с бесовской внезапностью, нагота нежная, каждый раз принимающая дар поклонения риндо, превратилась в латексный костюм, облегающий изгибы мадараме, огибая каждую выпирающую косточку и материал блестит от вспышки камеры. еще один снимок сохраняется в памяти не только камеры, но и жесткого диска извилин мозга риндо, розовой слизью покрытый, стекающий по стенкам черепной коробки, каплями мелкими попавший на глазные яблоки, капилляры которых лопнули от переполненного в полуживом организме напряжения с рядом стоящим возбуждением нижних мышц горящих.
жара двух тел, с растущим либидо фрейда, достаточно для того, чтобы тело, — покрытое плотным кэтсьютом, прилипая, — успело вспотеть, создавая эффект "второй кожи" и онемения. чувствительная, гладкая, ощущение свежевыбритой или натертой воском кожи горящей. душная, влажная, безнадежная комната только больше надавливала на подсознание обоих тел, задыхаясь от предстоящей игры недетской.
первый раз, понемногу задыхаясь, шион была под присмотром риндо. совершенная красотка в клетчаткой юбочке и колготках сетчатых, от которых риндо рдел как земли сатанинские, — пламенем адским ощущая себя на глубине особенного, избранного рая, — садится на корточки, опираясь на тяжеловооруженные ноги, погруженные в платформы высокие, закрытые тенью хайтани.
она
часто-часто-часто-часто дышит, коротко и быстро вдыхая воздух ртом, и так же быстро выдыхая, круговорот совершая. отсчитывает пятьдесят секунд в голове, оставшиеся с того момента на много недель у нее в крови. под руководством парня, миниатюрный роман, приправленный адовым снадобьем, продолжился следующим: мадараме резко встала, зажав нос пальцами с маникюром длинным, поджав губы в тонкую полосочку, подвергая себя к церебральной гипоксии, кислородному голоданию мозга. если бы это что-то значило для шион, она бы, может, и не стала проводить такую игру. слепо доверилась любви отравляющей, звездочками в глазах показалась странгуляция услужливая. мадараме только хмыкает, мимолетно испытывая головокружение, сердечным ритмом бешеным отдающее прямо в голову, она чувствует его прямо в горле, вырыгивая в самый рот... или это язык... и твердо падает в без сознание, сновидениями короткими, но насыщенными и невозможными до безобразия и мерзости детальными. риндо в этот момент только улыбается неопытности девушки собачьего кайфа, в этом отдалении, ее видение, — ее нет в сознании, в этом мире настоящем, — она приобретала невероятно пряную прелесть, которая заставляла его, зрителя, подверженного сомнофилией, нестись во весь опор к своему, уготовленному божьим судом, утоплению.
камера оператора-любителя останавливается на лице шион, чье тело обнимает латексное покрытие, а рядышком уготовлено подобие маски из того же материала.
— готова? — спокойный голос риндо прерывает удушающий призыв комнаты.
— конечно, — шион кокетливо ведет плечами, приблизившись к объективу самым глазом, будто бы пытаясь доказать внутреннему правительству корпуса камеры, что она — доверенное лицо риндо, или же пытается разглядеть мелкие микросхемы, ресницами разбивая стеклышки. — чувствую себя самой сильной, а еще самой слабой.
— это как?
— ну-у-у... — она отстранилась и задумалась, пытаясь описать ощущения ношения латекса. под ним ничего нет и только молния на спине и до самой промежности влекут к себе разрушить эту гладкость второй кожи, просачиваясь внутрь, чувствуя влагу и нанесенную преждевременно полироль. — я чувствую себя более осознанно, интенсивно... я будто бы сбрила все волосы с тела и нанесла масло. мне так тепло...
шион обняла себя, она улыбается и медленно проводит пальцами прямо вдоль тела, задев грудь, чувствуя кончиками небольшой бугорок и продолжая его на тазобедренных костях, вытянув ногу, поблескивающую на желтом свету ифрита, огибая худые ляжки, чтобы потереться о молнию прямо напротив влагалища. как только камера приблизилась под смешки риндо и его довольное «мм», мадараме вздернула ногой, ударив ею по руке парня, неприятно задев нерв.
— ай!.. — прошипел блондин, хватаясь за локоть, перехватив камеру другой рукой, остановив съемку. — шион, ты легко могла уронить камеру!
