Без тебя – никогда

Каково это — ощутить болезненную печаль, лишь увидев чьи-то слезы? Наверняка паршивое чувство, скребущее кошками на душе, от которого сразу же хочется избавиться. Как бы… ты-то избавишься, ведь для тебя этот человек всего лишь незнакомец, и пусть его слёзы полоснули по сердцу чем-то непонятным и тяжелым, вскоре ты это всё равно забудешь. А как насчет того, кто плачет? Он быстро забудет? И… забудет ли тот, для кого эти слёзы не пустой звук и никогда им не были? А-Цин взмылась на винтовую лестницу с прытью дикой белки. Еще никогда за всю свою жизнь она так быстро не бегала, даже от собак, даже от мужчин, которые попавшись на её белые «слепые» глазки гнались за ней, жаждущие расплаты. Тот мужчина… для неё он был безумцем, сумасшедшим, но она не могла не признать, что его слёзы, его выражение лица… вынудили её сердце совершенно непроизвольно сжаться в тугой комок крохотной частицы тех эмоций и страданий, которые в тот момент испытывал он сам. А-Цин даже не поняла почему так случилось, в чем же дело? Просто… она еще никогда не видела у мужчины такого отчаянного, болезненного, сломленного и влажного выражения лица. Может быть сильно повлияло то, что она вообще не видела плачущих мужчин… таких плачущих мужчин. Обычно, когда они плакали, их лица уродовались, и на это было жалко смотреть. Тот же мужчина… уродом не стал, напротив: если до этого он казался ей демоном, то увидев его лицо она на секунду совершенно забыла, что он вытворял и, можно сказать, её сердце открылось ему, откликнулось на его страдание. Но наводнение это быстро прошло, когда она вспомнила, что он вышел из квартиры братца. Дверь Сяо Синчэня была закрыта, но не на замок. А-Цин открыла дверь и вошла внутрь. Уже из внешнего вида коридора она догадалась, что ждет её дальше… и не ошиблась. — Братец Сяо? — тихонько позвала она, и, переступая через разбросанные вещи, вышла на кухню. И тут же не удержалась от сдавленного возгласа. Кошмар… непередаваемый. Помимо разбитого окна, почти всё на кухне было перевернуто и разбито, мусор и осколки покрывали пол. Под окном, возле самого холодильника, сидел Сяо Синчэнь, опустив голову на колени и сидел неподвижно. Лишь плечи его содрогались мелкой, едва заметной дрожью. Ботинок А-Цин стал на что-то, что издало шорох, и вот тогда Сяо Синчэнь очнулся. — Это ты? — он поднял взгляд своих слепых глаз, бледное лицо озарилось эмоцией надежды и ожидания. — Ты вернулся? А-Цин долго не могла решиться подать голос. — Нет, братец, — ответила она, увидев, как тотчас же лицо Сяо Синчэня потускнело и утратило вообще какое-либо выражение. — Это всего лишь я. — Всего лишь… — тускло пробормотал он и вдруг встрепенулся: — Ты обута? Не ходи сюда, тут везде осколки. — Я обута, не беспокойся, — она подошла ближе, стараясь не наступать на то, что могло докрошиться или треснуть, и по пути подняла опрокинутый стул с высокой спинкой. Он ей еще с первого дня понравился, такой старинный, с красивой резьбой… и единственный из подъемной крупной мебели, а значит находящийся под опасностью быть разломленным, оставался целым. Его только опрокидывали, но не бросали. — Там в коридоре тоже всё перевернуто. Я… — голос её дрогнул, когда она присела рядом с Сяо Синчэнем. — Братец, я… — Ты ни в чем не виновата, — тихо сказал он, — не терзай себя. Правда… я не хотел, чтобы ты видела всё это. Ты ведь ждала меня на остановке? — Да, — тихо прошелестела она. — Слава богу, что ты такая добрая и послушная девочка, — улыбка Сяо Синчэня выглядела измученно, — а