***
Джунмёну кажется, это самое быстрое его убийство, потому что жертву не нужно искать, извращённо выискивать и выслеживать, выманивать, ловить на живца и заманивать в ловушку. Он находится совершенно без усилий там, где указывает Бэкхён, и Джунмён просто идёт с автобусной остановки следом, чуть отставая, но не теряя из виду, привычно прячась за капюшоном и заранее днём изучив камеры, их расположение и углы обзора. Делать работу в этот раз даже приятно. Досьё на него во внутренней базе спецотдела по особо тяжким оказывается довольно красноречивым. Джунмён, на свой страх и риск, снова пользуется компьютером мужа, до этого подстраховавшись, чтобы Джонин точно не вспыхнул гневом и негодованием в этот раз. Он крепко спит в середине ночи, обнимая подушку вместо него, после, как Джунмён соблазняет его с порога так старательно, что на какое-то время вообще забывает, зачем он это делает и что он вообще задумал, когда с ним совсем привычно в какой-то момент становится хорошо настолько, что Джунмён и имени своего вспомнить не может. В досье указано, что альфа, о смерти которого просит Бэкхён, уже отмотал внушительный срок в семь лет за попытки сексуального насилия и растление. Что он под наблюдением полиции и с тех пор к ответственности не притягивался. Но досье не рассказывает о десятилетнем Бэкхёне, а Джунмён считывает с его радужек слишком явно – он не лжёт. Педофилы не бывают бывшими. Это наклонности, от которых не избавляются, не исцеляются и не прячутся. Поэтому двигая за необходимым человеком по пути с автобусной остановки, Джунмён несколько раз намеренно сменяет маршрут, чтобы привести того, кого пасёт, туда, куда нужно ему. И когда жертва, не понимая, что она жертва, делает в точности так, как он задумал, Джунмён уже ждёт его в этом тёмном проулке между домами частного сектора на окраине одного из восточных районов города. Нежные чувства к скальпелю, с которым он работал в прошлый раз, приходятся кстати и в этот раз. Линии выходят чистыми и чёткими, и Джунмён пользуется этим, когда вырастает, словно тень напротив и чертит первую из линий чуть ниже уровня паха. Бедренная артерия. Альфа валится на ноги от неожиданности, давится выдохом и вдруг обнаруживает поток крови на своих руках, прижимая их к бёдрам, и вскидывает на Джунмёна поражённый взгляд. Жизнь неспешно его покидает. Джунмён наклоняется к нему поближе, чтобы заглянуть в глаза: – Привет от Бэкхёна. И ещё одна тонкая верная линия, в этот раз по сонной артерии, шагая прочь, когда тело, что бьётся в конвульсиях, падает вперёд навзничь. Когда конвульсии оканчиваются спустя пару минут, Джунмён вытирает скальпель, прячет, просто уходит.***
Новости, конечно, объявляются на утро. Джонина выдёргивают прямо из постели довольно рано, и Джунмён клянёт самого себя сквозь зубы, отпуская его с огромным нежеланием, потому что за окном ливень, а в спальне утренний полумрак и под одеялом с ним абсолютный комфорт. Но ничего не поделаешь – этот день должен был настать. Джунмён знает – пару-тройку часов, и можно наведаться к нему в участок после, как отвезёт Сэхуна в сад, потому что по многим причинам он там сегодня явно понадобится. Сэхун, нелюбящий точно как он, выбираться в дождь не то, что из дому, а даже из кровати, капризничает, канючит и даже пытается качать права, топая ногой, когда Джунмён помогает ему переодеться из пижамы. Говорит, что не хочет и не поедет в сад, что хочет спать, что он замёрзнет, намокнет и умрёт от кашля, что Квансу бы тоже не пошёл на его месте, что Ститч не любит воду, а без него он и шагу из комнаты не сделает. Джунмён смотрит один раз снисходительно, но второй раз строго настолько, что маленький альфа отказывается от родительской помощи и одевается самостоятельно. Когда приезжает в участок, Джунмён уже знает от Чанёля, что Джонин вызвал Бэкхёна на опознание. Джунмён находит мужа в кабинете его отдела, единственного за рабочим столом, скрыв лицо за ладонью. Тихо входит, не роняя ни слова, и обнимает со спины за шею, прижимаясь щекой к его щеке, следом ту целуя. – Ты как? – зовёт негромко, съезжая ладонями с шеи на грудь, складывая ладони там. – Ёль рассказал мне. – Ненавижу. Джонин чеканит слова. Джунмён вздыхает, снова целует в щёку, обнимает сильнее. – Пошли, – просит мягко следом. – Нам нужно быть там для него. Муж заметно напряжён и раздражён, пока они двигают к Чанёлю в морг. Тот сидит за своим рабочим столом, нервно заламывая руки, и не сразу замечает, словно кто-то пришёл. Джонин треплет его по плечу, подходя поближе, и