полотенце и насухо вытереться. Поэтому он просто наблюдает за делающим всё за него Стидом; от холода руки у того движутся неуклюже, но по-прежнему искусно, как когда брались за ручку чайной чашки. Как когда завязывали крават на шее Чёрной Бороды, бантики в его бороде. Ну нет, Чёрная Борода не засунул бы себе в бороду сраные бантики, это, наверное, о ком-то другом. Куртка расстегнута. Он наклоняется, Стид помогает отодрать её с плеч. — Руки… руки вверх, — говорит Стид, и Чёрная Борода не может на него не смотреть, и руки подчиняются, будто только и ждали указа Стида, чтобы вернуться к жизни. Тот встаёт и стягивает с него вымокшую насквозь футболку, осторожно помогая освободить из ворота длинные волосы. Цепи вдруг холодно падают на обнаженную грудь, и они уже видели друг друга полуголыми, но не… не долго. Не так. — Дай я… — Стид не сразу решается, но наклоняется вперёд с полотенцем, быстро ведя его по плечам Чёрной Бороды, вниз по рукам, груди и животу, согревая. Это было бы приятно, даже если бы он не вылез только что из моря, даже если бы кожу не стягивало от холода и не стягивало ещё сильнее от присутствия Стида в каюте. — Лучше? Чёрная Борода сглатывает, кивает, потому что не представляет, как бы звучал его голос, попробуй он заговорить. Плохо, плохо бы звучал, нельзя рисковать. — Можно, вытру волосы? Чёрная Борода только снова кивает. Затем ласковые руки отклоняют назад его голову, касаются кожи, и ушей, и висков мимолётно. После этого он немного отключается.***
Стид остаётся. По какой-то чёртовой причине — остаётся. С неделю он каждый день пытается подойти к Чёрной Бороде, пытается завести какой-нибудь разговор о прошлом, и Чёрная Борода согласился бы скорее проткнуть себе барабанные перепонки, чем это выслушивать. В какой-то момент он угрожает проткнуть их Стиду, чтобы заткнулся, и от боли в его взгляде приятно, правда приятно. Этого должно хватить, думает Чёрная Борода. Пара часов — и тот будет в лодке. Но Стид не уходит. Он спит на палубе с командой и выполняет большую часть приказов Иззи. Резонную часть. Чёрная Борода думает, что, может, стоит позволить Иззи немного над ним поиздеваться, потому что, видит бог, Иззи только этого и ждёт, но первое же резкое слово изо рта его правой руки делает что-то с его головой, всё будто охватывает огнём. Чёрная Борода припечатывает Иззи к стене и рычит на него раньше, чем успевает заметить, что двигается. — Какого чёрта? — Следи за своим ебаным ртом, приятель. Иззи больше ничего не говорит, лишь корчит лицо в презрительной усмешке. Чёрная Борода отпускает его. Торопится уйти, чувствуя, как кружится голова, и не оглядывается, лишь бы не видеть лицо Стида. Этого ему сейчас не переварить. Но Иззи с тех пор умеряет пыл. И Стид остаётся. С ним на борту команда кажется счастливее, не то, чтобы Чёрной Бороде не было насрать, что они там думают. К нему относятся тоже по большей части неплохо, хоть теперь рядом с ним все куда осторожней и тише. Во взгляде Блэк Пита ясно читается желание его убить, но это ничего, на Чёрную Бороду смотрели так всю жизнь. Люциус не смотрит на него вовсе. Примерно спустя месяц после возвращения Стида они берут на абордаж корабль купцов-торговцев из Голландии. Те сдаются, как только видят флаг, само, сука, собой, но кому-то очень горит погеройствовать и попытаться пристрелить Чёрную Бороду в момент, когда он оказывается открыт. Вместо этого на пути оказывается Стид. Чёрная Борода не знает, что происходит с тем, кто нажал на этот курок. В один миг он видит брызги крови из тела Стида Боннета, в следующий — моряк в его руках, а потом моряк вдруг уже мёртв, и на него все пялятся, кроме вытирающего палубу Шведа. Это страшновато. Он не уверен, хочет ли вспоминать, что было. Пуля, как оказывается потом, лишь задевает плечо Стида, и держится он молодцом, только отключается ненадолго. Вернувшись на Возмездие, все наблюдают за тем, как Таракан ковыряется пинцетом в дырке в плече Стида, пока тот потеет и бледнеет ещё