Без тебя – никогда

Всё в этом мире к ногам твоим бросить, И душу растоптать… любую, которая помыслить может, Будто даже тень твою из сердца вырвать может, И меня, того, кого ты любишь, заменить способен…

Время перестало иметь значение. Утратили смысл и отрицания. Сюэ Ян не мог больше уходить от мысли, что Сяо Синчэнь… стал бесконечно дорог ему, что он был дорог ему всегда, но что это за «всегда» Сюэ Ян объяснить не мог. Он ощущал, словно знал этого человека всю жизнь, но какую «жизнь» и «как»… это сказать было сложно. Словно он так легко и комфортно сразу принял его именно по причине того, что он всегда его знал. Даже в том, что его удивляло в этом человеке, не было ничего удивительного: он уже о нем это знал, просто… вспоминал постепенно, и потому удивление имело место лишь в первой волне его мысли, в то время как другие волны приглушали это, казалось бы, неведение. Нет. Всё, всё о нем он знал, знал его всего, знал его так, как нельзя даже знать себя. Он смотрел на него, любуясь и дивуясь, с ласковым раздражением и тихим обожанием. На самом деле это был настолько тихий, робкий и застенчивый человек, что всем собой он представлял безграничную скуку для людей того, сказать по правде, гиперактивного норова, которым обладал Сюэ Ян. Потому что Сюэ Ян был стремительным и нетерпеливым, он был темпераментным и слишком резким, не терпел медлительности, и было его… порой даже слишком много. При этом всем он был человеком почти золотого сосредоточения и внимательности, он был строг к себе и своей работе, он умел отдаваться ей на пределе сил и даже выходя за эти пределы. Но пребывая за пределами своей трудовой стихии… он был шумным, резким, вспыльчивым, норовистым и бесконечно… красивым. Сяо Синчэнь, в противовес, был тихим, немного замкнутым, стеснительным, он никогда не лез вперед и в принципе предпочитал не выходить на передний план, он был добрым именно с позиции доброты, он всегда искал хорошее в людях и предпочитал смотреть на мир через призму… надежды, надежды на лучшее. Он не умел кричать, казалось вообще не умел сердиться, злиться, он был донельзя любящим и терпеливым… и улыбчивым. Его тихая мирная улыбка была подобна теплой талой воде, и когда он улыбался, Сюэ Яну казалось, что изнутри этого человека просачивается тихий белый свет. Сяо Синчэнь был больше терпеливым, нежели сдержанным, ему легко давалось быть в тени или тенью, которую отбрасывал ослепительный свет в лице человека, которого он открыто считал самым красивым на свете, причем дал об этом знать в первый же день, как его повстречал. И не из-за каких-то вдруг родившихся романтических чувств, а просто потому, что это была правда. Он понимал Сюэ Яна, понимал его всего так, что практически читал в его поведении, в его часто раздражительном норове. Он нисколько не обращал внимания и не акцентировался на зачастую кричащем и вызывающем поведении Сюэ Яна, для него это если и была какая-то помеха или шум, то лишь в том его варианте, который вообще не воспринимается ни слухом, ни глазами. Как бы Сюэ Ян себя ни вел, Сяо Синчэнь относился к этому с таким же спокойствием, с которым он смотрел на плывущие в небесах облака. Ну гонит их ветер, ну меняются они постоянно, ну плывут… и что? Такова их природа, они такие, потому что такие. Другим вот хочется, чтобы их формы не менялись, хотят вмешаться в эту природу и подавить её своими предпочтениями. А Сяо Синчэнь не хотел. Он даже содрогался от мысли, чтобы как-то в эту буйную природу вмешаться. Он так её обожал, обожал такой, какой она была, обожал её изменчивость, её очаровательную диковатость, её кричущесть, даже её кусючесть. Он смотрел на эти облака и восхищался всем, чтобы там с ними ни происходило, он почти дрожал от восторга, и улыбка не сходила с его лица. Он был именно тем, кто не просто смотрел, но ещё и «видел», и когда Сюэ Ян понимал, что его «видят», не мог сдержать ответного восторга и трепета в ответ. Вот почему через полгода после их знакомства Сюэ Ян открыто признался себе, что… любит этого человека, причем именно «любит», а не просто симпатизирует как другому человеку или другу. Он уже не видел своей жизни без Сяо Синчэня, не мог представить и дня, чтобы не услышать его голос, не мог представить ночи, чтобы не подумать о нем. Он практически дышал на него, он смотрел на него с такой затаенной любовью и нежностью, что в глазах Сяо Синчэня тоже светился. Сяо Синчэнь, разумеется, и подумать не смел о том, что Сюэ Ян его любит, и чувства самого Синчэня оставались для Сюэ Яна загадкой. Потому что Сяо Синчэнь при своей открытости был слишком сдержанным, слишком… покладистым. Его нельзя было ни разозлить, ни спровоцировать, он всегда внимал и слушал, был осторожен и вдумчиво подходил как к действиям, так и к словам. Впрочем, Сюэ Яну порой удавалось застать его врасплох. В таких случаях Сяо Синчэнь немного закрывался, и проявлялось это обычно в застенчивой улыбке и отведенных глазах. Ему необходимо было время, чтобы восстановиться после удивления, и он никогда не говорил прежде, чем подумает. Сперва мысль, потом слово — это было его девизом по жизни. — Ты хочешь открыть свою аптеку? — спросил Сюэ Ян, когда они гуляли в парке. Сяо Синчэнь думал недолго. — Аптека уже есть, — ответил он. — Дядина, да? — Да. И дом, и магазин, и те немногие сбережения, что ему удавалось откладывать, он всё это передаст мне. У него я научился многому, плюс я еще учусь фармацевтике, так что… Сюэ Ян стрельнул на него взглядом. Он бы слукавил, если бы