то даже не знаю, что было бы, застань он тебя… А-Цин молчала. — Ты дверь закрыла? — Закрыла. — Иди цепочку надень, — сказал Синчэнь, но вдруг качнул головой. — Нет, не поможет, если вернется. Двери, которые ему не открывают, он попросту выбивает. А-Цин невольно сглотнула, услышав эти слова. — Это твой брат? — наконец-то спросила она, потому что это было единственным, что пришло ей в голову, с учетом того, что было позволено устроить этому человеку и даже несмотря на это которого всё еще ожидали. — Ну, в смысле, твоя семья, кто-то из семьи… — Нет, — твердо, почти замкнуто ответил Синчэнь. — Нет? — удивилась А-Цин. — Тогда… Ну не сын же, братец для такого взрослого отпрыска был слишком молод! — Он… — протянул Синчэнь, словно в забытьи. — Мой возлюбленный. — Кто?! — глаза А-Цин стали на порядок больше. — В… возлюбленный? Как это?! — Как-то так… — медленно протянул он. — В смысле? — всё еще не понимала девушка. — Этот безумный психопат и братец… — Любовники, — более открыто ответил Синчэнь. — Так, надеюсь, понятно? Он мой возлюбленный, мой любимый человек. Мой… такой далекий. Руки бессильны его удержать. Такой далекий… — Да псих он! — запально выкрикнула А-Цин. — Ты посмотри, что он с кухней сделал, с окном, с твоим телефоном! — Найди его, пожалуйста. Я слышал, как он вернул его мне. — Вернул?! — аж задохнулась А-Цин. — Да если бы ты высунул голову из окна, он прямо тебе в лицо его и… — Я знаю, что должен был выглянуть… — безжизненно сказал он. — Но… не смог, просто не было сил. Это его, должно быть, сильно ранило. А-Цин тут же вспомнила лицо того человека, отчаянно шокированное, когда он смотрел именно на пустующее окно, и его ярость, когда он бросил туда телефон. Когда он это сделал и стекло разбилось во второй раз, Сяо Синчэнь уже сидел на полу кухни и слышал, как что-то попало в окно, упав на пол. — Он где-то здесь, — Синчэнь зашевелился. — Найди его, пожалуйста. — Не двигайся, тут осколки, — предостерегла А-Цин. — Сейчас найду. Нашелся телефон очень быстро. Тяжёлый, явно защищенный от ударов и падений, потому что только экран пострадал и ничего не отвалилось, белого цвета и интересной формы с закруглёнными концами. Панели с кнопками не было, экран тоже был странным. А-Цин не знала, есть ли телефоны для слепых, но этот явно не был похож на даже самую непривычную модель из витрины магазинов. — Экран разбился? — Да. — Значит, придется сходить завтра в сервис, пусть поменяют. — А что это за телефон такой? — Он для слепых, — начал объяснять Синчэнь. — Есть четыре главные боковые кнопки, одна для экстренного вызова нашего аналога «911», вторая для вызова любого номера телефона, третья для принятия звонка или голосового сообщения, а четвертая для записи голосового сообщения. — А как они работают? — Когда я хочу кому-то позвонить, я нажимаю вторую кнопку и просто называю цифру, под которой подписан номер или диктую сам номер. Тут есть голосовой датчик, благодаря ему я даю команды, например, набрать голосовое сообщение. Оно приходит на твой телефон в виде печатного сообщения, но может приходить и обычным голосовым. Твои сообщения, как ты сама понимаешь, тоже отражаются у меня голосовыми, автоматическим голосом. Это очень хороший телефон, самая последняя голландская модель, их не продают в доступе, всё нужно заказывать через фирму. Он снова замер, погрузившись в свои мысли. — Мне его он подарил, — тихо сказал Синчэнь, — долго искал его, потом еще дольше оформлял, потом посылка потерялась, и он мучился с её возвратом, потом снова