сильнее. — Мне казалось, на этот раз почти подцепил, — говорит Таракан, не убеждая вообще никого. — Нахуй, — подходит Чёрная Борода, забирая из его рук пинцет. Он за жизнь получил столько пуль, что не счесть, да и с момента окончания рейда он пил, так что руки почти не трясет. Передаёт ром Стиду, садясь рядом. — Пей, — и Стид трясётся, но пьёт. Морщится, проглатывая алкоголь, и морщится ни капли ни мило. От попыток Таракана вытащить пулю вниз по плечу течет кровь, и Чёрная Борода думает вдруг, как хотел бы поймать её языком, ощутить вкус Стида на мгновение. Разве не отвратительно? Он плохо понимает в последнее время. Чёрная Борода касается кожи Стида, и не смотрит в лицо Стида, слишком близко, чувствует губами его тяжёлое дыхание. — Не двигайся. — Он касается кожи Стида, фиксируя его руку. Он касается кожи Стида. Пулю вытаскивает за несколько секунд, она, окровавленная, со звоном падает в банку к коллекции пуль Таракана. Чёрная Борода плещет ромом на рану, игнорируя то, как Стид коротко шипит от боли, и он готов поспорить, что Таракан бы не смог залатать человека, даже если бы от этого зависела его жизнь, так что просто тянет руку за иглой и нитью. Затягивает рану, игнорирует то, как вздрагивают под рукой мускулы каждый раз, когда игла втыкается в кожу. После наклоняется, чтобы откусить край нитки, и его волосы щекочут оголенную грудь Стида. Они оба вздрагивают. Чёрная Борода тут же отступает с бутылкой рома и не перестаёт двигаться, пока не оказывается в безопасности за закрытыми дверьми каюты, и его трясет, и трясет и трясет и Стид остаётся. Он работает на палубе, и закатывает рукава, и покрывается веснушками под солнцем. Чёрная Борода этого не замечает. Не замечает ни капли, и не замечает, как дырка от пули краснеет, потом розовеет, потом затягивается серебристой кожей, заживая — иногда поблескивая на свету, отчего у Чёрной Бороды зудят зубы. Одну ночь они проводят в бегах от британских морпехов, и поспать не удаётся никому. Когда встаёт солнце, и горизонт чист, рядом возникает Стид с чашкой чая и тёмными кругами под глазами. Чашка сколотая, дорогого фарфора на борту больше нет, но на вкус идеально, самая идеальная чашка чая в его жизни. — Какого чёрта ты всё ещё здесь? — спрашивает он, и голос звучит до странного низко, хотя предполагалось что-то сердито-небрежное. — Потому что здесь ты. — Стид улыбается коротко уголком губ, прежде чем уйти, и Чёрная Борода слизывает с губ вкус сахара. В следующем порту он покупает тупой сраный вычурный чайный чайник с чашкой и блюдцем в наборе. Они разрисованы маленькими фиолетовыми цветами, которые он не узнаёт, и это пустая трата денег и в целом тупость. Он не знает, зачем это делает. Но набор милый. Чёрная Борода суёт его в запасной гардероб, чтобы больше не видеть.***
— Господи, какой ты холодный, — вырывает его из непонятного забытья голос Стида. На плечи накинуто полотенце, сапоги сняты, ноги вытерты. — Видимо, ты пробыл в воде дольше меня. Жаль, камина больше нет. — Заколотил его, приятель, — отзывается Чёрная Борода. В своё время казалось, что это будет звучать как отличное «иди нахуй», но выходит теперь довольно бесполезно. — Нужно отвести тебя в кровать. — Стид смотрит на него и тут же отводит взгляд. Его уши вдруг немного розовеют. Чёрной Бороде всегда нравился этот цвет. — Да. Точно. Он пересекает комнату и дёргает занавески, отделяющие постель от остальной части каюты. Чёрная Борода каким-то образом поднимается. — Я там не сплю, — говорит он, и Стид оглядывается. Чёрная Борода очень, очень хорошо осознаёт, как, должно быть, выглядит под одеялом его голая грудь и облако высушенных полотенцем волос вокруг головы. Он, наверное, похож на труп, который кто-то отвоевал у моря. Что определённо окупается тем, как часто Стид на него смотрит. — Но… где ты спишь? Он жмёт плечами и делает вид, что не замечает стука зубов. — Как придётся. Когда на диване, когда на полу. Где упаду. Стид не расстроен — возмущён. — Ты не спал в нормальной