отрицал, что не хотел бы, чтобы дядя, скажем, выгнал взашей «предателя» народной медицины, продавшему свою «душу» фармацевтике. Если бы Синчэня выгнали из дому, Сюэ Ян первым бы схватился за его собранный чемодан и притащил бы его к себе в комнату. А дальше… а так далеко он не загадывал. Но поскольку он уже не представлял своей жизни без этого человека, впрочем, скрывая это по причине страха потерять то, что было между ними сейчас, то не мог не загадывать и вот такие вот возможные повороты. К тому же, в последнее время Сюэ Ян стал работать еще усердней, он брал больше заказов, стал меньше спать, чтобы совмещать работу и досуг с Сяо Синчэнем, а всё для того, чтобы появилось больше денег. Он давно хотел съехать с этой конуры, но раньше его почти всё устраивало, и он был слишком ленив, чтобы начать собирать вещи. Какая разница, куда и где усадить зад, лишь бы работу не прерывали, а условия… Ну, он всегда жил в таких местах, их быт стал ему так же привычен, как и звук поездов людям, живущих у самого вокзала. Но теперь кое-что всё же изменилось. Сюэ Яну не нравилось то, что беззащитный, вообще вот прямо легкая добыча Сяо Синчэнь ходит к нему в трущобы, что светится там, попадаясь на глаза различным людям и нелюдям. К тому же, было мало места, чтобы оставить его ночевать и… Сюэ Яну всё еще было немного стыдно, что Сяо Синчэнь видит это место и его в нем. Сяо Синчэнь же вот так вот обо всем этом не думал, он приходил не видами отвратиться, а к Сюэ Яну. И ему очень нравилась его комната. Сюэ Ян был человеком творческим, а потому плодил вокруг себя прекрасную гармонию в своем творческом беспорядке. Он очень любил всякие ночники и торшеры, стены были уклеены эскизами, на широком столе в «беспорядке», в котором он один находил порядок, были разложены (хотя на первый взгляд так слепо брошены) предметы его работы, тканевые отрезы, нитки, карандаши, напальчники, простые и швейные иглы, его личные записи и заметки, блокноты с уточнениями и номерами от поставщиков тканей, нитей и различных плюшек к его заказам. Он действительно много работал, он усложнял себе жизнь тем, что шил одежду для исторических дорам, в основном халаты, потому что их же и расшивал. Он мог в принципе просить, чтобы ему сразу присылали пустые халаты, но если шил их он, то платили за это больше. А ему было несложно отрезать ткань по готовым меркам и сшить её, он был умел в своем ремесле и всегда расширял свои умения. Но всё же он любил именно вышивать. Не так его привлекало шить одежду, как расшивать её — вот в чем была его страсть. При своем раздражительном и взрывном характере, Сюэ Ян имел пагубную любовь к тонкому и сложному ремеслу. Сяо Синчэнь, например, видел в этом его истинную сущность. Все эти внешние проявления по типу несдержанности и гнева были просто пылью в глаза — Сюэ Ян всегда был напряжен из-за своих завышенных критериев, так что понятна была его нервозность. Ею он просто снимал напряжение, проявляя его, потому что большую часть времени был сосредоточен и напряжен. Когда Синчэнь закапывал ему глаза дядиным настоем, голова Сюэ Яна располагалась у него на коленях, а сам Синчэнь был над ним склонен. Капли из настоя помогали, воспаление проходило быстро и один раз Сюэ Ян даже уснул на его коленях, так был изможден своими трудами. Сяо Синчэня это волновало. Спорить с Сюэ Яном было бессмысленно, требовать — еще губительней, но если ласково попросить, можно даже сказать, умолять… то Сюэ Ян если и мог поломаться, то только набивая себе цену. Он очень любил, когда с ним нежничали, любил, когда просили. А Сяо Синчэню от этого стыдно совсем не было, он ласково улыбался губами и глазами, потом невербальные ласки заменяли физические. Он мог взять его за руку, мог погладить по волосам, а то и просто обнимал. Да, они сильно контактировали друг с другом, могли даже гулять, взявшись за руки, и никто не задавал никаких вопросов, даже не задумывался ни о чем. Просто это… было слишком естественно, чтобы обращать на это внимание. Они как-то оба не заметили, как сразу физически потянулись друг к другу. Сюэ Ян, когда они были у него дома, мог даже кормить его из своих палочек, а Сяо Синчэнь гладил его волосы, когда тот отдыхал у него на коленях. Вообще первое время Сюэ Ян сдерживал перед Сяо Синчэнем свой нрав и даже стеснялся своей вспыльчивости. Он честно пытался сдерживаться, потому что хотел создать лучшее впечатление, но однажды Сяо Синчэнь застал его за очень сильной вспышкой гнева. Это был день, когда Сюэ Яну полностью отменили уже готовый на тот момент заказ. Дело усложнялось еще и тем, что за каким-то чертом Сюэ Ян не настоял на предоплате. Просто ему прислали такой рисунок, на который у него так загорелись глаза, что он сразу же кинулся в работу. И когда Сяо Синчэнь пришел к нему (дверь была открыта), то услышал крики, перемеженные с такими матерными словами, с такой яростной злостью, что сперва подумал, что перепутал в дверь. А потом он услышал грохот и ноги сами завели его внутрь комнаты. Спиной к нему стоял Сюэ Ян и тяжело дышал. Телефон был разбит у самого стола, а окно… было разбито. Сюэ Ян кинул в него табуретку, а сейчас неподвижно стоял, и лишь плечи его мелко дрожали, а пальцы вздрагивали. Но вот он резко обернулся, и Синчэнь вздрогнул. По глазам Сюэ Яна он сразу понял, что тот не осознает его присутствия, хотя на самом деле Сюэ Ян не мог понять, ему мерещиться или же это правда он? Потом перевел взгляд на окно и осколки, потом снова на Сяо Синчэня. Теперь в его