***
Впервые это случилось, спустя несколько дней после того, как Рон начал выпивать по бутылке в день. Он не слушал никого, все попытки Гермионы помочь ему бросить злосчастную привычку не увенчались успехом. Даже Джордж, еле складывая слова в предложения, не смог убедить брата прекратить пить в таких больших количествах. Гермиона каждую ночь поднимала его в комнату, аккуратно укладывала в постель, снимала одежду с помощью магии, запирала дверь и ложилась спать рядом, обняв его со спины. Правда получала за это толчок, чтобы она убрала руку. Она пыталась много разговаривать с Роном, обсуждать какие-нибудь темы, вспоминать школьные годы, но все разговоры заканчивались Фредом, «ебаной войной» и полбутылки первого попавшегося алкоголя. Попытки прогуляться недалеко от Норы или заняться чем-нибудь вдвоем всегда заканчивались «Гермиона, серьезно, отвали». Это стоило принять как начало конца, но она не сделала это. Спустя нескольких неудачных попыток вернуть парня к нормальной жизни, Гермиона решила разбавлять алкоголь водой, чтобы Рон, хотя бы, не так сильно пьянел. Так, однажды, она предложила ему выпить вместе, дала ему в руки бутылку с разбавленным огневиски и взяла такую же себе, чтобы он ничего не заподозрил. Это работало ровно два дня. Она думала, что спасает его, но своими же руками сотворила монстра. — Это ты? — сквозь зубы прорычал Рон. Сердце Гермионы забилось настолько сильно, что казалось будто оно сейчас пробьет трещину в ее ребрах, потому что понимала, о чем сейчас пойдет речь. — Ты или нет? — Она закрыла глаза и сделала очень глубокий вдох после того, как рядом с ней пролетела бутылка и осколки отлетели от стены прямо ей под ноги. — Я абсолютно не понимаю, о чем ты, — Гермиона говорила это слишком уверенно и слишком медленно, чтобы это было правдой. — Рон, ты слишком пьян. Давай я помогу тебе раздеться и дам отрезвляющее и успокаивающие зелья, хорошо? — спокойным тоном продолжила она и направилась в сторону парня, пока ее сердце на азбуке Морзе отстукивало слово «ПОМОГИТЕ». — Я спрашиваю еще раз. — Он прижал ее за шею к стене и сжал руку со всей силы, произнося слова с такой злостью, что они вонзились ей в мозг словно сотни иголок. — Рон, отпусти… я… не… — Гермионе не хватало кислорода, она задыхалась и, кажется, в ее глазах начали появляться черные мерцающие точки. — Я выпил свою бутылку, а потом пошел к Джорджу, он дал мне глотнуть виски, точно из такой же бутылки, — Рон говорил это с какой-то злобной лаской, от которой тело покрывалось мурашками. А когда он сделал акцент на последних словах, Гермиона поняла, что ей конец. — И знаешь, что я почувствовал? — Ей, определенно точно, стопроцентный конец. — Его виски были крепче моих, которые ты дала мне, и которые ты пила со мной. — Он оттолкнул ее от стены настолько сильно, что она потеряла равновесие и даже не упала на пол, а грохнулась. — Рон, я просто… я заботилась о тебе. — Она сдалась: подняла белый флаг с предательски стекающими слезами по щекам. — Я не могу смотреть как ты убиваешь себя изнутри. Ты должен вернуться в реальность, как эт… — В реальность? — Она не успела договорить, потому что он грубо схватил ее за плечо и поднял. — Я не нуждаюсь в твоей заботе. Я потерял брата, я имею право сидеть и пить виски столько, сколько захочу! — Гермиона молила всех богов, чтобы никто не слышал их ссору. — Ты понятия не имеешь, что значит потерять родного человека. Мы, — все твои близкие, — живы. Мы живы! — Он толкнул ее в стену, и та ударилась головой. — А мой брат — нет! И я, сука, имею право пить! — Рон, я стерла память своим родителям и ушла искать эти чертовы крестражи! Это тоже