они молча, совсем понимающе переглядываются. – Он уже выехал, скоро будет! – информирует Чанёль, устремляя теперь и на него взгляд, и Джунмён кивает согласно, оставаясь стоять у двери и подпирая плечом стену. Бэкхён правда является в течение следующих десяти минут – на вид чуть взволнованный и мало что понимающий, но Джунмён ловит его взгляд и отлично понимает, что он готовился отыграть эту роль и эту реакцию. Продолжая стоять, где стоял, Джунмён молча наблюдает за всеми людьми в комнате и, особенно, за мужем. Джонин сплетает пальцы за спиной в тугой замок, чуть перекатываясь с пятки на носок, и заметно нервничает. Заметно, что мысленно пытается подбирать слова, хотя ответ уже знает и сам даже без опознания Бэкхёна. Он решает начать издалека, предварительно усаживая Бэкхёна в кресло возле Чанёля и тот заключает его ладони в свои. – Вы уже начинаете немного напрягать. Бэкхён окидывает обоих альф взглядом, в очередной раз совсем понимающе переглядываясь с Джунмёном. – Бэкки… – Джонин расхаживает перед ним по кабинету перед шторкой, за которой стол и труп на нём. – Этой ночью «Каратель» совершил очередное убийство, – Бэкхён снова вскидывает взгляд на Джунмёна и тот глазами подтверждает, что да, всё уже сделано, хотя он думал, что, возможно, муж и лучший друг просто сообщат ему об исчезновении отца. – Тело было обнаружено рано утром и его привезли на опознание. – Это какой-то преступник? – осторожно уточняет Бэкхён. – А иначе как вы уверены, что это «Каратель»? Он же не оставляет подписи. – Это… не совсем преступник. Вернее, латентный, потенциальный, в прошлом, – Джонин плохо держит себя в руках и Джунмён, слыша его оправдания, закатывает глаза, на пару мгновений отворачиваясь. Бэкхёну хочется отреагировать так же, но он вовремя себя останавливает, чтобы не выдать. – Бэкки, у нас есть подозрения, что ты очень хорошо знаешь этого человека. Поэтому…я вызвал тебя на опознание. – Я? – удивляется Бэкхён, указывая на себя ладонью. – Нет, ну я, конечно, пишу для рубрики криминала, но… – Бэкки… – Чанёль наклоняется к нему, потянувшись к его ладони, чтобы заключить ту в свою. – Прошу, послушай Джонина. Бэкхён молча кивает. – Я сейчас покажу тебе тело, Бэкки. И это тело… твоего отца. Поэтому взгляни внимательно и подтверди мне это, или отрицай. Виснет пауза. Оба альфы внимательно глядят в его лицо, в то время, как сам Бэкхён смотрит на Джунмёна у двери. Затем коротко кивает, пытаясь казаться равнодушным, следом за Джонином поднимается на ноги, идёт за шторку. Лучший друг бросает на него короткий взгляд, следом кивает Чанёлю и тот убирает простынь, чтобы продемонстрировать. Тишина, как не странно, звоном поднимается под потолок и закладывает уши. Бэкхён смотрит в некогда живое знакомое лицо и чувствует, как приятное покалывание разливается с его плеч в руки, а с бёдер по спине в ноги. Он глотает облегчённый выдох, чтобы спрятать его, и чувствует, что хочет буквально рухнуть на пол перед Джунмёном, чтобы поблагодарить. Потому что впервые за тридцать один год он чувствует себя свободным, спокойным и в безопасности. Оборачивается через плечо, чтобы послать Джунмёну взгляд, но тот многозначительно вскидывает брови, прося таким образом не выдавать своих истинных эмоций. – Бэкки, что скажешь? – мягко нарушает тишину Джонин. – Да, это он. Бэкхён отворачивается прочь, шагая к мужу и, чтобы сыграть сожаление, коего в нём ни капли, прячется в его руках, прижимаясь щекой к его плечу, позволяя сгрести себя в охапку. И только Джунмёну с его ракурсу видно, с каким облегчением он выдыхает и как улыбается.***
Джунмён включает ночник над кухонной поверхностью, чтобы осветить её, и двигает к холодильнику, чтобы достать необходимые продукты, когда оживает входящим вызовом телефон на столе и совсем громкая настойчивая вибрация чуть выбивает из равновесия. На экране имя Бэкхёна и Джунмён принимает вызов, прижимая телефон плечом к уху. – Да? – Джунмён-а, ты дома? – интересуется тут же в трубку Бэкхён без приветствия. – Дома. – Не очень занят? – Не очень. – Я приеду? – Хорошо. Сбрасывая вызов и откладывая телефон, Джунмён ловит себя на мысли, что с тех пор, как Бэкхён узнал правду, общаться они начали совсем по-другому, и это, честно говоря, ему подходит и нравится потому, что хотя бы в присутствии одного человека не нужно носить лица и мерить масок в полной мере. Бэкхён приезжает довольно быстро, привозя с собой бутылку джина и, пуская, его в дом, Джунмён возвращается в кухню, чтобы, наконец, взяться за приготовление обеда, пока Бэкхён