оформлял. Много переплатил в общем, но телефон мне этот достал. С ним моя жизнь стала в разы легче, я без труда могу звонить, «писать», заказывать, и даже получать сообщения. Жаль только, что… Он замолчал, а к горлу А-Цин подступила боль. — Прости меня! — вдруг громко, на эмоциях, крикнула она. — Я… — Сказал же, что ты не виновата. — Нет, виновата! Нужно было по-другому написать, более неформально, а не так… — Я просто не хотел, чтобы ты это видела, вот и всё, — сказал Синчэнь и отвернулся. А-Цин замолчала. — Так значит… — слова никак не могли покинуть её горла, — и до этого дня весь тот беспорядок устраивал… он? Синчэнь не ответил, хотя это и не нужно было. — И все те битые бутылки и посуда, весь тот мусор, покорёженная мебель и расфигаченные полы, даже шторы содранные! — это всегда был он? Но почему? Почему ты это ему позволяешь?! Мне без разницы, какая может причина, да и какая она может быть, если речь идет о тебе! Почему ты позволяешь этому больному ублюдку делать это?! — А-Цин! — он вдруг слишком резко развернулся на неё, лицо его из омраченного вдруг стало более суровым. И злым. — Не… смей. Не нужно применять к нему такие слова, ты меня услышала? Тебя не касается что и почему он делает, ты просто убираешься у меня в доме, а причины беспорядка тебя не должны волновать. Не применяй к нему при мне такие выражения, не говори о нем в таком тоне и такими словами. Ты ничего не знаешь, но за незнание это я могу и не простить. Поскольку ты всё сама увидела и услышала, то теперь ты понимаешь… всё понимаешь, к чему была такая осторожность. И я с понимаем приму то, что ты больше сюда не придешь. — В смысле? — аж встрепенулась А-Цин. — В смысле не приду? Ты меня выгоняешь?! — А ты разве еще хочешь сюда приходить? — За пару часов в неделю ты платишь мне почти месячную выручку дневных смен в неплохом кафе! — возбужденно выкрикнула она. — И я что, из-за какого-то темного (психа) человека должна от этого отказаться?! Мне так даже лучше, пусть крушит еще больше, а ты нагоняй мне дополнительные часы. Ты абсолютно прав, я совершенно левый человек, меня не должны касаться причины твоей жизни, хотя, позволь ты мне высказаться откровенно, я бы изложила суть своих подлинных размышлений на этот счет, но увы, — она развела руками, — братец, видимо, умом давно тронулся, раз водится с таким… человечком. Так что да, я закрою рот и вообще забуду, что сегодня было. Да я прямо щас и забуду, здесь столько работы, уму непостижимо! — А-Цин, тебе не… — Да нет, братец, обязательно. И заметь, сделаю я это совершенно безвозмездно, так как считаю себя ужасно виноватой. Кто же знал, что хрупкое сердце твоего возлюбленного не выдержит фразы «жду тебя». А вдруг это писал аист, принесший тебе ребенка, или кредитор, или просто кто-то ошибся номером? Вот уж дела, ай-яй-яй… Она старалась проявить как можно больше беспечности, держа в душе страхи и сомнения, и много противоречий. То, что она увидела и услышала, то, что поведал ей сам Сяо Синчэнь… — А, эм… — пособирав весь мусор и подметая пол, наконец-то решилась спросить она. — Слушай, братец… — Что? — Эм… — снова затянула она. Синчэнь вдруг улыбнулся, кажется, разгадав причину её волнения. — Я и сам не знаю, — ответил он, — почему ему приглянулся такой, как я, я же… слеп и слишком беспомощен. Что-то дать ему… я не в силах. Имею в виду что-то, кроме себя. Не нужно смотреть на такую его сторону, у него просто… проблемы с контролем гнева, он импульсивный и вспыльчивый. Но поверь, он очень, очень нежный, я бы