Пленённый

      Я просыпаюсь в больнице. Монотонный писк монитора отслеживает мой пульс. В маленькой комнате больше никого нет. Я один.       На одно крошечное мгновение меня посещает мысль, что я снова оказался в психиатрической лечебнице. Но потом я замечаю, что вокруг слишком сухой воздух. Я всё ещё в Мексике.       Я откидываю голову на подушку и слышу скрип открывающейся двери.       — Здравствуйте, — приветствует меня вошедшая женщина, видимо, медсестра.       Я сердито поворачиваюсь к ней. Почему она не дала мне умереть? Я заслужил это. Я заслужил чего-то куда более страшного, чем смерть.       Дин, наверное, думает так же.       Я представляю, как Дин гонится за мной, прижимает свой длинный охотничий нож к мягкой плоти на моих рёбрах. Вырезает своё имя на ней. Я вздрагиваю, и не только от страха.       — Как вы себя чувствуете? — осторожно спрашивает она.       У неё красивые карие глаза, густые тёмные волосы, стянутые в конский хвост, и приятный сладкий акцент. Я не отвечаю ей, и она в нерешительности замирает.       — Нам пришлось промыть вам желудок, — объясняет она, неловко переминаясь с ноги на ногу.       — Вы должны были позволить мне умереть, — мой голос хрипит из-за трубок, просунутых в горло для того, чтобы выкачать из меня всё лекарство.       Горло саднит, и я отчаянно хочу воды. Но я не прошу об этом, потому что даже маленькое страдание помогает мне отвлечься от огромной зияющей в груди дыры, оставленной Дином.       — Тебе повезло, что я сам тебя не прикончил, — раздаётся твёрдый резкий голос.       Дин стоит на пороге, загорелый и красивый. На нем простая белая рубашка, джинсы и его тёмные потёртые ботинки.       — Д…Дин, — всхлипываю я и так резко вскакиваю на постели, что цепляю капельницу, и одна из иголок больно вонзается в запястье.       Кровь стекает по коже и пачкает простынь.       — Ой, — вскрикивает медсестра и бросается ко мне обработать ранку.       Дин внимательно смотрит на бегущую из моей руки струйку крови, а потом его глаза встречаются с моими.       Должно быть, у меня галлюцинации. Дина не может здесь быть. Он оставил меня, потому что я — грязный.       — Ты соображаешь, какого хрена ты вообще тут устроил? — грубо спрашивает он, контролируя свой голос.       Я громко сглатываю, не в состоянии сделать ничего больше, кроме как просто продолжать смотреть на него.       Я сплю. Скорее всего. Я чувствую слабость и неясность сознания из-за большого количества лекарств, которыми напичкано моё тело, или, может быть, из-за потери крови из запястья.       — Оставите нас ненадолго? — рявкает Дин на медсестру, когда та заканчивает перевязывать мою руку.       Она внимательно смотрит на меня, словно подумала, что Дин — мой оскорблённый супруг. Это заставляет меня прикусить себе щеку в усмешке.       Если бы она только знала, что я позволял Дину делать с собой, и что он делал для меня. Она была бы в ужасе.       Она выходит, бросая на меня последний обеспокоенный взгляд. Дин закрывает и запирает за ней дверь. Я расстраиваюсь из-за того, что он не подходит ко мне сразу же.       Вместо этого он встаёт у кровати у моих ног.       — Лучше бы тебе начать с извинений. Я хочу знать, как эти таблетки попали тебе в желудок, и клянусь богом, если я узнаю, что ты сам имел к этому отношение… — его голос становится всё тише, но я чувствую в нём угрозу.       — Ты бросил меня, — хриплю я, в моих глазах уже собираются слёзы.       Дин резко поворачивает голову и смотрит на меня зелёными сверкающими глазами.       — Что с тобой не так? Разве мы с тобой не достаточно пережили, чтобы ты понял, что единственный способ избавиться от меня — это только если ты сам решишь совершить какое-нибудь дерьмо вроде этого! — голос Дина отражается от стен и создаёт эхо в моей голове.       Он смотрит на меня с отвращением на лице.       Я ложусь обратно на кровать, чувствуя, как по моим щекам катятся слёзы.       — Прости меня, — извиняюсь я, пытаясь дотянуться до него.       Его челюсть вздрагивает, он пытается держать себя в руках, но я вижу, что у него не получается. Он берёт меня за руку и опускается на кровать. Тяжесть его рук на моих плечах расслабляет, и в ответ я крепко сжимаю его руку.       — Прости меня, — шепчу я, целуя его руки и запястья.       Он стал ещё более загорелым, чем я помню. Он, наверное, был на юге, здесь, в Мексике. Так близко ко мне всё это время.       — Помнишь, что я говорил тебе, Кас? Если кто-то и заберёт тебя из этого мира, то это буду я, — тихо говорит он, его глаза становятся жёсткими, когда он хватает меня за подбородок, так крепко, что у меня наверняка появится синяк.       Я киваю, выворачиваясь и касаясь губами его запястья.       — Прости меня, — умоляю я, дёргая его за рубашку. Затаскивая его на себя сверху.       Я всё ещё не в себе из-за принятых лекарств и чувствую себя ужасно, но Дин здесь. Это всё, что имеет для меня значение.       — Всегда.       Он скользит руками под мою рубашку и проводит пальцами по шрамам в форме ангельских крыльев, которые оставил на мне.