совсем по-хозяйски находит на его кухне стаканы для джина и бутылку тоника в холодильнике, чтобы тот разбавить, и готовит для них джин-тоник. Когда с коктейлем покончено, Бэкхён поднимает рукава своей рубашки повыше к локтям и находит ещё один фартук, чтобы взяться помогать. – А что мы готовим хоть? – интересуется он и Джунмён прыскает. – Маленькая и большая катастрофы заказали лазанью. – Мён-а, тебя это не утомляет? – интересуется Бэкхён, делая глоток из своего стакана после, как Джунмён подхватывает свой и стучится им о стакан Бэкхёна. – Постоянно играть свою роль. – У меня нет другого выбора, – отзывается Джунмён. – Я не могу дать ему знать. – Думал об этом когда-нибудь? – уточняет Бэкхён, берясь смешивать ингредиенты для соуса в сотейнике и оборачиваясь к Джунмёну через плечо. – Я иногда намекаю ему, – пожимает он плечами. – Но, конечно, не для того, чтобы рассказать. Пытаюсь отследить его реакцию, но ты же его знаешь – мораль в нём превыше всего. – Превыше! – Бэкхён хмыкает. – Думаешь, даже выше, чем любовь к тебе? – Не хочу проверять, – Джунмён отрицательно качает головой. – Но меня всё ещё поражает твоя реакция. – Моё спокойствие? – уточняет Бэкхён, получая кивок. – Меня тоже, – честно признаётся он, вызывая у Джунмёна смех. – Может, дело в том, что я изначально не слишком осуждал «Карателя». – Кто малых сегодня забирает? – уточняет Джунмён. – Ёль. – Напиши ему, пусть привозит малых на обед. Бэкхён согласно кивает с улыбкой и следом оба устремляют взгляды на двери потому, что снаружи вдруг слышно, как вставляют ключи в замок, а затем лёгкая возня в прихожей. – Любовь, ты дома? – звучит с прихожей голос Джонина. – Любовь! – хмыкает с улыбкой Бэкхён и Джунмён добродушно отмахивается. – О, у нас гости? – Джонин, судя по всему, обнаруживает в прихожей чужую куртку и уже пару мгновений спустя появляется на пороге кухни. – Привет, Бэкки, – зовёт, шагая к нему, чтобы обнять. – Ну как ты? – Всё отлично! – Бэкхён обнимает в ответ и получает предупредительный взгляд от Джунмёна. – Я в порядке, Джонин-а, – исправляется он тут же. – Вот, приехал к Мёну, чтобы не сидеть одному. – Правильное решение. – Мы попросили Ёля привозить малых на обед, – замечает Джунмён вслух, когда муж выпускает из объятий лучшего друга и шагает к нему. Мягко, бережно обнимая за талию со спины, прижимаясь поцелуем к его шее. – Съездишь за Сэ? – Да, любовь, съезжу, – Джонин кивает. – Ты хорошо себя чувствуешь? – интересуется, заглядывая в лицо. – Да, всё в порядке. Джонин целует теперь в щёку и двигает обратно в прихожую. Хлопает дверь. – И так девять лет уже? – уточняет Бэкхён. Джунмён кивает. – Джонин не знает про твои рёбра? – Нет, – Джунмён хмыкает. – И то, что он их сломал – тоже! – Он их сломал? – охает от удивления Бэкхён, потянувшись к своему стакану и вызывая у Джунмёна смех. – Конечно! А с кем, ты думаешь, он сцепился на складе? – Так, значит, тебя не было на потасовке под его участком, – понимает Бэкхён, тоже рассмеявшись. – Ну вы даёте! – Как-то так! – Джунмён пожимает плечами. – Сейчас ты единственный среди живущих, кто знает правду…и живёт. – Если что – ты знаешь, где меня найти! – Бэкхён отмахивается с улыбкой, и они переглядываются, рассмеявшись.***
То, что Джонин замыкается в себе – Джунмён замечает буквально сразу. После выходных, когда он выходит на работу, события минувшей недели, свалившиеся на него, грузом давят на его плечи, и он так глубоко уходит в свои раздумья, что буквально перестаёт замечать кого-либо и что-либо вокруг. Не слушает Сэхуна, не замечает его, роняет и теряет вещи и врезается в предметы. И причины, совершенно очевидные для Джунмёна, повисают между ними Дамокловым мечом. Его мучают последние дела «Карателя», и Джунмён, видя это, совершенно ничего не может с этим сделать. Джонин работает в участке, работает дома за завтраком и за ужином, работает, когда приезжают Чанёль с Бэкхёном и двойняшки, работает, когда нужно укладывать Сэхуна, и работает даже тогда, когда Джунмён пытается всеми доступными ему способами отвлечь его на себя. И в итоге ему просто надоедает. Он принимает меры и совершенно неочевидно посылает человека, который мог бы пролить чуть света или намекнуть детективу Ким о том месте, где «Каратель» мог бы добывать информацию. И когда сообщение передают Джонину, информируя его словно случайно в кафетерии у участка, где он стоит в очереди за кофе, Джунмёну остаётся только ожидать его реакцию.***