кровати с тех пор, как я… Чёрная Борода резко поднимает на него взгляд, умоляя, чтобы тот сказал. Скажи. С тех пор как ты что. — Пока меня не было, — тихо заканчивает Стид. — Нет, конечно. Мне какое дело? — Прости, позабыл. Ты спишь стоя на носу корабля, ешь пули, у тебя голова из дыма… — Что? — Ничего. — Стид торопливо стягивает с кровати постельное белье, как будто он не промок тоже до нитки, как будто у него не посинели тоже немного губы. — Что ж. Сегодня ты спишь здесь, я постелю чистые простыни. Если ещё остались. Чёрная Борода чувствует на языке извинения, проглатывает. — Не обязательно заморачиваться, — говорит вместо этого. — Мне не нужна помощь. — Иди поищи ночнушку. — Стид не обращает на него внимания, сгребая льняные простыни с постели, существование которой Эд старался игнорировать последние несколько месяцев. — Или что-то тёплое. У тебя есть… Нет, конечно. Стиду даже не нужно заканчивать вопрос. Его взгляд скользит по комнате к спрятанному входу в запасной гардероб, затем назад, к лицу Чёрной Бороды. — Нет ли у тебя чего-нибудь… — Нет, — говорит Чёрная Борода, потому что правда слишком ужасна, чтобы признать её вслух. — Ничего нет. Правда в том, что есть всё. Гардероб почти не тронут, там даже больше вещей, чем было, с учетом всего, что Эд туда запихнул. Несколько книг, которые, как он помнит, красиво смотрелись в руках Стида, вычурный кашемировый шарф, какой-то попавшийся под руку лосьон, который пах совсем как задняя часть шеи Стида (он дрочил с этим лосьоном всего дважды, и ему ни капли не понравилось.) Тот совершенно идиотский приключенческий костюм, который Стид надевал в Сент Августине, тот, в котором Эда потрясли его коленки и форма ног. Маленькая модель Возмездия. Да, запасной гардероб — чертовски опасное место, и Чёрная Борода никогда не допустит, чтобы Стид об этом узнал. Потом что если он узнает, тогда будет… знать. И это просто… не произойдёт. — Ладно. Тогда я принесу… — Стид уходит в сторону простыней или бог знает чего ещё, и Чёрная Борода стоит в своих чёртовых кожаных штанах с немеющими губами и мурашками по всему телу, осознавая, что вся чёрная краска мира не поможет ему спрятаться от этого человека. Не стоило вообще пускать Стида Боннета назад на корабль. Было лишь вопросом времени, когда всё окончательно развалится, разве нет.***
Особо эффектно всё разваливается одной конкретной ночью. В процессе присутствует немало рома. Что может быть лучше для души, чем пить в одиночестве, особенно пока любовь всей твоей ёбаной жизни стоит по другую сторону двери, которую тебе ничего не стоит открыть. Всем классно. В такие ночи, когда он на самом дне, мысли его обычно следуют по проторенному пути. Первая остановка — только для грустных подонков: тебя абсолютно-невозможно-сука-полюбить, он не хотел быть с тобой, потому что какая-то часть внутри тебя сломана, и он видел это с самого начала, и на мгновение ты подумал, что, может, он увидел сломанное и всё равно захотел остаться с тобой, но как это было жалко, ты что побитая собака у его ног, с чего бы он вообще когда-либо (и так далее, и так далее. Иногда он даже не заходит дальше, пиздецки скучная часть.) Если он продолжит пить, не позволит усталости себя потопить, что-то меняется. Меняется в злобную, уродливую сторону, в Как Он Смел сторону: он оставил тебя, он соврал тебе, и потом появляется и ожидает… чего? Доверия? Заботы? В пизду, хватит, закончили с ним, надо было сунуть его сразу обратно в воду, надо было поджечь его корабль, надо было выстрелить первыми, надо было убежать (если ночь заканчивается на этом, то, когда он просыпается на следующее утро, некоторые вещи исчезают в неизвестном направлении вследствие разрушений. Плевать, это его каюта. Его дурацкие вещи. Чёрная Борода может делать с ними что хочет.) А потом наступает худшая часть ночи, место, в которое его мыслям ни в коем случае нельзя заступать: Тебе стоит ему рассказать. Обычно так далеко не заходит. Он говорит себе, когда трезв, что