сказал, даже беззащитный. — О, серьезно? — иронично хмыкнула А-Цин, стуча над мусорным ведром совком, полным битого стекла. — Да, совершенно с тобой согласна. Пожалуй, от его разбитого сердца стекло тоже разбивается. Само по себе. — Не смейся, — тихо улыбнулся он, — он давно должен был понять, что кто-то убирает мой дом, просто метался между противоречиями девушка это или парень. — И у кого из них больше шансов уцелеть? — Ну, я же нанял тебя. — О, какое счастье, что я родилась сопливой девчонкой, — наигранно всплеснула руками А-Цин, но голос её прозвучал больше с иронией, нежели с беспечностью. К сожалению, в этой иронии Сяо Синчэнь расслышал существующую или не существующую издевку, но едва он успел открыть рот, как ушлая А-Цин, разглядев в его нахмуренных бровях погоняй или не дай бог «уматывай тогда отсюда», успела предупредить надвигающуюся бурю. — Хотя, знаешь, не такое уж и счастье. Для мужчин в этой жизни открыто больше дорог, а вот для женщины, еще и не защищенной семьей или связями женщины… только и остается, что уповать на милость судьбы, чтобы не стать инкубатором какому-то козлу, а то и вовсе, козлам… Синчэнь понял, о чем она говорит, и не стал говорить то, что хотел. Он и правда хотел заговорить о том, чтобы она больше не приходила, и он действительно так бы и поступил, но… ему ведь с самого начала было жалко эту девушку. Да, он понимал, на что идет и чем рискует, но из-за того, что она, бедная девушка из провинции, с самого детства была прожжена жизнью и мало чему удивлялась, проявляла характер и устойчивость, он имел слабую надежду, что она не испугается того, что может увидеть, и, ну… останется, потому что другие сбегали. «Он» пугал и запугивал их всех, достаточно было лишь единожды увидеть подобную сцену или не дай бог столкнуться с ним лично, как они бежали, даже не забрав деньги. А А-Цин… сама вернулась, постаралась поддержать и, кажется, совсем не боялась. Во всяком случае Синчэнь впервые встречал человека, который увидев «его» поведение во всей красе не боялся бы назвать его психом. Но да, говорить такое было нельзя, потому что это, вопреки всему происходящему, не было… правдой. Не для Синчэня. Не для того, кто «знал»… — На этой неделе не приходи, — когда с уборкой было покончено, Сяо Синчэнь проводил девушку к двери. — Почему? — испугалась она. Работа-то хорошая, и плевать, что есть вероятность напороться на опасного психа. — Просто… — ответил Сяо Синчэнь. — Я сам тебе напишу, когда можно будет. И да, ты же помнишь, как я обычно тебе пишу? — Сперва дата, время, потом само приглашение, — кивнула А-Цин. — Вот так и дальше будет, — сказал он. — Если получишь сообщение о том, чтобы прийти, или срочно прийти, но без всех этих уточнений, не реагируй, хорошо? И не вздумай приходить, даже если «я» напишу, что буду умирать или что меня убивают. — Хорошо. — И… — он немного замялся, потому что хотел сказать «смотри по сторонам, когда в этом районе», но не стал, взамен этого наклонившись и прижавшись губами к её макушке. — Береги себя, не забивай на учебу из-за работы. Вот, это тебе на такси, я уже вызвал. — Братец так за меня волнуется, — усмехнулась А-Цин. — Но братец забывает, что я с детства росла как трава, меня мало что испугает. Не волнуйся, у меня ушки, как у кошки, а глазки, как у крыски. Я твоего… любимого за километр учую, будь спок. — Я тоже… — вдруг печально выдохнул он, — чувствую его… но не сейчас. Он… далеко. Знаю, что далеко. Даже были бы глаза, всё равно не увидеть, так далеко. А душой еще дальше… не