Джонин неуверен. Он едва ли не впервые за всю свою карьеру чувствует такую неуверенность в собственных действиях. Неуверенность заключается в том, стоит ли верить информатору, и хотя профессиональное чутьё подсказывает, что пойти всё-таки стоит, где-то на дне черепной коробки всё-таки живёт и здравый смысл, который намекает, что всё может получиться совсем наоборот и искать будут не он, а его. Джунмён с компьютером в кухне работает – у него рабочий настрой, а потому пока заканчивает с ужином, увлечён новой статьёй, покусывая кончик ручки, которой пишет в блокноте перед ним. Джонин входит почти бесшумно, босой после душа, и мягко обхватывает за талию, съезжая ладонями по талии на бёдра и следом прижимаясь щекой к его щеке. – Как успехи? – зовёт, не видя, как Джунмён усмехается довольно. – Хорошо, – отзывается он. – А ты уже проголодался? – Джунмён оборачивается через плечо, чтобы взглянуть на него, но Джунмён спешит отвести взгляд, чтобы избежать прямого зрительного контакта, и Джунмён снова не сдерживает улыбки одним уголком губ. – Любовь, я, наверное, ужинать не буду, – зовёт он чуть уклончиво. – Есть одно дело по работе. – Сейчас? – Джунмён для полной правдоподобной картины звучит чуть возмущённо. – Но ужин уже готов. Мы с малым попозже поужинаем, а ты садись. Джунмён спешит отодвинуть компьютер и потянуться к тарелке, открывая духовку. Джонин хмыкает – он как будто чувствует, что без горячительного не обойдётся и что нужно оставаться в своём уме, а не позволять выпитому на пустой за весь день желудок алкоголю диктовать правила. Сдаваясь, Джонин согласно кивает и делает, как велят, и пока жуёт, Джунмён сидит напротив за работой, углубившись в статью совсем сильно и спешно скользя пальцами по клавиатуре, иногда отвлекаясь только на записи в блокноте. – Я пошёл собираться, спасибо за ужин. Джонин целует в щёку, уходит в спальню. Джунмён провожает взглядом. Снова усмехается. Вечер только начинается. И кто бы и что этому конспиратору не сказал, а он знает – что, он должен взять сегодня сполна. Потому что Джонин ведётся. И Джунмён видит это в том, как он недоговаривает и прячет глаза. Поэтому посмотрим, как он будет вести себя уже на месте. Он появляется в прихожей спустя, наверное, полчаса и Джунмён выходит проводить и заодно оценить, делая вид, что ему не важно, или он не замечает. Не замечает, что привычные рубашки и пиджаки мужа канули сегодня куда-то в Лету. Что эти чёрные джинсы, которые сидят на нём потрясающе, украшают и без того длинные идеальные ноги. И шёлковая черная рубашка на нём расстегнутая до середины груди, как минимум. А ещё жменя безделушек в разрезе на его шее – Джунмён знает, он обязательно этим воспользуется, ещё как. И кожанка, что на его широких плечах. А ещё тёмная чёлка, что убрана со лба назад. Всё это очень сильно выдаёт его и если бы другой омега на его месте забил тревогу, куда в ночь муж собирается в таком виде, Джунмён только ждёт. Ждёт, потому что всё это для него, для «Карателя», чтобы соответствовать месту, куда он идёт. И он дождётся. Ещё как! Джунмён знает, что за личиной порядочного гражданина своей страны и госслужащего, хорошего мужа и отца, семьянина есть тот, кто настойчиво и нагло целовав его при всех в университетском дворе, чтобы завоевать. Тот, которого он прячет, когда приходит с тренировки – вымотанный, но мокрый, с разбитыми кулаками и блеском на дне глаз, совсем животным. Опасным. Тот, кто просыпается в нём так редко при особых усилиях Джунмёна, который берёт грубо, чёртов собственник, который бросает на кровать, сжимает запястья, кусает, а не целует и оставляет синяки. А в том, что сегодня Джунмён его увидит, у него сомнений нет. Потому что Джонин не знает, куда идёт, и что там увидит, а он, Джунмён – знает прекрасно. И будь они обычной семьёй, даже, если бы Джунмён был простым омегой и даже если бы тоже знал, что и как, он бы всё равно себя накручивал, потому что муж-то ещё не знает, что, а вернее кто его будет ждать там. И он бы мучился, ревновал и считал, словно с ним что-то не так, словно он даёт недостаточно, если муж собрался в такое место. А войдя туда, выйти оттуда фигурально чистым – невозможно. И хотя он идёт туда не развлекаться, а работать, Джунмён знает истину. Но, к счастью, они – не обычная семья. И Джунмён, несмотря на всё, уверен в муже – единственный, на кого он клюнет в этот вечер – он сам. Пусть это будет он, или «Каратель», но этого нельзя потерять. – Будь осторожен, хорошо? – совсем прилежно просит Джунмён, чмокая в губы, когда Джонин с порога оборачивается, чтобы попрощаться с ним и шагнуть поближе, чтобы обнять. – Буду, любовь. Не ждите меня, ложитесь спать. Я вас закрою. – Хорошо. Джунмён провожает его взглядом до машины такси, и едва муж скрывается в салоне – усмехается совсем довольно, неприкрыто и хитро. А теперь его очередь!***