в темно-зеленую комнату явился горящий смех мадараме, вороньей чернотой костюма упав на кровать, вследствие одновременного пожара, пылавшего всю ночь в жилах риндо. нависая прямо над остатками костра лесного, тлеющего и парящего дымом легким, ему удалось заново пробудить языки пламени извивающиеся, бесстыдно соблазняющие.
съемка возобновляется.
— пора уже начинать? — почти шепотом пропела главная героиня "подпольного кино", и, без малейшего предупреждения, пена дикая, псовая вздулась прямо под сердцем оператора, его церберова любовь внимательно глянула, сверкая глазами в высокой тени.
***
это была та же дева — то же худощавое тело, та же шелковистая, обнаженная шея, те же тонкие волосы, желтым блондом распадаясь по кровати. отдельная ткань черная, латексная, плотно накрывающая голову ее, скрывала от сиреневых глаз — но не от молодой памяти мозга противного — чудесное лицо, которое он так ласкал в наши смертные дни. и если бы была она украденной, потерявшейся, найденной, одетая в цыганскую одежку, потрепанную гончими, он узнал ее темное родимое пятнышко на боку. с восхищением священным (цыгане пьяны, гончие застрелены) он увидел впалый живот, закутанный в плотную ткань возбуждающую, где камера остановилась, спускаясь на юг, "девчачьи" бедра, которые целует нежными касаниями риндо, предчувствуя светлый пушок кожи ее.
ткань надувается от выдыхания шион и тут же очерчивает черты ее лица, как только она вдыхает остатки кислорода горячего. она душит себя одной рукой, задерживая доступ воздуха к организму, взявшись за два конца латексного куска, удерживая его в кулаке и опрокинув голову на бок. другой рукой она стимулирует клитор, потирая нервный комочек пальцами, а пальцы в перчатках. гладкость материала только позволяет скользить кончикам по смазке, приглушая мокрый шум.
дышать становится практически невозможно, весь воздух она проглотила, жадно впихнула противную душность его, а рука только ускоряется, совершая круговые вращения, иногда от скорости соскальзывая пальцем средним на половые губы. риндо и это удается заснять, задержав дыхание.
колени бьются в воздухе, голова вращается в разные стороны, — туда-сюда, — а латекс очерчивает полость рта и ноздри мадараме. девушка отпускает края маски и быстро открывает нижнюю ее часть, с шумом вдыхая ртом, чувствуя сухость на губах, в полустоне облизываясь от самоиндуцированной гипокапнии, заставляя запотеть не только самообладание риндо, но и объектив камеры-свидетельницы.
***
теперь уже видна только выемка рта шион. стоны въедаются в писк материала маски, пока риндо помогает, пальцами входит внутрь девушки, а языком проводит по складкам влагалища, очерчивая кончиком клитор, дразня ее, зубами иногда оттягивая нежную кожицу вокруг половых губ, сразу же зализывая место укуса. мадараме не стесняется и кричит от удовольствия, вдвойне разливается, бедрами подталкиваясь ближе ко рту рина. шион извивается от недостатка кислорода и подступающего оргазма, хочет свести ноги вместе, но ей не позволяют этого сделать, продолжая мучать девушку.
необыкновенно трудно выразить с требуемой силой этот взрыв, эту дрожь, этот толчок страстного очарования. блондинка срывает с лица латекс и вдыхает воздух, параллельно кричит, превратив себя в хаос: к вспотевшим, покрасневшим лбу и щекам прилипли волосы, некоторые попадали в глаза и рот тонкими локонами, путались в пирсинге; на глазах бусинками сохранились слезы, макияж "поплыл", размазав тушь и подводку вокруг глаз, по рекламе обманчиво водостойкую.
бедра дрожат, их схватывает судорога. риндо чувствует вязкую жидкость, в количестве небольшую, но ее вкус точно ощущает: сладко-кисло-соленый.
***
она переменчива, она капризна, гибка, она до сих пор полна юношеского максимализма резкой девочки-подростка. именно этим она привлекательна — всем привлекательна — начиная от пыльных пальцев ног, покрытых лаком ярким, заканчивая небольшим шрамом у рта, как раз там, где целовать удобней всего. каждым своим существом она дотрагивалась до самой чувствительной точки его низменной плоти.