глазах заиграл ужас неверия и… стыд. И страх, большой страх, почти физически ощущаемый. Но Сяо Синчэнь страха не ощущал. Ему было… больно, что кто-то довел Сюэ Яна до такой болезненной вспышки гнева. А Сюэ Ян почти плакал, осознав, в каком амплуа его увидел Сяо Синчэнь. Боялся, что тот уйдет, видел в его глазах не сожаления, а страх. Но страха на самом деле не было, то были лишь игры помутневшего от страха разума Сюэ Яна. Сяо Синчэнь, к его удивлению, стал медленно идти к нему, а когда подошел, молча улыбнулся, так тихо и нежно, после чего обнял его, склонив голову к его голове. Сюэ Ян застыл как вкопанный и вдруг слезы полились из его глаз. — Ну кто, кто обидел тебя? — тихо и участливо прозвучал голос Сяо Синчэня. — Стекло мы заменим, а вот нервы… ну зачем, зачем тебе так всё пропускать через себя? Всё всегда можно исправить, а даже если нет, то жизнь всё равно не стоит на месте. Впереди еще так много работы, и столько возможностей… так что не сердись, не трать на это свои силы. Я с тобой, я всегда утешу и поддержу тебя. Сюэ Ян, не имея сил сдержать этот вал, разрыдался еще сильнее и вцепился пальцами в кофту на его плече. Он плакал не из-за заказа и даже не из-за того, что Сяо Синчэнь таким его увидел. Он плакал, потому что прорвалась плотина его чувств, он ведь так устал, так много сил ушло на работу и постоянное сдерживание. А тут столько утешения и нежности — ну как не разрыдаться? И он плакал, молча и без всхлипов, только дышал тяжело, словно бы задыхался. — Ну, ну, — Сяо Синчэнь гладил его по волосам, — всё хорошо. Не переживай насчет того, что я увидел, потому что я увидел только твою боль. И мне так жаль, что она тебя затронула. Смотри, — он полез рукой назад и вытащил из своего рюкзака какую-то коробку, — я принес свои детские фотографии, ты же так хотел их увидеть. Сюэ Ян вдохнул глубоко носом, и скорее уж преодолевая себя, нежели просто распрямляясь, отлепился от обнимающего его мужчины. — Да, хотел, — сказал он, опустив взгляд, — и всё еще хочу их увидеть. Сяо Синчэнь улыбнулся, точно ясное солнышко показалось из-за туч, и тучам Сюэ Яна пришлось посветлеть от этого сияния так же, как светлеют облака после проливного дождя. Они сели на кровать, и Сяо Синчэнь открыл коробку, разбирая несколько аккуратных стопок с фотографиями. — Здесь не только я, — пояснил он, когда глаза Сюэ Яна упали на незнакомые лица. — Вот, это мой папа. А это… моя мама. Едва сказал, как Сюэ Ян перестал не то что моргать, но и дышать. Его глазам открылись лица, красивей которых он еще не встречал. На самом деле лица были простыми, но очень… добрыми, очень любящими. Сяо Синчэнь был безумно похож на своих родителей, он перенял от них не только доброту, но и красоту этой доброты. Впрочем, Синчэнь был более ладным в чертах лица, в нем как-то смягчалось то, что выглядело несколько неаккуратным у его родителей. Те были простыми трудягами, откуда же взяться высокой, к примеру, европейской генетике, как у тех же наследничков из больших городов. Но простая внешность родителей не выглядела забитой и расплющенной, она была мягкой, доброй, даже глаза были ласковыми. Сяо Синчэнь был очень на них похож. Вздохнув, Сюэ Ян заговорил: — А вот мне нечего тебе показать. Меня… совсем не фотографировали. Всё, что есть, это пара фото из подросткового возраста, и то принадлежат они моему другу Мэн Яо. Он у себя их хранит, жлоб проклятый, хотя я столько раз просил у него хотя бы копии. А впрочем… зачем они мне? — Вы там подростки? — Да. Я не очень-то красивым был в детстве, если честно. Я был похож на гусеницу, даже цвет моих глаз был каким-то мутным. А потом, когда началось половое созревание, я и сам как-то созрел, а то реально был изюмом покоцанным, недоросшей черешней, кривой шелковицей. — Зная тебя, ты всё преувеличиваешь. — Почему же? Я и сейчас некрасив. Сяо Синчэнь поднял брови. — Но ведь ты прекрасен, — он не знал, что уже попался в ловушку, что Сюэ Ян намеренно себя принижал, чтобы так любящий справедливость Сяо Синчэнь немедленно вступился за него… даже перед ним самим. — Ты очень красив, даже когда плачешь. — Могу по первому зову разрыдаться снова, — усмехнулся Сюэ Ян. — Раз уж тебе так нравится мой красный нос и текущие из него сопли, то почему бы и нет. Сяо Синчэнь понял намек и достал из пачки в кармане салфетку, прижав её к носу Сюэ Яна. Тот высморкался и забрал грязную салфетку. — У тебя столько фотографий, — мечтательно протянул Сюэ Ян. — И мама, и папа… завидую. — А вот это дядя в молодости, — сказал Сяо Синчэнь, показывая фото какого-то старика, и уловив взгляд Сюэ Ян поджал в улыбке губы, — да-да, он уже в молодости выглядел старым. Что поделать, такой уж нрав имел. Сам дядя говорил, что как родился, так сразу и состарился. — Мудрый человек, — засмеялся Сюэ Ян. — Ты это, прости за то, что увидел. Я… не хотел бы, чтобы ты такое видел. Я не безумец, не псих, честно… — Я знаю, — Сяо Синчэнь обнял его за плечи и бессознательно поцеловал в волосы повыше виска, — всё хорошо. Поверь, мои мысли о тебе остались прежними. — Ты правда думаешь обо мне? — Сюэ Ян невольно и сам притулился ближе. Из коробки на них смотрели добрые лица с улыбчивыми глазами. — Конечно. Отчего же нет? — Но сегодня пища для размышлений у тебя недобрая. — Это невозможно. — Только не тогда, когда имеешь дело со мной. — Все дела, связанные с тобой, прекрасные. — Почему? — Потому что ты сам прекрасен. А красивое… не может плодить недоброе. Они не заметили, что перешли на шепот, и хотя в комнате