Горькая тоска по парню по имени Йен.

*** — Микки! — срывается Йен, пока пытается что-то донести своему парню.       Микки не слышит. В висках самым ужаснейшим пламенем загорается гнев, ладони автоматически сжимаются в плотные кулаки, и если бы это был не Йен, то эти кулаки бы взмыли вверх и набили бы морду говнюку, посмевшему ТАК обращаться с Микки.       Из последних сил парень берет себя в руки, хоть и продолжает сжимать кулаки настолько сильно, что костяшки заметно белеют и потихоньку начинают побаливать, и спокойным, тихим тоном произносит. — Ты снова не пил таблетки?       Теперь злиться начинает уже Йен. Какие таблетки? От слова "таблетки" у Галлагера подкашиваются ноги, становясь ватными, в голове мутнеет так, что Микки становится чем то размытым — а может быть, это просто слезы на глазах скопились. — Скажи, ты меня за больного держишь? Если не будешь пить таблетки, Йен...пей таблетки, Йен...ты пил таблетки, Йен?..Хватит со своими чертовыми таблетками, хватит, понимаешь меня?!Я же не буду бросаться на людей с битой, если не выпью антидепрессанты, от которых голова раскалывается так, будто покурил дешевой травы! — Йен уже понимал, что плачет: чувствовал слезы на щеках, ком в горле. Но что хуже — сквозь слезы, вставшие в глазах, он не мог рассмотреть Микки — что он чувствует, может, он тоже плачет? — Именно ЭТО ты и сделаешь, Йен, если не будешь их принимать! — видя, как парень стоит, плача, но практически не слыша слов черноволосого, Милкович резко рванул к холодильнику, быстро вытащив оттуда знакомую желтую упаковку. — Слушай ты, чертов Галлагер, — Микки приблизился к Йену, схватив его за шею и удушающе надавливая. — Либо ты сейчас пьёшь дозу, либо я засуну эту упаковку тебе в твой рыжий зад.       Йен заходится кашлем, громким и раздражающим — как всегда. Склоняется, дергает себя за майку, закрывает и открывает глаза, пытается что-то сказать — бесполезно.       Рука ослабляется сама: Микки, отшатываясь от Йена, который теперь уж явно находится не в себе, тихо шепчет: — Господи...Йен...— Милкович переводит взгляд на собственную руку, еще недавно душившую своего парня, человека, которого Микки называл замечательным...Нет, точнее человека, которого Микки называл рыжим лобком.       КАК ОН МОГ?       Йен продолжает стоять на месте еще минуту, сжимая в левой руке ворот синей майки. Слезы в глазах становятся целым огромным рыданием, которого парень уже не смог бы скрыть. "Я понял, Мик, я все понял, просто больше не беспокойся за меня". — Хорошо, я все понял. Пока. — голос рыжеволосого явно колеблется, жестоко выдавая Йена с потрохами.       Звучат твердые шаги по старой лестнице и резкий хлопок входной двери в спальню Липа, Карла, и самого Йена.       Микки слышит хлопок даже с первого этажа, а в сознании проскакивает лишь одна мысль:       "Ударь не дверь, а меня."       Микки заслужил. Его же руки теперь навсегда станут его врагами — он сделал больно родному человеку: и физически, и морально.       Просто уничтожил.       Убил, раскромсал, не оставив и кусочка.       Теперь Милкович представил, как Йену сейчас больно — сидит же наверно в своей комнате теперь — дыхание участилось, мысли запутались. Задрожали самые замечательные и самые красивые руки, хоть Милкович никогда и не говорил такого Йену.       Захотелось пойти и обнять его. Срочно. Прямо сейчас.       Микки с минуту воюет с отважными мыслями, пытавшимися заставить Милковича пойти вслед за Йеном, но неуверенно останавливает себя, внушая самому себе, что станет лишь обузой и самым уродливым напоминанием о сегодняшнем дне.       И в этот раз ложится спать на неудобном диване, пахнущим Френком, вместо самой удобной кровати в мире, пахнущей Йеном.