самое! Я их больше не увижу! Нельзя просто так взять и вернуть людям память! — кричала в ответ Гермиона, потому что теперь ее очередь выпускать пар. — Если ты узнаешь способ, будь добр — поделись со мной. Я даже понятия не имею где они. Думаешь они сидят в Австралии и ждут меня? — Она развела в стороны руки, после чего толкнула его со всей силы, и парень рухнул на пол. — Ты чертов мудак и эгоист, если думаешь, что ты один такой бедный и несчастный! О, Рон Уизли потерял брата, какая жалость. — Это был явный перебор, но злость не контролирует слова. — Какое дело до Гермионы Грейнджер, которая просто стерла память родителем и осталась одна! Ты ебаный пьяный ублюдок, не ценящий заботы! Вторая драка была подобна первой, только Гермиона уже не разбавляла алкоголь. Она просто попыталась заняться с Роном сексом — глупая причина, не правда ли? Он был не настолько пьян, чтобы сразу уснуть и Гермиона решила воспользоваться моментом, надеялась это его успокоит и отвлечет, но в ответ получила толчок в стену и очередной вывод злости через руку на горле. — Как ты вообще можешь думать о сексе в такое время? — Ярость в его глазах пугала. — Разделась и думаешь, что я сразу наброшусь на тебя? Чертова эгоистка. — Он отбросил ее на пол и вышел из комнаты. Гермиона села поджав колени к груди и тихо плакала. Немного успокоившись, она села за трюмо и стала рассматривать себя в зеркало. Красные от слез глаза, следы ладони на шее, космические следы на руках, которые не прошли после первого раза, покраснение на бедре от сегодняшнего падения. Немного повернувшись, чтобы рассмотреть спину, увидела, что синяки практически по всему телу. Она не понимала почему не убирала их насовсем различными мазями. Наверное, ей просто хотелось, чтобы однажды Рон увидел последствия своего гнева и извинялся, извинялся, извинялся, извинялся до тех пор, пока его колени не сотрутся в порошок, пока его глаза не заболят от слез, пока его рот не онемеет от бесконечных просьб простить ее. Пока он не сломается также, как сломалась она. Увы, ни разу не было момента, чтобы он заметил. Даже утром не обращал внимания, хотя Гермиона намерено на ночь снимала весь грим, которым она прятала синяки, со своего тела. Она верила. Она надеялась. От этого чувства несправедливости, которое просто съедало изнутри, у нее появилась ужасная привычка. «Это последний раз» — обещала себе каждый раз. Каждый раз до нового срыва Рона. Сейчас избегать эту привычку помогали наркотики (хотя у них не всегда это получается). Если бы их не было, то, скорее всего, на теле Гермионы не осталось бы и живого места. В тот вечер, сидя голой перед трюмо и рассматривая всю ту «любовь», которую оставляет Рон, Гермиона поняла, что боль внутри копится, но она не может ей поделиться. Ее определенно нужно выпустить наружу, но как? Взгляд упал на маникюрные ножницы. Она долго смотрела на них, а потом резко взяла, раскрыла и сделала себе порез на внутренней части бедра. Смотрела как появлялись капельки крови и чувствовала, как вместе с ними ей становится легче. Спустя пару дней эти порезы можно было увидеть на обеих ногах и руках. Это была ее боль. Гермиона стояла перед трюмо и снимала с себя все слои тонального крема с помощью магии, когда услышала Рона, который, — на удивление, — сам смог подняться в комнату. — Что с тобой? — «посмотрите кто заметил!». — Со мной? — Она повернулась к нему через плечо и увидела его напуганный взгляд. — Как видишь я стала твоим новым холстом для рисования. — Гермиона тяжело вздохнула и оделась с помощью магии. — Знаешь, Рон, я долго думала… — Она сжала кулаки и набралась смелости. — Нам нужно