были одни, но голос стишили до звуков, которые могут услышать лишь люди, находящиеся в очень узкой близости друг к другу. Та нежность, которую проявлял Сяо Синчэнь, не могла оставлять Сюэ Яна равнодушной, но самым опасным было то, что она его… усыпляла, обезоруживала, ласкала. Он мог скрываться в словах, но тело предавало его. Поскольку не мог «сказать» словами, его тело начинало свой разговор. Оно нагревалось, становилось мягче, заторможенней. Сюэ Ян слегка наклонился, и Сяо Синчэнь убрал коробку. Его тело поддалось невидимому импульсу тела Сюэ Яна, и тот лег ему на колени, прилег, как глубоко уставший и изможденный человек. Затем повернул к нему улыбающийся взгляд. Сяо Синчэнь смотрел на него с улыбкой, свет которой исходил от сияющего в любви сердца. — Хотелось бы мне, — чуть зачарованно сказал Сюэ Ян, — чтобы ты всегда вот так на меня смотрел. Сяо Синчэнь был слегка склонен над ним. — Я и смотрю, — улыбнулся он. Сюэ Ян не ответил. «Только на меня, — мысленно добавил он, — чтобы только на меня так смотрел… всегда смотрел, всегда и только на меня. Чтобы твои глаза улыбались мне, чтобы искали меня так же, как мои ищут тебя. И чтобы я видел в твоих глазах себя, ведь только в них я так… бесконечно прекрасен. И чтоб ты ждал меня, чтобы жить без меня не мог, чтобы я видел, как счастлив ты от того, что я лечу к тебе… в твои объятия, к твоей улыбке, к теплу твоей ласки, к радости в твоих глазах. Ты так дорог мне, что я не могу понять, как до сих пор жил без тебя. Я… совсем не жил, совсем. Возможно и шитье меня так манило лишь потому, что в его изящной красоте я видел отражение твоему совершенству. Ты так красив, так добр, ты… светишься, как само солнце. Твои ласковые руки пленили меня, а твой взгляд заворожил до самой смерти. Хочу смотреть на твое лицо до самой смерти, хочу умереть раньше тебя, чтобы не мучатся потерей тебя. Ты сильнее меня, ты выдержишь мою погибель. А вот твоя погубит меня настолько, что я при жизни мертвецом стану… в вечном мраке скорбящей ночи, которой для меня и станет жизнь без тебя». Сяо Синчэнь не мог прочесть в его глазах эти мысли, но взгляд был столь выразительным, что показалось, будто время замерло так же, как замер на нем взгляд Сюэ Яна. Он был безумно, безумно красив, хотя не лгал, когда говорил, что в детстве был страшненьким. Такое иногда бывает. Но он был сыном своей матери, он был похож именно на неё. Тот, кто знал ту девушку, однозначно мог бы сказать, что в Сюэ Яне воплотилась она в облике мужчины, что её красота переродилась в мужском обличии. Он был очень, очень на неё похож, и за счастье, когда сыновья перенимают на себя именно красоту своих матерей, еще и так органично и уместно, чтобы женская красота расцвела именно на мужской манер. Жеманным или женственным лицо Сюэ Яна назвать было невозможно, это был до безумия красивый мужчина, именно мужчина. Но Сюэ Ян не знал того, что так похож на свою маму, что смотря в зеркало видит именно её лицо. К сожалению, черный цвет его глаз и острый надлом губ перешли ему именно от отца, вот почему, когда он влюбленно улыбался, он был копией своей матери, а когда его лицо кривилось в злости — на своего отца. Его черные глаза горели как неприступные глубокие бездны, а надлом губ в злой усмешке или хриплом смехе утяжелял красивые черты его лица, делая их мрачными, острыми и опасными. В нем словно бок о бок жила красота и уродство, но даже уродство сияло, только как хладная сталь клинка, а не как нежные лучи солнца или двуликой луны. Он был двулик, но не двуличен. Он не хотел зла, бежал от него, стремясь вырвать для себя лучшее, чаще всего прибегая к тем методам, которые порой были выше его сил. Но он всё равно шел именно в этом направлении, потому что с детства знал, знал, насмотревшись на употребляющих крек и воровавших, что там, где легко и просто, всегда подстерегает бездна ничтожности и слабости. А там, где нужно переступать через собственные пределы возможностей, где нужно проявлять разум, упорство и силу воли, всегда приводит к чему-то лучшему, лучшему в первую очередь для самого себя. Он знал, что себя не находят в чем-то — себя можно только создать. И он создавал, ища не себя, а возможности для себя. Через эти возможности он творил красоту, а через неё облагораживал и себя. — Сюэ Ян, — в глазах Сюэ Яна Сяо Синчэнь был куда более смел и даже бесстрашен. Вот и сейчас он смотрел так спокойно и ласково, словно и не чувствуя того жара, которым опаляли его эти глаза, — тебе ведь не страшно, да? Сюэ Ян молчал. Он вроде бы и не понял, о чем он, но в глубине души уже всё знал. Но молчал. — Я не оставлю тебя, — продолжил Сяо Синчэнь то, что начал, — тебе не нужно бояться, что ты разочаруешь меня. В тебе не может быть чего-то, что разочарует меня или отвратит. Ты честный и откровенный человек. — А если тебе это лишь мерещится? А вдруг я так хорошо играю, что уже обманул тебя? — Пускай, — мгновенно согласился Сяо Синчэнь. — Но тебе ведь будет больно, когда разочаруешься. — Я не разочаруюсь. — Почему? — Потому что у меня нет надежд, — улыбнулся Сяо Синчэнь, — и мне нечего желать. Все мои желания, даже о которых я сам не знал, что они есть, уже воплощены… в тебе, — он почти неощутимо погладил его костяшками пальцев по чуть аловатой щеке. — Ты красив тем, чем являешься, Сюэ Ян. Ты как луна, никогда тебя не видишь в чем-то одном, всегда ты изменчив, всегда не такой, как вчера. Но в то же время постоянно единый, неизменный. Мне всегда интересно, что я увижу, услышу, интересно