обнять. Он снова замкнулся в себе и слегка растерянно закрыл дверь. А-Цин, постояв еще немного, сделала довольно грустное лицо, к горлу снова подкатил знакомый комок. Но, как она и сказала, она с самого детства была предоставлена самой себе, а такие люди, особенно если им удается вырасти, проще говоря выжить до и за пределы полового созревания, не умеют плакать. Они зубами грызут почву, цепляются за жизнь ногтями и никогда не сдаются, пока живы. И она была такой. Шла вперед, несмотря ни на что, мирилась с реальностью, но достоинства и воли не теряла. Признавала ужасы жизни, но продолжала стоять на ногах. Что ей какой-то там заплаканный псих, который крушит мебель в доме самого доброго человека, которого она когда-либо видела? Да она этого поганого ублюдка с лестницы скинет и ногами изобьет, если представится случай. Знала бы она, насколько такими мыслями глядела в эту мутную, опасную, но кажущуюся совершенно иной воду…

***

— Юху! — голос, что солнечной волной разлился, заявлял о себе и требовал внимания. — Снова над гербарием своим сохнешь? Сяо Синчэнь отнял от каких-то порошков взгляд и обернулся, увидев его. — Это не гербарий, — улыбнулся он, — дядя попросил составить верную дозировку. Это будет снотворное для человека, который страдает подагрой, потому что от боли он не спит и уже сходит с ума. — А что это будет? — Корень белены и безвременника, и еще те фиолетовые цветы, которые ты так любишь класть под язык. — Гвоздика? — Да. — Но она же полезна для зубов, а еще аппетит убивает. — Верно. На почве стресса он стал есть как не в себя, и это тоже отняло у него сон. Он не может спать еще и из-за постоянного голода. — Вот не понимаю, — улыбнулся тот, подойдя и, как ни в чем не бывало, сев Синчэню на колени. Тот не сопротивлялся. — Ты же будущий фармацевт, химик к тому же. А всё еще работаешь в лавке дядюшки, который специализируется на народной медицине. — К чему ты клонишь? — Место роскошное, второй этаж жилой и комнат полно, а внизу магазин. Могли бы не учиться и просто быть здесь, свадебку бы сыграли… — Что? — улыбнулся Синчэнь, но глаза его, тем не менее, засияли. — Свадьбу? — Угу, — тот слегка надул губы, играясь, — нашу с тобой. Ты же женишься на мне, любимый? Или подождем, пока я залечу? Сяо Синчэнь покраснел на этот вздор и отвернулся. — Не волнуйся, — засмеялся он, — ты будешь работать в аптеке, я буду шить. Вот английский уже учу, через пару лет скопим денег и поедем в Америку, будем продавать мои ткани и твою народную медицину. — Зачем в Америку? — удивился Сяо Синчэнь. — Давай жить и работать здесь. О, или здесь тебя не оценят по достоинству? Да, верно, не оценят, нужно ехать. Тот уже давно перекинул руку через его плечи, но сейчас особенно близко, даже интимно прижался к нему. — Я просто хочу украсть тебя, неужели не понятно? — шепча ему это на ухо, его губы уже были влажными, а дыхание обжигало. — Дяде нельзя знать о наших отношениях, а то его Кондратий в ад утащит, а наше с тобой миленькое гнездышко, где мы, прячась, «играем», потому что здесь нельзя, действует мне на нервы своими тараканьими габаритами. — Ну, кредит же никуда не делся, — заметил Синчэнь. — Зачем она тебе? Столько проблем… еще и в долги ввязался. — Как зачем? Это очень важно. — А как же ты её за границу перетащишь? — Через океан, на грузовом корабле. В порту есть знакомый, оформим как коробки с чаем и не придется растаможить. Синчэнь лишь по-доброму рассмеялся этой голословной глупости. — Я этот кредит закрою, верь мне, — улыбнулся тот. — А