Горькая тоска по парню по имени Йен.

      Как можно не простить такого человека, как Микки?       Это ведь Микки.       Микки, тебе разрешено всё.       После пары минут полнейшего молчания, нарушаемым, возможно, лишь лаем какой-нибудь голодной дворняжки, Микки неловко отстраняется от груди Йена, выдыхая с небольшим облегчением: — И все же, Йен, ты замечательный.       А затем тянется за бутылкой пива в руке Йена, отбирая её и отхлебывая напиток, успевший согреться на солнце. — Какие мы сегодня сентиментальные, Микки Милкович, м? — усмехается Йен, возвращая собственную бутылку.       Это шутка, Микки.       Тебе можно все, Микки.       Милкович одаряет лоб рыжеволосого наигранным надменным взглядом, словно Галлагер совершил что-то очень стыдное, неосознанно глядя ниже, на переносицу, а затем и на любимые глаза, смотревшие на него в ответ.       Йен ничего не отвечает и даже не смеется на шутку Микки.       Уже совсем не до шуток — в ту же минуту Галлагер решительно шагает пол-шага вперед, навстречу своему парню.       Совершенная серьёзность — Йен обнимает своими ладонями лицо, щеки Микки, зацеловывая его губы, напирая, будто настаивая на чем-то.       На том, что сильно скучал и нуждался.       Микки не отталкивает его — и никогда не оттолкнет впредь. Он лишь продолжает поцелуй, нащупывает чужую руку на своем животе и хочет подержать её, но рука не поддаётся.       Наоборот, Микки подхватывают, аккуратно толкают в сторону кухни, и, прошагав шагов, наверное, пять, осторожно подсаживают на кухонный гарнитур, где как и было обещано совсем недавно, целуют и обнимают каждый сантиметр тела Микки, всего, целого Микки.       Микки совсем не против — шумно выдыхая в поцелуй, своей рукой он трогает темные джинсы Галлагера, ощущая поднявшуюся джинсовую ткань засчёт привставшего органа.       Торопливо расстегивает порой заедающую молнию на ширинке, что выходит неловко из-за того, что в некоторых местах замок не сразу проходил по предназначенным для него путям. Всё же сняв чужие штаны и услышав, как отчётливо звякнула пряжка ремня о пол, Милкович прервал затянувшийся поцелуй, восстанавливая прежнее дыхание и глотая лишнюю слюну — сильно мешает.       Темноволосый перемещается от губ Йена к его шее, переходившую в ключицы и грудную клетку, а сам чувствует, как с бедер спадают совсем уже ненужные на данный момент штаны, а затем приспускаются и боксеры, из-за чего темноволосый скользит по гарнитуру эластичной тканью, слезая с него и вставая на ноги. — Что? — смотрит удивлённо на него Йен, медленно отходя назад, предварительно отодвинув ногой собственные джинсы. — Грёбанный гарнитур, Галлагер? — вроде даже и серьёзно спрашивает Микки. — Я по нему скольжу, как пингвин с горки. — парень нахмуривается, а в словах чувствуется остринка. — А...да, да, прости...— шепчет рыжий, словно даже немного расстерявшись.       Всё ясно.       Яснее и быть не может — как сильно ты меня любишь и насколько сильно я отвечаю тебе тем же: мы накинулись друг на друга, едва успев извиниться.       Прости, конечно, за подобные выходки, но после всех моих ужасных мыслей секс на кухонной тумбе звучит очень даже неплохо, не считая конечно того, что мы на ней не умещаемся.       Я подхватываю тебя, руками придерживая обе твои ноги и умоляю шепотом: — Только не упади.       Полнейшая правда, мне совсем не хочется снова расставаться с тобой по глупым причинам, пускай даже на короткий срок. — Ты...— стараются сказать два голоса одновременно, но запинаясь, останавливаются, начиная смеяться.       Микки держится за широкие плечи Галлагера, словно за самую большую опору в жизни: рыжеволосый же, прислонив своего парня к стене и приближаясь к чужим губам, мягко и осторожно, двумя пальцами нежит Микки сзади, вызывая сдержанные, но все же присутствующие стоны у парня.       Видя эрегирующий орган сквозь лишь приспущенные боксеры Милковича, рыжеволосый сдергивает их полностью, вызывая интерес и интригу в глазах парня.       Не так много времени уходит на подготовку — вскоре и Йен, также оставшийся без нижнего белья, заставляет Микки вздрогнуть и случайно сдавить пальцами спину Йена (что вызвало у последнего неподдельное кряхтение), в ожидании больших движений.       Микки всегда нравилась эта обязательная осторожность Йена, где он полностью брал на себя контроль, управляя эмоциями окружающих людей. Конечно, вряд ли кому-то понравилось бы подобная излишняя сдержанность — но сам смысл был в эмоциях и действиях Йена, пока он пытался сохранять, блокировать резкие порывы любви к Микки, стараясь попросту не наброситься на него: но сегодня об этой осторожности он вспомнил не сразу, зацеловав Милковича прямо на пороге своего дома.       Однако, уже теперь, когда оба парня практически доходят до предела, оживленно охнув, мало ли кто вспомнит о прежней осторожности — она здесь действительно ни к чему.       Чувствуя, что он практичски на пике, Йен еще лишних пару раз расцеловал губы Микки, также сосредоточившегося на ощущениях, и в конце концов, кончившего, сжав спину Йена в своих ладонях, Йен в свою очередь, вздыхает разок томно, что его грудь вздымается вверх и финиширует чуть ли не одновременно с Микки — и обоим уже непонятно, как так получилось.       В груди разливается тепло и хочется улыбаться, держать за руку человека, стоящего совсем рядом и только и делать все дни, что валяться в постели.       Нет-нет, не просто валяться, но на второй заход сил не хватает — в конце концов, все еще впереди, верно? История двух парней из Саут-Сайда безусловно, лишь начинается, на этот раз взяв крутой оборот и небольшой перерыв. Но все мы знаем — как бы долга не была ночь, в одночасье солнце всё равно выйдет, осветив тебе дорогу, ведущую только к наилучшей бесконечности.       Каждая ссора обязана закончится перемирием.       (или, если это возможно, сексом на кухонной тумбе)

Конец.