даже то, что я отвечу, что захочу сказать. Я бессилен и лишен фантазии чего-то желать в мире, где на небе светит такая луна. Чего еще желать, когда она уже существует? Радуюсь, что могу видеть её, тем и счастлив. Мне ли судить её за темные или за светлые тучи вокруг неё, за изменчивость её формы, её цвета? Дай любоваться тобой и дальше, мне на всё приятно смотреть. Но если я могу помочь, если могу утешить, то почему меня должны пугать эти тучи? Они не вечны, они всё равно разойдутся… а вот луна будет всегда. Сюэ Ян упустил тот момент, когда их пальцы переплелись. Просто… переплелись, и он трогал пальцы Сяо Синчэня своими, его прохладные, а потому такие приятные пальцы. И смотрел, смотрел в его красивые глаза, находя их… удивительными зеркалами мира, в котором мечтал пребывать и жить всегда. — Ты такой… глупый, — улыбнулся Сюэ Ян. — Самый глупый человек на свете, — и себе улыбнулся Сяо Синчэнь, — такой уж жребий мне выпал… — Быть бесконечно глупым, — продолжил за него за Сюэ Ян. Глаза его светились солнцем. — И где ты такой взялся, скажи? Из каких небес ты упал, какой ангел тебя уронил? — Как мне кажется, — мягко сказал Сяо Синчэнь, — поцелован ангелами был как раз ты. А иначе откуда столько солнца в твоих глазах? Свет без плоти, словно ангел без тела. Но вот ты родился, и плоть закрыла свет. Но через глаза всё равно сияет, точно через арочные своды, красивые такие… живые. — Ты фантастический глупец, — засмеялся Сюэ Ян, — тебе не фармацевтикой нужно заниматься, а книжки писать. Не хочешь? — Я бездарен во всём, в чём нет точных расчётов, ты же знаешь. Закапаем глаза? — Давай, — кивнул Сюэ Ян, после чего Сяо Синчэнь спросил, что же случилось. Пока закапывал, послушал о том, как Сюэ Ян просчитался с оплатой и как теперь вообще ничего не получит за свою работу. — Мы можем продать её онлайн, — предложил Сяо Синчэнь. Сюэ Ян как раз закрыл глаза, двигая белками, чтобы распределить упавшие в них капли. — Я думал об этом, но кто ж заплатит так, чтобы мне всё компенсировать? Смотри, — он указал пальцем на стул возле шкафа, — видишь? Будь полотно побольше, была бы работа всей моей жизни. Сяо Синчэнь увидел что-то похожее на то ли герб, то ли эмблему, очень объемную и сложную. Сюэ Ян ночами не спал, хорошо так над ней просидел, много усилий вложил. Это должна была быть эмблема на плаще для какой-то дорамы. Теперь же, жалуясь, Сюэ Ян зарекался вообще что-либо делать для этих, как он выразился, конвейеров мильной китайской оперы, голубой к тому же. Сяо Синчэнь засмеялся вслух. Сюэ Ян зевнул и уже в который раз спросил, почему от этих капель так хочется спать. Сяо Синчэнь в который раз ответил, что так и предполагается, это нужно для лучшего эффекта и восстановления. Когда глаза закрыты, они реанимируются и отдыхают. — Дядя хочет познакомиться с тобой, — шепнул Сяо Синчэнь еще не спящему Сюэ Яну. Глаза того мигом открылись. — И что ты обо мне рассказал? — Сказал, что ты лучший человек на свете. — Опустим эту ложь, давай сразу главный текст. — Это не ложь, — улыбнулся Сяо Синчэнь, гладя его по голове. Сюэ Ян млел от этих поглаживаний и, казалось, он вот-вот уснет на его коленях. — И я серьезен в том, чтобы вас познакомить. Дядя очень хочет увидеть тебя. — С чего бы вечно кричащему старику, который терпеть не может наши телефонные разговоры, хотеть видеть того, кто отнимает большую часть твоего времени? — Сам не знаю, — пожал плечами Сяо Синчэнь, — как сказал ему, как тебя зовут, так он сразу и остыл, звать к себе стал. Приходи, Сюэ Ян, не отвергай приглашение. Посидим, чаю попьем, я покажу тебе свою комнату, наш дом и магазин. — Ну не знаю, — Сюэ Ян зевнул, — это ж надо что-то купить, что-то принести в дом, самому одеться прилично. Мне нужно время хотя бы на такую подготовку, не говоря уже о моральной. Слушай, — он снова открыл глаза, — а ты… не подаришь мне несколько фото из твоей коробки? Ну, хотя бы тех, у которых есть копии. — Зачем они тебе? — Просто, — ответил Сюэ Ян, — мне нравится на них смотреть. Они серые и очень красивые. Оставь мне парочку, м? Сяо Синчэнь не смог бы ему отказать. Сюэ Ян в итоге выбрал фото, где оба его родителя в кадре, и фото, где Сяо Синчэню двенадцать лет. Фото было тоже серым, сделанным на старый Полароид, но четкое. В последствии Сюэ Ян держал оба эти фото в рамочке у себя на рабочем столе, а позже, когда они уже съехались, насобирал целую коллекцию представителей их семьи. Сяо Синчэнь не понимал, зачем он окружил себя этими фотографиями, хотя среди них и были их общие фото, фото дяди, некоторых мест, которые они посещали. У дяди нашлось еще несколько больших коробок с фотографиями, и Сюэ Ян их все перебрал и систематизировал. Лишь одному богу известно, кто был на всех тех фото, но Сюэ Яну почему-то нравилось проводить над ними время, пересматривать и складывать. Он всегда молчал при этом, даже Сяо Синчэнь не участвовал. Казалось, он пытается высмотреть в них что-то, что-то найти. — Поспишь? — спросил Сяо Синчэнь молчащего Сюэ Яна. — Хотелось бы, — вяло ответил тот, — я так успокоился… надо поспать. Поспишь со мной? Он открыл глаза, когда это сказал. Он всё еще лежал у него на коленях, всё еще Сяо Синчэнь был склонен над ним. — Кровать узкая, — тихо сказал он, — тебе будет неудобно. — Ну а если вечером, прямо от меня, мы пойдем к дяде? Сяо Синчэнь умилился с его хитрости и вытащил из кармана телефон. Теперь Сюэ Ян соскочить с этого приглашения не мог. С трубки полились крики и причитания, что «я ничего не