***

      Я покидаю больницу этой же ночью, нелегально, конечно. Они настаивали на том, чтобы я остался ещё на несколько дней, но Дин сказал, что он сможет позаботиться обо мне лучше.       — Где ты был? — спрашиваю я, сворачиваясь калачиком рядом с ним в спальне на автозаправке, которой хозяева всё ещё разрешили воспользоваться.       — Получил весточку от друга, что за мной следят. Наверное, Гордон снова напал на мой след. Я не мог вывести их на тебя. Я должен был держать тебя в безопасности, поэтому не появлялся. Я знал, что если скажу Сэмми, где я, ты попытаешься меня найти. Я не хотел, чтобы они отследили мои звонки, поэтому просто продолжал бежать до тех пор, пока не удостоверился в том, что они не смогут меня найти, — рассказывает Дин.       Конечно, Дин пытался уберечь меня от проблем. Я киваю ему в грудь, и обнимаю, словно пытаясь защитить.       — Я люблю тебя, — шепчу я.       Я чувствую себя в безопасности. Дин позвонил Сэму, сказал ему, что он в порядке, и попросил прислать побольше лекарств. Дин настаивал на том, чтобы теперь мои таблетки хранились у него, а он будет давать мне строго определённую дозу.       — Я тоже люблю тебя, — улыбается он мне в висок.       Я краснею, когда он переворачивает меня на спину и скользит в мой уже смазанный и растянутый зад. Я стону его имя и чувствую, как он улыбается мне в шею.

***

      Мы с Дином покидаем автозаправку спустя два дня, прихватив с собой лучший в мире слурпи. Мы решили немного попутешествовать по Мексике. Их компьютерные системы хуже организованы и их легче взломать.       Я держусь подальше от жертв Дина и дрожу, сидя в Импале, дожидаясь его возвращения.       — Мне нравится, когда ты делаешь это вместе со мной, — признаётся он мне, отмывая свои руки от крови в ближайшей речке после того, как мы избавились от тела.       — Я не могу, Дин. Я теряю рассудок.       Я больше не могу помыкать Дином так же, как делал это раньше. Я не могу подставить его под удар и утянуть нас обоих в тюрьму — чтобы нас снова разлучили. Я лучше умру, чем позволю этому произойти. Дин помогает мне справиться с моими припадками, но они всё равно до сих пор случаются. У Дина осталась небольшая царапина на щеке, после того, как я набросился на него несколько дней назад.       — Я помогу тебе, — говорит Дин и обнимает меня, притягивая к себе.       Я киваю ему в плечо.       Я не могу отказать Дину ни в чём. Мы возвращаемся к Импале и едем дальше по Мексике. Окна опущены, у нас громко играет музыка.       Дину приходится перекрикивать её, когда он начинает говорить.       — Бенни сказал, ты заставил людей называть тебя Винчестером.       Дин просто констатирует факт, но я слышу в нём скрытый вопрос.       — Той ночью в зимнюю метель ты сделал мне предложение, — напоминаю я ему, будто бы он мог забыть об этом.       Дин краснеет и шмыгает, потирая нос.       — Ага, — отвечает он и поджимает губы.       Я чувствую, как в шее колет тревога и выключаю «Renegade», ревущую из динамиков.       — Я ошибался? — шепчу я, касаясь дыр в изношенных джинсах.       Дин смотрит на меня и хмурится.       — Нет. Боже, ты такой придурок, — вздыхает он, закидывая руку мне на плечи.       Я тянусь ближе за его прикосновениями, закрывая глаза. Мы сидим в молчании, Дин по-прежнему нервничает. Но медленная убаюкивающая музыка и рычание Импалы заставляют меня задремать.       — Просто ты заслуживаешь большего, чем предложение по пьяни на заднем сиденье моей машины. Я должен был подарить тебе кольцо или что-то ещё, мы могли бы поехать пожениться где-нибудь в Штатах. Если ты захочешь, я имел в виду, — пожимает плечами Дин, нервно облизывая губы.       Я смаргиваю спросонья. Его тёплый голос настолько переполняет меня, что мне кажется, я взорвусь прямо сейчас.       — Что? — переспрашиваю я, чувствуя себя довольным и сонным.       — У меня нет кольца, — хмурится он, разглядывая свои пальцы, словно проверяя.       Я выпрямляюсь и обдумываю его слова, пытаясь скрыть улыбку. Мне на глаза попадаются узкие скрученные шнуры, которыми вчера мы перевязывали наши контейнеры с сэндвичами. Я разматываю их и завязываю синий шнурок на пальце Дина. Жёлтый я завязываю на своей руке.       — Чёрт. — Дин смеётся, смущённая улыбка освещает его лицо, когда он разглядывает импровизированное кольцо на своём пальце. — Я подарю тебе кольцо, я пытался несколько месяцев назад, но в ювелирных магазинах так много камер…       Я прижимаюсь губами к его рту, чтобы прекратить его нервную болтовню.       — У нас осталось много денег. Я смогу заботиться о тебе.       Я не уверен, обещает ли это Дин мне или себе. Но я улыбаюсь и киваю, сворачиваясь у него под боком, не обращая внимания на жару.       Я засыпаю, наблюдая за тем, как большим пальцем Дин теребит шнурок, завязанный на его безымянном пальце.

