Без тебя – никогда

Две недели назад её наняли убирать дом слепого человека. А-Цин была студенткой, к тому же провинциалкой, малоимущей, круглой сиротой, словом — беднотой. Не слишком умная, не слишком красивая, но очень, очень хитрая, упорная, целеустремленная, имеющая лишь одно плохое качество — поползновения в сторону чужих вещей, проще говоря — воровство. Именно так, засунув руку в карман, из которого она не смогла её вытащить, она познакомилась с довольно интеллигентным, беззлобным, тихим и очень милосердным всепрощающим человеком, который… был слеп, к сожалению. Да, к сожалению, потому что таких щедрых, добрых и понимающих людей А-Цин не встречала за всю свою жизнь. Он не только не доложил на неё в полицию, не устроил публичный скандал, даже оплеуху не отвесил, не отругал, не побил! — он улыбнулся ей, сказав, что для такой юной девушки воровство может плохо закончиться, и спросил для чего она это делает. С ответом (как удачно) нашелся подавший в тот момент признаки жизни желудок А-Цин, который издал громкое урчание, пока глаза девушки постепенно наливались слезами. Он всё еще держал её за руку в своем кармане, и она была уверена, что вот-вот произойдет тот самый стыд и кошмар, который преследует всех пойманных воров. Но этот человек… лишь улыбнулся, очень миролюбиво и нежно, его светлое добродушное лицо в этот момент казалось чем-то немыслимым и невозможным для уродливого мира таких же уродливых душою и мыслями людей. Он спросил, чего бы она желала съесть, или, быть может, попить. — За счет того, что ты бы украла, — тихо на ушко шепнул он ей, из-за чего было парализованная А-Цин напряглась и снова замерла. И он, кажется, это почувствовал. — О, не бойся, не бойся меня. Поверь, даже будь я подлецом и выдай тебя, любая твоя участь всё равно была бы в разы лучше моей. Позор проходит, солнце снова взойдет, а для таких, как я… — он вдруг остановился, лицо его стало бледнее, — солнце уже никогда не взойдет. Было повлажневшие глаза А-Цин вдруг стали значительно больше, она во всю устремила взгляд своих необычных, почти белых глаз на этого человека и сама сжала в кармане его ладонь. Тот это почувствовал и с улыбкой отпустил её руку. — Ну так что? — улыбался он. — Чего душа… то есть желудок желает? Так как они были в небольшом магазине, выбор, естественно, ограничивался лишь подножным кормом на скорую руку. Ну, не станет же она тащить его в отдел с колбасой или сыром, и вот прямо так, из упаковки, без хлеба и майонеза, словно дикий зверь, впиваться в эту вкусную, мясистую, полную химозы копченую колбаску… Желудок еще громче удвоил урчание, и мужчина рассмеялся. — Можно… — тихонько прозвучал её голос, — можно рамэн. У окна есть стойка. — Это очень вредно, — мужчина явно задумался. — Здесь через дорогу должно быть такое заведение, оно не совсем новое, его в аренду снимают, «Рамэн-домик» называется. Там можно купить лапшу получше, а еще есть разные добавки типа водорослей, кунжутных семечек, вареных яиц, помидоров, моркови, листьев салата. Напитки тоже есть, и кипяток, и даже сладкие булочки. Пойдем туда? Зная, что он не видит, она тем не менее усиленно закивала головой, а когда он сделал шаг вцепилась ему в руку, с довольно агрессивным выражением лица следя за пространством, чтобы в них кто-то не врезался. — Здесь порожок, осторожнее, — со всей ответственностью наставляла она. — Дверь от себя, впереди будет… — Милая девочка, я знаю, — спокойно, но очень положительно сказал он. — Не недооценивай меня. Как-то же я сюда дошел… — Как-то! — тут же передразнила она. — Вот именно «как-то»! А со мной дойдете в лучшем виде! К слову о виде. Одет этот мужчина был в плащ цвета светлого