потом мы с тобой уедем в страну возможностей и свободы, и будем думать только о том, как мы счастливы. Ладно, хватит сидеть над этой плесенью, развлеки меня! — Это не плесень, — засмеялся Сяо Синчэнь, видя, как тот подошел к магнитофону, нашарил на полке кассету и вставил её в проигрыватель. — Так, — когда мелодия зазвучала, он элегантно обернулся, встав в соблазнительную позу, — я ночь не спал, глаза все просидел, а сам чуть не поседел, но то, что хотел, сделал. — И? — Синчэнь тоже решил поиграть. Тот достаточно интимно улыбнулся, а глаза его стали хитрыми, как у лисы, и такими же красивыми. — И я очень хочу получить сладенького, — он стал медленно подходить, держа руки за спиной. — Боже! — воскликнул Синчэнь, когда его неожиданно обхватили и закружили. — Да ты… постой, я же упаду сейчас. Да получишь, получишь ты сладкого. — Потанцуй со мной, — улыбнулся тот, — давай танцевать, словно это наш первый танец молодых. — Да мы же и так… — Не так, — возразил он, прижавшись к его груди, — не так… И замолчал. Синчэнь тоже не продолжал, в итоге их танец как-то ушел к простому переминанию с ноги на ногу по кругу, можно сказать на месте. Но недолго. Снова зазвучал смех, снова на губах расцвела улыбка, снова покраснели чьи-то щеки, а сердце заполошно забилось. Под медленный темп музыки и неспешные слова они кружились по комнате, выбросив из головы всё, кроме друг друга и себя рядом друг с другом… Веки Сяо Синчэня медленно поднялись. На слизистой сразу же отразился свет догорающей свечи, которая, видимо, горела уже очень долго, потому что воска почти не осталось. Мерцающий огонек отражался в его глазах довольно близко, но всё, что Сяо Синчэнь чувствовал — это лишь тепло близкого источника огня… в кромешной тьме. Музыка, играющая на кухне, постоянно повторялась, знакомая ему песня и неторопливый ритм заменили собой все его мысли, но, увы, не смогли спасти от прыжка в прошлое. Вкус гвоздики померещился в собственном рту, а в памяти всплыл изогнувшийся уголок малиново-красных губ. «Никогда бы не подумал, что мне придется уйти, Никогда бы не подумал, что мне придется воздержаться. Никогда бы не подумал, что всё может так обернуться. Запечатай дыру в моей вене…» Слова песни играли… на чувствах, на жилах, на боли, на крови. Вливаясь в каждую каплю крови, в каждый нейрон, проникая жидкой болью в прошлое, словно мутя воду безграничной прозрачности утерянного ядом настоящего. Капля за каплей, отравляя так медленно, так мучительно, так… бесконечно долго. Словно Сигюн, держащая чашу над Локи, в которую капал этот яд, Сяо Синчэнь удерживал такую же чашу над… и время от времени чашу всё же приходится опустошать, и яд неизбежно попадает на «его» тело, на «его» раны. Когда это происходит, он кричит так, что содрогается душа… любая бы содрогнулась. И снова выпрямить иссохшие мышцы рук, снова держать эту чашу, ожидая, пока она вновь наполнится. А яд всё продолжает капать, его источник слишком глубокий, чтобы быть исчерпанным… «Я и ты, малыш, Продолжаем прятать свою боль, Так что перед тем, как меня не станет, запомни: Ты — единственный…» — Ты… единственный… — тихо пропел Сяо Синчэнь, склонив голову на стол. — Мой… единственный. Боль души разъедает медленно, и в отличии от боли физической не проходит, когда спадает отек или затягивается рана. А вообще можно ли затянуть бесплотную рану, чем её зашить? Самый искусный портной или даже сам кукловод, специализирующийся на нитях, не сможет зашить то, к чему нельзя прикоснуться. Он просто будет латать