***

      Мы останавливаемся в маленькой хижине на берегу океана. Здесь уединённо и Дину нравится притаскивать сюда наших жертв. Сегодня он схватил педофила, который, согласно его заметкам, изнасиловал двух своих дочерей.       — Я думаю, ты должен сам это сделать.       Я слезал со стола, на котором сидел до этого, и на котором Дин расположил свои опасные пыточные инструменты. Я собирался спрыгнуть и пойти на крыльцо, полюбоваться океаном, но Дин отрывает взгляд от мужчины, привязанного к стулу посреди комнаты, и переводит его на меня.       — Давай, Кас. Ничто не распалит меня сильнее, чем увидеть, как ты вскрываешь очередное чудовище.       Дин сплёвывает, оглядываясь на толстого мексиканца с опущенными вниз щенячьими глазами и редкой растительностью на лице.       Бесконечную радость у меня вызывает то, что перед убийствами Дин всегда аккуратно снимает с себя шнурочное кольцо и прячет его в карман, чтобы не запачкать кровью.       — Дин, не нужно снова начинать вести меня по этой дороге. Это опасно, — шепчу я, пересчитывая все бактерии, которые могли оказаться в этой комнате с тех пор, как я в последний раз отмывал её чистящими средствами.       Я люблю наш причудливый маленький домик, чистый и опрятный.       Дину нравится заливать его кровью.       — Я смогу справиться с тобой. Нам просто нужно придерживаться правила убивать только чудовищ. Это всё, что нам следует помнить.       Дин скользит между моими коленями, всовывая мне в руку свой охотничий нож.       — Я не…       — Мы найдём золотую середину. Мы будем убивать только действительно злых людей, как в самом начале. Твои приступы пройдут, и мы с тобой сможем быть счастливы. Ты никому не навредишь, Кас, — уговаривает Дин, обхватывая ладонями моё лицо.       Дин не считает «чудовищ» за людей, и что им тоже можно как-то навредить.       Мои веки начинают дрожать, и он опускает свои руки мне на бёдра.       Он стягивает меня со стола и через всю комнату ведёт к скорченному скулящему человеку. Я чувствую Дина позади себя, большого и сильного. Моего защитника. Я подаюсь назад к его теплу, и он берёт мою руку в свою, подводя лезвие близко к толстому животу этого человека.       — Разделай его красиво и медленно, — гудит Дин мне в ухо, свободной рукой продолжая держать меня за талию, прижимая к своим бёдрам.       Я чувствую, как он твердеет, после того, как из горла человека доносится первый крик.       У меня перехватывает дыхание.       — Я не должен. Я не лучше, чем он, я просто — зло… — лепечу я, пытаясь отступить назад.       Рука Дина сжимается на моём запястье, заставляя вогнать нож ещё глубже в его кишечник, едва ли не задевая жизненно-важные органы.       — Ты не такой как они, Кас. Ты другой, — уверяет меня Дин.       Дин — это последнее слово справедливости в моём разуме. Если он одобряет, значит, и я с ним соглашусь. Тяжесть, лежащая на моих плечах, исчезает.       — Чем? — задыхаюсь я, чувствуя, как по моим щекам текут слёзы, вызванные его прощением и одобрением.       Дин — это всё. Он не винит меня за мои грехи.       — У тебя есть я, детка. Я всегда направлю тебя по правильному пути, — улыбается он, большим пальцем проводя по моей пульсирующей венке, и заставляет меня ещё глубже вонзить нож в живот человека.