Такси не довозит куда надо. Потому что таксист не может найти этого адреса на карте. Джонин благодарит и вспоминает, какую наводку ему давали. Несколько десятков минут бродит между одинаковыми улицами соседних кварталов в поисках нужного места и вспоминает инструкции. Место, в которое я вас приглашаю, детектив Ким, отличается от любого, где вы были до этого. Там вы найдёте то, что ищите, и того, кого. И даже больше. Но это место не принимает фальши. Каждый, заходящий туда, оставляет свои социальные статусы, службу, долг, обязанности и маски снаружи. Любой, кого вы там встретите и увидите, не будет таким же в обычной жизни. Будет собой. Туда приходят расслабиться так, как нигде. Там нет рамок, социальных лестниц, разделений и должностей. Входя туда, вы оставляете за дверью всё, что связывает вас с внешним миром, включая вашу службу. Никто и ничто не позволит вам там быть детективом, кого-то арестовывать, пытаться поймать или найти. Вы идёте туда посмотреть. Посмотреть на того, кого ищите. Посмотреть на то, каким он есть без ношения масок. И каждый, кто там, будет так же смотреть на вас. Детектива Ким вы оставите за дверью. Только на таких условиях я расскажу вам, где искать это место. Только там вы увидите себя и всех так, как они есть на само деле. Без приукрашивания. И когда Джонин, наконец, обнаруживает нужное место, он выдыхает с облегчением, потому что в какой-то момент поисков ловит себя на мысли, что это явно не то, что он должен делать. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер! Место, которое он так активно искал, с виду снаружи оказывается совершенно неприметным. Кажется стоянкой, кое-где редкие машины, пара охранников на входе, неяркий свет из-за едва приоткрытой двери и несколько человек на входе, то ли выйдя подышать, то ли ожидая разрешения войти. Джонин двигает к двери, шагая к охранникам, и замирает у двери, когда те оба окидывают его оценивающими взглядами, следом просят коротким жестом раскрыть куртку, чтобы продемонстрировать, что у него нет с собой оружия. Двери толкают изнутри. Один из охранников просит входить. Джонин шагает внутрь за порог, оказываясь фактически в темноте, да двигает прямо на огонёк лампы в паре метров впереди, и когда подходит вплотную, видит за столиком у лампы человека. Тот указывает на позолоченную амфору на столе перед ним и Джонин бросает туда несколько крупных купюр за вход. – Хорошего вечера, детектив Ким! – человек, бета, судя по всему – управляющий, усмехается ему совсем вальяжно, рукой приглашая за следующую дверь. – Помните про правила и отдыхайте. Джонин благодарно кивает в ответ да подходит к следующей двери, и едва ту открывают перед ним, за ней ещё оказывается тяжёлый красный балдахин словно в театре, в уши из-за тяжелой двери тут же врывается музыка. Громкая, но не оглушающая. Джонин замирает на пороге, едва шагнув от балдахина, и окидывает место, в котором оказался, взглядом. Потому что размах и атмосфера, как ему и обещали, действительно поражают. Эта комната действительно похожа на театральный зал с партером, ложами и балконами, только вместо рядов кресел везде столики, кожаные и бархатные диваны и кресла. В конце зала у ступенек к ложам и балконам большая барная стойка. Между гостей, словно в высшем обществе кое-где шныряют официанты и, следует заметить, вид у них соответствующий этому месту. А чтобы его охарактеризовать, приходится перебрать в голове не одно слово. По периметру зала пилоны и стройные гибкие тела на них в коже и бархате. Людно. В воздухе пахнет ароматным дымом, что создаёт лёгкую дымку в помещение. Пахнет дорогим парфюмом, изысканным алкоголем, кофе, а ещё сексом. Сотни человеческих запахов мешаются в этой комнате и весь этот букет чуть кружит голову, но совсем приятно. Здесь каждый сам по себе, но одновременно в общем кураже, в котором здесь все. Воздух стоячий, посуда, мебель, львиные лапы кресел и колоны покрыты позолотой. Музыка не играет, а тянется, буквально льётся. Глаза буквально разбегаются – нереально красивые лица персонала, двигающиеся под текучую музыку тела, сплетающиеся тут и там, не позволяющие себе переходить черты. Соблазняющие, манящие и одновременно с тем безумные. Эстетика, пусть и с лёгким намёком на эротику, во всём и в каждом. Зал кутается в редкие лучи