расстаться. Точнее, я хочу расстаться с тобой. — Что? — голос Рона поднялся, наверное, на пять уровней громкости и Гермиона тут же нанесла Оглохни на комнату. — Прости, что ты сказала? — Он подошел к ней с пылающими от злости глазами. — Это конец, Рон. Я не груша для битья. — Гермиона была на грани, чтобы не закричать. — Хотя откуда тебе это помнить, — бросила она ему в лицо и переступила грань. — Ты выпила слишком много огневиски? Я что-то не понимаю, что это за уверенность такая. — Он уже поднимал руку, но ей удалось увернуться. Он переключался с заботливого пугливого парня до зверя с неконтролируемой яростью за доли секунды. Был ли он таким всегда или это вина алкоголя ей неизвестно. Но, тем нее, его удивление и небольшой испуг быстро испарилось, стоило сказать о расставании. — Ты избиваешь меня! — В ней просто кричала боль. Он должен увидеть это и жить с этим всю жизнь. — Посмотри на это! — Гермиона подняла рукава кофты и показала ему следы ударов, которые уже практически исчезли и следы шрамов, которые пришли на смену старым «украшениям». — Ты лжешь! Я бы и пальцем не тронул тебя! — Он тянулся к ней в попытке обнять. — Я бы никогда, ты же знаешь. Я люблю тебя, милая. — Как же наигранно и лицемерно это звучало. — Ты, наверное, просто устала. Я понимаю, это тяжело — жить после войны. Я исправлюсь, я постараюсь. Останься. — Он снова попытался протянуть ей руки. Эта жалкая попытка изобразить любовь заставила безнадежно улыбнуться. Нет, он не любит ее. Это фальш. — Мерлин Рон, нет! Все кончено! Ты не исправишься! — кричала Гермиона на всю комнату, мысленно благодаря того волшебника, который придумал Оглохни. — Я устала это терпеть и ждать! Мерлин, да я даже не знаю, чего я ждала! — Она взмахнула руками и подняла брови, после чего грубо провела руками по лицу, вытирая бесконечный поток слез.***
— Что? — Взгляд Райли был злым и непонимающим одновременно. Он бегал глазами по ее телу, словно искал новые синяки или любые другие признаки избиения. — Погоди, он не легонько толкнул, а ударил? — С каждым вопросом злости в голосе становилось больше. — Я правильно понял? — Правильно, — совсем тихо подтвердила Гермиона. — У меня были синяки по всему телу. — Она начала нервно сжимать пальцы рук, то одной ладонью, то другой. — Я не знаю почему терпела. Наверное, потому что я его любила. — Она пожала плечами и шмыгнула носом, стараясь удержать слезы. Райли резко встал, протянул к ней ладонь и она без слов поняла, что ему нужно — папироса. Он чиркал зажигалкой и ругался каждый раз, когда огонек не появлялся. — Боже, зачем я вообще это рассказала? Прости. — Гермиона спрятала лицо в ладони и замотала головой. — Я просто… я так долго это держала в себе. Я даже не говорила его сестре, которая является моей лучшей подругой. — Она посмотрела на Райли, который изучал ее пристальным взглядом. — А тут все сразу рассказала. Боже, я просто идиотка. Гермиона была сломлена. Еще после первого удара она поняла, что теряет его, но зачем-то отчаянно пыталась вернуть. Ее выворачивало изнутри от обиды, боли и предательства. Ей не хотелось вспоминать его имя, потому что сразу окутывали воспоминания, а шрамы начинали болеть. Шрамы. Они не перестали появляться на теле после того как она покинула Нору. На каждый новый порез была причина — родной дом, потерянные родители, фотографии, на которых ее нет, огонь, в которых эти фотографии сгорали. Она всегда найдет причину для пореза. Шрамы покрывали ее руки, внутренние бедра, они становились глубже. Гермиона… это имя испарялось в момент соприкосновения лезвия и кожи, потому что это делает не она. Это делает тот осколок души, который