ни при каких обстоятельствах так далеко заходить нельзя. Нельзя звать Клыка, нельзя выскакивать на палубу и затаскивать Стида к себе в каюту, поэтому он этого не делает. И не собирается. И не делает, и не собирается. Но иногда делает. Тогда Стид сидит в своём обычном кресле, весь ласковый и виноватый и милый, и Чёрная Борода не может этого вынести, носится вокруг запертым месяцами в клетке зверем. — Я хочу всё исправить, — говорит Стид. — Я думаю, мы могли бы… — Это, — Чёрная Борода жестикулирует между ними бутылкой, в которой плещется алкоголь, напоминая о том, что самое время ещё выпить, — не исправить. — Ничего исправить и правда не выйдет, пока ты даже не говоришь со мной… — Тогда вали! Вали с ёбаного корабля! Я не собираюсь тут тебя ждать, таскаться за тобой, понял? — Эд… — Это не мое имя! — Он делает глоток рома, чтобы почувствовать хоть что-то другое, лишь бы не это. — Я даже не знаю, кто я! Я так запутался из-за тебя, я не могу… — Чёрт, он и правда пьян. С драмой перебор даже по его меркам. — Из-за тебя я думал, что мог… мог быть кем-то другим. Я хотел быть этим человеком. Ради тебя хотел — но и он тебе оказался не нужен. — Я причинил тебе боль, — говорит Стид, так терпеливо и ровно, что Чёрной Бороде хочется содрать своё собственное лицо. — И мне правда очень жаль. — Как, блять, и должно быть! Ты оставил меня. На это у Стида не находится ответа. Его глаза блестят, и так и должно быть, он должен чувствовать себя пиздецки виноватым. — Я ждал тебя, и волновался, и потом понял, окей. Сообщение получено. Расшифровок не требуется. — Если бы ты просто… — Стид встаёт, и это неправильный ход. Хищник в голове Чёрной Бороды пробуждается со злобным рыком, глаза замирают на шее Стида. — А хочешь знать лучшую… лучшую часть? Уссаться со смеху можно, тебе понравится. — Он крадётся к Стиду, хоть пол и качается, пытаясь это предотвратить. — Это то, что я всё ещё… Стид слишком близко. Как он оказался так близко и таким мягким и пахнуще-приятным тут, на этом корабле, слепленном из мочи, дерьма, жжёных пятен и пустых книжных полок, и Чёрная Борода ненавидит его, ненавидит, что раньше так было всё время, и не было так больно, ненавидит, что знает, какой Стид на вкус и как ощущаются его волосы… — …хочу быть с тобой. Я всё ещё… — рука Чёрной Бороды ложится на горло Стида, и Стид хватает ртом воздух под его губами. Так и надо, чёрт подери, ему должно не хватать воздуха, пока Чёрная Борода его целует, о Господи, он целует его так, как не удалось до, не невинно и аккуратно, одними губами, на пляже, но с открытым ртом и жарко и как он планировал с самого начала, как с самого начала хотел. — Так сильно хочу быть с тобой, я… — Я люблю тебя, — говорит Стид, и — Чёрная Борода отталкивает его, сердце стучит. — Не говори этого. — Он пытается замедлить сердцебиение, но не может. Его трясет, он не может успокоиться, он не может дышать. — Не смей, блять, этого говорить. — Эд, пожалуйста… — Вали. — Стой. — Вали нахуй! — он швыряет наполовину полную бутылку рома о стену, та разлетается на осколки, громко и грязно и все другие слова, которые никак не относятся к Стиду Боннету. Дверь за Стидом захлопывается. Чёрная Борода наклоняется, мир тоже. Большую часть следующего дня его тошнит, и он остаётся в каюте. К тому времени, как он сможет подняться, не наблевав, Стида наверняка давно уже не будет на корабле. И на этот раз навсегда. Отлично, пусть. Наконец-то. Отлично. Но он всё ещё тут. Он на палубе, говорит с Баттонсом, указывает на океан такого же сине-зелёного цвета, как плащ, что он раньше носил, из тех, что запомнились Чёрной Бороде. Помнится, он думал ещё, как шёл Стиду этот плащ. Стиду всегда шли яркие цвета. Тот поднимает глаза, и их взгляды встречаются на мгновение. Чёрная Борода хочет отдать ему свой нож, поцеловать кончики его пальцев и положить голову на его колени. Этот человек мог бы перерезать ему глотку, пока Эд спал, ласково гладя по волосам. Отличная смерть была бы. Лучше не придумаешь.