песка, белый, просто ослепительно белый свитер, светлые штаны и замшевые ботинки. На носу темные очки, в руке трость, правда странная, с шариком на конце. Перейдя дорогу они не спеша прибыли к месту назначения, и А-Цин убедилась, что никакой маски дружелюбия, под которой бы скрывался монстр, потащивший её в участок, не было: мужчина и правда привел её покушать в Рамэн-домик, и едва они открыли дверь, в лицо им ударил густой теплый запах приправ и свежезаваренной лапши. Внутри было много стеллажей с разными видами быстрой лапши, слева стояли специальные кулеры с водой, а за ними стол с глубокими противнями, в которых были овощи, яйца, различные соления, приправы и еще какая-то снедь. — Ух ты! — не без восхищения отметила А-Цин, во рту которой скопилась слюна. — Мы правда здесь поедим? — Я не голоден, но составлю тебе компанию. — И что я могу выбрать? В смысле, в пределах какой суммы? — В пределах какой суммы? — казалось, искренне удивился тот. — Просто бери, что нравится, и про овощи не забудь. — А вы? — Я просто чаю попью. В итоге спустя минут пятнадцать охов и ахов от окружающей её благоухающей красоты, А-Цин наконец-то положила себе в «ведерко» всё, что ей хотелось, приправила, залила соевым соусом, майонезом, положила томаты, сосиски, разбила внутрь сырое яйцо, посыпала зеленью и притрусила всё сыром, залила кипятком и, запрыгнув на стул рядом с мужчиной, принялась с болтающими ногами ожидать, когда истечет положенное время. — Ты такая активная, — он явно чувствовал тряску, — и веселая. — Так ведь есть от чего, — заулыбалась она, — я еще никогда не грабила человека, который бы за это меня накормил. — Я не за это тебя кормлю, — пожал плечами он, — кто же поощряет воровство? Просто желудку негоже быть пустым, это дурно сказывается на настроении и мышлении. Видишь же, на что тебя потянуло. — Бес попутал, — согласилась А-Цин, решив умолчать, что для неё это даже не сезонная практика, и что да — она воровка, хоть и поневоле. Пустой, но обнадеженный желудок всё сильнее сокращался, вызывая в теле А-Цин неконтролируемые движения ног и жопки, которой ну просто тяжело было усидеть на стуле ровно, когда перед носом маячила еда. — Боже, ну ты и стрекоза, — заулыбался мужчина, и на мгновение лицо его как-то по-особенному засияло, словно он вспомнил о чем-то очень хорошем, — совсем на месте усидеть не можешь. — Есть хочу. — Еще пять минут и всё будет, — снова улыбнулся он, повернув лицо к ней. — Даже чудно как-то «видеть», что человека в такой восторг привела обычная лапша. — Не обычная, — возразила А-Цин, — а подаренная доброй душой. Она будет очень вкусной, я знаю это! Еда с душой, еще и в компании, еще и горячая — вот истинное счастье, и ради этих моментов стоит жить! Её слова прозвучали запально, но были заглавной истиной её тяжелой жизни. Как сирота, она всегда и всего добивалась сама. Долго прожила в бедности, в плохих условиях, еле собрала денег, чтобы выбраться в город, попутно грызя гранит науки, а приехав в город бедовала еще больше, пока не смогла подыскать себе первый стабильный заработок и не протекающую (почти) крышу над головой. А потом еще два года усердных трудов и вот удалось поступить, по счастливой случайности попав в программу для малоимущих. Тот день, к тому моменту перетекший в поздний вечер, был дождлив к чертям, а она без зонтика, с потёкшей тушью и вся вымокшая бежала с документами в университет (это был последний день подачи документов, на счастье удлиненный в часах приема), можно сказать задыхалась и плакала одновременно. На работе аврал, она ничего не успевала, зарплату не дали, даже на метро не осталось. И она вынуждена была бежать через весь город, да