успею к вечеру!», но Сяо Синчэнь быстро закончил и попрощался. Сюэ Ян встал и затянул шторы, в комнате сразу возник полумрак. — Разбудишь? — когда лег у стены, спросил он. — Разбужу, — кивнул Сяо Синчэнь. — Может, тебе всё же дать спортивки? В штанах ведь неудобно. — Я навряд ли засну, Сюэ Ян, я ведь хорошо высыпаюсь. Просто полежу, подумаю. — О чем? Сяо Синчэнь лег на спину, в то время как Сюэ Ян лежал на боку и смотрел на него. — Не знаю, — честно ответил Сяо Синчэнь. В комнате было так тихо. — У меня всегда было плохое воображение. Останусь один — и даже одиночества не чувствую. Просто лежу, смотрю на что-то, а в голове тишина. — Завидую, — сказал Сюэ Ян, — у меня вечно там шумит от навязчивых мыслей. А ты… ты такой в равновесии, в таком самоконтроле. — Ты преувеличиваешь. — Я бы преувеличивал, если бы это не было правдой. Ты какой-то… — Сюэ Ян задумался, — словно на дзене. Ни крика от тебя не услышишь, ни ругательства. Ничего тебя не раздражает, ты никуда не спешишь. — Ты так думаешь только потому, что сам вечно на взводе и всегда нервный, — улыбнулся Синчэнь. — Твои мысли в разладе и спешке, потому что ты много нервничаешь. Я бы не сказал, что я не нервничаю, просто я делаю это более, эм… тише. Просто мой характер такой… с детства. Когда человек не чувствует потребности взрываться, то даже самое раздражающее он воспринимает в неподвижном молчании. Но это не значит, что мне не… мм, больно? Неприятно, скажем так. И я могу много думать об этом, я буду переживать, просто внешне этого не увидишь. — Наверное, чем тише ты становишься, тем хуже у тебя внутри, — предположил Сюэ Ян и улыбнулся, — прямо как ребенок. — Что? — Ну, если дети затихают, то это значит, что точно гадят где-то или задумывают пакость. Или уже её сделали. — Да нет же, я не такой, — засмеялся Сяо Синчэнь, — я даже представить себе не могу, каково это, подшутить над кем-то. — Ну, у тебя и правда необычное чувство юмора, — сказал Сюэ Ян, вспомнив, как Синчэнь что-то ему рассказывал, а потом оказалось, что это вроде как была шутка. Но Сюэ Ян мог бы поклясться, что, мало того, что шутки в такой манере не рассказывают, так и смеяться не было над чем. Но потом, перемыв в десяти водах своих воспоминаний ту «шутку», он таки допер, в чем был прикол — в реакции самого Сяо Синчэня на ту ситуацию. Сюэ Ян тогда очень расстроился. Он должен был сразу догнать, в чем там был прикол, а Сяо Синчэнь так вообще не обиделся. Он ведь прекрасно знал, как неловок и скучен, на что Сюэ Ян часто скалился и его сильно раздражало, что Синчэнь так себя унижает. А Синчэнь не унижался, он просто был объективен. Сюэ Яна это раздражало еще больше, и как-то так получалось, что, чем «ниже» себя ставил Синчэнь, тем больше любви отдавал ему Сюэ Ян. Он действительно любил его и злился за них обоих, если что с Синчэнем было не так или когда тот расстраивался. — Мм, — только и пробормотал Сюэ Ян. На удивление он был так спокоен, словно съел что-то очень вкусное и прилег вздремнуть часок на мягкую перину. Так-то его кровать была чуть жесткой, а ему всегда нравилось спать там, где помягче. — Разбудишь, да? — Разбужу, — улыбнулся Сяо Синчэнь и почти сразу же Сюэ Ян провалился в сон. Кто бы мог подумать, что он так крепко уснет. Между шторами едва пробивался солнечный свет, комната была в каком-то солнечном сумраке из-за цвета штор, а Сюэ Ян спал так крепко, что даже шум за стеной его не будил. Сяо Синчэнь просто лежал, слушая тиканье стрелок на наручных часах Сюэ Яна, лежавших на рабочем столе. Тик-так, тик-так… Очень нескоро Сяо Синчэнь с тихим выдохом повернулся, видя чуть надутые губы во сне губы Сюэ Яна и безграничный покой на его лице. Глаза под веками даже не шевелились, и Сюэ Ян… сопел, сопел прямо как ребенок. Сяо Синчэня это удивило, он слегка поднял брови, после чего почувствовал, как веки его стали тяжелее. Он поставил телефон в режим полета, и думая, что только на минутку прикроет глаза, через десять минут упал в царство снов… Когда Сюэ Ян начал понемногу приходить в себя, он вдруг обнаружил, что необычайно тепло. Едва разлепив сонные веки, он тут же вздрогнул, но не дернулся, а наоборот, обездвижился. Сяо Синчэнь лежал на спине и крепко спал, а Сюэ Ян, вывалив на его бедро свою ногу, был прижат к его ребрам. Рука была перекинута через живот. То, что он проснулся вот так, застало его врасплох, но едва он успел сойти от этого с ума, как необычно темный мрак в комнате вывел его из оцепенения. — Сяо, — позвал он и, подскочив, вдруг начал его тормошить, — вставай, вставай! Сяо Синчэнь пробудился и тоже сел. — Мы проспали! — схватился за голову Сюэ Ян. — Сколько сейчас?! — Половина одиннадцатого… — сонно пробормотал Синчэнь, включив свой телефон. — Сколько? — Я сейчас ему позвоню, — так же сонно пробормотал он. — Надо же, как крепко мы заснули… А Сюэ Яну было не до своего неожиданно качественного отсыпа. Он проспал в одной постели с Сяо Синчэнем, и… просто спал! Валялся, как кусок брезента, и просто… спал! Да еще и так долго! Сердце пустилось вскачь то ли от чувства обиды, то ли от какого-то восторга, но зыркая на спокойного, всё еще сонного Сяо Синчэня, который что-то писал в своем телефоне, Сюэ Ян не мог быть нервным и сам собой начал успокаиваться. Ну вот как-то магически на него действовал вечный покой этого парня. Невозможно было метаться, когда он был так спокоен, а то совсем дураком себя ощущаешь, видя такое спокойствие человека на ту же ситуацию, которая вызывает у тебя противоположные