прожекторов и светомузыку, совсем ненавязчивую и не безумную, как в ночных клубах, где молодёжь в пьяном или наркотическом угаре дрыгается до утра. Нет. Уровень здесь совсем другой. Джонин, пока двигает вглубь огромного, на самом деле, зала, не находит взглядом ни одного пьяного или неадекватного тела. Свет приглушён и редкие лучи вылавливают из лёгкого полумрака, словно нарочно, то хрупкие плечи, то золото на чьих-то ресницах, то блеск хрустальных бокалов в чьих-то пальцах, то бархатные бёдра. И первые несколько мгновений Джонин непроизвольно постоянно натыкается взглядом на знакомые лица – в ком-то узнаёт высшие эшелоны городской и национальной власти, знаменитостей, бизнесменов. Некоторые из гостей прячутся под расписными масками, словно на маскараде. Атмосфера какого-то дурмана, абсолютно расслабленного, лёгкого, при этом роскошного повисает в воздухе вместе с ароматами. Прохаживаясь через зал, Джонин постоянно натыкается взглядом на эстетику в каждой детали, теле и движении. Место, действительно, неординарное. И не удивительно, что кроме таких именитых людей тут правда могут быть и представители криминальной власти, официальные или нет. Пересекая зал, Джонин, наконец, добирается до бара, внимательным взглядом наблюдая, как ловко бармен управляется с шейкерами и бутылками, но не как в кино, подбрасывая и легко поймав вовремя, чтобы не разбились, а соблазняя каждым движением даже тех, кого соблазнять не нужно, как его. Движения чужих рук лёгкие, почти нежные в работе со стеклом и льдом. Джонин уверен, в меню этого бара довольно коктейлей, где задействованы не только гости, поэтому когда он коротким жестом указывает за спину бармена-омеги на бутылку джина, тот даже немного разочаровывается, но делает, как его просят. И пока пьёт, Джонин ловит себя на мысли, что ничего не делая, лишь просто наблюдая за людьми вокруг, уже дико заводит, хотя и они на самом деле ничего такого не делают. Никто открыто не распускает рук совсем откровенно, а лишь в мерах дозволенного, по крайне мере на виду; никто не пытается ни к кому домогаться совсем откровенно, но каждая поза, каждое движение, взгляды, случайные прикосновения – в них соблазн, в них скрытые тёмные желания, что просятся наружу. Даже танцующие тела на пилонах лишь соблазняют, а не откровенно развращают. – Господин Ким, – управляющий за дверью улыбается совсем довольно, кланяясь, и Джунмён кивает ему в ответ, улыбаясь так же. – Ваш гость уже здесь. – Благодарю. Джунмён, как и все, оставляет купюру в позолоченной амфоре, а другую, такую же, на столе перед управляющим, и тот снова кланяется, жестом прося входить. Вечер в самом разгаре. В полумраке его не так легко найти, да так, чтобы не попадаться сразу на глаза, а потому у самого входа Джунмён двигает не вперёд через зал, а вправо, чтобы выбрать для себя маску, пряча за ней лицо. Воздух, как обычно, смесь страсти, нежности, порока и невинности, но всё-таки стоит довериться обонянию и интуиции. И когда, чтобы осмотреться, поднимается на пару ступеней вверх по направлению к одной из лож, чтобы посмотреть на зал немного сверху, вдруг неожиданно находит его взглядом. Он сидит в баре, спиной к барной стойке, в позе совсем вальяжной и расслабленной, упираясь одной рукой о стойку и, судя по прозрачному стакану в его пальцах – джин. В полумраке, наблюдая за происходящим с нескрываемым восхищением. Джунмён фиксирует на себе маску, чтобы освободить руки, благодарно улыбается официанту, который приносит ему бокал Просекко, уже зная его выбор, да направляется в сторону бара. Джонин чувствует, как приятно ведёт голову, но совсем едва, когда фокусирует взгляд и узнаёт человека напротив – управляющий уверенным шагом идёт в его сторону и через мгновенье опускается на соседний высокий стул. – Детектив Ким, – зовёт он, наклоняясь ближе, и Джонин делает так, чтобы услышать, что ему скажут. – Мы ведь оба знаем, кого вы здесь ищите, – и Джонин кивает, получая от управляющего понимающий взгляд. – Ну так вот человек, которого вы ищите – вон там! – на распев растягивая слова, управляющий показывает куда-то вперёд и пару мгновений спустя Джонин понимает, что не абстрактно в зал, а на конкретного человека. – Но помните о правилах! – управляющий в очередной раз напоминает ему, следом хлопая по плечу, и слезает со стула, двигая куда-то влево через толпу да исчезая среди людей. Джонин, вновь находя взглядом человека, на которого ему указывают, понимает, что тот стоит спиной к нему, с кем-то беседуя, и Джонин соскальзывает со