воздух, и нити… будут просто падать. Они не могут стянуть такую рану, они бесполезны. А иного… просто нет. Еще до того, как ключ всадили в замочную скважину, Сяо Синчэнь распрямился и, не опуская веки, приложил к глазам ленту, завязывая её на затылке. Дома он не носил очки, во всяком случае не при А-Цин. Они были неудобными, ведь могли слететь и упасть, зацепись он за что-нибудь. А вот лента… её он не мог не носить. Дверь хлопнула, ключи с шумом бросились на полку. Шорох снимающихся ботинок, которые, Сяо Синчэнь по звуку мог это различить, снимались без рук, говорил, что это не та обувь, в которой он был в прошлый раз. — Что это ты тут устроил? — звук выключателя дал понять, что он зажег свет. — На пожар неровно дышим, да? Он прошел мимо стола, снимая пальто и бросив его прямо на стол, на саму свечу, чем и загасил её. — Ты ужинал? — звук нажатой кнопки, оборвавшей музыку, звук вынимаемой кассеты, звук того, как её небрежно бросили рядом с магнитофоном. — Вижу, даже стекло успел поменять. Быстро ты, однако… Присев, он раскрыл нижнее отделение шкафчика и полез внутрь. Кухня наполнилась бренчащим звуком потревоженных бутылок. — Где ты был эти два дня… Сюэ Ян, — Сяо Сичнэнь не двигался, молча сидя на стуле, пока до слуха долетал звук откручивающейся крышки. Ответа ему не дали, вместо этого губы с куда большим удовольствием прижались к горлышку кофейного ликера, начав делать обильные глотки. Один, второй, третий… четвертый. Для пятого горло слишком саднило. — Пойдем трахаться? — почти буднично спросил Сюэ Ян, сидя на корточках и держа одной рукой бутылку, а второй ухватившись за край раковины. — Холодно сегодня, ужас, я весь продрог. — Где ты спал? Тот неожиданно ухмыльнулся. — Под мостами, где же еще? — он посмотрел на мужчину. — Правда, летом это было делать проще, не так холодно. — Что ел? — Крысу зажарил, — апатично, с ленцой протянул он. — Пришлось добывать огонь трением, потому что бензин в зажигалке кончился. Я эти сигареты сожрать был готов, так хотелось никотина. Ломка, знаешь ли… И вдруг довольно серьезно добавил: — Грибы есть? Я очень промерз, может не встать. — Прими душ, — меланхолично протянул Синчэнь. — Или лучше в горячей воде посиди. — Обойдусь, — проворчал Сюэ Ян. — Ты что, не слушал меня? Я замерз и хочу согреться! — Я не стану обнимать тебя, пока ты не помоешься. — Почему? — Ты спал под мостами и от тебя… — Да-а… — в глазах его появился опасный блеск. — Воняет, верно? Ах ты боже мой, какие мы нежные. Уже и вонь отпугивает. Надо почаще не мыться, получается? Сяо Синчэнь молчал. От Сюэ Яна не воняло, но потом действительно пахло, однако это был чистый запах пота, а не грязный. Ни под какими мостами он не спал, хотя и не мылся, просто полоскался в воде, и менял одежду. Вот почему от него просто пахло как от мужчины, но не по этой причине он сказал ему помыться. Голос. Сам тембр голоса говорил о том, что Сюэ Ян действительно замерз. Да и… не в настроении он был, даже без открытой истерики чувствовалось, как он медленно закипает. Сюэ Ян сверлил его взглядом, а затем недовольно цыкнул языком. — Ну так что, мне уйти? — недовольно сказал он. — Слышишь меня? Мне уйти?! — Как хочешь. Сюэ Ян шумно вдохнул воздух. — Прекрасно, — он шумно поставил бутылку и сдернул со стола свое пальто. — Прекрасно! Сяо Синчэнь сжал зубы, но не шевельнулся. Сюэ Ян, даже не оборачиваясь, нервно надел ботинки и выйдя очень громко хлопнул дверью. На винтовой лестнице послышались его тяжелые шаги, а затем так же громко хлопнула и дверь в подъезд.