ни о чём и обо всём на свете

Гарри редко о чем-то мечтал. Всю фантазию из него выбил его дядя, когда порол ремнем за испорченную яичницу или очередную странность, вроде взлетевшего паровозика Дадли. Гарри слишком рано запретил себе мечтать. Мечтать было больно. Раньше он мечтал о том, что Дурсли полюбят его, примут его в свою семью, будут любить его также, как они любят его кузена. Но время шло, ни о какой любви между Дурслями и Гарри даже и намека не было. В семь лет Гарри осознал, что на Тисовой улице он чужой. Даже если он проживет тут много лет, он все равно будет чужаком. Местным фриком, с которым никто не здоровается, а дети проходя мимо заглядывают в зашторенные окна, рассказывая, что там живет «тот самый», про которого перешептывались их родители между собой. Никакие поступки или достижения не заставляли Дурслей гордиться им. Зато стоило Дадли принести домой оценку выше тройки, так Вернон и Петуния чуть ли не с ума сходили от гордости за своего сыночка. Иногда Гарри молился и спрашивал Бога, почему он так жестоко с ним поступил. Почему он забрал его родителей к себе так рано, не дав ему даже узнать, кем они были. О родителях Гарри знал только со слов тёти. Они были алкоголиками и разбились на машине, когда Гарри был год. Вот откуда у него этот шрам на лбу. Иногда Гарри воображал себе своих родителей. Он представлял, как они обнимают его, хвалят и заботятся о нём. Представлял, как гладят его по голове, когда он приносит им хорошие оценки из школы. Гарри ненавидел мечтать, но всё-таки мечта у него была. Он мечтал оказаться вдали от Тисовой улицы, где никто не знает, какой он урод и ненормальный. Там, где он будет по-настоящему нужен. Нужен и любим.