еще и, вот так неудача, перекресток был перекрыт из-за какой-то серьезной аварии. А-Цин даже остановилась, видя две машины, одну сильно помятую, другую вдавленную в столб. Её глаза расширились в ужасе, когда она увидела здоровую вмятину со стороны водителя, да такую, словно туда врезался огромный грузовик на всей скорости. Стояло несколько скорых, полиция, кого-то несли на носилках. И вдруг малышку поразил ужасающей силы рев, в котором слышались слезы, угрозы и мольба одновременно. Она успела увидеть, что тот, кто кричал, лежал на каталке и изможденно изворачивался, кричал, почти ревел и очень… пугающе отчаянно плакал. — Его… — долетели до А-Цин обрывки более членораздельных слов. — Не меня, его… его спасите, умоляю! Резкий свистящий звук выдергиваемых ремней, чтобы зафиксировать тело, шум колес каталки, стук железа о порог машины скорой помощи… Дальше смотреть не было времени, А-Цин перепрыгнула через запрещающий знак, и вопреки тому, что её могли арестовать, понеслась вперед, но отчего-то оглянулась. На каталке везли еще кого-то, страшно окровавленного, неподвижного и молчаливого. Его загрузили в другую машину скорой помощи. Громко захлопнулась дверь, полицейский постучал по обшивке и под громкий вой сирены, оповещающий, что в машине тяжело больной, машина тронулась по главной улице, растворяющаяся в широкой стене тяжелого, как и эта ситуация, ливня. Странно, но незнакомец вдруг переменился в лице и замолчал. А-Цин это насторожило. — Я… — пугливо начала она, инстинктивно придвинув к себе ведерко, — что-то не то сказала? Спустя секунд десять мужчина вздрогнул и вновь обратил на неё внимание. — Нет, сказала ты очень хорошо, — отчего-то печально улыбнулся он, и его ладони сильнее сжали стаканчик с простым черным чаем, на поверхности которого плавал полумесяц желтого лимона. — Я просто неожиданно вспомнил, что уже когда-то слышал такое. Про еду, в которую вложена душа, и про то, как хорошо есть с кем-то… и чтобы она была горячая — вот в чем счастье. Воспоминания закружились в его голове словно осенние листья, которые в эту же осеннюю пору сентября уже понемногу погонял ветер. Маленькая квартирка, снятая на общие сбережения, чуть покосившийся круглый стол, два стула, которые были притащены с… помойки, но такие добротные, с такой красивой резьбой, что просто сердце заходится. «Не понимаю этих болванов, — голос, в котором с одинаковой вовлеченностью лучилась как радость, так и иронический смех, почти издевка, — смотри, какие красивые, а резьба какая! Я их по дороге домой обнаружил». «И что, ты тащил их всю дорогу сюда? Один?» «Ну а что? — уголки губ разошлись, сверкнули белые зубки. — Зато какие красивые! Да за ними бы поухаживать, лаком покрыть, сидушки почистить. Я всё сделаю. Будем сидеть на них как короли или императоры. До сих пор не могу поверить, что кто-то выбросил такую красоту, ну не дураки ли?» Да, круглый стол, два «причесанных» изящных стула с высокой спинкой, дешевая лапша, сваренная в медной кастрюльке, в неё вбиты два яйца, посыпана зелень, приправы. Звук деревянных палочек, вытаскиваемых из стакана, вкус, который насыщал даже сильнее, чем сама еда. И смех… «его» смех в крохотной кухоньке, которую он обставил свечами, пар изо рта от горячей еды, долгие разговоры, две чашки чая, глиняные, слепленные «им»… и тихие рокочущие звуки, которые, скрываясь в темноте, издают влажные, но очень жаждущие губы… — …господин? — звук голоса А-Цин вновь ворвался в его слуховое пространство. — Лапша уже сварилась, могу я… — Да на здоровье, — слегка растерянно улыбнулся он, быстро отвернувшись и тихонько втянув носом воздух, пропуская его через словно сжатое тисками горло. А-Цин