стула, осторожно направляется в его сторону. Джунмён буквально спиной чувствует его взгляд, уже легко идентифицируя его по запаху, и когда он подходит довольно близко на расстояние в пару метров, теряется в толпе, не выпуская его из виду, наблюдая, как он мягкой кошачьей походкой двигает вглубь зала, делая глотки из своего обновленного стакана, периодически оборачиваясь да ища его глазами. Управляющий сделал всё в точности так, как он просил. Общий ритм толпы, в которой он оказывается, расслабляет окончательно и в какое-то мгновенье Джонин забывает, зачем он тут и ради кого пришёл, потому что музыка перетекает и в него, передаваясь импульсом в грудь, а ещё появляется совсем ненавязчивое, но отчего-то приятное, азартное ощущение, что за ним намеренно, откровенно кто-то наблюдает. И волоски на коже, почему-то, встают от этого дыбом. Джунмён видит, как он замирает, теряясь в толпе, поддаваясь её звукам, ароматам, цветам и вкусам и, покусывая губы, наблюдает, как он наслаждается музыкой, закидывая голову назад, и как под кожей дёргается кадык, когда он делает глотки из своего стакан и меняет на новый у официанта. И в свете софита, когда его глаза блестят, и он снова пробегается взглядом по толпе, Джунмён особенно сильно чувствует, что его взгляд принадлежит исключительно ему – сегодня он ощущает это особенно. А потому двигает поближе, сужая круги. Джонин снова берётся пробираться через толпу – неспешно, в кого-то слегка врезаясь, с кем-то сталкиваясь плечами или бёдрами, несколько раз взглядом находя и снова теряя каштановую макушку человека, на которого ему указывает управляющий. И несколько раз Джонину кажется, что он оборачивается, в фарфоровой с золотом маске, и встречается с ним взглядами, отыскав его глазами и уголком губ улыбаясь ему. Но едва Джонин пытается рассмотреть его лицо или узнать, лучи прожектора снова прячут его во тьме и Джонин снова теряет его. Джунмён ловит его взгляд несколько раз, заинтересованный, чуть приятно взволнованный, но не хищный или агрессивный, скорее азартный, блестящий. С завистью наблюдает, как он, двигая через толпу в её ритме и темпе, случайно попадает в чьи-то руки на несколько коротких мгновений – случайные прикосновения тут – часть игры. Потому что его широкие плечи будут прекрасно смотреться в его руках. Джонин чувствует на себе сотни взглядов, но очень чётко выделяет только один, тот прикасается буквально физически, но каждый раз оборачиваясь за ним, человек в маске ускользает, теряясь из виду. Джонина с ног до головы током прошибает, когда он оказывается где-то совсем близко, шагая мимо, и их руки соприкасаются. Он трёт пальцы, словно от дежавю, потому что прикосновение оказывается, отчего-то, таким знакомым, каким-то… таким, которому он не может дать объяснения, но волоски на теле снова встают дыбом, а запястья покрываются мурашками. Джунмён избавляется от маски, когда он совсем близко, буквально чувствует его кожей, уже узнаёт где-то на подсознательном уровне, но головой ещё не понимает, что не стал бы так реагировать на любую симпатичную мордашку или аппетитную задницу, которых тут предостаточно. Но стоит поиграть с ним ещё немного. Два и два он всё равно не свяжет сейчас. Но у Джунмёна тоже мурашки вдоль позвоночника. Он дышит прерывисто, когда крутится в его поисках и на его губах наверняка чуть горьковатый привкус джина. Это нужно проверить лично. И пока они оба не свихнулись – как можно скорее! Джонин находит его взглядом снова и вдруг понимает, что маски больше нет. Он одним глотком допивает джин из своего стакана, возвращая на поднос официанта, и направляется вслед уже увереннее, но, проклятье, снова теряет из виду в то самое мгновенье, когда тянется навстречу и уже чувствует кончиками пальцев тепло чужой белоснежной шеи. В мгновенье, когда сознание подбрасывает что-то знакомое в ассоциациях о белоснежной шее, он вдруг замирает. Потому что кто-то прижимается к его спине своей, и он чувствует тонкие пальцы в своих, чуть сжимая, следом сплетая их пальцы вместе в тугой замок, и когда расслабляется окончательно, он, наконец, понимает. Рвёт ладонь со сплетёнными пальцами на себя, оборачиваясь, и другой накрывает белоснежную щёку ладонью, тут же срывая поцелуй с любимых тонких губ. Потому что Джунмён улыбается в его губы, обнимая свободной рукой за шею и приподнимаясь на носочки ему навстречу. – Я не буду спрашивать, откуда ты тут… – выдыхает он в его губы, прижимаясь лбом к его лбу, и Джунмён всё ещё улыбается. – А мне стоит, мой блюститель закона? – отзывается