потерялся внутри и отчаянно пытается вернуться. Ей становилось легче с каждой капелькой крови, стекающей по телу и оставляя за собой след. Сегодня она потеряла бдительность. Жалела о рассказанной тайне, хотя для Райли Рон просто ударил ее несколько раз. О шрамах не сказано ни слова, этот секрет останется с ней. — Эй. — Он присел перед ней и слегка поднял ее лицо за подбородок. — Даже если ты пьян, даже если ты под жесткими наркотиками — если ты любишь свою девушку, ты не будешь ее бить, — он сказал это с такой нежностью и заботой, что Гермиона почувствовала резкий всплеск дофамина в крови. А еще… она очень нуждалась в окситоцине, который вскоре получила. Райли присел на колени и их лица стали находиться на одном уровне. Он приложил тыльную сторону ладони к щеке Гермионы и аккуратно убрал слезы, после чего обнял с такой теплотой, что ей стало даже жарко, насколько давно она не ощущала таких объятий. — Сейчас все нормально, — успокоила его Гермиона. — Это был алкоголь. Забудь… — Она провела ладонью по шрамам, в очередной раз вспоминая, что к ним привело. — Закончим разговоры обо мне. Я с большим удовольствием послушаю твою историю, — Гермиона резко сменила тему, заметив как Райли внимательно следил за ее действиями. — Ой, я даже не знаю с чего начать… — сказал он передразнивая и сел обратно на качели. — Ой, попробуй с самого начала. — Мы были вместе… — Райли задумался, почесывая затылок пальцем. — Со школы. Да, со школы. После выпускного мы вместе поступили в Оксфорд. Я пошел изучать химию, она — анатомию и генетику человека. Первый год все было идеально. Мы даже жили вместе, — сказал Райли и опустил взгляд. — Утром отправлялись в университет, а когда я заканчивал учебу раньше, обычно дожидался ее. Такой вот я романтик. — Он широко улыбнулся, поджав губы. — О, я даже прогуливал учебу, чтобы побыть с ней. Пришел однажды к ней на лекцию и отметился как какой-то Стив. — Райли рассмеялся от собственных воспоминаний. — А потом приходит настоящий Стив с извинениями за опоздание. Было немного неловко. — И как же ты выкрутился? — удивилась Гермиона. — Притворился дурачком и сказал, что спросонья спутал аудитории. А потом добавил: «Ну, у вас интересно, я, пожалуй, останусь», — засмеялся он. — Вся эта хуйня началась на втором курсе. Она стала больше учиться, приходила слишком поздно. Говорила мне, что это все из-за практических занятий, которые у них начались. — Райли выпустил кольца дыма и тяжело вздохнул. — У меня же тоже были подобные занятия: лабораторные и опыты. Вот я и не придал этому значения. Думал все нормально. — Он провел руками по волосам и помотал головой. Райли снова выпустил дым папиросы и, тяжело вздохнув, улыбнулся от собственной глупости. — Рассказывала мне как они вскрывали тела, изучали внутренности и всякую такое. — Он слегка передернулся от воспоминаний. — Потом она начала ночевать у «подруги», которая, якобы, живет ближе, и вечером — после очередной практики — лучше остаться у нее. Меня же ведь, блять, не существует: собственного парня, который может встретить в любое время дня и ночи. Райли резко замешкался и нервно сделал затяжку. — И, ну… короче… мы должны были вместе поехать к моим родителям на Рождество. Она сказала, что не сможет, потому что им поставили практику за день до праздника в наказание за чей-то косяк. Казалось бы, «Райли, это подозрительно, что-то не так», но Райли же влюбленный долбоеб и подумал, что это вполне нормально делать практику в канун Рождества. Все долбоебы мира же так делают. Он усмехнулся и затушил папиросу. — Вообще, я хотел сделать предложение и решил устроить сюрприз прямо в университете. Думал: приду к ней на практику и среди трупов сделаю предложение. — Гермиона, представив эту картину, скривила лицо. — Ну да, я немного дурачок, — оправдал свою идею Райли. — Я прихожу в универ, спрашиваю где аудитория для практических занятий с трупами, на что получаю ответ, что такого у них нет. Тогда я спросил где находятся аудитории, которые относятся к ее факультету и пошел искать свою благоверную. Открываю я, значит, очередную аудиторию и… что хочу сказать: анатомию она там действительно сдавала… своему преподавателю… своим телом. Анатомия страсти, блять. — О. — От удивления Гермиона открыла рот, не найдя подходящих слов. — Выслушивал оправдания: ты не так понял, я объясню. Что, блять, можно не так понять, когда тебя трахают на столе преподавателя? Что он спасает тебя от удушья, потому что ты подавилась? Не помню, чтобы при этом надо раздеться догола. Я поставил кольцо на стол, которое она, между прочим, хотела. — Райли поднял большой палец вверх и поджал губы. — И ушел в запой где-то на неделю. — А сейчас, получается, она хочет вернуться? — недовольным голосом спросила Гермиона. — Это же… это… — Пиздец... С другой стороны, может нам все-таки суждено быть вместе? — Как это вообще возможно — простить измену? Насколько надо не уважать себя? — Она серьезно посмотрела на Райли. — Некоторые прощают, а потом живут вместе всю жизнь. — Разве это любовь? Это жалкая пародия, — нахмурив брови возмутилась Гермиона. — Если уж судьба вас развела таким способом, то не надо ее испытывать. Кто-то уже не будет любить в такой паре. И чаще всего — это тот, кто изменил. Человек знает, что его все равно простят, все равно будут ждать дома и обнимать с прежней любовью. Поэтому у него карт-бланш на измены. Гермиона достала из сумки папиросу, которую тут же закурила и легла на стоящую рядом лавочку разглядывая звездное небо. Она пустила большой столб дыма в небо и повернулась к парню и, неожиданно для обоих, спросила: — Как думаешь, у нас получится завести новые здоровые отношения? — У нас с тобой? Я думаю мы будем отличной парой, — засмеялся Райли. — Нет, боже. — Она закрыла лицо ладонью. — Я о других людях. Когда-нибудь смо… — Лиз, не переживай. Я уверен, в твоей жизни появится тот, кто окутает тебя теплотой и заботой, которую ты действительно заслуживаешь, — успокаивал он. — Жаль, конечно, что это буду не я… Гермиона усмехнулась и вернула свой взгляд звездному небу. — Куда ты так смотришь? — спросил Райли и тоже стал вглядываться в небо. — Звездное небо меня успокаивает. Обычно ищу разные созвездия, — рассматривая ковш из звезд, ответила Гермиона. — И какие бывают созвездия? — Райли лег на газон, рядом с лавочкой. — У тебя в школе была астрономия? — Гермиона посмотрела на него сверху вниз и засмеялась. — Судя по твоим вопросам — нет. — Я не любил астрономию. Это все для девочек. Они там что-то считают, карты какие-то рисуют. — Вообще-то, это астрология. — Вообще-то, мы говорили о созвездиях. — Райли указал пальцем в небо. — Какие существуют созвездия? — Есть большая медведица. Это большой ковш. Видишь? — Гермиона начала пальцем очерчивать фигуру. — А вот от этих звезд идешь вверх, там полярная звезда. Самая яркая, — предугадывая вопрос парня, пояснила она. — Отсюда начинается маленькая медведица. Парочка пролежала так весь следующий час: она на лавочке, а он рядом, на газоне. Гермиона делилась знаниями о созвездиях. Она чувствовала как Райли смотрит на нее и всеми силами сдерживалась от желания повернуться в его сторону. Но очередная смешная глупость, сказанная им, заставила ее это сделать. С ним она была такой живой. Такой настоящей. Она была собой.