нисколько не церемонилась. Разломав палочки, перед этим шумно вытащив их из упаковки, выбросив её на стол, она принялась поедать лапшу, чавкая и почти мяукая от удовольствия. — Мой спаситель… — удовлетворенно пробормотала она. Это был почти экстаз. — Да я вовсе не… — Да это я лапше, — с набитым ртом улыбнулась она. Мужчина замер. — Да ладно, будь проще! Ты тоже мой спаситель, мой белый ангел, угостивший меня обедом. Мэрси! Видимо, разомлев от еды, она вольно перешла на «ты» и по-дружески жахнула его ладонью по плечу, тут же икнув и присмотревшись, не оставила ли она пятна на этой белой одежде. «Мэрси за ужин, любовь моя…» — снова всплыло в голове мужчины, и он опять погрузился в себя. Благо А-Цин не стала ему надоедать, быстро-быстро, с огромным удовольствием поглощая свою еду, не переставая болтать ногами. На ней была довольно объемная куртка, опускающаяся ей ниже бедер, лосины в полоску и грубые ботинки Доктор Мартинс. Рядом рюкзак, из которого выглядывала шапка с вышитыми золотыми перьями, и перчатки цвета хлебной корки, а еще топорщились тесемки шарфа, большого такого, еще и темно-зеленого, почти болотного цвета. Что ни скажи, а видок тот еще, вроде и не пугающий, но… настораживающий. Сам мужчина, имей он возможность видеть, наверняка назвал бы её внешний вид милым. По-другому он не умел. Либо говори хорошо, то есть хорошие слова, либо лучше вообще не говори. Такой уж он был. — Слушай… — когда с лапшой было покончено, а с ведерка выпили последние капли бульона и А-Цин принялась за распитие чая, мужчина спросил: — Ты учишься или работаешь? — Учусь, — спустя длинный «сёрб» ответила А-Цин, — работаю, выживаю. Вот сейчас поела, спасибо вам за это большое. — А где работаешь? — Тут, там, в университете вечернюю смену поломойки отрабатываю, — ответила девушка. — А живешь? — Комнату снимаю в человейнике, — улыбнулась она. — Правда нормальную, почти под самой крышей. Будка на самой крыше стоила еще дешевле, но её не протопишь нормально, плесени море, да и… страшно, чего уж скрывать. К слову, а как зовут моего спасителя? Я — А-Цин, просто А-Цин. Провинциалка, беднота, неудавшаяся воровка, любитель вкусно покушать халявного рамэна от супергероя в белом. Мужчина рассмеялся. А-Цин и себе улыбнулась. — Меня зовут Сяо Синчэнь, — его лицо вновь сияло тем дивным притягательным свечением. — Не учусь, не работаю, как сама видишь, порок мой лишил меня многих привилегий в этой жизни, но ничего, она же продолжается. Всегда найдется ради чего жить, вот, например, сегодня я встретил тебя. И не жалею. — Ну-ну, — притормозила его А-Цин, — это мы с вами еще плохо знакомы, то есть вы со мной. А на что в таком случае живете? — Страховой полис, — просто ответил он, — да и судебная тяжба немного пополнила запас чулочных сбережений. — Тяжба? — А, дело старого времени, — отмахнулся он. — У нас государство своих не бросает, у меня есть пенсия и помощь от фирм, специализирующихся на таких людях, как я. — Мм… — протянула А-Цин посмотрев на часы. — Братец Сяо, я должна бежать, у меня еще лекции, окно скоро закончится. — Постой, — он схватил её за руку, и девушка снова напряглась. А ну как платить заставит? Рука сама по себе сжала шлейку рюкзака. — Если… если между твоим «тут и там» найдется время, то, быть может, ты могла бы поработать у меня? — У вас? — удивилась она. — Да, — кивнул он. — Мне нужен человек, который убирал бы дом. Всего три часа в неделю, ну или хотя бы два. Ничего критического, просто убирать… мусор. Буду платить, скажем, вот столько. Устраивает? — Эм… а в чем подвох? — А-Цин очень устроил набор озвученных цифр за всего каких-то два часа в неделю в наверняка небольшом доме, лучше