он, но совсем не злится. – Ты ищешь его… – Мне сказали, он может быть тут. – И что бы ты сделал, найди его здесь? – Джунмён шагает ещё ближе, прижимаясь к его груди, и вальяжно закидывает руки ему за шею, прижимаясь губами к его уху. – Запомнил бы его лицо и нашёл бы при свете дня. Джунмён смеётся, обдавая его ухо и шею тёплым дыханием. – Побыть им для тебя? – Джунмён чуть отстраняется, заглядывая ему в глаза и льнёт к его губам, чуть покусывая нижнюю, но когда Джонин тянется за поцелуем, не даёт, чуть отстраняясь, уголком губ улыбаясь совсем потрясающе. Джонин хмыкает. – Проклятье… – шёпотом в его губы. – Думаешь, он правда тут? – уточняет Джунмён, снова прижимаясь к его груди и замирая у его уха, чуть прикусывая теперь мочку. – Кое-кто… – Джонин усмехается, сбегая ладонями с тонкой талии, которую обнимал, теперь на бёдра, следом устраивая ладони на его ягодицах, сжимая те в ладонях и заставляя Джунмёна прижаться к нему ещё ближе, хотя ближе уже некуда, – …испортил мне всю охоту. – А ты уверен, что охотником был именно ты?... – Джунмён привычно трётся носом о его нос и следом, наконец, позволяет затянуть себя в совсем безумный поцелуй. И пока они целуются в центре зала, Джунмён покрывается мурашками снова и снова, чувствуя, что кожа Джонина раскаленная, словно железо: его ладони, что держат крепко и по-собственически, грудь с расстегнутой до нельзя рубашкой, к которой он прижимается и всё-таки этот приятный горьковатый привкус джина на его губах. – Тут нельзя… Джонин отстраняется от его губ, всё ещё находясь всё так же близко и чувствуя губами каждое его слово, и Джунмён отстраняется от него, чтобы сплести с ним пальцы и мягко потянув на себя, увлечь вслед за собой куда-то в сторону, мимо бара, в сторону ступеней наверх, где ложи и балконы. И когда одна из лож оказывается пуста и освещена только канделябром со свечами в углу, Джунмён юркает внутрь и Джонин закрывает за ними дверь на защёлку, следом неизменно подаваясь, когда Джунмён мягко толкает его в плечо так, что он плюхается в огромное бархатное кресло, которое единственное тут, в небольшой ложе. Джонин тянется за ним следом и Джунмён, подаётся к нему, опускаясь на колени по обе стороны от его бёдер, тут же обнимая за шею, и ладони Джонина привычно и по-хозяйски оказываются на его бёдрах, следом на ягодицах. – А может я тебя спас… – замечает Джунмён, пока пальцы легко справляется с мелкими пуговками на его рубашке, а затем цепляют одну из цепочек на его шее и тянут за нее поближе и прежде, чем Джонин успеет услышать в его выдохе, едва слышное: – …от себя же! И Джонин первым впивается в его губы поцелуем совсем несдержанным и влажным. И когда добирается ладонями до его обнажённой кожи, рисуя по бархату белоснежных бёдер; следом сплёвывает на руку и в несколько движений его готовит; и когда растирает по стоящему члену естественную смазку и Джунмён опускается на него, прикусывая его губу до крови, потому что слишком хорошо, он, наконец, понимает, что таки дождался. Что этому месту, и, конечно, Джунмёну таки удалось разбудить его тайные желания и эту его тёмную сторону, которую в большинстве случаев он прячет. И когда прогибается в спине и Джонин, крепко сжимая его бёдра, задаёт темп, Джунмён, пользуясь своим положением, прикусывает мочку его уха и шальным делом думает, а что бы сейчас было, если бы он выдохнул правду в это самое мгновенье? – А что… – зовёт он, слыша его сбитое дыхание и наслаждаясь каждым толчком и тем, как крепко держат его руки, –…если бы я правда был им? – Я тебя люблю… – отзывается Джонин. – …и хочу. А не кого-то ещё. И чтобы Джунмён прочувствовал всю глубину его слов, Джонин сжимает его ягодицы в ладонях и чуть приподнимается со спинки кресла, таким образом меняя угол, и Джунмён вдруг сбивается в своём и так тяжёлом и рваном дыхании, задышав часто и шумно. – Только представь… – Джунмён отстраняется от его уха, упираясь ладонями в его плечи и поддаваясь каждому его движению, – …если бы я правда был им. И ты бы так брал меня… Властно…сильно… – Извращенец… Джонин ползёт ладонями вверх под его рубашку по чуть влажной бархатистой коже, заставляя ещё сильнее прогнуться в спине, и Джунмён не сдерживается, застонав, наконец, вслух, задрожав, поддаваясь его рукам, которые снова возвращаются на бёдра. И прежде, чем Джонин тоже не сдерживает стона, прежде, чем кончить в него и забрать его следом с собой в удовольствие, почти теряя сознание от оргазма, забывая, что он и где он, Джунмён успевает выдохнуть в его губы: – Самую малость…