реакции. — Еще поспим? — Сяо Синчэнь зевнул и, не дожидаясь ответа, вдруг упал на спину. — Я бы еще поспал… — А поесть ты не хочешь? — Сюэ Ян был удивлен до крайности, но почему-то очень счастлив. — В туалет там сходить, водички попить. — Зачем? Сюэ Ян откровенно заржал. В комнате было прохладно — окно ведь было разбито! — но Сюэ Яна это не заботило. Он выбрался из кровати, подбежал к столу и взял рулетку. — Давай пиджак тебе сошьем, — запально сказал он и потянул за метр. — Или халат. Я красиво оформлю вышивкой, сделаем до пола и с подолом. — Сюэ Ян, — Сяо Синчэнь улыбался, точно маленькое солнышко светило, — ночью для тебя день рабочий, не так ли? — Я и так проспал весь день! — А теперь нужно работать? «Ни за что, — тут же подумал Сюэ Ян, — не тогда, когда ты у меня дома…» — А умыться пустишь? — спуская ноги на пол, спросил Сяо Синчэнь… и снова зевнул. Он хорошо спал по ночам, и вот такой неожиданный сон днем сбил ему внутренние часы. — Да хоть помыться… — было начал он, но тут же осекся. — А, нет, душ общий. Давай лучше в баню пойдем? Заодно и прогуляемся. — А что, они разве работают в такое время? — Есть круглосуточные. И они в самом деле пошли мыться. Сюэ Ян достал плетистую сумку, наскладывал туда ванных принадлежностей, чистое полотенце для Сяо Синчэня, и они, ступив в ночь, в самом деле пошли в круглосуточную баню. Там, стараясь не походить на психа, Сюэ Ян тайком зыркал на ужасно худое тело Сяо Синчэня, почти плоское, можно сказать. Ни груди, ни попы… всё до ужаса плоское, худые длинные ноги, на удивление узкие плечи, выпирающие позвонки. «Должно быть, — думал он, — это из-за роста. Он очень высокий, мышечной массы мало, ест, по всей видимости, тоже плохо». Как-то Синчэнь говорил, что он не любит мяса, да и к вкусной еде безразличен». Сюэ Ян бы расстроился от всего этого, если бы горячая воде после ледяного душа не разморила его до такой степени, что он опять чуть не уснул. Сяо Синчэнь же был сам оптимизм и спокойствие, он травил ему какие-то истории даже по пути домой. Много разговаривая, они снова вернулись к Сюэ Яну, тот сварил им по пачке пельменей, достал какие-то соления. Они ели, продолжая разговаривать, потом пили чай с булочками. Сюэ Ян, как оказалось, умел печь очень вкусные сдобные булочки, самые простые, но самые вкусные. Он вообще любил сладкое, и хотя Сяо Синчэнь об этом знал, но никак не мог контролировать свое лицо, когда увидел, сколько сахара в чай кладет себе Сюэ Ян. А уж когда он утрамбовал это булочками и шоколадкой… Сяо Синчэню стало немного плохо. Он сам не привык так есть, и пельмени с чаем и булочками, да еще и среди ночи, дались ему немного тяжеловато, но он даже не подумал о том, чтобы не съесть это всё. — Давай стекло подметем, — предложил он, имея мысль растрясти свое слишком сытое тело. — Нужно же еще подумать, как будем стекло менять… Сказано — сделано. Часть ночи они подметали осколки, Сяо Синчэнь как ищейка выискивал их с фонариком под столом и в закутках возле окна, потом они заклеили дыру скотчем и, смеясь над какой-то шуткой Сюэ Яна, снова улеглись в постель. Сяо Синчэнь включил на телефоне какое-то шоу, и Сюэ Ян дрыгался от смеха, лежа почти впритык к его голове. Они лежали на одной подушке, у Сюэ Яна была одна такая, широкая очень, наволочку он сам сшил и, само собой, покрыл вышивкой. Так-то это раньше просто был кусок ткани, на котором он отрабатывал узоры или тоскуя просто что-то шил, и уже потом он просто стянул швом края и получилась такая себе наволочка. Кожей шеи Сяо Синчэнь чувствовал выпуклость нитей и почему-то это ему так сильно нравилось, что он никак не мог дождаться, когда уже уляжется в эти выпуклости лицом. Спать они легли где-то около четырех утра, легли на одну подушку, а проснулись где-то около полудня. Собирались постепенно, не спеша, при этом умудрившись заняться хозяйственными делами, точнее одним конкретным делом — окном. Сюэ Ян не стал вызванивать мастера — он просто пошел в соседний «барак» и за большой комплемент в виде то ли пиджака, то ли жилетки, заработал себе, можно так сказать, работу по своему окну. Стекло заменили, даже раму чуть освежили краской. Любуясь результатом, Сюэ Ян схватился за блокнот, что-то в нем выписывая, а Сяо Синчэнь, который словно уже жил у него, успел сбегать к соседям, принес две столовые ложки дешевого растворимого кофе, и пока Сюэ Ян с донельзя серьезным, но всё равно возбужденным лицом что-то там выписывал, стал тихо шаркаться на кухне. Но тишина не продлилась долго — заработал миксер, тоже одолженный у соседей, правда уже из другого этажа. Ну а что, Сяо Синчэнь был таким же человеком бедной и скромной жизни, как и сам Сюэ Ян, а такие люди умеют создавать коммуникацию с себе подобными. За обещание в виде трав и некоторых пилюль, он достал всё, что ему было нужно. Когда Сюэ Ян услышал этот звук, он сперва перепугался, так как тот слишком резко ввинтился в его отрешенное от реальности сознание, но быстро вспомнив, кто у него в доме что-то там делает, заулыбался и, встав, побежал на кухню. — Это очень весело, — улыбался Синчэнь, — тебе понравиться. — А чего это ты так улыбаешься? — спросил человек с не менее солнечной улыбкой почти на всё лицо. — Попробуй, — когда дошла очередь до чашек, Сяо Синчэнь наложил туда что-то, что было похоже на крем-брюле, и дал Сюэ Яну. Улыбка с его лица не сошла, ему даже было всё равно, что в этой чашке, даже если оно на вкус как дерьмо. Он бы всё равно улыбался, он и сейчас всё еще улыбался, причин этой