всего, чтобы в квартире. Сяо Синчэнь улыбнулся. — Никакого подвоха, — спокойно ответил он. — Кроме, разве что, времени. Я буду вызывать тебя внепланово, не будет фиксированного часа прихода. Если у тебя в это время будут пары или работа, ты просто сразу же после них придешь ко мне, а если не будет, то добро пожаловать сразу в мой дом. — А что именно вам нужно будет убирать в нефиксированный час? — заподозрив что-то неладное, слегка сузила взгляд А-Цин. По лицу Синчэня пробежала легкая тень. — Мусор… — слегка тише ответил он. — Иногда… он скапливается слишком часто. В основном кухня и гостиная. Ну и так, полы помыть, другие комнаты. Стирать или готовить не нужно, только убирать дом. От этого немного чудаковатого человека не веяло ни угрозой, ни плохими намерениями, к тому же он был слеп. — Вы правда… — А-Цин понимала, что лучше было бы этого не говорить, но ей нужно было убедиться кое в чем, — правда возьмете в дом человека, который пытался ограбить вас? А если я сопру что-то в доме или оглушу вас и грабану вообще всё? На удивление Сяо Синчэнь вдруг громко расхохотался. — Глушанешь меня? — откровенно засмеялся он. — На такое… я бы и сам посмотрел. А красть у меня всё равно нечего, деньги в банке, документы в конторе, а всё остальное в комнате, в которую ты не зайдешь. Туда… — его голос снова стал тише, — нельзя входить, никому. Только… И снова замолчал. А-Цин еще раз пригляделась к нему, вытащила телефон, сверилась со своим гороскопом и наконец-то, хоть и не без осторожности, дала свое согласие. Первая неделя прошла просто великолепно. Сяо Синчэнь вызвал её всего три раза, которые выпали на среду и субботу, причем в субботу он сделал это дважды, на что А-Цин нисколько не рассердилась и даже стала торговаться на большее количество часов, поскольку эти деньги стоили ей меньших усилий, а покрывали куда больше, чем та же вечерняя смена поломойки в универе. У Сяо Синчэня была квартира на третьем этаже, сам дом был пятиэтажным и был выполнен в американском стиле, то есть был из кирпича, а снаружи поднималась лестница, тянувшаяся к самой крыше. По ней в квартиру не забраться, такой себе мини-балкончик, короче бесполезная ненадежная хрень, как посудила сама А-Цин. Зато вход в подъезд был под углом, в главную дверь вела белая каменная лестница, а в самом подъезде была винтовая лестница. Короче, слишком много лестниц на один чертов дом! Убирать приходилось порой немного, а порой… ну очень много. Странно, Сяо Синчэнь представлял собой чистоплотного и аккуратного человека, но в его квартире порой царил такой хаос, что уму непостижимо. Разорванные книги, разбитая посуда, разбитые горшки с цветами, сорванные занавески, а иногда и шторы, разбросанные, порой порванные диванные подушки, надколотые бутылки и… коробочки с тремя иксами. Они порой находились то посреди мусора, то маячили из самого мусорного мешка, который из той самой закрытой комнаты выносил Сяо Синчэнь. В тех пакетах обычно было либо постельное белье на стирку, либо какие-то вещи на вынос в мусорку, коробочки с тремя иксами, огарки широких свеч, битые стаканы, какие-то бутылочки из-под таблеток и… — Мусцимол… — едва-едва разбирая латинские буквы на прозрачном пакетике, вчитывалась А-Цин. — Псилоцибин… волокница сине-зеленая, мицена чистая… Это что такое? Грибы? Это были психоактивные галлюциногенные грибы, запрещенные и продаваемые только контрабандой. На пакетике даже была инструкция с внутренней стороны, но сами пакеты были пусты. Еще А-Цин обнаружила емкости с таблетками на немецком языке, изящные бутылочки с узким длинным горлышком, словно для дозировки капель, и окурки самокруток, белые, с чем-то зеленым внутри. «Вот это да, — не без громкого выдоха подумала она, — а так и не скажешь, что братец балуется таким. Это в какой же он депрессии, что выжирает столько… наверное он буйствует, когда принимает все эти препараты, вот почему всегда так грязно. Несчастный братец…» А-Цин думала, что слепота Сяо Синчэня сильно травмирует его, что он подсел на такие препараты, дабы забыться. Однако ни про находку, ни вообще поднимать эту тему даже не стала, сделав вид, что ничего не видела. Сяо Синчэнь, конечно же, страховался и рвал пакетики, закрашивал маркером названия лекарств и всё старался припорошить бумагой, чтобы вообще не было видно, что в мусорном мешке. Но то ли он упустил эту деталь, то ли случай вмешался иной, но его мусорные пакеты были прозрачными, и он об этом, похоже, не знал. А А-Цин не стала говорить. Мало ли, вдруг отчитает за то, что посмотрела, а ведь это было бы очевидно… — Братец, как насчет дать мне немножко денег и отправить меня… — На Карибские острова? — пошутил Синчэнь. Сегодня он был в весьма добром расположении духа, а квартира, как ни странно, была донельзя чистой. Требовалось лишь помыть полы. — О, было бы здорово, но увы, есть дело поважнее, — важничала А-Цин. — Нужно купить еще мешков для мусора, несколько моющих средств и нормальную палку для швабры. А то этой согнутой под углом я больше не могу мыть! — А почему раньше не сказала? — удивился Синчэнь. — Она что, и правда под углом? — Я даже не знаю каким зверем нужно быть, чтобы вот так её согнуть. — по спине А-Цин прошлись мурашки, — хоть она и пластиковая. Сяо Синчэнь вдруг замер и напрягся, и это не ускользнуло от внимания А-Цин. — Хорошо, — тут же улыбнулся он, — возьми деньги из банки в коридоре. Только… — А-Цин уже выгребала мелочь из почему-то прикрученной к мебели банке. Внутри был шуруп, который намертво держал её на подставке. — Ну что? — слегка смутилась она. — Я сдачу принесу, ты же и так меня мороженым угостишь. — Само собой, — заверил её Синчэнь, — только… Он снова замялся, словно его мучили тревоги. И тут А-Цин всё поняла. — Я всё поняла, — широко улыбнулась она, стараясь придать голосу большей безмятежности. — Как всегда — покупаю и жду на другой стороне улицы, когда ты позвонишь и позволишь мне подняться. Как, впрочем, я всегда и ожидаю, когда просто прихожу. Я всё поняла, братец, А-Цин умная, А-Цин всё понимает… И она понимала, что это было… странно. Она не имела, вот серьезно, просто не имела права прийти без звонка Сяо Синчэня, больше того: уже подходя к нему она должна была перейти на другую сторону улицы, стать на автобусной остановке и ждать, когда он позволит ей подняться. Она ждала смс, сам он ей не звонил. Иногда разрешение приходило, а иногда он всё отменял, даже если у неё были покупки. Тогда А-Цин приходилось уходить, а Синчэню извиняться доплатой или едой. Но А-Цин никогда не брала у него за это деньги, хотя по сути должна была. Но нет, только вкусняшки или когда он баловал её горячим какао с молоком, зефирками и шоколадом. К слову, шоколада и конфет у него было вот просто огромное количество, больше всего именно шоколадных конфет, пирожных трюфель, тирамису, безе, кремовых трубочек, а еще вареной сгущенки, причем домашней. Сяо Синчэнь сам её варил, делая из сахара карамель и добавляя туда сливки. И чая, еще у него было много чая и, что обнаружила А-Цин, алкоголя, причем не водки какой-нибудь, не пива, даже не вина, а вермута, кофейного ликера, сангрии, абсента, рома и бутылки с розовым шампанским, которое, как подметила А-Цин, пилось чаще всего, потому что тара с ним постоянно обновлялась и менялась в наполнении. А еще именно эта бутылка чаще всего была в мусорном мешке из