улыбке не зная совершенно, и не желая знать. Ему было… хорошо, хорошо и замечательно. Сяо Синчэнь… он уже сколько рядом с ним, сутки? Сколько времени они провели в такой фантастической близости? Дивно… Брови Сюэ Яна поползли вверх, а Сяо Синчэнь, жадно наблюдая его реакцию, заулыбался еще солнечней. — Ну как? — он не имел привычку прищуриваться во время улыбки, даже когда был донельзя счастлив, а вот Сюэ Яну, с его красивым разрезом глаз, это шло больше и часто его глаза прищуривались. Однако сейчас они скорее выкатились как блюдца и выражение его лица стало напоминать лицо ребенка, которого что-то шокировало, настолько, что лицо никак не могло выразить это ни в одной привычной эмоции. Оно просто… было шокировано, но этот шок светился ярким светом и не был плохим. — В какой момент своей жизни я пропустил факт, что кофе можно так взбить! — воскликнул он, погрузив еще одну ложку в рот. — Мм, ммм! — и снова этот шокированный взгляд его больших красивых глаз. — Я чувствую дешевый растворимый кофе, сахар и, кажется, шоколадку, которую я… — Недотрескал вчера, — Сяо Синчэнь улыбался, ему уже скулы сводило, а он всё никак не мог убрать улыбку со своего лица. Всё в нем почти что пело, он был так счастлив, что никак не мог этого скрыть, не мог выражение этого счастья остановить. Сюэ Ян уплетал дешевое, но вкусное и домашнее лакомство за обе щеки, ложка звенела в стеклянной чашке, так он выковыривал из неё этот нехитрый, но бесподобно вкусный крем. — Ты просто божество! — Правда? — всё с той же улыбкой выдохнул Сяо Синчэнь и задышал чаще. — Угу, — Сюэ Ян не заметил, как нагло взял саму миску, намерившись начать есть оттуда, но Синчэнь вдруг мягко коснулся его пальцев своими и так же мягко забрал миску. При других обстоятельствах Сюэ Ян бы резко огрызнулся, что отбирают, но тут, точно обараневший юнец, вдруг стал бессилен и попросту позволил лакомство «отнять». — Есть тоже нужно красиво, — сказал он человеку, чьи губы и даже чуть-чуть нос были перепачканы кофе, которое «ели». Однако суть его слов касалась не гигиены, а… эстетики. Он снова наложил вкусняшку в чашку, посыпал тертым шоколадом и отдал Сюэ Яну. — Взбитые сливки или сливочный сыр были бы прекрасным дополнением. — Я всё понял! — смотря на него с непередаваемым восхищением и обожанием, Сюэ Ян, на удивление Синчэня, отставил чашку и к еще большему его удивлению взял его за плечи. — Рубашки мало! — Что? — заморгал Сяо Синчэнь. — Я всю ночь думал об этом. Мало, мало рубашки — нужны еще брюки. И пиджак! Брюки будут оверсайз, но не этого рэперского кроя, хотя тебе и надо скрыть твои худые ноги, а классический вариант со стрелками спереди, классика в общем. Свободно спадающие штанины, не в обтяжку, но с приподнятой, чуть-чуть, талией, чтобы подчеркнуть её и бедра… хотя ни того, ни другого у тебя особо и нет, одни кости. — Я польщен, — тем не менее покраснел он. — Где-то до пупка… — начал бубнеть Сюэ Ян, — без ремня, ширинка длинная, как и полагается в брюках, пуговица будет цвета темный мрамор, переливчатый… — Сюэ Ян… — Пиджак не приталенный, — его оценивающий взгляд уже брал мерки, — или, может быть, худи? Не переживай, на брюки возьму такую ткань, чтобы ничего к ней не липла пыль, и чтобы не застирывалась. Нет, тут всё же нужен пиджак, хочу с зауженными рукавами! У тебя такие красивые руки, как же их не выделить? А потом поедим слоеной выпечки с вишней, и я займусь эскизами, — с широкой улыбкой закончил Сюэ Ян и снова взял чашку. Положив ложку в рот, он, не вынимая её, сказал: — Фда, точно, так и фудет. Получилось невнятно, но он себя понял. А вот что понял Сяо Синчэнь, так это то, что когда Сюэ Яна, мягко говоря, «накрывает» вдохновением, лучше неподвижно стоять и вообще никак не возникать, послушно кивать даже тогда, когда он в глаза не смотрит. — Я сделаю расшивку на рукавах, — глаза Сюэ Яна снова заблестели, — золотом! Хочешь, вышью драконов или, скажем, золотые пионы? Помнишь тот шикарный фильм Проклятие золотого цветка? Я могу добавить вышивку на руки, на плечи, чтобы она мягко опускалась. Или вышить эполеты, но цветочной абстракцией. Как тебе нравится? Вместо ответа послышалась песня мимо проплывавших китов. Сяо Синчэнь покраснел, а Сюэ Ян, чьи глаза резко стали больше, вдруг начал смеяться. — Тебе со свининой — мясо на кости наращивать, а мне с вишней, потому что я жуткий сладкий обжора, — взяв его под руку, Сюэ Ян уже тащил его к двери. — О, не переживай, всё то, что ты нациганил, мы потом вернем… может быть, еще не решил. — Сюэ Ян… — Да не забыл я, мы идем к дяде, — он уже закрывал дверь. — Цветы или лучше что-то съестное? Ой, а я нормально выгляжу? Баран, даже не переоделся. Я сейчас! — Да погоди! — Сяо Синчэнь мягко взял его за руку. — Это же вечером только, давай погуляем. Сюэ Ян уставился на него. — Давай, — тут же расслабился он, — тебе с мясом, мне с вишней. И сироп пусть будет! — Вот в этом-то и разница между нами. — Что-что? — Ну а что? Ты любитель кисло-сладких соусов и сиропов, вот только ты любишь к блинам, а я — к свинине. — Чем тебе не угодили мои вкусовые предпочтения? — После того, как я увидел, как ты заедаешь пельмени булочками и шоколадкой, я готов молиться на тебя и твой ядерный желудок. — А я еще суп люблю заесть тортом, как тебе такое? Молчание. — Я должен молиться за тебя усердней, — под громкий смех Сюэ Яна, с печально-счастливой улыбкой сказал Сяо Синчэнь и они наконец-то вышли из общежития и пошли вдоль улицы, направление которой шло вверх, то есть в город.