закрытой комнаты Сяо Синчэня, и любопытный носик А-Цин унюхал именно этот запах из той комнаты, словно шампанским там чуть ли не обливались. Что ж, всё это было странным, противоречащим, но жутко интересным. Сяо Синчэнь жил один, но сколько бы А-Цин не подсматривала, а всё то, что она находила, словно вообще имело инородное отношение к нему самому. Для любителя сладкого он был слишком тощим, для любителя алкоголя — слишком трезвым, а для любителя грибов — слишком нормальным. И еще: сладкое он не любил. Однажды А-Цин поймала его на этом, предложив поесть вместе тех шикарных блинчиков с домашней сгущенкой, но Синчэнь отказался, ссылаясь на свой рацион. Да он даже сахар в чай не бросал! Для кого же тогда такие запасы всего этого доступного и запрещенного добра? Он что, коллекционирует всё это? Но ведь розовое шампанское точно кто-то пил, и в квартире буянил. А-Цин терялась в догадках… Закупившись и немножко своровав со сдачи денег А-Цин купила себе смешную шариковую ручку со Скуби-ду, по дороге любуясь ею, как малое дитя. Она привычно перешла дорогу, села на автобусной остановке и написала Синчэню, что ждет его. Вот именно так и написала, игривая такая, ведь из-за этой ручки настроение у неё было просто великолепное. Громкий звук разбитого стекла вынудил её подпрыгнуть на месте и тревожно поднять взгляд, который тут же расширился, а тело машинально поднялось, но тут же девушка зашла за баннер автобусной остановки и прижалась к щели в его уголке. То, что разбило стекло, было мобильным телефоном, который упал на проезжую часть, а само разбитое стекло было в окне… третьего этажа. Третьего! — Успокойся, пожалуйста… — Кто?! — яростный рев был настолько чудовищным, настолько громким, что его было слышно даже через дорогу. — Кто тебя ждет?! Я спрашиваю, что это за дела?! Ты же его прятал, этот чертов телефон, прятал же! Кого ты ждешь, кто должен прийти?! Что, ты не ожидал, что я вот так вот припрусь без звонка? — Ты мне стекло разбил! — И что?! Ах, ну конечно, причем тут стекло, когда твое хрустальное сердечко разбито и раздавлено как этот поганый телефон! А знаешь что, я сейчас выйду и додавлю его, прямо под машину брошусь, если она будет ехать, но телефон этот зубами разгрызу, слышишь меня?! — Не делай этого! — Убери руки! — Пожалуйста, успокойся, всё не так… — Я устал от того, что всё, всё постоянно не так! Слышишь меня?! Я, твою мать, устал! На крики эти поднялась не одна голова, и спустя минуту из подъезда, громко хлопнув дверью, вышел кто-то одетый во всё черное. Вышел он страшно бледный, разъяренный и… весь в слезах. Его черные волосы были затянуты в недлинный скрученный хвост, белая кожа вообще выглядела болезненно. Он был ниже Сяо Синчэня, но имел длинные руки и ноги, даже издали было видно его хорошенькое, но очень изможденное лицо с черными глазами и красными губами. Он в самом деле выскочил на проезжую часть, поднял тот несчастный телефон и, задрав голову, но не увидев никого в окне, сперва застыл как вкопанный, что на его лице проскользнуло выражение ужасающего отчаяния, а потом он резко побагровел от злости и, отведя руку, бросил телефон в окно. И попал же! Снова зазвенело разбитое стекло, вниз полетели осколки. Одетый в черное мужчина развернулся на каблуках и, делая широкие шаги, быстро удалялся, шмыгая носом и не переставая плакать. Вид у него был горестно-отчаянным, словно ему вынули душу и разорвали её на части. Бледная, перепуганная этой сценой А-Цин не решалась выйти из укрытия до тех пор, пока незнакомец не исчез за углом, а когда его и след простыл, подхватила сумку и бросилась к переходу между улицами, вбегая в дверь подъезда, из которого вышел этот человек…